Синтез теории познания
в границах ее «общего контура»

Вряд ли возможно выделение такого рода разновидности представлений познания, что не обнаружила бы качеств той или иной достаточности. Если допустить развитие идеи явно не усредняемой достаточности представлений познания, то ее продолжение и составит постановка вопроса, дано ли иметь место такого рода результативности познания, что допускала бы признание как форма прямой результативности? То есть - неким результатам познания с точки зрения перспективы их приложения или своего рода «утилитарности» дано предполагать такую присущую им специфику как возможность «прямого» применения или применения при совершении поступков не принадлежащих деятельности познания, но прямо определяющих действия обращенные на объекты внешнего мира. Другое дело, что здесь также важно следующее - подобная постановка вопроса уже невозможна вне пояснения, что для обладателя психики «объектом внешнего мира» равно правомерно признание и собственного тела. Тогда следуя предложенной здесь постановке вопроса и корректируя ее в согласии с предложенным пояснением, мы и предпримем попытку определения, чем же доводится предстать форме «прямой» результативности познания.

Как нам подсказывает присущее нам понимание, наилучший способ поиска ответа на поставленный нами вопрос - исследование кладовых нашего собственного опыта на предмет, какие решения и представления ему дано отождествлять как формы «прямой» результативности познания. Положим, что числу такого рода решений дано принадлежать тем заключениям, что фиксируют значение меры всякого рода объемов или состояния исчерпания эффекта, - или суждениям, посредством которых нам доводится сознавать такие существенные показатели, как характеристики даты, объема, координаты или уровня температуры. Далее числу таких решений доводится принадлежать решениям, указывающим специфику материальной формации относительно любого из условий ее становления, начиная условиями состава и свойств и заканчивая «условием природы» всякого из свойств, все равно, принадлежащих числу актуальных, потенциальных или даже безвозвратно утраченных разновидностей свойств. Еще одной формой, позволяющей подведение под рассматриваемую типологию правомерно признание той квалификации, что можно характеризовать как «депотенциирование потенциально возможного», проще - идее воспроизводства артефакта, или того, чему не дано предполагать возможности вне наличия искусственной среды или среды «второй природы». Так же к разряду тех представлений, что обнаруживают возможности «прямого» востребования дано принадлежать формам «информационного результата простого рода». Таковы, конечно же, те представления, что предполагают порождение в «описательных» практиках познания, в частности, представления географии или лингвистики. В этом случае обладанию сведениями о характере или роде местности или знанию лексики и дано обращаться в обладателе подобных познаний качествами способности к общению или ориентировки в пространстве. Конечно же, еще одной формой представлений того же класса дано предстать знанию счета в комплексе с познаниями из элементарной геометрии, хотя и не знанию методов алгебраического приведения или геометрического преобразования.

Тогда если разнообразие форм знания, чему дано предполагать «прямое» применение ограничить очерченным выше разнообразием, то следом за завершением данного этапа анализа можно открыть этап анализа общей природы, специфики генезиса и воспроизводства «общих начал» как таковой систематики такого рода представлений познания. Если более точно, то теперь нашу задачу составит поиск ответа на вопрос, каким именно организации и порядку действия дано формироваться в интенциональной среде носителя представлений под воздействием тех результатов познания, что допускают отождествление как достаточные для «прямого приложения».

Огл. Детализация - средство и способ адресации к содержанию мира

Наш анализ влияния или воздействия представлений познания, что отличают возможности «прямого приложения» их результатов, подобает начать принятием допущения, что неотъемлемую специфику любой из форм содержания мира, доступной вовлечению в совершение поступка, дано образовать нечто присущему такому содержанию качеству детализации. Всему тому, что допускает задание в значении либо прямого адреса, либо - как средства нормализации, также доводится располагать такой спецификой, как присущие ему содержание или функционал в виде геометрической формы, правильности, состава, комплементарности к контрагентам, бытования в качестве излучателя или поглотителя и т.п. То есть адекватность поступка, совершаемого в отношении такого «чего-либо» дано обеспечивать не только его выделению на положении отдельного объекта, но и знанию характера детализации, вне которого нередко невозможна адекватная реализация актов воздействия или взаимодействия. Если это так, то чему именно дано определять, с одной стороны, реальность детализации, и, с другой, ее существенные условия? Присуще ли нечто реальному обладание лишь любым образом уникальными свойствами, или - полному объему располагаемых им свойств не дано исключать тех форм, чему дано знать за собой возможности тиражирования или повторения не только здесь, но и на «иных носителях»?

Но здесь присущей нам интуиции дано поспешить с подсказкой, что на последний вопрос вряд ли возможен однозначный ответ, хотя, быть может, невозможно исключить наличия и «основной версии» вероятного ответа. То есть - конечно же, более вероятна реальность такого рода форм содержания мира, что притом, что наделены свойствами, разделяемыми ими с другими видами содержания, равно будут проявлять и некие «собственные» свойства, не предполагающие повторения в каком-либо ином содержании. К примеру, если чему-либо дано обратиться в нечто оптимум или экстремум, то неким его возможным аналогам при их совпадении с ним в чем-либо тогда не представится занять положения тех же оптимума или экстремума. Причем помимо такого рода форм обретения неповторимости, как преобладание в предельности, дано иметь место и иного рода формам воспроизводства сугубой неповторимости, как, положим, специфике «прихотливости топологии». Тем не менее, едва ли не большинству форм содержания мира все же доводится обнаружить преобладание в составе приданного им комплекса свойства тогда и нечто «тиражируемых» составляющих, когда «неповторимым отличиям» дано составить характерное меньшинство. Причем, что важно, «неповторимым отличиям» дано знать и такой порядок формирования, когда, в связях непосредственно обладателя, им подобает строиться лишь на основе «тиражируемых» специфик, но никоим образом не наоборот.

Далее, следованию концепции, заданной посредством гипотезы «двух больших классов свойств» содержания мира дано определить направление того условного «вектора», что определяет развитие познания на положении последовательности расширения представлений о характере детализации. Такой «вектор» непременно задаст направление развития познания в сторону образования рядов подобия, когда многообразное содержание мира обретает его осознание как не исключающего относительное или частичное замещение одного содержания другим. Более того, в подобном ряду и недвусмысленное отсутствие подобия также будет ожидать приведение к состоянию «выпадения из ряда» подобия. А далее, познанию в случае углубления в направлении приведения к подобным «рядам уподобления» не избежать и приведения к «широким началам» условной присущей миру «общей возможности» или общего пространства уподобления. То есть - детализацию тогда вряд ли ожидает сопоставление с нечто «однократным» событием фиксации отдельной специфики, но, напротив, ему любым образом дано обрести вид представления о неизбежной реинтеграции всякого выделения специфики тогда уже как допускающей воспроизводство в некоем многообразии содержания мира. Потому картине детализации и дано обнаружить специфику ее развития в виде определения позиций «обрыва» или завершения подобного рода регулярных рядов, например, в образовании экстремумов. И одновременно если некоей специфике не дано предполагать встраивания в регулярный ряд, то ее осознание найдет продолжение в и поиске иных возможных рекрутов в такой пока не обустроенный ряд, подобно инициации одной находкой скелета динозавра поиска и других таких находок.

Но также в силу направленности процесса детализации особую специфику дано обрести и проблеме «стартовой» картины объема свойств отдельного объекта, когда в отношении присущего ему содержания сложно определиться с адресатом в виде типологического ряда. Здесь вполне возможно предложение двух следующих допущений - или имеет место «нетипичный случай» восприятия нечто в некоем особом акте восприятия, или - здесь сама реальность порождает форму, допускающую признание как «нехарактерная» для известных возможностей типизации. Тем более, если второе из предложенных здесь допущений подкрепить выделением такого рода специфики этого объекта, что не позволит включение в какие-либо известные типологические ряды, откуда такой объект или присущая ему особенность и обретет оценку как «особенная форма» содержания мира. Или, на практике, если мы вслед за определением химической идентичности простого вещества «уран» впервые обнаруживаем у него свойство испускания неизвестных лучей, то эта специфика и обращается достаточным основанием, что позволяет отождествление такому веществу «неизвестной науке» специфики.

А далее детализация содержания мира через распределение «фрагментов объектов» или «фрагментов функций» по принадлежности типологическим рядам будет означать задание квалификации такому «совокупному» обладателю данных функций или фрагментов как отождествление в значении множества или даже «комплекса» связей принадлежности группе регулярных рядов. Потому претерпит изменения и собственно способ идентификации, когда детализации будет дано предполагать ее учет равно в порядке выделения характеристики «множественности ассоциации» некоего содержания мира теперь и с некоторой группой типологических рядов, чему, в свою очередь, дано обратиться и в некую следующую особенную типологию. Другое дело, что с заданием такого рода сложной организации познания никоим образом не следует спешить, поскольку детализации все же дано представлять собой фиксацию по преимуществу нечто «простого», как бы «одномерного и элементарного», но никак не комплексного проявления. Или, другими словами, если за нечто «на первый взгляд» детализацией будет просматриваться и комплекс факторов, то в таком случае следует вести речь не о детализации, но о нечто действительности «условия схемы». При этом, как ни странно, такой демаркации не обойтись и без вероятных исключений, когда само собой множественно образованные «толпа» или «куча» равно позволят признание в значении фигурантов «простой» детализации. Но, напротив, если для конституции некоего действующего условия некое многообразие будет справедливо лишь в качестве «развертки», положим, в случае «смещенного центра тяжести» или спектра свечения, то неустранимая в них «структурность» детализации и перенесет само качество субъектов детализации лишь на фрагменты данных форм. То есть если последовать присущему нам пониманию, то формат детализации в специфике характерной квалификации и позволит отождествление как нечто условие, в любом случае «не переступающее» предела ограничения «сверху». Тогда всякой условности, допускающей введение в некую схему в значении «элемента детализации» и подобает обращаться условностью, знающей лишь специфику «принадлежности ряду», даже допускай такой ряд обращение и «множеством мощностью единица». Но если некоей условности дано допускать квалификацию в значении нечто «воссоединения», то с этим она уже утрачивает свой статус объекта познания в качестве учитываемой в порядке детализации и тогда ее надлежит рассматривать как структурную форму.

Тогда если исходить из того, что возможности детализации доводится означать, что построению детализирующей картины дано предполагать и свою особенную рациональность, то - как в условной исторической реконструкции можно оценивать становление детализации в ретроспективе становления опыта познания в целом? Скорее всего, в разрезе детализации простому чувственному опыту и дано занять место как бы не более чем «источника инициации», когда как таковым «мотивом» к становлению детализации правомерно признание практики дополнения существующих представлений чувственного опыта равно же связями кросс-корреляции регулярных рядов. Или если оценить ту картину, что мы наблюдаем в ретроспективе, то лишь нарастанию связей кросс-корреляции регулярных рядов дано вызывать вытеснение прямых представлений чувственного опыта из принадлежащего единому процессу познания «интегрального синтеза» условий детализации наполняющего мир содержания. Потому регулярные ряды будут допускать обращение тогда уже в нечто «проективное развитие абстракций» (положим, физических характеристик заряд и масса, химическая валентность, биологическая адаптация), по сути, и образующих связи кросс-корреляции регулярных рядов, но - непременно рафинированных на условиях обретения в порядке приложения развитой рефлексии. То есть для познания совершенствование картины детализации - это прямое подобие онтогенеза насекомых, где вслед за изначальной «куколкой» в формате тривиальных «наработок» чувственного опыта и подобает ожидать появления «бабочки» теперь и в облике построения регулярных рядов пост-абстрактного свойства.

Наконец, развитие темы порождает необходимость в представлении здесь понимания такого предмета, как практики задания детализации, употребляемые для фиксации особенностей счетных и геометрических форм. Скорее всего, и в отношении подобного рода форм подобает предполагать возможность задания неких маркеров и на их основе - обретения порядков детализации. Или - в «мире величин и симметрии» возможно не только лишь различение «типов неисключительности», но и различного рода форм комбинации и отношений связанности. Мы здесь откажемся от попытки углубления в такой далеко не простой предмет, ограничившись лишь предложением оценки, что если предстоит изготовить тело изменяющейся длины на основе плоского шарнира, то необходима четырехзвенная система.

Все рассмотренные здесь соображения и приводят к тому, что если ограничиваться лишь само собой детализацией, то ей дано обращаться нечто как бы «не вполне жесткой» практикой синтеза интерпретации. Так, с одной стороны, детализации дано формировать понимание, что будет задавать лишь «включение, но не проективную реконструкцию» того или иного рода гомеостатических форм или форм отклика, или - ей дано представлять собой нечто «не более чем» детализацию, а, значит, - не перерастать в отношения схемы. Но в таком случае детализации дано нести для познания не более чем качество исполнения функция выделения существенных аспектов или «моментов» в составе не более чем «простого» множества представлений, что не более чем ожидают осмысления в некоей вероятной спекуляции. Или детализацию и подобает понимать лишь средством построения картины, что показывает «сам по себе» источник обретения представления вне задания для него каких-либо связей вне непосредственно представления, откуда она остается и не более чем средством обращения чего-либо «конечным и точечным» слагающим конкреции содержания по отношению не более чем «простого множества» элементов. То есть детализация - это не более чем средство выделения множества элементов, что подлежат отождествлению лишь непременно в значении таких «не распространенных» элементов, что потому и предназначены для построения «структур содержания». Отсюда условной «идеальной задачей» детализации и подобает признать задачу порождения тех специфически частных условий, в чьем содержании невозможно выделение детализации.

Потому в смысле такого рода «идеальной» задачи детализации и дано предполагать обращение своего рода условной формой «прямой» результативности познания. Или - детализация и есть выделение и фиксация такого рода элементов, для которых принципиальное условие обращенного на них востребования - постановка задачи образования неопределенного «множества» содержания.

Огл. «Ниша размещения» - прямой «партнер» детализации

Но формы детализации не исключают и возможности их проективного развития в представлениях познания, хотя предполагать такое развитие здесь следует лишь на условии «исключения всякой спекуляции»; при этом, что вполне естественно, этому развитию дано допускать исчерпание лишь при совершении буквально двух-трех шагов. В таком случае одной из форм «развития» детализации и подобает предстать комплементарной по отношению данной отдельной позиции детализации теперь уже нечто ниши ее возможного размещения. Иными словами, не только лишь биологическая жизнь, но и любое возможное содержание мира (материальное - так непременно) будет предполагать отождествление как подлежащее размещению лишь в контуре совместимой с ним «экологии», отчего ему правомерно сопоставить и условное подобие «экологической ниши», причем не обязательно неповторимой, но часто характерно типической.

Тогда анализ возможности формирования ниш, комплементарных тем или иным формам детализации лучше начать рассмотрением ниш не более чем формального порядка. Открыть этот анализ также не помешает напоминанием, что предназначение каната - вряд ли операция продевания в игольное ушко, а равно и наше сердце развивает меньшую частоту пульса, чем двигатель число оборотов. Равно и фаза состояния вещества - это не конечная характеристика вещества, но релятивная, или связанная с уровнем температуры. Так же для дыхания сухопутных форм животной жизни необходим атмосферный кислород, а для водной фауны - насыщение кислородом водной среды. То есть из разнообразия представленных здесь примеров дано следовать и постановке вопроса о порядке сопоставления отдельной позиции детализации то и специфики комплементарной ниши или диапазона такого рода ниш. А далее если повести поиск ответа на такой вопрос исходя из имеющих место представлений познания, то среди них возможно выделение либо представления о таких условностях, как запрашиваемый ресурс или присущая потребность, либо - представления о «среде существования», что прямо предполагает заселение характерными «обитателями». В последнем случае нам дано будет знать реки лишь как элементы ландшафта планет, а астероиды - лишь как тела перемещающиеся в свободном космосе.

Другое дело, что отождествлению позиции детализации ее специфической ниши дано обрести продолжение в реальности связей «горизонтальной интеграции», по существу, не осознанных познанием как наделенные существенным смыслом. Горизонтальная интеграция - в любом случае основа для задания различного рода форм построения, где каждому такому «горизонту» дано обращаться формой упорядочения, непременно охватывающей как вещественные порядки, так и материальные агрегаты. Так, положим, не идентичны состояния спокойной воды и бурного потока, где в потоке как бы «не действует» закон Архимеда; подобным же образом и биологическая среда - место взаимовыгодного существования живых организмов, различных по своему месту в таксономии. Если же посредством осмысления связей горизонтальной интеграции познанию все же доведется обрести «теорию горизонтов», то с ней проблематику «ниш размещения» будет ожидать осознание уже как нечто «наивной версии» такой теории. Однако пока что имеющие место практики познания все же не признают нужным формулировку какой-либо «концепции горизонтов», замещая отсутствие такого рода представлений на тщательную детализацию специфик всякой наполняющей мир формы.

Другое дело, что отсутствие востребования познанием горизонтальных схем не отменяет их реальности, или - не отменяет их качества объединять собой множество отдельных ниш размещения, формируя тем самым вокруг каждой отдельной позиции детализации и нечто структуру «ареала». Хотя, быть может, тогда уже «ареалы» в отсутствие несущих их «горизонтов» все же как-то любопытны познанию, когда для каждой позиции детализации возможно указание развернутого комплекса образуемых ею связей ассоциации. Если это так, то формат «ареал» и подобает расценивать как форму детализации «второго порядка», существенную для задания специфики самой позиции детализации или позиции «первого порядка».

Более того, нише размещения также дано ожидать обращения началом ее особенной детализации теперь уже в качестве ниши, когда ей дано подлежать оценке равно же с позиций «состоятельности как ниши». То есть если нам дано рассматривать такого рода нишу размещения как жидкость, используемая как растворитель, то и перечень совместимых с ней растворяемых веществ - это ее характеристика «как ниши». Равно и место обитания - оно же среда, достаточная для поддержания жизни тех или иных живых существ, где одни из них успешно выживают в данной среде, когда другим такое тогда уже не дано.

В этом случае нишу уже можно характеризовать под углом зрения достаточности ее обустройства. То есть - или ниша такова, что в отношении объекта помещения она обеспечивает для него не более чем возможность «существования», или, напротив, ниша благоприятна для развития объекта или иных форм прогресса, а также ее может отличать достаточность для проявления объектом и той или иной функциональности. Или - равно и нечто «широко» определяемой среде в ее положении «ниши» или дано ограничивать присутствие в ней лишь физическим форматом, или - приветствовать биологическую жизнь, или, наконец, создавать возможности для становления разумности. Точно так же «по отношению ниши» и сами насельники могут ожидать различное определение, как, например, «реликтовое излучение».

Хотя вне теоретической спекуляции, положим, вне предполагаемой нами концепции «горизонтов», представление о нишах размещения, как и представление об элементах детализации следует понимать не более чем «механическим», однако ему в определенной мере все же дано «выходить за рамки» подобного механицизма. То есть представление о нишах размещения по отношению к представлению о позиции детализации - это «помещение бриллианта в оправу», или - представление о способности такой позиции также к занятию некоего положения в мире. Причем в известной мере условие «ниши» - это равно и условие «становления» позиции детализации, поскольку в определенной мере отсутствие ниши, фактически, это отсутствие позиции детализации. Другое дело, что осознание такого порядка в познании - пока что удел лишь «наивных» концептов.

Огл. Содержание мира в роли вероятного «мигранта»

Если для живого его миграция из ниши в нишу - нередко естественная форма бытования, то отсюда не дано следовать, что удел «мигранта» - нечто невозможное для неживой природы. И неживая материя подвержена событиям движения, когда влага из-под земли будет выходить на поверхность или, напротив, просачиваться в почву, вещество - из одной фазы состояния переходить в другую, механическая агрегация - из несущей лишь собственный вес обращаться несущей и внешнюю нагрузку. Тем более показателен мир артефактов, наполненный средствами совершения или передачи движения. То есть реальности процессов миграции или перемены сочетания налагаемых обстоятельств доводится определять становление такой проблемы философии познания, как проблема идентичности второго рода или проблема идентичности месту привязки. Искусственный фонтан и природный гейзер определенно предполагают одинаковый принцип действия, а искусственный язык эсперанто, несмотря на искусственную природу, не утрачивает природы средства коммуникации, но каким именно образом происходит усвоение познанием условия идентичности искусственного и естественного или, положим, осмысленного повторения стихийно воспроизводимого процесса?

Важный аспект понимания подобной проблемы - проблематика характера познания, теперь уже вынужденного не ограничиваться наблюдением единственной картины, но обращаться практикой организации целого ряда актов познания или обустройства «распределенного» наблюдения. Характерный пример - исследование биологом ареала расселения биологического вида, где при достаточном территориальном размахе ареала единому виду доводится обнаружить формы территориально выделенных подвидов. Отсюда наблюдению биологического вида не дано принимать формы безразличного наблюдения представителей этого вида в любой из зон занимаемого ареала, но представлять собой обобщение отдельных наблюдений подвидов каждого в своем ареале. Некоторую аналогию можно провести и с наблюдением элементарных частиц тогда уже как частиц различных энергий, химических элементов - как различных по химическому сродству и т.п.

Далее развитию представлений об «идентичности места привязки» дано определять и такие последствия, как ревизия самоё детализации тогда уже в ее «качестве детализации», когда детализации уже доводится обращаться и неким «виртуальным» состоянием, замкнутым на место привязки и лишь при замыкании на множество мест привязки то обнаруживать и нечто собственное. Также множеству мест дано обращаться основой картины «миграции» по пространству мест привязки, где всякая фиксированная позиция детализации позволит признание как промежуточная «остановка» на подобном пути.

Но любопытным здесь дано обращаться следующему: равно не исключено и представление о нечто «проводнике», что как бы «организует» путешествие тех или иных форм по пути миграции, где роль проводника, если оценивать субъективную составляющую, доводится принять на себя направлению познания, научной школе или, скажем, традиции научного эксперимента. То есть, по сути, все еще не знающее рефлексии видение мира претерпит обращение из первоначально статически завершенной формы равно же и явно динамической, реализуя осознание некоей детали теперь как идею «остановки» в некоем месте привязки нечто характерного чему-либо движения по «пути миграции». Отсюда собственно мир будет ожидать понимание уже не как мир характерных форм детализации, но - как мир, наполненный и субъектами трансформации, где «выведение» из подверженности трансформации на некотором месте привязки будет обращаться и возможностью определения, чему именно подобает подлежать отождествлению тогда уже как элементу или форме детализации. То есть появление представления о значимости «мест привязки» и обращает картину мира в «виртуальную», а, значит, и в «никакую», тем и вынуждая к отождествлению качества принципиальной ценности не более чем абстракциям, но никоим образом не как таковым явлениям. То есть, в таком случае, здесь и происходит утрата само собой «жесткости» явления, когда представлению чего-либо как феномена при всей присущей этому представлению формальности, все же доводится обрести природу «подлежащего становлению». Более того, в как бы «практической плоскости» познанию также дано обнаружить склонность к капитуляции перед очевидной виртуальностью явлений, нежели сформировать разумное и взвешенное отношение к условности существенного значения «места размещения».

Более того, «месту размещения» дано предполагать такую перспективу последующего становления, как обращение нечто «метаобъектом», в частности, теми же «нормальными условиями», чему дано образовать собственно эталон внешних обстоятельств, откуда дано следовать и возможности задания условий начальной идентичности всякого вещества. Другое дело, что в той же «прямой» эмпирике из не более чем подсознательного представления об условности или «факторе» места размещения пока еще не будет следовать рационализирующей спекуляции о собственно условии «комбинаторной природы» действительности. Более того, следует добавить, что хотя наше рассуждение и затрагивает здесь физические иллюстрации, но аналогичной специфике дано отличать и проблематику «корней уравнений», определяемых теперь как возможные в границах диапазонов чисел.

Огл. От детализации к комбинации: агрегат как действующее начало

Тот уровень представлений, что пока что не достигает спекулятивной достаточности и на котором познанию все еще дано наблюдать не более чем многообразие и изощренность детализации, - прямая причина попыток фиксации уже нечто «маячков» или «реперов» детализации. Иными словами, позициям детализации, хотя они продолжают бытование в привычном для них качестве «само собой существующего», не миновать судьбы отождествления как условности, прямо квалифицируемой как «наиболее тяготеющее» к замещению подобающего данным позициям места воспроизводства. Положим, если судить с химической точки зрения, то типичным металлом и доводится предстать щелочному металлу, когда золото в подобном понимании - «нетипичная» форма или реализация металла. Аналогично и представлениям металловеда дано покоиться на понимании «типичными» металлами технологически наиболее состоятельных металлов - меди, алюминия или железа. То есть меди, если следовать пониманию металловеда, дано занять то место размещения, что конституирует и металл вообще как определенным образом технологически «функциональный» материал. Отсюда если не единичный, то нечто комплекс признаков «технологической функциональности» металла будет предполагать выведение и из «общего объема» характерных качеств меди.

Но если иные металлы в чем-либо могут превзойти медь в части присущей им технологической достаточности, то они не превзойдут ее в смысле «суммы» таких возможностей; так, обнаруживая преимущество в одном, они обнаружат и некое множество недостатков. Тогда по отношению как бы «простого» множества содержания мира и будет дано открыться возможности той концентричности, что достаточна для образования нечто метаконцентричности или теоретического либо типологического концепта истинного «источника» элемента детализации. Иными словами, подобного рода синтез и позволит признание как показательный пример характерного процесса, когда осознание такой специфики как чистое вещество в его значении основы для образования соединений и породит такую важную абстракцию, как представление об атоме теперь уже как символе и функциональном начале такого рода возможности. Равным же образом и многообразная коллекция «электрических явлений и носителей заряда» претерпит развитие вплоть до становления представления об элементарных частицах как об истинном начале идентичности как такового электрического заряда.

Причем в роли подобного рода «агрегатов» также возможно представление не только стационарных форм, но и агрегатов в виде характерного процесса, так подобным образом наука и обретает фундаментальную для теории колебаний картину математического маятника или, положим, картину «прямолинейного и равномерного движения». Подобным же образом дано формироваться и различного рода «реальным, но необычайно значимым» схемам, подобным космологическим моделям или представлениям о всевозможных замкнутых циклах, наподобие «круговорота воды в природе». Каждой из такого рода схем доведется обнаружить равно и возможность вывода познания теперь и на уровень идеи агрегатов или таких агрегатных комплексов или порождений, чьим наиболее показательным примером и правомерно признание биологической эволюции. Отсюда и формату «позиция детализации» не дано предполагать какой-либо конституции равно и в нечто формате «самостановления». То есть при подобном развитии представлений и как таковой позиции детализации дано утратить ее качество «позиции», то есть - ожидать представления как нечто выпадающее из условий агрегатного порядка задания, откуда и электрический ток - непременно «поток электронов», а твердое тело - то и «система узлов» кристаллической решетки.

Подобным же образом и представление о специфике информационных явлений обретет воплощение в построении грамматик или иных подобным образом упорядоченных форм квалификации, подобно разделению на фабулу и сюжет. Здесь же и математике не дано пренебречь подразделением картины вычислительного процесса тогда на собственно вычисления и параллельный им функциональный анализ. Равным же образом и ощущению дано принять вид картины «реакций» носителя ощущений, откуда и функционалу «ощущения» из нечто сугубо интимного дано обрести специфику характерной формальности.

В таком случае, если в определенных условиях познанию и доводится определить позицию детализации вне агрегатного закрепления, скажем, ту же гравитацию, что и по сей день не допускает закрепления за определенным агрегатом, то здесь наличие данной специфики и позволит задание за таким предметом непременно же качества «незавершенности» познания. Причем здесь существенно не упускать из виду того обстоятельства, что возможность получения такого решения не обнаружит нужды и в какой-либо «глубокой» рефлексии, на удивление, не предполагая какой-либо сложности и для уровня «наивного опыта».

Огл. Детализация - от «явления-картины» к «явлению-спецификации»

То понимание, что отличает носителя познания, способно наделять не только позиции детализации, но и образуемые ими агрегаты равно же и такой спецификой, как однородность присущей им организации. Другое дело, что устройство мира - все же это воспроизводство порядка членения или порядка фрагментации, где любому обособленному объекту непременно доводится открывать себя и в некоем «антураже». В этом случае очевиден выбор и способа придания такому «антуражу» квалифицирующей определенности - наложение на позицию детализации равно и картины ориентирующихся на нее связей, и, отсюда, выражение такой позиции как более «широкого» нежели чем ее банальная трактовка как просто «позиция». Отсюда дано повести отсчет и такому никоим образом не рефлексивному, но тому представлению, которое, если задать для него одно из имен, чем столь богато техническое знание, может быть представлено под именем спецификации. Или - имени «спецификация» дано найти употребление для отождествления и такой развернутой квалификации, что непременно отличает способность указания всех деталей картины, каким-то образом порождаемых присутствием некоего адресата, «привлекающего внимание» познания. Если в наше распоряжение и поступает лишь ткань, из чего предполагается пошив одежды, то мы в ее отношении и предпочтем обретение представления, насколько предполагаемое изделие будет отличать пригодность для носки, стирки и глажения, и как подобная ткань ведет себя при раскройке и пошиве. Тем не менее, в ее настоящем состоянии она пока не более чем ткань. Или - нам дано располагать такой рудой, что не только позволяет получение весовой доли металла, но ее специфике дано найти продолжение и в чистоте выплавляемых слитков. То есть «спецификация» - это обретение в некоем представлении равно же и меры обобщения, что достаточно чтобы «сказать больше», чем просто предмет, если его просто предъявлять в значении агрегата, заданного «не более чем его наличием». Так, если к нам и поступает деталь, то нам существенно не только представление о специфике ее вида и формы, но и знание характера исполняемой ею функции при использовании в устройстве.

Но если «спецификация» - это нечто то «расширенное представление» о явлении, что явно шире, чем презентация явления в банальном предъявлении, то ему дано порождать такого рода дефеноменализацию, что прямо следует из становления «расширенной» систематики. Одно наличие спецификации - уже прямое признание невозможности низведения к формату просто «агрегата», поскольку спецификация - это и указание на многообразие агрегатов, хотя и приводимых к единой форме или основе. Отрез - явно не выкройка, но ему дано предполагать наличие и тех качеств, что прямо дано обнаружить лишь выкройке, хотя и оставаться лишь «материалом для» выкройки. Далее само собой реальности такого положения дано способствовать появлению и такого рода философских спекуляций, что строятся на указании способности спецификации вводить не реальность, но непременно символизацию, что далее предполагает обращение не иначе, как взглядом просветленного гуру на предмет феноменологического уровня как всяко на предмет «подчиненного» уровня. Конечно же, разрешение эпистемологической проблемы «соотношения уровней» таких форматов, как спецификация и агрегат возможно лишь в обращении к соответствующей рефлексии, но это не устраняет простого факта, что детализация, даже не подкрепленная рефлексией, никоим образом не завершается на себе, не просто выходя на метауровень, но попадая и в жернова некоей диверсификации. Однако в таких условиях решениям познания все же доводится сохранять специфику определяющих не более чем детализацию, не предполагая изобретения каких-либо «интегральных» начал формирования спецификации. Просто детализация лишь сама собой обеспечивает познанию сервис осознания того очевидного факта, что явлению непременно дано обнаружить множество форм продолжения, и его истинной ценности в познании доводится следовать из того, что любым допустимым продолжениям такого явления дано знать и возможность их сбора в «общую корзину».

То есть через спецификацию некие, назовем их так, «номиналы» будет ожидать судьба обретения и некоего продолжения - атомам в электронах, языку - в лексическом корпусе, счету - в разрядном представлении, живым существам - в генетической идентичности. Тем не менее, без «волшебства рефлексии» даже и спецификации не перешагнуть порога феноменальности, хотя в известном смысле ей все же доводится означать и отстранение феноменальности «на задний план» для чего достаточно и одной присущей ей способности раскрытия содержания тогда и «от лица» комплекса явлений. Но тому обстоятельству, что описанию мира уже можно исходить из возможности группирования явлений, еще не дано означать и его обращения в «иную природу», откуда практике образования подобного рода групп доводится сохранять лишь качества не более чем «простого представительства» явлений.

Огл. Механицизм как идея контейнеров и их «участия в обмене»

Равно и неким следующим предметом, что не минует судьба обращения позицией детализации, доводится предстать картине взаимодействия. Однако взаимодействие - начало для образования групп тогда и неких иных позиций детализации, то есть - ему дано исполнять в познании едва ли не такую же функцию, что и описанным ранее агрегации и заданию спецификации. Но, опять же, поскольку речь пока что следует вести не более чем о практике осознания в «пределах формата» детализации, то есть - без подключения рефлексии, то такая картина позволит отождествление как всего лишь картина столь знакомого философскому опыту начала, что закрепилось там под именем механицизм. Или - когда наше представление так и не выходит за пределы «возможности комбинирования» элементов детализации, то в нашей реконструкции содержания мира мы равно ограничены и функционалом события перестановки, что все же далек от функционала ресинтеза, отчего такое пересыпание мозаики и низводит мир к реальности «простой комбинации». Хотя механицизм и есть нечто большее, нежели простая комбинация смальты, мы все же ограничимся подобной схемой, следуя при построении нашего рассуждения тому допущению, что для ограничения объема представлений «рядом» детализации картина взаимодействия и есть лишь нечто «базисный» механицизм уровня простой перестановки составляющих.

Но если механицизму и не дано исключать истолкования как картине «процедуры обмена», то и идея действительности такой процедуры уже исключает признание состоятельной без указания и нечто «субъектов» такого обмена. Поскольку здесь мы адресуемся к картине мира, и для нас не существенно различие между физическим и информационным и даже идеальным, то в силу этого для нас обязательно предложение и нечто предельно общей концепции такого рода субъектов. То есть подобные субъекты тогда и подобает задать не просто как бы «вне природы», но одновременно определять их как «наполненные содержанием», и не просто «любым» содержанием, но одновременно и мобильным содержанием и, равно, пригодным к обращению объектом обмена. Отсюда наилучшую возможность реализации подобной формы и дано предоставить модели контейнера - комплекса, набирающего содержание, по сути, вне зависимости от отношения к обретаемому содержанию, за исключением неких отдельных, хотя, одновременно, и принципиальных ограничений. Так, физическому контейнеру напрямую не дано содержать информацию, хотя дано содержать физические формы хранения информации, а информационному контейнеру не дано содержать физических форм, хотя он наделен возможностью хранения равно и информационных копий физических форм. Также и на структурном уровне уже не всякие контейнеры пригодны для хранения всякого содержания, как решето непригодно для хранения жидкости, а чертеж - поэтического образа.

Тогда переходу к модели «контейнера» и дано означать обретение возможности показа взаимодействия уже как события передачи энергии, телесных форм, зарядов, блоков информации или контраргументов из одного хранилища в другое. Более того, принцип «контейнера» фактически безразличен к специфике условий и результатов взаимодействия, - чему бы из чего не доводилось бы образоваться, ионам в растворе из металлических опилок, - все равно мы располагаем контейнерами, заключающими некое содержание до и после взаимодействия. Равным же образом если находкам Галилея дано нарушить «целостность концепции» физики Аристотеля, то отмеченным Аристотелем явлениям все же не доводится исчезнуть как явлениям, но из одной категории обращаться объектами содержания иной категории. При этом конечно, контейнеры различно испытывают на себе влияние взаимодействия, иногда и эбонитовый шарик просто «набирает заряд», а иногда и «предохранитель перегорает» просто в силу высокой плотности тока. При этом подобные казусы не наполняет и никакая иная специфика, помимо «чистого» механицизма - из одного убыло, в другое прибыло.

Но описывает ли картина взаимодействия как картина определенного механицизма и как таковую «сложность обустройства» содержания мира? Конечно, подобной картине все еще не дано обнаружить возможности тогда и представления сложности содержания мира, поскольку она никак не поясняет, почему же замкнутая цепь не в состоянии принять заряд, но эта возможность дана лишь разомкнутой цепи. Из него также не следует, почему сознанию Аристотеля не было дано подняться до высот гипотезы Галилея, и, почему, скажем, любому техническому проекту не обойтись без разделения на сборочный чертеж и чертежи детализации. Но при этом механицизму уже доводится преуспеть в наработке неких важных коллекций - и коллекции форм, и - коллекции характерных видов контейнеров, и равно коллекции тех обнаруживающих свойство мобильности позиций детализации, что предполагают размещение в этих контейнерах. Конечно, от картины просто взаимодействия еще не стоит ожидать внятного объяснения проблематики содержания мира, но от нее все же следует ожидать объяснения той ролевой определенности, где элементу содержания дано знать отождествление уже как претенденту на исполнение и функции контейнера, и, одновременно, - функции его содержимого. Иными словами, без привязанной к механицизму картины содержания мира видение существа такого содержания уже не позволяет построения в картине той иерархии, что приходит едва ли не из сказок, что помещают иглу в яйцо, яйцо в зайца, зайца в сундук и так чуть ли не до панорамы Вселенной. Механицизм не только придает содержанию мира некую интерактивность, но обращается и построением картины «комплекса форм долженствования», еще не объясняющей природу наполняющего мир содержания, но позволяющей задание ему неких пределов.

Огл. Артефикационный синтез - от возможности к бытию

Едва ли не каждую философию «второй природы» отличает и странная забывчивость, означающая незнание такого существенного начала - человек, если он обретает возможности воспроизводства искусственного, то при этом открывает для себя лишь свободу воспроизводства возможного, но никогда не невозможного. Того раздвоения личности, что египтяне просили предъявить от Наполеона - одновременного нахождения в Каире и тут же в Рабате, - человек не в состоянии достичь, к каким изощренным средствам он бы не прибегал, но сегодня отсутствуют препятствия, чтобы посредством технических средств наблюдать события в Рабате и одновременно в Каире. То есть артефикационному синтезу нового содержания не доводится ожидать отождествления как обращения невозможного возможным, но ему любым образом дано обращаться воплощением в действительность того возможного, что не знало такого воплощения благодаря альтернативным средствам, скажем, синтезу в неживой природе.

Если это так, то как именно подобает характеризовать функцию артефикационного синтеза тогда уже с позиций воссоздаваемой в познании картины наполнения мира образующими его объем содержания позициями детализации? По сути, сколько бы искусственные виды содержания мира не отличало бы качество характерной искусственности, они равно предполагают подчинение тем же регламентам и законам, в подчинении чему дано пребывать и формам содержания мира, что отличает специфика «естественных». И тогда в известном смысле первым, условно «непроизвольным» вариантом ответа на поставленный нами вопрос и правомерно признание ответа, что появлению искусственной среды дано наделять картину детализации спецификой такого особенного ряда, чем правомерно признание ряда происхождения или ряда генезиса. Однако такому ответу недаром довелось заслужить квалификацию «непроизвольного», поскольку условию комплементарности искусственной природы собственно человеку, что, как и понимал марксизм, и составляет собой характерную «форму движения материи», уже явно не дано не оставить и специфического отпечатка на конституции подобной природы. То есть создаваемые человеком артефакты просто не в состоянии не представлять собой исполнителей функции необходимых ему средств, ресурсов и инструментов или заменителей самого человека в исполнении некоторой функции. Или - если в одном случае человеку дано прибегать к транспортировке ноши на себе самом, то в другом случае он обретает возможность употребления тележки, принимающей на себя ту же весовую нагрузку.

То есть для человека воспроизводство артефактов будет определять тот смысл, что им или дано расширить его прямые возможности или возможности адаптации, или - позволять имитацию или повторение того активного функционала, что отличает человека в его качестве характерного био-социального агента. А тогда мир артефактов в его общей и принципиальной специфике и подобает расценивать как «методологическую копию» того, чему в полноценной форме или в качестве прообраза доводится знать возможность достижения живой природой. К примеру, стоит взять совершенно неизвестную вне искусственной среды современную техническую коммуникацию; с одной стороны, в технической форме она повторяет принципы организации не только социальной, но и биологической коммуникации, и, с другой, как выяснили новейшие исследования, воссоздает протоколы обмена, образующие технический базис системы нервной деятельности. Или, с другой стороны, искусственная среда предполагает копирование и известной в живой среде схемы потребительства, где, пожалуй, согласно даже явно опошленному поэтическому образу, металл и подобает определять как «хлеб промышленности». И, наконец, человек равно обнаруживает способность извлечения из живой природы схемы дополнительной изоляции в виде гнезд и нор, и развивает ее равно же в виде схемы сопровождающих его в движении дополнительных покровов. Более того, каким-то образом известное и живой природе кормление находит продолжение и в человеческой кулинарии. А также человеку дано вмешаться и в самоё живое и обращаться к созданию не только агрономической селекции, но и медицинской практики.

Но если на уровне системных решений человеческую искусственную среду невозможно признать чем-либо принципиально новым, поскольку даже человеческая энергетика или химия равно будут знать уподобление в тех же электрических рыбах или в схемах синтеза защитных химикалий у насекомых, то это явно невозможно сказать о специфике конструктивного исполнения найденных человеком решений. То есть человеку доводится преуспеть в создании ряда особых миров компонентных сред или сред технических узлов. Скорее всего, это в первую очередь колесо и стоящая за его применением шарнирная опора, далее - зубчатые технологии передачи механического движения, технологии преобразования энергии, трансформаторы или энергетически ненагруженные средства испускания света. Наконец, биологический мир не вознаграждает нас образцами тепловых машин, за исключением радиаторов, или не располагает образцами радиоактивных или рентгеновских рыб. Да и по диапазонам частот живая природа не заходит ниже инфракрасного и выше ультрафиолета. Наконец, и формат проводимости в живой природе, по сути, ограничен формой ионного тока.

Далее, обобщение всех перечисленных выше особенностей и позволит предложение идеи, что создаваемая искусственной средой детализация фактически едина с преподносимой живой природой и, вследствие этого, предполагает определение как особая детализация, что следует из такого условия, как диверсификация агентского функционала. То есть существование определенного оператора, наделенного условно сугубо внутренней причиной инициации активности, и порождает у него потребность или, пусть проще, полезность для него развития операторного функционала. Скажем, хотя живые существа и лишены разумности, и потому не обнаруживают качеств человеческой изобретательности, но здесь эволюции дано наделять их и некими преимуществами в случае передачи в их распоряжение дополнительных элементов полезности. Ну а человеку дано находить дополнительные формы полезности равно же в силу изобретательности и изощренной разумности. Отсюда детализация, идущая от искусственной природы, к чему равно подобает отнести и бионику, и есть нечто широкоотраслевая детализация разновидностей средств, так или иначе, но порождаемых следованием операторной установке. Или, иначе, ее и подобает расценивать как детализацию, исходящую из того, что всякая позиция такой детализации - она же и субъект совершения или обеспечения некоторой операции. В отношении же условия «обеспечения» здесь подобает не упускать из виду обстоятельства, что электрическая изоляция как бы «не совершает» какого-либо действия, но не предполагай проводящие части покрытия изоляцией, то они лишились бы возможности совершения действия. То есть через детализацию, создаваемую реальностью искусственной и биологической среды человек и обретает возможность осознания мира, как вмещающего в себя различные операторные установки и средства их осуществления.

Детализация, создаваемая посредством синтеза искусственной среды равно способствует человеку и в осознании того обстоятельства, что фрагмент мира не в любом случае располагает возможностью исчерпания не только возможностей вообще, но и возможностей, потенциально доступных для подобного рода фрагмента. То есть исходя из представления о реальности искусственной и биологической среды, человек и обеспечивает себе возможность углубления в такую специфику становления действительности, как характер актуального порядка или практики исчерпания возможностей. А отсюда он получает возможность обретения идеи тогда уже не рефлексивной, но лишь элементарной отраслевой стратификации действительности.

Другое дело, что сложно предложить объяснение тому обстоятельству, почему же для философии проблема искусственной среды и обращается странной проблемой, чем и доводится предстать проблеме «парадоксальности» научного эксперимента. В присущем философу представлении научному эксперименту странным образом дано исключать понимание как событию вторжения человека, оснащенного некими средствами в некую реальность, или - философ странным образом склонен рассматривать эксперимент как событие тайнодействия, чему и доводится следовать из наблюдения эксперимента чувственными средствами. То есть философия здесь странным образом склонна исключать какое-либо предположение о «продлении» вооруженности человека или его познания до уровня управляемого человеком инструментария, тем фактически останавливая продвижение скепсиса на уровне простой чувственной регистрации и переходя здесь к фиксации не более чем «тайнодействия» экспериментатора. Тогда такого рода «философию» и подобает расценивать как прямо «пренебрегающую» построением той операторной модели, где оператор, в некоторых случаях пусть и вне собственной воли, и обращается субъектом или инициатором процесса дооснащения себя операторными средствами. Напротив, если наделять оператора качествами вершителя процесса улучшения оснащения, то и научный эксперимент не позволит признания чем-либо необычным. А отсюда и схеме «улучшения оснащения» дано предстать той следующей формой детализации, что дополняет познание тогда уже благодаря знанию и такой проблематики, как действительность операторных средств.

Огл. Детализация через акцепцию и исключение

Казалось бы, детализация «через исключение» - та же самая детализация. Например, еду, во избежание порчи, не следует надолго оставлять в тепле, то есть качество еды портиться в тепле - оно же налагаемое на нее «исключение», а именно - свойство ограниченной сохранности; но здесь не помешает напомнить, сколько же потребовалось времени, чтобы доказать, что мухам самим по себе не удается рождаться в мясе. Следовательно, человека дано отличать и возможности мышления теми исключениями, что, тем не менее, каким-то образом он признает как подлинно исключения лишь по результатам осознания условия или причины действия запрета. Так, лишь путешествию Магеллана довелось доказать невозможность представления Земли плоской, что ранее вполне доказательно предполагалось на уровне гипотезы, и даже, - на основе расчета, но основанием такого положения еще не обращалось и нечто эмпирически выделенное строгое исключение.

Или - детализация, не утрачивая в этом и качества дорефлексивности, способна вознаграждать себя возможностью селекции гипотез, когда ей доводится признавать правомерность неких гипотез собственно «как гипотез», и категорически исключать гипотезы, допускающие отклонение как характерно неприемлемые. Конечно, в подобной практике дорефлексивную детализацию невозможно понимать безупречно точной, но отсюда будщет лишь следовать, что если детализация в ее «текущей» эмпирической установке пока не позволяет различения ошибки, то такая ошибка требует доказательного выявления. Классические примеры - переход физики к релятивистской и квантово-механической модели, биологии - к эволюционной концепции, - и в обоих случаях отказ или частичная ревизия прежних взглядов также предполагал приведение в действие сложной и трудоемкой процедуры доказательства правомерности предложенных концепций.

Но равным же образом исключениям дано выстраиваться и в самой чистой эмпирике. Взять хотя бы «условно съедобные» грибы, что пригодны к заготовке лишь на условиях особой обработки или сбора в определенный период. Подобного рода знание и позволяет обретение лишь посредством развития «ареала» детализации, когда и открывается возможность прояснения всех значимых обстоятельств, каким-то образом формирующих нечто «сложно обустроенный» комплекс обстоятельств. А в результате познание ожидает дополнение тогда и таким последующим прогрессом детализации, как представление об эффективных и контрпродуктивных свойствах. То есть некоторой специфике здесь подлежит обнаружить возможность совместимости и дополнительности по отношению к некоей детализации, а некоторой - то непременно и нет. Отсюда для познания формы детализации и позволят их нагружение представлениями о неизбежно задаваемых им ограничениях, и, напротив, осознанием, что не помешало бы и поискать у данных форм, и что, наконец, как бы не исключено, но вероятность его обнаружения явно невелика.

То есть детализация, или - тот же дорефлексивный уровень и позволит признание не лишенным возможности выхода тогда и на уровень детализации перспективы. Хотя в присущем им дорефлексивном формате такие перспективные установки и позволят отождествление как «слабые», но, тем не менее, и им дано порождать пусть и не более чем идею перспективы, но идею, предполагающую признание текущего представления о детализации как бы еще и не вполне совершенным. Таким образом, даже всего лишь детализации и той дано открывать «картину познания в динамике», тем и внушая оператору познания убеждение, что он все еще находится «в пути» к совершенному знанию. Практически же для исключений нет и ничего столь естественного, как способность придания познанию определенной телеологии, в некоторых случаях ложной, но по большому счету - полезной, позволяющей отделение от далее еще возможных решений равно и явных запретов, а также того неизвестного, что лишь предполагает обращение известным. Но исключениям здесь, и достаточно быстро, дано оступиться и в некую нарочитость, когда познание странным образом предпочтет осмыслить «как парадоксальный» тот факт, что числу возбудителей заболеваний помимо патогенных бактерий также доводится прирасти и бесклеточным вирусом.

Огл. Методы детализации - специфика идентичности и диапазоны

Сейчас мы позволим себе переход к исследованию теперь уже методов детализации, которое и подобает открыть рассмотрением предмета, что, равно, как сама ситуативность, что, напротив, ее альтернатива - некое постоянство все же в известной мере релятивны. В частности, если взглянуть на «классический» пример свойства растворимости, то она допускает проявление лишь в некотором температурном диапазоне, исключая такую возможность в другой температурной зоне. Тогда если растворимость внутри характерного температурного диапазона и подобает расценивать как не релятивную, то для более широкого диапазона ей равно дано ожидать признания как релятивной. Тем не менее, детализирующему представлению нередко присуще выделение и условно «не подлежащих» изменению установок, тогда уже задаваемых и в отрыве от характерной ниши, и их принятие равно же на положении характерно неизменных. Так, той же философии присуще признавать за человеком разумность уже вне связи с характером действующих обстоятельств, хотя разумность и возможна лишь в случае, когда телесному началу человека также дано поддерживать и подобающий тонус. То есть хотя разумность в смысле возможного для человека жизненного ряда равно же характерно релятивна, но для философии это странным образом неважно. То есть здесь философии дано обнаружить и непризнание с ее стороны той меры «наличия» разумности, что предполагает совмещение и с условием наличия «технического базиса» (физиологического базиса) поддержания подобного состояния.

Но в этом случае возможно указание и такой специфики познания, как присущая ему приверженность следованию в направлении, когда изначально знакомая познанию сущность претерпевает помещение в ареал своего рода «дополнений», что далее при одном порядке развития событий обращаются элементами природы такой сущности, а в другом случае - нет. В частности, ионно-электрической специфике химической валентности дано далее обращаться как таковой природой свойства валентности, а техническим вариантам инверторов электрической энергии в форму механической энергии все же сохранять значение лишь нечто внешнего для электрических явлений. Тем не менее, если дано совершаться акту формирования типологической зависимости, то он практически не отличается от знакомой нам практики «построения рядов». Если возможен такого рода ряд, где и «характерно простое» взаимодействие, и, напротив, сложная конфигурация того же взаимодействия позволяют образование некоей телеологии, - то и сама собой данная унификация составляет собой прямое основание для выделения особой «природы», где принадлежащие одному ряду явления позволят обращение равно же и ее специфическими «инкарнациями». Но тогда и там, где познанию дано проститься со способностью упорядочения и явления, и нечто, что на данное время позволяет признание не более чем исполнителем функции «встраивания» этого явления в определенную «линейку», там будет иметь место не иначе, как сохранение специфических «независимых» форм идентичности.

На деле же, когда познание совершает некий шаг в направлении от практики задания одного источника идентичности теперь уже к заданию другого начала такого условия, то имеет место зарождение таких идей, где некие форматы и нормативы позволят осознание непременно в значении «символов», но не «прямой реальности». Здесь, конечно же, правомерно указание на то, что на уровне не более чем детализации, так и не подкрепляемой должной изощренностью рефлексии, и отношениям «тип - экземпляр» все еще доводится знать лишь контурное оформление. Скорее всего, здесь в момент выделения «прямой» реальности из как такового развития событий и доводится следовать приложению нечто «критерия четкости» такой реакции - если нечто при четкости присущей ему квалификации обнаруживает четкость контура проявляемой им реакции, то оно и есть «прямая» реальность. Сам собой же подобный синтез - все еще синтез по типу конструирования той же алхимии, где вещество так и остается «не более чем» веществом, не зная проверки на специфику сложности, и опыт в целом не строится на осознании, что иногда те же качества доводится проявлять равно же структурам различной сложности. Но также подобает принять во внимание, что по условиям более сложного типологического шаблона, такая оценка позволяет признание и нечто «нечеткой» классификацией, такой, где любое позволяющее различение как перцептивно достаточное в смысле возможности признания «вещественным» допускает отнесение к общему ряду.

Тогда если дано иметь место коллапсу такого «недостаточно четкого» диапазона идентичности, то дано произойти и переносу позиции привязки от одной «якорной стоянки» к другой. Что и произошло в тот переломный момент, когда электрону довелось обрести признание как универсальному носителю заряда в любом из электрических явлений.

Однако природе дано располагать и такой присущей ей спецификой, как умение «обхитрить» оператора познания, столь склонного к построению привычных классификаций, откуда создаваемые им диапазоны идентичности не застрахованы и от риска взаимного наложения, а также, в итоге, порождения и такого явления, как конкуренция различных источников свойств. Тогда в ряду вполне возможных иллюстраций такого рода конкуренции и дано найти себе место разнонаправленным формам тяготения, инфекции и иммунитету, химическому сродству и уровню температуры, когда состояние меньшего уровня энергии образуется не само собой, но коррелирует с температурным фоном. Более того, такого рода примеры дано предоставить и формам конкуренции «на опережение», когда равно подобает определить, что послужило источником разрушающего воздействия - или повышение нагрузки или вибрация. В этом случае возможности всего лишь детализации - это ни в коем случае не возможности нахождения правильного ответа, ведь без перехода к глубокой рефлексии здесь невозможно построение точной картины причинно-следственной связи. Тогда философу иной раз и доводится видеть выход из положения равно и в предложении идей «диалектики»; однако и природе вряд ли присущ отказ от строгой направленности ее воздействия, то есть - и «перенаселенности» мира факторов дано составить собой прямой источник затруднений и для любой возможной попытки выделения решающего фактора. По крайней мере, для варианта сложной комбинации воздействия «комплекса факторов» средствам сугубо детализации непременно дано обнаружить и их очевидную недостаточность. А без выделения решающего фактора вряд ли возможна реализация и рациональной схемы диапазона идентичности.

Огл. Интеграл «ресурса разомкнутости» - начало «комплекса сродства»

Если озаботиться подбором примера такого направления познания, где смысл поиска дано составить условию «разомкнутости», то, скорее всего, такими примерами дано обратиться медицине или теории надежности. Предмет забот одной из них - купирование патологии, предмет другой - избежание деформации или разрушения в момент приложения нагрузки, причем своей задачей данным направлениям дано понимать не усиление исследуемых эффектов, но прямое ослабление. Напротив, в большинстве случаев предметом познания иных направлений дано предстать не исследованию «открытости» перед неким поступлением, но - исследованию способности оказания воздействия; и, одновременно, такие несхожие по устремлениям формы интереса не подобает расценивать как субъекты прямой конкуренции.

Отсюда неким принципом, важным для нашего последующего анализа, таким как критерий «четкого» разделения между формами направленных вовне «способностей» и открытостью привходящему «поступлению», не исключено признание и такого рода схемы. Так, направленные вовне способности в большей мере все же подобает расценивать как проявления «концентризма» или внутренней целостности присущие объекту, когда возможности исполнения им некоей функции дано покоиться на всей сумме присущих ему качеств. Напротив, пригодности объекта к форме взаимодействия, по условиям которого вовлечению объекта в совершение того или иного события дано означать введение в его структуру дополнительной иррегулярности, дано означать и проявление у него локального нарушения, что достаточно для акцепции поступающего содержания. То есть здесь важно, что такого рода объект непременно допускал бы те или иные варианты нарушения его регулярного порядка. Далее, реальность такого рода готовности объекта претерпевать нарушение его регулярного порядка позволит задание и нечто класса взаимодействий, когда стороны, вовлеченные в такие взаимодействия, смогут обнаружить способность допускать внесение в их порядок и некоей дополнительной и, возможно, временной иррегулярности. Ну а если подобная иррегулярность также будет предполагать закрепление в объекте или его потомке, то подобный аспект будет означать лишь усиление значимости специфики «открытости» привходящему поступлению.

Познание, хотя оно в настоящее время не проявляет склонности к употреблению категории «разомкнутость», тем не менее, по существу допускает оценку, что подобная специфика все же имеет место. Скорее всего, осторожность познания здесь связана не с сомнениями в реальности разомкнутости, но с затруднениями в квалификации разомкнутости как «источника последствий», что прямо дано обнаружить тезису о природе света, что признает неопределенным, в каком же качестве подобает расценивать свет - как «движение, вещество, электричество или ощущение». То есть познание затрудняется здесь с вынесением вердикта, какие именно качества и подобает выражать специфике разомкнутости, или ей дано характеризовать само течение события, или - лишь оставляемый им отпечаток, или - все же она есть мера некоей природы, или - лишь внесистемный «шлейф» подобно само собой знанию. Однако если последовать присущему нам пониманию, то разомкнутость явно достаточна и для исполнения любой из ролей, упомянутой в приводимом перечне, то есть важно, что ей доступно представлять собой любую возможную форму готовности содержания мира к внесению в него порядковой новации. А какой именно потенциал позволит реализацию посредством внесения подобной новации - не столь уж и важно.

Далее нам следует принять на себя риск заявления оценки, что познанию все же доводится знать разомкнутость, но странным образом не признавать существенного смысла за ее констатацией. Хотя одновременно познанию дано признавать значимость и как такового «прямого» анализа последствий выхода внешнего поступления на некую форму разомкнутости, в чем ему странным образом свойственно пренебречь оценкой, какие именно порядковые новации дано определять такого рода форме разомкнутости. Иными словами, пусть не названной по имени, но разомкнутости дано знать и некое осознание, но одновременно это осознание предполагает установление лишь «в отрыве» от неизбежного для всякого содержания мира порядкового начала. То есть - условию «разомкнутости» дано обращаться и нечто «выпадающим» элементом той общей схемы связей детализации, что присуща содержанию мира. Но если не ограничивать себя существующей практикой, то разомкнутости дано занять положение нечто «существенной контрпозиции» того ареала, что окружает позицию детализации, или - ей дано показать, насколько позиция детализации востребована или укоренена в как таковых объемлющих ее средах размещения. То есть если древним римлянам и оставался неизвестным принцип громоотвода, то их опыт не содержал и представления о таком важном качестве металла, как свойство эффективной линейной или дистанционной проводимости.

Тем не менее, в тех формах обустройства предметной области, где условию разомкнутости дано ожидать признание источником «перспективной» комбинации, в частности, в модели химических свойств, там такому условию дано обращаться и своего рода «природой» характеристики сродства. То есть определение квалификаций разомкнутости тем более приветствуется теми формами познания, где концепции и модели обнаруживают и направленность на констатацию такой специфики, как условия или характеристики сродства. Или - разомкнутость хотя бы и инкогнито, но образует часть содержания любого из представлений, где относительно явления или типизирующей разновидности нормы и предполагается построение «кодифицирующей» или каталогизирующей системы квалификаций.

Огл. «Модульные» модели и аттрактор «собранное - разобранное»

Если признать уместность следования одной вряд ли проницательной оценке, то не следует ожидать сложности и от такой формы детализации, чем доводится предстать проблематике характера готовности «собранное - разобранное». Действительно, современный модульный дом еще не начат постройкой, но полный комплект блоков уже допускает доставку на площадку строительства. Казалось бы, в отношении порядков «сборка - разборка» ничто так не оправдано, как идея «святой простоты», если сюда не вмешивалась бы проблематика обратимости химических реакций или однонаправленного характера тренда выхода бабочки из куколки при прямой невозможности реализации такого акта в обратном направлении. Пожалуй, даже на уровне «наивного» представления познанию дано обнаружить понимание специфики тех «модулей», что допускают построение из неких «элементов сборки», но какую именно природу следует отождествлять процессу или событию «сборки», познание как бы не поспешает с определением.

Тогда дабы определиться в сути «внешне незаметной» сложности «модульной» схемы, нам не найти лучшей возможности, нежели рассмотрение предмета «вещи-как-самой-по-себе». Так, с одной стороны, данная схема исполняет функцию не более чем эталонного порядка соотнесения, где, как бы оно не напоминало тавтологию, источнику идентичности дано обнаружить качества источника идентичности. Однако, с другой стороны, «вещи», но теперь уже с позиций возможности «проникновения» в ее отношения не дано представлять собой какую-либо «потустороннюю» реальность, если нам доводится знать за «вещью» возможность ее образования как комбинации или продукта синтеза, предполагающих использование частей или ресурсов. Тогда та же вещь обретает и возможность обращения «интегралом» или «потомком» прочих вещей, что позволяет ее обращение частично «предполагающей прояснение». И если эта картина, как в случае целого ряда артефактов, принимала бы и форму двунаправленной, где некая реальность позволяла бы многократное образование и обратное разложение на компоненты, то одно это - на условиях элементарной детализации, - и позволяло бы «полное познание» отдельных форм или «уровней» конституции такой реальности. Но поскольку такое возможно далеко не всегда, то и знанию условий, факторов или посылок синтеза не дано вознаграждать нас и знанием специфики продукта синтеза.

Особенностям действительности, описанным в развернутой здесь картине, дано предопределять становление и некоей новой, но пока характерно не рефлексивной составляющей картины мира в виде следующей формы простой детализации - идеи неприводимости продукта или даже хода синтеза к условиям простой комбинации. Причем на практике источником такой идеи порой дано послужить даже кулинарии, где различие в искусстве кулинара уже позволяет приготовление с тем же набором продуктов равно же блюд, далеко не одинаковых по вкусовым качествам. То есть права «полноправной позиции» детализации и обретают условия в известном отношении «загадки» синтеза, когда отношения «части - целое» допускают для себя возможность обретения множества разновидностей, причем предполагающих и подмножества в виде специфических форм реализации для тех или иных экземпляров. Или, в том числе, опыту простой детализации дано предполагать обращение и опытом «детализации формирования», где тем же условиям, специфике порядка и эффекту формирования доводится формировать и свой особенный ряд элементов детализации процессно-процедурного свойства.

Огл. Идеи разнообразия связей и разнообразия порядков связи

Идеям вряд ли особо сложного углубления в предмет порядка или характера эффекта, присущего или порождаемого событием формирования дано предполагать и форму развития в виде становление представления о моменте запуска и завершения процесса, что также доводится сопровождать идеям характера обстоятельств, сопровождающих эти моменты. Более того, своего рода аналогией становления представлений о событии формирования дано предстать комплексу представлений об условии «дистанционности», когда или оратора отделяет от слушателя значительное расстояние или специфике некоей картины дано заключаться в размещении на удалении от зрителя. А далее такого рода «дистанции» дано порождать и то понимание организации мира, когда миру доводится знать не только лишь формы «плотной» организации, но равно и формы «неплотной» или нечто же «разнесенной» организации, где невозможности прямого контакта доводится обращаться реалиями опосредованной или косвенной зависимости.

Отсюда порядкам связи и дано предполагать возможность их осознания «в динамике», когда видимому издалека дано обнаружить и несколько иной облик в случае рассмотрения вблизи. Такого рода эффект, «реализация связи в динамике» также доступен для порождения то и всего лишь казусом введения в соприкосновение, например, в случае помещения карбида в воду, одно время так и применяемого для питания сварочных горелок. Или здесь же показателен пример и родства языков, когда принадлежащие к одной угорской группе северяне и мадьяры легко понимают друг друга. Собственно отсюда познанию и дано прирастать картиной фрагмента мира тогда уже как местобытия связей; здесь посредством «просто» воссоединения идей голоса, звука и слуха совершается и становление физической акустики как совокупного представления об излучателях, средах распространения колебаний и средствах их фиксации.

С позиций «осознания в динамике» не только полезные ископаемые или дальние звезды, о чем мы пока не знаем, но и не собранные лесные ягоды и образуют реальность, где существуют или предполагаются некие связи, что далее ожидают уточнение в качестве связей или даже преобразование в иные формы связей. Отсюда и фрагменту мира доводится знать отождествление не только лишь как наполненному «существенным» содержанием, но и как реализующему порядок связей такого содержания, откуда ему дано обрести и свойство открытости тому переустройству, что позволит придание нового функционала и само собой данному содержанию. Или - позицию детализации тогда и ожидает отождествление не просто как всего лишь сущности, но и как нечто «точки замыкания» тех связей, что одним лишь их изменением и позволяют изменение «веса» этого содержания в некоем окружении. Фактически из идеи «связей» и образуется такая форма детализирующего представления, как идея своего рода «симбиоза» позиции детализации и характерным образом воспринимающего его окружения.

А далее представление о «сродстве к перспективности» обращается источником идей и различного рода рядов, что позволяют упорядочение различных форм восприятия содержания тогда уже в совмещении с тем или иным окружением. То есть от идеи просто «существования» познание и обращается к идее сосуществования, заключая в нее смысл различных форм сосуществования, когда реальности «дано существовать» то всего лишь благодаря окружению, и когда ей дано существовать и как-то «относительно автономно» во множестве форм окружения. Или - некоей реальности тогда дано ожидать осознание в значении или как источнику сильного влияния на некое окружение, или, напротив, в значении фактически несущественного для данного окружения. Наконец, здесь элемент содержания также позволит понимание и в значении «гармоничного» по отношению окружения, или, напротив, отмеченного дисгармонией с вмещающим окружением. А тогда по итогам такого переопределения элемент содержания и позволит отождествление как способствующий, препятствующий или характерно нейтральный в отношении становления в его окружении и некоей функции или способности. То есть через идею «формирования комплекса связей» элементу содержания и дано предполагать то новое приращение содержания, что будет обращаться отождествлением такого элемента или как «со-телеологичного» или как-то иначе комплементарного к вмещающему окружению.

Огл. Задание мира факторов в его «свободном» параллелизме

Если, положим, рассмотреть простой случай трения, то здесь что изменению шероховатости, по сути - формы трущихся поверхностей, что - величины силы прижима дано порождать равный по величине эффект увеличения силы трения. Равно и написание текста - здесь и важности темы, и ясности изложения - и тому, и другому дано составлять собой источник интересности текста; то есть действительности равно же присущ и такой формат, как способность факторов различной природы одинаково предполагать и усиление, и ослабление эффекта. Причем что важно, подобные факторы нередко обнаруживают едва ли не полностью противоположную природу - от физической специфики и вплоть и до отличий идеального свойства.

Но самое интересное, что функциональная идентичность разноприродных факторов находит продолжение и в таком представлении, как подстановка факторов, чему дано исходить из возможности их практически равнозначного замещения. В частности, в практической электроэнергетике в большей мере имеет место представление о «доставке мощности», но не о как таковой электрической специфике распространения поля или его носителей. Так и самой «идее» электричества когда-то в ходе развития физики дано было претерпеть изменение из реализации посредством картины фактически «анонимной» или бесприродной сущности «заряд» равно и в картину движения или концентрации электронов или положительных зарядов. Таким образом, архитектура фрагмента мира и присущей ему детализации позволит фокусировку представления теперь и на решении задачи выделения среза, вслед за которым возможно выделение и нечто «теневого» среза тогда и с несколько иной формой фактуры. Также если рассматривать действительность языка, то не обойтись без подразделения на «план выражения» и «план содержания», а произведениям искусства дано допускать описание посредством разделения на сюжетную идею и технику рисунка, литературе - разделение на фабулу и сюжет, сооружениям - на чисто математические «эпюры» распределения нагрузки и материально конкретные «технические» модули.

Конечно, идеи подобного параллелизма несколько менее свойственны наивному опыту, но и здесь, положим, сугубо рыболовные представления о «клеве» обращаются и идеями раздельного влияния таких факторов, как время суток, погодные условия, сезон и, более того, характер течения в водоеме. То есть даже условно «практика», а, тем более, опыт развития науки и техники, даже безо всякой рефлексии вынуждают мышление к неизбежной селекции факторов, а, отсюда, - синтезу представлений, предполагающих наложение на нечто специфические «срезы». Конечно, здесь на уровне анализа еще дорефлексивной детализации нам не подобает углубляться в те или иные идеи корреляции такого рода срезов, явно прибегающие к сложной рефлексии, но, тем не менее, в том, что срезы «реальны» познанию дано убедиться и без обращения к развитой рефлексии.

Другое дело, что едва лишь осознав идею данности среза, познание и поспешает с точным определением его позиционирования, что не всегда возможно, тем более, если не покидать почвы наивного или элементарного опыта. Но здесь если забежать вперед, то возможен выход на след идеи и своего рода «элиминации» срезов, когда физика предпринимает попытки приведения картины мира к картине взаимодействия предельно малых элементов микромира, признавая тем самым то и своего рода «несостоятельность» иных срезов. Но здесь физике просто не дано осознать идею такой простой аналогии, что мир образов повествования - это далеко не мир всего лишь смысловых начал элементов словарного корпуса. Но в отношении таких обстоятельств тогда уже потребностям практики нередко дано вынуждать к «мышлению срезами» тогда и на условиях «практической изоляции» различных срезов; так, новость об улучшении состояния экономики может порождать рост курса акций даже компаний, переживающих в настоящий момент нелегкий период истории.

Модель «срезов» должным образом еще не обкатана и на уровне теоретических представлений, и, тем более, их комбинирование и соизмерение сохраняет определенную сложность и для элементарного опыта. Тем не менее, присущая подобной ситуации невозможность разумного упорядочения все же не обращает и саму мысль о реальности среза равно же и в некий «сюрреализм». Факторному срезу потому и доводится занять положение эффективно значимой позиции или формы детализации, что он равно предполагает появление и такой возможности, как создание полей простой комбинаторики тех или иных однородных элементов общей картины многообразных обстоятельств. То есть реальность факторного среза уже достаточна для ее признания «отчасти возвратной», хотя, при этом, и сохраняющей специфику элементарной, просто - уже «само собой» позволяющей сравнение «того же с тем же», а не с чем-либо иным. Собственно возможности сравнения лишь исключительно внутри «такого же» характерно дано отличать и как таковое элементарное осознание.

Огл. Идея «качества экспертизы» - первоидея наивной модели познания

Среди поистине широкого среза общества мы вряд ли обнаружим кого-либо, не осознающего подразделения носителей опыта на «знатоков», «неопытных» и «малоопытных». Далее естественным продолжением подобного разделения дано предстать идее достаточности оценки - представлению о специфике «уровня» обстоятельного, легковесного или поверхностного суждения по отношению некоего предмета. Более того, такой последовательности дано найти продолжение и в разделении качества опыта на такие характерные позиции, - или это «опыт работы», или - «творческой деятельности», изобретательства, опыт поиска, или, быть может, опыт самостоятельной работы или работы в условиях надзора. Более того, подобное осознание не исключает его дополнения идеей и не более чем экстенсивного «объема» опыта - или это опыт использования широкого круга определенных предметов или, напротив, узкого спектра специфических устройств; сюда возможно отнесение и той формы различения опыта, что предполагает понимание в технике как различение «по условиям эксплуатации». То есть, даже оставаясь простым и неразвитым, представление о характере опыта уже влечет за собой круг идей касающихся широкого спектра элементов детализации опыта, хотя, конечно же, подобные представления еще не обретают концептуальной завершенности, но, тем не менее, они реальны на уровне хотя бы подсознания или при представлении посредством событийной картины.

Далее всякого рода предметная наука, хотя и не в ее правилах вести исследование предмета концептуально оформленного построения теории познания собственно внутри себя, также склонна обращаться к формулировке принципов различения научно состоятельных свидетельств и свидетельств на уровне практической деятельности или приложения здравого смысла. По существу, для предметного направления науки очевидным признаком «научной достаточности» свидетельства и обращается «логика» теоретической схемы, а с ней - и воспроизводство «селективно достаточной» методологии эксперимента. Причем следование логике «теоретической схемы» не обязательно предполагает признание обеспечивающим достоверность «в последней инстанции», подтверждением чему и правомерно признание смены «научных парадигм» в естествознании. Здесь подобному «следованию логике» иной раз дано обнаружить и карикатурные черты, пример чего и показывает постановка в лингвистике проблемы «описания языка на языке».

Но все же важно, что наука в отличие от прямой практики при определении качества экспертизы предполагает использование не объемно-экстенсивных или вертикально-подвижных критериев, но критериев, тогда уже следующих из «логики» или природы предмета, что, тем не менее, окончательно не избавляет от ошибки, но все же существенно уменьшает ее вероятность. Тем не менее, и объемно-разверточный метод понимания опыта в пределах пока что недостаточно систематической «прямой» практики также обеспечивает и характерную эффективность, хотя бы и в части исключения явных иллюзий или зыбких гипотез. Другое дело, здесь равно же важно, что все подобного рода идеи «качества экспертизы» все же не восходят к какой-либо вероятной теории качества экспертизы, предполагая выработку лишь посредством метода проб и ошибок, то есть посредством спонтанного отбора на началах добавления или исключения позиций детализации.

Тогда по отношению присущих им представлений о «качестве экспертизы», и прямая практика, и наука все же сохранят специфику то и не более чем «наивного» опыта, что и формулирует подобные идеи лишь способом подбора и задания простой классификации позиций детализации. Забегая вперед, можно сказать, что наука, положим, не знает такого метода, как метод «исчерпания объема предположений» относительно комплекса специфики явления, и поэтому в методологической основе также носит характер «тяготеющей к» наивности. Тем не менее, фактически просто «суммирование» некоторой выделенной детализации уже позволяет познанию формирование равно же и существенно «продвинутых» критериев качества экспертизы, где принцип, заложенный в некоторой идее, все же не избегает поверки, можно допустить, или по условиям известной изощренности опыта, или - по основаниям достаточности, задаваемым посредством принципа «методологической чистоты». Тем не менее, пока еще и картине «изощренности опыта», и, равно же, принципу «методологической чистоты» все же доводится наследовать специфику лишь комплексов детализации, все еще не знающих упорядочения на каком-либо спекулятивном уровне.

Огл. Форматы детализации с позиций безрефлексного определения

Подобающую обоснованность также дано обнаружить и невозможности отождествления рефлексивной природы той недвусмысленно «прозрачной» идее, что беспорядочное «сваливание в кучу» различных форм и позиций детализации вряд ли предполагает признание рациональным. То есть, какое бы многообразие не довелось бы обнаружить некоторой картине детализации, все равно здесь не исключено отождествление тех или иных позиций этой картины как проявляющих все признаки или же «агрегатов», или гомогенных форм, или, скажем, простых комбинаций. Другое дело, что любопытно определить, что именно подобного рода «простой» систематике и доводится различать в значении типологически «старших» но вместе с тем и просто «достаточных» форм детализации? Как именно не более чем способности «видения» дано закрепляться в роли построителя, естественно, пока еще рефлексивно «не приведенного» порядка группирования элементов детализации?

Или - чему именно в представлении своего рода «простого наблюдения» действительности и дано допускать выделение как «очевидной» типологии такого рода «доступных наблюдению» позиций? Здесь если последовать присущему нам пониманию, то, с такой точки зрения, свое подобающее место дано занять четырем следующим градациям «старших разрядов» детализации - конкреции «чистых отношений», ансамблевой архитектуре, типологическим и заместительно-подстановочным усреднениям и феноменально-эмпирическим отдельным проявлениям.

А далее в значении «чистых форм» отношений и правомерно обособление всего того, что на взгляд наивной практики синтеза представлений и позволяет отождествление как безусловные «результаты редукции». В частности, в подобном качестве уже возможно признание тех же силы и энергии, а равно и «электричества», как и всех образующих последнее «токов» и «напряжений». Или, иными словами, в наивном понимании всякое нечто, не составляющее собой источника прямого чувственного отклика, уже позволит обращение и нечто «очевидным» результатом редукции. Здесь же очевидным развитием подобного понимания равно правомерно признание и картины как бы «неявной» детализации, идеи в известном отношении «потусторонних» сил, но здесь же и сил рационально удостоверяемого происхождения.

Другому имени, «ансамблевые архитектуры» тогда доводится обозначить нечто типологическое обобщение любых форм детализации, относящихся к миру комбинаторики, по существу - различного рода опции математических представлений. Здесь своего рода «почву», достаточную для становления такого рода наивных идей довелось образовать представлению, что «математики привыкли иметь дело с такой наукой, где объект создается умом ученого или, по крайней мере, конкретные явления не вмешиваются в исследования». Или - такого рода форма детализации уже не иначе, как странного свойства продукт совмещения что «полета воображения», что, равным образом - рационального развития того же воображения. К данной типологической градации дано принадлежать любой такой позиции детализации, что каким-либо образом подлежит или организует комбинации, образуя тем самым некие особенные «производные» позиции детализации.

Если попытаться воспроизвести то понимание, что столь характерно наивному опыту, то очевидными кандидатами в экземпляры типологической группы «заместительно-подстановочных усреднений» подобает предстать таким формам как типажи (для человека - социальный, региональный или психологический типаж) или условностям ситуативного типа (попутчик). Равно принадлежность числу экземпляров данной группы дано обнаружить концептам «группирующих» типов, наподобие таких ассоциаций как «предметы обихода» или «инструменты». Или - как таковой «идее группы», что не исключает ее осознания равно и в наивном опыте, дано означать выделение нечто условности «заместительного» элемента детализации, когда «членами группы» доводится предстать тем или иным характерным экземплярам, наподобие отдельного индивида, живого существа, формы неживой природы или же артефакта. Скорее всего, и научную систематику, если толковать ее как не более чем возможность разделения на «физическое», «химическое» и «биологическое» равно подобает расценивать как одну из возможных форм «заместительного» усреднения.

Наконец, для наивного опыта нет ничего более естественного, нежели выделение в отдельную типологию и различного рода доступного ему «прямо данного», из чего он и образует группу «феноменально-эмпирических отдельных проявлений». Конечно, изначально это сама собой группа чувственно «прямых» данностей, но далее и «неизвестные чувству», но как-то «находящие» выражение в чувстве данности также обретают возможность постановки в тот же самый ряд. Например, те эффекты, что не позволяют регистрацию посредством органов чувств, тогда уже вносятся в этот ряд как доступные для приборной фиксации. Точно так же и всему отсутствующему в открытой природе, но позволяющему искусственный синтез равно дано ожидать отнесения к той же самой типологической группе. Или квалификация как «феноменальной отдельности» - она и квалификация в значении нечто, чему доводится обнаружить качество пригодности для той или иной условно «механической» комбинации.

То есть - познанию не миновать и прохождения того пути развития, когда на уровне «непосредственной» практики той же детализации и доводится обращаться обретением «интегрирующих» форм и структур группообразования, и подобную перспективу с неизбежностью способно порождать лишь простейшее «видение» все еще без инициации какой бы то ни было «сложной» рефлексии. Миру даже в отношении комплекса представлений «прямой» практики дано задавать перспективу обретения форм «почти что» обработанного рефлексией, но только тем отличающихся от подлинно рефлексии, что здесь группы и общности предполагают построение как образуемые не посредством осмысленной систематики, но пока лишь исходя из условий «открытости» обозрению. То есть различные «возможности обозрения» в их функции специфических форм отношений познания и находят здесь продолжение в выделении позиций детализации как тем или иным образом подверженных таким «простым» отношениями познания.

Огл. Маркер «охвата» - распределение по условию «прогресса» познания

Специфика прямого опыта такова, что ему доводится включать в себя и особенные формы его условной «историографии», что обеспечивает такому опыту образование наивной картины прогресса познания. Иными словами, прямой опыт, не подозревая ни о каком противопоставлении «известного», положим, лишь «ожидающему» познания, уже предпринимает описание шагов познания, с их представлением как исторических этапов или фрагментов повествовательного полотна такого рода «хода истории». При этом наивному опыту не свойственно пренебрегать оценкой как бы «объема» познания, наделяя состоявшееся познание признаками объема предъявленных им достижений. И, опять же, подобные представления определенно предполагают построение лишь посредством «прямых», но никогда не спекулятивно изощренных способов извлечения; им доводится не более чем «фиксировать» нечто «видимое» из «непосредственно» доступного пониманию исторического материала.

Или наивное понимание, не принимая во внимание требования спекулятивной добротности, приемлет возможность выделения в качестве позиций детализации и нечто «отдельных элементов» эмпирики, относя сюда все, что допускает отождествление «в значении» эмпирики. В том числе, в данную группу возможно включение и второй природы, и, здесь же, теоретических концептов в их значении оторванных от интегральной модели мира характерно «отдельных» теоретических положений. По сути, единственным элементом критического восприятия, что дано обнаружить подобному представлению, здесь доводится предстать лишь условной квалификации по значимости, отделению «существенных» достижений от «скромных шагов» или как бы «почти что» само собой «очевидных находок».

Отсюда решения познания и удостаиваются оценки пока лишь не в качестве событий проникновения в суть вещей, но - лишь как нечто акты «озарения» или своего рода состояния «просветления», специфичные в их прагматике, даже, положим, в условной «методологической» прагматике. В подобном освещении решения познания ожидает признание как создающие как бы «все еще» не «непротиворечивую» картину действительности, хотя и обнаруживающие способность создания в известном отношении не более чем «достаточной» формы такого рода картины. А тогда множество элементов такой «достаточно непротиворечивой» картины будет предполагать обращение равно же началом и нечто «объемного пула», своего рода актуальной для определенного исторического этапа характеристики познания как обнаруживающего некий объем способности проникновения в отношения действительности. Отсюда развитие познания и позволит признание в значении процесса наращивания и отбрасывания части объема тех или иных «отдельных сведений» - наращивания за счет возрастание ресурса позиций детализации и отбрасывания за счет рационализации схем посредством приведения к универсальности. Но даже и приведению к универсальности здесь все еще дано предполагать лишь казуалистическую трактовку, не более чем признание такого рода форм за нечто «когнитивный стандарт», выверенный лишь в пределах некоего направления познания, задаваемого спецификой «приоритета», чем дано обладать тому или иному предмету.

Из комплекса представлений познания о себе, остающихся сугубо детализацией равно же следует и представление о познании как об организованной в исторический ряд динамике его объема, чему дано обретать формы пока что не интегрально осмысленного осознания, но - только лишь практически «более перспективного» осознания. Тем самым познание и обретет представление в картине подобной истории как порождение телеологии «власти человека над природой». Причем при построении данного ряда также дано иметь место и выделению фактора «детерминизма», когда что-либо позволит признание как подлежащее детерминистической квалификации, а что-либо - как выпадающее из ее «области ведения». И, опять же, критерием наличия такого «детерминизма» здесь равно дано предстать представлению о достаточности решений познания для наделения человека нечто экзистенциально существенным объемом возможностей.

Огл. Различение выделения полностью нового от изменения известного

Наконец, тривиальный опыт достаточен и для осознания мысли, что наряду с образованием контингентов и групп чего-либо ранее неизвестного познанию подобает уделить внимание и переосмыслению известного. Причем и здесь вряд ли уйти от понимания, что отдельные решения позволят отождествление как принятые раз и навсегда, когда другие ожидает перспектива прохождения чуть ли и не нескольких стадий вероятной ревизии.

Тогда если обратиться к попытке оценки характера такого рода ревизии, то правомерно предположение возможности и таких источников или причин пересмотра - эмпирические находки, достижения спекулятивно-теоретической реконструкции в компании с техническим изобретательством и биологической селекцией. Кроме того, здесь не следует пренебречь и той существенной возможностью, когда одновременно углубление теоретических схем и развитие в широком смысле экспериментальных практик обнаружат способность взаимного стимулирования, что не ускользнет и от внимания элементарного наблюдения. То есть - и простому наблюдению доводится обнаружить возможности осознания теперь уже и действительности «осознания форм реальности, закрытых от простой экспериментальной фиксации». Хотя, конечно же, это осознание будет ограничено тем, что ему не удастся постичь того важного положения, что «всякий структурно особенный порядок прямо подразумевает и характерную для него механику».

Кроме того, некоему последующему развитию «простых схем» осознания доведется породить и представление о разделении общего пространства натурного эксперимента на не подлежащие девальвации «нетленные» квалификации и представления, так или иначе ожидающие дополнения, расширения или неизбежной ревизии. Отсюда и философия, как бы «не углубляясь» в предмет, также обратит внимание на необходимость построения теории, признающей «все грани в природе условными, относительными подвижными, выражающими приближение нашего ума к познанию материи». Однако следует заметить, что фундамент подобного представления никоим образом не дано составить то и хоть сколько-нибудь основательной рефлексии. Напротив, некоей иной точке зрения, собственно и сводящейся к отрицанию хотя бы какой-либо девальвации представлений, будет дано определить решения познания не как функциональные маркеры, достаточные для неких потребностей «погружения» в отношения действительности, но не более чем символами или условными знаками. То есть познание разным образом с разных сторон и в лице характерно особенных совершающих его операторов и позволит осознание как специфическим образом полное тогда уже по отношению предмета познания, что составит собой тогда же и еще одну новую форму позиций детализации.

Или познанию даже не достигшему высот его развития уже дано видеть себя как различным образом социально полезному. С одной стороны, ему доступна констатация факта, что возможности господства над природой предопределяет знание ее «объективных законов». С другой стороны, господство над природой допускает признание равно и «подтверждением» правильности познания. А далее полезность познания также без особенного углубления в связи действительности будет предполагать углубление и в различные присущие ей «ипостаси». Это, с одной стороны, такая форма полезности, как возможность диверсификации представлений, расширение их «круга», а также функционал прогностической полезности - возможность предсказания порядка протекания явлений, пока что исключающих возможность эффективного вмешательства. Наконец, это и полезность, предполагающая оптимизацию - что природных явлений, что деятельности человека, как дающих либо больший или «более актуальный» эффект или как предполагающих уменьшение расхода ресурса. Наконец, это и описательная полезность, связанная с развитием создаваемой познанием картины мира тогда уже как более насыщенной и, помимо того, наделенной и большим совершенством в представлении присущих миру порядков и связей. Здесь отсутствие должного развития спекуляции и порождает своего рода «соревновательную схему» упорядочения форм подобной полезности, когда «качество важнейшей ценности непременно предполагает отождествление непосредственно с прогностической полезностью продукта познания».

Более того, «простое» познание, не покидая своей наивной парадигмы, преуспевает в задании продуктам познания и нечто же «ролевого» функционала, что открывает возможность каталогизации результатов познания. Здесь важно, что при посредстве такого рода осознания и обнаруживает себя казус переноса ролевого функционала от продукта познания тогда и на специфику предмета познания, что обращается выделением таких позиций подобных каталогов, как формы потенциальности, формы лонообразования или формы вмещающих топологий, и, наконец, формы концентрических позиций предметных начал. В последнем случае имеет место зарождение представления и о нечто релятивности присутствия или релятивности задания некоего предмета. А в целом специфика открытости предмета познания для каталогизации порождает идею и некоей следующей формы функтора детализации.

Следующая глава: Самоорганизация познания как продукт развития абстракции