Определенные предпосылки, необходимые для практических действий с количествами, человек получил от своих животных предков. Еще Ч. Дарвин в «Происхождении человека» собрал обширные сведения о способностях к различению небольших количеств некоторых предметов (в довольно скромных пределах, как правило, не более 5 - 6 штук) у высших животных и у некоторых птиц. Разумеется, подобные примеры не говорят еще о «счете» или «понятии числа» в подлинном смысле этих слов, как считают и зарубежные психологи и математики (см. Piage, 1967, с. 356-357; Taton, 1961, с. 115). Но на грани, отделяющей от всего животного царства первых людей, их способности к восприятию совокупностей аналогичных объектов, к различению этих совокупностей были не многим более развиты. Долгий путь, пройденный до фиксации количественных соотношений в графике позднего палеолита, потребует еще продолжительного кропотливого изучения. Не претендуя на решение этой огромной задачи, мы приведем лишь несколько крупных вех, отражающих этот процесс в археологических документах.

Абсолютные даты этих вех указать весьма трудно, даже с точностью до тысячелетий. Археология за последние 15 лет отодвинула нижнюю границу первых орудий труда и соответственно начала человеческого общества почти на миллион лет (см. Кожин, Фролов, 1968). Общая тенденция удревнения многих культурных явлений нижнего палеолита сохраняется. Поэтому обращение даже к хрестоматийным фактам о деятельности ископаемых людей и к устоявшимся их трактовкам рискует, скорее, занизить, чем завысить сложность породивших их процессов.

Древнейшие из дошедших до нас каменных орудий представляют собой гальки, оббитые несколькими ударами по одному концу, и полученные от удара отщепы. Через сотни тысячелетий появились более совершенные орудия - шелльские рубила. Их получали, нанося последовательные удары по одному камню (заготовке) другим - отбойником, пока заготовка не получалась овальной или миндалевидной формы с острым ребром на нижнем конце и с гладкой «пяткой» для упора ладони на верхнем. Форма рубила, его размеры (10-20 см) были приспособлены для удобного держания в руке и совершения самых разных операций. Эти цели достигались, судя по числу сколов, многими ударами, десятками ударов. Таким образом, рубило требовало не только более сложного качества операций, чем галечное орудие, но и большего количества операций. Этот факт, очевидно, отражался и в сознании шелльского человека. Как именно - вопрос особый и весьма сложный, но, вероятнее всего, это количество не было еще выделено в слитном едином процессе изготовления орудия с определенными техническими и другими свойствами.

Сейчас известны десятки тысяч шелльских рубил, сделанных по одному и тому же типу и теми же приемами. «Нет статистически значимой вероятности, чтобы подобная согласованность могла быть результатом не зависимых друг от друга и несогласованных проб и ошибок, совершенных и повторенных тысячами гоминид многих поколений от Англии до Мыса Доброй Надежды. Как форма орудий, так и техника его выделки, несомненно, были выработаны общественной традицией. Члены каждого поколения учились у старших, что и как делать. Конечно, установившаяся традиция была плодом индивидуального частного опыта, но приобретенное посредством его знание было сообщено другим и таким образом сделано общественным». «… Группа общавшихся и сотрудничавших гоминидов… была шире и долговечнее любого из своих членов, поэтому знание, которым она обладала, было полнее и длительнее, чем перцепции и память любого индивида…» (Чайлд, 1957, с. 28-30).

По образному замечанию Чайлда, «стандартизованное орудие есть само по себе ископаемая концепция», т. е. требует определенного уровня абстракции, недоступного животному образа «орудия вообще», ибо его невозможно получить, опираясь лишь не «узнавание» «подражание» и т. п. перцептивные акты. В. И. Кочеткова (1964, с. 203-204), специально изучавшая нейропсихические процессы при создании ископаемыми гоминидами подобных рубил, также пришла к выводу о существовании у изготовителей шелльских рубил - абстрактного представления об этом орудии, причем доминирующим было представление о форме, необходимой для такого рубила. Если признать форму шелльского рубила эмбрионом последующих представлений о форме, то необходимо признать и тот факт, что практическое воплощение этой формы в камне требовало хотя бы простейших соизмерений с размерами руки и некоторого числа последовательных ударов - пусть и не в столь осознаваемой форме.

Крупнейшим достижением шелльских людей было долговременное поддержание огня, следы которого сохранились в пещере Чжоу Коу-дянь. Это «гигантское, почти неизмеримое по своему значению открытие» (Маркс и Энгельс, т. 20, с. 430), помимо всего прочего, отразилось и на осознании людьми количественно-пространственных отношений. Однажды принесенный огонь «нельзя было отложить в сторону и забыть, хотя бы на время, как можно было поступить с любым предметом, в том числе и с каменными орудиями» (Семенов, 1968, с. 174). Чтобы поддерживать огонь, нужно давать ему топливо, непрерывно и определенными порциями. Время горения костра находится в жестком соотношении с количеством топлива, а топливо не всегда под рукой. Идти за топливом - значит соотнести (пусть в самом грубом приближении) все желаемое время горения костра и время сгорания в нем принесенного за один раз количества топлива, а затем повторить последовательно принос такого количества топлива до объема, соответствующего необходимому на все время горения костра. Не всегда можно представить драматизм и трагизм «проб» и «ошибок» в решении этой задачи, но она была решена в шелльскую эпоху, после которой люди не расстаются с огнем на протяжении всей истории. А решение требовало с точки зрения структуры деятельности не только расчленить одно целое - время горения костра - на какие-то части, но и соотнести к этим отрезкам времени количества (например, «кучи топлива») с чисто пространственными характеристиками. Как находили шелльцы эти количественные соотношения между отрезками времени и пространственными единицами топлива? У археологов нет соответствующих документов. Но может быть не случайно в древних мифах Прометей, принося людям огонь, учит их счету. Ведь теперь уже не кажется чересчур смелым утверждение, что истоки этого сюжета могут восходить к эпохе питекантропа (см. Кожин, Фролов, 1968, с. 171).

Таким образом, даже те немногие вещественные следы, которые дошли до нас от шелля, показывают многоплановый процесс использования и развития простейших практических операций с реальными формами и количествами в многогранной практической деятельности шелльцев, в ходе которой осваивались как пространственные, так и временные соотношения. В какой-то степени абстрагируясь от этих операций, сознание ископаемых людей вырабатывало простейшие представления о форме, о мере и стояло на подступах к представлениям о числе.

С переходом к следующей, ашельской эпохе каменная индустрия претерпела не столько качественные, сколько количественные изменения. Орудий стало значительно больше; помимо развития основного типа рубил, совершенствуются и орудия на отщепах, образуя такие специализированные формы, как остроконечник и скребло. Исследователи считают остроконечник мужским, а скребло - женским ножом, что свидетельствует, очевидно, о растущем разделении труда. Рубила стали меньше по размерам, изящнее, приобретая геометрически правильную, симметричную форму. Достигались эти качества благодаря вторичной обработке: после первоначальной грубой оббивки камня оканчивавшей процесс изготовления шелльского рубила, ашельцы добавляли серии более легких ударов, оставлявших частые и мелкие следы, сглаживающие грани у рабочего конца орудия и делающие лезвие более прямым и острым. Увеличение числа рабочих актов и операций преследовало рациональные цели: из того же количества исходного материала ашельцы получали больше однотипных заготовок, чем шелльцы, облегчалась их дополнительная обработка, качество и эффективность орудий возросли (Семенов, 1968, с. 84).

Вместе с тем увеличение числа и появление качественно новых актов и операций вело к изменению высших психических функции у людей раннего палеолита, «… Сосредоточенность, необходимая для любого трудового процесса, при изготовлении ашельского орудия длилась дольше, чем при создании шелльских рубил. Следовательно, отвлечение от внешних раздражителей должно было быть и более длительным и устойчивым. Отсюда и роль высшего коркового торможения все возрастала» (Кочеткова, 1964, с. 212). Переходя после первичной оббивки ко второй стадии - ретушированию, ашелец менял орудия, приемы обработки и сами мускульные усилия (по данным С. А. Семенова, сила удара сокращалась в тысячи раз).

Процесс создания одного орудия не только увеличивался во времени, но и дифференцировался по структуре, с определенной временной зависимостью второй стадии от первой, что «с точки зрения нервных механизмов базируется на торможении одних приемок для перехода к другим. Эта форма коркового торможения свойственна только людям, и осуществляется полями лобной доли как во время трудовых процессов, так и при членораздельной речи» (Кочеткова, 1964, с. 213).

Определенно стимулируя развитие внимания, памяти, речи индивида, усложнение технологии ставило (и это особенно важно) новую общественную задачу - необходимо было как-то фиксировать и передавать значительно более расчлененный технический процесс. Разнообразнее стали сами орудия и орудия для производства орудий - увеличилось число взаимосвязей между теми и другими, и каждую взаимосвязь нужно было отличить от других, дать ей особое наименование; очевидно, вследствие этого расширялся словарный запас, позволяя точнее обозначать, в частности, количественные соотношения.

Устойчивость типа орудия требует специальных действий по сравнению изготовляемого орудия с готовым образцом: неизбежно соизмерение их для получения тех же пропорций (например, отношение длины орудия к его ширине как 2:1 или 3:1 меняет его тип и техническую характеристику).

Особого внимания заслуживает симметричная форма рубил. Многие археологи (Брейль, Чайлд, Окладников, и др.) видят в ней свидетельство устойчивых навыков эстетического освоения действительности, стремление изготовить не только полезную, но и красивую вещь. По-видимому, не случайно красивой формой должна была стать форма со свойствами симметрии, т. е. наиболее рациональная для выполнения производственных функций орудия (симметричность, например, режущего края уменьшает сопротивление разрезаемого твердого тела, уменьшает трение, требует меньших мускульных усилий). Она достигалась более тонкой ритмической организацией процесса отделки орудия, обеспечивающей не только сходные по силе и направлению удары, но и близкое, примерно одинаковое число ударов с каждой из двух сторон заготовки. Иными словами, всю серию ударов надо было разделить пополам. пусть не для числового результата, а для зримой и осязаемой одинаковости противоположных граней рубила, для симметрии его формы. Здесь, как и в других случаях, практические операции с количеством использованы так, как через много тысячелетий они будут закреплены теоретически в более поздних операциях, осознанных в виде арифметических действий.

Ферворн был прав, когда увидел в ритмическом порядке сколов на кремневых орудиях раннего палеолита зародыши орнаментальных ритмов и их эстетической оценки, а также и зародыши счетных нарезок. Но он дал этому процессу ограниченное «психологическое» истолкование, исходя из врожденных у индивиде «страсти к игре» формами, «игре техникой», подражания «ритмическому расположению пальцев и ногтей собственного тела, листьев акаций, рядов зубов у зверей, птичьих перьев» и т. д. (Verworn, 1920, с. 32-35).

Ссылаясь на известный труд своего соотечественника К. Бюхера «Работа и ритм», Ферворн видит там доказательство возбуждающего воздействия ритма на трудовые действия людей (там же, сн. 13, на с. 74) и упускает важный позитивный момент, подчеркнутый Бюхером: ритм появляется лишь в коллективной деятельности людей при более рациональном распределении усилий отдельных членов коллектива во времени.

Теперь мы можем сказать, что в этой поправке вся суть дела. В древнейших галечных орудиях практически нет ритма, нет симметрии; хотя некоторые моменты их появляются в шелльских рубилах, многие тысячи поколений отбирали крупицы открытий этих свойств, пока общественно накопленными навыками смогли воспользоваться люди ашеля. Конечно, люди раннего палеолита постоянно сталкивались с симметричными формами, с физиологическими и космическими ритмами как в окружающей природе, так и в себе самих, в строении и функциях своего тела. Но не о подражании этим закономерностям говорят первые этапы их орудийной деятельности. На определенном этапе этой деятельности симметрия становится важной целью, но достигается она в русле производственных традиций тысяч поколений, а не «игрой» любого индивида с симметричными формами природы или с собственными (на деле - общественно приобретенными) техническими навыками.

В этом плане столь же существенной поправки требует концепция Ферворна о прямом пути от ритмичных действий к счету на пальцах и зарубках. Ископаемые гоминиды двигались ритмично и видели свои 5 пальцев на руке долгое время без потребности пересчитать эти пальцы. Потребность считать складывалась у общества в связи с количественным ростом социально обусловленных актов и процедур, имевшими, судя по археологическим документам, прежде всего производственный характер. А ведь в основе раннепалеолитической техники, как мы видели, лежали операции по разбивке, расчленению целого на части, начиная с раскалывания гальки. Соотношение целого и его частей заметно менялось. Из одного и того же желвака ашельские люди могли получить больше полезных форм, чем шелльские. Это обеспечивало меньшую зависимость от месторождений сырья. Общество определенно было заинтересовано в сохранении и обучении молодого поколения тому факту, что одно и тоже количество вещества можно расчленить на разное число отщепов и заготовок для будущих орудий. Такова одна из важных потребностей применять характеристику числа элементов к их совокупности. Реализовать ее можно не только посредством последовательного перечисления (суммирования) пальцев, но и посредством мерок находящихся вне человека, начиная с разбитого (разделенного) на части булыжника в сравнении с подобным ему по размеру и форме целым булыжником.

Таким образом, в соответствии с разнообразными общественными потребностями действия с количествами принимали разнообразные формы, в которых присутствовало не только суммирование единиц, но и разделение целого на части, не только распределение частей формы с элементами симметрии в пространстве, но и элементы симметрии во времени, т. е. правильное чередование примерно одинаковых отрезков времени.

Мы говорим здесь о результатах практической деятельности древних людей, не касаясь осознания ими своих операций. На этой стадии количественные операции непосредственно переплетены с производственными актами; в ряде случаев можно наблюдать подсобную роль операций с числом и мерой для достижения определенной, заранее представляемой правильной формы; число и мера осознаются, по-видимому, слабее, чем форма, приобретающая все более самостоятельное техническое и эстетическое значение.

Переход к следующей эпохе - мустье - открывает крупные культурные завоевания. В индустрии он связан с прогрессирующим ростом количества орудий, достигнутым «путем сокращения числа сколов при получении орудий, но увеличения набора ручных орудий, дифференцированных по трудовым операциям» (Кочеткова, 1964, с. 223).

Исследователи выделяют более 60 типов мустьерских орудий, причем теперь возрастает роль орудий на отщепах, для которых получают отщепы правильной формы, близкой к форме равнобедренного треугольника. При обработке их, помимо известной в шелле ударной ретуши, используется контрударная: орудие упирается в костяную или каменную «наковальню», и удар, нанесенный по нему сверху, передается снизу, от «наковальни». Некоторые остроконечники приспособлены для закрепления в древке, а это означает применение совсем иного способа создания орудия: помимо разделения целого на части, составление нового целого из полученных частей. Значительно шире используется кость для изготовления орудий (Любин, 1970).

В мустье с ростом населения происходит продвижение в незаселенные прежде обширные районы Севера Евразии. Мустьерцы разных районов Евразии похоронили умерших сородичей; одно из наилучших по сохранности погребений открыто А. П. Окладниковым в гроте Тешик-Таш (Узбекская ССР). Умершего клали в специально вырытую яму вместе с орудиями, пищей, сверху покрывали крупными костями или каменными плитами. Мустьерцы умели также строить долговременные жилища, - факт, установленный впервые раскопками А. П. Черныша в Молодово на Днестре.

Мустьерцы впервые оставляют следы довольно сложных операций, не связанных прямо с утилитарными нуждами. Они устраивали ритуальные действия, применяли довольно сложные обряды, в частности, при погребении умерших. Особенно важными для нас являются документы о первых попытках изображать: трубчатые кости животных с правильно расположенными параллельными нарезками из мустьерского слоя Ла Ферраси и Ле Мустье; необработанные каменные плитки с полосами и пятнами красной краски, с выбитыми ямками в Ферраси; крест, прорезанный на плитке известняка в Донской пещере на Кавказе; галька с двумя перекрещивающимися линиями из Тата (ВНР), кости с насечками в Вилене и Турске Маштале (ФРГ, ЧССР); заточенные кремневым инструментом «карандаши» из охры в Пеш де л'Азе и других гротах (Ефименко, 1953, с. 247, рис. 92; Каландадзе, 1966; Окладников, 1952, 1953, 1967, с. 27; Peyrony, 1934; Bordes, 1952, 1968; Bourdier, 1962, 1967; Leroi-Gourhan, 1964, 1965).

Кусок кости из Ла Ферраси, изученный наиболее тщательно, почти целиком покрыт группами тонких параллельных нарезок, расположенных под разными углами на его поверхности. В некоторых группах - по 3 и 4 нарезки, в других число параллельных нарезок приближается к 10, но точно определить эти количества не представляется возможным из-за условий сохранности предмета. В целом эта мустьерская вещь напоминает многие позднепалеолитические кости со счетными нарезками, но о назначении ее можно пока лишь строить гипотезы.

Бесспорна, однако, необходимость, достаточно твердых технических навыков в резьбе прямыми линиями, в соблюдении примерно равных расстояний между отдельными линиями, выдерживании одного и того же их направления для создания их взаимной параллельности. Иными словами: 1) резчик использовал более тонкие и сложные соизмерения, чем все известные до этой эпохи; 2) единицей этих соизмерений впервые стал выделенный им самим элемент - прямая линия, абстрактный в смысле отвлеченности его ради этого геометрического свойства от всех других качеств создаваемых до той поры предметов (например, прямое лезвие орудия, прямое древко и т. п.); 3) объектом этих соизмерений явились серии одинаковых специально созданных элементов, различающихся лишь: а) по своему положению на определенном участке поверхности кости, б) положением относительно ближайших подобных элементов, в) по количеству элементов группы, составной частью которой он является.

Подавляющее большинство исследователей признает эти параллельные нарезки не отвечающими прямо какому бы то ни было производственному назначению; ритмика их чередования имеет самостоятельное значение, а наносивший их мастер был способен абстрагировать ритм от других аспектов предметной деятельности.

А. П. Окладников (1967, с. 29) трактует эти «первые на нашей планете орнаментальные композиции» как решающий шаг к возникновению искусства и к логике абстрактных представлений: «Их создатель сумел преодолеть инерцию старой косности ума и хаоса ассоциаций. Он навел порядок в бурном хаосе впечатлений. Отобрал в нем то, что для него было существенно важно и выразил это существенное в абстрактной форме симметрично расположенных геометрических линий. Ясное взамен неясного и расплывчатого, порядок взамен беспорядка, логика на смену туманным ощущениям и проблескам - таков объективный смысл этого древнейшего образца орнамента».

Но в композиции из групп параллельных линий на кости в Ля Ферраси есть нечто большее, чем крупное техническое и эстетическое достижение, чем новый шаг в развитии мышления. Имея множество элементов, заданные отношения между ними, удовлетворяющие условиям, независимо от «природы» их конкретного содержания (см. выше, пункты 2 и 3, а, б, в), можно рассматривать эти группы линий в целом как «математическую структуру» (ср. общее свойство всякой математической структуры в определении Бурбаки, 1963, с. 251).

Разумеется, перед нами лишь простейшее подобие «настоящих» математических структур «настоящей» математики. Разумеется, это материальное свидетельство, скорее, процесса формирования, чем полного осознания и сознательного использования простейшего подобия математической структуры. Очевидно, необходим еще ряд допущений, после которых можно будет применить с достаточной строгостью понятие «математической структуры» к совокупностям параллельных прямых, вырезанных на мустьерских костях.

Но очевидно и другое. Композиция из групп параллельных линий возникла после многих сотен тысячелетий практического применения одинаковых групп ритмических ударов для получения симметричных форм орудий из камня, после многих опытов обработки кости режущими инструментами, оставляющими нарезки - линии разной конфигурации, т. е. после долгого практического использования эмбрионов простейших математических представлений. Вполне естественно соединение этих зачаточных представлений на новом уровне развития общественного производства в такую структуру, которая могла бы иметь самостоятельное (зачаточно-математическое) значение. Эта структура сперва была «сделана» и она реально существовала как элемент практической деятельности людей уже в эпоху мустье, т. е. порядка 50 тыс. лет назад. Заложенные в ней принципы могли «работать» уже по некоторым своим закономерностям, и их логическое продолжение можно видеть в графике позднего палеолита, обнаруживающей, в частности, установление и использование четких числовых отношений между элементами по крайней мере уже около 25 тыс. лет назад. Они действительно открывали, помимо рационализации процедур с количествами, и новые эстетические возможности, прежде всего путь к орнаменту. Но мы знаем, что этот процесс параллельно с выделением множества чисто геометрических форм и развернутым использованием целой системы мер произошел в ходе нового резкого расширения поля общественно освоенных сторон действительности людьми современного типа в позднем палеолите, о чем подробнее речь пойдет в следующих разделах. А пока этот новый графический принцип освоения количественных соотношений и форм действительности применительно к мустьерской эпохе представляете»: чем-то вроде «преждевременного» открытия: с одной стороны, он( закономерно, оно подготовлено всем ходом предыдущего развития общественного производствами может быть сделано в далеких друг от друга группах древних людей самостоятельно; с другой, -общественные потребности еще «не созрели» для его систематического применения, и новому принципу не придается того значения которое увидят и широко используют люди позднего палеолита

Все же интересно было бы попытаться несколько точнее установить цели, для которых появились «первые ласточки» будущих счетных нарезок. Для этого вкратце наметим важные черты «контекста» деятельности, в котором они зафиксированы. В мустье от общего древнего понятийного пласта «орудие вообще» отслаиваются десятки новых понятий о типах орудий более частного назначения, для определенного набора функций. Очевидно, это соответствовало усложнению структур деятельности. Если раньше убить и грубо разделать зверя можно было одним и тем же орудием, то теперь та же цель достигается различными орудиями. Если представить схематически, то самая общая схема окажется очень расчлененной. Например: надо изготовить инструменты А и Б, найти «наковальню» В для изготовления орудий Г и Д. Орудиями Г и Д можно убить зверя. Разделать его можно каменными орудиями Е, Ж и костяным орудием 3. Для выделки этих орудий нужно сначала сделать инструменты И, К, Л, а для этого сначала приготовить орудия М, Н, наковальню О, и т. д.

В целом обилие типов орудий в мустье говорит о способности их создателей лучше предвидеть предстоящие задачи и трудности своей деятельности. С точки зрения нейрофизиологии, у мустьерцев на более высокий уровень поднялось «опережающее отражение действительности» - универсальное свойство условнорефлекторной деятельности организма и прежде всего мозга (Анохин, 1962; ср.: Кочеткова, 1964). Вероятно, в связи с этим обстоятельством находится «чрезвычайное увеличение процессов дифференциации» (Кочеткова, 1964, с. 223), очагов интенсивного разрастания в коре головного мозга у мустьерцев, достигших, как известно объема мозга не меньшего, а иногда и большего, чем объем мозга современных людей.

Наиболее разительное отличие в макроструктуре мозга Гомо сапиенс и неандертальца, выступающее при сравнении строения их черепов и эндокранов, приходится на лобные доли. Разрастание лобных долей явилось решающим шагом, обеспечивающим преимущества нашего мозга перед мозгом неандертальцев. В этом открывается заманчивая возможность: представить специфику поведения и психических процессов мустьерца на основе нейропсихологических исследований, ибо в них давно накоплены интересные данные о функциях лобных долей. Я. Я. Рогинский (1951), В. П. Алексеев (1969, с. 134-136) и другие антропологи успешно работают в этом направлении. Важно, что и нейропсихологи полагают возможным филогенетическое значение данных о локализации психических функций в коре головного мозга (Лурия, 1970, с. 59-60). Тем более любопытны новые данные о специфике нарушения и восстановления счета при локальных поражениях мозга (Лурия, 1970, с. 213-216, 318-320, 374-377, 412-414; Цветкова, 1972).

Нейропсихологический анализ показывает, что полноценные операции счета и получение понятия о числе требуют высших форм анализа и синтеза, опирающихся на пространственное восприятие и речь. При этом оптико-пространственные соотношения, пространственную ориентировку обеспечивают затылочные, теменные и теменно-затылочные системы мозга (сформировавшиеся еще у неандертальца, как мы помним). Без полноценного участия лобных долей эта база недостаточна для верного выполнения арифметических операций: вполне воспринимая каждую единицу для счета в отдельности и даже инертно повторяя заученный стереотип действий, человек не может правильно решить задачу из нескольких действий сложения и вычитания. Он действует импульсивно, сразу отвлекается на побочные моменты задачи (например, на качественные характеристики, связанные с данными ему количествами), забывает поставленную ему цель, средства ее достижения; если же ему удалось получить первый результат, то не возникает стремления ввести его в следующие действия, сравнить с условиями и целью задачи. Все промежуточные результаты забываются, если их не «вынести наружу», не зафиксировать специальными средствами, записью (Цветкова, 1972, с. 10-15, 78-83), особенно если они превышают 7-10. (Вспомним в этой связи мустьерские нарезки.) Полноценные функции сформировавшихся лобных долей современного человека, таким образом, позволяют сконцентрировать его мысль на решении задачи из многих ступеней, связанных во времени цепью абстрактных, чувственно невоспринимаемых в данный момент связей. Новый уровень общественных связей и интегрирующих функций мышления, доступный Гомо сапиенс в отличие от неандертальца, открыл перспективы развития математических знаний и искусства: художественный образ интегрировал разрозненные линии, формы, цветовые пятна мустьерцев в новое смысловое единство.

Вряд ли нужно останавливаться на значении этого сдвига на осознание количественно-временных отношений в своей деятельности и в окружающей человека действительности для улучшения условий жизни палеолитических охотников. Долговременные стойбища мустьерцев - свидетельство оседлого образа жизни в течение больших промежутков времени - говорят о возможности обеспечивать общину пищей так, чтобы не кочевать постоянно в ее поисках. Орудия и куски звериной туши в могилах сородичей - тоже один из моментов «опережающего отражения», не существующих еще в действительности, но возможных в будущем, по мысли мустьерцев, потребностей члена общины. Эти факты позволяют с уверенностью представить распределение добытой пищи в мустьерской общине в менее грубом виде, чем та борьба «обжор-дикарей» за кусок мяса, которую живописали Леббок, Попов при возражении «счетно-экономической» гипотезе Брока и многие другие авторы. Не принимая трактовок «бирок», «счетных таблиц» для распределения провизии (по Брока), мы считаем вполне обычным для мустье распределение поровну на всех сородичей сообща добытой пищи. Но это требовало учета числа едоков и разделения на это число добычи (см. Першиц, Мон-гайт. Алексеев, 1968, с. 55). После разделения в какой-то форме шел «пересчет» (в терминологии Пиаже, см. след. раздел), когда устанавливалось взаимно однозначное соответствие каждого куска туши одному из едоков. Такие операции могут выполняться без обращения к посредству бирок, также как и другие аналогичные действия, например распределение общины по жилищам, распределение строительных материалов и т. п. При строительстве жилищ использовался тот или иной замысел, построенный хотя бы частично, сначала в уме (вспомним слова Маркса об отличии самого плохого архитектора от пчелы), для которого многие предметы наделялись не свойственными им прежде функциями. Так, крупные кости животных выступали как конструктивные элементы, для чего строителю нужно было отвлечься от привычного восприятия кости как источника вкусного мозга, хорошего топлива, материала для орудий. В замысле использовалась и новая мера - размеры человека, а не только его руки и других частей тела. Та же мера снималась и при рытье могилы, в которую покойника укладывали с ориентированием по линии запад - восток. В обрядах, в том числе погребальном, самостоятельно использовались круг и другие фигуры.

Идеи А. П. Окладникова о связи ориентировки запад - восток и погребального круга с почитанием солнца, культом промыслового зверя и верой в загробную жизнь у мустьерских людей Тешик-Таша выдержали испытание временем и подтвердились рядом аналогичных находок. А это позволяет говорить о простейших астрономических наблюдениях, хотя бы за движением солнца, и о понятии Вселенной с 4 частями света в мустьерскую эпоху (см. Ефименко, 1953, с. 248; Окладников, 1967, с. 29). Примечательно, что В. И. Кочеткова (1964, с. 224) констатирует бурное развитие в коре мозга мустьерцев поля 39, ставя его в связь с ориентировками на местности, с анализом пространственных и топографических соотношений в большем объеме, чем у ашельцев.

Очевидно, внимание к движению солнца связано не только со значением его для ориентировки в пространстве, но и во времени, с осознанием разделения суток на день и ночь, со сменой времен года, с которыми связаны миграции промысловых зверей, подготовка жилищ и провизии на холодный период и т. п. И если минеральная краска красного цвета стала для мустьерца символом таких важных явлений, как огонь, солнце, день, кровь (Ефименко, 1953, с. 247), то это - очевидное свидетельство внимания к фактору времени, к цикличности процессов, дающих людям энергию, свет, жизнь. Внимание к ритмам природы, важнейшим для существования первобытных коллективов, заставляло постигать и точнее определять повторяющиеся отрезки времени. Психология же твердо установила, что осознание ритмических структур имеет первоначальной объективной основой осознание структур времени (Fraisse, 1956, 1957).

Все это позволяет предположить тесную связь ритмических нарезок с определенным уровнем ориентировки во времени, с учетом фактора времени. Практически (речь идет о принципе графической записи ритма одинаковых элементов, а не о конкретном значении той же кости из Ферраси) можно представить такую ситуацию, когда между пересчетом и отсчетом вклинивается промежуток времени, достаточно большой, чтобы человек мог забыть последовательность комбинаций в установлении однозначного соответствия заданного множества и частей своего тела, когда, более того, ряд обстоятельств препятствует длительному хранению камней, раковин и подобных посредников в счете. При длительной оседлости (долговременные мустьерские жилища) требовались длительные экспедиции части группы за дичью, сырьем для орудий и т. п. Если для каждого мужчины рода нужно было принести, например, по 3 древка для дротиков из леса на расстоянии 2 суток хотьбы от стойбища, перед отправкой можно было установить число древков, но сохранить в памяти это число до возвращения в стойбище оказывалось трудным делом: комбинации на руках и ногах забывались, камни мешали в пути, частично терялись и Т. д. Гораздо рациональнее была палка или кость со следами ударов рубящим орудием, так чтобы каждый удар соответствовал единице нужных предметов. Полученная совокупность зарубок составляла одно мобильное целое. Технически такая задача не превышала возможностей мустьерской и даже более ранней индустрии. «Открыть» же эту возможность при длительной оседлости легче, ибо вокруг можно видеть следы работы по дереву и кости, сохранявшиеся долгое время после их нанесения и даже после смерти оставившего их человека. Наиболее частым следом была, конечно, простая короткая линия: зарубка, нарезка, насечка, остающаяся в разных вариантах даже после срезания мяса с кости, коры с дерева. Другое дело, что воспользоваться этим наблюдением смог человек с более развитым «опережающим отражением», чем его предшественники, а значит и более озабоченный проблемами времени. Освоенный к тому времени уровень абстрактных представлений позволил мустьерцу «отделить» прямые нарезки от прежней их роли и заставить играть ту роль, которая соответствовала его потребности. Удачные пробы позволили сохранить бирку и постепенно выявить еще одно свойство ее: при ритмичном нанесении нарезок таким предметом можно было любоваться, восприятие ритмичного ряда радовало глаз, давало отдых от «аритмичных» напряжений мозга (Рогинский, 1965, 1968). То, что считалось красивым, не было открыто сразу, вдруг, случайно: как показал еще Плеханов, «труд старше искусства» и эстетическая оценка предмета наступает лишь после долгого практического использования его. Археологи наблюдают эту закономерность в постепенном «открытии» эстетических свойств формы рубила у ашельцев. Для серии одинаковых линий трудно указать какое-либо утилитарное применение кроме сравнения по количеству с другими сериями предметов (члены общины, жилища, орудия, стадо зверей, число убитых животных, деревья и кости для строительства и т. д.).

Но, вероятно, вклинивания больших промежутков времени между пересчетом и отсчетом не были частым явлением в практике мустьерцев и к «биркам» они прибегали изредка, а в основном доверялись более легкому - наглядному, непосредственному - сравнению совокупностей в натуральных формах. По-видимому, большая часть нарезок делалась на дереве как более легком и более податливом при обработке материала, а дерево не сохранилось не только от этого, но и от более поздних периодов палеолита.

Разумеется, на столь зыбком основании рискованно строить какие-либо дальнейшие предположения. Но факт остается фактом: в мустьерских стоянках остались кости с ритмичными нарезками, которые пока не связываются с иными практическими целями, кроме счетных; в противном случае их придется объяснять лишь чисто эстетическими целями, а это не согласуется с известными закономерностями развития первобытной культуры. Так или иначе, кости с нарезками снова встречаются лишь через много тысяч лет в гораздо более молодых слоях позднего палеолита и там очевидна их ориентировка на фиксацию числовых соотношений.