Товарищи, я заранее извиняюсь за то, что мне придется в значительной степени повторяться, потому что я писал на эту тему два раза, и, конечно, это невольно скажется и на том материале, которым я пользуюсь сегодня.

Прежде всего по поводу постановки вопроса о «школе» Покровского в постановлении ЦК партии. Самый вопрос об антимарксистских извращениях и вульгаризации так называемой «школы» Покровского поставлен был не только перед историками, но и перед всеми, кто занимается общественными науками, со всей резкостью ЦК ВКП(б) и в особенности товарищем Сталиным. В постановлении ЦК ВКП(б) «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП(б)» формулированы основные ошибки исторической «школы» Покровского. Там сказано:

«В исторической науке до последнего времени антимарксистские извращения и вульгаризаторство были связаны с так называемой «школой» Покровского, которая толковала исторические факты извращенно, вопреки историческому материализму освещала их с точки зрения сегодняшнего дня, а не с точки зрения тех условий, в обстановке которых протекали исторические события, и, тем самым, искажала действительную историю».

Мы имеем ряд других указаний, еще более конкретизирующих ошибки и извращения истории в трудах историков «школы» Покровского. Так, в постановлении ЦК партии и СНК СССР от 26 января 1936 г. указывалось на то, что в учебниках по истории содержатся многочисленные извращения, несостоятельные исторические определения и установки, в основе которых лежали известные ошибки Покровского. Это постановление характеризует извращения «школы» Покровского как «антимарксистские, антиленинские, по сути дела, ликвидаторские, антинаучные взгляды на историческую науку». Еще раньше в замечаниях тт. Сталина, Жданова и Кирова по поводу конспекта учебника по истории СССР также указан ряд конкретных ошибок. Вот что там сказано:

«В конспекте свалены в одну кучу феодализм и дофеодальный период, когда крестьяне не были еще закрепощены; самодержавный строй государства и строй феодальный, когда Россия была раздроблена на множество самостоятельных полугосударств.

В конспекте свалены в одну кучу понятия реакция и контрреволюция, революция «вообще», революция буржуазная и революция буржуазно-демократическая».

Таким образом, речь идет о целой системе ошибок, о целом мировоззрении значительной группы историков, которые на протяжении ряда лет воспитывались М. Н. Покровским. При этом надо принять во внимание, что с самого начала организации советской власти М. Н. Покровский был в течение многих лет членом Коллегии Наркомпроса, руководителем Государственного ученого совета, так называемого ГУС'а, руководителем Института красной профессуры. Он определял в значительной степени и направление работы «Общества историков-марксистов», он руководил журналом «Историк-марксист», под его руководством воспитывалось и воспиталось целое поколение красных профессоров, да и вообще вся интеллигенция воспитывалась на протяжении ряда лет в значительной степени на работах Покровского.

Поэтому сугубо важное значение имеет разбор, анализ его ошибок, борьба с этими ошибками.

Товарищ Сталин лично не раз указывал на то, что М. Н. Покровский во многих своих работах не является марксистом.

Для того чтобы ответить на вопрос, почему Покровский занимал неправильные позиции в целом ряде вопросов, нелишне остановиться на политическом пути развития Покровского. Могут спросить: имеет ли этот путь Покровского какое-нибудь отношение к выработке системы ошибочных взглядов Покровского? Ведь он был членом нашей партии, умер большевиком. Однако мы знаем, что к нашей партии в процессе борьбы примыкали не раз люди с очень тяжелым грузом прошлого, от которого они не могли отделаться до последнего момента. Таким деятелем был, несомненно, Покровский, который пришел чрезвычайно извилистым путем к большевистской партии, и этот его путь не мог не отразиться на его исторических взглядах.

Покровский, как известно, воспитывался под непосредственным влиянием двух крупных русских историков — Ключевского и Виноградова, взгляды которых на историю отличались пестрой смесью различных социологических систем, весьма далеких от исторического материализма. Покровский воспринял в значительной степени у них путаницу взглядов на развитие истории, на ее истоки, на основные причины, определявшие то или иное историческое явление.

Правда, Ключевский выделялся среди русских историков тем, что он был одним из ищущих более серьезного объяснения историческим явлениям. Однако он так и не доработался до материалистического мировоззрения.

Покровский сам признавал, что на нем висел груз буржуазных историков, в среде которых он воспитывался и действовал, в 90-х годах в особенности. Сам Покровский в 90-х годах принадлежал к той интеллигенции, которая стала склоняться к легальному марксизму, когда легальный марксизм выступил на арену исторической деятельности. Он был сторонником так называемого «экономического материализма», который, как известно, является скорее карикатурой на марксизм. Само понятие «экономический материализм» — не марксистское понятие, и Ленин указывал в полемике с Михайловским, что «экономический материализм» не есть марксистская идеология.

«Но где читали Вы у Маркса или Энгельса, — писал Ленин, — чтобы они говорили непременно об экономическом материализме? Характеризуя свое миросозерцание, они называли его просто материализмом. Их основная идея… состояла в том, что общественные отношения делятся на материальные и идеологические. Последние представляют собой лишь надстройку над первыми, складывающимися помимо воли и сознания человека, как (результат) форма деятельности человека, направленной на поддержание его существования» ^[1].

Типичным представителем «экономического материализма» был Петр Струве, выступавший в 1894 г. с критическими заметками» по вопросу об экономическом развитии России, и вы знаете, что Ленин назвал эту его работу отражением марксизма в буржуазной литературе.

В борьбе против народничества, против субъективной школы социологии Покровский, так же как и другой историк, Рожков, конечно, выполнил некоторую положительную роль, так же, как выполняли некоторую положительную роль и легальные марксисты, поскольку они боролись против народничества и против субъективной школы социологии. Хотя и не всегда с правильных марксистских позиций, Покровский дал критику целого ряда буржуазных историков и дал более правильное объяснение исторических процессов, чем эти буржуазные историки. Однако сам Покровский впоследствии, в 1930 году, объяснял, что период легального марксизма наложил серьезный отпечаток на всю его последующую работу.

«Кто прошел через легальный марксизм, тот обычно долго носил на себе следы такой установки, известный пережиток, болезненный пережиток этого не диалектического, хотя и материалистического объяснения истории», — писал Покровский в статье «Историческая наука и борьба классов» («Историческая наука и борьба классов», т. II, стр. 268).

Повторяю, в это время выступления Покровского имели известное прогрессивное значение, так как он боролся против буржуазных и мелкобуржуазных историков, выдвигавших в качестве основной движущей силы истории географическую среду, или некий «дух», или национальные идеи, движущие историю, как например, славянофилы. Критика этих теорий, конечно, имела прогрессивное значение. Она учила людей относиться критически к этим неправильным теориям, хотя сама и не давала вполне правильного ответа. Покровский не отрицал, что период его деятельности до 1905 года «можно характеризовать, как период демократических иллюзий и экономического материализма» («П.З.М.» № 10—11, 1924 г., стр. 210). Но Покровский совершенно неправильно и произвольно объясняет, почему же он шел этим путем в те годы. Вообще надо сказать, что когда Покровский начинает объяснять какую-нибудь свою ошибку, то он тут же нагромождает нередко целый ряд новых ошибок. Это замечательно характерно для него. Вот как Покровский объясняет, почему он пошел неправильным путем: «Классовой борьбы не было около нас».

Имейте в виду, что это он говорил уже о начале 900-х годов, когда налицо было массовое рабочее движение — уличные демонстрации, стачки и пр.

«Классовой борьбы не было около нас, а с массами мы — академики, соприкасались мало. При том же классовая борьба принимала в те дни иной раз очень уродливые формы (зубатовщина)». (Там же).

Как же это историк Покровский на исторической арене в начале 900-х годов не видит классовой борьбы, а видит лишь уродливое ее проявление, видит зубатовщину?!

«Уложить их в нашу демократическую программу было очень трудно,—говорит Покровский. — Классовая борьба оставалась теорией и как чистая теория мало отражалась в исторических построениях». (Там же).

Как известно, даже либералы в массе своей и своих литературных работах несомненно отразили нарастание революционного движения, стараясь его отвести в более мирное конституционное русло.

Покровский здесь до последней степени упрощает объяснение, запутывает вопрос и дает совершенно неверную картину революционного движения того времени. Все многообразное содержание классовой борьбы до 1905 года он фактически сводит к «извращениям», к зубатовщине.

Это игнорирование исторических фактов чрезвычайно характерно для «школы» Покровского. Когда факты не подходили к схеме, сторонники «школы» говорили примерно так: «Тем хуже для исторических фактов».

В области философии Покровский примыкал ближе всего к богдановской школе. Он был сторонником эмпириокритиков Маха и Авенариуса, и это его пристрастие к эмпириокритицизму, к богдановщине он сохранил на протяжении всей жизни. Этим объясняется, что уже в период пролетарской революции он очень близко привлекает к сотрудничеству богдановцев, я уже не говорю об его увлечении богдановской теорией в период реакции. Он кладет в основу преподавания совершенно неизмененный учебник политэкономии Богданова. В школах у нас изучали «Тектологию» Богданова как науку.

Покровский в день своего шестидесятилетия объяснил это увлечение идеалистической теорией тем, что он из отвращения к буржуазному либерализму впадал в исторический идеализм.

В начале 90-х годов, до второй половины 1894 года, Покровский примыкал к либералам-освобожденцам. Он даже участвует в 1894 году в сборнике освобожденцев «Мелкая земская единица» и помещает в этом сборнике статью «Самоуправление в древней Руси», вполне в духе земцев-конституционалистов. Но с конца 1894 года Покровский начинает приходить к марксистам, неся на себе большой груз идеалистических теорий. Слова Ленина:

«К нашей партии в ходе буржуазно-демократической революции примкнул ряд элементов, привлеченных не чисто пролетарской ее программой, а преимущественно ее яркой и энергичной борьбой за демократию и принявших революционно-демократические лозунги пролетарской партии вне их связи со всей борьбой социалистического пролетариата в ее целом» ^[2].

Эти слова Ленина целиком относятся к Покровскому и деятелям его типа.

Дальнейшая эволюция М. П. Покровского, как вам известно, такова: в 1905 году — он большевик, даже один из деятельных организаторов боевых дружин; он входит в литературную группу московских большевиков; участвует на VI Лондонском съезде партии, если не ошибаюсь, под кличкой Домова. После поражения революции 1905 года он вместе с целой группой — Алексинский, Богданов, Лядов, Луначарский — отходит от большевистской партии и критикует большевиков с «левых» позиций. Все эти отошедшие от большевиков и от пролетарской революции люди и организуют «впередовскую группу», выпускают орган «Вперед», организуют на Капри школу, в которой Покровский читает 7 лекций по истории русской культуры. Одновременно Покровский связывается с Троцким, участвует в его «нефракционном» журнале «Борьба»; в 1912 году вместе с ним создает сборник «Триста лет нашего позора» и помещает в нем свою статью. Он участвует в меньшевистском троцкистском издательстве «Парус».

С начала империалистической войны Покровский становится на пораженческие позиции; однако эти пораженческие позиции его настолько шатки, он настолько склонен к центризму, что считает возможным сотрудничать с Троцким в «Нашем голосе». В 1917 году, вернувшись из эмиграции в Россию, он вступает в большевистскую партию, становится после Октября председателем Московского Совета, но сразу же примыкает к группе «левых» коммунистов, как только ставится вопрос о передышке. Он участвует в переговорах в Бресте и там занимает фактически пораженческую позицию. В 1920 году, будучи членом Коллегии Наркомпроса, Покровский вполне в троцкистском духе защищает милитаризацию высшей школы.

Таким образом, извилистый путь Покровского, как видите, не мог не отразиться на его исторических работах. Он оставил на этих работах неизгладимый след. А если принять во внимание, что в среде учащейся молодежи он пользовался все же довольно значительным авторитетом как историк, то ясно станет, что он оказал громадное влияние на многих, если не на большинство воспитавшихся при нем в наших высших учебных заведениях историков. Он вывихнул им мозги и довольно основательно.

Как это ни странно, но Покровский-историк отрицал наличие объективной исторической науки. Он стоял на идеалистических махистских позициях, что вообще объективных законов не существует ни в природе, ни в общественных явлениях. Он утверждал, что общественные явления представляют собой спутанный, неясный, хаотический клубок всякого рода элементов, из которых историк, для того чтобы внести известную стройность, произвольно берет наиболее выдающееся и ведущее, именно произвольно выбирает, и объективных законов общественного развития ни в коем случае установить нельзя.

Уже в период пролетарской диктатуры Покровский в одном из своих выступлений, совсем еще недавно, прямо призывал с трибуны Большого театра не признавать объективной исторической науки. Вот, что он говорил п юбилейной речи, посвященной десятилетию ИКП:

«И мой завет вам — не итти «академическим» путем, как шли мы, ибо «академизм» включает в себя как непременное условие признание этой самой объективной науки, каковой не существует.

Наука большевистская должна быть большевистской» (Сборник «Историческая наука и борьба классов», т. II, стр. 406).

Если разобраться в этом его заявлении, что получается? С одной стороны, как будто очень радикальное заявление: Покровский советует отбросить «академизм» и отстаивать партийность науки. Но является ли большевистская наука, наука марксизма-ленинизма объективной наукой? Нет, отвечает Покровский, таковой, объективной науки вообще не существует.

Очень характерно для трусости мысли, проявляемой иногда, что на этом собрании, где присутствовало около 1000 человек, не нашлось никого, кто бы возразил на это совершенно недопустимое, с точки зрения марксиста, заявление. Да, недопустимое, ибо мы знаем, что борьба Ленина за диалектический материализм включала в себе и ту мысль, что существуют вполне объективные законы природы, существуют вполне объективные законы общественного развития, а вовсе не какое-то хаотическое нагроможденное состояние элементов, из которых историк произвольно берет удобный для него материал, чтобы организовать историческую науку.

Если объективной исторической науки не существует, тогда, конечно, неправы Маркс и Энгельс, неправы Ленин и Сталин, которые учат нас познавать объективные законы общественных явлений, учат нас тому, что диалектический материализм и есть наука о познании объективных законов общественных явлений и явлений природы.

Эту вредную мысль Покровский внедрял в сознание своих учеников и внедрял довольно основательно. Отсюда многочисленные и самые разнообразные извращения исторических фактов в работах Покровского и его «школы». Исторические события берутся не в той связи, в которой они происходят. Нет объективной закономерности этих явлений. На эти исторические явления субъективно переносится характеристика и оценка сегодняшнего дня, происходит модернизация истории. Примеров этой модернизация истории в работах Покровского можно привести бесчисленное множество.

Как известно, в прокламации «Молодой России» 60-х годов Покровский видит предугадывание события социалистической революции, чего, конечно, тогда не могло быть. Хотя и утописты-социалисты предвидели некоторые черты будущего строя, однако нельзя говорить, что они чуть ли не предвидели организацию Советов рабочих депутатов.

Чернышевского, в отношении которого вообще все высказывания Покровского не имеют ничего общего с высказываниями Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Покровский объявляет меньшевиком за программу «Великоросса», а народника Ткачева, которого так справедливо и так основательно критиковал Фридрих Энгельс, он называет первым русским марксистом. Движение Пугачева он сравнивает с революцией 1917 года, показывает те же самые движущие силы рабочих и крестьян, национальные меньшинства, хотя, конечно, не выдерживает этой аналогии, сбивается на то, что в восстании Пугачева, в основе его лежала борьба двух различных видов капитала — торгового разбойничьего и торгового более культурного капитала.

Во всех работах Покровского вы не найдете надлежащей оценки роли большевистской партии в революции. Роли народных масс и их героев в истории СССР Покровский не показал, потому что стоял на той точке зрения, что вообще исторические личности никакой роли не играли, и поэтому он довольно развязно ставит в одну линию, берет за одни скобки как в России, так и в западноевропейских революциях людей самых разнообразных взглядов.

Можно сказать: органическим пороком работ Покровского является то, что он игнорирует роль Ленина, Сталина как историков революции.

Как это ни странно, историк Покровский был противником изучения истории в школах, когда он был членом Коллегии Наркомпроса и заместителем наркома. До 1923 года он вообще отрицал необходимость изучения истории. Когда Ленин стал уже настаивать на том, что нельзя так воспитывать советскую молодежь, что надо же создать какой-нибудь учебник, иначе приходилось чуть ли не хвататься за Иловайского, Покровский прикрывается громкой фразой, что марксизм и ленинизм ориентируются не на прошлое, а на будущее и, стало быть, зачем же копаться в прошлом, изучать историю древнейших времен, когда мы ориентируемся на будущее?! И кто помнит, когда вводили так называемый комплексный метод преподавания, тот знает, как в школах занятия историей сводились к безжизненным схемам, лишенным конкретного материала живых исторических событий. Из школы выходили молодые люди, совершенно неграмотные, невежественные по части истории нашей страны и истории вообще.

Если принять все это во внимание, то, конечно, у некоторых возникает такой вопрос: почему же Ленин, когда вышел учебник Покровского «Краткий очерк», дал такой отзыв о его работе? Я вам напомню это письмо. 5 декабря 1920 года Ленин писал:

«Тов. М. Н.!

Очень поздравляю Вас с успехом: чрезвычайно понравилась мне Ваша новая книга: «Русская история в самом сжатом очерке». Оригинальное строение и изложение. Читается с громадным интересом. Надо будет, по моему, перевести на европейские языки.

Позволю себе одно маленькое замечание. Чтобы она была учебником (а она должна им стать), надо дополнить ее хронологическим указателем. Поясню свою мысль; примерно так: 1) столбец хронологии; 2) столбец оценки буржуазной (кратко); 3) столбец оценки Вашей, марксистской, с указанием страниц Ваше и книги.

Учащиеся должны знать и Вашу книгу и указатель, чтобы не было верхоглядства, чтобы знали факты, чтобы учились сравнивать старую науку и новую. Ваше мнение об этом дополнении?

С-ком. приветом Ваш Ленин» ^[3].

Конечно, нас смущает до известной степени этот отзыв Ленина. Но надо иметь в виду, что никакого другого учебника русской истории в то время не было, кроме учебника Покровского. Была очень многотомная затея Рожкова, который размахнулся на 8— 10 томов и не закончил этой работы, не справился с ней, дал слабую работу. Были многотомные работы Покровского, тоже разбросанные, далеко не охватывающие всей истории России, не охватывающие истории революционного движения. «Сжатые очерки» — это была первая попытка, хотя и не с последовательных марксистских позиций, показать историю революционного движения. Читается она, действительно, интересно; но Ленину было важно показать, что в ней есть основные пороки. В таком виде это еще не история. Если заниматься по этой книге, говорит Ленин, то мы будем воспитывать верхоглядство. Очень деликатно Ленин дает резкую критику этой работе.

Покровский не выполнил этих важных указаний Ленина, он отнесся к ним очень пренебрежительно.

Верно, что Ленин не дал критики всех принципиальных и исторических ошибок Покровского, но это не значит, что мы не обязаны дать критику этих ошибок. Во всяком случае Ленин видел очень серьезные недостатки в этой работе, указывая на то, что воспитание на основе этой книги будет неправильным воспитанием, будет плодить у людей верхоглядство, и именно поэтому Ленин требовал серьезного исправления этой работы.

Если мы обратимся к кругу вопросов, которые обсуждает в своих исторических работах Покровский, то мы увидим, что его работы охватывают фактически все периоды истории человечества. Я не претендую в настоящей лекции тоже охватить все периоды истории, но я постараюсь коснуться наиболее важных моментов, хотя бы очень коротко, чтобы показать на этих примерах, как Покровский извращает историю.

Возьмите вопрос о Киевской Руси. Вы знаете, что этому периоду уделяет очень большое внимание Маркс, он выделяет этот период как период роста империи на востоке Европы и проводит аналогию между Киевской Русью на Востоке и империей Карла Великого на Западе. Покровский же уверяет, вопреки всем историческим данным, что говорить о едином русском государстве в Киевскую эпоху могут только по явному недоразумению. Он рисует Киевскую Русь как бесклассовое общество, игнорируя такие документы, как «Русскую Правду». Даже в издании 1929 года в «Русской истории в самом сжатом очерке» Покровский писал, что «наказаний вначале не было, потому что городская Русь X— XI века еще не знала общественных классов». Значит в X—XI веках в городских поселениях общественных классов не было. Но напрасно вы стали бы искать последовательности и тут у Покровского, ибо вслед за этим утверждением мы читаем у него: «Наказания служат средством для господствующего класса поддержать свою власть и привилегии».

Но если нет общественных классов, то откуда берутся господствующие классы? Если общественных классов нет, то над кем было господствовать?!

Вот вам пример верхоглядчеекого отношения к истории. Возьмите, например, крещение Руси. Мы знаем, и на это обращает внимание товарищ Сталин, что нельзя так подходить к вопросу о крещении Руси, что вот взяли и согнали людей в реку, там насильно их окрестили, сменили одну религию другой и ничего тут другого не было; там были языческие попы, здесь попы православные. Так нельзя подходить к этому периоду русской истории, а надо посмотреть, с точки зрения развития международных связей и развития международных отношений, было ли это прогрессивным шагом или это был шаг назад? Если бы с этой точки зрения Покровский подошел, то он увидел бы, что крещение Руси в то время означало расширение связей Киевской Руси с Европой, проникновение письменности через монастыри, возникновение школ. А Покровский все свел к внешней перемене. Он говорил:

«Дело шло об изменении именно обрядов, а религиозные верования и. до и после крещения оставались и тогда, и гораздо позже до наших дней анимизмом».

Во-первых, неверно, что все верования представляют и до наших дней анимизм. Но так ли это было, что дело шло лишь о внешней перемене? Если бы такую оценку крещения Руси дал плохой безбожник-агитатор, то это могло бы еще сойти с рук, ибо с точки зрения антирелигиозной пропаганды интересно показать, что и там был обман народа и здесь обман народа. Но ведь мы имеем здесь историка, который пытается дать объяснение исторического явления.

Он должен был показать действительную картину тех перемен, которые произошли в жизни Киевской Руси после крещения и в связи с крещением, как это крещение отразилось на культуре древней Руси, вызванной новыми, более расширенными связями. Ни Покровский, ни его «школа» этого не сделали. Заслуга постановки этого вопроса принадлежит товарищам Сталину, Кирову, Жданову. И надо сказать, что их указания дали серьезный толчок работам таких академиков, как Бахрушин, Греков и целый ряд других, работающих над изучением периода Киевской Руси.

У Покровского и его «школы» есть один волшебный ключ ко всем историческим явлениям. Этот ключ, этот стержень значительной части исторических событий — торговый капитал. По Покровскому, и войны Киевской Руси — это войны торгового капитала, и борьба опричников с боярами — это борьба торгового капитала, и восстание Емельяна Пугачева — это тоже борьба торгового капитала казацкого против торгового колонизаторского московского капитала. Восстание декабристов — это тоже борьба торгового капитала, вернее борьба нарождающегося промышленного капитала против торгового капитала. Реформа 1861 года, по Покровскому, проводилась под влиянием торгового капитала, русско-японская война есть война торгового капитала. Русская революция вплоть до 1917 года есть борьба торгового и промышленного капитала. Империалистическая война 1914 года есть также борьба между двумя видами капитализма в России — торговым и промышленным капитализмом.

Торговый капитал для Покровского был универсальной отмычкой к самым разнообразным историческим событиям. Свердловцы помнят, как Покровский начинал все свои лекции с того, какие в тот или иной период стояли цены на хлеб, — и когда Покровский не с этого начинал, то свердловцы шутили, что Покровский забыл ключ к историческим явлениям и пришел без этого ключа.

В самом деле, не только в русской истории Покровский видит почти на всем ее протяжении борьбу торгового капитала, но и в ряде буржуазных революций других стран он также видит только борьбу торгового капитала.

Французскую буржуазную революцию, которая, как известно, была всем своим острием направлена против феодализма, Покровский объясняет не как борьбу буржуазии, в том числе и молодой промышленной буржуазии Франции — ее «третьего сословия», которое, как известно, очень страдало от всех регламентации и законов. Вот как он объясняет эту революцию:

«…во Франции, в конце XVIII века, промышленный капитал, при помощи крестьянской и рабочей революции, выкинул из седла, старый торговый капитал, тесню связанный с земельной собственностью, а потом сам уселся на место купцов и помещиков» (Покровский, Русская история в самом сжатом очерке, стр. 112).

Вот вам содержание буржуазной французской революции. Теперь, пожалуй, даже не очень глубоко изучающие историю французской революции знают, что она направлена была прежде всего против феодализма, против остатков крепостничества, против монархии, против церкви и что торговый капитал вовсе не был союзником феодала, сеньора. Наоборот, мы знаем, что французские купцы были в числе той самой буржуазии, которая боролась против феодалов.

Русскую революцию 1905 года Покровский считал также направленной главным образом против торгового капитала.

«Нужно некоторое усилие фантазии, — писал Покровский, — чтобы представить себе, что в образе этой борьбы за свободу против самодержавия в сущности шла ожесточенная борьба, двух форм капитализма — борьба торгового капитала с промышленным капиталом, борьба, происходившая повсюду. Это явление мировое, а вовсе не специально русское. Французская революция была одним из эпизодов этой борьбы, германская революция 1848 года была одним из эпизодов этой борьбы» (Покровский, Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв. Курс лекций, М., 1924 г., стр. 14).

Следуя этой схеме, Покровский борьбу Южных и Северных Штатов Северной Америки также изобразил как борьбу промышленного и торгового капитала, причем в Америке, по мнению Покровского, победил торговый капитал, т. е. менее прогрессивный. А если это так, тогда неправы Маркс и Энгельс, которые считали в высшей степени прогрессивной революцию в Америке. Известно, что именно эта революция оказала громадное влияние и на умы революционной Франции конца XVIII века. В работах Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина мы находим всестороннюю оценку французской буржуазной революции. Огромное значение этой революции показано в работах классиков марксизма, видевших глубокое прогрессивное значение этой революции. Напомню вам постановление жюри правительственной комиссии по конкурсу на лучший учебник по истории СССР для 3-х и 4-х классов средней школы, которое отмечает, что как раз ошибки «школы» Покровского в особенности относятся к характеристике французской буржуазной революции. В чем же эти ошибки?

«Отрыжки схоластических методов, — читаем мы в этом постановлении, — заменяющих марксистское освещение исторических событий, приклеивание ярлыков различным общественно-экономическим формациям и событиям находят, например, свое выражение в неумении понять и оценить историческое значение французской буржуазной революции, которая разделалась с абсолютизмом и феодализмом, как никакая другая буржуазная революция, и роли якобинцев, как наиболее решительных представителей революционного класса своего времени — буржуазии…

Не дав ясной характеристики достижений французской буржуазной революции в деле борьбы с феодализмом, авторы вместе с тем не сумели охарактеризовать ограниченности французской буржуазной революции, которая сменила один вид классового господства и эксплоатации — более прогрессивным».

Покровский, таким образом, как и многие его ученики, дает совершенно неправильную оценку важнейших документов и фактов французской и американской буржуазных революций.

Целый ряд вопросов русской истории Покровский объяснял с точки зрения идеалистических теорий. Так, он объяснял происхождение феодализма в России в духе работ профессора Павлова-Сильванского. Эти работы Покровский очень рекомендовал в свое время чуть ли не как марксистские.

Вопреки учению Маркса и Энгельса, вопреки учению Ленина и Сталина о смене общественно-экономических формаций, Покровский видел основную силу, создавшую Московское государство, не в классе феодалов-землевладельцев, а опять-таки в торговом капитале. Он не раз повторяет, что «в Мономаховой шапке по русской земле разгуливал торговый капитал».

В 1931 году он признал в этой своей исторической концепции ряд ошибок. Однако он до конца ее не раскритиковал. Как, например, Покровский объясняет крестьянские восстания в России? Я уже указывал на то, что и здесь у него основная движущая сила — торговый капитал. При этом надо сказать, что так же, как мы презрительно называем враждебные нам движения махновщиной, деникинщиной, колчаковщиной, Покровский даже в академических изданиях называет великие крестьянские движения пугачевщиной, разинщиной, хмельницщиной, совершенно в духе буржуазных историков. Покровский даже не попытался поднять эти крестьянские движения, поставить их в ряде исторических событий на должное место, реабилитировать их после того, как они были представлены буржуазными историками как бессмысленные восстания .черни, как бессмысленные бунты.

В такой работе, как многотомная «Русская история с древнейших времен», Покровский при изложении событий XVII века вообще обходит восстание Степана Разина, а в «Русской истории в самом сжатом очерке» он уверяет, что восстание Степана Разина было непосредственно связано с развитием торгового капитала.

Вы помните, как Ленин оценивал движение Степана Разина, когда он говорил при открытии памятника Степану Разину:

«Этот памятник представляет одного из представителей мятежного крестьянства. На этом месте сложил он голову в борьбе за свободу» ^[4].

Вы знаете, как товарищ Сталин оценивает это движение. В беседе с Эмилем Людвигом товарищ Сталин говорил:

«Мы, большевики, всегда интересовались такими историческими личностями, как Болотников, Разин, Пугачев и др. Мы видели в выступлениях этих людей отражение стихийного возмущения угнетенных классов, стихийного восстания крестьянства против феодального гнета. Для нас всегда представляло интерес изучение истории первых попыток подобных восстаний крестьянства. Но, конечно, какую-нибудь аналогию с большевиками тут нельзя проводить» ^[5].

Но одно дело — не проводить аналогии Пугачева, Разина, Болотникова с большевиками, а другое дело — дать им правильную историческую оценку, чего Покровский не сделал. Покровский дал совершенно неправильную социологическую оценку и анализ этих движений. Для нас всегда представляло интерес изучение истории первых попыток крестьянских восстаний, но мы знаем, что, конечно, какой-нибудь аналогии с большевиками здесь проводить нельзя: другие классы, другая обстановка, другое соотношение сил имеем мы в этих крестьянских восстаниях. А Покровский, с одной стороны, проводит аналогию, притом очень поверхностную и неправильную, модернизует события, а с другой — он видит и в этих движениях борьбу торгового капитала. В них он видит не возмущение угнетенных классов, прежде всего крестьянства, не стихийное восстание против порабощения помещиками, а борьбу разных типов торгового капитала.

Покровский совершенно неправильно трактует и другие важнейшие моменты русской истории — такие, как татарское иго, польская интервенция, «смутное время», как он его называет вслед за буржуазными историками, отечественную войну 1812 года. Так, для установления виновника войны 1812 года Покровский буквально рабски следует за буржуазными историками, особенно за мемуарами наполеоновского шпиона Коленкура, который, конечно, сваливал вину за нашествие Наполеона на русского царя и русских дворян. И тут мы не найдем у Покровского и попытки различать войны справедливые и войны несправедливые. Покровский даже попытки такой не сделал.

Конечно, русские дворяне боялись проникновения революционных идей французской буржуазной революции в Россию. Но известно, что нашествие Наполеона на Москву было войной захватнической, грабительской, и именно потому, что это нашествие было захватническим и грабительским, оно вызвало отечественную войну и против Наполеона поднялась вся Россия. А Покровский игнорирует и народное ополчение, и партизанские отряды, и все это огромное народное движение. Не так подходил к этому вопросу Ленин. Ленин писал:

«Империалистские войны Наполеона продолжались много лет, захватили целую эпоху, показали необыкновенно сложную сеть сплетающихся империалистских отношений с национально-освободительными движениями» ^[6]

А войну 1812 года Ленин, как и Сталин, расценивает как отечественную войну, направленную против попыток подчинить и поработить Россию, превратить ее в одну из областей подмандатных наполеоновских империй. Покровский игнорировал тот факт, что армия Наполеона была надломлена именно в результате героической борьбы русского народа.

Очень много Покровский и его ученики, в том числе такой серьезный историк, как Нечкина, которая дала потом критику своих собственных ошибок в этом вопросе и критику ошибок Покровского, сделали для того, чтобы в совершенно неверном виде представить движение декабристов. Известно, какую высокую оценку давал Ленин декабристам как первому поколению революционеров — дворянских революционеров. Для своего времени эти революционеры были передовыми демократами, они были республиканцами, и это отмечает Ленин:

«Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала — дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена» ^[7].

Ленин отводит совершенно определенную и весьма серьезную роль движению этих дворянских революционеров. Он говорит, что, главным в этом движении было движение против монархии, против крепостничества. Ленин очень высоко ценил эти республиканские традиции декабристов. Он гордился декабристами. Вы знаете, что во время империалистической войны, в статье «О национальной гордости великороссов» он писал о декабристах, давая им высокую оценку. А Покровский рисует их как своекорыстных защитников дворянских интересов.

Были ли декабристы такими своекорыстными оппозиционерами, как их рисует Покровский? Пушкин, например, дает такую характеристику Николаю Тургеневу, одному из видных деятелей декабристского движения:

Одну Россию в мире видя,
Лаская в ней свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал,
И слово «рабство» ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.

Не похоже на то, что Пушкин видел в декабристах каких-то своекорыстных либералов. Достаточно вспомнить таких деятелей, как Кондратий Рылеев, вспомнить его «Исповедь» и целый ряд других литературных памятников того времени. Достаточно взять такой документ, как проект конституции, составленный Пестелем, чтобы видеть, что здесь мы имеем движение, которое Ленин и Сталин по справедливости ставят наряду с восстаниями Пугачева, Разина, Болотникова. Покровский же видит и в движении декабристов борьбу промышленного капитала с торговым капиталом, упрощает до последней степени исторический процесс этого периода, создает до невозможности грубую, упрощенческую историческую схему, которая ничего общего не имеет с марксистским анализом событий и марксистской их оценкой.

У Покровского мотивы движения декабристов свелись к повышению хлебных цен.

У Глеба Успенского есть такой персонаж, который во всех человеческих действиях видит один мотив: «в карман норовит». Эта «суздальская простота» есть выражение того экономического материализма, который во всем сказывается у Покровского. «В карман норовит» — другого выражения у Покровского нет.

Ленин видит в декабристах европейских демократов. А по Покровскому, декабристы боролись за аристократический строй общества. Вот вам две диаметрально противоположные оценки движения декабристов.

Возьмем отношение к одному из величайших русских просветителей, к Николаю Гавриловичу Чернышевскому. Вы знаете, какую высокую оценку Чернышевскому дал Маркс, какую высокую оценку дает Ленин Чернышевскому. Покровский же рисует Чернышевского — этого социалиста домарксового периода, как его называл Ленин, — то меньшевиком, то либералом, который вместе с Герценом не прочь поиграть в мужицкое восстание, то «саратовским мечтателем». Враги лучше знали Чернышевского, называя его якобинцем и постоянно требуя его ареста и расправы с ним.

Надо ли доказывать, что Чернышевский не был либералом? Уже в дневнике 1848 года он записал:

«Я нисколько не дорожу жизнью для торжества своих убеждений, для торжества свободы, равенства, братства и довольства, уничтожения нищеты и пороков. Если бы я только был уверен, что восторжествуют мои идеи, то даже не пожалел бы, что не увидел дней торжества и царства их. И сладко будет умереть, а не горько» ^[8].

Похоже это на либерала? Или в этом же дневнике Чернышевский записывал:

«Неудовольствие народа против правительства, налогов, чиновников, помещиков все растет. Нужно только одну искру, чтобы поджечь все это… Готова и искра… Сомнение одно, когда это вспыхнет. Может быть лет через десять, но я думаю скорее. И я приму участие. Меня не испугает ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем, ни резня».

Так думал о революции молодой Чернышевский. Похоже это на то, что он был либералом?

Или возьмите более поздние годы, когда он вместе с Добролюбовым писал в 1859 году накануне крестьянской реформы Герцену: «Наше положение ужасно, невыносимо и только топор может нас избавить и ничто, кроме топора, не поможет. И пусть ваш «Колокол» благовестит не к молебну, а звонит в набат. К топору зовите Русь» ^[9].

«Нужна была именно гениальность Чернышевского, — писал Ленин, — чтобы тогда, в эпоху самого совершения крестьянской реформы (когда еще не была достаточно освещена она даже на Западе), понимать с такой ясностью ее основной буржуазный характер, — чтобы понимать, что уже тогда в русском «обществе» и «государстве» царили и правили общественные классы, бесповоротно враждебные трудящемуся и безусловно предопределявшие разорение и экспроприацию крестьянства. И при этом Чернышевский понимал, что существование правительства, прикрывающего наши антагонистические общественные отношения, является страшным злом, особенно ухудшающим положение трудящихся…

Чернышевский понимал, что русское крепостническо-бюрократическое государство не в силах освободить крестьян, т.-е. ниспровергнуть крепостников, что оно только и в состоянии произвести «мерзость», жалкий компромисс интересов либералов (выкуп — та же покупка) и помещиков, компромисс, надувающий крестьян призраком обеспечения и свободы, а на деле разоряющий их и выдающий головой помещикам. И он протестовал, проклинал реформу, желая ей неуспеха, желая, чтобы правительство запуталось в своей эквилибристике между либералами я помещиками и получился крах, который бы вывел Россию на дорогу открытой борьбы классов» ^[10].

И вот этого настоящего республиканца, настоящего демократа который очень глубоко видел недостатки движения и намечал правильные для того времени пути этого движения как крестьянской революции, Покровский изобразил как какого-то либерала, который впадает в меньшевизм, не прочь поиграть в восстания и т. п. Это полностью противоречит оценкам, какие Чернышевскому дает Ленин.

Также совершенно не по-марксистски Покровский рисует народничество. Вы знаете, что Ленин определяет народничество как идеологию мелкобуржуазной крестьянской демократии. Народнический утопический социализм 70-х годов он рассматривает как крестьянский, а либеральное народничество как мещанский социализм. А Покровский отрицал эту ленинскую точку зрения. Вот как он определял народничество:

«Народничество есть общественное мировоззрение мелкобуржуазной интеллигенции, мировоззрение «грамотея-десятника», не позабывшего мужицкой избы, где он вырос, сознающего свою вину и свой долг перед народом, но все-таки командующего этим народом и смотрящего на народ сверху вниз» (Покровский, Русская история в самом сжатом очерке, стр. 187).

При этом Покровский в первых изданиях своей книги считал интеллигенцию особым классом, т. е. совершал ту самую ошибку, в которой повинно было народничество.

***

В оценке Покровского особенно не повезло революции 1905 года. Тут неправильно было бы говорить о какой-нибудь одной оценке. У Покровского, пожалуй, столько же оценок революции 1906 года, сколько раз он писал о революции 1905, года. И каждый раз он вносил поправки и говорил, что он пылесосом проветривал различные исторические уголки. Однако Покровский так и не докопался пылесосом до завали своих ошибок в этом вопросе.

Необходимо прежде всего сказать о грубой социологической схеме в работах Покровского. У него выходит так, что империализм в России появился не в конце XIX столетия, как об этом говорят Ленин и Сталин, а лишь в 1906 г. В 1905 году не могло быть никакой речи о перерастании буржуазной революции в социалистическую потому, что у нас не было империализма, говорит Покровский, а империализм появился в 1906 году.

Представьте себе такого историка, который делит так всю историю: в 1905 году нет империализма, а в 1906 году есть. Основные признаки, которыми Ленин определяет империализм как высшую стадию капитализма, сопровождающуюся загниванием, сопровождающуюся грабительской войной, вывозом финансового капитала, переделами карты мира, — эти признаки Покровский игнорирует и сам впоследствии признается, что в этой оценке он путается между Лениным и Гильфердингом. Но прежде чем перейти к революции 1905 года, остановимся несколько на характеристике Русско-японской войны в работах М. Н. Покровского. И здесь опять на сцену появляется вездесущий торговый капитал. «Руководителем авантюры был торговый капитал» (Сборник «1905 год», т. I, стр. 606).

Вопреки) Ленину и Сталину, которые установили, что царизм — это «военно-феодальный империализм», вопреки указанию Ленина, что в России в 1904—1916 годах у власти была «горстка крепостников-помещиков, возглавляемая Николаем II» ^[11], Покровский изображал эту войну как войну торгового капитала. Он совершенно неправильно изображал дело так, будто при дворе боролись два капитализма: одна более мирный — промышленный — виттевский, а другой более грабительский — торговый капитализм.

В лекциях «Внешняя политика России в XX веке» Покровский приводил нестерпимо грубую социологическую схему. По его словам выходило, что внешняя политика России в XX, веке якобы не была империалистической, потому что Россия только после 1906 года, т. е. после Русско-японской войны, вступила в полосу империализма.

Покровский «критиковал» свои ошибки в оценках революция 1905 года. Что же у него получилось в объяснении своих ошибок? Он писал: «Классовая борьба благодаря 1905 году из теории стала жизненным фактом, без нее уже нельзя понять исторический процесс» (журнал «П.З.М.» № 10—11, 1924 г., стр. 210).

Выходит, что классовая борьба только к 1905 году стала жизненным фактом, а до 1905 года не было классовой борьбы. Мы уже знаем, что Покровский видел только извращения этой борьбы в виде зубатовщины, а всю сложную борьбу классов, начиная хотя бы с реформы 1861 года, — борьбу крестьянства, борьбу рабочего класса, борьбу мелкой буржуазии — он «не заметил».

Я говорю, что напрасно было бы искать у Покровского одну оценку революции. Возьмите, например, характеристику 60-х годов. Он указывает на то, что быстрый рост хлебных цен, быстрый рост хлебного вывоза имел решающее значение для реформы 1861 года. Он говорил о влиянии «промышленного империализма» на реформу 1861 года. Мы знаем, что борьба шла за ликвидацию крепостничества, мы знаем, что ни о каком империализме в том смысле, в каком он развился в конце XIX века, еще нельзя в эти годы говорить. С одной стороны, Покровский отрицает, что империализм имел место в 1905 году, а с другой стороны, он заявляет, что уже в эпоху реформ 1861 года можно установить господство промышленного империализма. С такими путаными оценками он подходит к революции 1905 года. Что же у него получается?

«Наиболее острыми столкновения между промышленным и торговым капиталом были в России потому, что оба капитализма — и торговый и промышленный — явились в Россию очень поздно и спешили догнать своих западноевропейских родоначальников и прототипов, и в этой сделке они топтали друг друга, «мяли друг друга, сталкивались друг с другом более бесцеремонно, чем в Западной Европе» («Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв.», изд. 2-е, 1927 г., стр. 9).

Вот и все объяснения своеобразия русской революции 1905 года. А то, что русская революция была первой буржуазно-демократической революцией эпохи империализма, то, что, она была пролетарской по своим средствам борьбы и по той роли, какую играл в ней рабочий класс и какую играло крестьянство, это исчезает у Покровского, как и целый ряд других особенностей первой русской революции: например, то, что в этой революции специфическим средством борьбы была массовая политическая стачка. Все эти особенности первой русской революции, которая перерастала в социалистическую революцию, Покровский упускает. И все содержание революции у него сводится к тому, что топчут друг друга промышленный и торговый капитал.

Покровский делал крупнейшие ошибки в анализе причин революций 1905 и 1917 годов именно потому, что он не стоял на ленинской точке зрения, он не стоял на точке зрения исторического материализма. Впоследствии он признавал, что в оценке империализма, по крайней мере, до 1924 г., он сидел между двумя стульями — концепцией Гнльфердиига и концепцией Ленина (журнал «П.З.М..» № 12, 1924 1г., (стр. 254).

Поэтому у Покровского не найти в его характеристике империализма такого важнейшего признака, как стремление империалистов к новому переделу мира.

Покровский совершенно неправильно характеризовал классовую сущность царизма. Вслед за Богдановым Покровский повторял, что царское самодержавие «не было вовсе остатком седой феодальной старины, а было созданием торгового капитализма, т. е. предыдущей стадии капиталистического же развития» (Покровский, Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв., изд. 2-е, 1927 г., стр. 126).

Ленин, как известно, характеризовал царизм прежде всего как представительство интересов крепостников-помещиков. Ленин считал, что царская монархия является средоточием всякого рода «черносотенных помещиков (от них же первый — Романов)» ^[12]. Для Покровского царское самодержавие — это «политически организованный торговый капитализм» (Покровский, Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв., стр. 10).

Возьмите точку зрения Покровского на необходимость революции 1905 года. По существу он стоял на точке зрения, что никакой необходимости в революции для разрешения тех вопросов, которые решила эта революция, не было, что можно было решить все эти вопросы реформистским путем. Он прямо утверждает, что «для развития промышленного капитализма, как такового, у нас не было надобности в насильственном взрыве, хотя я не стану отрицать, что массовое движение 1905—1906 годов, поскольку оно явилось грозным напоминанием, в значительной степени ускоряло этот процесс. В 1903 году пришли к отмене круговой поруки, а в 1906 году приступили уже к реальной фактической ликвидации поземельной общины, и поскольку эта ликвидация проводилась царским правительством, для этого не нужна была революция, а достаточны были реформы» («Очерки», стр. 126).

Таким образом, по Покровскому выходит, что для разрешения коренных вопросов первой русской революции буржуазно-демократическая революция в России не нужна, была, что не надо было браться за оружие, а можно было чисто реформистским путем решить все эти вопросы. Вопреки Ленину, который учил, что буржуазно-демократическая революция в России нужна для расчистки путей, для ликвидации остатков крепостничества, для свободного развития классовой борьбы, Покровский утверждал, что для этого революция не нужна была, что сам царизм шел на ликвидацию этих остатков.

Столыпинщину Покровский рассматривал как очень прогрессивное явление. Ленин учил бороться со столыпинщиной, а Покровский считал, что столыпинщину мы проглядели как прогрессивное явление. Он писал, что кадеты боролись против столыпинщины, а мы, большевики, им вторили. «При свете той условной лжи, в которую облекала столыпинщину кадетская пресса, мы, грешным делом, прозевали в значительной степени самый крупный момент этой столыпинской социальной политики, именно его аграрное законодательство» («Очерки», стр. 115).

Ленин неоднократно указывал, на то, что буржуазно-демократическая революция 1905 года — это в значительной степени» крестьянская революция. Покровский же считал, что в революции 1905 года шла ожесточенная борьба двух форм капитализма — борьба торгового капитала с промышленным капиталом.

«В начале XX века, — писал он, — оказалась ненужной промышленному капитализму и политическая организация торгового капитала. Она стала для него крайне стеснительной: он восстал против нее и, опираясь на начавшуюся рабочую революцию, он ликвидирует самодержавие с 1905 по 1917 г., но что, ликвидируя самодержавие при помощи рабочей революции, он в то же время предпринимает ликвидацию самого себя, — этого русскому промышленному капиталу в голову не пришло» (Покровский, «Очерки», стр. 11—18).

Если верно, что в 1905 и в 1917 годах, как это утверждает Покровский, шла борьба между торговым и промышленным капиталом, то это означает, что одна часть буржуазии — промышленная— была заинтересована в том, чтобы довести буржуазную революцию до конца. Но в условиях империализма довести буржуазную революцию до конца означало подойти вплотную к социалистической пролетарской революции. Таким образом, по Покровскому выходит, что буржуазия была заинтересована и стремилась к тому, чтобы подготовить переход к социалистической революции.

В работах Покровского и его «школы» дается совершенно неправильная оценка происхождения империалистической войны. Достаточно сказать, что Покровский дал такую оценку происхождению войны и виновникам войны, будто Россия прежде всего виновна в этой войне.

В 1915 году он читал реферат в Парижском клубе интернационалистов на тему «Виновники войны». В этом реферате Покровский говорил, что «Германия не только не стремилась сама к захватам, но и мешала делать их своей гораздо более драчливой союзнице — Австро-Венгрии».

Вопреки указаниям Ленина, что нельзя решать вопрос о виновниках войны по тому, кто первый напал, а надо решать этот вопрос с точки зрения того, кто, какой класс и что защищает в этой войне, Покровский встал на такую точку зрения, что империя Вильгельма была жертвой войны.

В 1917 году Покровский клеветнически утверждал, что Ленин ехал в Россию, не веря в социалистическую революцию. Но ведь это противоречит всем документам. Это противоречит и «Письмам издалека», и «Апрельским тезисам», и всем выступлениям Ленина, и все мы знаем, что Ленин считал главнейшей задачей с первых дней революции 1917 года переход от первого этапа революции ко второму этапу — к социалистической революции.

Покровский смешивает воедино и февральскую и Октябрьскую революции 1917 года. Он утверждает: «в марте 1917 года победила революция, несомненно, настоящая рабочая революция».

Но если рабочая революция была в феврале 1917 года, то какая же была в октябре, чем эти две революции отличались? Разве допустимо для историка путать столь различные революции?

Я думаю, что достаточно приведенных примеров, чтобы показать, какое громадное значение имеет борьба против «школы» Покровского, разоблачение антимарксистских ошибок и извращений, упрощенчества и т.п., свойственных историческим работам Покровского и многих его учеников.

Покровский не верил одно время в победу социалистической революции, в то, что мы удержимся. Отсюда была его пораженческая точка зрения в дни Бреста, когда, он писал в начале революции в «Известиях Московского Совета рабочих депутатов»: «Раз началась пролетарская революция, — она должна развертываться во всеевропейском масштабе, или она падет в России. Окруженная империалистическими «державами», русская пролетарская крестьянская республика не может существовать. Такого чуда «Европа» не допустит» («Известия Московского Совета рабочих депутатов» № 199, 1917 г.).

«Европа», конечно, не хотела бы допустить такого чуда, но «сие от них не зависит».

Следуя указаниям ЦК партия, ряд историков, в свое время также допускавших ошибки, или историков, вышедших из этой «школы», а также тех, кто боролся против концепции Покровского, дали довольно развернутую критику ошибок Покровского. Я имею в виду прежде всего вышедший в издательстве Академии наук СССР сборник статей против исторических концепций Покровского. В этом сборнике напечатаны статьи: Панкратовой, Грекова, Бахрушина, Базилевича, Савина, Нечкиной, Пичета, Дружинина,. Мороховец, Баевского, Сидорова, Иерусалимского. Я имею в виду второй сборник, куда входят статьи Юшкова, Насонова, Пичета, Кафенгауза, Попова, Бушуева, Пясковского, Фохта, Джервиса, Луцкаго и моя статья, хотя я никогда сторонником Покровского и его учеников не был. Как видите, происходит довольно большая работа по вскрытию ошибок Покровского. Нельзя сказать, что эта работа уже целиком выполнена.

Нельзя сказать, что при жизни Покровского не было никаких попыток вести борьбу с ним. Но эти попытки, я бы сказал, были очень слабыми. Нелегко было бороться против Покровского одно время, потому что он считался авторитетом и. довольно круто расправлялся и в литературе и вообще с теми, кто выступал против него. Если принять во внимание, что среди наиболее активных деятелей этой «школы» были такие люди, как Фридлянд, Ванаг, Томсинский, такие «историки», как Павел Горин, как Татаров, то понятно, что было трудно вести борьбу против Покровского.

В своей наркомпросовской работе Покровский привлекал к разработке учебных планов таких «марксистов», как меньшевик Абрамович, меньшевик Рубин — фигуры, вам тоже известные.

Достаточно привести все эти факты, чтобы видеть, что борьба против «школы» Покровского есть необходимое условие для расчистки путей для настоящей подлинной марксистской науки. Ведя борьбу против «школы» Покровского, мы ведем борьбу за признание объективности исторической науки, борьбу против идеалистических теорий, вульгаризации, упрощения исторических процессов, против подмены учения диалектического и исторического материализма учением «экономического материализма» и идеалистическими теориями Богданова, Маха и Авенариуса. Мы ведем борьбу против грубого социологизирования, против замены живой исторической ткани грубыми произвольными схемами, где, по признанию самого Покровского, историк произвольно выбирает те или иные элементы, которые кажутся ему наиболее удобными для организации исторического опыта. Мы боремся против троцкистских и меньшевистских оценок и в истории нашей страны и мировой истории. Мы боремся против троцкистских фальсификаций истории русской революции, против модернизации исторического процесса, против упрощенчества в вопросах истории. Мы боремся за подлинную марксистско-ленинскую историческую науку, которая, по словам Маркса, является естественной историей человечества.

^[1] Ленин, Соч., т. I, стр. 71
^[2] Ленин, Соч., т. XIV, стр. 97.
^[3] Ленин, Соч., т. XXIX, стр. 442.
^[4] Ленин, Соч., т. XXIV, стр. 271.
^[5] Ленин и Сталин, Сборник произведений к изучению истории ВКП(б), т. III, стр. 527, 1936 г.
^[6] Ленин, Соч., т. XXII, стр. 287.
^[7] Ленин, Соч., т. XV, стр. 468.
^[8] Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследство», т. I, Дневник, май 1848 г.
^[9] Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследство», т. II, Письмо русского человека в «Колоколе».
^[10] Ленин, Соч., т. I, стр. 184.
^[11] Ленин, Соч., т. XX, стр. 570.
^[12] Ленин, Соч.. т. XV. стр. 247.