Можно ли сравнивать одну цивилизацию и другую? Возможно ли, другими словами, создание неких нейтральных и объективных критериев, в понятиях которых можно определить в каком отношении одна цивилизация оценивается более высоко, нежели с ней сопоставимые? Подобную систему критериев скрепляет именно моральность (и мы походя отметим, что верующие мусульмане могут обоснованно настаивать, что адепты их религии определенно более моральны, чем многие на Западе). Здесь известное значение будет принадлежать критериям материального благосостояния, равно как счастью и ощущению удовлетворенности (и вновь мы отметим, что априорно не очевидно, что западное существование приносит больший уровень счастья, нежели в других цивилизациях). Мы, следовательно, не можем надеяться на построение некоторого простого критерия, позволившего бы нам расставить цивилизации посредством простой линейной зависимости. Даже счастье (дозволенность в понимании некоторых приверженцев утилитарной философии) наделено различной типологией и показывает включаемые цивилизационные заделы счастья соответствующими некоторой его правильной разновидности. Отсюда непонятно, что порождает счастье, скажем, можно ли принятие наркотиков или негуманное отношение к животным так же записать на счет цивилизации, как и наслаждение от чтения поэзии.

Огл. Парадокс Балха

Обращаясь к идее системы объективных критериев оценки цивилизации, мы, конечно же, обращаемся и к проблеме релятивизма, - проблеме различия между хорошим и плохим, лучшим и худшим, в том или ином отношении применяемым к цивилизациям и культурам, взятым в целом. Не предполагается ли здесь такого, что, пренебрежительно, уподобляется называемому "ублажающее взор Господа"? Жизнь большинства человечества протекает даже вне хотя бы единичной попытки задуматься над подобными проблемами. В определении релятивизма это означает их элементарную нейтральность, - просто им нет дела до всего этого. Те же, для кого это представляет интерес, относятся к двум крайним группам. В одной из этих групп, объединяющей не лучших французских философов, представителей Ассоциации современных языков, собрались типичные представители релятивизма, большинство обучающихся, поступающих в американские колледжи и университеты, и (по должности) адвокаты Ларри Флинта и Билла Клинтона. По другую сторону находятся противники релятивизма, не менее разношерстная общность, содержащая Джерри Фалвела, Папу, мусульман и членов Национальной образовательной ассоциации (НОА; National Assocation of Scholars - NAS). Я, главным образом, сконцентрирую свое внимание на последних двух упомянутых составляющих: на мусульманах, поскольку они служат удобным фоном для представления Запада в последующих дискуссиях, и на членах НОА, поскольку я использую их в качестве более контрастного представления самого себя, того, что с некоторой произвольностью можно назвать "Западной цивилизацией".

Сосуществование двух данных групп не столь необъяснимо, как поначалу может показаться. Кроме того, можно назвать целый ряд отношений с исламскими университетами, в которых члены НОА чувствуют себя довольно комфортно. Последним присуще подлинное уважение к освященным веками традициям. Их учебные планы заботливо освобождены от программ в (скажем) неуклюже навязываемой учебе, и также свободны от церемониальных речей Голди Хоуна. Исламские университеты, конечно же, это отважные защитники смыслов истины и справедливости. Их студенты, со всех точек зрения, серьезно относятся к своим занятиям, и им характерно здоровое отношение к различию между тем, что есть истина и что ложь. Они верят в объективность этики, и они куда более моральны в практическом смысле, нежели многие студенты современных американских университетов. Тем не менее, многие из нас почувствуют наличие определенной односторонности в исламских университетах. В первую очередь нам следует высказать предположение, что заправляют там заблуждающиеся люди, и проповедуются необъективные учения. Но рассмотрим следующий мысленный эксперимент. Предположим, что президент Балх и Совет директоров НОА приводится к руководству Умм аль-Кура и они вводят в действие инструкции для преподавательского состава, объясняющего, что и как в точности они должны преподавать. Вообразим, что сверху вводится правильный порядок преподавания. Способно ли это решить проблему?

Подобное мы и позволим себе определить как парадокс Балха. С одной стороны, НОА желает заставить преподавательский состав правильно себя вести. Наше желание, чтобы университеты управлялись в соответствии с принципами НОА. И одновременно же мы желаем, чтобы люди правильно себя вели по своей собственной воле. Но что же мы предпочтем: университетская система обеспечивает все возможности академической свободы, как это соответствует принятому на Западе пониманию, но выходит за пределы, установленные релятивистами и преподавателя английского? Или университетскую систему наполняют люди, выполняющие подлинно значимую академическую работу в духе объективной истины и ясности суждения, - но лишь в силу того, что Аятолла Балх приказал им так делать? По крайней мере, с моей точки зрения выбор очевиден, - и все это несмотря на то, что я полностью убежден, что распространение релятивизма и современной модной бессмыслицы английских отделений все более и более пагубно.

Огл. Предназначение свободы

Почему для нас желательно правильное поведение людей по их собственной воле? Одна причина может быть практической, однажды уже указанной Миллем, неотъемлемой частью защищаемой им свободы слова. Мы не можем наперед знать, что может оказаться правильным решением какой-либо непростой проблемы. Следовательно, мы предоставляем людям свободу допустить выдвижение множество альтернативных ответов, несмотря даже на опасность всякого рода сумасшествий и банальностей. В конечном счете, подобные попытки более близки к возможности установления истины в сравнении с предпринимаемыми в более жестких условиях. И поэтому мы можем так изменить наш мысленный эксперимент, чтобы учитывать этот прагматический фактор. Мы можем думать, что полномочия и мудрость, не говоря уж о ниспосланном свыше, аятоллы Балха настолько велики, что он способен обеспечить преподаванию в Мекке обретение в точности правильных ответов на существенные вопросы науки и образования посредством его простого распоряжения.

Даже если подобное (что, как я надеюсь, очевидно) не удовлетворительно: мы (на Западе) хотим людям правильного поведения по их собственной воле. Но почему? Одна из подобных причин может иметь отношение к необходимости поиска показаний и эпистемологического достижения достоверности. Если люди способны свободно получать те либо иные результаты, то это обеспечивает независимую же поддержку независимости подобных результатов. Это обеспечивает нам исключительную причину признавать их истинность. Однако вряд ли здесь можно поставить точку, для нашей интуиции эффект того, что нечто характерно лучше в отношении действий людей по их собственной воле, нежели чем по распоряжению Балха, выражает некоторое довольно общее, - допускающее применение к человеческим действиям любого рода, - а не только к сфере показаний и знания.

Следующая на очереди проблема возвращает нас к тому факту, что непосредственная значимость свободы довольно близка к признанию нами на Западе самоочевидной истины, не являющейся самоочевидной для всего человечества. Саддам Хусейн весьма доволен проводимым в его народе с превеликой помпой празднованием его дня рождения именно потому, что он и приказал его организовать. Он не видит никакого смысла в самом факте возможности свободного поступка; это, как кажется, равно справедливо для множества тиранов и деспотов, как больших, так и малых. Более того, отпуск свободы на самотек, естественно, способен привести и к нежелательным последствиям, - он, делая ее весьма простой для некоторых, позволяет доказывать, что свобода не безусловно привлекательна и нуждается в ограничениях. Следовательно, мы не можем признать Запад лучшим, как минимум, в следующем отношении: ему характерна, в сравнении с другими цивилизациями, большая свобода или больший пиетет свободы, чем в тех или иных цивилизациях, поскольку понимание, представляет ли или нет свобода некоторую непосредственную значимость, отличается от к цивилизации к цивилизации.

Огл. Папская революция

Как тогда мы могли бы учесть фактор свободы в качестве составляющей наших попыток установления нейтральной практики оценок цивилизованности? Для ответа на данный вопрос нам необходимо вернуться во время становления западного мира - что в то время означало: мир западного христианства - олицетворяющего то, что мы можем обозначить как проблему 1-го тысячелетия. Тысячелетие завершилось, - и вопреки прививаемым церковью надеждам - Иисус не возвратился на Землю. Церковь парирует широко распространяющийся гнев и испуг пусть медленным, но верным провозглашением ее роли по отношению к земным реалиям, представлением, в соответствии с которым, не позволившая Иисусу вернуться на Землю причина такова, что Земля не столь хороша для него. Соответственно последнее оказывается святой целью земного человечества, задачей, решаемой под водительством Папы Римского, помочь Земле сделаться лучшим местом, чтобы она могла заслужить возвращение Христа.

Новая концепция оказалась судьбоносным шагом в истории Церкви и Западной цивилизации, столь много сделавших для ее формирования и пестования. Для нее существенно, чтобы ваши поступки здесь на Земле, - ваш вклад в улучшение человеческой участи, - например, посредством основания университетов или монашеских орденов, оказываются значимыми и для вашего небесного спасения. Подобная установка на период тысячелетнего развития в последней ее фазе описана Максом Вебером в его Протестантской этике и духе капитализма. Это было развитие, в течение долгого времени, в лучшем случае, несистематически отмечавшее некоторые другие цивилизации, но которое, прежде всего, через некоторое время распространило себя географически благодаря влиянию западных моделей.

Значение сказанного состоит в том, что ваша жизнь на Земле имеет смысл соответственно ее распространению не только на Запад, что западает не только в самую глубину наших душ, но и в целом человечества. Мы здесь на Западе воплощаем в действительность то, что жизнь здесь на Земле наделена смыслом по весьма специфического толка религиозным причинам. Но узловая позиция данного тезиса может рассматриваться независимо от подобных религиозных причин. И именно в такой форме, насколько я могу предположить, это может быть использовано в качестве создаваемого критерия измерения цивилизованности.

Огл. Смысл жизни

Но что такое смысл жизни? Что способно придать ценность вашей жизни? Кто-то способен сказать, счастье. Но предположим, что вы способны обрести все счастье, которое только пожелаете, приняв нужные пилюли или выпив достаточную дозу водки? Возможно, что любовь способна придать полноту жизни. Но влюбленность, насколько она ни была бы прекрасна, остается только случаем, рубежом, разделяющим две фазы вашего существования, и то, как вы и ваш любимый выстраивают новую форму совместной жизни, придает любви осмысленность, и это означает, что каждому из вас еще требуется решить, что следует делать с вашими жизнями. Знание, в силу некоторых причин, не придает жизни подлинной ценности. Вообразим, что вы принимаете таблетку, и немедленно приобретаете опыт, равноценный опыту ведущего эксперта в квантовой механике. Вам предстоит решить, что же делать со вновь обретенным знанием. То же самое можно сказать и о внезапном обогащении: вам предстоит определиться, что же делать со вновь приобретенным богатством.

Соответственно, полноценной жизнь делают ни счастье, ни любовь, ни знание, ни богатство. Скорее ее полноценность имеет отношение к тому, что вы делаете здесь, на Земле. Осмысленная жизнь представляет собой жизнь, протекающую по принципу следования некоему образцу - не просто связанному с нечто происходящим в вашей голове, но включающем также, настоящим образом, отличающую вас активность по отношению мира. Бетховен, Мохаммед, Алехин, Фарадей все они, в соответствии с подобным критерием, вели наполненную смыслом жизнь, потому устраивая свою собственную жизнь, они меняли мир вокруг них.

Но ныне критически важно, что поддерживать осмысленность этого налагаемого образца или паттерна возможно только благодаря вашему решению или вашему свободному выбору. Мы располагаем здесь истоками аргументации, почему свобода может служить, наряду с этикой, счастьем и материальным благосостоянием некоей меркой, с помощью которой можно измерить цивилизованность. Если вы желаете вести осмысленную жизнь, то это само по себе означает, что вы уже решили, как строить вашу жизнь и строить мир вокруг вас. Подобное построение требует нетривиальности - оно должно заключать собой нечто большее, чем каждодневное утоление жажды. Это означает, что оно должно включать подлинные и адекватно направленные усилия, и, вдобавок, это означает, что подобные усилия должны быть направлены и юстированы посредством некоторых независимых норм успеха и провала, норм, в принципе допускающих применение и к другим людям. Осмысленная жизнь, заключается в создании и реализации вами ваших собственных амбициозных и сложных планов, планов, в отношении которых возможны подлинные критерии успешности и, следовательно, и риск провала.

Осмысленность жизни характерна медикам, как и, в такой же мере физикам и архитекторам. Осмысленную жизнь ведут игроки в бейсбол и оперные исполнители, как это же свойственно берейторам и членам Международной федерации дзюдо. Для всех этих случаев существуют легко налагаемые, при хорошей видимости, меры успеха либо провала, добротно размеренные в смысле выделения количеств заботы, усилий и навыков, затраченных ради соответствующих достижений.

Отметим, что данное определение обращает значимость вашей жизни в нечто объективное. Вы можете вести осмысленную жизнь, не зная этого или не заботясь об этом. Но равным образом вы способны думать, что ведете осмысленную жизнь, когда на самом деле этого не происходит. Предположим, что вы амбициозный молодой художник. Вы делаете успешную карьеру; ваши работы регулярно выставляются по причине их хорошей продаваемости. Однако фактически они приобретаются вашим богатым дядюшкой, сжалившимся над вами как над весьма плохим рисовальщиком. Вы думаете, что ведете осмысленную жизнь, но в действительности ошибаетесь. Способны вы или нет в каждом конкретном случае вести осмысленную жизнь, зависит не от ваших или кого-то еще надежд и ощущений, но от ваших действий и ваших достижений, и именно в той степени, в которой посредством ваших усилий вы успешны в формировании образа вашей жизни и окружающего вас мира. В двух словах, осмысленность жизни равноценна жизни, основанной на не иллюзорных достижениях.

Предприниматели также ведут осмысленную жизнь, успех их усилий измеряется очевидными значениями прибыли или убытка. Более того, ведение ими осмысленной жизни в немалой части оказывается предоставлением ресурсов либо возможностей, позволяющим, в свою очередь, и другим вести осмысленную жизнь. Они помогают другим достигать их целей и создают системы и инструменты, обеспечивающие реализацию более сложных планов других. Мы, таким образом, в современном мире извлекаем выгоду из эффективного цикла: индивиды и институты соревнуются друг с другом, тем самым приближая финал, не являющийся частью их намерений, обретая некие новые пути помощи людям, чтобы делать их жизни еще более осмысленными.

Огл. Заключение

Поэтому мне хотелось бы предположить, что в дополнение к моральности, материальному благосостоянию и счастью нам следует учесть еще и степень стимулирования ведения осмысленной жизни как значимый при оценке цивилизованности фактор подобного баланса. Но прежде чем исследовать применимость данной идеи в реальной задаче сопоставления цивилизаций, позвольте мне закончить, вернувшись к более простой задаче оценки наших современных институтов высшего образования в США.

Институты, так же, как их политики и программы, могут оцениваться по степени стимулирования к ведению осмысленной жизни среди тех, кто принимает в них участие. Университеты тоже располагают временем, представляющим собой инструмент, способный облегчить ведение более осмысленной жизни у части посещающих их студентов, что, как я надеюсь, понятно. Свободные искусства, названы "свободными" именно потому, что они служат вершиной воспитания свободного человеческого существования, в противовес несвободным искусствам, к которым обращаются ради решения экономических проблем. Либеральное образование подготавливает студента к занятию высшими материями. Университеты должны быть, - по крайней мере, в принципе, - готовыми к созданию условий, в которых студенты могут обучаться соизмерению своих возможностей и требующих решения сложных проблем и подбора элементов и составляющих для построения более сложных и амбициозных и смелых планов. Университеты могут обучать студентов проживать их жизни на манер свободных существований, осознающих значимость истины и порядочности, усилий и старания. Но последнее возможно лишь в случае применения самими университетами шкал достоинства и осознания ими концептуальных основ их миссии как служения поиску истины в условиях свободного и открытого исследования. В особенности естествознание сохраняет многое из подобных установок. SAT, GRE и другие стандартные тесты остаются (еще) в чести у американской системы высшего образования (и в немалой степени обеспечивая качественное превосходство американских университетов в сравнении с их европейскими коллегами - это одна из причин того, почему британское правительство теперь задумывается о возможности введения SAT как замены имеющихся неудачных систем допуска к университетским экзаменам).

Это почти само собой разумеется, однако, приведение наших университетов в соответствие началам почтения к достоинству, справедливости и истины, совсем недавно оказалось существенно подорванными в других отношениях. Релятивизм преобладает не только в невышколенном мышлении наших поступающих, предполагающих, что идея истины некоторым образом не совместима с идеей терпимости к иной точке зрения; он же распространен и среди немалого числа их преподавателей, где он поражает целые дисциплины, до настоящего времени посвященных освещенным веками формам познания.

Возможно, наиболее одиозные из подобных сдвигов отмечены Аланом Корсом и Харви Сильверглейдом в их книге Призрачный университет. Ведению осмысленной жизни способствует сама ваша жизнь в окружении, в котором ваши действия рождают правильного рода последствия - общество, вознаграждающее правильный поступок и пресекающее неверный так, что ваши действия структурируются в отношении правильного рода соизмерений успеха, честно достигаемого в прозрачной ситуации. Как показали Корс и Сильверглейд, каждый вхожий в современные университеты подчиняется системе, содержащей сферу происходящего за сценой, полностью противоречащего публично провозглашаемым благородным целям. Она оказывается системой, постоянно посылающей студентам неверные сигналы, касающиеся отношения между результатом и вознаграждением. Это система, в которой особые университетские органы специализированы на задаче обучения студентов не действовать в качестве свободных личностей, а скорее соответствовать тому, что (политически) ожидается от них как от членов специфических групп.

Английские отделения остаются политизированными, и их выпускниками систематически политизируется обучение английскому и в высшей школе, и повсюду. Но признаком надежды служит то, как это показала работа NAS, FIRE и других структур, и мы можем здесь успокаиваться такой мыслью, что те из нас, кто работает в университетах, теперь могут обратиться к множеству возможностей дополнить осмысленностью наши собственные жизни именно благодаря созданию условий для целых поколений студентов для проживания ими осмысленной жизни в будущем.²

¹ Барри Смит - профессор философии колледжа Юлиан Парк Государственного университета (штата) Нью-Йорк в Буффало и директор Института формальной онтологии и исследований умственно хранимой информации Лейпцигского университета. Данное выступление представляло собой часть выставленного в воскресенье, 2 июня 2002 года стенда "Что после релятивизма?" на конференции "Высшее образование и демократия во время мира и войны" десятой национальной конференции Национальной образовательной ассоциации, проведенной в Вашингтоне, округ Колумбия в период с 31 мая по 2 июня 2002 года.
² Усиливающие данные неформальные заметки идеи значимости предполагается развить в выполняемой ныне работе Смысл жизни, создаваемой в соавторстве с Берит Брогаард. Мое понимание Папской революции и особого характера западной цивилизации в значительной мере оформилось под влиянием работ Филиппе Немо. Специально этой теме посвящена его работа "Изобретение западного понимания", в сборнике Рациональность и иррациональность, Вена, 2001 год, ред. Б. Смит и Б. Брогаард.