Мышление: экспериментальный и социальный анализ

§5. Построение теории

Бартлетт Ф.Ч.

Содержание

Огл. 1. Употребление слова «мышление»

Теперь можно говорить об отличающей мое употребление понятия «мышление» очевидной недвусмысленности, следующей из его наделения более строгим и техническим смыслом, нежели принято в повседневном общении. Описание показываемых мною процессов вполне приемлет выбор как данного, так и иных слов и выражений, что позволит нам продолжить обсуждение. Для меня употребление в быстротечном общении «мышления» равнозначно использованию ссылки на любой возможный умственный процесс, протекающий в удалении от непосредственного восприятия. В случае, если мы о чем-то забываем, мы произносим «извиняюсь, об этом я не подумал»; или когда сможем вспомнить, то говорим «О да! Я подумал об этом». «Думать» служит синонимом «верить» (to believe), если мы говорим: «Прекрасно, я думаю, он вполне надежен»; и аналогичное выражение с иной интонацией выражает «сомневаться». Слово «мышление» мы даже используем для обозначения возможности совершения ошибки: «Почему вы думаете, а не признаете поспешные выводы неуместными». В наиболее общем смысле всевозможное «мышление» представляет собой, можно сказать, любой «совершаемый умом» процесс, и «мысль» в смысле человеческого существования соответствует тому соотносимому с чем-либо любому, что не рассматривается в качестве неотъемлемого элемента внешнего окружения. Если предпринять попытку определения общей как всем показанным, так и многим другим допускающим вольное употребление понятия «мышление» процессам особенности, то конкретно обнаружится следующее. Это отличающее все из них нечто, в целом не отождествляемое посредством фиксирующих отклик на непосредственное внешнее окружение понятий. Множество психологов заявляли о понимании, предполагавшем, что подобная экзистенциальная характеристика способна дополнять нечто познающееся в отличающемся достаточностью текущем окружении, выступая в качестве наиболее общего маркера или знака мышления. Наиболее очевидно подобные представления авторов современных работ в области психологии выразил проф. D.O. Hebb. Он обратился к обсуждению Организации поведения. Он утверждал, что с психологических позиций требующей рассмотрения «центральной проблемой» служит «проблема мысли: некоторого процесса, полностью не контролируемого инициируемой окружением стимуляцией и при этом тесно кооперируемого с подобной стимуляцией». «Неспособность психологии», продолжает он, «к адекватной интерпретации мысли - существенная слабость современной психологической теории» [1].

Естественно, я не желаю отрицать данную идею как одну из возможных интерпретаций. Однако реальной посылкой следует признать то, что вся психологическая проблематика когнитивной специфики в своей основе сводится именно к проблемам мышления. В отношении и запоминания, и забывания, и обретения убеждения, и сомнения, и совершения ошибок, и правильного использования свидетельства, и множества других различаемых психологами процессов, в каждом подобном примере протекания процессов, мысль полностью не контролируется исходящей от окружения стимуляцией, хотя и находится с ней в тесной кооперации.

Без сомнения, любопытство и интерес представляет собой обсуждение как с общих, так и со спекулятивных позиций предмета, какого именно плана интерпретации используются организованным поведением, или определяющими его психологическими процессами, если нашей целью служит именно понимание того, как выполняется дополнение прямых сенсорного или восприятийного свидетельств. Однако придающим подобному обсуждению конкретность условием следует признать необходимость выделения нечто способного обогатить его дальнейшей различимостью.

Например, я не так давно, отсутствуя там чуть меньше семи лет, посетил крупный американский город. За это время изменения коснулись многих его построек и других примечательных черт. Однако я, как и многие другие в аналогичном положении, располагал уже немалым багажом связанного со мной накопившегося за предыдущее посещение. В этот раз я искал место, на котором не был в предыдущий раз, и использовал план города. В этом мне помогал мой предшествующий опыт, но им сложно было ограничиться. Также я мог воспользоваться моим общим представлением о планировке американских городов, комбинируемым с имевшейся у меня информацией о предмете моего поиска, и с разного рода допускающей ее обнаружение непосредственно в конкретной ситуации атрибутикой. Я достиг служившего предметом поиска места, и был убежден, что любой рационально мыслящий ищущий тот же самый пункт назначения и располагающий той же самой информацией прибегнет, ради достижения того же самого пункта назначения, к аналогичному ее использованию. Очевидно, что здесь допустимо что-то как больше, так и меньше, - это специфически присуще запоминанию как таковому. Сохраненная информация допускает ее использование, но в ее локализации во времени она соотносится с другой информацией, сохраненной либо непосредственной, что не столь уж и важно. В подобном смысле это не столь значимо для данного специфического извлечения. Кроме того, текущая информация может поддерживаться различными источниками сохраненной информации, обуславливающими завершение, равно не представляющего собой информации непосредственного наблюдения, и равно же не являющегося воссозданным на основе запомненного, позволяющего его самостоятельное достижение и раскрытие. В подобном отношении здесь обнаруживается нечто большее, нежели специфическое повторное извлечение.

Использование любых значимых источников обретения свидетельств, востребованных при достижении истолкованной в качестве не достигнутой ранее завершающей позиции, как представляется, позволяет признать его в качестве некоторой частной характеристики мышления. Здесь важно обратиться к анализу выражения «понимаемая в качестве ранее не достигнутой». Возможно, в огромном большинстве случаев она достигается прежде чего-либо другого, но и так же в немалом количестве случаев ее достигает и тот, кто на настоящий момент достигает ее снова. Суть дела здесь состоит в том, что, необходимым образом, завершающая позиция истолковывается как если бы она представляла собой неотъемлемую от свидетельства; для нее просто не существует возможности извлечения в качестве ранее достигавшейся. Тогда следует сказать, что мышление, в смысле моего употребления данного слова, не просто описание либо посредством восприятия, либо посредством повторного извлечения, либо еще чего-либо тому подобного, оно есть использование информации с целью получить нечто следующее, относящееся к чему-то наличествующему.

Если данное положение правомерно, то в мышлении всегда наличествует возможность последования или последовательности связанных шагов. Как мы уже обнаружили на многочисленных примерах, данные шаги не артикулируются и никак не формулируются. Но если правомерен выполненный исходя из предоставленной информации прыжок, и он допускает описание в виде мнимой завершающей позиции, то это безусловно означает, что обнаружены внутренне взаимосвязанные шаги, даже в отношении тех случаев, где подобные шаги пока что не удается обнаружить. Это и придает всякому мышлению характер необходимого или вынужденного.

Важнейшие, в соответствии с предлагаемой мною интерпретацией, характеристики процессов мышления теперь будут определены как:

Процессы, начинающиеся предоставлением таких свидетельства или информации, что истолковываются имеющими пропуски или как обладающие неполнотой. Далее заполняются пропуски или добавляется отсутствующая часть информации. Последнее обеспечивается расширением либо дополнением свидетельства, сохраняемого в соответствии со свидетельством (или требованиями действовать подобным образом), но продолжающемся далее посредством использования других источников информации, помимо тех, что инициировали в целом проходящий процесс, и, во многих случаях, в дополнение к этому, позволяющих прямую идентификацию во внешнем окружении. Между начальной информацией и завершающей стадией, когда заполняются предполагаемые пропуски или достигается полнота, теоретически всегда имеет место преемственность связанных шагов. Эти шаги позволяют их описать либо до, либо после достижения завершающей позиции. Они, более чем что-либо, представляют собой нечто, обеспечивающее возможность экспериментального подхода к мышлению, и они налагают на мышление характерную им необходимость. Мы не торопимся предполагать, что подобная необходимость подразумевает, что, присутствуя в исходной информации, шаги, посредством которых достигается завершающее положение, всегда должны быть одними и теми же самыми, или одним и тем же самым порядком шагов; или что завершающая позиция в любом случае должна оказаться исключительно той же самой.

В более краткой форме мышление позволяет применить к нему следующее определение: Расширение свидетельства, в соответствии со свидетельством, предназначенным для заполнения пробелов в свидетельстве; подобное обеспечивается продвижением вдоль преемственности связанных шагов, как определяемых сейчас, так и тех, чье определение оставлено на потом. Если кто-либо намерен сейчас сказать, что определенное мной представляет собой всего лишь специальный случай мышления, вероятнее всего тот, что в повседневном общении часто именуется «реальное, тугодумное мышление», то я не буду возражать. Во всяком случае, оно представляет собой нечто, чему выше я уже представил необходимые иллюстрации, и сейчас оно и избранно мной для теоретического рассмотрения в том виде, в каком оно и имеет место в пределах замкнутых систем.

Огл. 2. Специфика направленности

Сказать, подразумевая характер настоящего обсуждения, что мышление всегда обладает спецификой направленности, это прибегнуть не более чем к формальному утверждению. Данные выше определения мышления само собой подразумевают, что в любом специфическом случае процесс продвижения от его старта к финишу представляет собой некоторого рода необходимость. Это, однако, не определяет, какое же многообразие условий вовлечено в совершение подобного продвижения.

Основа любой человеческой наблюдательности фиксируется именно в некоторых специальных смыслах. В соответствии с их природой и весьма продолжительной историей развития их отличает успешность в большей степени потому, что они позволяют уделять внимание определенным особенностям окружения в такой мере, в какой они извлекаются и распознаются в соответствии с чем-то иным. Однако кое-что из чувствуемого и воспринимаемого сохраняется и оказывается доступно в последующем употреблении. Существует огромное число свидетельств того, что запоминаемое позволяет подвергать его существенной доработке и модификации, так, что когда сохраненная информация используется совместно с текущей информацией, - так, как это реально и происходит в процессах мышления, - то запомненной информации требуется не иметь тех же пропусков и неполноты, что имелись в случае первого выделения. Однако обычно, и, вероятно, всегда, особенно в условиях долгосрочного запоминания, информация выдается ее источником наделенной уже ее собственными пропусками, определяемыми забыванием и другими процессами [2]. Тогда, пользуемся ли мы свидетельством, предоставленным непосредственным восприятием, или выбранным из запомненного, или предоставленным и тем, и другим, подобному свидетельству не дано устранить как фрагментарность, так и наличие пропусков.

Однако у нас определенно отсутствуют какие-либо основания признавать, что появление пропусков в свидетельстве, даже в случае их различения, необходимо обуславливает попытку заполнения пропусков посредством того рода процессов, что охарактеризованы мной в предыдущем разделе данной главы. Если подобное имеет место, то каждого следует признать мыслящим в каждый момент бодрствования или сна. Фактически же никто не требует, или, даже, не выдвигает требований признать такую реальность. Более того, всякая из уже рассмотренных здесь методик проведения эксперимента показала, что достаточно изощренное заполнение пропусков и завершения процессов может порождаться тем свидетельством, что, согласно определенного рода объективной оценки, не отличается от случая к случаю, или от человека к человеку. Помимо того, это же еще и позволяет определенно допустить, что нечто большее предшествует специфике направленности мышления, нежели просто восприятие неполноты и пропусков.

Если окинуть взором результаты наших экспериментов, то обнаружится, что здесь вновь и вновь обнаруживаются два момента. Первый состоит в том, что имеет место минимальный объем свидетельства, при или посредством которого всякое расширение подобного свидетельства оказывается предметом персональной идиосинкразии. Второй заключается в том, что когда в наличии оказывается более чем минимум свидетельства, то и способы заполнения пропусков обнаруживаются куда в меньшем числе, нежели число теоретически допускаемых способов их заполнения. Я уже определился с пониманием, что любой процесс, позволяющий признать его мышлением, располагает, как минимум, такой же степенью стесненности. Именно подобное употребление информации, при котором для человека равным образом доступно или возможно отбросить некоторое число разного рода теоретически не запрещенных способов в соответствии с его сиюминутной прихотью, не оказывается той формой, что обнаруживает необходимость в мышлении. Это и следует видеть содержанием тех наших слов, обозначающих, что строго единичное наличие информации не инициирует процесс мышления. Обязаны присутствовать как минимум две позиции наличия, как здесь вероятно и любое большее число позиций, особенно в случае совмещенного изменения последовательности сразу в нескольких измерениях. В развитие этого, совершающему мышление требуется распознание подобных позиций как некоторым образом или образами, взаимосвязанных, и ему в обработке конституирующих позиций некоторой определяемой правилами или конвенциями системы следует подчиняться куда большей стесненности.

Если производится мышление, то существует необходимость во всех подобного рода особенностях свидетельства, но их одних недостаточно для обретения определенности в возможности состояться мышлению. Отсюда следуют три основных требующих рассмотрения вопроса: (1) Какого рода механизм может позволить оценить присущие свидетельству свойства направленности? (2) Какие именно, с нашей точки зрения, процессы использует мыслящий для упорядочения отличающих свидетельство позиций наличия в последовательность, признаваемую обладающей свойствами направленности? (3) Что представляют собой процессы, посредством которых отличающие свидетельства позиции наличия вносятся в подобную последовательность как отобранные и упорядоченные?

(а) Разметка свойств направленности

Некоторая проблематика процессов мышления, как я ее определяю, допускает ее обнаружение лишь по отношению непосредственно мышления высокого уровня. Но вопрос стоит о том, как мы обнаруживаем в себе способность выделения присущих свидетельству свойств направленности, если определенно нет ни одного из них. Во всякого рода могущем обнаружить наличие способности действии, от простейшего до более сложного, присутствует своего рода предчувствие направления, в котором перемещается свидетельствуемое, или многочисленных направлений, в которых оно могло бы перемещаться.

Простой и достаточно ограниченной формой этого служит то, что позволяет назвать его «рецепторно-эффекторным упреждением». «Если мы изготовим небольшой двухпозиционный тумблер, перемещаемый вперед-назад посредством двух пальцев, и возьмем несколько человек в возрасте приблизительно от 17 до 28 лет, чтобы они щелкали этим тумблером так быстро, как только могли в течение трех минут, то обнаружим, что их средняя скорость приблизительно 12 раз в секунду. Если теперь мы разместим индикаторную панель из 30 небольших кружков, по шесть в каждом горизонтальном ряду, с беспорядочно расположенными справа налево стрелочными указателями, и заставим этих же испытуемых считывать положения указателей последовательно слева направо, начиная с верхнего горизонтального ряда, мы обнаружим, что требуемое для каждого полного чтения значение времени будет составлять около 19 секунд» [3].

Теперь предположим, что мы используем 30-кружковую индикаторную панель, но требуем одновременно и манипулировать, и читать. Здесь оправдано ожидать, что некое время манипуляции «позволит сложить его с временем интерпретации и поскольку указатели расположены произвольно, общее» время будет несколько превышать сумму определенного в отдельности затрачиваемого времени. Фактически значение времени, необходимое совмещенным как чтению, так и манипуляции, требуемое для такого рода панели из 30 кружков, оказывается равным около 19 1/2 секунд. Что-то происходит в случае совмещения интерпретации и манипуляции, где существенно ускоряется либо первое, либо последнее, либо и то, и другое. Фактически, и это легко показывается экспериментально, что в подобных примерах интерпретация опережает манипуляцию, и при этом облегчается выполнение соответствующих движений. Ни содержимое свидетельства, ни движение в отдельности не отрабатываются просто как последование: оба образуют последовательности, располагающие связанными, расположенными по порядку и наделенными элементарной направленностью членами.

Ради определенности нам следует подчеркнуть, что когда содержимое свидетельства одно за другим предъявляется для чувственного опознания, где каждый элемент в соответствии с его предназначением определяет соответствующее движение, то в действие приходит основная функция упреждения. Опознание инициирует небольшое опережение соответствующего совершаемому действию положения; и каждый составляющий содержимое свидетельства элемент фиксируется как обладающий ограниченным свойством направленности.

Однако диапазон или промежуток рецепторно-эффекторного упреждения отличает предельная узость. Соответствующие подобному уровню операции, выгадывающие в отношении отображения одновременно двух, иногда трех элементов позволяют чуть более того, если только не этим одним и ограничиваются. Даже в бесконечной отражающей наличие способностей повседневной активности, вне всякого сомнения, очевидно, что практически каждый выходит за подобные пределы. Что же именно здесь происходит?

Один способ, - вероятно, более известный, - это группирование сигнальных элементов. «Группы стимулов, представленных по допустимому для дискретных стимулов максимуму» [4] позволяют полное и адекватное обращение с ними. Что именно обуславливает то, что порции или части стимулов инициируют те же самые функции, что доступны и для оригинальных более изолированных сенситивных элементов. Они привносят в картину упреждения новообразование, и показывают, что в идентификации направления участвуют некоторые новые процессы.

E. C. Poulton обозначил эту новую стадию как нечто «перцептуальное упреждение». Детализировать подобную интерпретацию могут помочь его довольно интересные и важные оригинальные работы [5]. Предметной основой совершенствования понимания способно стать то, что многообразие и темпоральные особенности естественных событий весьма часто принимают такой вид, что опирающийся на неотъемлемое временное различие одинарных элементов стимульно-откликового поведения простой упреждающий процесс окажется неудовлетворительным в практическом отношении. Тяжесть сдвигается теперь в сторону структурных особенностей группируемых стимулов и событий, и именно подобная структурная составляющая может использоваться в проектировании действия, направленного в сторону вступающей в действие фазы поведения.

В широком смысле здесь возможны два способа исполнения. Один заключается в том, что готовящаяся потребовать отклика ситуация может наблюдаться раньше, чем наступает момент для соответствующего действия. Poulton обозначил это как случай «предварительного просмотра». Воспринятое на протяжении предварительного просмотра запоминается, и используется далее в его непосредственном или отложенном обратном востребовании. Иное представляет собой некое присущее воспринимаемой структуре характеристическое отношение «доминантной» позиции наличия, - подобное регулярности, или симметрии, или группе счетно упорядоченных деталей - что в отношении направленной последовательности действия используется в качестве принципа или правила.

В обоих случаях производимое действие сглаживается и ускоряется, и, в сравнении с ситуацией рецептор-эффектор, затрагиваемый его воспроизведением диапазон или промежуток допускает его существенное продление. Для примера предварительного просмотра устанавливается предел количества показываемых позиций наличия, допускающих их обработку за время, достаточное для первоначального наблюдения, и посредством чего бы то ни было происходящего с этим наличием на протяжении предшествующего вызываемому действию промежутка времени. В случае применения некоторого правила размещения теоретически здесь невозможно ограничить подобный диапазон; фактически же продолжает употребляться тот же принцип, пока некоторое относящееся к последующему окружению противоречивое эмпирическое свидетельство не прерывает и блокирует правила по отношению любого последующего оперирования.

Если я прав, то восприятийное упреждение главным образом проявляет себя потому, что поведенчески более фундаментальное рецептор-эффекторное упреждение не так уж и редко допускает его разрушение. Однако жизненно значимый результат заключается в том, что свойства направленности потенциально способны оцениваться в качестве присущих свидетельству, а не просто в качестве неразрешимо связанных с телодвижением.

Когда доступное свидетельство оказывается «неожиданно» представленным, как при наделенном обозримыми пределами времени и сложности статическом отображении, мы понимаем, что именно за свойства и отношения более соответствуют воспринимаемым, сохраняемым столько, сколько необходимо и используемым для поддержки соответствующего действия. Но превышение имеющим дело с непосредственными сигналами человеком уровня их используемого объема показывает, что среди них важные для манипулирования и проявления других телесных способностей упорядочены в последовательность. Ничто из этого не отрабатывается в качестве конвейера дискретных элементов. Они располагают упорядоченными во времени структурой, числом и порядком, и нам известно не так много о том, чему из воспринимаемого и подвергаемого обратному востребованию, когда оно поступает в обработку вместе с перекрестными стимулами и событиями в последовательности, характерно фундаментальное обретение, в частности при обнаруживающих состояние наложения отображении и моторном отклике. Предположительно, все это определяет такого рода свидетельство, что практически совпадает с появляющимся в том наложении, когда воспринимаемые структуру и упорядоченность характеризует подчинение предельно быстрому начальному распаду памяти [6].

Восприятийное упреждение означает огромный шаг вперед, в частности, потому, что оно позволяет обнаружить, что объективное свидетельство обладает его собственными свойствами, полностью не задаваемыми тем специфическим окружением, каким оно сейчас обнаруживается. Тем не менее, ему присущи весьма строгие временные ограничения, как и определяющие сложность отображения ограничения в возможности копирования, и это еще весьма снисходительно по отношению к происходящему в подобный момент.

Более того, очевидно, что большое количество проявляющих способность повседневных действий наделены характеристиками, не позволяющими их фиксацию в понятиях восприятийного упреждения. Здесь я намерен использовать тот весьма полезный ориентир, что получен в некоторых весьма показательных экспериментах д-ра N. H. Mackworth [7]. Рассматриваемая ситуация представляет собой достаточно знакомую каждому, хотя раз сталкивавшемуся с современными средствами управления уличным движением. Оператор может изменять число транспортных средств, которым следует достичь определенного пункта назначения за определенное время. Эксперименты основаны на манипулировании в предопределенном хаотическом порядке средствами передвижения, отображаемом последовательностью сигналов. Все время, в пределах отличающего ему промежутка времени рецептор-эффектор, соотносимого с определенным типом используемого сигнала, оператор манипулировал сигналами текущего времени, и в то же время готовился манипулировать ожидавшимися далее сигналами. Существовала возможность использования множества «подчеркнутых» инструментов в порядке акцентирования любой особой значительности, которой могли обладать еще не поступившие сигналы. Тогда оператор, если тот род апперцепции, который позволяли доносить подобные сигналы, получал возможность выбора, и готовился к принятию решения, что же делать с элементом, лежащим несколькими шагами вперед в составе последовательности развивающихся событий.

Что тогда за действующий в подобного рода случаях вид «подчеркивания» позволяет прогнозировать где и как, в какой еще не наступившей позиции какие будут исполняться существенные продвижения. Он несколько отличается от «предварительного просмотра», не использующего что-то уже произошедшее для фиксации детали ожидающего его скорого выполнения действия; использование же информации об ожидаемом уже готовит, когда придет нужный черед, соответствующее действие.

Он также нуждается в его отделении от восприятия структурных свойств, таких, как регулярность, симметрия и количество составляющих. Интересующая структура не служит нечто преимущественно отображающим регулярность или повторение, но, скорее, оказывается структурой самого обнаруживающего способность различения: неким ожидаемым пунктом, где и произойдет нечто значимое, в силу чего и будет выполнено ключевое перемещение. Однако подобное перемещение может располагать достаточной свободой, и даваемому предсказанию ради эффективности не следует точно определять, что именно из числа здесь возможного нуждается в выполнении. Следовательно, наиболее важной особенностью подобных экспериментов оказывается то, что здесь отсутствует необходимость в какой-либо направленной дискриминации поступающих на отображение сенсорных атрибутов и качеств, или относительно доминирующих в специфической структуре отображения характеристик. Все, что здесь необходимо, так это индицировать, в соответствии с наступлением соответствующего момента совершения действия, то, что некоторая четко выделенная стадия в продвижении последовательности отображений обеспечивает поступление элемента, особо требующего отработки способом, соответствующим операции в целом. Подобная индикация позволяет применить к ней любой способ ее обеспечения, и какой бы он ни был избран, он символически воплощается в функции. Элементы, которыми оперировали эксперименты Mackworth'а, характеризовала подвижность, однако и любое иное устройство, дающее подобным элементам необходимый приоритет, обеспечит точно такие же условия. Мы фактически достигаем той фазы упреждающего различения, в которой символика замещается или поддерживается прямым сенсорным или перцептуальным различением, что и оказывается тем, что более чего-либо другого обеспечивает «прогнозированию» его возможный существенно возрастающий статус, как в пространстве, так и во времени.

Любой рациональный человек, либо самостоятельно приходит, либо обучается открытию, что символика обладает той всеобщей упреждающей функцией, со временем доводя до стадии, где для него открывается способность мыслить в соответствии со специфическим обсуждаемым здесь смыслом. Скорее всего, большая часть людей обучаются использованию подобного рода опережающего соотнесения, поскольку они участвуют в социальной группе, где достаточно распространен инструментарий базисных предупреждающих сигналов. Например, основная часть дорожных знаков действует тем же самым образом, как и использованные в экспериментах др. Mackworth'а световые потоки. Они показывают, что впереди находится имеющая конечный размер дистанция, служащая неким позволяющим соприкоснуться с ним экземпляром класса и запрашивающая определенное поведение. Подобные экземпляры могут быть более или менее определенными, и подобное поведение, кроме того, зависит еще и от воспринимаемой информации, свидетельствующей о приближающемся критически значимом пункте или диапазоне, и поскольку они именно таким образом и обуславливаются, то и отображаются посредством «этого, или этого или этого типа», что продолжается вплоть до достижения окончательного решения.

Существуют три входящие в идентификацию направления фундаментальные процесса. Упреждение рецептор-эффектор вступает в действие на той достаточно простой стадии развития, нежели та, к чему предметно обращается наш интерес, но оно определяет ту важную часть распознавания направления в целом, которая означает, что информация о текущем положении отождествляется в качестве ключевой как для непосредственного распознания, так и для следующего непосредственного распознания. Кроме этого, восприятийное упреждение развивается еще и до наступления того момента, когда оказывается возможным требуемое мышление. Использование структуры и свойств структуры в качестве правил, связанных с и, возможно, определяемых соответствующим действием и позволяет употребление направленности в качестве объективной характеристики свидетельства. Когда мы открываем для себя или заучиваем использование предупреждающих сигналов, или символов, показывающих что «это, или это, или это …» мы вынуждены будем сделать в случае достижения некоторого местоположения, мы располагаем того рода направленным распылением, что представляет собой наиболее характерное в мышлении.

(б) Использование свойств направленности

Никто не вправе предполагать, что оценка, фиксирующая, что свидетельство каким-то образом обрабатывается, и что утилизация свидетельства должна обладать направленностью, сама собой достаточна, чтобы, фактически, гарантировать использование свидетельства. Многочисленны случаи, особенно при относительно несложном уровне распознавания в замкнутых системах, в которых можно наблюдать, что подобное должно иметь место. Например, человек, получая «2, 4, 6,» способен непосредственно продолжить «8, 10, 12, …»; но рано или поздно он прекратит это, и причиной такого прекращения послужит то, что завершающая позиция задана самим свидетельством, или то, что его прервет нечто более интересное со стороны окружения, либо то, что удовлетворится интерес, собственно и вынуждавший на подобное продолжение. Во всех подобного рода примерах нам следует допустить, что некоторого рода активному воздействию следует служить подсказкой в последовательном, шаг за шагом продвижении к завершающей позиции, либо поддерживаемой снаружи, либо непосредственно определяемой существующим интересом.

Следовательно, в обладающих простой структурой замкнутых системах, именно и содержащих облегчающие восприятийное упреждение повторяющиеся, регулярные или симметричные элементы, интересу обычно присущ формальный характер в том смысле, что в пределах всякой социальной группы действует важная договоренность, определяющая основанное на подобном свидетельстве употребление. Однако каждый, проявляющий интерес к постановке эксперимента, быстро осознает, что здесь неизбежны некоторые активные процессы, работающие поверх и до оценки предоставляемой информации как обрабатывающие эту информацию в качестве обладающей направленностью. Это неизбежно, поскольку, как я уже сказал, находится индивид, обращающийся к конвенциональному свидетельству и вносящий его в неконвенциональное умозаключение; как и находятся другие, что скажут: «Ох, здесь нам ничего не поделать». Но если их понуждать, то довольно скоро можно обнаружить, что они все же способны что-то сделать, и что они делают в точности то же, что другие делают и без понуждения. Тогда им не следует говорить «Мы не можем что-либо сделать с данным свидетельством», но «Мы не готовы что-то делать с данным свидетельством; это даже вовсе не интересно». Понуждение приводит в действие некий эффективный интерес, но ничего не вносит в собственно свидетельство [8].

В случае какой бы то ни было подобного рода замкнутой системы, в которой - пока действия совершают члены достаточно точно демаркированной социальной группы - пропуски заполняются предельно единообразно, как здесь неизбежно и достаточно близкое отношение между эффективным интересом и предустановленными социальными конвенциями. Можно сказать, что как устанавливаемое конвенциями, так и определяемое интересом упорядочиваются посредством структуры рассматриваемой системы, однако интерес порождает деятельность по заполнению пропусков посредством связанных шагов непосредственно благодаря принуждению посредством принятых конвенций. Мы обнаружили куда большую свободу экстраполирующего, нежели чем интерполирующего мышления, и, в целом, еще большую свободу в случае «представленного в неявной форме свидетельства». Кроме того, во всех трех типах мы установили большую свободу обращения со словом, нежели с иными употреблявшимися символами или знаками. Из этого, как нам представляется, вытекают две особенности. Одна состоит в том, что актуальная структура систем, как то преподносит предоставляемая информация, с возрастанием числа возможных элементов и группировок элементов часто оказывается все менее и менее регулярной, повторяющейся и симметричной, и сами собой элементы, по сути, более неоднозначными. Еще одна состоит в том, что эффективные интересы все более и более отличаются от оператора к оператору, даже в пределах того, что мы можем назвать «все та же» социальная группа.

(в) Выбор и размещение свидетельства

Основная подготовительная работа, делающая возможным нанесение и употребление свойств направленности информации завершается ранее того, как мышление, в определенном здесь смысле, становится возможным. Все необходимые здесь существенные различения находятся на нижнем уровне телесных способностей. Далее они извлекаются и проявляются мышлением, но не посредством явных телодвижений, но при помощи знаков и символов. Кажется уместным отложить рассмотрение того, как же лежащее далее этого переключает с распознания прямого телесного действия на распознание отложенного, или отдаленного действий, или на распознания, в принципе не результирующиеся в явном телодвижении. Подобные предметы лучше обсудить уже вслед за тем, как в нашем распоряжении окажется обобщение результатов по типам мышления, выходящего за границы замкнутых систем.

Поскольку мы переходим к вопросам о присущей мышлению способности выделения, и, в особенности, как оно размещает свидетельство в качестве приводящего к его завершающему положению, то это позволит, если мы намерены рассматривать проблемы частично, по меньшей мере, представить его существенно более специфичным и характерным для присущего ему высокого уровня. К счастью, теперь нет необходимости раскрывать базисный селективный характер какого бы то ни было восприятия. Последнее уже общепринято и существует достаточно строгих выводов, определяющих как характер, так и пределы свойственной восприятию селекции. Требуемая в любом процессе мышления избирательность по отношению доступной информации, несомненно, может строиться на уже выработанном при помощи подобного способа восприятии. Но ее свойственен и ее собственный характер, часто связанный с тем фактом, что выделяемые элементы или группы элементов еще и размещаются или им требуется быть способными к размещению в последовательности, выстраиваемой со все большей и большей необходимостью, все большей и большей определенностью, вплоть до недвусмысленной кульминации.

Как показывают эксперименты [9], основную роль в подобного рода размещении свидетельства играет установление совпадающих положений. Хорошо известно, что совпадающие положения определенно не так легко устанавливаются, нежели демонстрирующие отличие [10]. Однако, на наш взгляд, более важное различие между ними двумя сводится к тому, что определение непосредственно различия никуда не приводит, в особенности, если понимать это в положительном смысле, что, напротив, вполне позволяет определение соответствия. Следовательно, если некий наблюдаемый образец некоторым образом различается с другим, то, возможно, это уже подразумевает, что нечто определенное в отношении одного неприменимо к другому. Представляется безусловно определенным, что с когнитивной точки зрения любые свойственные познанию констатации обретаются посредством, скажем так, использования в продвижении именно соответствий, и затем использования различий как удерживающих продвижение в некоторых пределах, и показывающих, какое отныне необходимо новое направление продвижения.

Различия доступны выделению нетренированным восприятием. Однако несомненно, что обыкновенно в распоряжение восприятия поступает содержание практических достижений, и именно их влияние обуславливает превосходную обоснованность восприятия позиций или свойств соответствия. Подобное фундаментальное присущее восприятию различение перекрывается в мышлении и особым образом используется. Обеспечивающие доступность свидетельства элементы и группы элементов специфически разведываются на предмет свойств совпадения и различия. Затем из данных элементов и групп выбираются те, что отображают большее число или более важные совпадающие положения, и размещаются в такого рода последовательности, где каждый следующий шаг оказывается эмпирически более вероятен в сравнении с предшественником. Поскольку мышление оказывается более сложным, и, потому, покрывающим широкий временной диапазон и описательную вариабельность свидетельства, критерий важности перевешивает характеристику количества. Здесь «важность» означает те отличающие свидетельство свойства, что, оставаясь постоянными, допускают их применение в такого рода последовательности, что достигает более и более очевидного, более и более единообразного и более и более определенного завершающего положения. Все это позволяет установить, что выделение и размещение свидетельства неотделимо сопряжено с уже обсуждавшимся выделением свойств направленности. Невозможно согласиться с правомерностью утверждения, что мыслящий извлекает и располагает свои факты посредством некоторого рода всецело интеллектуальных сопоставлений, обобщений и абстрагирования. На протяжении всей данной книги я верен оценке, что мышление возможно если лишь сохраняется влияние бесчисленного предшествовавшего ему в ходе развития. Несомненно, что как мыслящий будет полезен самому себе в случае, когда свидетельство более не представляет собой части его непосредственного внешнего окружения, так и то, что способы, посредством которых он оперирует свидетельством, достаточно часто наделены конвенциональным характером, не допускающим его конструирование уже непосредственно в ответвлении момента. Однако наиболее важной среди прочих проблем мышления служит та, какие именно процессы запоминания необходимы мышлению, и что подразумевается под использованием мышления, способного оперировать запомненным свидетельством.

Огл. 3. Запоминание [11] и мышление в пределах замкнутых систем

Поскольку мышление, как бы оно не совершалось, представляет собой высокоуровневой отклик, то ему необходима способность наложения на уже имеющуюся информацию и использования уже построенных различений. Следовательно, всякому теоретическому рассмотрению мышления следует обратить внимание на проблемы запоминания и обратного извлечения информации.

Собранные экспериментальные свидетельства показывают, что в пределах замкнутых систем мышление воплощают две во многом разные проблемы, связанные с запоминанием информации. Предметом одной служит инициирующая запуск мышления поступающая из окружения информация, и предметом другой - ожидаемое свидетельство, позволяющее его использование при доведении мышления до некоторого исхода.

Первое имеет место в том любом случае, когда оно побуждается текущими связанно изменяющимися событиями окружения, или когда непосредственно исполнитель руководствуется хотя бы и сторонним, но изменяющим его позицию и точку зрения в среде свидетельством. Если требуемое действие позволяет встретить его непосредственной и открытой телесной адаптацией, то исполнение в целом относится к уровню телесной способности. Однако как таковое оно уже обладает свойством удерживать все те различения, что основаны на проявлении способности, независимо от того, насколько оно этим усложняется, или на какой же высокий уровень оно может подняться. «Проявляемая способность, вне зависимости от того, телесная она или умственная, изначально наделена характеристикой соприкосновения с приходящими из внешнего мира запросами» [12], или, в широком смысле, из определяемого в качестве объективного свидетельства. Отсюда, позволяй стороннее свидетельство его использование в широких временных рамках, либо будь инициировано последовательностью обнаруживающих способность движений или запуском мыслительной ассоциации, важнейшее непосредственное требование будет заключаться в полной лояльности этому свидетельству. Конечно, это совсем не и никаким образом не значит, что должны быть ассимилированы абсолютно любые имеющиеся детали, но таковыми должны послужить именно те неустранимые пропуски, что могут заполняться - посредством направленного действия в случае проявления способности и некоторого рода символикой в случае мышления - в соответствии с тем, какого рода элементы они ассимилируют. Когда такого не происходит, способность деградирует до такого рода поведения, которое мы называем «неуклюжим», и которое способно приводить к некоторому неожиданному окончанию; или мышлению, максимум способному лишь на удовлетворение некоторых из требований момента. Эксперименты, даже в относительно определенном случае замкнутой системы, способны показать, что, насколько это допускается изначальным свидетельством, наиболее общей особенностью неудовлетворительного мышления оказывается то, что детали, необходимые для предоставления информации о полных свойствах направленности не замечаются или забываются. Можно надеяться, что подобное неподобающее обращение с непосредственным свидетельством будет приобретать все большую и большую значимость в случае выхода мысли в область свободного мышления.

Подобное рассмотрение позволяет отобразить, что предельно кратковременное запоминание, или, более точно, «непосредственное повторное извлечение» должно обладать способностью полновесной и точной консервации всей конкретности оригинального наблюдения: нечто вносится в память и почти сразу может быть извлечено таким, каким поступало. Именно так и должно быть. К сожалению, в этом невозможно убедиться лишь посредством психологического подтверждения. Для поведения, окажись оно проявлением телесной способности или мыслью, равно приемлемо, что оригинальное свидетельство вообще не поступает в память, но остается активным на протяжении того целого, что может быть названо «непродолжительным» промежутком, или промежутком, «относящимся к непосредственному повторному извлечению». Известные эксперименты, регистрирующие феномен «замедленного повторного извлечения», способны подтвердить как одно, так и другое понимание. Все это позволяет отметить, за исключением исследований посредством некоторых нейропсихологических методов, что если, ради отслеживания текущих событий, удерживаемых в соответствующей памяти, требуется использование «непосредственного повторного извлечения», то с запомненным свидетельством ничего не должно происходить, кроме, быть может, утраты каких-то деталей.

Если взглянуть назад на собранные уже сейчас экспериментальные данные, сложно не заметить, что если, что не так редко, относящаяся к предшествующему моменту информация употребляется для поддержки и завершения начального свидетельства, вслед его первоначальному «запоминанию», то просто состоялась утрата детали. Однако до нашего обращения к анализу данных отличий, нам следует обратить внимание на другой предмет.

Завершение свидетельства в телесно проявляемой способности, или запуске процесса мышления практически всегда сопряжено с фрагментарностью исходного наблюдения и наличия в нем пропусков. Постоянно мы сталкиваемся с тем, что даже в простейшем и предельно принужденном мышлении та же самая завершающая позиция может достигаться более чем одним способом. Воспроизведением этой же самой особенности на более высоком уровне служит уже устанавливаемое в случае проявления телесной способности. «Тот же самый удар» в любой игре в мяч допускает в данном положении как одно, так и другое свое показательное исполнение. Следовательно, информация, меняющаяся в той мере, в какой поступают входящие пропуски, обычно порождает эффекты, могущие толковаться как идентичные настолько, насколько это соотносят их завершающие позиции. Более того, столь же определенно то, насколько это вообще может быть присуще психологии, что подобная идентичность завершения в условиях изменяемости подхода нормально не достигается посредством любого процесса представления, копирования, или чего-либо в подобном роде, дополняющего тот процесс наблюдения, что получает и интерпретирует исходное свидетельство.

Обрабатывающее всевозможные бреши интеллектуальное распознание способно направленно воспроизводить телесную и умственную активность, описательно отождествляемую в качестве обобщенного завершения. Это, фактически, служит некоей разновидностью естественного и неотъемлемого обобщения, недостижимого, однако, посредством употребления элементов, отождествляемых в качестве обобщающих сложные ситуации, расцениваемые на положении несходных. Тогда они будут относиться к обретениям, определенно возможным на некоторой стадии или при развитии иной умственной активности, но именно к числу безусловно представляющих собой понимаемый предельно неуподобляемым оригинальный процесс обобщения.

Настало время вернуться к «долговременному запоминанию». Вряд ли существует какой-либо другой способ его определения, кроме экспериментального, такого, где всем нам позволено сказать: «Это и есть долговременное запоминание, как бы инициированному в данный момент актуальным свидетельством процессу мышления не суждено останавливаться в отсутствие тех прочих источников информации, что могут быть выведены как относящиеся к лежащим вне обоих, - и актуального свидетельства, и непосредственного внешнего окружения». Подобное «долговременное» может означать нечто присущее вторичному или, может, меньшему, близкому к непродолжительности полного промежутка индивидуального бытия. Здесь, по отношению любого возможного образца действительного промежутка, определяемого отчасти природой, и, отчасти, сложностью того свидетельства, с чем приходится иметь дело, невозможна фиксация того промежутка отмеряемого времени, после которого и начинается долговременное запоминание.

Поступившая некогда на «долговременное запоминание» информация, позволяющая ее возможные последующие изменения, позволяет понимать ее соответствующей множеству различных требований. Она допускает ее запоминание, построение на основании и подтверждение убеждением, равно и сомнением; позволяет ее использование в огромном разнообразии когнитивных навыков; она способна подкреплять предубеждения и наклонности; она может наполнять мышление. Каждый из данных различимых психологических процессов наделен способностью использования запомненной информации специфическим ему способом, как минимум, отчасти непохожим на употребляемые другими. Следует признать ее совместимость с психологическими феноменами, предполагающими, что «кратковременное» и «долговременное» запоминание как таковые, способны обладать фундаментальным различием, фактически, различием в их функциональном основании (и, вероятно, локализации), хотя и неизвестен ни один доказывающий это феномен их воспроизводства. Поведение не вознаграждает нас никакой причиной, позволяющей предполагать, что запоминание, обретение убеждения, познание, предвзятость, мышление и любое иное различимое высокоуровневое умственное воспроизводство наделено хотя бы в какой-то мере общим «долговременным» запоминанием информации. Здесь тем, что более чего-либо иного позволяло бы допустить подобное, служит то, что поступающее на долговременное запоминание подвергается далее абсолютно любого рода модификации, анализ чего и составляет основной предмет обсуждения в моей монографии Запоминание. Как обнаружилось, оно реконструируемо посредством отвечающих условиям конкретной ситуации любого рода способов.

В случае запоминания информация всегда содержит как темпоральное, так и индивидуальное соотнесение. Очевидно, что позиции наличия и события могут меняться в определяемом временем порядке, налагаемом на запоминание обстоятельствами их поступления. Нечто, относящееся к давнему прошлому, позволяет его помнить наряду с чем-то недавним, и они, в смысле повторного извлечения, могут пониматься принадлежащими общему фрагменту событийности. Но они оба, как и любое иное могущее их сопровождать, наделены еще и более или менее специфической темпоральной меткой. Все они «принадлежат прошлому». Помимо этого, хотя это прошлое не нуждается в идентификации как запомненное индивидом, в реальность его повторного извлечения вовлечено то, что оно состоялось в определенное время, в определенной форме, принадлежащим опыту индивида.

Для мышления в пределах замкнутых систем характерно отстранение от временной специфики, и индивидуальная соотнесенность не получает здесь никакого особого значения. Например, столь подробно анализируемый нами порядок шагов, представляет собой последовательность построения вывода или неотъемлемой необходимости, и потому и не обращается темпоральным порядком изначального проявления.

Отсюда представляется, что мышлению следует располагать и как истолковываемым в качестве незавершенного непосредственным свидетельством, и, также, более отстраненным свидетельством, используемым в качестве способствующего заполнению пропусков.

Настолько, насколько это определяется самим свидетельством, воспроизведение феномена как таковое не обеспечивает нам возможности определения, подчинено ли оно сугубо кратковременной памяти или здесь в наличии все типы и условия восприятия информации, изменчивый, непродолжительный промежуток, на протяжении которого свидетельство может расцениваться как непрерывно активное. Несомненно, что основное предпочтение психологии адресовано именно кратковременному запоминанию. Выражения, подобные «непосредственное повторное извлечение», и понимание, что все подобные общего плана психологические эксперименты, требующие немедленного повторения, наступающего непосредственно вслед за предъявлением, оказываются необходимой составляющей исследований памяти, позволяя показать, что предполагается более часто, чем никогда, что непосредственное и отстраненное свидетельство могут восприниматься как предмет тех же самых условий, и отличаться лишь тем абсолютным временем, в соответствии с которым такие не перекрывающиеся условия и действуют. Однако такое вполне возможно, и думается, что условием возможности мышления (и, в действительности, любой формы способности) оказывается объективное соответствие, требующее достаточно значительной и буквальной лояльности непосредственному свидетельству, при равной необходимости в адаптации, обуславливаемой способностью оперирования отстраненным свидетельством, как достаточно непостоянным в его характеристиках.

Огл. 4. Обобщение и передача

Как уже удалось определить в предшествующих главах, свидетельство обнаруживает, что мышление неизменно нуждается в обладании значением, берущим начало за пределами специфического наличия либо образцов, на чем в некий конкретный момент и сосредоточены интересы мыслящего. Нечто подобного рода всегда и обнаруживается, когда данные отождествляются в качестве обладающих направленностью, что прекрасно согласуется с теми собранными мною результатами, где выделение направленности расценивается, как минимум, на положении одного из определяющих развитие функции обобщения фундаментальных процессов, хотя каждый среди подобных случаев и не обязательно позволяет достичь обобщения. Сейчас, например, в полете мяча для крикета из руки подающего к отбивающему замах последнего может расцениваться как предопределенный, и он перемещается на позицию совершения этого замаха еще до достижения мячом точного положения отбивания. Таковым еще мог послужить и относящийся к специфической стимульной последовательности специфический замах, и здесь от начала и до конца инцидента вообще сложно формулировать что-то существенное. Более того, на данном уровне очевидно обнаруживается, что в некоторых пределах стимульная последовательность, от случая к случаю, приемлет изменения, поскольку наделенное смыслом кульминации воспроизводство остается, в практическом смысле, в точности тем же; или завершающий удар сам собой допускает ограниченное изменение, поскольку стимулирующая последовательность настолько, насколько возможно, повторяется. Здесь, фактически, довольно очевидно обнаруживается то неотъемлемое в направленном различении ограниченное обобщающее воспроизводство, что вовлечено, как показал Павлов, в выработку условного рефлекса. Но ни в одном случае предъявляемое в воспроизводстве «обобщение» не достигается посредством какого бы то ни было отчетливого процесса анализа.

Все это, однако, в большей степени служит лишь началом повествования о генерализации в качестве функции мышления, где нам приходится оперировать не одними телодвижениями, но и символами. Вновь и вновь обнаруживается, что мышление в пределах замкнутых систем располагает двумя основными процессами. Одним из них служит выделение направления, и другим - использование правил и соглашений. Оба они означают, что мыслящий следует за поступающей к нему текущей информацией, но в определении направления он может перемещаться только в пределах этапов, в которых он в рассматриваемое время находится, где он в использовании правил, можно сказать, перемещается из данного конкретного этапа в другие возможные этапы.

Все ранее приведенные иллюстрации открывают - а в их пользу свидетельствуют и многочисленные другие собранные мной иллюстрации, - достигаемые мыслящим входящие в последовательность шаги достаточно близко соизмеримы от старта до финиша, или исполняются некоторой закономерной функцией; однако связываемое посредством шагов наличие отличается от стадии к стадии. Выражающие подобные соизмеримые или регулярно меняющиеся шаги правила выделяются из ограниченного круга предоставляемых отдельных данных, но никогда не истолковываются как закрепляемые только за ними.

Большая распространенность правила обнаруживается двумя способами. Первое, все образцы мышления в замкнутой системе, в той мере, в какой они эффективно совершаются, наделяются единообразием числа и порядка шагов, при этом доступными оказываются однажды определенные объем и диапазон свидетельства, и это придает им значимость, передающуюся от одного случая к другому. Мыслящий рано или поздно принуждается к выбору определенного маршрута. Можно сказать, что в его выборе нет ни капли прихоти.

Вслед за этим, всякий раз, когда формулируется предназначаемое для использования правило, можно показать, что оно связано с предполагаемой структурой системы. В некоторых случаях (12) для определения в предоставленной информации максимального числа связывающих конкретные позиции наличия позиций подобия употребляется определенный поиск. В той степени, в какой это понимает мыслящий, мозаичный поиск полностью удовлетворителен лишь в случае, когда совместимые с наблюдаемыми отличиями положения соответствия идентифицируются именно таким образом, что число и порядок шагов в воспроизводящей мысль последовательности оказываются «такими же во всем». Последнее подразумевает, что соответствия идентифицируются и используются как истолковываемые в качестве принадлежащих систематической структуре, и в той же мере допускают их извлечение из любой другой специфической иллюстрации, как и из того, из чего фактически они были извлечены. Следовательно, правило, извлекаемое из одного или двух образцов, допускает его незамедлительное применение к большему количеству образцов. Или, иначе, метод выделения правила, эффективный в отношении одного или двух этапов, допускает его истолкование как распространяющийся на множество других случаев.

Весьма важно установить, что наши результаты не представляют собой того, что, вне зависимости от бытующего, вполне вероятно, наиболее широко распространенного понимания, могло бы подтвердить, как именно может оказаться возможным обобщение. Дело в том, что накопление образцов в характерном каждому опыте автоматически разделяет уподобляемости от различий. Затем обнаруживается, что уподобляемости могут позволить обозначить их общими именами, и называть «свойствами», «качествами», «образом действий», притом, что различия потребуют использования описаний, утверждений и им подобного, как и индивидуализации образцов.

Непросто отвергать понимание, что по отношению не подкрепленного опытом наблюдения различия оказываются источником более непосредственного впечатления, нежели подобия. Уподобляемости, стоит им только оказаться обнаруженными и обозначенными, или описанными в структурных понятиях, позволяя любому конвенционально принять и применять их имена и описания, даже в случае, когда для него они не были обнаружены посредством собственного поиска. Весьма вероятно, что нам удастся установить, что подобные процессы использования, в конвенциональном порядке, уже обобщенного языка, окажутся все более и более очевидными, если мы обратимся уже к повседневному мышлению. Оказываются ли связанные уподобленности выделенными посредством анализа, освобожденными от индивидуализирующих отличий, или они и их употребление просто безо всякого поиска принимаются в качестве конвенций, во всем этом не обнаруживается ничего указывающего на автоматическую и спонтанную «маркированность» предыдущего и «маркируемость» последующего.

В силу этого представляется, что следует выделить два существенно различающихся основания обобщения. Первое может иметь место на любом уровне умственной деятельности. Везде, где бы ни обнаруживались отличающееся направленностью восприятие и воспроизводство, уже появляется возможность элементарного и ограниченного диапазона обобщения, и принятое направление приемлет его продолжение вне пределов того наличия, посредством которого оно исходно было отображено. Второе имеет место на высшем уровне. Когда среди наличия и уже достигнутых информационных шагов посредством поиска обнаруживаются позиции уподобленности, возможным оказывается значительно более широкий диапазон обобщения. В смысле возможности развития данные позиции уподобленности достаточно близко связаны посредством такого рода регулярностей и других структурных свойств, которые, как мы уже убедились, отличает восприятийное базирование. Но оказываясь подобным образом структурно отождествленными, они в какой-то момент приобретают применимость в отношении достаточно широкого диапазона различных установок.

Обобщение и передача практических результатов и тренированности обязательно соотносятся с двумя аспектами все того же типа умственных процессов. Если нечто предшествующее не развивалось неким пассивным и автоматическим образом, но требовало активного наблюдения и активного поиска, нам следует ожидать, что в данном случае не существует способа, посредством которого просто наложение позиций уподобленности могло бы гарантировать передачу практической тренированности.

Уже некоторое время, описывая результаты экспериментов, я столкнулся с нарастанием проблематики передачи. При интерполяции имела место довольно незначительная передача от числовой последовательности к аналогично конституируемым вербальным последовательностям [13]. При экстраполяции передача была более вероятна от одного образца к другому, если занятая в каждом из образцов среда оказывалась той же самой, даже если требовалось некоторое другое правило, нежели это случалось тогда, когда постоянным оказывалось правило, а изменявшейся оказывалась среда [14]. В случае проникновения в неявно представленное казалось, что позитивная передача могла иметь место лишь когда обе, неявная и лишенная неявности форма наличествующей ситуации активно исследовались на предмет их структуры и использовалась соответствующая процедура [15], принимавшая во внимание отличающие каждую свойства. Потому до сих пор показательным проявлением понималась та напоминающая высокоуровневое обобщение передача, что никаким образом не способна иметь место во всех подобных случаях, если только не происходит предлагающая такую возможность активная разведка ситуации. В большей степени, чем это можно представить, разведывание тяготеет к использованию структурных свойств ситуации. Неправильно предположение о том, что передача в результате тренировки и практики может быть эффективна в результате просто совместного внесения неких наделенными подобными конституирующими элементами образцов.

Хотя обобщение и передача тренированности и практики связаны в том смысле, что последнее не происходит без того, что первое уже каким-то образом исполнено, часто случается так, что введение обобщений, в особенности, если они связаны посредством конвенций, оказывается сильнейшим из числа каких-либо блоков, способных предварять позитивную передачу. В особенности это имеет место в случае, где обобщение имеет дело с широко понимаемым способом, посредством которого обычно обрабатывается определенная среда (в частности, имена, числа, цвета и т.п.). Однако все подобного рода вопросы в отношении обобщения и передачи будут представлены на суд читателя позже.

Огл. 5. По ту сторону замкнутых систем

Можно сказать, что мышление как умственный процесс способно протекать в замкнутых системах. Для этого ему придан весьма широкий диапазон, и, в особенности, насколько возможно, оно избавлено от предельной неопределенности. И оно содержит нечто, располагающее к единообразию и универсальности и антагонистичное неопределенности. Но мыслящий воплощает собой нечто большее, нежели мыслящая машина. Поскольку в нем развивается грандиозное противоборство между силами, пытающимися свести все формы человеческого знания к присущему замкнутым системам разнообразию, и, что позволяют предполагать многие мои результаты, и все замкнутые системы к относительного легкому и фиксированному типу интерполяции; и силами, восходящими к человеческой склонности к приключениям, непрерывно восстающими и пытающимися вырваться из замкнутых систем. Пришло время обратить наше исследование к тому, что, возможно, можно назвать «авантюрным мышлением».

© 1958, F.C. Bartlett

перевод - А.Шухов, 08.2011 г.

1[1] Hebb, D. 0.: The Organization of Behaviour: A Neuropsychological Theory, p. XV1 (1949, London: Chapman and Hall Ltd.; New York: John Wiley and Sons).
[2] См., например, Chapter x in Remembering (Cambridge University Press, 1954) or Chapter V in The Mind at Work and Play (Allen and Unwin, 1951).
[3] Anticipation in Human Performance, pp. 3-4.
[4] M. A. Vince: Rapid Response Sequences and the Psychological Refractory Period, Brit. J. Psycho!., XL, 23.
[5] E. C. Poulton: Eye-Hand Span in Simple Serial Tasks, J. Exp. Psychol., 1954, 47, 403-10.
Perceptual Anticipation and Reaction Time, Quart. J. Exp. Psychol., 1950, 2, 99-112.
The Precision of Choice Reaction, J. Exp. Psycho!., 1956, 51, in press (January).
Perceptual Anticipation in Tracking, Med. Res. Council, A.P.U. Report No. 118 (-1950).
Perceptual Anticipation in Tracking with Two-Pointer and One-Pointer Displays, Brit. J. Psycho!., 1952, 43, 222-9.
The Basis of Perceptual Anticzpation in Tracking, Brit. J. Psychol., 1952, 43, 295-302.
Anticipation in Open and Closed Sensorimotor Skills, Med. Res. Council, A.P.U. Report No. 138 (1950).
Verbal Extrapolation and Interpolation, Brit. J. Psychol., 1954, 45, 51-7.
E. C. Poulton and R. L. Gregory: Blinking During Visual Tracking, Quart. J. Exp. Psychol., 1952, 4, 57-65.
H. Kay and E. C. Poulton: Anticipation in Memorizing, Brit. J. Psychol., 1951, 42, 34-41.
[6] См. Remembering, pp. 31-2; 80-81, 209-12.
[7] N. H. and J. F. Mackworth: Op. cit.
[8] Любопытно сопоставить данный раздел с тем, что говорится об интересах в Remembering, pp. 208-14.
[9] См. pp. 45-7; 59-60.
[10] См. Mind at Work and Play, pp. 63-5, 115-19.
[11] Однако я бы признал необходимым отметить, что в данном разделе. в любом месте данной главы, и, конечно, в книге в целом, я использую слово "запомненное" (storage) лишь в его широком и общепризннанном психологическом смысле как имя некоторого рода процессов, посредством которых появляется возможность использования информации полученной недвусмысленно ранее момента ее использования. Здесь "запомненное" не используется в том же смысле, как и "память", чем разработчик компьютеров обозначает нечто актуально соотносимое с более или менее постоянной записью чисел. См., напр, A. M. Uttley: Memory in the Nervous System and Storage in Computers, Bull, of the Brit. Psych. Soc. No. 29, May, 1956, p. 28.
[12] См., в особенности, Главу III, раздел 5.
[13] См. Главу II.
[14] См. Главу III.
[15] См. Главу IV.

 

«18+» © 2001-2023 «Философия концептуального плюрализма». Все права защищены.
Администрация не ответственна за оценки и мнения сторонних авторов.

eXTReMe Tracker