В популярно-научном журнале «Echos d’Orient» (1912, № 97 pp. 495—505) редактор Р. Жанен напечатал заметку под заглавием «Мусульмане поневоле: ставриоты», на основании греческих источников, письменных ^[1] и устных, он изложил вкратце историю христиан (греков) Трапезундского вилайета; теснимые османцами, они обращались наружно в ислам, а втайне продолжали исповедовать христианство. Разбросанные на побережье Черного моря, от Ризе до устья реки Кызыл-ырмака (Галиса), они осели главным образом в Гюмюшане, и от деревни Ставри (Гюмюшанейской казы) за ними упрочилась среди греков кличка «ставриоты» ^[2]. Не раз пытались они -в XIX в. сбросить с себя маску, но всегда попытки эти кончались новыми преследованиями, и только в 1910 г. Министерство внутренних дел циркулярно предписало из Константинополя трапезундским властям признать Ставриотов христианами.

Во время своего пребывания в Трапезунде летом 1913 г. я обратился к архимандриту Панарету, викарию Трапезундской епархии, надеясь при его содействии выяснить, не остались ли еще в Трапезунде где-нибудь тайные христиане; архимандрит Панарет познакомил меня со смотрителем духовного училища Моисиадисом, отец которого был ставриот. Мы уже уговорились с ним съездить в деревню Капукёй, в четырех-пяти часах от города, но неожиданно Моисиадис раздумал: веророятно, он был напуган архимандритом, который изобразил ему, как рискованно бог весть с кем разъезжать по христианским деревням. «Ты ведь уедешь,—оправдывался Моисиадис,—а я останусь здесь, среди османцев, и кто тогда защитит меня!» Соображения хитроумного грека, пожалуй, были справедливы. Поэтому осмотр мест, где жили когда-то в горах ставриоты, пришлось заменить расспросами греков в Трапезунде, и моя заметка носит, таким образом, характер анекдотической истории или исторического анекдота. Кажется, раз беседовал я в Трапезунде со ставриотом; это был зажиточный купец, в плутовских глалазах которого мелькала все время насмешка. Однако он скрытничал — только и узнал я от него, что однажды ставриоты задумали было бежать за границу, но об этом проведал вали и запретил.

Для Р. Жанена, естественно, исходным пунктом для объяснения образования ставриотов является мусульманский фанатизм или, точнее, религиозный фанатизм османцев. Так ли это?

Я отмечу два-три факта, которые свидетельствуют о духовном общении между христианами и мусульманами. Между греками и мусульманами сперва не было вражды; наоборот, отношения взаимные были дружественные. Комнин Иоанн IV, предпоследний царь Трапезундский, например, отдал свою дочь, «госпожу» ( diaspotia ) Екатерину за хана Узуна Хасана. Правда, это был политический брак; как бы то ни было, Узун Хасан разрешил греческой царевне беспрепятственно исповедовать христианскую религию. Хроникер малоазиатских сельджукидов, так называемого Ибн Биби, наивно рассказывает, как мусульманин Закария, тайно пробиравшийся в Константинополь, облачился в одежды греческого монаха.

В Малой Азии XIII—XV вв. создавалась, словом, обстановка, наминающая отношения южнорусских князей к половцам и другим кочевникам.

Когда в Малой Азии водворились османцы, христианские провинции обращались в ислам, но шло это несомненно постепенно, и государство сперва должно было довольствоваться внешними успехами исламской веры, тогда как на деле мировоззрение населения представляло беспорядочную пеструю смесь ислама и христианства. Эта двойственность ярко наблюдалась вдали от центра Османской империи, в горах, куда око правительственной опеки проникало с трудом. Секты тайных христиан всплывают то на одном конце империи, то из другом. Так было, например, в Албании: в XVIII в. там жили люди, исполнявшие обряды исламской и христианской религии; так было (уже во время английской оккупации) на Кипре ^[3] и т. д. Степень христианского влияния, разумеется, различна, в зависимости от обстановки в которой находились сектанты.

Гаремы османцев наполнялись христианками (местными и иноземными), которые несомненно сознательно и бессознательно передавали своим детям, рожденным от отцов-мусульман, симпатии к христианству. На этой почве, естественно, мог происходить синкретизм христианских и мусульманских верований, и дети-мусульмане опять-таки бессознательно могли сохранять христианские обряды, унаследованные от матери.

Впоследствии «атавизм» мог все более и более развиваться, и при первой возможности невольные мусульмане или официально считавшиеся мусульманами открыто заявляли о своей принадлежности к христианству. Вот под таким утлом можно, кажется мне, рассматривать историю тайных христиан и других малоазиатских сект, к сожалению, мало еще изученных. Совокупность этих условий способствовала также образованию секты ставриотов.

Среди трапезундских греков живет еще рассказ — окутанный, правда, сказочной дымкой,— в котором обрисовывается образ султанши-гречанки, покровительницы христиан. Однажды, рассказывают греки, султан Мехмед II ^[4], отправляясь в поход против Багдада (sic!), встретил в селении «Ливера» красавицу Марию, дочь греческого священника (папаза). Мучимый жаждой, султан весь в поту попросил у нее воды; три раза подавала ему девушка воду; в первый раз в воде плавал лист, во второй раз она запустила в чашу пальцы. Султан сердился и выливал воду на землю. На третий раз наконец все приличия были соблюдены, и султан, выпив воду, спросил у девушки, отчего она так долго беспокоила его. Девушка отвечала: «Султан! Ты был разгорячен, и холодная вода могла тебе повредить». Удивленный сметливостью девушки, султан женился на ней, и от этого брака родился сын, впоследствии султан Баязид II. Мария, однако, не забывала своих сородичей — выхлопотала для них у султана льготы, а перед смертью вернулась в Трапезунд, где и похоронена.

Разумеется, жизнь христиан в Малой Азии далека была от идиллии; страх перед османцами тоже был одним из факторов возникновения ставриотов. «Мюхюр кимде исе — Сюлейман о дур («У кого печать — тот и Соломон») ^[5], — говорил мне грек, сын ставриота.— Если сказать османцу: я — христианин, и житья, пожалуй, не было бы!» Но, подчеркиваю, это был не единственный фактор.

Обращения в ислам происходили уже в XV в., когда Трапезунд пал под мечом султана Мехмеда II. Часть греков была переселена в Константинополь, часть бежала из Трапезунда в Гюмюшане (в Кром) ^[6]; там между гор надеялись они сберечь отцовскую веру и неприкосновенности. Третьи, наконец, решили ^[7], что жизнь и имущество могут быть гарантированы только мусульманам, и приняли ислам ^[8]. Прозелиты, в душе остававшиеся христианами, подражали внешне мусульманам, и на домах в Кроме не так давно еще красовались от сглаза надписи «Машалла!» — «Слава богу!» ^[9]. Долго еще продолжался переход христиан в мусульманство. В Трапезунде, например, живет семья Эйюбзаде, принявшая ислам лет сто пятьдесят тому назад. Иногда название деревни (например, Илакса) ^[10] говорит уже, что сначала это были христиане, обратившиеся в ислам ^[11].

Прозелиты оказались и на побережье Черного моря (Оф, Сюрмене) ^[12] и, как это бывает нередко с прозелитами, отличались своим фанатизмом. Таковы, например, жители округи Оф, из которой выходят нередко муллы; впрочем, могла быть у них и скрытая цель — избавиться под покровом духовного звания от военной службы. Характернее всего, пожалуй, что, приняв ислам, греки побережья кое-где сумели удержать сознание о своем происхождении. Однажды, рассказывал мне директор греческой гимназии в Трапезунде Лифокос, два инженера (грек и армянин) ехали в сопровождении мусульманина из местечка Тонья. «А что,— обратился проводник к греку, указывая на армянина,— он нашей (греческой) национальности? Мы — мусульмане,— пояснил он свой вопрос, видя на лице грека недоумение,— но мы — греки!» В устах исконного мусульманина такое замечание, конечно, было бы невозможно ^[13].

Тяжелые испытания выпали на долю христиан в XVII в.; тогда, по-видимому, происходили массовые переходы в мусульманство; по крайней мере ставриоты утверждают, что они скрывались в течение двухсот лет.

Чтобы сохранить в чистоте веру отцов, ставриоты жили сплоченно. Они охотно отдавали своих дочерей даже за бедняков из своей общины, лишь бы только христианка не досталась мусульманину. Когда сватался какой-нибудь богатый мусульманин, ставриот говорил, что дочь его уже выдана за племянника. Если, однако, ничто не помогало, они отсылали своих дочерей куда-нибудь на сторону или даже в Россию. И сами старались жениться на христианках или похищали мусульманок и ласками склоняли их отречься от своей веры. Впрочем, это бывала опасная игра. Народ сохранил память о случае, который благополучно окончился только благодаря дерзкой смелости героини-амазонки Афитаб-ханым.

Афитаб-ханым жила лет шестьдесят назад; она происходила из года Османзаде, из деревни Алхазлы. Народ смотрел на нее как на чародейку: кто-то убил ее мужа и бежал в Тифлис, но она чарами вызвала его в Трапезунд. Однажды некто Азиз-эфенди, брат Ибрагима-эфенди, начальника округа Маден, вздумал похитить дочь имама из Эверека (близ Байбурта). Дорогой он предлагал ей золото, драгоценности, чтобы она только согласилась выйти за него, но девушка подняла крик; две подруги услыхали вопли отчаяния и бросились на выручку. Тогда Афитаб-ханым, опасаясь, как бы не обнаружилось, что похититель— христианин, догнала девушек и убила. На этот подвиг Афитаб-ханым османцами сложена была, говорил мне грек, песня, из которой он, впрочем, вспомнил только два первых стиха:

‘Были мы три девицы — нашли нас и взяли из одной башни и вынули из ушей золотые серьги’.

Песня эта (жалобный стон невольниц) дважды была записана Куношем; однако, судя по упоминанию в одном варианте Браилова, была занесена в Малую Азию из Румелии мухаджирами ^[14], или, вернее, история Афитаб-ханым напомнила песню, сложенную на частые в Анатолии и Румелии похищения девушек.

Ставриоты искусно умели скрывать свою веру. Так, в одной деревне под Трапезундом староста официально считался мусульманином, а на самом деле это был ревностный христианин. Носили ставриоты два имени: дома — христианское, на людях — мусульманское. Старик Николай П. говорил мне, что отца его звали Сюлейман, мать — Васфие (христианские имена их от позабыл, а запомнил отцовское потому, что у «его сберегается еще резная печатка отца). Из мусульманских имен, впрочем, ставриоты избегали носить имена, выпукло свидетельствовавшие о приверженности к исламу (например, Мехмед, Мухаммед, Ахмед. Али и др.) ^[15].

В деревнях, в подземельях и пещерах, были у них церкви, посвященные мученику Феодору ^[16]; там они тайно молились. Так, в нагорном округе Кром — дачном месте богатых трапезундцев — из домов вели потаенные ходы в пещеру, где совершалось богослужение. Вечером ставриоты уходили в горы, а утром возвращались в город. Память о лицемерии прозелитов сохранилась у османцев в пословицах; например: «Вчера он исполнял предписания ислама как угодник, а сегодня — он уже Илья» («Дюн — Эвлия, бугюн — Илья») ^[17]. Обыкновенно, впрочем, ставриоты селились между христианами-греками, у которых они как бы состояли на службе; христиане были их естественные защитники и тщательно оберегали тайну. Таким образом ставриоты обеспечивали себе исполнение христианских треб, хотя бывали случаи, что дети до 11-летнего возраста оставались некрещенными. По крайней мере раз в год, в светлую заутреню, ставриоты шли в церковь и причащались; тогда очутившемуся в деревне мусульманину не пришло бы в голову, конечно, что в толпе христиан находятся и ставриоты. Случалось, что когда ставриоты были в церкви, в деревню вваливались жандармы и требовали мухтара; ставриоты говорили, что он ушел в соседнюю деревню.

И если между мусульманами жила где-нибудь горсточка христиан, народ склонен был думать, что официальные мусульмане не что иное как скрытые христиане, потому что раз терпят в своей среде мусульмане христиан, значит, в душе они сами христиане. Рассуждение, пожалуй, небезосновательное.

Иногда, впрочем, двоеверие ставриотов раскрывалось: «Кимине мюсюлман дедик, хачык койнундан чыкты» («О ком мы думали, что он мусульманин, глядь: из-за пазухи выскочил крест»),— гласит народная поговорка. И чтобы контролировать прозелитов, думает в своей наивности простонародье христианское, во время земного поклона на молитве мусульмане, касаясь земли лбом, начали распростирать плашмя свои ладони, между тем как прежде молились с зажатыми кулаками, в которых прятался крест. Так, будто бы из-за ставриотов (прозелитов из христиан) был изменен обряд мусульманской молитвы ^[18].

Тяжело было ставриотам между мусульманами. Помня, что христиане после еды осеняют лоб крестным знамением, они прибегали ко всяким уловкам, чтобы только перекреститься. Нарочно заводили речь о христианских обычаях и, как бы передразнивая христиан, говорили:

'Я напитался ради сохранения жизни, пошло это мне в утробу — и направо, и налево, и для моей драгоценной души'.

Произнося эти слова, ставриоты совершали крестное знамение; «вот как делают гяуры»,— заканчивали рассказ ставриоты.

Теперь, когда страх прошел, ставриоты подтрунивают над мусульманами и повторяют злостные анекдоты, давно, впрочем, уже ходившие между христианами.

Так, однажды мусульмане из деревни Капукёй попросили ставриотов, чтобы они разыскали им для рамазана муллу. Те пригласили муллу из деревни Яглыдере и заставили его во время молитвы «теравих» так говорить: «Однажды „благословенный» („мубарек") пророк Мухаммед пошел на войну; чтобы уберечь женщин от насилий солдат, пророк согласился на мужеложство ^[20]». Когда об этом услышал в мечети янычар, он немедленно побежал к христианскому священнику и сказал: после того, что я узнал в мечети от муллы, я не хочу быть больше мусульманином, крести меня!» Папаз сперва отговаривался, но должен был в конце концов уступить янычару, который иначе грозил его убить. Может быть, это анекдот, высмеивающий глупость янычаров; но, с другой стороны, в анекдоте косвенно вскрывается, быть может, настроение янычаров — бессознательная симпатия к христианам: ведь и патронами янычарского войска были бекташи, в учении которых прорывают элементы христианские.

Насколько это было возможно, ставриоты сторонились от мусульман и уклонялись от исполнения мусульманских отрядов. Так, например, обрезание избегалось. И когда кто умирал, спешно вызывали гребенщика Рыжего Али (Таракчы Сары Али), который на покойнике симулировал обряд обрезания. После этого приходил имам и, видя, что это мусульманин, хоронил. Вообще же ставриоты старались скрыть смерть от имама и хоронили по христианским обрядам.

А избегать огласки, конечно, хотелось им и потому, что знали они, как поозорна процедура похорон христианина в Турции. Разрешение на похороны собаки-христианина выдавал янычарский ага. «Эй ты, поп-гяур, на голове которого красуется черный венец дьявола, слушай! Из христианской общины издох такой-то (имя рек),— писал ага,— хотя, собственно, хоронить его не следовало бы, но уж, так и быть, разрешаю бросить его в яму и засыпать землей!» ^[21]. В Трапезунде есть еще кладбище, огороженное высокой стекой, на котором хоронили одних ставриотов (крестов, однако, на могилах не ставили).

Конечно, так хоронили главным образом бедняков, людей незначительных; над людьми состоятельными или известными в городе, над каким-нибудь, например, купцом, совершался мусульманский обряд погребения.

Нередко, однако, вводили они мусульман и тут в заблуждение. Рассказывают, что имам, по имени Хаджи Хасан. лет сорок прожил в Кроме. Однажды он спустился в город Трапезунд. Там свирепствовала холера; видя, как умирают жители, простосердечный мулла воскликнул: «Ступайте в Кром: там очень хороший воздух; вот уже сорок лет живу я там, и никто еще не умер!» ^[22].

Ели ставриоты и свинину. Духовенство из ставриотов находило для этого выход. Имам Хаджи Кямиль (живший в Константинополе при мечети Араб-джамя) разрешил вкушать мясо свиньи, рассуждая так: Это — двукопытное животное (чифте баджак), — значит, и «на здоровье» («бисмил»).

Однажды этот имам собрался с бабкой грека П., Хаджи Памбук-ханым, в Мекку; мусульмане торжественно проводили их, а они, оказывается, как тайные христиане отправились в Иерусалим на поклонение гробу господню. Памбук-ханым была типичная, воспитанная по старине, старуха; курила она еще, например, из длинного чубука; она вскормила грудью мать П., и мальчиком он часто бывал у нее в доме: как христианка от мужчин она не пряталась.

Так и жили ставриоты, как хамелеоны: дома это были христиане, а на улице—мусульмане, тогда и сородичи величали их исключительно мусульманскими именами.

Однако вмешательство европейских держав в жизнь Турции внесло облегчение. После Крымской войны был отменен (1856) закон старинный о смертной казни за переход из ислама в другую религию ^[23]. Зародилась надежда на лучшие дни и у ставриотов, тем более что вали был одно время Осман-паша, отличавшийся справедливостью ^[24].

Возвращение в христианство шло постепенно: смельчаки или бедняки, кому нечего было терять, раньше сбросили маску лицемерия: но и теперь еще в горах несомненно укрываются тайные христиане ^[25], которые боятся громогласно объявить о своих религиозных убеждениях

Даже в Т'рапезунде, в развалинах старой крепости эпохи Комнинов, живут еще тайные христиане (десяток-другой); народная молва утверждает, что иногда ходит туда для совершения треб греческий священник. Жители деревни Капукёй вернулись в христианство лет сорок тому назад.

Кое-где у детей ставриотов сохраняются еще намеки на былые времена: я видел, например, Коран, печатки с вырезанным мусульманским именем и т. д.

Массовый переход ставриотов в христианство вызвал среди мусульман брожение: чтобы избегнуть скандальной огласки, османцы нередко умоляли видных представителей ставриотов (имамов) держать это в тайне, но ничто не помогало. Один мулла из ставриотов явился, рассказывают, к патриарху и, войдя в комнату, бросил на пол свой сарык и со слезами раскаяния лобызал руку патриарха.

На ставриотов сыпались насмешки; мусульмане были убеждены, что они мусульмане, отпавшие в христианство, и прозвали их «тенесюрами» (эта кличка в ходу и среди греков, говорящих по-турецки). Мотив отпадения, рассуждали мусульмане, — желание уклониться от военной службы, потому что как христиане они были освобождены (до восстановления в 1908 г. конституции) от отбывания воинской повинности. Так и записывали их власти в паспортах и «подушных свидетельствах» (нюфус тескереси) «мютенессыри рум», т. е. ренегат из греков-мусульман; так официально и было закреплено за ними два имени, христианское (новое) и мусульманское (старое). «Когда я выправлял паспорт,— рассказывал в Трапезунде бакалейщик-христианин, — я узнал, что отец мой был внесен в списки под мусульманским обликом — Махмуд-ага Сейфеддин».

На некоторое время ставриоты были поставлены как бы вне защиты закона: мусульмане расхищали их добро, убирали с полей жатву и когда те жаловались, грозили убить. Стоило ставриоту показаться на ице, и толпа хором запевала:

'Длинная улица (в Трапезунде) в грязи; жители Крома стали гяурами'.

Впрочем, кое-кто из влиятельных мусульман оберегал их; в этом отношении выделялись семьи Шатырзаде, Омер-ага (учитель бывшего султана Абдул Хамида) и др.

Правительство знало об издевательствах и насилиях над ставриотами и все-таки молчало. «Вас ограбили разбойники горные (эшкия), и мы бессильны против них», — оправдывался в лучшем случае вали. И только когда вали был назначен Кадри, безобразия прекратились. Человек жестокий, сажавший нередко в тюрьму иностранных (русских) поданных, он скоро сумел водворить в городе порядок.

Но долго еще посылали ставриоты в патриархию и в иностранные посольства в Константинополе слезные прошения, в которых жаловались на свою судьбу. В моем распоряжении находится целая коллекция прошений (преимущественно на греческом языке). Для образца привожу заявление ставриотов (на турецком языке), поданное в самом начале XX в. (1317 г. х.) вали в Трапезунде от имени ставриотов Трапезундского вилайета. Говоря о своих верноподданнических чувствах, ставриоты указывают как тяжело для них незаслуженно носить кличку «ренегаты из греков-мусульман». Одновременно они просят об освобождении от отбывания воинской повинности. Правда, воинская повинность— священный долг всякого подданного, но раз исключены христиане, пишут ставриоты, мы желаем, чтобы льгота эта была распространена и на нас. «Если отцы наши поступили безнравственно (йолсуз), — говорят они в решении, — разве должны быть ответственны за это дети?»

Вопли их наконец были услышаны, и, в Трапезунде по крайней мере, вопрос о ставриотах был ликвидирован.

^[1] Библиографию Р. Жанена дополним сочинением С. Антанопуло (S. Antonopylos, Mikra Asia, Azinai,1907); на стр. 97—72 автор касается истории ставриотов; в статье приводятся официальная переписка патриархии с Портой, выдержки из греческих газет и т. д.
^[2] Существует еще другое (более правдоподобное) объяснение термина; так названы они были потому, что носили на себе крест (stavros) см. S. Antonopylos, Mikra Asia, р. 64. Р. Жанен сообщает, что их называют еще xloatoi («обращенные»« «Echos d’Orient», 1912, № 97 р. 495, п.).
^[3] G. Jacob, Die Bektashijje in threm Verhaltnis zu Ersheinungen. Munchen, 1909, S.30—31.
^[4] Вариант: Махмуд II.
^[5] Разумеется, конечно, иудейский царь Соломон, чудесный перстень которого подчинял его власти всех джиннов и духов.
^[6] Кинэ видит в жителях округа Кром, состоящего из девяти деревень, потомков 10 тыс. отряда Ксенофонта (V. Cuinet, La Tuquie d`Asie, t. 1, Paris, 1892, р. 12).
^[7] G. F. Hertzberg. Geschichte der Byzantiner und Osmanichen Reiches bis gegen Ende des XVI. Jahrhunderts, B., 1883, S. 618 (в русском переводе последняя глава опущена).
^[8] Этот мотив выставляется и для жителей деревни Байрамандос.
^[9] В разгороворном языке это выражение употребляется в значении: «Не сглазить бы!»
^[10] Вероятно, это — народная этимология (входит, быть может, глагол eileo - сгонять, вращаться?).
^[11] Обращения в ислам бывали, конечно, и среди армян. В глубине Малой Азии жители армянских деревень, спасаясь от притеснений мусульман, массами переходили в ислам. Так, например, образовалась 200 лет тому назад деревня Эрменис (в Сивасском вилайете); жители Эрмениса—фанатичны; в фамильных прозвищах, впрочем, сохраняется еще воспоминание о христианском происхождении (Карабашоглу, Папасоглу). Рассказывают, что жена армянского священника, увидев османцев, убеждала бежать в лес; за ней последовало 12 семей, из которых впоследствии выросла деревня Кётню. Жители соседней греческой деревни Ипсалы (прозелиты) смеются над жителями Кётню, бежавшими когда-то из Эрмениса: «Кётюлер гитти!» — «Дрянь ушла!» Однако и среди жителей Ипсалы уцелели еще следы христианства, они изображают на хлебе крест и, когда у них спрашивают о причине, отвечают: «Так делали наши предки!» Рассказ о Кётню, очевидно, возник из желания объяснить название деревнию
Во время армянской резни 189б г., рассказывали в Сивасе армяне, мусульмане заставляли их отрекаться от христианства; некоторые проявили, однако, необыкновенную стойкость: в одного армянина всадили 10 пуль, а он расставил руки и все твердил: — христианин!» Тогда османцы, ужаснувшись, решили, что это святой, и преклонились перед ним.
^[12] В санджаке Ризе тайные христиане, говорят, есть и между армянами.
^[13] Линч рассказывает об «отуречении» греков из Бешкилисе (около Гюмюшане}: на вопрос о национальности грек назвался «османлы»: пример, однако, выбран неудачный потому, что термин «османлы» в устах христианина указывает, что он — подданный Османской империи. Там же исправить: деревня Хамсикёй лежит не к югу от Зиганы, а к северу (Линч, Армения, ч. II, Тифлис, 1910, стр. 302, прим.).
^[14] I. Kunos, Kisaziai torok nyelo,— «Nyelvtudomanyi kozlemenyek », t. XXII, № 39; Oszman-torok nepkoltesi gyujtemeny, Budapest, 1889, № 22.
^[15] «Echos d’Orient», 1912, № 97 р. 499.
^[16] Ibid.
^[17] Подробнее в ст.: В. Гордлевский, Из истории османской пословицы и поговорки,— «Живая старила», вып. II—III, М., 1909, стр. 16.
^[18] Слышал в Сивасе от армян; поговорка, как указывает уже армянское слово «хач», возникла тоже среди армян и первоначально намекала на прозелитов из армян.
^[19] Не особенно грамотно; обусловлено, вероятно, рифмой.
^[20] Д. Кантемир, Книга систима или состояние мухаммеданския религии, т. I, X, СПб., 1722, стр. 27 - 28. — (Извращенная похотливость Мухаммеда возведена «простейшими» мусульманами в чудо.)
^[21] Перевод с небольшими пропусками; вот текст, сообщенный мне малоазиатским епископом К.: (здесь опущен). Вариант разрешения (кадием из Диярбакыра) приведен в ст.: Г. Чирков, Два любопытных арабских документа — «Юбилейный сборник в честь Вс. Ф. Миллера», М., 1900, стр. 255 и сл.— Характеристика религиозной терпимости арабской и, наоборот, нетерпимости османской преувеличена и пристрастна. Разрешение (грубо циничное) выдавалось и на бракосочетание.
^[22] Очень популярный анекдот, передаваемый и Жаненом.
^[23] Впрочем, в Амасье была попытка упразднить свободу совести: армянка, насильно обращенная в мусульманство, пожелала вернуться в лоно христианской церкви, но мусульманские богословы объявили, что в Турции сохраняет еще силу правило шариата: если ренегат (отпадающий в христианство) не раскается после трех дней увещания, он повинен смерти.
^[24] «Echos d’Orient», 1912, № 97, рр. 500, 501.
^[25] Говорят, что в Иозгате (Ангорского вилайета) есть также тайные христиане, по-видимому, это армяне, обратившиеся в ислам.