При изучении в наших вузах IV главы «Краткого курса истории ВКП(б)» кафедры марксизма-ленинизма должны широко использовать данные современного естествознания. Учение гениального естествоиспытателя Чарлза Дарвина дает в этом отношении важный материал, который поможет нашему студенчеству овладеть основами диалектико-материалистического миропонимания.

Вышедшая в 1859 году книга Дарвина «Происхождение видов» и последующие труды гениального естествоиспытателя произвели подлинную революцию в области естествознания. Дарвин опроверг старые метафизические и идеалистические взгляды, согласию которым животные и растительные виды сотворены, не связаны друг с. другом и неизменны, и доказал, что весь органический мир является связным единым целым, возникшим в процессе развития от простого к сложному. Иначе говоря, Дарвин обосновал учение об историческом развитии органического мира.

Великие открытия естествознания XVI—XVIII веков — эпохи вызревания в рамках старого феодального общества новых капиталистических общественных отношений, эпохи бурного развития производительных сил — нанесли ряд жестоких ударов религиозному, идеалистическому мировоззрению.

Гениальные труды Коперника, Галилея и Кеплера опровергли опиравшееся на религию геоцентрическое мировоззрение, согласно которому земля является центром вселенной, созданной богом, и обосновали научную гелиоцентрическую точку зрения, утвердили мысль о материальном единстве вселенной. Кант (а позже Лаплас) высказали гениальную гипотезу развития солнечной системы и образования земли. В 30-х годах XIX века Ляйелль обосновывает учение о постепенном изменении земной поверхности во времени. Установленный Лавуазье закон сохранения вещества и открытый Манером закон сохранения энергии явились предпосылкой к дальнейшему прогрессу во всех областях естествознания, способствовали укреплению позиций материализма. Синтез органических веществ из неорганических, впервые произведенный в 1828 году Велером, а позже — в большом масштабе Бертло и др., ликвидировал пропасть, казавшуюся непроходимой, между живой я неживой природой.

Все эти открытия знаменовали гигантский прогресс естествознания. В области же биологической науки картина была своеобразной. К середине XIX века во всех областях биологии был накоплен огромный фактический материал. Был сделан и целый ряд замечательных обобщений (достаточно сослаться, например, на учение о клетке). Однако общее понимание органического мира продолжало оставаться метафизическим. В биологии продолжала господствовать религиозная догма, рассматривавшая виды животных и растений как изолированные и неизменные создания творца.

Нельзя, конечно, утверждать, что господство метафизики в биологии было безраздельным. Уже в конце XVIII века и в еще большей степени в начале XIX века фактический материал, добытый биологией, с большим трудом укладывался в прокрустово ложе метафизики. Все чаще раздавались голоса естествоиспытателей и философов, пытавшихся сформулировать иную точку зрения на органический мир (Дидро, Бюффон и др.). Появились и предтечи новейшей теории развития — эволюционное учение французского натуралиста Ламарка и некоторых других. Однако вплоть до Дарвина господствовала, «задавала тон» в биологии религиозная, метафизическая точка зрения. Сокрушительный удар идеализму и метафизике в биологии и был нанесен гениальным английским натуралистом Чарлзом Дарвином, обосновавшим учение о развитии органического мира. Вот почему воззрения Дарвина получили необычайно высокую, положительную оценку Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина.

Говоря о книге Дарвина «Происхождение видов», Маркс указывает, что «…эта книга дает естественно-историческую основу нашим взглядам» ^[1].

Энгельс характеризует теорию Дарвина как одно из величайших открытий естествознания XIX века.

Критикуя метафизический взгляд на природу, Энгельс пишет:

«Природа есть пробный камень диалектики, и современное естествознание, представившее для этой пробы чрезвычайно богатый, с каждым днем увеличивающийся материал, тем самым доказало, что в природе, в конце концов, все совершается диалектически, а не метафизически, что она движется не в вечно однородном, постоянно сызнова повторяющемся круге, а переживает действительную историю. Здесь прежде всего следует указать на Дарвина, который нанес сильнейший удар метафизическому взгляду на природу, доказав, что весь современный органический мир, растения и животные, а следовательно также и человек, есть продукт процесса развития, длившегося миллионы лет» ^[2].

В речи на могиле К. Маркса Энгельс указал, что

«Подобно тому, как Дарвин открыл закон развития органического мира, Маркс открыл закон развития человеческой истории» ^[3].

Характеризуя значение теории Дарвина, В. И. Ленин пишет:

«…Дарвин положил конец воззрению на виды животных и растений, как на ничем не связанные, случайные, «богом созданные» и неизменяемые, и впервые поставил биологию на вполне научную почву, установив изменяемость видов и преемственность между ними…» ^[4]

Большое значение придает учению Дарвина товарищ Сталин. В воспоминаниях старых рабочих Закавказья описывается, как товарищ Сталин еще в 90-х годах прошлого века разъяснял ученикам семинарии и рабочим основы учения Дарвина. И спустя много лет, 17 мая 1938 года, товарищ Сталин, говоря о передовой науке, сказал:

«Наука знает в своем развитии не мало мужественных людей, которые умели ломить старое и создавать новое, несмотря ни на какие препятствия, вопреки всему. Такие мужи науки, как Галилей, Дарвин и многие другие общеизвестны» ^[5].

Столь высокая оценка дарвинизма обусловлена тем, что он является замечательнейшей, подлинно научной теорией. Основные положения этой теории необходимо усвоить для выработки целостного диалектико-материалистического мировоззрения.

Прежде чем приступить непосредственно к выяснению того вопроса, который является темой нашей лекции, — вопроса об отношении дарвинизма к диалектическому материализму, напомним, хотя бы в самых общих чертах, основные положения учения Дарвина.

Живая природа ставит перед исследователем два основных вопроса. Первый — чем объяснить поражающее нас многообразие органических форм? Зоологи насчитывают в настоящее время свыше одного миллиона видов животных (согласно одному из подсчетов 1 013 773 вида животных), ботаники — около 300 000 видов растений. Согласно некоторым данным, вымерших видов животных имеется около 7 000 000 и вымерших видов растений около 250 000. В этом огромном многообразии мы замечаем определенную градацию органических форм, начиная от простейших до-клеточных и одноклеточных организмов и кончая высшими животными и растениями. В живой природе мы видим картину переходов от простого к сложному.

Огромное многообразие органических форм позволяет обнаружить в то же время единство, кроющееся под этим многообразием: мы замечаем, что различные виды обнаруживают определенные ступени близости друг к другу и эта близость простирается на особенности строения тела и жизнедеятельности, находит свое отражение в классификации организмов (об этом см. дальше). В чем же причина этого многообразия и этого единства в многообразии? Таков первый из наших вопросов.

Одновременно с разрешением этого вопроса необходимо разрешить и второй основной вопрос: почему все органические виды приспособлены к условиям существования? Можно приводить бесчисленное количество примеров этой приспособленности. Сравним, например, строение тела хищного и травоядного млекопитающего, хищной, водоплавающей и бегающей птицы, растения, произрастающего в болотистых местах, и растения пустынного и т. д. и т. п. Без труда мы обнаружим многочисленные приспособления к образу жизни, к условиям существования. Одним из замечательных примеров приспособления являются защитные окраски животных, в особенности насекомых. Покровы тела окрашены зачастую под цвет окружающей среды (сероватые и желтые тона у пустынных животных, зеленые — у насекомых, живущих среди трав, белые — у полярных животных и т. д.). Особенно разительный пример приспособления представляет мимикрия — явление, при котором беззащитное животное приобретает внешнее, поверхностное сходство с животным защищенным, получая таким образом защиту от врагов (например, некоторые съедобные бабочки по окраске сходны с ядовитыми бабочками).

Нет ни одного животного или растительного вида, который не был бы в большей или меньшей степени приспособлен к условиям существования, и надлежит разрешить вопрос, в чем же причина этой приспособленности. Таков второй основной вопрос.

Разрешая эти два основных вопроса, Дарвин обратился прежде всего к практике современного ему сельского хозяйства. Нужно было ниспровергнуть догму о неизменности видов, а для этого именно практическая деятельность человека давала замечательный материал. Ведь человеку удавалось при выведении новых пород домашних животных и новых сортов культурных растений коренным образом переделывать природу животных или растений, создавать новые формы организмов. Гениальный ученый понял, что именно изучение данной области практической деятельности человека прольет свет на важнейший вопрос об изменчивости видов.

Различие между культурными породами и сортами и их дикими предками необычайно велико. Например, дикая банкивская курица несет в год 6—10 яиц, а куры-рекордистки лучших культурных пород несут свыше 350 яиц в год. Молочная продукция коровы дикого тура (предка крупного рогатого скота), по-видимому, не превышала 600 л молока в год, а лучшие современные коровы-рекордистки дают свыше 19 000 л молока в год. Зерновая продуктивность ближайших диких родичей пшеницы из пыреев и эгилопсов очень невелика, технологические качества зерна этих растении вообще не могут удовлетворить человека. Качества пшеницы в этом отношении совершенно иные. Или сравним, например, маленький плод дикой яблони и мичуринскую 600-граммовую антоновку (средний вес одного яблока 600 г) и т. д. Таких примеров можно привести множество.

Дарвин, обдумывая относящийся сюда материал, говорит: «Мы не можем допустить, чтобы все породы возникли внезапно столь совершенными и полезными, какими мы видим» их теперь: и действительно, во многих случаях мы знаем достоверно, что не такова была их история. Ключ к объяснению заключается во власти человека накоплять изменения путем отбора: природа доставляет последовательные изменения, человек слагает их в известных полезных ему направлениях». Дарвин показал, что основной силой, создавшей многообразные породы и сорта, приспособленные к хозяйственным потребностям человека, был искусственный отбор.

Среди организмов любого вида имеются по любому признаку многочисленные уклонения, изменения. Многие из этих изменений переходят из поколения в поколение, оказываются наследственными. Человек отбирает те из них, которые хотя бы в самой незначительной степени соответствуют поставленной им задаче получения новой породы или сорта. Проводя подобный отбор методически ив поколения в поколение, человек усиливает нужные ему признаки, слагает их в определенном направлении и в конечном итоге коренным образом изменяет природу животного или растения. Проводя отбор в разных направлениях, человек от одного или немногочисленных диких предков получает разнообразные породы домашних животных и сорта культурных растений. Если в практической деятельности человека творческой силой, изменяющей старые виды, созидающей новые формы, является искусственный отбор, то какая же сила изменяет животные и растительные виды в природных явлениях? На этот вопрос отвечает дарвиновское учение о естественном отборе. Дарвин показал, что в природе мы имеем сложнейшие и многочисленные противоречия между организмами любого вида и окружающей их неорганической и органической средой. Эти противоречия принимают разнообразные формы борьбы за существование. Борьба, в самом широком смысле этого слова, идет между организмами одного и того же вида и между организмами, принадлежащими к разным видам; зачастую губительно действуют на организмы условия неорганической среды и т. п. В этой борьбе гибнет множество организмов и выживают немногие. А так как каждый организм чем-то, хотя бы незначительно, отличается от других организмов того же вида (изменчивость), то очевидно, что и гибель их в борьбе за существование окажется выборочной, т.е. в каждом поколении будут преимущественно погибать те особи, которые по своим признакам несколько хуже приспособлены к данным условиям существования, и будут выживать те особи, которые несколько лучше к этим условиям приспособлены. Этот процесс выборочного выживания отдельных особей, случайно оказавшихся лучше приспособленными в борьбе за существование, Дарвин и назвал естественным отбором.

Наличие в природе процессов естественного отбора доказано огромным количеством наблюдений и опытов. Мы уже говорили о том, что ряд животных обладает интересным приспособлением — защитным сходством с окружающей их средой. Разработка учения о защитном сходстве организмов — одна из блестящих страниц дарвинизма. Ряд биологов-антидарвинистов пытался в последние годы показать, что эти особенности не эффективны и не могли произойти путем естественного отбора. В связи с этим было проведено много интересных экспериментов, которые, наоборот, доказали, что в природе идут очень интенсивные процессы естественного отбора. Один ученый изучал поедаемость маленькой рыбки гамбузии птицами и хищными рыбами. Оказалось, что в смешанной (по окраске) популяции гамбузии очень быстро происходит отбор: поедаются прежде всего те особи, окраска которых не соответствует окраске фона (например, в одном опыте в бассейне с черным грунтом было уничтожено 78% белых и лишь 22% черных гамбузий). Другой ученый исследовал поедаемость насекомых древесными лягушками. В одном из его экспериментов оказалось, что из 10968 съеденных насекомых 10848 не обладали защитным сходством, а из насекомых, обладавших защитным сходством, было съедено всего 120. Подобных экспериментов мы имеем в настоящее время десятки. В ряде случаев удается «подсматривать», как в природных условиях в результате естественного отбора образуются новые формы. Соответствующие исследования были проведены главным образом над растениями, насекомыми и ракообразными.

В результате естественного отбора в недрах старого вида зарождаются новые формы. Вначале эти новые формы представлены немногочисленными особями, затем число их увеличивается, признаки, отличающие их от особей исходного вида, усиливаются, и они образуют новую разновидность старого вида. А эти разновидности, обособляясь дальше, формируют новые виды: «Разновидности — это только виды, захваченные в процессе образования, или, как я их называю, зачинающие виды», — говорит Дарвин. От одного родоначального вида обычно возникает целый ряд новых видов. Одни из них приспособляются к одним условиям, другие — к другим, это помогает им занять различные места в природе, избегнуть взаимной конкуренции. Вновь возникающие формы все более и более отдаляются и от исходного вида и друг от друга (явление расхождения в признаках).

Жизнь началась с немногих, очень простых организмов, но в продолжение миллионов лет, в результате действия стихийных сил борьбы за существование, естественного отбора и расхождения в признаках, образовывались все новые и новые виды, приспособленные к разным условиям. Одни виды приходили на смену другим, образовывались формы, все более и более сложные, и величественное родословное дерево органического мира является, таким образом, продуктом процесса развития, продолжавшегося, согласно современным данным, около одного миллиарда лет.

Учение Дарвина, изложенное здесь в немногих словах, было необычайно глубоко обосновано огромным фактическим материалом. Каждый тезис теории Дарвина был подкреплен многочисленными доказательствами. Учение Дарвина выдержало испытание времени и оказалось полностью подтвержденным дальнейшим развитием науки.

Победе дарвинизма и развитию идей Дарвина много способствовали труды ряда замечательных ученых.

С уважением вспоминаем мы имена славной плеяды ученых, активно боровшихся за дарвинизм, способствовавших его победе, — имена английских ученых Уоллэса, Гексли, немецких ученых Геккеля и Ф. Мюллера, американского ученого Аза-Грея, великих русских дарвинистов К.А. Тимирязева, братьев В.О. и А.О. Ковалевских, талантливых пропагандистов дарвинизма Антоновича, Писарева и др. Уоллэс разработал ряд важнейших сторон учения о естественном отборе. Гексли разрабатывал вопрос о происхождении человека от низших животных. Геккель заложил основы учения о филогении — науки об истории органического мира, о «родословной» современных организмов. Геккелю и Мюллеру вслед за Дарвином принадлежит заслуга разработки одного из замечательнейших научных обобщений — биогенетического закона. Этот закон говорит о том, что организм в своем зародышевом развитии кратко, упрощенно, «схематично» повторяет те основные этапы, которые данный вид прошел в своем историческом развитии.

Русский ученый В.О. Ковалевский перестроил на дарвинистических основах науку об ископаемых организмах — палеонтологию, а его брат А.О. Ковалевский с позиций дарвинизма разработал крупнейшие вопросы эмбриологии, создал сравнительную, эволюционную эмбриологию. Необычайно велики заслуги в борьбе за дарвинизм и в разработке основных проблем дарвинизма К.А. Тимирязева. Великий ученый-демократ мужественно и последовательно боролся со всеми силами реакции за победу дарвинизма и распространение идей Дарвина. Крупнейшую роль в борьбе за дарвинизм сыграли такие классические сочинения Тимирязева, как «Чарлз Дарвин и его учение», «Исторический метод в биологии» и др. Тимирязев показал, как следует с исторических позиций дарвинизма подходить к исследованию проблем физиологии (ибо сам Тимирязев был выдающимся физиологом растений), а также анатомии, систематики и других областей биологии. Тимирязев разработал и углубил такие важнейшие вопросы дарвинизма, как учение о приспособленности организмов к среде, учение о виде и т. д. Огромное научное значение имеют критические работы Тимирязева, и которых он, беспощадно парируя нападки автидарвинистов, в то же время оттачивает отдельные положения дарвинизма; на некоторых аргументах Тимирязева мы еще остановимся в дальнейшем.

Не так давно умерший акад. А.Н. Северцов сделал серьезный вклад в дарвинизм разработкой таких вопросов, как выяснение путей эволюции низших позвоночных животных, исследование основных форм выработки приспособлений в эволюции, изучение основных путей эволюционного преобразования органов и т. д. О значении работ гениального ученого И. В. Мичурина и его последователей скажем дальше.

Восьмидесятилетнее развитие науки полностью подтвердило все основные положения теории Дарвина, во многом углубило дарвинизм. Это не означает, разумеется, что борьба вокруг учения Дарвина в наши дни прекратилась или смягчилась. Как раз наоборот, кризис, загнивание буржуазной культуры вызвали небывалый поход реакционеров против передовой научной теории. Об этом нам придется также говорить в дальнейшем.

Перейдем теперь к рассмотрению основного вопроса об отношении дарвинизма к диалектическому материализму.

Дарвинизм дает материалистическое истолкование живой природы. Подход Дарвина к изучению живой природы может быть назван стихийно-диалектическим. Мы говорим «стихийно-диалектическим» потому, что Дарвин не был сознательным материалистом-диалектиком. Однако гениальный натуралист объективно правильно познавал закономерности природы и сумел сделать глубокие и верные обобщения, высоко оцененные Марксом как «естественно-историческая основа наших взглядов».

Рассмотрим прежде всего, в чем сущность подхода Дарвина к познанию живой природы. В работе товарища Сталина «О диалектическом и историческом материализме» подчеркнуто, что:

«В противоположность метафизике диалектика рассматривает природу не как случайное скопление предметов, явлений, оторванных друг от друга, изолированных друг от друга и не зависимых друг от друга, — а как связное, единое целое, где предметы, явления органически связаны друг с другом, зависят друг от друга и обусловливают друг друга» ^[6].

Мы уже говорили ранее, что свыше одного миллиона животных видов и свыше трехсот тысяч растительных видов населяют землю. В несколько раз нужно будет увеличить эти цифры, если учесть количество животных и растительных видов, населявших землю в далеком прошлом и ныне вымерших.

Дарвин показал, что понять строение тела и всю жизнедеятельность организмов любого вида мы не можем, рассматривая организмы в отрыве от окружающей их среды, от условий их существования. Виды могут существовать, только будучи приспособленными к окружающей их среде, и если мы не учтем многообразных связей организма со средой, то ничего не поймем в устройстве любого организма.

Организмы очень тесно связаны со всей окружающей их природной средой, они находятся в сложном взаимодействии с другими видами, и эти связи, эти зависимости замечательно ярко выявлены Дарвином.

Дарвин приводит следующий любопытный пример сложного взаимодействия между организмами. В Парагвае не одичали ни лошади, ни рогатый скот, ни собаки, хотя южнее и севернее их в диком состоянии очень много. Исследования показали, что причина этого заключается в том, что в Парагвае имеется в большом количестве муха, кладущая свои яйца в пупки животных сразу после их рождения. Дарвин показывает дальше, что размножение этой мухи, несмотря на ее многочисленность, ограничено, по-видимому, каким-нибудь препятствием, вероятно, другими паразитическими насекомыми. И если предположить, что число некоторых насекомоядных птиц убавилось бы в Парагвае, то это привело бы к увеличению количества паразитических насекомых, повлекло бы за собой уменьшение числа мух, кладущих яйца в пупки. Это, в свою очередь, привело бы к тому, что рогатый скот и лошади могли бы одичать, в результате чего, несомненно, сильно изменился бы характер растительности. Но характер растительности сильно влияет на состав и количество насекомых, это же обстоятельство опять-таки влияет на распространение и обилие птиц и т. д. и т. п.

Приведем еще один интересный пример. Сложную цепь взаимных зависимостей, сложную взаимную обусловленность природных явлений доказывает изучение тех случаев, когда меняется направление борьбы за существование, когда изменяется состав фауны и флоры в связи с климатическими сдвигами в той или иной местности. Проф. Кашкаров приводит описание такого рода изменений, происшедших в 1925 году в Перу. В характере береговой местности произошли сильные изменения потому, что проходившее здесь теплое течение Эль-Ниньо сдвинулось по каким-то причинам к югу; результатом этого явились глубокие изменения в море и на суше. Мелкие организмы, жившие в толще воды (так называемый планктон), служившие источником питания для рыб, погибли во вторгшейся сюда холодной воде, к тому же иного химического состава. Местные виды рыб погибли или удалились. Дельфины и тропические рыбы подошли к самому берегу или даже вошли в гавани. Среди птиц распространилось множество заболеваний и бесчисленное число трупов усеяло береговую полосу. Птицы из Северной Америки в связи с изменением климата передвинулись к югу. Вследствие сдвига теплой воды к югу изменились температура и другие климатические условия и прошли сильнейшие дожди. Эти дожди изменили, в свою очередь, всю поверхность суши. Пустыня превратилась в сад. Появилось множество насекомых и пауков, которые здесь раньше не обитали. В озерах и заливах быстро росли разнообразные растения. Здесь смогли появиться стаи уток, которые раньше тут не водились. Пустыня покрылась высокой травой. Появились миллионы стрекоз, питавшихся москитами, а позднее появились и массы сверчков, живших за счет растительности. Одно изменение влекло за собой другое. Мы видим на этом примере, как все природные явления связаны друг о другом, обусловливают друг друга. Дарвиновское учение о борьбе за существование и об отборе показывает нам эти сложные связи и взаимодействия в природе.

Но это только одна сторона вопроса. Очевидно, что связь органических тел не ограничивается их взаимодействием. Мы имеем и другие, более глубокие формы связей. Великое множество животных и растительных видов, населяющих землю, не является хаосом, не является «случайным скоплением предметов». Наоборот, изучение органического мира показало, что различные виды находятся в связи друг с другом, обнаруживают разные степени близости друг к другу по строению своего тела, по своей жизнедеятельности. Эту связь мы отмечаем, объединяя наиболее близкие друг к другу виды в один род. Так, объединяются в один род собака и волк, клубника и земляника, твердая и мягкая пшеницы. Близкие роды объединяются, в свою очередь, в одно семейство, близкие семейства — в один отряд и т. д.

Органическая связь живых тел подчеркивается и теми фактами, которые свидетельствуют о единстве строения организмов. Например, в известных пределах животные обнаруживают замечательное сходство в строении. Если мы сравним строение скелета конечностей различных позвоночных животных — льва, кита, крокодила, летучей мыши, саламандры и др., приспособленных к жизни в разных условиях и различно устроенных, то обнаружим, что, несмотря на эти различия, все они обладают сходными чертами в строении скелета конечностей. Так, в передней конечности мы обнаруживаем у всех этих животных плечевую кость и кости предплечья (локтевую и лучевую), запястье, пястные кости и фаланги пальцев. Это единство в строении ученые обнаружили задолго до того, как Дарвин сумел это явление истолковать.

Глубочайшее единство живой природы, взаимную связь органических тел выявляет тот факт, что все организмы построены из сходных структурных элементов — из клеток. На это указывал Ф. Энгельс, говоря о значении клеточной теории для развития диалектического подхода к истолкованию живой природы.. Действительно, разве не бьет по метафизике и не свидетельствует о единстве всей живой природы тот факт, что, например, слизистая оболочка поверхности нашего языка, кожица листа растения или ткань кишечника бабочки — все они построены из одинаковых структурных элементов, из клеток? Энгельс указывает в одном из своих писем, что:

«Как бы то ни было, изучая сравнительную физиологию, начинаешь испытывать величайшее презрение к идеалистическому возвеличению человека над всеми другими животными. На каждом шагу натыкаешься носом на полнейшее совпадение строения человека с остальными млекопитающими; в основных чертах это совпадение замечается у всех позвоночных и даже — в более скрытой форме — у насекомых, ракообразных, червей и т. д.» ^[7].

Точно так же и изучение зародышевого развития животных говорит о природе, как о связном едином целом. Зародыши самых разнообразных животных — кролика, ящерицы, кита, курицы и др.— проходят сходные стадии развития и та ранних ступенях развития необычайно походят друг на друга.

Дарвин обратил внимание на глубочайшее единство, существующее не только в строении, но и в функциональных отправлениях различных организмов. И в этих отправлениях сквозь поражающее многообразие ясно видны черты глубочайшего единства. Дарвин показал, например, что процесс пищеварения у животных и у так называемых насекомоядных растений протекает во многом сходным образом. Дарвин показал также наличие сходных черт в выражении ощущений у животных и человека, сходство в работе мимической мускулатуры и т. я.

Наука после Дарвина сделала много открытий, углубивших наши представления о единстве органического мира. Биохимический анализ показал, например, сходство тех химических веществ, которые образуются в работающих мышцах животных. Интересно здесь то, что у самых различных животных возникают в процессе работы мышц сходные химические соединения (так называемые креатино-фоофорные кислоты у позвоночных животных и аргининофосфорные кислоты у беспозвоночных). А разве, например, не свидетельствует о глубочайшем единстве природы и такой замечательный факт, что зеленое вещество растений (хлорофил) и красное вещество животной крови (гемоглобин) имеют сходную химическую основу!

Мы видим, таким образом, что многочисленные факты ярко свидетельствуют о единстве живой природы. Все эти факты совершенно невозможно понять с метафизической точки зрения. Действительно, если рассматривать природу как случайное скопление предметов, изолированных друг от друга, то чем объяснить указанные выше глубочайшие черты сходства, близости, единства в многообразии органического мира? Очевидно, что все эти явления могут быть поняты только в том случае, если мы подойдем к изучению их диалектически и учтем, что природа является единым целым, «где предметы, явления органически связаны друг с другом». Ученые подметили единство живой природы задолго до Дарвина, но объяснить это единство с метафизической точки зрения не могли. Впервые Дарвину удалось подойти к разрешению этого вопроса диалектически. Дарвин не только углубил наши представления о единстве органического мира, но одновременно и объяснил, что является основой, причиной этого единства. Дарвин показал, что «естественая» близость различных видов — это не что иное, как выражение разных степеней подлинного кровного родства этих видов. Именно потому, что современные виды произошли от общих предков в процессе развития, именно потому, что они связаны исторически, они и обнаруживают близость друг к другу. Единство строения или же биохимическое единство организмов полностью объясняется тем, что современные организмы развились в различных направлениях от единых общих предков, от которых они и унаследовали определенные черты сходства. Можно, например, полагать, что древнейшие наземные позвоночные животные, первенцы сухопутной фауны, обладали примитивной пятипалой конечностью, и этот тип строения, несмотря на многочисленные видоизменения, сохраняется у различнейших современных позвоночных животных. Дарвин научно истолковал причину этого единства, показав, что современные организмы исторически связаны друг с другом, являясь продуктом процесса развития.

Дарвин показал вам живую природу как процесс непрерывного изменения, развития. Наука сумела с достаточной полнотой восстановить в основных чертах путь этого развития — родословное дерево животного и растительного мира. В этом отношении особенно велики заслуги палеонтологии, которая, изучая ископаемые вымершие формы, помогает восстановить историю жизни на земле. Для ученых первой половины XIX века представлялся загадочным тот факт, что в древнейших земных напластованиях находятся остатки только просто устроенных организмов, а лишь затем, постепенно появляются в пластах земли остатки организмов более сложного устройства. Чем вообще объяснить смену форм на протяжении истории земли? Только Дарвин, научно подойдя к живой природе, сумел этот вопрос разрешить. Смена форм во времени была понята как картина, отображающая реальный процесс развития в природе, исторического развития от простого к сложному. Палеонтология показала, как постепенно развивался, усложнялся органический мир. Она выяснила основные этапы развития определенных групп животных и растений. Детально мы знаем, например, историю лошади, верблюда, слона и ряда других животных. Удалось обнаружить древнейших вымерших предков человека, показать, что человеческая ветвь развития началась от древнейших обезьян (возможно, от так называемых дриопитеков и рамапитеков). В эволюции мы имели целый ряд переходных промежуточных форм в развитии от обезьяны до человека. Остатки этих форм найдены. Это вымерший обезьяно-человек — питекантроп, синантроп, явантроп и затем древнейшие виды того рода, к которому принадлежим и мы — рода человека (так называемый человек первобытный, или неандертальский, и др.). Отметим здесь, что дарвинизм разрешил только одну сторону проблемы происхождения человека, доказав историческую связь человека с животным миром. Полностью же проблема антропогенеза была разрешена трудовой теорией происхождения человека, гениально сформулированной Ф. Энгельсом в его работе «Роль труда в процессе очеловечения обезьяны».

Палеонтологии удалось установить связующие звенья между различными группами органического мира, обнаружить ряд исходных родоначальяых форм. Такими формами являются, например, древнейшие наземные позвоночные животные — стегоцефалы, связующие наземных позвоночных с их водными предками — кистеперыми рыбами, рептилии (гады), давшие начало классу птиц (так называемые псевдозухии), а также своеобразные промежуточные формы между рептилиями и птицами — археоптерикс и археорнис, обладавшие признаками как птиц, так и рептилий. Обнаружены другие рептилии из группы так называемых иктидозавров, давшие начало млекопитающим животным, и т.д. Нужно упомянуть также об интереснейших находках псилофитов, первенцев сухопутной флоры, древнейших наземных сосудистых растений — родоначальников всех других наземных сосудистых растений.

История развития жизни на земле показывает, как вновь возникающие формы, пусть вначале слабые, непрочные и немногочисленные, в определенных условиях, в борьбе за жизнь, в процессе естественного отбора, вытесняют те формы, которые казались прочными, были господствующими. Весь мир организмов являет нам картину непрерывного развития и обновления, уничтожения старого и возникновения нового.

Как совершается процесс развития живой природы? Мы знаем, что

«В противоположность метафизике диалектика рассматривает (процесс развития, не как простой процесс роста, где количественные изменения не ведут к качественным изменениям, — а как такое развитие, которое переходит от незначительных и скрытых количественных изменений к изменениям открытым, изменениям коренным, к изменениям качественным, где качественные изменения наступают не постепенно, а быстро, внезапно, в виде скачкообразного перехода от одного состояния к другому состоянию…» ^[8].

Имеет ли место подобный подход в учении Дарвина? Если говорить о взглядах самого Дарвина, то тут нужно подчеркнуть следующее. Известно, что Дарвин придерживался в корне ошибочной формулы: «природа не делает скачков». Идеологи буржуазии во времена Дарвина признавали идею развития, но развития медленного, постепенного, исключающего «скачки», революционные потрясения. «Социальное происхождение» теории Дарвина, а также философские традиции самого Дарвина, влияние беконианских и лейбницианских воззрений объясняют нам, почему он придерживался этой ошибочной формулы. Следует заметить, что это ошибочное представление привело Дарвина и к другим ошибкам, о которых мы здесь говорить не имеем возможности. И, однако, если мы оценим учение Дарвина, взвесив фактический материал, на который Дарвин опирается, то увидим, что его учение и в этом вопросе находится в противоречии с его ошибочными формулировками и во многом стихийно приближается к диалектической точке зрения.

В процессе развития органического мира мы наблюдаем скачкообразные переходы из одного качественного состояния в другое. Мы обнаруживаем это, рассматривая и явления индивидуальной изменчивости, и процесс образования новых видов, и процесс изменения фауны и флоры в целом на протяжении прошедших геологических эпох. Мы говорили выше о наследственных изменениях. Эти наследственные изменения являются прекрасной иллюстрацией скачка. Дело в том, что характерное для каждого вида строение его клеточек, их структурные, физиологические, биохимические особенности обладают только временной, относительной стабильностью. Они изменяются в процессе жизнедеятельности организма, в процессе обмена веществ, и те из этих изменений, которые затронут воспроизводящие клетки организма, отразятся и на признаках организма, который из этих клеток разовьется. Подобные изменения материальной наследственной основы организма, приводящие к возникновению новых наследственных качеств, носят название мутаций. Мутации возникают у всех организмов с достаточно большой частотой в каждом поколении, затрагивают самые разнообразные признаки. Многие изменения этого рода были описаны самим Дарвином. У растений известны, например, мутации в форме листьев, форме кроны деревьев, окраске и т.д. Мутационным путем от нормальных растений возникают растения карликовые или, наоборот, значительно более крупные. Мутационным путем возникает ветвисто-колосость растений, изменяются содержание тех или иных веществ в их организме, длина вегетационного периода, засухо- или морозоустойчивость растений и т. д. У животных мутационно изменяются размеры, окраска, свойства шерсти, ряд физиологических признаков, плодовитость, яйценоскость и т. д.

Мутационные изменения наследственной основы организма происходят в теснейшем взаимодействии с внешними для организма условиями, которые включаются в процесс обмена веществ и ведут к изменению наследственной основы организма. В настоящее время определенными воздействиями можно экспериментально получать мутации, и ученые научаются даже вызывать нужные человеку мутации. Напомним, что процесс наследственной изменчивости доставляет неисчерпаемый материал для селекции.

Одной из самых характерных особенностей мутаций является форма их возникновения. От родителей, имеющих обычно характерные признаки данного вида, породы или сорта, появляется потомство с новыми, скачкообразно возникшими, наследственными качествами.

Наследственные изменения возникают и в результате скрещивания различных организмов (гибридизации). И при гибридизации мы наблюдаем определенные изменения, которые могут быть названы качественными, появившимися в результате количественных изменений в составе плазмы (живого вещества). Ведь при гибридизации сливаются отцовская и материнская клетки и оплодотворенная яйцеклетка обладает новыми возможностями развития. Опыты показывают, что гибрид может сочетать в себе признаки обоих родителей, но может развить и совершенно новые признаки. Он не является простой механической смесью исходных форм. Многие признаки гибридов являются подлинно новыми качествами, которых не было ни у одной из исходных форм. Так, например, два растения белой окраски, лишенные пигмента, могут дать при гибридизации растение окрашенное, выработавшее определенный пигмент. И это новое качество будет сохраняться до тех пор, пока сохранится тот количественный состав биохимических веществ в плазме, который обусловил появление этого качества.

Точно так же и процесс образования новых видов говорит о единстве прерывности и непрерывности, о переходе количественных изменений в качественные. Естественный отбор накапливает отдельные наследственные изменения, имеющие положительное значение в борьбе за существование. До поры до времени эти изменения не выходят за пределы системы данного вида. В пределах вида образуются различные «местные формы», расы, разновидности и т. п., но по мере расхождения признаков, по мере накопления наследственных изменений различные части старого вида обособляются друг от друга, и, наконец, наступает момент, когда они перестают смешиваться друг с другом, становятся новыми, раздельными видами. Таким образом, вид является узловым моментом в эволюции, и видообразование служит примером перехода количественных изменений в качественные.

Это можно иллюстрировать конкретным примером. Имеется распространенный вид пшеницы — «мягкая пшеница». Эта пшеница распадается на ряд разновидностей, а эти разновидности — на ряд сортов. Широко известны культурные формы мягкой пшеницы — лютесценс, мильтурум, альбидум, эритроспермум и др.

Все формы, принадлежащие к этому виду, несмотря на ряд отличий, объединяются общими признаками в строении, легко скрещиваются друг с другом, дают плодовитое потомство. Но нам известны и другие виды пшеницы, например «пшеница Тимофеева» и др. Многие из этих видов, если и скрещиваются с мягкой пшеницей, то потомство их оказывается обычно бесплодным. Существует и целый ряд других важных различий между этими пшеницами. Например, «пшеница Тимофеева» отличается от пшеницы мягкой своей невосприимчивостью к ряду паразитов и многими другими признаками. Нет никакого сомнения в том, что все пшеницы в далеком прошлом имели общего родоначальника. Первоначально все они были частями одного вида. Но в процессе: эволюции они развивались в разных направлениях, все больше отдаляясь друг от друга, пока старый родоначальный вид не оказался «взорванным» и на его месте не возник целый ряд новых видов. Интересно, что в природе мы можем наблюдать среди различных организмов различные степени распадения старых видов, различные ступени формирования новых видов. Можно в ряде случаев наметить, где проходит качественная грань в формировании новых видов в природе.

Наконец, и развитие органического мира в целом, развитие фауны и флоры, знакомит нас также с картиной перехода количества в качество, скачкообразного перехода от одного состояния к другому. Развитие фаун и флор идет отнюдь не всегда плавно и постепенно; наоборот, в природе имеются периоды своеобразных, «революций», когда фауна и флора сравнительно в короткое время перестраиваются коренным образом, когда многие виды, ранее господствовавшие на поверхности земли, вымирают или отступают на задний план, а их место заступают новые формы, более высоко организованные, лучше приспособленные, обладающие новыми возможностями покорения среды и образующие множество новых видов. Подобная перестройка органического мира произошла, например, в меловом периоде, когда вымерли тысячи видов низших растений и с огромной быстротой распространились покрытосемянные (цветковые) растения, оказавшиеся лучше приспособленными к новым условиям.

Скачки могут различаться по характеру, «размаху», продолжительности, но в целом процесс развития органической природы полностью подтверждает, что количественные изменения переходят в качественные. Процесс развития органического мира идет от простого к сложному, приводит к выработке высших, дифференцированных форм.

Дарвиновское учение о борьбе за существование и естественном отборе идет в направлении стихийно-диалектического разрешения вопроса о движущих силах развития.

Огромной заслугой Дарвина является то, что он пытался вскрыть те внутренние противоречия, которые лежат в основе развития органического мира. Почему происходит процесс видообразования? Основой этого процесса являются те внутренние противоречия, которые возникают в системе самого вида между старым и новым, между отмирающим и нарождающимся. Наследственность поддерживает в относительной стабильности основные характерные черты данного вида. Но изменчивость, неразрывно связанная с наследственностью, стремится эту относительную стабильность свести на-нет. Уже эти основные проявления жизни обнаруживают картину единства и борьбы противоположностей.

Изменчивость доставляет все новые и новые формы. Те из вновь возникших форм, которые получают новые возможности владения средой, оказываются неодолимыми. Коль скоро в пределах вида возникают отдельные изменения, обладающие теми или иными преимуществами перед основной массой старых, неизменившихся особей, из которых слагается вид, противоречия между новым и старым неминуемо приводят к очень ожесточенной внутривидовой борьбе за существование. В результате этой борьбы неизбежно старый вид будет взорван и на месте данного вида образуется новый или ряд новых видов.

Этот процесс протекает на основе единства и борьбы двух других противоположностей — размножения и вымирания. Необычайно велика сила размножения, стремящегося поддержать и распространить данный вид, но не менее велико и истребление органических форм в результате противоречий между организмами и окружающей их органической и неорганической средой. Вот несколько цифр, иллюстрирующих это положение. Одно растение щавеля дает в среднем 98 250 семян, коровяка 223 200, полыни 1075000; одна самка осетра мечет до 100 млн. икринок, а самка луны-рыбы — до 300 млн. Можно привести множество примеров подобного рода, которые покажут нам необычайно высокий темп размножения организмов. Однако если мы обычно не замечаем в природе чрезмерного увеличения особей какого-нибудь одного вида, то это происходит потому, что рука об руку с размножением идет жестокое истребление органических форм. Энгельс говорит о том, что можно

«заметить в природе борьбу за существование, заметить противоречие между бесчисленным множеством зародышей, которых порождает в своей расточительности природа, и незначительным количеством тех из них, которые достигают зрелости; и противоречие это в действительности разрешается по большей части борьбой за существование, принимающей иногда крайне жестокий характер» ^[9].

Говоря о противоречиях, мы не ограничиваемся констатацией их наличия, а указываем тенденцию развития на основе борьбы этих противоречий. Подчеркиваем, что мы имеем во всяком явлении старое и новое, отрицательное и положительное, отживающее и нарождающееся, и именно новое оказывается неодолимым. Картина развития живой природы полностью подтверждает это положение. Организмы живут в природе не изолированно друг от друга, и определенными группами, так называемыми биоценозами, состоящими из целого ряда связанных друг с другом животных и растительных видов. Лес, луг, пустынный оазис состоят из таких биоценозов. На основе внутренних противоречий в этих биоценозах развивается также борьба противоположных тенденций. Одни организмы питаются другими. Жизненные интересы различных видов находятся в противоречии друг с другом. Темп размножения организмов на фоне недостатков, а также неравномерного распределения жизненных ресурсов и ограниченности пространства обусловливает многочисленные противоречия в биоценозах, а на основе этих противоречий, а также борьбы противоположных тенденций, 'принимающих характер жесточайших антагонизмов, вырабатываются новые формы, происходит процесс развития.

Если в трактовке этого вопроса Дарвин занимает стихийно-диалектическую позицию, то это не означает, что его воззрения по этому вопросу свободны от ошибок. Дарвин не дал достаточно глубокого анализа противоречий в органическом мире, он переоценивал те формы борьбы за существование, которые вытекают непосредственно из факта перенаселения. Энгельс подчеркивает, что мы имеем формы отбора (например в связи с климатическими изменениями), для которых темп размножения организмов отнюдь не является определяющим. Энгельс возражал также против того, чтобы превращать учение о борьбе за существование в своего рода универсальный штамп, схематизировать это понятие, не давать углубленного анализа явлений:

«Но совершенное ребячество подводить все многообразие исторического развития и усложнения жизни под одностороннюю и тощую формулу «борьбы за существование». Это значит ничего не сказать или и того меньше» ^[10].

Нужно, наконец, отметить грубейшую ошибку Дарвина, которая выразилась в его попытке применить законы биологической борьбы за существование и естественного отбора для объяснения социальных явлений. Дарвин не понимал, что человеческое общество является новым качеством, в котором господствуют особые социальные, а не биологические закономерности. Даже этот гениальный представитель буржуазной науки не мог в этом вопросе преодолеть ограниченности идеологии своего класса. Если по отдельным вопросам воззрения Дарвина и не свободны от ошибочных положений, то в основном его учение подтверждает правильность диалектического подхода к истолкованию явлений живой природы и наносит сильнейший удар метафизическому взгляду на природу.

Не нужно думать, что дарвинизму противостояла только примитивная метафизика библейского учения. Дарвинизму противостояли и противостоят и многочисленные теории современных антидарвинистов. Под «ученой» внешностью этих теорий прячется глубоко антинаучное, метафизическое содержание.

Против дарвинизма выступает сейчас целый ряд буржуазных биологов, выступает с поповских позиций, противопоставляя дарвинизму слепка замаскированную веру в сотворение. Мы рассматриваем природу как связное единое целое, говорим о единстве в строении и жизнедеятельности организмов, говорим об исторической связи различных видов как об основе этого единства. Метафизики не хотят с этим согласиться. Американский; зоолог Кларк выступил с теорией, названной им «теорией эогенеза», а другой известный зоолог Пржибрам опубликовал сходную теорию под названием «апогенез». Смысл этих обеих теорий заключается в утверждении, что все современные виды произошли в процессе развития от совершенно различных предков. Первые организмы, появившиеся на земле, дали, якобы, начало миллионам раздельных, обособленных друг от друга линий развития. Эти линии развития тянулись параллельно, нигде не перекрещиваясь, миллионы лет, и каждая из них привела к образованию одного из современных видов. Отсюда делается вывод, что современные виды друг с другом исторически не связаны, а являются обособленными созданиями природы. «Наша теория, — пишет Пржибрам, — не заставляет нас принять превращение одного вида в другой». Но чем же объяснить в таком случае естественную близость, сходство видов, замечательно глубокие черты единства в живой природе? Об этом Кларк, Пржибрам и прочие метафизики умалчивают или бормочут что-то неопределенное о «случайных совпадениях».

Для нас же очевидно, что мы придем к совершенному абсурду, если будем рассматривать живую природу как хаос случайных, обособленных друг от друга форм. Эта точка зрения, хотя и признает на словах «развитие», на деле является замаскированной формой поповщины. Только вместо того, чтобы сказать: бог создал каждый вид в отдельности, эти биологи говорят, что в отдельности «возникли» «первые зачатки» каждого из современных видов.

Впрочем, некоторые буржуазные биологи еще откровеннее. Они говорят, что нужно отказаться от идеи эволюции, ибо живая природа — это нечто стабильное и неизменное. Виды же растений и животных были от века такими, какими мы их знаем сейчас. Известный шведский биолог Гериберт-Нильсон прямо говорит, что дарвиновская эволюция — ««фикция» и что «положение Линнея, о постоянстве видов является не догмой, а фактом».

Среди буржуазных ученых появилось сейчас множество «осторожных» метафизиков, готовых согласиться с тем, что виды изменчивы, но категорически отрицающих связь отдельных высших систематических категорий между собой. Эти метафизики готовы, например, признать, что одни виды рептилий могли возникнуть путем развития из других, но они отрицают, что, скажем, рептилии могли некогда дать начало другому классу животных,, классу птиц. Классы являются для них обособленными творениями. На такой позиции стоят, например, реакционный французский анатом Виаллетон, английский зоолог Дюар и др. Все эти высказывания являются выражением самой мрачной реакции. Грань между подобными «учеными» мракобесами и мракобесами в рясах, также пытающимися извращать науку «во славу божью», полностью стирается.

Метафизики в биологии иногда готовы говорить о развития, понимая, однако, под этим простые количественные изменения, не ведущие к возникновению новых качеств, понимая под этим движение по кругу, повторение пройденного, «топтанье на месте». Именно в таком смысле говорили о развитии буржуазные ученые — генетики Бэтсон и Лотси, говорят сейчас их последователи — Пэннет и др.

Бэтсон сформулировал взгляд, согласно которому в основе эволюции лежит перекомбинация «наследственных зачатков», которые, якобы, в полном «наборе» существовали уже у первичных одноклеточных организмов. Подлинно нового ничего не возникает. Могут лишь разрушаться старые Наследственные зачатки или они могут формировать в результате скрещиваний новые комбинации; таким путем могли возникнуть новые виды, так шла эволюция. На словах Бэтсон эволюции не отрицает, но подлинной эволюции — возникновения качественно нового — метафизик и антидарвинист Бэтсон не признает. Он делает дикое антинаучное предположение, что эволюция могла итти не от простого к сложному, а в обратном порядке. Его точка зрения приводит к выводу, что наследственные зачатки всего органического мира в полном комплексе существовали уже у первых организмов, а дальше шло лишь различное их комбинирование.

Один из видных сторонников аналогичного взгляда, голландский ботаник Лотси, писал в свое время: «Причину образования новых видов и я усматриваю только в навой перегруппировке предсуществовавших уже у родоначальных, а в конце концов, у первозданных организмов потенций или генов (наследственных зачатков;). И в этом отношении я разделяю мнение Гагедорна, что, может быть, у парамеции (одноклеточный организм) передавалась из поколения в поколение генетическая вещь, обладавшая способностью сделать хвост животного вьющимся и зубы тупыми. Но за отсутствием хвоста и зубов эти вещи должны были дожидаться своего времени». Иначе говоря, Лотси делает здесь дикое утверждение, что в потенции даже наследственные зачатки, определяющие форму хвоста или форму зубов какого-нибудь копытного животного, имелись уже у одноклеточных организмов, но только… не могли проявиться.

Вот до каких чудовищных вещей договорились представители этого направления, отрицавшие возникновение новых качеств в эволюции, сводившие все к чисто количественным изменениям, комбинациям извечно существовавших наследственных зачатков, отрицавшие развитие от простого к сложному. Не могут современные метафизики согласиться с тем, что основой развития являются внутренние противоречия, присущие самим предметам, самим явлениям. Метафизики, антидарвинисты из школы так называемых ламаркистов изображают развитие как процесс плавного, гармоничного изменения организмов. По их мнению, организмы гармонично, целесообразно перестраиваются в соответствии со средой, плавно превращаются из одной формы в другую. Противоречий развития, разрешающихся в борьбе за существование и в процессе отбора, ламаркисты не замечают.

Мы видим, таким образом, что метафизика в биологии еще жива и пытается бороться с дарвинизмом. Нужно здесь же указать, что чуждые нам реакционные идеи находят подчас поддержку и у отдельных советских ученых. Так, например, Л. Берг развивая у нас метафизическую и идеалистическую теорию номогенеза, по своим позициям аналогичную охарактеризованным выше теориям Кларка и Пржибрама. С идеалистической трактовкой понятия вида выступал зоолог В. Смирнов. В корне ошибочные позиции занимал и ряд советских генетиков (Филипченко, Серебровский и др.). Они поддерживали метафизические представления о структуре наследственной основы организма, метафизически отрывали организм и его наследственную изменчивость от среды, от условий существования. Неправильность этих позиций была доказана; в процессе дискуссии, которая прошла у нас по вопросам генетики ^[11]. Приведенный нами выше материал достаточно ясно говорит о том, насколько бесплодны все эти попытки метафизиков, в каком вопиющем противоречии находятся они с фактами.

Учение Дарвина рассматривает живую природу как нечто в основе своей материальное, развивающееся по законам движения материи. Историзм Дарвина — это историзм материалистический. Антидарвинистические теории рассматривают эволюцию организмов не как процесс, выявляющий закономерности развития материи, а как процесс, идущий под влиянием каких-то .особых, таинственных «внутренних» сил, являющихся своеобразным видоизменением «мирового духа».

Идеалистическая школа в биологии (так называемых автогенетиков) считает, что развитие жизни на земле направляется какой-то особой «силой», заставляющей организмы усложняться и приспособляться к среде. Представители другой идеалистической школы (так называемой идеалистической морфологии — Тролл и др.) объявляют себя сторонниками философа-идеалиста Платона, считавшего наш материальный мир бледным отражением «светлого царства идей», полагавшего первичным не материю, а дух, идею.

Понятно, что эти теории не могут дать удовлетворительного объяснения процесса эволюции, процесса видообразования, не могут объяснить основной черты органического мира — приспособленности организмов к среде, их целесообразного устройства. Дарвин, исходя из материалистических позиций, сумел это сделать. Наследственная изменчивость, борьба за существование, естественный отбор — все эти факторы эволюции живых существ материальны по своей природе. Закономерности естественного отбора, создающего новые формы, — это закономерности рамой движущейся, развивающейся материи. Материализм Дарвина можно продемонстрировать особенно наглядно, показав, каким образом Дарвин разрешил проблему органической целесообразности, как он опроверг поповское, идеалистическое учение о целесообразности — телеологию. Маркс, характеризуя учение Дарвина, писал:

«Несмотря на все недостатки, здесь не только нанесен смертельный удар «телеологии» в естественных науках, но и эмпирически выяснено ее разумное значение» ^[12].

Что означают эти олова Маркса? Мы указывали уже выше, что метафизика и идеализм имели прочную опору в биологии именно в трактовке явлений органической целесообразности. Целесообразность истолковывалась как изначальное свойство живого, как произведение «мудрой божественной целенаправляющей силы». Естественнонаучная и прежде всего биологическая литература до Дарвина была буквально пропитана «натур-теологией», «физико-теологией», воспевавшей премудрость творца, использовавшей факты естествознания для «обоснования» так называемого «телеологического доказательства бытия божьего». Много курьезного и неверного в истолковании органической целесообразности встречается в произведениях даже весьма почтенных натуралистов вплоть до начала XIX века. Еще в 1821 году ботаник Вильденау писал: «Мы находим чересчур много гармонии, чересчур много соответствия в природе, где все, как в механизме, прилажено одно к другому, чтобы не усомниться в том, что мудрый творец этого целого создал изначально все органические тела в той форме, в какой мы их находим сейчас». Напомним, что телеологическую точку зрения поддерживали такие выдающиеся умы, как Кант или Кювье. Ряд философов и естествоиспытателей выступал против этой телеологии (Ламеттри, Дидро и др.). Зло высмеял телеологию Вольтер в «Кандиде». Однако остроумие не решало вопроса; не решали его и глубокомысленные и подчас меткие замечания философов. Спиноза говорил, например, по адресу телеологов: «…видя устройство человеческого тела, они приходят в изумление, и из того, что они не понимают причин такого искусного строения, они выводят заключение, что оно сделано не механическим, а божественным или сверхъестественным искусством и устроено так, чтобы одна часть не вредила другой. Отсюда происходит, что всякий, кто ищет истинных причин этих чудес и старается понять вещи в природе, как ученый, а не просто удивляться им, как дурак, сплошь и рядом считается еретиком». Это замечание было совершенно справедливым, но наука до Дарвина не знала истинных причин замечательной приспособленности организмов к среде. А это открывало широкие возможности для идеалистических спекуляций.

Впервые Дарвин научно, материалистически разрешил проблему органической целесообразности. Дарвинизм не просто отбрасывает понятие органической целесообразности. Это не было бы разрешением вопроса. Дарвин дает конкретную расшифровку этого понятия, «выясняет ее разумное значение», показывает, что под целесообразностью надо понимать конкретное, естественное приспособление организма к среде, показывает, что приспособленность эта в большой мере относительна. В каком смысле мы говорим об относительности целесообразности? Целесообразные приспособления не являются абсолютными, здесь невозможны идеалистические, телеологические толкования. Приспособление относительно в том смысле, что оно действует только в определенных, конкретных границах. Приведем несколько примеров. Защитная окраска насекомых, о которой мы говорили выше, делающая их незаметными на фоне окружающей среды, — прекрасное приспособление. Но ведь любые защищенные таким образом насекомые поедаются в известной мере птицами. Если одна птица не может найти такое насекомое, то другая способна его поймать. Однако это не делает эту особенность неприспособительной. Ведь от того, что броня может быть пробита снарядами, она не перестает быть броней. Но этот пример лишь подчеркивает, что всякое приспособление является всегда относительным. Возьмем другой пример: панцыри ракообразных и раковины улиток прекрасно защищают их от целого ряда животных, но абсолютной защиты нет и здесь. Например, некоторые рыбы (зубатки и др.) прекрасно «размалывают» эту броню и поедают раков, моллюсков. Любое приспособление является относительным, и очень важно, что дарвинизм подчеркивает эту относительность целесообразности в противовес идеалистическому представлению о чудесной абсолютной целесообразности, о предустановленной гармонии.

Во-вторых, диалектика вопроса заключается в следующем: то, что является приспособленным сегодня, становится неприспособленным завтра, и наоборот. Например, признаки, некогда бывшие целесообразными, становятся в дальнейшей истории нецелесообразными, теряют свое значение. Элементарнейшим примером этого могут служить остаточные, рудиментарные органы (в теле человека имеется, например, свыше 90 рудиментарных органов). Специализация организма, приспособление какого-либо вида к определенным, «узким» условиям существования на одном этапе эволюции выгодно, а на другом, как указал Энгельс, становится невыгодным, ибо фиксируется одностороннее развитие и организмы теряют зачастую свою эволюционную пластичность.

Сквозь представления Дарвина по этому вопросу также проходит красной нитью идея единства диалектических противоречий — специализированного и неспециализированного, приспособленного и неприспособленного, прогрессивного и регрессивного.

Далее Дарвин подчеркивает, и это главное, что эта относительная целесообразность является продуктом истории, чем-то исторически возникшим. Дарвин своей теорией естественного отбора дал, как мы видели, материалистическое объяснение возникновении этой целесообразности. Его теория не апеллирует к сверхъестественным силам. Борьба за существование, наследственность, изменчивость, отбор — вот те доступные анализу, доступные познанию силы природы, которые лежат в основе видообразования. Говоря о происхождении приспособлений, Дарвин стихийно-диалектически ставит вопрос о единстве случайности и необходимости в эволюции. Выработка приспособлений — это основная линия эволюции. Приспособление, «пригнанность» к среде — это необходимейшая черта жизнедеятельности организмов любого вида. Естественный отбор, создающий приспособление, — основная закономерность эволюции. Но как осуществляется эта необходимость? Отдельные наследственные изменения, возникающие путем мутации или в результате гибридизации, отнюдь не обязательно соответствуют «требованиям» среды — они могут быть и бесполезными, и полезными, и вредными. Они возникают в силу определенных причин физиологического порядка, а в отношении приспособления организмов к среде, они сами по себе, в сущности, индифферентны. Но если эти наследственные изменения случайно оказываются выгодными для организма, то естественный отбор вырабатывает из них необходимую линию эволюции, вырабатывает новый вид, и эти случайные особенности становятся особенностями приспособительными, особенностями характерными, необходимыми для данного вида. Это дарвинистское понимание приспособления исключительно ценно в методологическом отношении. Если считать, что организм в процессе индивидуальной изменчивости целесообразно «пригоняется» к среде, то этот взгляд уведет нас от материализма, приведет к идеалистическому представлению о том, что без отбора в силу таинственной «первичной целесообразности» организмы могут приспособляться к среде. Вот почему Дарвин явно избегал говорить о «прямой изменчивости» организмов под влиянием среды (без отбора) и всячески подчеркивал, что основой эволюции является отбор, использующий «неопределенную изменчивость» организмов, т.е. изменчивость, идущую в пределах данного вида в разных направлениях, не обязательно соответствующую приспособлению организмов к среде, изменчивость, которая случайно может совпасть с требованием отбора. Естественный же отбор, выделив те или иные наследственные изменения, этим самым в известной мере определяет и характер дальнейших изменений организма. И видообразование реализуется в процессах отбора на основе единства случайности и необходимости.

Энгельс указывает поэтому, что в воззрениях Дарвина уничтожена противоположность, в плену которой находилась метафизика — противоположность между случайностью и необходимостью. В «Диалектике природы» Энгельс пишет:

«Дарвин в своем составившем эпоху произведении исходит из крайне широкой, покоящейся на случайности фактической основы. Именно незаметные случайные различия индивидов внутри отдельных видов, различия, которые могут усиливаться до изменения самого характера вида, ближайшие даже причины которых можно указать лишь в самых редких случаях, именно они заставляют его усомниться в прежней основе всякой закономерности в биологии, усомниться в понятии вида, в его прежней метафизической неизменности и постоянстве» ^[13].

Подчеркивая это, Энгельс ставил задачу:

«Показать, что дарвинова теория является практическим доказательством гегелевской концепции о внутренней связи между необходимостью и случайностью» ^[14].

В материалистическом разрешении проблемы целесообразности огромная заслуга Дарвина. Все другие эволюционные теории не выдерживают критики, прежде всего потому, что они не могут дать научного, материалистического объяснения органической целесообразности. Например, современные последователи Ламарка, так называемые ламаркисты (многие из них считают себя материалистами), утверждают, что изменчивость органических форм сама по себе идет в направлении целесообразной, приспособительной перестройки в соответствии с условиями среды. Конечно, изменчивость организмов теснейшим образом зависит от среды, от условий существования, и, обращая внимание на эту сторону вопроса, ламаркисты ошибки не делают, но они глубоко ошибаются, телеологически истолковывай эту зависимость. Ламаркисты не понимают, что, говоря словами К.А. Тимирязева, изменяться не значит приспосабливаться, совершенствоваться». С этих позиций органическую целесообразность объяснить нельзя. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно задать вопрос: почему, действительно организмы обладают способностью целесообразно реагировать на изменение окружающих условий? Откуда у ник способность вырабатывать иногда необычайно сложные приспособления? При этом нужно учесть, что подавляющая масса приспособительных признаков, как указывал Дарвин, относится к категории «взаимоприспособлений», т.е. приспособлений одних организмов к другим. А ведь если, например, съедобная бабочка приобретает внешнее, сходство с ядовитой и этим защищается от поедания птицами, то ведь нелепо даже предполагать, что такие «факторы среды», как наличие других бабочек или птиц, могут непосредственно вызвать целесообразное изменение признаков данной бабочки. Предположить же, что организмы изначально обладают чудесной способностью приспособления, это значит стать на идеалистическую точку зрения, открыть двери поповщине. Вот почему, какой бы материалистической фразеологией ни прикрывались антидарвинисты-ламаркиеты, как бы ни апеллировали они к среде, якобы направленно вызывающей формирование приспособлений, укрыть антиматериалистическую сущность своих воззрений им не удается. Только признавая творческое значение естественного отбора, который из отдельных, случайных в отношении приспособления к условиям среды, наследственных изменения создает приспособленные виды, мы можем объяснить процесс эволюции.

Укажем также, что дарвинизм, являясь теорией материалистической, помогает нам составить себе правильное представление и по краеугольному вопросу философии — вопросу о первичности материи и вторичности психики, сознания. Именно учение о развитии органического мира показывает там, как по мере усложнения материальной структуры организмов, усложнения, дифференциации их нервной системы усложняется и их поведение, появляется и усложняется психика, достигая своего максимального и качественно нового развития у общественно живущего человека.

Если мы сравним, например, строение нервной системы различных классов позвоночных животных — рыб, земноводных, рептилий, птиц и млекопитающих, то увидим, что нервная система прогрессивно усложняется шаг за шагом. Все более усложняется центральная нервная система, прогрессивно развивается головной мозг и т. д. По мере усложнения центральной нервной системы все более усложняется и поведение животных. На определенной ступени усложнения центральной нервной системы появляются простейшие формы психической деятельности. Психика достигает значительного развития у высших млекопитающих, например у обезьян. Человек обладает самым сложным устройством нервной материи, мозга. У общественно живущего человека развивается и высшая качественно новая форма психики — сознание. Учение Дарвина показывает также, что совершенствование психических способностей в животном мире идет под влиянием естественного отбора. Биологи-идеалисты (так называемые психовиталисты), в противовес этому, полагают, что психика является чем-то первичным.

Марксистский материализм исходит из того, что мир и его закономерности вполне познаваемы. Теория Дарвина, вскрывающая действительные причины эволюции органического мира, объективно правильно познает этот мир, отвергая всякие ссылки на непознаваемые и таинственные «силы», якобы управляющие развитием организмов. Правильно познавая органический мир, дарвинизм помогает нам овладеть формообразованием организмов. В этом огромная ценность дарвинизма.

Актуальнейшие вопросы социалистического сельского хозяйства, вопросы селекции, создания новых пород домашних животных и культурных растений могут быть разрешены только в том случае, если наши селекционеры будут руководствоваться теоретическими установками дарвинизма. Великолепно иллюстрирует это положение деятельность нашего гениального селекционера и генетика И. В. Мичурина. Мичурин — не просто выдающийся практик. Он является замечательным ученым-дарвинистом, во многом опередившим современную ему генетическую науку, обогатившим современный дарвинизм. Глубочайший знаток природы, ученый-революционер, Мичурин был величайшим; мастером, социалистического плодоводства. Мы говорим социалистического потому, что развернуть свой прекрасный талант в полной мере Мичурину удалось только после Великой Октябрьской революции. Мичурин поставил себе задачу — создать новые сорта плодово-ягодных растений, лучше отвечающие хозяйственным потребностям человека, лучше приспособленные к климатическим условиям, «передвинуть юг на север» — создать сорта, могущие произрастать на Севере, на Урале, в Сибири, покрыть землю нашей родины миллионами гектаров прекрасных садов. Основным путем созидания новых мичуринских садок была гибридизация и, в особенности, отдаленная гибридизация.

«На основании моих 60-летних беспрерывных работ по выводу новых сортов плодовых растений я нахожу, что путь нашего вмешательства в природу должен базироваться исключительно на искусственном скрещивании, т. е. гибридизации» — пишет И. В. Мичурин.

Для своих скрещиваний Мичурин брал разнообразнейшие культурные и дикие плодовые растения с различных концов земного шара. Он скрещивал их между собой и с местными сортами. Уссурийская груша и дикий уссурийский виноград, тибетские абрикосы, китайские яблоки и множество других форм привлекаются для этой цели.

«От такой гибридизации получалось, что южные сорта передавали своему потомству вкус, величину, окраску и т. д., а дикие морозоустойчивые виды — свою выносливость к нашим суровым зимним морозам» — пишет И. В. Мичурин.

Так создается, например, знаменитая груша бере зимняя, в которой удачно сочетаются признаки родителей — уссурийской груши и культурной бере рояль. Бере зимняя отличается прекрасной зимостойкостью и поздней созреваемостыо, хорошей урожайностью, сочными, вкусными и сильно ароматичными плодами.

В некоторых случаях материалом для выведения новых сортов явились мутации (почковые изменения). Такая мутация дала, например, начало знаменитому мичуринскому сорту — 600-граммовой антоновке. На протяжении своей долгой творческой жизни Мичурин создал свыше 300 новых сортов плодово-ягодных растений. За 20 лет советской власти введено в стандартный ассортимент 55 лучших мичуринских сортов и выпущено более чем 4 млн. саженцев.

Таковы практические достижения Мичурина, но необычайно велико и теоретическое значение его работ для дарвинизма, Гениальный дарвинист с исключительной глубиной понимает взаимоотношение организма и среды, влияние внешних условий на формирование наследственных свойств организма. Прежде всего при подборе исходных пар для скрещивания Мичурин всегда учитывает приспособительные особенности растений, произрастающих в разных местах земного шара. Правильно оценивая эту, исторически выработавшуюся приспособленность разных растений, Мичурин уверенно сочетает в гибридах нужные ему свойства. Далее, Мичурин не просто гибридизирует, он изобретает ряд способов, облегчающих отдаленную гибридизацию. Он обращает исключительное внимание на условия существования, условия среды, которые необходимы для развития гибридов. Мичуринская теория воспитания гибридов учит, как подбором соответствующих условий существования можно направлять формирование наследственных свойств гибридов в нужную сторону. Мичурин показывает, как можно заставить у гибрида преобладать (доминировать) желательные свойства одного из родителей. Иначе говоря, Мичурин разрабатывает вопрос исключительной теоретической важности для дарвинизма — вопрос о том, каким образом внешние условия включаются в процесс развития растительного организма, влияя определенным образом на направление этого развития. Мичурин исследует основные стадии индивидуального развития растительного организма и обнаруживает «чувствительные периоды» в жизни растения, когда оно особенно доступно внешним влияниям. Мичурин показывает, что вегетативное сближение растений (прививка) может произвести глубочайшие изменения в сближенных растениях и что этот метод может и должен быть использован и практически.

Теоретические воззрения Мичурина в ряде пунктов определили взгляды его современников, работающих в области исследования наследственности и изменчивости (генетики). Гениальный ученый, поставивший своим лозунгом: «Не ждать милостей природы, а взять их у нее — наша задача», многим обогатил и теорию и практику дарвинизма.

Важные результаты получены также выдающимся советским ученым Т.Д. Лысенко. Теоретическое значение его работ очень велико. Изучая развитие растений, Лысенко обнаружил две основные стадии, два основных качественных этапа в развитии растения — так называемую стадию яровизации и следующую за ней световую стадию — и выяснил, что растение требует для прохождения каждой из этих стадий определенных внешних условий. Он показал тонкую приспособленность различных растений к условиям существования, показал, как, изменяя условия существования растений на разных стадиях, можно изменить направление их развития. Именно на основе замечательной теории стадийного развития растений Лысенко удалось добиться таких крупнейших практических достижений, как яровизация и летние посадки картофеля. Дальнейшие исследования Лысенко ведутся по пути изучения того, как изменением условий существования можно изменять в определенном направлении формирование наследственных свойств организма. Эти работы представляют выдающийся интерес для селекции, для практики получения новых растительных форм. В целом следует подчеркнуть, что опыт наших передовых селекционеров имеет огромное значение для разработки теории отбора, т. е. для дарвинизма.

И та часть учения Дарвина, которая говорит о борьбе за существование, имеет для нас не только теоретическое, но и практическое значение. Познавая проявления и закономерности борьбы за существование, мы научаемся этими закономерностями управлять. Весьма широко распространяются в нашем Сельском хозяйстве так называемые биологические методы борьбы с вредителями, представляющие, в сущности, не что иное, как практическое приложение дарвиновского учения о борьбе за существование. Так, например, для борьбы с вредным клопом-черепашкой употребляется маленькое насекомое теленомус. Для борьбы с непарным шелкопрядом и златогузкой — насекомые, поедающие яйца этих вредителей, — анастатус и птеромал; для борьбы с кровяной тлей, вредящей садам, используется насекомое афеликус и т. д.

На множестве примеров можно показать, каким образом познание закономерностей живой природы с позиций дарвинизма научает нас управля теми или иными ее явлениями. И, с другой стороны, опираясь на практику и прежде всего на грандиозную практику социалистического сельского хозяйства, наши передовые советские ученые развивают и углубляют теорию дарвинизма. В полной силе остаются слова Маркса, говорившего о дарвинизме, как о «естественно-исторической основе наших взглядов». Но мы должны помнить, что только на основе глубокого знания учения Маркса - Энгельса — Ленина — Сталина мы сможем успешно разрабатывать актуальные проблемы дарвинизма, поднимать его на высшую ступень.

^[1] Маркс и Энгельс, Соч., т. XXII, стр. 551.
^[2] Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 23.
^[3] Энгельс, Речь на могиле Карла Маркса.
^[4] Ленин, Соч., т. I, стр. 63.
^[5] Сталин, Речь на приеме работников высшей школы в Кремле, 17 мая 1938 г.
^[6] Краткий курс истории ВКП(б), стр. 101.
^[7] Маркс и Энгельс, Соч., т. XXII, стр. 346.
^[8] Краткий курс истории ВКП(б), стр. 102.
^[9] Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 69.
^[10] Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 434.
^[11] Подробнее об этом см. журнал «Под знаменем марксизма», № 10 и 11 за 1939 г.
^[12] К. Маркс и Ф. Энгельс, Письма, изд. 3-е, стр. 118.
^[13] Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 505.
^[14] Там же, стр. 521.