Синтез теории познания
в границах ее «общего контура»

Очевидное начало отсчета процесса самоорганизации познания - явно зарождение мысли, что условия многообразия источников и посылов познания и недостижимость выделения «монистического источника» идей познания, по сути, определенно исключают их преодоление. В результате построение познания и исходит из такого посыла, как реальность множественного числа начал и оснований познания, относительно чего неизбежно построение и неких особенных схем долженствования таких оснований или начал. С другой стороны, признание познанием множественности его начал не отменяет и возможности смещения центра тяжести в сторону тех или иных начал или оснований познания. Также для познания не исключена и подверженность обаянию иллюзии, что это смещение центра тяжести едва ли не устраняет один из источников познания, что, тем не менее, пусть даже испытывая значительное ослабление, не предполагает и полного устранения.

Тогда преобладание одного из источников познания при ослаблении другого или других источников и обращается причиной придания познанию своего рода «тенденциозности», когда реальное многообразие источников познания порождает то продолжение, что одну группу источников познания вознаграждает отождествление как «существенной» линии познания, а другую - принижение как не более чем «иллюстративной». Из этого в познании и возобладает особая «инерция», когда преимущественную часть предпринятых поисков познание ограничивает пределами «существенной» линии или тенденции, а «подавленную» сторону отношения долженствования признает не заслуживающей внимания. Пример тому и показывает современная наука, вынуждающая качественный и логический анализ фактически «влачить жалкое существование», что, тем не менее, не предполагает его полного устранения и в том, что выделение «фермионов и бозонов» - далеко не «голый расчет». С другой стороны, доминирование в познании одного из его источников - явно и продукт «ауторефлексии» познания, или понимания, что принципиально значима одна из практик обретения знаний, а другие - мало существенны.

Такого рода смещение «центра тяжести» в развитии познания также порождает и своего рода «логику» построения «универсальной» формы рефлексии. То есть такой «логике» дано действовать и в роли своего рода «репрессивного аппарата» равно и для эмпирики, причем такой специфике дано отличать едва ли не все до одного современные направления познания. С другой стороны, логика предопределяющая господство одной из форм обретения знания - она непременная причина той «линейности», что прямо отрицает всякую многолинейность; тем не менее, следует понимать, что организация мира непременно «хитрее» любой линейности и потому при статистической рациональности такая логика «рефлексии познания» не предполагает обращения и нечто безусловным. Отсюда роль объекта нашего анализа по имени «явление рефлексии» и подобает возложить на отдельный анализ таких его составляющих, как способ образования логики когнитивной рефлексии, ее доминирование в постановке задачи познания, и некоторые случаи ее фиаско, порождаемые как узостью такого рода логики, так и принципиальной узостью принципа однолинейности. Другое дело, что здесь стоит выразить сожаление, что наш анализ вынужден опираться на некий критически переработанный источник, и потому мы лишены возможности систематического исследования предмета «рефлексивных начал» познания.

Огл. Идея и фактор диверсифицированной «базы» источников познания

Если некая модель определенной части форм содержания мира обнаружит столь высокую степень востребования, как нахождение в состоянии регулярного использования, то здесь невозможно не предполагать такой эффект, как накопление представлений о ее использовании. И, в первую очередь, естественную «награду» для такой модели и составляет характеристика ее роли в решении некоего круга задач, что обращается отождествлением этой модели посредством представления и о присущем ей «круге задач». Например, некая модель представления физической реальности в разрезе ее отождествления на положении комплекса агрегатных форм и телесных образований позволит отождествление как «механистическое» представление. Причем такую модель не обязательно ждет признание в значении «достаточного и эффективного» решения, но, тем не менее, она предполагает осознание в значении концепции, принимающей на себя исполнение лишь подобной, но не какой-либо иной роли, хотя для нее вряд ли исключена и возможность выхода за границы роли. А тогда не сама собой такая модель, но, - здесь возможна и такая оценка, скорее ее «вульгарное» истолкование будет ожидать признание как «опровергаемое» последующим развитием познания, хотя приносящим отнюдь не опровержение данной схемы, но опровержение лишь некоей адресованной ей «установки идентичности». Отсюда такая модель и позволит признание лишь средством описания некоего «фрагмента» мира, хотя этой ее условной идентичности дано исходить лишь из того, что данная схема к подобному фрагменту мира обнаружит возможность ее приложения то непременно «во всей полноте». Хотя в отношении иных фрагментов мира эта схема обнаружит лишь «частичную» справедливость, но, тем не менее, в пределах такого «отчасти» будет действовать и установка наделения данной схемы спецификой «безусловной» ролевой идентичности. То есть в ролевом представлении той или иной схеме иной раз не избежать и упрека в «недостаточной широте» ее ролевой идентичности, что способен следовать из установки «идентичности», непременно ожидающей от исполнителя наличия амплуа, безоговорочно адекватного расширенному представлению о данной роли. Или - настоящее рассуждение и подобает расценивать как заявление о том, что установка на диверсификацию когнитивной схемы и есть нарочитое придание некоей схеме непременно и качества вседостаточной, где эта установка уже не принимает во внимание, что и частичная достаточность допускает истолкование равно и в значении очевидной достаточности.

Другое дело, что диверсификация представлений познания, преодолевая ей же самой и нагроможденные препятствия, нащупывает и возможности ухода от банальной ролевой схемы к некоей альтернативной линии развития. Что и означает идентификацию познания как наделенного такой спецификой, как выделение принципиально важного «приращения объема» представлений познания, его отождествления с выходом на те новые эмпирику и эвристику и «просветление» в рефлексивной области, что и обращается приданием известной картине как бы «неизведанных» оттенков. Или - познание допускает здесь и попытку задания для себя «иерархии ценностей», что позволяет проведение «соревнований» спекуляции и разметки, когда спекуляции выпадает роль средства задания возможности комбинации, а разметке как ее альтернативе - средства замены позиций привязки, из чего будет следовать и необходимость в совершенно иной форме ведения спекуляции. На самом же деле вряд ли следует ожидать возможности преодоления подобной естественной конкуренции, тем более, что разметка, пожалуй, лишь условно самодостаточна, а спекуляция, быть может, лишь условно оптимальна; в любом случае, всякое решение познания и подобает расценивать как нечто «формулу», где присутствуют две переменные - посылка характера спекуляции и посылка установки разметки. Но иногда перспективы перехода к новой разметке настолько воодушевляют носителей познания, что они откидывают «старую» физику и понимают единственной перспективой развития познания лишь становление «новой» физики. То есть на деле познание как бы «переоценивает» перспективы, вытекающие из смены разметки, но существенно то, что его развитие равно обращается осознанием специфики разметки и специфики спекуляции не иначе как конкурирующих начал.

Более того, непонимание сложного характера связи «спекуляции и разметки» обуславливает вынесение за рамки рационального вектора равно и нечто «фактического источника» познания. Собственно в подобной связи Э. Мах и допускал уместность формулы, признававшей таким «фактическим» источником познания «циклический процесс поочередного прогресса опыта и мысли», что с порога исключала допущение, что исход опыта способствует идее следующего опыта, а прямая функция мысли - представлять собой не иначе, как «завершенную» форму осмысления. В таком случае и мысль, и опыт не следует рассматривать как нечто единичный опыт, но, напротив, их следует видеть как нечто поиск предела и в мысли, и в опыте, и - даже в комбинации мысли и опыта. В подобном отношении современное познание и посещает та мысль, что некий объект познания не просто предполагает описание как бы «стохастическим» параметром, но тогда уже той диаграммой, что по какому-либо основанию и позволяет построение ряда значений такого параметра уже как ряда возможностей. То есть развитие рефлексии и наделяет современное познание идеей понимания опыта не нечто единичным, но - развернутым в «диапазон замеров», а мысль - далеко не просто «проблеском», но - равно и элементом ряда решений, относящихся к некоему кругу сходных задач. И в подобном отношении, когда наступает исчерпание ряда значений, доступных для фиксации при данной постановке опыта, то приходит время мысли и о таком развитии ряда опыта, когда изменение схемы или условия опыта будет обращаться и изменением картины опыта. Подобным же образом и идею, если полагать возможным ее дополнение следующим инструментарием, и подобает расценивать как распространяемую на более широкий круг задач. Во всяком случае, в данной связи современное познание уже не чуждо предположения, что чуть ли не всякий новый опыт - это изменение концепции опыта-предшественника, а предложение новой идеи - частичное ограничение неких предшествующих идей. То есть современное познание если и не склонно понимать тот или иной опыт или идею непременными потомками других опыта или идеи, то, во всяком случае, предполагает понимание состоявшегося опыта и реализованной идеи потенциальными предшественниками следующего опыта и формулировки следующей идеи.

В итоге современное познание и вознаграждает себя возможностью устранения различия между «дедуктивным путем рассуждения и эмпирическим заимствованием». Дело в том, что и опыт здесь предполагает понимание не нечто опытом в отдельности, но некими элементом или формой общего «пространства опыта», и идея также видится определенным элементом или формой непременно «среды представлений». Но отсюда и условие соответствия будет предполагать установление не между отдельными опытом и идеей, но между двумя данными пространствами - опыта и представлений. В развитие такого положения и комбинации постановки опыта дано допускать ее извлечение равно же в виде закрывающего лакуну или подтверждающего прогноз в пространстве представления, а структуре идеи - следовать из условия «смежности» некоего круга отдельных опытов, собственно и намекающего на наличие зависимости, чему соответствует и «строго» равнозначный ей опыт. Как таковой способности рефлексивной интеграции и доводится изгнать из познания специфику процесса свободного поиска, тогда и обращенного в процесс заполнения «все равно где» выявляемых лакун - что в «пространстве опыта», что и в пространстве представлений.

Подобным же образом особого упорядочения дано ожидать и коллекции запретов, определяемых как комбинации или формы, не позволяющие включения ни в «пространство опыта», ни в среду коррелирующих с ним представлений. Отсюда и потенциальному дано предполагать куда более определенные перспективы обращаемого на него ожидания, когда познание определится с пониманием не только лишь усвоенного и исследованного, но найдет и возможность определения контуров в принципе не исключающего возможности реализации. То есть здесь познанию из видения самоё себя не более чем ретроспективой доводится перейти к картине частичного дополнения такого «пройденного» равно и перспективой в виде избегающих запретов возможностей достройки «пространства опыта» и среды представлений. В любом случае с такой точки зрения и «опыт» и «теория» позволят осознание непременно как «метаопыт» и «метатеория» - а именно, как та полнота картины объемлемых ими пространств, что в принципе предполагает признание доступной познанию.

Но на первых порах упорядочение представлений познания не будет означать ревизии того расширенного истолкования принципа «практика - критерий истины», что вносит поправку в специфику деятельностной программы. Вместо этого познание в целом будет осмыслено лишь как условный аналог как бы «многообразной» деятельностной программы, что прямо предполагает предельную диверсификацию направлений и интересов практики. И тогда «опыт» в значении имманентной «встречной реакции» внешнего мира и позволит признание как подлинный источник познания. Но на настоящий момент для познания все же не характерно поспешать с точным определением, пока оно ограничивается лишь настоянием на тщательном расследовании, что следует определять формой «имманентно» встречной реакции, насколько такая реакция позволяет признание истинно специфичной, поскольку ей непременно следует принадлежать и само собой ряду такого рода реакций.

Или - сейчас даже к факту «события внешнего мира» познание предпочтет следовать извилистым путем тех же «адресных и комплексных» экспертиз, что, тем не менее, не означает ни иллюзорности внешнего мира, ни какой-либо условности такого факта. Но и любого рода «простой констатации» здесь дано ожидать отождествления то непременно как «отчасти поспешному» акту такой регистрации.

Огл. Стратификация по сумме аксиологии, функционала и герменевтики

Если под «существом» опыта не понимать действительность как бы «просто» опыта, то тогда и стратификация познания возможна лишь на основе то и специфической «логики». Или - всякому построению системы, зависимости или «характерного» отношения уже дано предполагать и известную щепетильность в выборе задаваемых им оснований. Из условия правомерности подобного представления рациональной форме истолкования данности опыта дано включать в себя и осмысление способности результата познания отражать собой и «характер познания». Отсюда на рефлексивном уровне стратификация познания явно невозможна и вне обобщения в ее установлениях равно и посылок аксиологической, функциональной и герменевтической позиций квалификации.

А потому «начало» стратификации познания и образует то понимание опыта, что выделяет такую составляющую самой «возможности» опыта, когда независимой от оператора условной «перспективе» постановки опыта дано занять положение важнейшего критерия достаточности опыта. Потому опыт и ожидает признание или исчерпывающим всякую возможность постановки относительно определенного предмета, или, напротив, осознание лишь ожидающим последующего прогресса, когда его настоящую стадию дано продолжить следующему опыту, поставленному на предмет дополнения диапазона результатов не «отдельного» опыта, но характерного ряда опытов. То есть в данном случае опыт непременно и позволит осознание в значении структуры, раскрывающейся на некоей стадии реализации, относительно которой, более того, возможно уравнивание лабораторных данных, данных наблюдений и, скорее всего, данных аппроксимации. В силу все тех же оснований также правомерен принцип, устанавливающий и предмет идеального субъекта, определяющего постановку опыта - подобным субъектом и предстает понимание экспериментатора, а также и сама природа, а с тем - и своего рода «логика» ансамблевого синтеза в математике. Тогда в смысле реальности «субъекта постановки опыта» современное познание и уравнивает смысл тех же данных астрономических наблюдений и данных лабораторного эксперимента, или данных эксплуатации, особенно в пока «не вполне» теоретически осмысленной сфере вычислительных технологий, что также обретают и смысл в известном отношении «данных эксперимента». В подобном ряду опыт и претерпевает трансформацию равно и в нечто выражающее собой «стихию» опыта.

Потому приходящее осознание опыта как характерной «стихии» и порождает постановку вопроса о таком предмете, как распределение ролей. Присуща ли электрону специфика нечто сугубо самостоятельного или - он не более чем «фрагмент структуры» атома, иначе - насколько некие принципы допускают пролонгацию на все многообразие форм реализации или насколько справедливость действия принципов допускает сведение лишь к некоторым возможным формам? Отсюда миру как таковому и не дано знать иного представления, кроме как посредством «картины диапазонов», где реальности таких диапазонов дано порождать и нечто концептуальные представления тогда и относительно природы или «формата» подобных диапазонов. В итоге облик мира в представлении познания и претерпевает разделение на формы тех или иных энергий, масштабов, разнообразия, скоростей, возможностей консервации и наследования, а факторы и обстоятельства позволяют отождествление как выделенные из многообразия объемлющего их диапазона. Отсюда и само собой «реальный случай» будет удостоен отождествления равно и как нечто такого настройка условно «аттенюаторов», что позволяет выделение критичных, слабо критичных и нейтральных аттенюаторов, и, более того, такому пониманию дано позволять построение равно и схем исходящей отсюда аттрактивности или пассивности. А далее теперь и аттенюаторам не избежать осознания уже как субъектам вероятной интеграции в «системы» аттенюаторов, где их ожидает представление либо на положении связанных, либо - независимых, либо, еще одна вероятная форма, «подключаемых» аттенюаторов. А тогда и собственно мир из мира как стационара и претерпевает обращение миром псевдодинамики, «миром настройки», где правомерно существование не только лишь «инерции сохранности» элементов действительности, но и инерции «тренда», определяющего собой вектор «настройки». Вернее, миру здесь и доводится сменить прежний облик на облик «полностью векторного», где и инерция сохранности будет означать константу или вектор «нулевой величины». А тогда и всякое изменение будет находить выражение в становлении такой условности, как наличие вектора «не нулевой» величины. Мир в подобном представлении и позволит обращение формой «бытийной эластичности», где силы и восприемлющие их эластомеры в их некоем актуальном равновесии и обратятся источником формирования условно «фиксированной» реальности. В развитие подобных представлений и как таковой «идее опыта» дано утратить свойство объектности, обретая взамен вид «идеи контрольного стенда» или надзорной лаборатории, где опыт уже не будет означать обретение нового, но будет признан тем инструментом надзора, что лишь удостоверяет правильность выбора положений для некоей комбинации позиций аттенюаторов. И мир тогда из реальности «зримо действительного» позволит обращение равно и реальностью достаточного разнообразия возможностей адаптации.

Но если мир не просто «настройка», но реальность «настройки в настройке», то он в таком случае и есть не более чем структура. Тем не менее, несмотря на кажущуюся достаточность подобного обобщения, все же не каждый раз проблеме обретения некоего эффекта доводится состоять лишь в «подборе настроек», нередко ей дано предполагать необходимость в дополнении тем содержанием, что обнаруживало бы возможность принятия на себя роли опорного или ключевого элемента. Так той же лишенной влаги пустыне никак не обеспечить условия для появления растительности, а эффективное развитие экономики любым образом невозможно в условиях господства натурального обмена. То есть миру, если его формы и позволяют представление как «комплексы аттенюаторов» дано знать не только «полные» виды подобных систем, но и такие виды как бы «неполных» систем, где реализация некоего эффекта невозможна в виду отсутствия нечто «критически значимого» дополнения. А далее принципу «критически» значимого дополнения дано ожидать разделения и на ряд форм условия «критичности», включая структурное и масштабное условия. Иными словами, если мир и есть комбинация аттенюаторов, то и идее структурной или масштабной специфики дано предполагать порождение всего лишь из осознания специфики своего рода «состояния дефицитности» некоторого наличия. Или - в системе, где «всё аттенюаторы» и сама возможность задания «чистой линии» - то непременно и представление о возможности порождения определенным наличием и нечто «чистого» эффекта. Собственно познание в таком случае от наивного представления о феноменально «простой» явности и переходит к осознанию той специфическим образом рефлексивно выделяемой «чистоты», где такого рода «чистота» и позволяет обретение то непременно в значении «самодостаточной» способности раскрытия нечто структурной и масштабной критичности. И тогда развитое познание и позволит построение лишь на началах использования феноменологически «освобожденного» представления о чистоте форм, где и как таковая возможность обретения такой «чистоты» - прямое порождение того значения, что определяет и некое условие критичности по отношению некоей же аттрактивности. И здесь если нечто и не позволит идентификацию посредством приложения характеристики «освобожденного» представления, то оно в понимании развитого познания и не позволит выделения как «чистая линия». То есть рефлексивное совершенствование познания тогда и выводит его к принятию схемы развития, что прямо исключает иное понимание, помимо отождествления как схемы «дискриминации феноменологической установки».

Далее рационализированному пониманию действительности «чистой линии» дано инициировать понимание условности характерной природы уже не в виде линии как предмета, но линии как «разновидности формата». Другими словами, такого рода линия в ее адаптации к различным настройкам и обретет качество «представляющей собой формат», что и открывается познанию посредством идеи «подобия дифференциальных уравнений относящихся к разным областям явлений», в частности, в подобии «между теорией вихрей в жидкостях и теорией трения газов с теорией электромагнетизма». Хотя подобная аналогия все же не означает, что в смысле математического представления «теория вихрей» будет соответствовать какой-нибудь теории разряда аккумулятора, но это лишь означает, что и возможные форматы вряд ли подобает расценивать как универсальные притом, что они равно и далеко не уникальные в как таковой возможности воплощения. Таким образом, знание «чистой линии» и позволит познанию осознание мира как реальности «разнообразия форматов», из чего и возможно обретение представления о такой специфике, как «обратимость» форматов, действительность тех или иных «доменов» распространения форматов и вероятная «ориентация» форматов на воплощение в характерных материальных и информационных структурах. Но если познание ограничится пониманием «только» форматов, то ему не преуспеть и в разрешении проблемы, открыта ли «картине форматов» и возможность подмены картины мира, или миру все же дано знать здесь же и линию форматов, и здесь же - линию действительности, в отношении чего линии форматов дано образовать лишь условие «скелета». Тем не менее, здесь познание вознаградит себя и таким существенным обретением, как разделение в его представлениях таких явным образом значимых начал, как возможность представления определенного содержания «скелетом» некоего обустройства притом, что иного содержания - нарастающим на скелет «мясом». То есть здесь познанию дано преуспеть и в разделении содержания мира на формы в значении нечто «начал» упорядочения, и, равно, - на формы в значении «следующего» или подчиненного упорядочению.

В своем последующем развитии знанию действительности в его значении частной формы отношения «формата и восприемлющего формат» дано порождать в познании идею и нечто «платформ». А следом и как таковым «платформам» дано обнаружить специфику «сквозного» распространения определяемой ими стратификации в любой из приданных им «уголков», а равно выстроить и свод правил, предопределяющих порядок обратимости положений, формулируемых различными средствами интерпретации. Так, положим, если представления физика и исключают прямое обращение представлениями биолога, то «в рамках платформы» представления слесаря позволят обращение и представлениями физика, а представления огородника - представлениями биолога. Более того, также и границе платформы дано будет знать определение посредством установления невозможности распространения характерного «импульса» стратификации на некую часть реальности; платформу в подобном отношении уже подобает расценивать как нечто «единство стратификации». Равным образом и «научные школы» обнаружат качество совмещения друг с другом как воссоединяемые на условиях «подключаемых» к общей стратификации, когда наполнением общей физической картины мира следует видеть как положения квантовой, так и релятивистской модели. Иными словами, «научная школа» тогда и обретает возможность заявления претензии на обособление в статусе отдельной платформы, когда дозревает до заявления претензии на предложение такого принципа стратификации, что обнаружит действительность равно и на положении открытого подключению к нему внешних форматов. Хотя, не следует забывать, развитию по подобной схеме дано отличать и ту же теологию, но ее успехи скорее объясняет использование спутанных категорий, но не что-либо иным. Во всяком случае, сама идея «платформы» и обращается наделением познания равно и функционалом «платформенной корректности», весьма существенной в смысле синтеза спекуляции, хотя и не всегда в определяемом нами смысле исходящей из достаточности некоей модели в ее претензии на обращение платформой.

Но иной раз познанию может недоставать объема возможностей для формирования полноценной платформы, и оно находит выход в обращении поиска и на построение «параплатформы», в частности, вполне возможно, «энергетической» схемы. То есть - известная справедливость также отличает и критику, признающую «материализм и энергетику расположенными на одной платформе» и видящую их «когнитивно ограниченными в силу приведения физических и психических явлений только к некоторому ‘операторному началу’». Но здесь мы имеем дело уже не с «продуктивным» познанием, но - с попытками придания результатам познания некоторого усреднения, что позволяло бы синтез и условно «логичной» картины мира. Хотя, как мы уже определили, на деле «логичная» картина мира - это и любым образом представление о комбинации аттенюаторов, собственно и позволяющей становлением некоей характерной миру области, то есть того, что не избегает и неких смещений в сторону одного из условий равновесия. Но в смысле идеи «параплатформы» как таковая присущая ей бесперспективность и порождает такое понимание данного решения как предполагающего не более чем «философский» смысл.

Но если попытка приведения действительности к условности параплатформы обнаруживает бесперспективность, то естественный выход из этого «кризиса» познания - принятие «концепции», определяющей принцип «отбора для описания явления стратификационно расставленных физических свойств начиная критически важными». Тогда и приходит в действие «осмысленное отношение к эмпирике», когда познание выбирает путь его развития теперь уже посредством выделения типологически ограниченной «области идентичности» как замыкаемой на функционал эмпирической проверки. Например, в сфере морали возможно выделение и такой формы рационализации представлений, как определение сострадания проективным проявлением коммунальности и в подобном отношении началом позитивности и антиутилитарности человеческой природы, а также и очевидным образцом стремления к устойчивости. Или - такое видение тогда и определяет социальное развитие равно в как некое «стремление к устойчивости или устранению беспорядка, причем вне зависимости от педантической установки способное означать и возможность ‘ощущения беспорядка’». Или, в ином случае - ход поиска возможности такой столь необходимой стратификации и позволяет обретение такого представления, как идея того, что «еще бесструктурные представления об атомах в конце XIX века непременно недостаточны в качестве прочной основы математически формулируемых теорий». В подобном отношении и качество достаточности параплатформы равно допускает оценку как близкое той квалификации, что «субстанциональный статус энергии - и есть та же материальная модель, но исключающая операторный компонент и вводящая непрерывность существования». Наконец здесь и всякий «ингредиент» картины мира будет допускаться в нее лишь на условиях задания ему специфической роли - так в одной физической модели пространство и время позволят задание как «априорные основания», когда в другой их ожидает представление уже как интегральной общности «пространствовремени». Или - картина мира в ее утилитарном развитии и обретет форму продукта такого рода «редукции», что обеспечит становление того или иного направления познания, одновременно предполагая и такого рода селекцию, что означает осознанный отбор и последующий синтез комплекса единства содержания, значимого для развития определенной схемы.

В картине мира - «продукте редукции» и сами концепты обретают и облик принципиально не более чем «актуального порядка» задания. То есть познанию уже присуще понимать любой выдвигаемый концепт тогда не как «само собой» концепт, но - как нечто «в облике» концепта, значимого не более чем для промежутка действия представлений, где этому концепту доводится обнаружить качества «эффективно» достаточного. Или - не только концепты, но и элементы их состава теперь ожидают различения тогда и как «элементы содержания, различающихся различными скоростями девальвации». Эта проблема даже находит свое, хотя и слабое отражение в философии в виде тезиса о «смешении человеческих понятий о времени и пространстве с неизменностью факта существования человека и природы только во времени и пространстве». Но здесь же и в систематически более развитых формах познания специфике открытости концептов для девальвации доведется обратиться либо открытостью для выделения следующих уровней дискретизации, либо, что очевидно, открытостью для приведения дедуктивных построений к более фундаментальным теоретическим основаниям.

В конце концов, развитие представлений о природе концептов и обращается пересмотром изначально фактически лишь эмпирически задаваемых направлений познания, хотя, быть может, в силу инерции эта ревизия и происходит лишь на теоретическом уровне, но - не в отношении социальных механизмов выделения таких направлений. Здесь явно возможны различные варианты подобного развития, когда на практике куда более известно выделение так называемых «промежуточных» научных дисциплин, наподобие химической физики или социальной психологии, хотя и ту же медицину вряд ли подобает расценивать как что-либо иное, нежели специфический отдел физиологии. Конечно же, в подобное развитие также вмешивается и иллюзия «неразрывности» действительности, когда мы склонны думать, что «классы предметных законов мы самое большее можем выделять в нашем представлении, но не в действительности», но, тем не менее, это развитие наделено и определенным смыслом и, более того, находит и «практическое» воплощение. Более того, развитие представлений о природе концептов находит продолжение и в представлении самих объектов того или иного рода «концептами», признании их свойств как бы данными «не вообще», но - данными лишь в определенной конфигурации, зависимой от выбора ролевой позиции. Здесь, положим, свойства «химической инертности» уже могут быть взяты и самими собой, вне всякой связи с магнитной проницаемостью или электропроводностью и хрупкостью и потому и подлежать рассмотрению относительно значимого для них объема обстоятельств или причин. А отсюда в формировании картины «объекта-концепта» на первый план и выходит условие деятельностной программы, тем или иным образом «связанной» с рассматриваемым объектом, но не с как таковой действительностью объекта. В силу подобных причин познание и ожидает обращение как бы характерным «сервисом», достаточным для реализации деятельностных программ, а не просто реализацией научной любознательности в отношении тех или иных аспектов устройства мира. С одной стороны, последствием подобной тенденции для познания и обращается обретение им и характерной однобокости, но, с другой, эта тенденция приносит и результат в виде концентрации на некоей проблематике и, равно, исходящей отсюда диверсификации представлений о нечто «существенном» предмете опыта.

А далее концептуализации объектов также дано породить и ревизию собственно принципов стратификации. Тогда если простую стратификацию и определять как «наивную», то она вместо решения задачи воссоздания некоей топологии и ограничивается лишь построением не более чем «узловых» схем, что прямо обеспечивают ее углубление в характерную практику образования квазипространств, ограниченных порядком задания лишь «существенных» узлов и продолжающих их фрагментированных «сообществ». С одной стороны, очевидным результатом подобного «прогресса» и правомерно признание открывающихся «белых пятен», предполагающих обращение на как бы «неважные» формы содержания действительности, например, когда по истечению определенного времени и доводится обнаружить, что золото располагает химическими свойствами окислителя. Хотя, не следует забывать, такое решение равно же стимулирует и процесс теоретической редукции; то есть такого рода решение - оно же и постановка вопроса, а следует ли понимать существенным именно такую конфигурацию принципиально значимых начал мира, и не предполагает ли данная «сумма» условий еще и возможность ее сокращения? Чему тогда и находит воплощение не только в идее «демона Лапласа», но и в попытке построения физической схемы, приводящей все многообразие физических форм к исходной картине считанного числа взаимодействий. Видимо, в тот же самый ряд также возможна постановка и отмеченного выше «пространства-времени».

Но отсюда и конкуренции концептов дано нести и смысл конкуренции «комплексов посылок», используемых для построения схем. Либо - мир позволяет построение в разрезе динамики, либо - в разрезе выделения «островков стабильности», либо - он знает некий ряд аттракторов, либо мир ограничен картиной уровней сопротивления и порядков свободы и т.п. А тогда и подобает признать существенным, что такого рода моделям не дано предполагать соизмерения как определенные согласно неким плотностным или тензометрическим началам, как им не дано предполагать и проверки на предмет возможной состоятельности, хотя им равно дано обнаружить и некую локальную или векторную состоятельность. Скорее всего, познанию здесь и не следует рекомендовать поиск наиболее предпочтительной из числа подобного рода схем, сколько следует обратить внимание, что мир все же знает и своего рода «переменное поле стратегий», относительно чего возможно построение и нечто общей схемы тогда уже как схемы выбора «оптимальной» стратегии. Мир и есть «переход от стратегии к стратегии», и его начало, видимо, и составляет собой коллекция стратегий, то есть условие, до осознания которого пока что не добралось познание. Но тогда подобает поторопиться и с тем предположением, что нас ожидает и некое развитие в подобном направлении.

Во всяком случае, теперь познание все же прощается с идеей определения таких начал как выбор монотонных «полей», замещая эту идею равно и мыслью о «стихии конкуренции» комплексов условий. Но это не означает, что монотонные поля ожидает их устранение из картины мира, но возможность выделения таких полей теперь уже ограничена пределами стихии, что прямо «предназначена» для таких полей.

Огл. Автореферентный характер познания - начало его самокоррекции

Хотя в целом для множества решений познания нет ничего более типичного, чем качество неоднородности, но в большинстве такие решения все же не подлежат оценке как принадлежащие типу «абсолютных» решений, и потому обнаруживают качество открытости для всякого рода коррекции. Но отсюда объектом коррекции дано предстать не просто специфике или картине образуемых представлений, но и таким «сопутствующим» моментам, как совершенствование методологии, быть может, иногда не изменяющее и предлагаемый ответ, или - и нечто «эмпирическому пространству» принимаемых решений, а, равно, - условиям присоединения решений познания к коллекциям выводов познания. Познание, фокусируясь в этом на существе вносимых корректировок, и обращается к попытке отождествления своих шагов как тем или иным образом оптимальных, подробных или как-то связанных с теми системными структурами, что объединяют собой некое множество решений познания. Скорее всего, наилучшими иллюстрациями подобного рода практик оптимизации и правомерно признание картины развития технических знаний - так, общая схема двигателя внутреннего сгорания неизменна на протяжении полутора столетий, когда всевозможным фрагментам «обвязки» такой системы и вариантам оптимизации отдельных элементов ее структуры дано претерпевать кардинальные изменения. Равным же образом и модель вещества от просто нераспространенного представления о «простом веществе» претерпела обращение теорией изотопных реализаций и различного рода форм кристаллической решетки, не только вплоть до нестабильных изотопов, но иногда и до искусственных изотопов или кристаллов, создаваемых лишь в лабораторных условиях. И для любых такого рода форм прогресса познания их фактическим «импульсом» и правомерно признание условия автореферентности - осмысления характеристики достаточности существующих решений познания и проявление чувства неудовлетворенности равно же в отношении состоятельности принимаемых решений. Познание здесь, узнавая себя как неким образом происходящее и выходящее на определенные результаты, и выносит самооценку исходя из идеи присущей ему заведомой ограниченности, когда само состояние подобной «узости и ограниченности» достижений и предполагает попытку задания более обстоятельных квалификаций или обретения большей степени детализации или глубины систематизации. То есть познание и претерпевает развитие в отношении, что его характеристике предмета познания одновременно дано охватывать собой и такие составляющие подобных квалификаций, как оценки достаточности и систематичности познания.

Огл. Задание плеча интеграции лишь посредством сложной структуры

Первейшей возможностью, прямо следующей из дополнения комплекса решений познания элементами автореферентных форм осознания, и обращается расширение присущих подобным решениям «плеч интеграции» вплоть до использования лишь сложных схем выражения зависимости. В частности, расширение интеграции делит тогда операторов интерпретации на классы простых и сложных, где функция простого оператора - задание параметрически выражаемого показателя, функция сложного - фиксация конверсий и распределений, следующих из условий задания топологии или формирования групп. Или - прямой результат дополнения функционала познания составляющей автореферентности - это и та практика задания порядка, когда построение схемы возможно лишь посредством выделения простого «фундаментального» ряда параметрически выражаемых показателей притом, что лишь разложение комбинационного начала явления на «форм-факторы» и открывает, за счет отсева ненужной «простоты» равно и перспективу задания квалификации. Хотя на первый взгляд такому дополнению дано показаться нарочитым, но и прямой позитив от удлинения плеча интеграции - внесение в познание равно и способности представления некоего фрагмента картины мира как реализуемого на условиях приведения к системе связей «глубокой интеграции» отношений действительности. Иными словами, функционал автореферентности познания в присущей ему способности инициации синтеза любым образом лишь сложной модели и обращается тем средством поддержания целостности создаваемой в познании картины фрагмента мира, где мир понимается как не оторванный от того принципиального «фундамента», что позволяет построение таких картин. Отсюда длина плеча интеграции и предполагает признание как едва ли не «объективная» длина «дистанции», что задает возможность воспроизводства нечто «инерции» познавательного приведения определенной реальности к нечто «фундаментальным началам», нарочито предполагающим придание им не иначе, как характера «простых».

Огл. Стратификация в «удаленности» и детализация в «выборке»

Если усложнение схемы и обращает явление «потомком» условно «простой» картины, то явлению не избежать и отождествления как «дальней родни» той комбинации, что придает простоту и тому многообразию, что позволяет задание как «почти не разнообразное». Причем следует отметить, что выбор познанием пути фиксации «гомогенных» форм содержания - в известном отношении неосознанный выбор, положим, в том же приложении характеристики массы к структуре материи ниже уровня атома, где вне реализации качества вещественности подобная характеристика уже ограниченно состоятельна и сохраняет значение благодаря лишь особому порядку задания. Хотя в ряде прочих случаев такая «удаленность» все же допускает задание и как таковой действительности, особенно при образовании материальных агрегатов, где одно лишь наличие полимеров протоплазмы - уже достаточное начало для образования высших животных и растений или насекомых с их сложным метаморфозом. Познание, фактически определяя сложность как «окончательный продукт» начальной простоты, определяет в этом и ту «строгость меры», что полностью исключает задание картине мира тогда и нескольких мест ее начала или «старта», откуда и привязывает самоё себя лишь к определенному «началу отсчета». Когда всё, что есть, непременно и составляет собой то сложное, что допускает представление как «приводимое к простому», то тогда познание равно утрачивает и свободу возможного волюнтаризма теперь и в части выбора «начала отсчета».

Но если явление в силу непосредственно «происхождения» допускает отождествление непременно как «сложное», то оно равно предполагает и ту форму отношений со средой обстоятельств или «средой окружения», в чем ему доводится обрести и избирательный порядок усвоения влияния окружения. И здесь, несмотря на всю свою сложность, явление, при известном пренебрежении комплексом его состава, и позволит привязку непременно же к нечто «значимому» субъекту или средству репрезентации, чем и доводится предстать равно и нечто «номиналу» такого явления. То есть тогда явление будет допускать сопоставление ему и того нечто, что составит собой важное условие или фактор его становления, где и некие «прочие» элементы содержания непременно будет отличать значение не более чем «сменного» состава как таковой «возможности предъявления» явления.

Далее сама реальность сложного порядка конституирования явления и обусловит то следствие, что когнитивная схема «мира явлений» фактически будет подлежать замене на схему «комплекса реперов и производных», где познанию дано знать не собственно проявление, но, взамен, способность неких начала или объема обстоятельств к воспроизводству их производных. Хотя в этом случае «уровень производных» и не позволит отождествления в значении сугубо искусственного, но при этом и как таковое условие такой производности непременно будет предполагать определение как не более чем некая эластичность, разомкнутость или нечто достаточность «посылок», причем нередко в комбинации «эластичность плюс разомкнутость плюс достаточность». Тем самым мир будет ожидать задание то не иначе как «среда построения», где некие «строители» или «спонтанные» строители и обнаружат за собой, на манер стеклодува, способность «вытягивания» начального слитка в некую фигуру «образуемой формы». А тогда образуемая в конечном итоге «форма» и потребует определения не только по отношению к такого рода «слитку» как к условно «консолидированной» массе, но равно и к составу его элементов и факторов среды тогда уже и как средство восприятия и консервации такого рода условий и составляющих.

Огл. Разделение контурных и фактурных данных

Познанию благодаря присущей ему способности обращения на самоё себя совершает и следующий вроде бы «не столь» существенный, но все же значимый шаг, а именно, - обращается к подразделению данных на «контурные» и «фактурные». Например, описание некоего процесса можно построить посредством задания данной картине и целого ряда контуров - энергетического баланса, массообмена или перетекания заряда, чему, как ни странно, не дано означать, что подобная специфика достаточна для задания детальной картины развития процесса. Отсюда возможности выделения такого рода «контурных» данных в присущей им специфике и дано означать задание неких ориентиров или запретов тогда уже вне задания полной суммы обстоятельств «момента становления» явления. При этом оператор познания также обнаруживает и способность различения, что эти ориентиры или запреты действительны не более чем в значении ориентиров и запретов, откуда и отказывает себе в праве определения на основании такой специфики тогда уже и существа тех процессов, что заключены в этот «контур». То есть познание тем самым и определяет здесь свои «прерогативы» в части специфики предлагаемых решений - или в данном случае некое решение следует определять как «задание установки», либо, напротив, оно достаточно для прояснения теперь и «полной спецификации» явления. Или - с этим познанию и приходит понимание предмета принимаемой установки и ее реализации в части, что ему самому здесь следует предполагать обращение либо построением «структурной модели», либо предполагать реализацию и нечто «технического проекта». В этом познание будет ожидать и становление понимания им самоё себя то и как характерно «специфичного».

Огл. Фрагментация и выделение «универсальных частных» особенностей

Если неким обстоятельствам дано предполагать привнесение в содержание явления как придающим явлению специфику «примеси», то картине мира, если исходить из привязки к нечто «центральной позиции», равно дано знать расширение и посредством формирования представления об условиях «дополнительности». Если, положим, простое вещество есть «вещество», то соединения этого вещества можно расценивать как «дополнительность» такого реперного простого вещества. Отсюда представление познания о мире и ожидает развитие как видение мира «нарастающим дополнительностью», хотя подобным формам условности вряд ли доводится означать и что-либо иное, нежели условие потенциально не исключаемых возможностей становления некоего содержания или связей. Тем не менее, в некоей условной схеме, где само собой мир предполагает отождествление как непременно «присущее», там и все выходящее за рамки того, что «непременно» наполняет мир, будет предполагать отождествление на положении «дополнительности». Так или иначе, но это представление отличает и тот существенный смысл для познания, что с ним понимание явлений уже открывается и как картина актов или продуктов формирования коллекций той «дополнительности», что, так или иначе, но допускает воссоединение с изначально «безусловно» заданным. Или - в таком развиваемом им понимании познание и предпочитает следование «логике» первопроходца, при явном пренебрежении тем обстоятельством, что с систематических позиций такая логика характерно карикатурна. Но функционально эту схему как один из возможных методов познания все же подобает расценивать как полезную.

Подобное предпочтение также заключает собой и некие возможности развития «логики» первопроходца, на деле - идею выделения особенностей, позволяющих понимание как не более чем «частные», и, более того, выделения в составе такого множества и «универсальных частных» особенностей. Благодаря осознанию реалий непременных «частностей» познание преуспевает и в фокусировке на поиске такого частного, что с позиций актуальной или локальной проекции будет выступать и как нечто «характерно типичное» для некоторого среза реальности. Скорее всего, в отношении такого рода реализуемой познанием программы равно же мыслима и перспектива обретения идеи корреляции между возможностью обобщения специфик в комплексы или связи ассоциации и истолкованием специфики разомкнутости исследуемого препарата. Если, положим, некоторому множеству видов препарата дано обнаружить одинаковую разомкнутость, то содержание, отождествляемое как «использующее» такую открытость уже подобает расценивать равно и в значении «универсального». Но в этом случае существенно учесть и то ограничение, что «универсальность» - это свойство своего рода «принципиальных» начал, а для всякого рода паллиативных проекций ее все же подобает расценивать как характерно ограниченную. Реально же обретению в познании представлений о «локализованной» универсальности дано означать выделение нечто «статистических» критериев построения систематики, что в функциональном отношении явно полезно, но в классификационном - вряд ли рационально. Тем не менее, становление «статистического» подхода также придает познанию и ряд существенных импульсов его развития.

Огл. Тенденция контрдетализации

Если, не забывая об условном характере описываемой нами схемы, и само собой мир понимать знающим порядок разделения «фундаментальный уровень - уровень детализации», то миру дано охватывать и те отношения, чьим источником формирования правомерно признание как бы само собой «среды детализации». А отсюда содержание, «подлежащее» детализации и позволит упорядочение как позволяющее «задание» то и нечто «отношений детализации». Тогда в развитие подобного представления и открывается возможность становления тех «операторных форм», где как таковые детали преуспевают и в обретении характерных смыслов согласно присущей специфике универсально-повсеместных или рационально-редуцированных. То есть такого рода формы или позволят обращение формами столь вездесущего свойства, что и обычные гайки, либо - преуспеют и в порождении широкой общности деталей-потомков, что последовали из появления такого устройства, как твердотельный ключ по имени «транзистор». Но куда большей результативности в смысле спекулятивной достаточности от познавательной дефеноменализации и подобает ожидать в случае замещения феноменальной репрезентации операторными логицизмами. Собственно здесь и подобает предполагать становление тех же «идей действия» и «идей востребования», что допускают их размещение на «позициях явлений» тогда и в значении как бы «бесплотных» форм операторов действия и операторов востребования. Тогда задание такого рода систематики и обращается выделением типологической формы «эйдетической детализации», что и составит собой нормативное начало для нечто «символики» эффектов, в отношении чего подстановку феноменально частной реальности будет отличать лишь иллюстративный смысл, поскольку «действительность трансформизма» будет предполагать укоренение теперь и на «операторной» почве.

То есть - такая спекулятивная реконструкция и порождает процесс «вымывания детализации» из картины мира. Реальные элементы детализации тогда и постигнет судьба замещения теми метадеталями, чему суждено занять перед реальными явлениями теперь и специфическую «парапозицию»; как в свое время «овцы съели людей», так и метадетали заявят способность к фактическому вытеснению реальных явлений. А вслед за этим познанию дано принять за правило и понимание явлений в первую очередь с позиций ролевой схематизации, и лишь во вторую очередь - с позиций сознаваемого как частное «отклонения» или индивидуальной специфики, что и выделяет это явление на фоне прочих возможных исполнителей все той же самой роли. При этом фактически нередко и само собой не столь существенная значимость подобного «индивидуального почерка» и обратит мир как бы из спонтанно детализированного теперь и тем просто «типизированным», где возможно лишь существование «сценариев», согласно которым и дано действовать неким «актерам», а их «исполнительское мастерство» - проблема как бы второго плана. А отсюда в познании и утвердится та практика неприятия всякого рода «экстенсивного» наращивания детализации, что и приведет к торжеству порядка компрессии реальности равно и до схемы того или иного типического сценария. Хотя здесь условие типа окончательно все же не восторжествует над явлением, но оно так возобладает над явлением, что позволит явлению лишь индивидуальные «шалости», но не специфику «принципиально особенного». И тогда собственно детализация и сохранит свое существенное значение лишь в случае, когда она «еще не знает» метапорядка, откуда и обратится лишь в нечто «временно признаваемое» за полноценное средство репрезентации явления - обладателя некоей уникальности, пока не знающей упорядочения по типу подведения под установки метаявления. И одновременно любое явление, знающее за собой метаявление, определенно исключит и всякое «понимание явлением».

Огл. Прогностическое предположение в отношении «ожидающего познания»

Прояснение характерно «промежуточного» характера детализации равно упрощает и задачу прогнозирования предмета лишь ожидаемого решения познания. Так, посредством использования схемы задания детализации при помощи «метаявлений» познание и обретает возможность осмысления пока неизвестных ему представлений теперь и посредством картины «поля конкуренции» двух возможных ожиданий - ожидания следующей типизации, закрывающей собой существующую детализацию, и ожидания детализации, прорывающей в «брешь в заслоне» каким-то образом «неполноценной» типизации. В последнем случае и подобает признать правомерным представление примера, что те же грибы современная биология нашла возможность лишить принадлежности что растениям, что животным. То есть с позиций предвидения последующего прогресса познания также вполне вероятно и осознание предмета, в какой мере порождающий типизацию «сценарий» предполагает возможность исчерпания всей динамики и драматизма этой сцены, и в какой мере среди явлений вероятно раскрытие и такой картины, что раскроет и некоторое «отклонение» от сценария. А тогда подобного рода «отклонению» и дано сыграть роль того особого «оружия прорыва», что в состоянии вывести познание и на этап фиксации следующего уровня становления систематики. Иначе - прогнозированию и подобает исходить из понимания предмета типа как «недостаточно» устойчивого, а явления - «активного» и в части инициации переустройства типа или в новый тип, или - выпадения явления из рамок фиксирующего его «сценария».

Тогда если некий прогноз и обнаружит способность раскрытия перспективы реструктуризации типа, то его результату дано инициировать и представление о нечто новом множестве агентов с характерным «почерком», а если прогнозу дано предполагать удаление явления из некоей коллекции или вообще «сужение коллекции», то здесь возможен пересмотр и схемы типизации. Во всяком случае, подобное понимание и предполагает признание как позволяющее порождение «большего числа» зацепок, чем не более чем интуитивное или эмпирически последовательное понимание действительности, когда теперь и нечто отдельной констатации дано означать равно и возможность ее вероятного «продления» - либо в задании подобия, либо, фактически, в задании альтернативы. В подобном случае познание и осознает себя как достигающее условного «потолка», где само достижение такого уровня и обращается необходимостью оценки, имело ли место выявление всех возможных исполнителей характерного сценария или - исчерпан ли список возможных вариантов реализации активности на некоей «платформе»? То есть здесь познание и открывает перед собой перспективу осознания как таковой возможности «задания ориентации» - оно либо обнаружит возможность некоего «дополнения» коллекции, либо, напротив, обнаружит и возможность реорганизации «системы коллекций» до некоей более совершенной формы представления. И здесь же и всякое особенное явление будет отличать качество не более чем «пешки», передвигаемой согласно замыслу той или иной «стратегии игры». Явление здесь и принимает, хотя и в известном отношении «контрольную», но одновременно и прямо «пассивную» роль не более чем иллюстративного воплощения некоей метаформы.

Огл. Низведение эмпирики до всего лишь природы «меры прогресса» познания

Если эмпирику можно даже расценивать как «принадлежащую схеме», то отсюда ей не дано знать и никакого «само собой» становления; так, эмпирику на деле ограничивает не более чем роль «ведомого» прогрессом познания, а ее никуда не уходящее спонтанное обнаружение теперь уже расценивается то не иначе, как «внесистемное». То есть - хотя ни радиоактивность, ни рентген, ни получение пенициллина не составляли собой продуктов системного развития познания, им все же довелось «открыться для обретения» присущей специфики лишь на стадии осмысления, то есть - их реальную спонтанность фактически перекрыла способности познания к «подхвату» находки. При этом эти находки все одно представляют собой результаты должной внимательности, непременно следующей из расширения экспериментальной базы познания.

В таком случае дано иметь место и в известном смысле утрате «привычного» порядка «прямой проекции» условности предмета познания на объем возможностей или «способности синтеза» интерпретации. Здесь некоторой эмпирике лишь тогда дано предполагать истолкование как «эмпирика», когда основание истолкования - наличие «способности интерпретации». Характерным примером здесь и правомерно признание привычного философского материализма, не ведающего о смысле и значении понятия «биологическая адаптация». В частности, вопреки такой прямолинейности весь аппарат перцепции высших животных и есть нечто аппарат «адаптивной сигнализации» под характерную практику ведения деятельности; если человек и будет воротить нос от навозной кучи, то это не означает, что аналогичную реакцию проявят животные, у которых навоз - это и базисный рацион. Равным же образом человек не унаследовал от природы рецепторной функции различения угарного газа, хотя освоение им тепловых технологий жизнеобеспечения уже придает актуальность такой возможности, но просто биологические предки не употребляли такой функционал, и потому им и не довелось пройти путь отбора на наличие такого рода рецепции. И тогда если традиционный материализм и располагал бы представлением о предмете «адаптационного склонения» биологической рецепции, то ему удалось бы овладение и потрясающим аргументом против изоляционистских моделей духовности, но в реальности проповедники материализма странным образом оказались далеки от осознания материальной реальности. А отсюда мы и позволим себе вольность суждения, что говори - не говори традиционному «материалисту» о значении биологической адаптации он равно обнаружит и явное пренебрежение этой эмпирикой как не различаемой его «слабым зрением». То есть мы в любом случае намерены понимать, что эмпирике все же подобает как-то «падать на» почву, где ее и могло бы ожидать восприятие «как эмпирика». Характерный современный пример - дискуссии о производительности процессоров, в которых носители определенных иллюзий не склонны воспринимать «как эмпирику» тогда и такую эмпирику, что показатель производительности уже утратил характер универсального, поскольку специфика «пакета оптимизации» каждого типа процессора и обращает его избирательно расположенным к тем или иным видам вычислений.

Тогда эмпирика пусть не в полном объеме, но в существенной части позволит «обращение» равно и нечто «продуктом прогресса» познания. Или - если кому-либо из римлян и удалось бы статистически должным образом обозреть представительное число случаев удара молнии в длинное стальное копье, то не факт, что это обстоятельство вознаградило бы его идеей громоотвода, поскольку для него так и остался бы «не очевиден» значимый здесь принцип «стекания заряда». Когда же повсеместное употребление электростатических машин породило осознание и такого явления, как событие стекания заряда, то, по сути, и идее громоотвода удалось «легко и просто» укорениться в представлениях познания. Также в какой-то мере и как таковому познанию непременно дано обнаружить способность к осознанию самоё себя как «открытого к восприятию эмпирики» то не иначе, как по условиям «продвижения» познания. Именно здесь к познанию и приходят идеи «достаточности» теории, квалифицированной формы постановки эксперимента, мотивированной формулировки гипотезы, обоснованного выбора направления последующего поиска. То есть эмпирика пусть не посредством «прямой» зависимости, но посредством всякого рода косвенного обременения и «подпитки» и обращается в представлениях познания лишь мерой его прогресса, но никак не нечто самодостаточным в смысле когнитивной позиции.

Отсюда и исходит становление тех представлений, что видят эмпирическую данность как ту или иную форму «когнитивного коррелята». Это, положим, либо же «простой и ясный» эксперимент или нечто прямо очевидное свидетельство, либо, напротив, и некий сложный эксперимент, достаточный для извлечения не более чем косвенного свидетельства и т.п. Эксперименты и свидетельства тогда и ожидает судьба постановки в ряды как адресуемые той или иной теоретической модели или тому или иному парадоксу, тому или иному объему статистики или той или иной форме математической зависимости. То есть теперь и непосредственно «миру эксперимента» дано знать за собой и то присущее ему «теневое» пространство, где ему определенно дано выйти и на условие соответствия некоей спекуляции тогда уже как не более чем в роли «подтверждающего» эксперимента. И здесь если и возможен эксперимент, чему не дано знать выхода в подобное «теневое пространство», эксперимент в статусе своего рода «чистого и незамутненного» опыта, то если он и возможен, то его ожидает признание столь же уникальным, как положим, и наш контакт с внеземной цивилизацией. С развитием познания и эксперимент, и эмпирика уже утрачивают самостоятельность собственно в части, что непременно будут допускать обобщение как вытекающие «из серии» неких характерных свидетельств, ожидаемых в виду предсказаний некоей теории. Но и подобное лишение эксперимента изначальной свободы определенно следует понимать как невозможное без должного «прогресса теории».

Огл. Познание в его способности «прямой» фокусировки

Если познание столь успешно в способности самокоррекции, то такой успех облегчает ему освоение практики «прямой» фокусировки. Здесь под «прямой» фокусировкой будет пониматься возможность задания программы исследований тогда и на положении «технически конкретной» или технически специфической «тематической» постановки вопроса. То есть познанию уже настолько дано улучшить комплекс представлений, что собственно задача, определяющая программу исследования, будет предполагать постановку едва ли не в полном объеме существенных компонент. В таком случае развитию науки и доводится следовать теперь не иначе, как в порядке непрерывной пролонгации исследовательской программы, когда обстоятельства и условия одной нашедшей решение задачи обращаются объектом исследования следующей ожидающей решения задачи. Другое дело, что не во всяком случае и не всяким условиям дано обеспечивать выход к возможности такого рода порядка ведения исследования, а равно и непониманию подобной специфики также дано составить непременную «ахиллесову пяту» присущей нашему времени манеры постоянной пролонгации программы познания. Тем не менее, приведение задачи к «техническому контуру» уже обеспечивает осознание проблем тогда уже и в значении «в точности» проблем, а, следовательно, и контроль идеи исследования на стадии формулировки. Также и прогрессивное совершенствование «эмпирической картины» лишь способствует подобной возможности, когда очевидным препятствием в становлении осознания проблемы еще на стадии постановки задачи и правомерно признание недостатка теоретического или спекулятивного опыта. Кроме того, недостаток теоретического опыта - равно и причина возможных «прорех» принципа прямой фокусировки, таких, как идеи поиска кварков на поверхности металлических шариков, идеи холодного термояда, всякого рода исследований оснований математики или трактовки генетических основ живой ткани как ее «безусловной логики». Тем не менее, при всех присущих ей недостатках, схема «прямой» фокусировки - «магистральное направление» современных практик познания.

Огл. Экспансия абстракции в любую позицию приложения познания

Если познание овладевает не только лишь возможностью обращения эксперимента объектом «второго плана», но знает и программу эксперимента в значении субъекта «точной фокусировки», то здесь и всякое решение познания будет означать «устранение» эмпирики с ее замещением непременно абстракцией. То есть, конечно, эмпирика здесь никоим образом не исключается каким-то образом «напрямую», но ее статус - не более чем качество «мяса», «нарастающего» на скелет абстракции. Или - несущий подобное «мясо» скелет и позволит признание основным и достаточным «содержанием и объектом» познания, когда прочее - едва ли не эпизодическим наполнением, своего рода неизбежным, но вряд ли принципиально важным «балластом».

Отсюда всякая картина реальности теперь будет скрывать в своей тени и нечто же «контур задания» порядка причинности, своего рода «абсолютную эпюру», где состав «технического проекта» будет представлять собой предмет не более чем «бездумного дополнения» такой принципиально «допускающей разрешение» проблемы. Философы в этом случае явно страдающая сторона, они уже явно заходят в тупик в случае заявления такого кажущегося им «факта», что «механическая и все метафизические теории гипостазируют частные идеальные и вероятно чисто условные атрибуты и потому и трактуют их как разные виды объективной реальности». Причем философам равно же присуще видеть выход не в признании реальности «преобладания» абстракции, но - в отождествлении сложной взаимосвязи эмпирики и абстракции тогда и в значении нечто «диалектики». Вместо прямого признания, что «абстракция определяет, а эмпирика лишь дополняет», они позволяют себе изобретение искусственных схем, где эмпирика в ее качестве когнитивного функтора все равно сохраняет статус «само собой существующей», но не обретающей специфику объекта воплощения или воспроизводства абстракции.

А далее развитие познания и открывает перед логическим методом возможность занятия доминирующего положения, поскольку лишь логическому методу и выпадает успех в демонстрации наибольшей эффективности в силу присущей ему возможности «очевидной комплементарности» функционалу измерения и расчета. И хотя сегодня пока сложно представить, что математическому описанию мира довелось бы преуспеть и в полном вытеснении физических констуитивов, но физика уже определенно следует тем «курсом», что позволяет признание как «вторжение духа математики в приемы физических суждений и в понимание физики». Конечно, такому отношению вряд ли удастся избежать и никуда не исчезающих парадоксов, когда условие «математической достаточности» уже торопится «выбросить из гнезда» и какую-либо альтернативную аргументацию, но для своего рода «тривиальной» постановки задачи здесь невозможно предложение и какой-либо альтернативы.

Другое дело, от научного исследования, в противовес технике, так и не знающего метода макета, можно ожидать и несколько более смелого взгляда теперь и на возможность универсальной структурной унификации. Но пока наука все же едва ли не полностью «не обнаруживает» интереса к предмету, что, возможно, специфике «релятивности координации» («эффекту Доплера», в частности) дано отличать не только высокоскоростную форму координации в виде распространения поля, но равно допускать воплощение и посредством форм материальной координации, реализуемых «в технике» медленных процессов. То есть если какие-то физические проявления и позволяют признание как допускающие возможные аналогии, то порядок распространения поля в пространстве, описываемый физическим релятивизмом почему-то предполагает признание как уникальный в части, что прямо исключает возможную аналогию. Тем не менее, если все же не обращать внимания на такие претензии, то познание в современном состоянии и подобает расценивать как «полностью замещающее» абстракцией любые какие бы то ни было «репрезентирующие реальность» формы эмпирики.

В этом случае развитие познания также выходит на уровень, когда абстрагирующие представления предполагают признание равно и своего рода «законами мышления». Хотя, к сожалению, познание здесь все же не в состоянии проститься с таким заблуждением - вычислению в его понимании дано порождать результат лишь в виде значений дозы, позиции и распределения, но никак не в виде явления. Потому современное познание и не в состоянии объяснить тот функционал, что обрел известность под именем проблемы «способности нейронов делать красное».

Огл. Обращение рефлексии возможностью синтеза «новой семантики»

Некоторую стадию развития познания знаменует и идея отказа от опоры на перцептивную семантику и противопоставления перцепции самостоятельной рефлексивной семантики. То есть интерес познания сфокусирован теперь на попытке объединения всех рефлексивных позиций в условный комплекс новой семантики, с реализацией здесь плана построения «семантического дерева», встречно направленного по отношению шлейфа последствий перцепции. Или - познание ставит перед собой задачу синтеза картины «необходимости, силы и причинности», которую чудак-философ по-прежнему склонен расценивать как «не позволяющую выделения вне наших представлений». Хотя «необходимость, силу и причинность» любым образом доводится определять тем же материальной разомкнутости, реципиентности или дискомфорту, философ отчего-то не склонен признавать «объективной» такого рода форматную, факторную или потенциометрическую формы обусловленности, а потому он продолжает упрямствовать в задании лишь «феноменологически прямого» порядка представления. Саму идею подобного представления философ и черпает из схемы перцептивных маркеров, как бы «само собой» вознаграждающих перцепцию способностью идентификации внешнего мира. Другими словами, продвинутое познание опрокидывает теперь традиционно «метафорическую» идентификацию содержания мира, переходя на использование «встречной» семантики, когда философия так и удосуживается отправить в архив установку на приложение такого рода «метафоры».

Тогда уже «контуры», заданные исходя из «встречной» семантики и порождают развитие, что позволяет и вывод формулы той «новой» семантики, что и составляет собой встречное предложение по отношению порождаемого перцепцией «прямого» синтеза метафор. Подобная «встречная» семантика - непременно же схема однородности и нарушения, монотонности и вкрапления, готовности и отторжения, или - схема представления содержания мира посредством «векторных» квалификаций, где испытателем действительности и выступает не иначе как взаимодействие или наложение меры. Становление же этой «новой» семантики в итоге и обращается устранением исходящего из перцепции осознания в его значении формы или функции репрезентанта, на смену чему заступает и условности «осознания как актора». А отсюда и «следующей из перцепции прямизне» не избежать и судьбы объявления тем «художническим» восприятием, что предполагает оценку как способствующее той эмоционально «непосредственной» реакции, что еще не знает какой-либо предложенной Пифагором возможности отстраненного наблюдения.

Более того, в подобной «новой» семантике равно и взаимодействию, а с ним и мере как испытателю содержания также дано знать и релятивность их становления, когда, пожалуй, безостановочное дополнение схемы взаимодействия новыми и новыми факторами будет предполагать девальвацию этого взаимодействия тогда «как взаимодействия». Чтобы понять, о чем идет речь, подобает освежить в памяти принцип «энтропийного равновесия» с его изменением смещения в различных температурных точках. А тогда и философию, остановленную барьером ограничения своего дискурса апелляцией к перцепции, и ожидает судьба отнесения к области искусства, когда практике синтеза «встречной» семантики дано породить понимание такой философии как любым образом не заслуживающей признания. То есть переход науки то непременно же к «встречной семантике» и порождает такие последствия, как окончательный перевод нарративно реализуемой философии в нечто «касту неприкасаемых», когда рассуждение о систематических категориях будет предполагать реализацию лишь непременно во встречной, но никоим образом не в перцептивной семантике. Или - освоение наукой встречной семантики и обращается построением такой «башни из слоновой кости», куда невозможен вход и кому-либо «непосвященному».

Огл. Усреднение процедур для стандартизации спекуляции

Если познание успешно в осознании такой своей существенной составляющей, как условно «высшее начало» в виде семантики, отвергающей влияние излишне «художественной» перцепции, то такой успех вдохновляет познание и на приведение его практик к порядку, вытекающему из такого признания. В этом случае не только лишь структуры интерпретации, но и порядок поступка, не подчиняющийся семантической норме, уже допускают признание как характерно неприемлемые.

Или - укоренение в познании идеи фактически его «высшего начала» и обращается становлением двух важных программ рационализации познания - либо поиска универсальных форм, где условие «универсальности» получает статистическое определение, или, напротив, отождествления решений познания как независимых операторов. В последнем случае любое возможное представление и ожидает приведение к виду, прямо предполагающему, что любой вариант использования таких данных и возможен не иначе, как посредством адаптации к форме представления, присущей некоему направлению познания. Отсюда и порядку обретения результата познания также будет придана направленность на получение данных, наделенных спецификой скорее как бы «повсеместной» пригодности. Другими словами, тогда познание склонно видеть и собственно результат познания как любым образом комплекс данных, отвечающих требованию доступности для использования в «любом возможном» применении. А отсюда прямо следует и то специфическое «упорядочение поступка» познания, когда всё, начиная от постановки проблемы, определения средств решения, контроля хода решения и представления результата - всему надлежит соответствовать не только лишь принципу представления данных, заданных в некоем формате, но и соответствовать порядку, позволяющему «сведение воедино» любого рода данных. Или - всякий шаг при совершении поступка познания теперь предполагает лишь возможность аккуратного совершения, когда от него прямо ожидается исключение всякого поползновения к выходу за пределы «корректной формы» постановки проблемы, или - поступок познания допускает следование лишь осмысленному выбору средств поиска решения и представление результата лишь в виде данных, отвечающих принятому стандарту.

Здесь, с одной стороны, познание определенно прощается с любого рода психологизмом, признавая лишь единственный формат его ведения теперь и в «обязательной» форме антипсихологизма, и, с другой, заботится и о выделении «чистой линии» в значении непременного начала равно и нечто «редуцентной» формы представления данных. Хотя здесь и сама человеческая натура непременно опротестует такого рода «сухость схемы», но и требования состоятельности решений равно исключат их предложение и вне порядка интеграции в ту или иную концепцию, а, следовательно, и низведения к абстракции. Познание здесь и обретет вид «конструктора формул», пусть не собственно математических, когда равно и концепты, не позволяющие приведения к виду «соотнесения аргумента и функции» определенно позволят признание как неизбежно «наивные» или спонтанно-эмпирические. Напротив, изощренность и умудренность познания и позволит отождествление равно посредством приложения такого критерия как возможность обращения некоего найденного познанием корпуса элементов содержания действительности здесь же и полем сквозной организации некоего перекрестного множества функций и аргументов. И тогда если некое видение и позволит сохранение в значении «висящего в воздухе» вне интеграции в подобное поле, то самое большее его будет ожидать признание лишь как нечто «кандидата в объекты исследования».

Огл. «Направление редукции» - предел оптимизации познания

Когда познание выходит на уровень признания лишь вполне определенного порядка обращения «полученных данных» равно же картиной «функций и аргументов», тогда имеет место и становление направлений познания. Здесь уже само собой способность четкой конкретизации предмета посредством рационализирующей редукции и позволит задание той области «частных интересов», что составляет предмет исследования равно и нечто «локальной» формы познания. Поскольку в данном случае сама природа такого рода поля «сквозной организации» склонна стимулировать выделение характерного участка, то и самой «логике» такого «замкнутого» пространства представлений доводится способствовать точному обозначению некой области интереса познания. А далее развитие подобного рода концепта позволит становление и характерной методологии, регулирующей практику познания, непременно опирающейся на стереотип увязки аргументов и функций и последующее соединение различных по природе функций.

Далее развитие возможностей построения «замкнутых» пространств представлений обратит тогда и выделенную форму «направления» познания равно носителем и такого начала как присущая ему «внутренняя» логика. Напротив, если попытки ведения познания обнаружат приверженность установке на когнитивную «анархию», то они вряд ли будут вести к выделению чего-либо более строгого, нежели «общие идеи», наподобие идей неизменности биологического вида или своего рода «наивной номенклатуры» той же алхимии. То есть с выходом на первый план развития познания теперь и обособленных «направлений познания» и происходит выделение своего рода принципа «контринтуитивности», где перспективы расширения поля сквозной организации и возобладают над любой возможной идеей, так или иначе, но предполагающей «спонтанный» порядок продвижения познания. Хотя и такому полю сквозной организации не уйти и от возникновения неизбежных недостатков, но и сама прагматическая достаточность такой модели уже столь существенна, что лишь влияние слабого уровня ее развития и лишь в крайне редком случае позволит сохранение и неких лазеек для каких-либо внесистемных решений.

В таком случае структуру способности человеческого познания и подобает определять как непреложную лишь в случае, когда ей не дано затрудняться и в части выделения направлений познания. А самой способности подобного выделения не дано следовать и из чего-либо иного помимо способности когнитивной редукции; то есть для развитой практики познания и сам мир позволит признание как бы «потомком» когнитивной редукции. То есть познанию здесь и дано обрести понимание, что сама способность видения мира она равно и способность продления и связывания исходных установок когнитивной редукции; а сама собой картина мира займет тогда положение никогда не первой и не второй, но непременно лишь нечто «третьей стадии» познания. Более того, отсюда познание будет вознаграждено и таким существенным выигрышем, что и само собой его порядок позволит обращение яркой картиной торжества принципа «многократной перепроверки» всякого не только само собой нового, но равно и достаточно известных решений познания.

Следующая глава: Явления культурной инерции