Синтез теории познания
в границах ее «общего контура»

Сложно предполагать реальность такой формы представлений познания, что не располагали бы тем или иным уровнем достаточности. Если же сам факт достаточности представлений познания расценивать как эпистемологическую проблему, то в рамках постановки подобной проблемы уместна постановка и частного вопроса о реалиях прямой результативности познания. То есть - это вопрос о том, возможны ли такого рода результаты познания, которым дано знать и нечто «прямое» применение или применение при совершении поступков, не принадлежащих деятельности познания, но прямо определяющих действия, обращенные на объекты внешнего мира. Хотя такая постановка вопроса вполне очевидна, но она все же требует представления и некоего «сопутствующего» пояснения, - для носителя познания также и проблемы, порождаемые его собственным телом - это и проблемы «внешнего мира». Определенность в самой постановке вопроса и расширение ее сопутствующим дополнением и позволяют нам непосредственно переход к попытке определения такого предмета как «прямая результативность» познания.

Если последовать здесь «рекомендациям» присущей нам интуиции, то наилучший путь поиска решения поставленной задачи - исследование кладовых собственного опыта на предмет, какие решения и представления наш опыт признает и формами «прямой» результативности познания. В нашем во многом наивном опыте такие решения - заключения о мерах объема или состояниях исчерпания эффекта, - или суждения, посредством которых мы сознаем такие существенные показатели, как характеристики даты, объема, координаты или уровня температуры. Но этот ряд все же не исчерпывает и полный список решений - «прямых» результатов познания, чему принадлежат и квалифицирующие характеристики материальной формации относительно любого условия ее становления, начиная условиями состава и свойств и заканчивая «условием природы» всякого из свойств, все равно, принадлежащих числу актуальных, потенциальных или даже безвозвратно утраченных разновидностей свойств. Еще одна форма «прямого» результата познания - квалификация, означающая нечто «депотенциирование потенциально возможного», проще - идея воспроизводства артефакта, или того, что исключает бытование вне наличия искусственной среды или среды «второй природы». Равно «прямой» результат познания - это и «информационный результат простого рода». Это свидетельства, исполняющие функцию «навигаторов», например, элементы рельефа, отмеченные на географических картах. Еще один «прямой» результат познания - равно и спекулятивные выводы абстрактных теорий, например, доказательно определяемые зависимости, предопределяющие отношения, находящие применение в том или ином масштабировании и структурировании.

Здесь если позволить себе такую вольность, как ограничение разнообразия форм знания допускающего прямое применение лишь очерченным выше разнообразием, то следом возможна постановка и ряда иного рода вопросов - природы, характера генезиса и систематики такого рода представлений познания. Если же задаться целью придания большей точности постановке проблемы, то такую задачу можно расценивать как поиск ответа на вопрос, какие именно организация и порядок действия формируются в интенциональной среде носителя представлений под воздействием тех результатов познания, что допускают отождествление как достаточные для «прямого приложения».

Огл. Детализация - средство и способ адресации к содержанию мира

Надлежащее начало нашего анализа влияния представлений познания, достаточных для прямого приложения в порядке ведения деятельности это принятие допущения, что неотъемлемую специфику любой из форм содержания мира, доступной вовлечению в совершение поступка, образует, в том числе, и присущее такому содержанию качество детализации. Любое представление, что означает задание либо прямого адреса, либо служит средством нормализации также обнаруживает и такую специфику как содержание или функционал в виде геометрической формы, правильности, состава, комплементарности к контрагентам, бытования в качестве излучателя или поглотителя и т.п. То есть адекватности поступка, совершаемого в отношении такого «что-либо» равно дано следовать не только из его выделения на положении отдельного объекта, но и из знания характера детализации, вне которого нередко невозможна адекватная реализация актов воздействия или взаимодействия. Если это так, то - что именно определяет, с одной стороны, реальность детализации, и, с другой, ее существенные условия? Дано ли нечто бытующему располагать любым образом лишь уникальными свойствами, или - полный объем отличающих его свойств это равно и формы, знающие за собой возможность тиражирования или повторения не только здесь, но и на «иных носителях»?

Однако тут наша интуиция торопится с подсказкой, что на последний вопрос вряд ли возможен однозначный ответ, хотя, быть может, не исключена и «основная версия» такого ответа. То есть - более вероятна реальность тех форм содержания мира, что при наличии свойств, разделяемых с другими видами содержания, равно способны проявить и некие «собственные» свойства, не предполагающие повторения в ином содержании. Так, если что-либо можно расценивать как оптимум или экстремум, то возможны и формы сходной природы, в которых содержание, достигшее оптимума в таком что-либо, в нечто ином уже дано посредством и характерно «рыхлой» консистенции. Причем помимо той части форм обретения неповторимости, что означают обретение предельности, возможны и иные формы воспроизводства неповторимости, например, порождаемые «прихотливостью облика». Тем не менее, явное большинство форм содержания мира все же отличает преобладание в составе приданного им комплекса свойства не иначе как «тиражируемых» составляющих, когда «неповторимым отличиям» все же дано составить и характерное меньшинство. Причем, что важно, «неповторимым отличиям» дано знать и такой порядок формирования, когда, в связях непосредственно обладателя, им подобает строиться лишь на основе «тиражируемых» специфик, но никоим образом не наоборот.

Посредством высказанных здесь вряд ли замысловатых суждений нам фактически довелось определить концепцию двух «больших классов» свойств содержания мира, а далее мы позволим себе выбор такого направления анализа как расширение представлений о характере детализации. Но в реальном прогрессе познания расширение представлений о характере детализации - равно образование рядов подобия, когда многообразное содержание мира обретает его осознание как не исключающего относительное или частичное замещение одного содержания другим. Более того, в подобном ряду и недвусмысленное отсутствие подобия также будет ожидать приведение к состоянию «выпадения из ряда» подобия. А далее, познанию в случае углубления в направлении приведения к «рядам уподобления» не избежать и приведения к «широким началам» условной присущей миру «общей возможности» или общего пространства уподобления. То есть детализация все же это никоим образом не сопоставление с «однократным» событием фиксации отдельной специфики, но, напротив, это отдельные представления или их комбинация, явно указывающие на неизбежную реинтеграцию всякого выделения специфики тогда уже как допускающей воспроизводство в некоем многообразии содержания мира. Кроме того, детализация - это и объем представлений о «пределах детализации», то есть определение позиций «обрыва» или завершения подобного рода регулярных рядов, например, в образовании экстремумов. И одновременно если для некоторого актуального состояния прогресса познания некая специфика не позволит ее включения ни в один ряд подобия, то здесь будет начат поиск тех вероятных сходств, что могут составить с этой спецификой теперь и некоторый особенный ряд подобия.

Но и протекающий в познании процесс детализации вряд ли подобает расценивать как «простой и легкий»; например, возможен случай, когда возможно выделение и такого отдельного объекта, для которого не так просто задать его типологический ряд. Хотя здесь не исключена и ситуация как бы «однобокого видения» такой реалии, но равно возможны и те обстоятельства, когда некий объект не исключает и явной дезагрегации с любой из известных на данный момент форм типизации. То есть это может произойти в случае, когда все известные химические элементы - это стабильные формы, и лишь один химический элементы «уран» - это и странного рода нестабильная формация.

Но если детализации через распределение свойств и специфик объекта по их типологическим рядам и дано состояться, то и непосредственно объект обращается здесь адресатом задания квалификации теперь и в значении нечто «комплекса» связей принадлежности группе регулярных рядов. На базе же подобного «комплекса» возможно углубление и как таковой схемы задания детализации, когда квалифицирующие характеристики теперь уже «порядка ассоциации» позволят их выделение теперь и в некую особенную типологию. Тем не менее, в смысле детализации как «собственно детализации» важно, что ее начальный уровень «простой» детализации - это и ее фундаментальный уровень, откуда и ее второй теперь уже комплексный уровень как бы «сама» детализация будет стремиться низвести на уровень простой детализации, просто определяя, что таковы «ряды комплексов». Однако если для конституции некоего действующего условия некое многообразие будет справедливо лишь в качестве «развертки», положим, в случае «смещенного центра тяжести» или спектра свечения, то неустранимая в них «структурность» детализации и перенесет само качество субъектов детализации лишь на фрагменты данных форм. То есть если последовать присущему нам пониманию, то формат детализации в специфике характерной квалификации и позволит отождествление как нечто условие, в любом случае «не переступающее» предела ограничения «сверху». Тогда всякая условность, допускающая введение в некую схему в значении «элемента детализации» и составит собой условность, знающую лишь специфику «принадлежности ряду», даже допускай такой ряд обращение «множеством мощностью единица». Но если некоей условности дано допускать квалификацию в значении нечто «воссоединения», то с этим она уже утрачивает свой статус объекта познания в качестве учитываемой в порядке детализации и потому подлежит учету тогда уже как нечто структурная форма.

Здесь если допустима оценка, что предыдущий анализ вполне достаточен для определения объем особенностей детализации, то по отношению такого комплекса особенностей возможен и поиск не только его особенной рациональности, но задание и такой характеристики как «прямизна» процесса становления картины детализации в ретроспективе становления опыта познания. Все же по отношению прогресса познания источником становления картины детализации надлежит понимать далеко не сам собой простой чувственный опыт. Картина детализации - все же порождение пусть не особо сложной рефлексии, но рефлексии, направленной на дополнение существующих представлений чувственного опыта равно и связями кросс-корреляции регулярных рядов. Или если оценить ту картину, что допускает построение в ретроспективе, то лишь нарастание связей кросс-корреляции регулярных рядов достаточно для инициации вытеснения прямых представлений чувственного опыта из принадлежащего единому процессу познания «интегрального синтеза» условий детализации наполняющего мир содержания. Потому регулярные ряды будут допускать обращение тогда и в нечто «проективное развитие абстракций» (положим, физических характеристик заряд и масса, химическая валентность, биологическая адаптация), по сути, и образующих связи кросс-корреляции регулярных рядов, но - непременно рафинированных на условиях обретения в порядке приложения развитой рефлексии. То есть для познания совершенствование картины детализации - явно прямое подобие онтогенеза насекомых, где вслед за изначальной «куколкой» в формате тривиальных «наработок» чувственного опыта и подобает ожидать появления «бабочки» теперь и в облике построения регулярных рядов пост-абстрактного свойства.

Картина детализации также будет лишена полноты и в случае отказа от анализа задания детализации для счетных и геометрических форм. Скорее всего, и математические абстракции - равно объекты, наделенные собственными элементами состава и следующие присущим им порядкам построения. Или - в «мире величин и симметрии» возможно не только лишь различение «типов неисключительности», но и выделение различного рода форм комбинации и отношений связанности. Но в этом случае нам вряд ли следует обращаться к попытке углубления в такой далекий от простоты предмет, и ограничиться ремаркой, что если предстоит изготовить тело изменяющейся длины на основе плоского шарнира, то необходима четырехзвенная система.

Теперь, поскольку мы каким-то образом уже утвердились в понимании природы детализации, то можно рискнуть и на вынесение оценки, что если ограничиваться лишь само собой детализацией, то из этого будет следовать лишь нечто как бы «не вполне жесткая» практика синтеза интерпретации. То есть детализация «только как» детализация - это способ задания не более чем включений, но никак не метод проективной реконструкции самой возможности бытования объекта. Или детализация - скорее просто коллекция, но ни в каком отношении не схема. То есть задача детализации - лишь представление картины «разнообразия и объема», но - не представление картины связей, что достаточна для определения или задания пропорций или балансов. Для детализации важно задание одного или нескольких простых множеств элементов, но не более того. Если более точно, то детализация - это лишь средство выделения множества элементов, что подлежат отождествлению лишь непременно в значении таких «не распространенных» элементов, что потому и предназначены для построения «структур содержания». Отсюда условной «идеальной задачей» детализации и подобает признать задачу порождения тех специфически частных условий, в чьем содержании невозможно выделение детализации.

Тогда поскольку детализация как «тип задачи» - это тривиальный поиск разнообразия, то в этом она уже не иначе как форма «прямой» результативности познания. Или - детализация и есть выделение и фиксация элементов, для которых принципиальное условие обращенного на них востребования - постановка задачи образования неопределенного «множества» содержания.

Огл. «Ниша размещения» - прямой «партнер» детализации

Отличительная особенность представлений познания, фиксирующих формы детализации - присущая им возможность проективного развития, пусть и на условии «полного исключения» спекуляции; при этом такое развитие приходит к завершению даже при совершении двух-трех шагов. Здесь, в том числе, одна из форм проективного развития детализации - определение для отдельной позиции детализации равно и ниши ее возможного размещения. Иными словами, не только лишь биологическая жизнь, но и любое возможное содержание мира (материальное - так непременно) будет предполагать отождествление как подлежащее размещению лишь в контуре совместимой с ним «экологии», отчего оно также способно знать и комплементарное ему условное подобие «экологической ниши», причем не обязательно неповторимой, но чаще характерно типической.

Реальность условия «ниши», комплементарной той или иной форме детализации также заслуживает своего отдельного анализа, а начать такой анализ куда предпочтительнее с рассмотрения ниш характерно формального порядка. Тогда полезно напомнить, что канат вряд ли стоит пытаться продеть в игольное ушко, а равно и сердечный ритм соответствует далеко не той частоте, что число оборотов двигателя. Равно и фаза состояния вещества - все же это средство презентации не вещества вообще, но вещества как субъекта данных ситуативных рамок, положим, уровня температуры. Также и животной жизни не обойтись без доступа к кислороду, а растительной - к углекислому газу, растворенному в воздухе в крайне низкой концентрации. То есть - примерам сопоставления форм бытования комплементарным им нишам «несть числа», и проблему здесь можно видеть лишь в постановке вопроса о порядке соотнесения позиции детализации и ниши, комплементарной данной позиции. Далее если попытаться обозначить принципы, определяющие порядок соотнесения «позиция детализации - комплементарная ниша» строя суждение на основе существующих представлений познания, то здесь возможно выделение таких начал как «запрашиваемый ресурс» или и картина «среды существования» совместимой с тем или иным типом обретающегося в ней «обитателя». В таком случае река - элемент ландшафта планеты, астероид - самостоятельно передвигающееся тело свободного космоса.

Но здесь куда интереснее то продолжение, что отождествлению позиции детализации ее специфической ниши дано ожидать развития и в представлении о реальности связей «горизонтальной интеграции», по существу, не понимаемых познанием как обнаруживающие существенный смысл. Горизонтальная интеграция - в любом случае основа для задания различного рода форм построения, где каждый такой «горизонт» и есть нечто форма упорядочения, непременно охватывающая как вещественные порядки, так и материальные агрегаты. Так, положим, не идентичны состояния спокойной воды и бурного потока, где в потоке уже «не действует» закон Архимеда; подобным же образом и биологическая среда - место взаимовыгодного существования живых организмов, различных по своему месту в таксономии. Если же посредством осмысления связей горизонтальной интеграции познание все же дозревает до мысли о реальности «теории горизонтов», то с ней проблематику «ниш размещения» и ожидает осознание как «наивной версии» такой теории. Однако пока что имеющие место практики познания все же не признают нужным формулировку какой-либо «концепции горизонтов», замещая отсутствие такого рода представлений на тщательную детализацию специфик всякой наполняющей мир формы.

Тот факт, что познанию в силу ряда причин не столь интересны горизонтальные схемы, никак не отменяет самой их реальности, или - не отменяет их качества объединять собой множество отдельных ниш размещения, формируя тем самым вокруг каждой отдельной позиции детализации и нечто структуру «ареала». Хотя, быть может, «ареалы» все же более любопытны познанию в отсутствие несущих их «горизонтов», когда для каждой позиции детализации возможно указание развернутого комплекса образуемых ею связей ассоциации. Если это так, то формат «ареал» и подобает расценивать как форму детализации «второго порядка», существенную для задания специфики самой позиции детализации или позиции «первого порядка».

Также не подлежит сомнению, что и как таковая ниша размещения - равно и объект детализации равно под углом зрения ее детализации и «как ниши». Так, если некая жидкость - она же и ниша размещения по имени «растворитель», то и перечень совместимых с ней растворяемых веществ - это и характеристика жидкости «как ниши». Равно и место обитания - оно же и среда, достаточная для поддержания жизни тех или иных живых существ, где одни из них успешно выживают в этой среде, когда другие не приспособлены к условиям данной среды.

Тогда нишу можно характеризовать равно и как нечто «достаточный источник» обустройства. То есть - или ниша такова, что в отношении объекта помещения она обеспечивает для него не более чем возможность «существования», или, напротив, ниша благоприятна для развития объекта или иных форм прогресса, а также ее дано отличать и достаточности для проявления объектом той или иной функциональности. Также и нечто «широко» определяемой среде в ее положении комплекса обстоятельств, расцениваемых как «ниша» или дано ограничивать присутствие в ней лишь физическим форматом, или - приветствовать биологическую жизнь, или, наконец, создавать и возможности для становления разумности. Так же «по отношению ниши» и как таковым насельникам допустимо адресовать различное определение, как, например, «реликтовое излучение».

Хотя вне теоретической спекуляции, положим, вне предполагаемой нами концепции «горизонтов», представление о нишах размещения, как и представление об элементах детализации следует понимать не более чем «механическим», однако оно в известной мере все же выходит и «за рамки» подобного рода механицизма. То есть представление о нишах размещения по отношению к представлению о позиции детализации - это «помещение бриллианта в оправу», или - представление о способности такой позиции также к занятию некоего положения в мире. Причем в известной мере условие «ниши» - оно же и условие «становления» позиции детализации, поскольку в определенной мере отсутствие ниши, фактически, это отсутствие позиции детализации. Другое дело, что осознание такого порядка в познании - пока что удел лишь «наивных» концептов.

Огл. Содержание мира в роли вероятного «мигранта»

Если для живого миграция из ниши в нишу - нередко естественная форма бытования, то - этот факт далеко не довод для допущения, что удел «мигранта» - тогда и нечто невозможное для неживой природы. Также и неживая материя подвержена событиям движения, когда подземные воды выходят на поверхность или, напротив, поверхностные просачиваются в почву, вещество - из одной фазы состояния переходит в другую, механическая агрегация - из несущей лишь собственный вес обращается несущей и внешнюю нагрузку. Но в подобном отношении все же более показателен мир артефактов, наполненный средствами совершения или передачи движения. То есть реальность процессов миграции или перемены сочетания налагаемых обстоятельств также определяет становление и такой проблемы философии познания, как проблема идентичности второго рода или проблема идентичности месту привязки. Искусственный фонтан и природный гейзер определенно предполагают одинаковый принцип действия, а искусственный язык эсперанто, несмотря на искусственную природу, не утрачивает природы средства коммуникации, но каким именно образом происходит усвоение познанием условия идентичности искусственного и естественного или, положим, осмысленного повторения стихийно воспроизводимого процесса?

Важный аспект затрагиваемой здесь проблемы кросс-системной идентичности - необходимость для познания не ограничиваться наблюдением единственной картины, но обращаться и практикой организации целого ряда актов познания или обустройства «распределенного» наблюдения. Характерный пример - исследование биологом ареала расселения биологического вида, где при достаточном территориальном размахе ареала единый вид обнаруживает и формы территориально выделенных подвидов. Отсюда наблюдение биологического вида и не принимает формы безразличного наблюдения представителей этого вида в любой из зон занимаемого ареала, но представляет собой обобщение отдельных наблюдений подвидов каждого в своем ареале. Некоторую аналогию можно провести и с наблюдением элементарных частиц уже как частиц различных энергий, химических элементов - как различных по химическому сродству и т.п.

Далее развитию представлений об «идентичности места привязки» дано порождать и такие последствия, как ревизия самоё детализации тогда уже в ее «качестве детализации», когда детализации обращается и нечто «виртуальным» состоянием замкнутым на место привязки, и лишь при замыкании на множество мест привязки - обнаруживая и нечто ее же собственное. Также множеству мест привязки дано обрести и качества картины «миграции» по пространству мест привязки, где всякая фиксированная позиция детализации позволит признание как промежуточная «остановка» на такого рода пути.

Но более важно следующее - всем этим схемам миграции дано допускать представление и о нечто «проводнике», что как бы «организует» путешествие тех или иных форм по пути миграции, где роль проводника, если оценивать субъективную составляющую, доводится принять на себя направлению познания, научной школе или, скажем, традиции научного эксперимента. То есть, по сути, все еще не знающее рефлексии видение мира претерпит обращение из первоначально статически завершенной формы равно и динамической, реализуя осознание некоей детали теперь как идею «остановки» в некоем месте привязки нечто совершаемого чем-либо движения по «пути миграции». Отсюда как таковой мир и обретает облик уже не мира характерных форм детализации, но мира, наполненного субъектами трансформации, где «выведение» из подверженности трансформации на некотором месте привязки будет обращаться возможностью определения, чему именно подобает подлежать отождествлению тогда уже как элементу или форме детализации. То есть появление представления о значимости «мест привязки» и обращает картину мира в «виртуальную», а, значит, и в «никакую», тем и вынуждая к отождествлению качества принципиальной ценности не более чем абстракциям, но никоим образом не как таковым явлениям. То есть, в таком случае, здесь и свершается таинство утраты само собой «жесткости» явления, когда представление чего-либо как феномена при всей присущей этому представлению формальности, все же обретает природу и «подлежащего становлению». Более того, в «практической плоскости» познание и проявляет здесь склонность к капитуляции перед очевидной виртуальностью явлений, нежели чем прилагает усилия выработать разумное и взвешенное отношение к условности существенного значения «места размещения».

Более того, возникновение представления о «месте размещения» также ведет и к признанию «места размещения» не иначе как метаобъектом, в частности, теми же «нормальными условиями», что и образуют тот эталон внешних обстоятельств, откуда и дано следовать возможности задания условий начальной идентичности всякого вещества. Другое дело, что в той же «прямой» эмпирике из не более чем подсознательного представления об условности или «факторе» места размещения пока еще не будет следовать и рационализирующей спекуляции о собственно условии «комбинаторной природы» действительности. Более того, следует добавить, что хотя наше рассуждение и затрагивает здесь физические иллюстрации, но аналогичной специфике дано отличать и проблематику «корней уравнений», определяемых теперь как возможные в границах диапазонов чисел.

Огл. От детализации к комбинации: агрегат как действующее начало

Уровень представлений, пока еще все не знающих спекулятивной достаточности и потому и обращающий познание не более чем наблюдателем многообразия и изощренности детализации, - прямая причина и попыток фиксации тех же «маячков» или «реперов» детализации. Иными словами, позициям детализации, хотя они и продолжают бытование в привычном для них качестве «само собой существующего», не миновать и судьбы отождествления как условности, прямо квалифицируемой как «наиболее тяготеющее» к замещению места воспроизводства, более подобающего этим позициям. Положим, если судить с химической точки зрения, то типичным металлом и правомерно признание одного из щелочных металлов, когда золото с такой точки зрения - «нетипичная» форма или реализация металла. Аналогично и представлениям металловеда дано исходить из понимания «типичными» металлами технологически наиболее состоятельных металлов - меди, алюминия или железа. То есть меди, если следовать пониманию металловеда, и надлежит занять то место размещения, что конституирует и металл вообще как определенным образом технологически «функциональный» материал. Отсюда если не единичный, то нечто комплекс признаков «технологической функциональности» металла будет предполагать выведение и из «общего объема» характерных качеств меди.

И если какому-либо иному металлу в чем-либо дано превосходить медь в части присущей ему технологической достаточности, то ему не превзойти ее в смысле «суммы» подобных возможностей; так, обнаружив преимущество в одном, здесь же он обнаружит и множество недостатков. Тогда в отношении условно «простого» содержания мира познанию и выпадает преуспеть в его наделении концентричностью, достаточной для образования нечто метаконцентричности или теоретического либо типологического концепта истинного «источника» элемента детализации. Иными словами, подобного рода синтез и позволит признание как показательный пример характерного процесса, когда осознание такой специфики как чистое вещество в его значении основы для образования соединений и породит такую важную абстракцию, как представление об атоме теперь уже как символе и функциональном начале «чистых веществ». Равным образом и многообразная коллекция «электрических явлений и носителей заряда» претерпит развитие вплоть до становления представления об элементарных частицах как об истинном начале идентичности электрического заряда.

Также судьба обращения того или иного рода «агрегатами» ожидает не только лишь стационарные формы, но и динамические образования, чьи прямые примеры - не только математический маятник, но и картина «прямолинейного и равномерного движения». Подобным же образом дано формироваться и различного рода «реальным, но необычайно значимым» схемам, подобным космологическим моделям или представлениям о всевозможных замкнутых циклах, наподобие «круговорота воды в природе». Каждой из такого рода схем доведется обнаружить равно и возможность вывода познания теперь и на уровень идеи агрегатов или таких агрегатных комплексов или порождений, чьим наиболее показательным примером и правомерно признание биологической эволюции. Тогда и формату детализации не дано будет знать и какой-либо возможности самопорождения определяемых им форм. То есть позиция детализации - теперь даже и вовсе не «позиция», но - порождение агрегатного порядка задания, откуда и электрический ток - он же и «поток электронов», а твердое тело - «система узлов» кристаллической решетки.

Тем более под рубрику «простой» детализации невозможно и подведение информационных явлений, теперь сознаваемых тогда уже как воплощения грамматик, фонетического наследования или следования сюжету. Равно и математике дано разделять ее практики на практики сугубо счета и своего рода «параллельной формы» функционального анализа. Даже и как таковое ощущение здесь обретает облик формы проявления «реакции» построителя ощущения, откуда и самой функции ощущения дано будет вписаться и в некие «технические» формы задания агрегации.

Тогда если познанию какую-либо позицию агрегации и выпадет определить то и вне агрегатного закрепления, скажем, ту же гравитацию, что и по сей день не допускает закрепления за определенным агрегатом, то здесь наличие данной специфики и позволит задание за таким предметом непременно и качеств «незавершенного» представления познания. Причем вынесение такого вердикта явно не требует никакой глубокой рефлексии, но доступно даже и наивному опыту.

Огл. Детализация - от «явления-картины» к «явлению-спецификации»

Одно из возможных представлений, обретаемых носителем познания - осознание не только лишь позиций детализации, но и образуемых ими агрегатов как обнаруживающих качества однородности организации. Другое дело, что устройство мира - все же такого рода воспроизводство порядка членения или порядка фрагментации, где любой обособленный объект непременно открывает себя и в некотором «антураже». Отсюда вполне очевиден и выбор способа придания такому «антуражу» квалифицирующей определенности - наложение на позицию детализации равно и картины ориентирующихся на нее связей, и, отсюда, выражение такой позиции как нечто более «широкого» в сравнении с ее банальной трактовкой как просто «позиция». Признание позиции «не просто позицией» - начало отсчета такого пока еще не рефлексивного представления, что можно обозначить посредством заимствуемого у техники имени спецификация. Или - «спецификация» и есть тогда средство задания той развернутой квалификации, что непременно отличает способность указания всех деталей картины, каким-то образом порождаемых присутствием некоего адресата, «привлекающего внимание» познания. Этот момент великолепно обыгран в прагматических формах деятельности - если в наше распоряжение поступает ткань, из чего предполагается пошив одежды, то ее качества уже предопределяют и те характеристики, насколько предполагаемое изделие будет пригодно для носки, стирки и глажения, и как ткань ведет себя при раскройке и пошиве. Равно и добытую руду определяет не только лишь показатель весовой доли металла, но и показатель чистоты выплавляемого слитка. То есть «спецификация» - это обретение в некоем представлении равно и меры обобщения, что достаточно чтобы «сказать больше», чем просто дано определять предмету, если и предъявлять его в значении агрегата, заданного «не более чем его наличием». Так, если к нам и поступает деталь, то нам существенно не только представление о специфике ее вида и формы, но и знание характера исполняемой ею функции при использовании в устройстве.

Но если «спецификация» - тогда уже то «расширенное представление» о явлении, что явно шире, чем презентация явления в банальном предъявлении, то оно порождает и такого рода дефеноменализацию, что прямо следует из становления «расширенной» систематики. То есть известность состава спецификации - прямое препятствие и для низведения представления к картине просто «агрегата», поскольку спецификация - это и указание на многообразие агрегатов, хотя и приводимых к единой форме или основе. Отрез - явно не выкройка, но и он предполагает наличие тех качеств, что дано обнаружить равно и выкройке, хотя продолжает быть лишь «материалом для» выкройки. Далее реальность подобного положения способствует появлению и такого рода философских спекуляций, что строятся на указании способности спецификации вводить не реальность, но непременно символизацию, что далее предполагает обращение не иначе, как взглядом просветленного гуру на предмет феноменологического уровня как всяко на предмет «подчиненного» уровня. Конечно же, разрешение эпистемологической проблемы «соотношения уровней» таких форматов, как спецификация и агрегат возможно лишь в обращении к соответствующей рефлексии, но это не устраняет простого факта, что детализация, даже не подкрепленная рефлексией, никоим образом не завершается на себе, не просто выходя на метауровень, но попадая и в жернова последующей диверсификации. Однако здесь решения познания все же не выходят за рамки возможности определения не более чем детализации, не предполагая изобретения каких-либо «интегральных» начал формирования спецификации. Просто детализация лишь сама собой обеспечивает познанию сервис осознания того очевидного факта, что явлению непременно дано обнаружить множество форм продолжения, и его истинная ценность в познании определяется тем, что любые допустимые продолжения такого явления способны знать возможность их сбора теперь и в «общую корзину».

То есть посредством спецификации некие, назовем их так, «номиналы» и ожидает судьба продолжения в нечто внешнем самой номинализации - атома в электронах, языка - в лексическом корпусе, счета - в разрядном представлении, живых существ - в генетической идентичности. Тем не менее, без «волшебства рефлексии» даже и спецификации не перешагнуть порога феноменальности, хотя в известном смысле она все же и равнозначна отстранению феноменальности «на задний план» для чего достаточно и одной присущей ей способности раскрытия содержания и «от лица» комплекса явлений. Здесь тому обстоятельству, что описанию мира можно исходить и из возможности группирования явлений, еще не дано означать его обращения в «иную природу», откуда практике образования подобного рода групп доводится сохранять лишь качества не более чем «простого представительства» явлений.

Огл. Механицизм как идея контейнеров и их «участия в обмене»

Еще один предмет, что также допускает обращение в одну из позиций детализации - равно и картина взаимодействия. Однако взаимодействие - начало для образования групп и неких иных позиций детализации, то есть - ему дано исполнять в познании едва ли не ту же самую функцию, что и описанным ранее агрегации и заданию спецификации. Но, опять же, речь здесь подобает вести не более чем о практике осознания в «пределах формата» детализации, то есть - без подключения рефлексии, откуда такая картина и позволит отождествление как не более чем картина столь знакомого философскому опыту начала, что закрепилось там под именем механицизм. Или - когда наше представление так и не выходит за пределы «возможности комбинирования» элементов детализации, то в нашей реконструкции содержания мира мы равно ограничены и функционалом события перестановки, что все же далек от функционала ресинтеза, отчего такое пересыпание мозаики и низводит мир к реальности «простой комбинации». Хотя механицизм и есть нечто большее, нежели простая комбинация смальты, мы все же ограничимся подобной схемой, следуя при построении нашего рассуждения тому допущению, что для ограничения объема представлений «рядом» детализации картина взаимодействия и есть нечто лишь «базисный» механицизм уровня простой перестановки составляющих.

Но если механицизм, в том числе, это и картина «процедуры обмена», то идея действительности такой процедуры уже исключает признание состоятельной и без указания «субъектов» подобного обмена. Поскольку здесь мы адресуемся к картине мира, и для нас не существенно различие между физическим и информационным и даже идеальным, то в силу этого для нас обязательно предложение и нечто предельно общей концепции такого рода субъектов. То есть подобные субъекты тогда и подобает задать не просто как бы «вне природы», но одновременно определять их как «наполненные содержанием», и не просто «любым» содержанием, но одновременно и мобильным содержанием и, равно, пригодным к обращению объектом обмена. Отсюда наилучшую возможность реализации подобной формы и дано предоставить схеме контейнера - комплекса, набирающего содержание, по сути, вне зависимости от отношения к обретаемому содержанию, за исключением неких отдельных, хотя, одновременно, и принципиальных ограничений. Так, физическому контейнеру напрямую не дано содержать информацию, хотя допустимо содержать физические формы хранения информации, а информационному контейнеру не дано содержать физических форм, хотя он наделен возможностью хранения информационных копий физических форм. Также и на структурном уровне уже не всякие контейнеры пригодны для хранения любого рода содержания, как решето непригодно для хранения жидкости, а чертеж - поэтического образа.

Тогда и переход к модели «контейнера» - это и обретение возможности показа взаимодействия как события передачи энергии, телесных форм, зарядов, блоков информации или контраргументов из одного хранилища в другое. Более того, принцип «контейнера» фактически безразличен к специфике условий и результатов взаимодействия, - чему бы из чего не доводилось бы возникать, ионам в растворе из металлических опилок, - все равно мы располагаем контейнерами, заключающими некое содержание до и после взаимодействия. Равным образом если находкам Галилея дано нарушить «целостность концепции» физики Аристотеля, то отмеченные Аристотелем явления все же не исчезают как явления, но из одной категории обращаются объектами содержания теперь и иной категории. При этом конечно, контейнеры различно испытывают на себе влияние взаимодействия, иногда и эбонитовый шарик просто «набирает заряд», а иногда и «предохранитель перегорает» просто в силу высокой плотности тока. При этом подобные казусы не наполняет и никакая иная специфика, помимо «чистого» механицизма - из одного убыло, в другое прибыло.

Но описывает ли картина взаимодействия как картина определенного механицизма теперь и собственно «сложность обустройства» содержания мира? Конечно, подобной картине все еще не дано обнаружить такой возможности как представление сложности содержания мира, поскольку она никак не поясняет, почему замкнутая цепь не в состоянии принять заряд, но эта возможность дана лишь разомкнутой цепи. Из него также не следует, почему сознанию Аристотеля не было дано подняться до высот гипотезы Галилея, и, почему, скажем, любому техническому проекту не обойтись без разделения на сборочный чертеж и чертежи детализации. Но при этом механицизму уже доводится преуспеть в той же наработке важных коллекций - и коллекции форм и - коллекции характерных видов контейнеров, и равно и коллекции тех обнаруживающих свойство мобильности позиций детализации, что предполагают размещение в этих контейнерах. Конечно, от картины просто взаимодействия еще не стоит ожидать внятного объяснения проблематики содержания мира, но от нее все же следует ожидать и разъяснения той ролевой определенности, где элементу содержания дано знать отождествление уже как претенденту на исполнение и функции контейнера, и, одновременно, - функции его содержимого. Иными словами, без привязанной к механицизму картины содержания мира видение существа такого содержания уже не позволяет воспроизводство в пределах картины тогда и той иерархии, что приходит едва ли не из сказок, что помещают иглу в яйцо, яйцо в зайца, зайца в сундук и так чуть ли не до панорамы Вселенной. Механицизм не только придает содержанию мира некую интерактивность, но обращается и построением картины «комплекса форм долженствования», еще не объясняющей природу наполняющего мир содержания, но позволяющей задание ему неких пределов.

Огл. Артефикационный синтез - от возможности к бытию

Характерная черта практически любой, какую ни возьми философской концепции «второй природы» - странная забывчивость, означающая незнание такого существенного начала, - человек, если он обретает возможность воспроизводства искусственного, то при этом открывает для себя лишь свободу воспроизводства возможного, но никогда не невозможного. То раздвоение личности, что египтяне предлагали проявить Наполеону - одновременно быть в Каире и в Рабате, - недостижимо для человека, какие бы изощренные средства он ни использовал, но на сегодня неизвестны препятствия, чтобы посредством технических средств наблюдать события в Рабате и одновременно в Каире. То есть артефикационный синтез нового содержания - это не обращение невозможного возможным, но воплощение в действительность того возможного, что не знало такого воплощения благодаря альтернативным средствам, скажем, синтезу в неживой природе.

Если мы определились, что артефикационный синтез - это поиск еще не обретенного возможного, то как такого рода синтез можно характеризовать под углом зрения наполнения мира образующими комплекс содержания мира позициями детализации? По сути, сколько бы искусственные виды содержания мира не отличало бы качество характерной искусственности, они равно предполагают подчинение тем же регламентам и законам, в чьем подчинении пребывают и формы содержания мира, предполагающие признание «естественными». И тогда в известном смысле первый, условно «непроизвольный» вариант ответа на поставленный нами вопрос - оценка, что становление искусственной среды равно наделяет и картину ее детализации спецификой того особенного ряда, чем и обращается ряд происхождения или ряд генезиса. Однако такой ответ все же недаром надлежит расценивать как «непроизвольный», поскольку условию комплементарности искусственной природы собственно человеку, что, как и понимал марксизм, и выступает как своя особенная «форма движения материи», не дано не оставить и специфического отпечатка на конституции подобной природы. То есть создаваемые человеком артефакты - они любым образом исполняют функцию необходимых человеку средств, ресурсов и инструментов или заменяют непосредственно человека тогда и в исполнении отдельных функций. Или - если в одном случае человек сам транспортирует свою ношу, то в другом - помещает груз на тележку, принимающую на себя такую нагрузку.

Или - для человека воспроизводство артефактов и определяет тот смысл, что они или расширяют его прямые возможности или возможности адаптации, или позволяют имитацию или повторение того активного функционала, что отличает человека в его качестве характерного био-социального агента. А тогда мир артефактов в его общей и принципиальной специфике и подобает расценивать как «методологическую копию» того, чему в полноценной форме или в качестве прообраза доводится знать возможность достижения в живой природе. К примеру, стоит взять совершенно неизвестную вне искусственной среды современную техническую коммуникацию; с одной стороны, в технической форме она повторяет принципы организации не только социальной, но и биологической коммуникации, и, с другой, как выяснили новейшие исследования, воссоздает протоколы обмена, образующие технический базис системы нервной деятельности. Или, с другой стороны, искусственная среда также предполагает копирование известной в живой среде схемы потребительства, где, пожалуй, согласно даже явно опошленному поэтическому образу, металл и надлежит понимать как «хлеб промышленности». И, наконец, человек равно обнаруживает способность извлечения из живой природы схемы дополнительной изоляции в виде гнезд и нор, и развивает ее и в виде схемы сопровождающих его в движении дополнительных покровов. Более того, каким-то образом известное и живой природе кормление находит продолжение и в человеческой кулинарии. А также человек способен вмешиваться и в самоё живое и обращаться к созданию не только агрономической селекции, но и медицинской практики.

Но если на уровне системных решений человеческую искусственную среду невозможно признать чем-либо принципиально новым, поскольку даже человеческая энергетика или химия равно будут знать уподобление в тех же электрических рыбах или в схемах синтеза защитных химикалий у насекомых, то это явно невозможно сказать о специфике конструктивного исполнения найденных человеком решений. То есть человеку доводится преуспеть в создании ряда особых миров компонентных сред или сред технических узлов. Скорее всего, это в первую очередь колесо и стоящая за его применением шарнирная опора, далее - зубчатые технологии передачи механического движения, технологии преобразования энергии, трансформаторы или энергетически ненагруженные средства испускания света. Наконец, биологический мир не вознаграждает нас и образцами тепловых машин, за исключением радиаторов, или - он не располагает и образцами радиоактивных или рентгеновских рыб. Да и по диапазонам частот живая природа не заходит ниже инфракрасного и выше ультрафиолета. Наконец, и проводимость для живой природы, по сути, сведена к ионному току.

Тогда обобщение перечисленных выше особенностей - прямое основание для предложения идеи, что создаваемая искусственной средой детализация фактически едина с преподносимой живой природой и, вследствие этого, предполагает определение как особая детализация на уровне диверсификации агентского функционала. То есть деятельность некоего оператора, наделенного условно сугубо внутренней причиной инициации активности - она равно же источник и присущей ему потребности или, пусть проще, полезности для него развития операторного функционала. Это справедливо и в случае лишенных разумности живых существ, когда уже не человеческая изобретательность, но процесс эволюции наделяет их преимуществами в случае передачи в их распоряжение дополнительных элементов полезности. Ну а человеку дано находить дополнительные формы полезности тогда и в силу изобретательности и изощренной разумности. Отсюда детализация, идущая от искусственной природы, к чему равно подобает отнести и бионику, и есть нечто широкоотраслевая детализация разновидностей средств, так или иначе, но порождаемых следованием операторной установке. Или, такую детализацию и подобает расценивать как форму детализации, исходящей из того, что всякая позиция такой детализации - она же и субъект совершения или обеспечения некоторой операции. В отношении же условия «обеспечения» здесь подобает не упускать из виду того обстоятельства, что электрическая изоляция как бы «не совершает» какого-либо действия, но не предполагай проводящие части покрытия изоляцией, они утратили бы и возможности совершения действия. То есть через детализацию, создаваемую реальностью искусственной и биологической среды человек и обретает возможность осознания мира, как вмещающего в себя различные операторные установки и средства их осуществления.

Детализация, создаваемая посредством синтеза искусственной среды равно способствует человеку и в осознании того обстоятельства, что фрагмент мира не в любом случае располагает возможностью исчерпания не только возможностей вообще, но и возможностей, потенциально доступных для подобного рода фрагмента. То есть исходя из представления о реальности искусственной и биологической среды, человек открывает для себя возможность углубления и в такую специфику, как характер актуального порядка или практики исчерпания возможностей. Что и позволяет ему обретение идеи пока еще не рефлексивной, но лишь элементарной отраслевой стратификации действительности.

Однако в рассуждении о реалиях среды артефактов равно надлежит затронуть и проблему очевидного отторжения философией проблематики этой среды. В том числе, среди философских суждений возможно выделение и такой характерно несуразной идеи как проблема «парадоксальности» научного эксперимента. В присущем философу представлении научному эксперименту странным образом дано исключать понимание как событию вторжения человека, оснащенного некими средствами в некую реальность, или - философ странным образом склонен рассматривать эксперимент как событие тайнодействия, что не иначе как следует из «наблюдения эксперимента чувственными средствами». То есть философия здесь странным образом склонна исключать какое-либо предположение о «продлении» вооруженности человека или его познания до уровня управляемого человеком инструментария, фактически останавливая тем самым и продвижение скепсиса на уровне простой чувственной регистрации и переходя здесь к фиксации не более чем «тайнодействия» экспериментатора. Тогда такого рода «философию» и подобает расценивать как прямо «пренебрегающую» построением той операторной модели, где оператор, в некоторых случаях пусть и вне собственной воли, и обращается субъектом или инициатором процесса дооснащения себя операторными средствами. Напротив, если наделять оператора качествами вершителя процесса улучшения оснащения, то и научный эксперимент не позволит признания на положении нечто необычного. А отсюда и схеме «улучшения оснащения» дано предстать тогда уже как той следующей форме детализации, что дополняет познание благодаря знанию теперь уже и такой проблематики, как действительность операторных средств.

Огл. Детализация через акцепцию и исключение

Казалось бы, детализация «через исключение» - все та же детализация. Например, еду, во избежание порчи, не следует надолго оставлять в тепле, то есть качество еды портиться в тепле - оно и налагаемое на нее «исключение», то есть свойство ограниченной сохранности; но здесь не помешает напомнить, сколько потребовалось времени, чтобы доказать, что мухам самим по себе не присуще рождаться в мясе. Следовательно, человека дано отличать и возможности мышления теми исключениями, что, тем не менее, каким-то образом он признает как подлинно исключения лишь по результатам осознания условия или причины действия запрета. Так, лишь путешествию Магеллана довелось доказать невозможность представления Земли плоской, что ранее вполне доказательно предполагалось на уровне гипотезы, и даже, - на основе расчета, но основанием такого положения еще не обращалось эмпирически выделенное строгое исключение.

Или - детализация, не утрачивая в этом и качества дорефлексивности, способна вознаграждать себя возможностью селекции гипотез, когда ей доводится признавать правомерность неких гипотез собственно «как гипотез» и категорически исключать гипотезы, допускающие отклонение как характерно неприемлемые. Конечно, в подобной практике дорефлексивную детализацию невозможно понимать безупречно точной, но отсюда лишь следует, что если детализация в ее «текущей» эмпирической установке пока не позволяет различения ошибки, то такая ошибка требует доказательного выявления. Классические примеры - переход физики к релятивистской и квантово-механической модели, биологии - к эволюционной концепции, - здесь в обоих случаях отказ или частичная ревизия прежних взглядов также предполагал приведение в действие сложной и трудоемкой процедуры доказательства правомерности предложенных концепций.

Но равным образом исключениям дано выстраиваться и в самой чистой эмпирике. Взять хотя бы «условно съедобные» грибы, что пригодны к заготовке лишь на условиях особой обработки или сбора в определенный период. Подобного рода знание и позволяет обретение лишь посредством развития «ареала» детализации, когда и открывается возможность прояснения всех значимых обстоятельств, каким-то образом формирующих нечто «сложно обустроенный» комплекс обстоятельств. В результате познание и ожидает дополнение такими формами детализации, как представления об эффективных и контрпродуктивных свойствах. То есть некоей специфике здесь подлежит обнаружить совместимость и дополнительность по отношению к некоторой детализации, а к некоторой - равно и несовместимость. Отсюда формы детализации в представлении познания и обретают облик нагруженных рядом задаваемых им ограничений, и, напротив, осознанием, чего не помешало бы дополнить коллекцию их качеств, и что, наконец, вроде не исключено, но вероятность его обнаружения невелика.

То есть детализация, или - дорефлексивный уровень ее фиксации и позволяет оценку как создающий возможность выхода и на уровень детализации перспективы. Хотя эти перспективные установки, заданные в таком «всего лишь дорефлексивном» формате и допускают отождествление как «слабые», но они порождают пусть и только лишь идею перспективы, когда само ее выдвижение - равно признание и очевидного несовершенства текущего представления о детализации. Таким образом, даже всего лишь детализации и той доводится раскрыть «картину познания в динамике», внушая тем самым оператору познания убеждение, что он все еще «в пути» к совершенному знанию. Практически же для исключений нет и ничего столь естественного, как способность придания познанию определенной телеологии, в некоторых случаях ложной, но по большому счету - полезной, позволяющей отделение от далее еще не найденных решений равно и явных запретов, а также того неизвестного, что лишь предполагает обращение известным. Но исключениям здесь, и достаточно быстро, дано оступиться и в некоторую нарочитость, когда познание странным образом предпочтет осмыслить «как парадоксальный» тот факт, что сонму возбудителей заболеваний помимо патогенных бактерий также доводится прирасти и бесклеточным вирусом.

Огл. Методы детализации - специфика идентичности и диапазоны

Теперь наш анализ рассмотрит и такой предмет как реалии методов детализации, а откроет его принятие посылки, что не только лишь непосредственно ситуативность, но и ее очевидная альтернатива - состояние постоянства в некоторой мере все же релятивны. В частности, если взглянуть на «классический» пример свойства растворимости, то она предполагает проявление лишь в некотором температурном диапазоне, исключая такую возможность в другой температурной зоне. Тогда если растворимость внутри характерного температурного диапазона и подобает расценивать как не релятивную, то для более широкого диапазона ей равно дано обнаружить и характерную релятивность. Тем не менее, при задании детализации нередко имеет место и выделение установок, условно «не подлежащих» изменению и задаваемых в отрыве от характерной ниши. Так, те же философские построения отличает признание за человеком разумности уже вне связи с характером действующих обстоятельств, хотя разумность и возможна лишь в случае, когда телесное начало человека также дополняет и поддержание нужного тонуса. То есть хотя разумность в смысле возможного для человека жизненного ряда равно же релятивна, но для философии это странным образом неважно. То есть философия не предполагает никакого рода меры «наличия» разумности, так или иначе, но восходящей к наличию «технического базиса» (физиологического базиса) поддержания состояния готовности к проявлению разумной формы реакции.

Но в этом случае возможно указание и такой специфики познания, как его приверженность следованию в направлении, когда изначально знакомая познанию сущность претерпевает помещение в ареал своего рода «дополнений», что далее при одном порядке развития событий обращаются элементами природы данной сущности, а в другом случае - нет. В частности, ионно-электрической специфике химической валентности далее дано допускать признание в значении самой природы свойства валентности, а техническим вариантам инверторов электрической энергии в форму механической энергии сохранять значение лишь нечто внешнего для электрических явлений. Тем не менее, если дано совершаться акту формирования типологической зависимости, то он практически не отличается от знакомой нам практики «построения рядов». Если возможен и такой специфический ряд, где и «характерно простое» взаимодействие, и, напротив, сложная конфигурация того же взаимодействия позволяют образование некоей телеологии, - то и сама собой данная унификация составляет собой прямое основание для выделения особой «природы», где принадлежащие одному ряду явления позволят обращение равно же и ее специфическими «инкарнациями». Но тогда и там, где познанию дано проститься со способностью упорядочения и явления, и нечто, что на данное время позволяет признание не более чем исполнителем функции «встраивания» этого явления в определенную «линейку», там будет иметь место не иначе, как сохранение и нечто «независимых» форм идентичности.

На деле же, когда познание совершает шаг в направлении от практики задания одного источника идентичности теперь уже к заданию другого начала такого условия, то имеет место зарождение таких идей, где некие форматы и нормативы позволят осознание то непременно в значении «символов», но не «прямой реальности». Здесь, конечно же, правомерно указание на то, что на уровне не более чем детализации, так и не подкрепляемой должной изощренностью рефлексии, и отношениям «тип - экземпляр» все еще доводится знать лишь контурное оформление. Скорее всего, здесь в момент выделения «прямой» реальности из непосредственно развития событий и имеет место приложение нечто «критерия четкости» порядка фиксации - если нечто при четкости присущей ему квалификации обнаруживает четкость контура проявляемой им реакции, то оно допускает признание уже как нечто «прямая» реальность. Сам собой же такого рода синтез - все еще синтез по типу конструирования той же алхимии, где вещество так и остается «не более чем» веществом, не зная проверки на специфику сложности, и опыт в целом не строится на осознании, что иной раз сходные качества доводится проявить и структурам различной сложности. Но также подобает принять во внимание, что по условиям более сложного типологического шаблона, такая оценка позволяет признание и нечто «нечеткой» классификацией, такой, где любое позволяющее различение как перцептивно достаточное в смысле возможности признания «вещественным» допускает отнесение к общему ряду.

Тогда если дано иметь место коллапсу такого «недостаточно четкого» диапазона идентичности, то имеет место и перенос позиции привязки от одной «якорной стоянки» к другой. Что и произошло в тот переломный момент, когда электрону довелось обрести признание как универсальному носителю заряда в любом из электрических явлений.

Однако природе дано располагать и такой присущей ей спецификой, как умение «обхитрить» оператора познания, столь склонного к построению привычных классификаций, откуда создаваемые им диапазоны идентичности не застрахованы и от риска взаимного наложения, а также, в итоге, порождения и такого явления, как конкуренция различных источников свойств. Тогда в ряду вполне возможных иллюстраций такого рода конкуренции и дано найти себе место разнонаправленным формам тяготения, инфекции и иммунитету, химическому сродству и уровню температуры, когда состояние меньшего уровня энергии образуется не само собой, но коррелирует с температурным фоном. Более того, такого рода примеры дано предоставить и формам конкуренции «на опережение», когда равно подобает определить, что послужило источником разрушающего воздействия - или повышение нагрузки или вибрация. В этом случае возможности всего лишь детализации - это ни в коем случае не возможности нахождения правильного ответа, ведь без перехода к глубокой рефлексии здесь невозможно построение точной картины причинно-следственной связи. Тогда философу иной раз и доводится видеть выход из положения равно и в предложении идей «диалектики»; однако и природе вряд ли присущ отказ от строгой направленности ее воздействия, то есть - и «перенаселенность» мира факторов - это прямой источник затруднений и для любой возможной попытки выделения решающего фактора. По крайней мере, для варианта сложной комбинации воздействия «комплекса факторов» средствам сугубо детализации непременно дано обнаружить и их очевидную недостаточность. А без выделения решающего фактора вряд ли возможна реализация и рациональной схемы диапазона идентичности.

Огл. Интеграл «ресурса разомкнутости» - начало «комплекса сродства»

Если озаботиться подбором примера такого направления познания, где смысл поиска дано составить условию «разомкнутости», то, скорее всего, такими примеры способны предоставить медицина или теория надежности. Предмет забот одной из них - купирование патологии, предмет другой - избежание деформации или разрушения в момент приложения нагрузки, причем своей задачей данным направлениям дано понимать не усиление исследуемых эффектов, но не иначе как ослабление. Напротив, в большинстве случаев предметом познания иных направлений дано предстать не исследованию «открытости» перед неким поступлением, но - исследованию способности оказания воздействия; и, одновременно, такие несхожие по устремлениям формы интереса не подобает расценивать как субъекты прямой конкуренции.

Отсюда неким принципом, важным для нашего последующего анализа, исходя из которого уже возможно определение критерия «четкого» разделения между формами - направленных вовне «способностей» и - открытостью привходящему «поступлению», не исключено признание и такого рода схемы. Так, направленные вовне способности в большей мере надлежит расценивать как присущие объекту проявления «концентризма» или внутренней целостности, когда возможность исполнения им некоей функции явно покоится и на всей сумме качеств объекта. Напротив, пригодности объекта к форме взаимодействия, по условиям которого вовлечению объекта в совершение того или иного события дано означать введение в его структуру дополнительной иррегулярности, то есть - проявление у него локального нарушения, достаточного для акцепции поступающего содержания. То есть здесь важно, что такого рода объект непременно допускал бы те или иные варианты нарушения его регулярного порядка. Далее, реальность такого рода готовности объекта претерпевать нарушение его регулярного порядка позволит задание и нечто класса взаимодействий, когда стороны, вовлеченные в такие взаимодействия, смогут обнаружить способность допускать внесение в их порядок и некоей дополнительной и, возможно, временной иррегулярности. Ну а если подобная иррегулярность также будет предполагать закрепление в объекте или его потомке, то подобный аспект будет означать лишь усиление значимости специфики «открытости» привходящему поступлению.

Познание, хотя оно на сегодняшний день не проявляет склонности к употреблению категории «разомкнутость», тем не менее, по существу допускает оценку, что подобная специфика все же существенна. Скорее всего, осторожность познания здесь связана не с сомнениями в реальности разомкнутости, но с затруднениями в квалификации разомкнутости как «источника последствий», что прямо дано обнаружить тезису о природе света, что признает неопределенным, в каком же качестве подобает расценивать свет - как «движение, вещество, электричество или ощущение». То есть познание затрудняется здесь с вынесением вердикта, какие именно качества и подобает выражать специфике разомкнутости, или ей дано характеризовать само течение события, или - лишь оставляемый им отпечаток, или - разомкнутость - то не иначе как мера некоей природы, или - она лишь внесистемный «шлейф» подобно само собой знанию. Однако если последовать присущему нам пониманию, то разомкнутость явно достаточна и для исполнения любой из ролей, упомянутой в приводимом перечне, то есть важно, что ей доступно представлять собой любую возможную форму готовности содержания мира к внесению в него порядковой новации. А какой именно потенциал позволит реализацию посредством внесения подобной новации - не столь уж и важно.

Далее нам следует принять на себя риск вынесения оценки, что познание все же различает разомкнутость, но не признает существенного смысла в ее констатации. Хотя одновременно оно признает и значимость «прямого» анализа последствий выхода внешнего поступления на некую форму разомкнутости, в чем оно странным образом пренебрегает сопутствующей оценкой, какие именно порядковые новации определяют такого рода форму разомкнутости. Иными словами, пусть не названной по имени, но разомкнутости дано знать и некое осознание, но одновременно это осознание предполагает установление лишь «в отрыве» от неизбежного для всякого содержания мира порядкового начала. То есть - условие «разомкнутости» и обращается в познании в нечто «выпадающий» элемент той общей схемы связей детализации, что характерна для содержания мира. Но если не ограничивать себя существующей практикой, то разомкнутости дано занять положение нечто «существенной контрпозиции» того ареала, что окружает позицию детализации, или - ей дано показать, насколько позиция детализации востребована или укоренена в объемлющих ее средах размещения. То есть если древним римлянам и оставался неизвестным принцип громоотвода, то их опыт не содержал и представления о таком важном качестве металла, как свойство эффективной линейной или дистанционной проводимости.

Тем не менее, в тех формах обустройства предметной области, где условие разомкнутости находит признание как источник «перспективной» комбинации, в частности, в модели химических свойств, там оно обращается и своего рода «природой» характеристики сродства. То есть определение квалификаций разомкнутости явно приветствуют формы познания, где концепции и модели направлены на констатацию такой специфики, как условия или характеристики сродства. Или - разомкнутость хотя бы и инкогнито, но образует часть содержания любого из представлений, где относительно явления или типизирующей разновидности нормы и предполагается построение «кодифицирующей» или каталогизирующей системы квалификаций.

Огл. «Модульные» модели и аттрактор «собранное - разобранное»

Если к предмету настоящего этапа нашего анализа подойти с меркой своего рода «поверхностной» оценки, то вряд ли правомерны ожидания какой-либо сложности и от такой формы детализации как порядок готовности «собранное - разобранное». Действительно, современный модульный дом еще не начат постройкой, но полный комплект блоков уже складирован на площадке строительства. Казалось бы, в отношении порядков «сборка - разборка» ничто так не оправдано, как идея «святой простоты», если сюда не вмешивалась бы проблематика обратимости химических реакций или однонаправленного характера тренда выхода бабочки из куколки при прямой невозможности реализации этого акта в обратном направлении. Пожалуй, даже на уровне «наивного» представления познанию дано обнаружить понимание специфики тех «модулей», что допускают построение из неких «элементов сборки», но какую именно природу следует отождествлять процессу или событию «сборки», познание как бы «не удосуживается» определить.

Тогда дабы определиться в существе «внешне незаметной» сложности «модульной» схемы, нам не найти лучшей возможности, нежели рассмотрение предмета «вещи-как-самой-по-себе». Так, с одной стороны, данная схема исполняет функцию не более чем эталонного порядка соотнесения, где, как бы оно не напоминало тавтологию, источнику идентичности дано обнаружить качества источника идентичности. Но, с другой стороны, «вещи», но теперь уже с позиций возможности «проникновения» в ее отношения не дано представлять собой какую-либо «потустороннюю» реальность, если нам доводится знать за «вещью» возможность ее образования как комбинации или продукта синтеза, предполагающих использование частей или затрату ресурса. В этом случае вещь и обращается не иначе как «интегралом» или «потомком» прочих вещей, что позволяет ее обращение частично «предполагающей прояснение». И если эта картина, как в случае целого ряда артефактов, принимала бы и форму двунаправленной, где некая реальность позволяла бы многократное образование и обратное разложение на компоненты, то одно это - на условиях элементарной детализации, - и позволяло бы «полное познание» отдельных форм или «уровней» конституции такой реальности. Но поскольку такое возможно далеко не всегда, то и знанию условий, факторов или посылок синтеза не дано вознаграждать нас и знанием специфики продукта синтеза.

Тогда если признать правомерность приводимых нами соображений, то они достаточны и для построения некоторого пока еще не рефлективного образа картины мира в виде следующей формы простой детализации - идеи неприводимости продукта или даже хода синтеза к условиям простой комбинации. Причем на практике источник такой идеи порой дано составить даже кулинарии, где различие в искусстве кулинара уже обращается приготовлением из того же набора продуктов равно и блюд, превосходных по вкусовым качествам. То есть права «полноправной позиции» детализации и обретают условия в известном отношении «загадки» синтеза, когда отношения «части - целое» допускают для себя возможность обретения множества разновидностей, причем предполагающих и подмножества в виде специфических форм реализации для тех или иных экземпляров. Или, в том числе, опыту простой детализации дано предполагать обращение и опытом «детализации формирования», где те же условия, специфика порядка и эффект формирования образуют и нечто особенный ряд элементов детализации процессно-процедурного свойства.

Огл. Идеи разнообразия связей и разнообразия порядков связи

На первый взгляд, особой сложности не стоит ожидать и от идей порядка или характера эффекта, присущего или порождаемого событием формирования, что на первый взгляд фиксируют лишь реалии моментов запуска и завершения процесса плюс дополняются идеями характера обстоятельств, поддерживающих ход процесса. Но в этом случае возможны идеи и своего рода «дистанции», например, разделяющей актера на сцене и зрителей в зале или полотно картины и ее наблюдателя - посетителя галереи. А далее условие «дистанции» достаточно и для становления того понимания организации мира, когда мир раскрывается не только как форма «плотной» организации, но и как форма «неплотной» или «разнесенной» организации, где невозможность прямого контакта обращается реалиями опосредованной или косвенной зависимости.

Тогда познание и овладевает такими формами задания квалификации как порядки осознания предметов «в динамике», где видимое издали обнаруживает и несколько иной облик в сравнении с рассмотренным вблизи. «Реализация связи в динамике» - это обретение представления и о предмете «длящегося события», времени горения этой порции дров или продолжительности реакции этого комка карбида с водой. Связь в динамике - равно и связь развития «от общего корня», что показывают не только лишь примеры языковых семей, но и происхождения культурных растений из определенного очага. Тогда из картины системы связей, способных как включаться в процесс совершения события, так и выходить из процесса и образуется картина фрагмента мира как местобытия связей; здесь посредством «просто» воссоединения идей голоса, звука и слуха и возникает физическая акустика как совокупное представление об излучателях, средах распространения колебаний и средствах их фиксации.

С позиций «осознания мира в динамике» не только полезные ископаемые или дальние звезды, о которых мы пока не знаем, но и не собранные лесные ягоды и образуют реальность, где существуют или предполагаются некие связи, что ожидают уточнение в качестве связей или даже преобразование в иные формы связей. Отсюда и фрагмент мира будет ожидать отождествление не только лишь как наполненный «существенным» содержанием, но и как реализующий порядок связей такого содержания, что позволяет ему обретение и свойства открытости тому переустройству, что позволит придание нового функционала и само собой данному содержанию. Или - позицию детализации и ожидает отождествление не просто как всего лишь сущности, но и как нечто «точки замыкания» тех связей, что одним лишь их изменением и позволяют изменение «веса» этого содержания в некоем окружении. Фактически из идеи «связей» и образуется такая форма детализирующего представления, как идея своего рода «симбиоза» позиции детализации и характерным образом воспринимающего ее окружения.

Далее представлению о «сродстве к перспективности» дано порождать и идеи различного рода рядов, что достаточны для упорядочения различных форм восприятия содержания тогда уже в совмещении с различного рода окружением. То есть от идеи просто «существования» познание и обращается к идее сосуществования, заключая в нее смысл различных форм сосуществования, когда реальности «дано существовать» то всего лишь благодаря окружению, и когда ей дано существовать и как-то «относительно автономно» во множестве форм окружения. Или - всякую реальность тогда и ожидает осознание в значении или источника сильного влияния на некое окружение, или, напротив, в значении фактически несущественного для окружения. Наконец, нечто бытующее здесь также может быть расценено и как «гармонирующее» с тем или иным окружением, включая сюда и «отрицательную величину» дисгармонии. А тогда по итогам такого переопределения элемент содержания и позволит отождествление как способствующий, препятствующий или характерно нейтральный в отношении становления в его окружении и некоей функции или способности. То есть через идею «формирования комплекса связей» элемент содержания и прирастает тем «добавленным» содержанием, что и означает отождествление такого элемента или как «со-телеологичного» или как-то иным образом комплементарного вмещающему окружению.

Огл. Задание мира факторов в его «свободном» параллелизме

Если, положим, рассматривать простую физику явления трения, то здесь что изменению шероховатости, по сути - формы трущихся поверхностей, что - величины силы прижима дано порождать равный по величине эффект увеличения силы трения. Равно и написание текста - здесь и важности темы, и ясности изложения - и тому, и другому дано составлять собой источник интересности текста; то есть действительности равно присущ и такой формат, как способность факторов различной природы одинаково предполагать и усиление, и ослабление эффекта. Причем что важно, подобные факторы нередко обнаруживают едва ли не полностью противоположную природу - от физической специфики и вплоть и до отличий идеального свойства.

Но самое интересное, что функциональная идентичность разноприродных факторов находит продолжение и в таком представлении, как подстановка факторов, чему дано исходить из возможности их практически равнозначного замещения. В частности, в практической электроэнергетике в большей мере имеет место представление о «доставке мощности», но не о непосредственно электрической специфике распространения поля или его носителей. Так и самой «идее» электричества когда-то в ходе развития физики дано было претерпеть изменение из реализации посредством картины фактически «анонимной» или бесприродной сущности «заряд» равно и в картину движения или концентрации электронов или положительных зарядов. Таким образом, архитектура фрагмента мира и присущей ему детализации позволит фокусировку теперь и на решении задачи выделения среза, вслед за которым возможно выделение и нечто «теневого» среза тогда и с несколько иной формой фактуры. Также если рассматривать действительность языка, то не обойтись и без подразделения на «план выражения» и «план содержания», а произведениям искусства дано допускать описание посредством разделения на сюжетную идею и технику рисунка, литературе - на фабулу и сюжет, сооружениям - на математические «эпюры» распределения нагрузки и материально конкретные «технические» модули.

Конечно, идеи подобного параллелизма несколько менее свойственны наивному опыту, но и здесь, положим, сугубо рыболовные представления о «клеве» и обращаются идеями раздельного влияния таких факторов, как время суток, погодные условия, сезон и, более того, характер течения в водоеме. То есть даже условно «практика», а, тем более, опыт развития науки и техники, даже безо всякой рефлексии вынуждают мышление к неизбежной селекции факторов, а, отсюда, - синтезу представлений, предполагающих наложение на специфические «срезы». Конечно, здесь на уровне анализа еще дорефлексивной детализации нам не подобает углубляться в идеи корреляции такого рода срезов, явно прибегающие к сложной рефлексии, но, тем не менее, в том, что срезы «реальны» познание убеждается и без обращения к развитой рефлексии.

Другое дело, что едва лишь обретая осознание идеи данности среза, познание поспешает и с точным определением его позиционирования, что не всегда возможно, тем более, если не покидать почвы наивного или элементарного опыта. Но здесь если забежать вперед, то возможен выход и на след идеи своего рода «элиминации» срезов, когда физика предпринимает попытки приведения картины мира к картине взаимодействия предельно малых элементов микромира, признавая тем самым и своего рода «несостоятельность» иных срезов. Но здесь физике просто не дано осознать идею такой простой аналогии, что мир образов повествования - это далеко не мир всего лишь смысловых начал элементов словарного корпуса. Но в отношении таких обстоятельств тогда уже потребностям практики нередко дано вынуждать к «мышлению срезами» тогда и на условиях «практической изоляции» различных срезов; так, новость об улучшении состояния экономики может порождать рост курса акций даже компаний, переживающих и нелегкий период истории.

Модель «срезов» должным образом еще не обкатана и на уровне теоретических представлений, и, тем более, их комбинирование и соизмерение сохраняет определенную сложность и для элементарного опыта. Тем не менее, присущая подобной ситуации невозможность разумного упорядочения все же не обращает и саму мысль о реальности среза равно и сюжетом «сюрреализма». Факторному срезу потому и доводится занять положение эффективно значимой позиции или формы детализации, что он равно предполагает появление и такой возможности, как создание полей простой комбинаторики тех или иных однородных элементов общей картины многообразных обстоятельств. То есть реальность факторного среза уже достаточна для признания «отчасти возвратной», хотя, при этом, и сохраняющей специфику элементарной, просто - уже «само собой» позволяющей сравнение «того же с тем же», а не с чем-либо иным. Собственно возможности сравнения лишь исключительно внутри «такого же» характерно дано отличать и как таковое элементарное осознание.

Огл. Идея «качества экспертизы» - первоидея наивной модели познания

Среди поистине широкого среза общества мы вряд ли обнаружим кого-либо, не осознающего подразделения носителей опыта на «знатоков», «неопытных» и «малоопытных». Далее естественным продолжением подобного разделения предстает и идея достаточности оценки - представление об «уровне» обстоятельного, легковесного или поверхностного суждения. Более того, такой последовательности дано найти продолжение и в разделении качества опыта на такие позиции как «опыт работы», опыт «творческой деятельности», изобретательства, опыт поиска, или, быть может, опыт самостоятельной работы или работы в условиях надзора. Более того, подобное осознание не исключает дополнения и идеей не более чем экстенсивного «объема» опыта - или это опыт использования широкого круга определенных предметов или, напротив, узкого спектра специфических устройств; сюда возможно отнесение и той формы различения опыта, что предполагает понимание в технике как различение «по условиям эксплуатации». То есть, даже оставаясь простым и неразвитым, представление о характере опыта уже влечет за собой круг идей касающихся широкого спектра элементов детализации опыта, хотя, конечно же, подобные представления еще не обретают концептуальной завершенности, но, тем не менее, они реальны на уровне хотя бы подсознания или при представлении посредством событийной картины.

Далее всякого рода предметная наука, хотя и не в ее правилах вести исследование предмета концептуально оформленного построения теории познания собственно внутри себя, также склонна обращаться к формулировке принципов различения научно состоятельных свидетельств и свидетельств на уровне практической деятельности или приложения здравого смысла. По существу, для предметного направления науки очевидным признаком «научной достаточности» свидетельства и обращается «логика» теоретической схемы, а с ней - и воспроизводство «селективно достаточной» методологии эксперимента. Причем следование логике «теоретической схемы» не обязательно предполагает признание обеспечивающим достоверность «в последней инстанции», подтверждением чему и правомерно признание смены «научных парадигм» в естествознании. Здесь подобному «следованию логике» иной раз дано обнаружить и карикатурные черты, пример чего и обнаруживает постановка в лингвистике проблемы «описания языка на языке».

Но все же важно, что наука в отличие от прямой практики при определении качества экспертизы предполагает использование не объемно-экстенсивных или вертикально-подвижных критериев, но критериев, следующих из «логики» или природы предмета, что, тем не менее, окончательно не избавляет от ошибки, но все же существенно уменьшает ее вероятность. Тем не менее, и объемно-разверточный метод понимания опыта в пределах пока что недостаточно систематической «прямой» практики также обеспечивает и характерную эффективность, хотя бы и в части исключения явных иллюзий или зыбких гипотез. Другое дело, здесь равно же важно, что все подобного рода идеи «качества экспертизы» все же не восходят к какой-либо теории качества экспертизы, предполагая выработку лишь посредством метода проб и ошибок, то есть посредством спонтанного отбора на началах добавления или исключения позиций детализации.

Тогда по отношению присущих им представлений о «качестве экспертизы», и прямой практике, и науке все же доводится сохранить специфику не более чем «наивного» опыта, что и формулирует подобные идеи лишь способом подбора и задания простой классификации позиций детализации. Забегая вперед, можно сказать, что наука, положим, не знает такого метода, как метод «исчерпания объема предположений» относительно комплекса специфики явления, и поэтому в методологической основе также носит характер «тяготеющей к» наивности. Тем не менее, фактически просто «суммирование» некоторой выделенной детализации уже позволяет познанию формирование неких существенно «продвинутых» критериев качества экспертизы, где принцип, заложенный в некоторой идее, все же не избегает поверки, можно допустить, или по условиям известной изощренности опыта, или - по основаниям достаточности, задаваемым посредством принципа «методологической чистоты». Тем не менее, пока еще и картине «изощренности опыта», и, равно же, принципу «методологической чистоты» все же доводится наследовать специфику лишь комплексов детализации, все еще не знающих упорядочения на каком-либо спекулятивном уровне.

Огл. Форматы детализации с позиций безрефлексного определения

Подобающую обоснованность также дано обнаружить и невозможности отождествления рефлексивной природы той недвусмысленно «прозрачной» идее, что беспорядочное «сваливание в кучу» различных форм и позиций детализации вряд ли предполагает признание рациональным. То есть, какое бы многообразие не довелось бы обнаружить некоторой картине детализации, все равно здесь не исключено отождествление тех или иных позиций этой картины как проявляющих все признаки или же «агрегатов», или гомогенных форм, или, скажем, простых комбинаций. Другое дело, что любопытно определить, что же именно такого рода «простой» систематике и доводится различать в значении типологически «старших» но вместе с тем и просто «достаточных» форм детализации? Как именно всего лишь способность «видения» и обретает возможности закрепления в роли построителя пока еще рефлексивно «не приведенного» порядка группирования элементов детализации?

Или - чему именно в представлении своего рода «простого наблюдения» действительности и дано допускать выделение как «очевидной» типологии такого рода «доступных наблюдению» позиций? Здесь если последовать присущему нам пониманию, то, с такой точки зрения, свое подобающее место дано занять четырем следующим градациям «старших разрядов» детализации - конкреции «чистых отношений», ансамблевой архитектуре, типологическим и заместительно-подстановочным усреднениям и феноменально-эмпирическим отдельным проявлениям.

А далее в значении «чистых форм» отношений прямо правомерно обособление всего того, что на взгляд наивной практики синтеза представлений позволяет отождествление как безусловные «результаты редукции». В частности, в подобном качестве возможно признание тех же силы и энергии, а равно и «электричества», как и всех образующих последнее «токов» и «напряжений». Или, иными словами, в наивном понимании всякое нечто, не составляющее собой источника прямого чувственного отклика, уже позволяет обращение и нечто «очевидным» результатом редукции. Здесь же очевидным развитием подобного понимания равно правомерно признание и картины как бы «неявной» детализации, идеи в известном отношении «потусторонних» сил, но здесь же и сил рационально удостоверяемого происхождения.

Другое имя, «ансамблевые архитектуры» - это теперь уже нечто маркер типологического обобщения любых форм детализации, относящихся к миру комбинаторики, по существу - различного рода опции математических представлений. Здесь своего рода «почву», достаточную для становления такого рода наивных идей довелось образовать представлению, что «математики привыкли иметь дело с такой наукой, где объект создается умом ученого или, по крайней мере, конкретные явления не вмешиваются в исследования». Или - такого рода форма детализации уже не иначе, как странного свойства продукт совмещения что «полета воображения», что, равным образом - рационального развития воображения. К данной типологической градации дано принадлежать любой позиции детализации, что каким-либо образом подлежит или организует комбинации, образуя тем самым и некие особенные «производные» позиции детализации.

Если попытаться воспроизвести то понимание, что столь характерно наивному опыту, то очевидными кандидатами в экземпляры типологической группы «заместительно-подстановочных усреднений» подобает предстать таким формам как типажи (для человека - социальный, региональный или психологический типаж) или условностям ситуативного типа (попутчик). Равно принадлежность числу экземпляров данной группы дано обнаружить концептам «группирующих» типов, наподобие таких ассоциаций как «предметы обихода» или «инструменты». Или - как таковой «идее группы», что не исключает ее осознания равно и в наивном опыте, дано означать выделение нечто условности «заместительного» элемента детализации, когда «членами группы» доводится предстать тем или иным характерным экземплярам, наподобие отдельного индивида, живого существа, формы неживой природы или же артефакта. Скорее всего, и научную систематику, если толковать ее как не более чем возможность разделения на «физическое», «химическое» и «биологическое» равно подобает расценивать как одну из возможных форм «заместительного» усреднения.

Наконец, для наивного опыта нет ничего более естественного, нежели выделение в отдельную типологию и различного рода доступного ему «прямо данного», из чего он и образует группу «феноменально-эмпирических отдельных проявлений». Конечно, изначально это группа нечто чувственно «прямых» данностей, но далее и «неизвестные чувству», но как-то «находящие» выражение в чувстве данности также обретают возможность постановки и в тот же самый ряд. Например, те эффекты, что не позволяют регистрацию посредством органов чувств, тогда уже вносятся в этот ряд как доступные для приборной фиксации. Точно так же и всему отсутствующему в открытой природе, но позволяющему искусственный синтез равно дано ожидать отнесения к той же самой типологической группе. Или квалификация как «феноменальной отдельности» - это же и квалификация в значении нечто, чему доводится обнаружить качество пригодности для той или иной условно «механической» комбинации.

То есть - познанию не миновать прохождения и пути развития, когда на уровне «непосредственной» практики детализации оно и вознаграждает себя обретением «интегрирующих» форм и структур группообразования, и подобную перспективу с неизбежностью способно порождать лишь простейшее «видение» все еще без инициации какой бы то ни было «сложной» рефлексии. Миру даже в отношении комплекса представлений «прямой» практики дано задавать перспективу обретения форм «почти что» обработанного рефлексией, но только тем отличающихся от подлинно рефлексии, что здесь группы и общности предполагают построение как образуемые не посредством осмысленной систематики, но пока лишь исходя из условий «открытости» обозрению. То есть различные «возможности обозрения» в их функции специфических форм отношений познания и находят здесь продолжение в выделении позиций детализации как тем или иным образом подверженных «простым» отношениями познания.

Огл. Маркер «охвата» - распределение по условию «прогресса» познания

Специфика прямого опыта такова, что ему доводится включать в себя и особенные формы его условной «историографии», что обеспечивает такому опыту образование наивной картины прогресса познания. Иными словами, прямой опыт, не подозревая ни о каком противопоставлении «известного», положим, лишь «ожидающему» познания, уже предпринимает описание шагов познания, с их представлением как исторических этапов или фрагментов повествовательного полотна такого рода «хода истории». При этом наивному опыту не свойственно пренебрегать оценкой как бы «объема» познания, наделяя состоявшееся познание признаками объема предъявленных им достижений. И, опять же, подобные представления определенно предполагают построение лишь посредством «прямых», но никогда не спекулятивно изощренных способов извлечения; им доводится не более чем «фиксировать» нечто «видимое» из «непосредственно» доступного пониманию исторического материала.

Или наивное понимание, не принимая во внимание требования спекулятивной добротности, приемлет возможность выделения в качестве позиций детализации и нечто «отдельных элементов» эмпирики, относя сюда все допускающее отождествление «в значении» эмпирики. В том числе, в данную группу возможно включение и второй природы, и, здесь же, теоретических концептов в их значении оторванных от интегральной модели мира характерно «отдельных» теоретических положений. По сути, единственным элементом критического восприятия, что дано обнаружить подобному представлению, здесь доводится предстать лишь условной квалификации по значимости, отделению «существенных» достижений от «скромных шагов» или как бы «почти что» само собой «очевидных находок».

Отсюда решения познания и удостаиваются оценки пока лишь не в качестве событий проникновения в суть вещей, но - лишь как нечто акты «озарения» или своего рода состояния «просветления», специфичные в их прагматике, даже, положим, в условной «методологической» прагматике. В подобном освещении решения познания ожидает признание как создающие как бы «все еще» не «непротиворечивую» картину действительности, хотя и обнаруживающие способность создания в известном отношении не более чем «достаточной» формы такого рода картины. А тогда множество элементов такой «достаточно непротиворечивой» картины будет предполагать обращение равно началом и нечто «объемного пула», своего рода актуальной для определенного исторического этапа характеристики познания как обнаруживающего некий объем способности проникновения в отношения действительности. Отсюда развитие познания и позволит признание в значении процесса наращивания и отбрасывания части объема тех или иных «отдельных сведений» - наращивания за счет возрастание ресурса позиций детализации и отбрасывания за счет рационализации схем посредством приведения к универсальности. Но даже и приведению к универсальности здесь все еще дано предполагать лишь казуалистическую трактовку, не более чем признание такого рода форм за нечто «когнитивный стандарт», выверенный лишь в пределах некоего направления познания, задаваемого спецификой «приоритета», чем дано обладать тому или иному предмету.

Из комплекса представлений познания о себе, остающихся сугубо детализацией равно способно следовать и представление о познании как об организованной в исторический ряд динамике его объема, чему дано обретать формы пока что не интегрально осмысленного осознания, но - только лишь практически «более перспективного» осознания. Тем самым познание и обретает представление в картине подобной истории как порождения телеологии «власти человека над природой». Причем при построении данного ряда также дано иметь место и выделению фактора «детерминизма», когда что-либо позволит признание как подлежащее детерминистической квалификации, а что-либо - как выпадающее из ее «области ведения». И, опять же, критерием наличия такого «детерминизма» здесь и предстает представление о достаточности решений познания для наделения человека нечто экзистенциально существенным объемом возможностей.

Огл. Различение выделения полностью нового от изменения известного

Наконец, тривиальный опыт достаточен и для обретения мысли, что наряду с образованием контингентов и групп чего-либо ранее неизвестного познанию подобает уделить внимание и переосмыслению известного. Причем здесь вряд ли уйти от понимания, что отдельные решения позволят отождествление как принятые раз и навсегда, когда другие ожидает перспектива прохождения чуть ли и не нескольких стадий вероятной ревизии.

Тогда если обратиться к попытке оценки характера такого рода ревизии, то правомерно предположение возможности и таких источников или причин пересмотра - эмпирические находки, достижения спекулятивно-теоретической реконструкции в компании с техническим изобретательством и биологической селекцией. Кроме того, здесь также весома и такая возможность, когда одновременно углубление теоретических схем и развитие в широком смысле экспериментальных практик обнаружат способность взаимного стимулирования, что не ускользнет и от внимания элементарного наблюдения. То есть - даже и простому наблюдению иногда открыты даже и перспективы «осознания форм реальности, закрытых от простой экспериментальной фиксации». Хотя, конечно же, это осознание все же будет лишено способности постижения того важного положения, что «всякий структурно особенный порядок прямо подразумевает и характерную для него механику».

Кроме того, некое последующее развитие «простых схем» осознания также порождает и представление о разделении общего пространства натурного эксперимента на не подлежащие девальвации «нетленные» квалификации и представления, тем или иным образом ожидающие дополнения, расширения или неизбежной ревизии. Отсюда и философия, как бы «не углубляясь» в предмет, также обратит внимание на необходимость построения теории, признающей «все грани в природе условными, относительными подвижными, выражающими приближение нашего ума к познанию материи». Однако следует заметить, что фундамент подобного представления никоим образом не дано составить и сколько-нибудь основательной рефлексии. Напротив, некоей иной точке зрения, собственно и сводящейся к отрицанию хотя бы какой-либо девальвации представлений, будет дано определить решения познания не как функциональные маркеры, достаточные для неких потребностей «погружения» в отношения действительности, но признать их не более чем символами или условными знаками. То есть познание разным образом с разных сторон и в лице характерно особенных совершающих его операторов и позволит осознание как специфическим образом полное тогда уже по отношению предмета познания, что составит собой равно же и еще некую новую форму позиций детализации.

Или познанию даже не достигшему высот его развития уже дано видеть себя как различным образом социально полезному. С одной стороны, ему доступна констатация факта, что возможности господства над природой предопределяет знание ее «объективных законов». С другой стороны, господство над природой допускает признание равно и «подтверждением» правильности познания. А далее полезность познания без особенного углубления в связи действительности будет предполагать углубление и в различные присущие ей «ипостаси». Это, с одной стороны, такая форма полезности, как возможность диверсификации представлений, расширение их «круга», а также функционал прогностической полезности - возможность предсказания порядка протекания явлений, пока исключающих возможность эффективного вмешательства. Наконец, это и полезность, предполагающая оптимизацию - что природных явлений, что деятельности человека, как дающих либо больший или «более актуальный» эффект или как предполагающих уменьшение расхода ресурса. Наконец, это и описательная полезность, связанная с развитием создаваемой познанием картины мира тогда уже как более насыщенной и, помимо того, наделенной и большим совершенством в представлении присущих миру порядков и связей. Здесь отсутствие должного развития спекуляции и порождает своего рода «соревновательную схему» упорядочения форм подобной полезности, когда «качество важнейшей ценности непременно предполагает отождествление непосредственно с прогностической полезностью продукта познания».

Более того, «простое» познание, не покидая своей наивной парадигмы, преуспевает в задании продуктам познания и нечто «ролевого» функционала, что открывает возможность каталогизации результатов познания. Здесь важно, что при посредстве такого рода осознания и обнаруживает себя казус переноса ролевого функционала от продукта познания тогда и на специфику предмета познания, что обращается выделением таких позиций подобных каталогов, как формы потенциальности, формы лонообразования или формы вмещающих топологий, и, наконец, формы концентрических позиций предметных начал. В последнем случае имеет место зарождение представления и о нечто релятивности присутствия или релятивности задания некоего предмета. А в целом специфика открытости предмета познания для каталогизации порождает идею и некоей следующей формы функтора детализации.

Следующая глава: Самоорганизация познания как продукт развития абстракции