В защиту экстремального (ошибочного) априоризма

Смит, Барри

Из «Журнала Либертарианских исследований» 12 (1996), стр. 179-192

Введение.

Рискну предположить возможность одного бездоказательного основания, следующего из позиции научного реализма, а именно доктрину эффекта как (1) существования мира так и (2) того, что посредством действия более изощренных теорий наше научное представление о действительности все более сближается с тем, что же представляет собой мир на самом деле. В отношении рассматриваемого здесь основания появляется следующий вопрос:

1. Способны ли те эмпирические теории, при помощи которых мы стремимся приблизиться к удовлетворительной или даже истинной картине действительности, опираться на какие-либо неэмпирические предположения?

На заданный вопрос возможен лишь один из двух ответов – "да" или "нет". "Нет" представляет собой наиболее предпочтительный ответ создателя одной из самых современных методологических теорий – Муррея Ротбарда, представившего противоречащий подобному соотнесению контрпример – указавшего, что эмпирические теории полностью свободны от неэмпирических ("априорных") дополнений, и представившего науку как предмет совокупно чистых "данных", полученных посредством простых наблюдений. Как предполагается, научное суждение, основываясь на подобных данных, так или иначе, становится состоявшимся. В этом виден один определенный итог современной философии науки, состоящий в том, что пока никакая концепция пути развития научного знания не получена, и что наука пока принимает лишь научно формулируемые гипотезы.

Философия науки показывает, что некоторые научные категории (концепции, гипотезы, предположения) обязательно предполагаются тогда, когда, например, некоторое эмпирическое наблюдение определяется с научной точки зрения пригодным для использования. Каждое наблюдение представляет собой в подобном смысле "теоретическую" или, по крайней мере, "категориальную заданность". Невозможно что-либо измерять и добиваться корреляции результатов измерений между собой, если не пользоваться предзаданными концепциями или категориями, определяющими то, что измеряется. Разумное и систематическое проведение экспериментов, теоретическое представление результатов выполненных экспериментов, и обработка найденных результатов требуют использования теоретического инструментария предположений, концепций, категорий и не только их. Логика и теория определения, как и многие другие области чистой математики, принадлежат подобному доэмпирическому основанию эмпирических наук – "доэмпирическому" в смысле, что они не могут быть получены посредством индукции либо наблюдения, но скорее они сами служат тем основанием, которое делает возможным и индукцию, и наблюдение.

Нет такого ученого, который не использовал бы разного рода неэмпирические предположения, обычно подразумеваемые самой природой, то есть те, что часто кажутся тривиальными в момент введения, и которые поэтому же также часто санкционируют точку зрения, что сами они представляют собой нечто пустое или аналитическое, как и то, что все они без исключения представляют собой простые логические производные. Большинство действовавших в 20-м веке философов науки действительно принимали как само собой разумеющееся то, что научные теории обязаны должным образом полностью состоять из эмпирических вносимых предложений (предложений, доступных эмпирической проверке), построенных на основе строгих аналитических предложений логики и математики. Подобное понимание порождает следующий вопрос:

2. Могут ли вносимые предложения, выражающие доэмпирические предположения эмпирических наук, быть в каждом случае аналитическими (тавтологическими, недостаточно содержательными)?

Ответ логического позитивиста на поставленный вопрос утвердительный. Логика и любые иные определители, в своем происхождении связанные с логикой, совместно с конвенциональными определениями, согласуются, с подобной точки зрения, с целью данной неэмпирической части науки. И много позднее аналитические философы по-прежнему полагали, что такая логико-позитивистская концепция необходимых неэмпирических оснований науки способна быть тем единственным положением, которое следует серьезно принимать в расчет. Они, однако, не заметили того, что даже простейшие исследования даже самых простых вариантов неэмпирических предложений все еще требуют для себя особого обеспечения. Действительно, их программные декларации по-прежнему содержат ряд вопросов, и не проявляют необходимой щепетильности при поддержке тех или иных примеров. Мы рассмотрим в этой связи транзитивный закон отношений часть-целое. Постулат данного закона выглядит так:

[TRANS] Если A представляет собой часть B, и B представляет собой часть C, то, следовательно, A представляет собой еще и часть C.

Возможно, что некоторые из нас могли бы определить такой момент нашей жизни, когда мы впервые почувствовали этот закон. Тем не менее, нам будет довольно трудно всерьез придерживаться положения, что наше знание закона представляет собой итог эмпирического исследования, наблюдения или обобщения. Рассматриваемое же положение, несомненно, слишком важно и для каждой из научных дисциплин, и для каждого научного эксперимента. Подобно многим другим законам, принадлежащим простейшим и наиболее общим категориям отношения, он в то же самое время и совершенно тривиален. Довольно характерная особенность бытия людей – это их склонность пренебрегать такого рода тривиальными и элементарными положениями, как и то, что им свойственно отказываться принимать в расчет их особенности и порождаемые ими последствия: "нам трудно воспринять излишнюю правду", как Паскаль однажды сформулировал подобный предмет.

Кому, в конце концов, интересны факты реальности человеческого бытия, непохожести удовольствия на жадность, несходства треугольников и квадратов, неподобия предупреждений и поздравлений, и того, что Юлий Цезарь не похож на порядковое числительное. Именно по этой причине оказался возможным факт того, что и философы, и ученые довольно часто не замечают того, что любое обыкновенное человеческое существование вооружено целым набором подобных предметов знания либо понимания. И в силу подобной причины легко появляется желание низведения подобных положений посредством причисления их к "аналитическим", "тавтологическим" или "недостаточно содержательным". Однако транзитивный закон отношения "часть-целое" – при всей его тривиальности – не является аналитическим в соответствии со стандартным прочтением подобного понятия. В соответствии с таким стандартным прочтением мы обязаны определить "аналитическое" как следующее:

Суждение будет аналитическим, если и только если оно представляет собой закон логической дедукции или оно способно трансформироваться в подобный закон посредством замены определяемых терминов содержанием соответствующих определений.

Суждение все бакалавры не женаты можно показать, посредством замены "бакалавра" на "неженатого мужчину", как в подобном смысле аналитическое, и как представляющее то, что данный результат является примером логического закона Все A являющиеся B есть B.

[TRANS], поэтому, обязательно нужно содержать хотя бы один термин, который мог бы обсуждаться как "определенный", а таким будет именно выражающий отношение термин "представляет собой часть". Выражение же не может представлять собой логического термина; аксиом, управляющих соответствующим отношением, мы не находим ни в каком стандартном учебнике логики, и ничто не может признаваться как [TRANS] в собственном смысле.

К несчастью для адвокатов логического позитивизма и это условие, однако же, равным образом не доступно определению. Скорее оно представляет собой пример одного из тех фундаментальных положений, как раз при помощи которых и сам процесс определения научной терминологии обретает хотя бы какое-то заметное начало.

В соответствии с тем определением "аналитического", что стандартно существует в логическом позитивизме и аналитической философии вообще, данный закон следует признать синтетическим. Но вряд ли кто-либо мог бы подвергнуть сомнению само предложенное определение "аналитического". Никто не сможет, включая как Карнапа, так и многих других, утверждать, что истинность такого предложение как [TRANS] так либо иначе представляет собой последствие языковых правил.

[TRANS] тогда бы потерял в своем содержании в том смысле, что он, обрывая все связи с действительным миром, сохранял бы их именно лишь с языком. Однако данный закон ясно очевиден даже тогда, когда не существует языка или не выработаны правила языка; его очевидность характерна даже для такого состояния мира, в котором отсутствуют любые познающие субъекты. Даже в таких условиях соответствует истине то, что, когда мы рассматриваем три произвольные части камня либо планеты, если первая из этих частей представляет собой часть второй, а вторая – часть третьей, то и первая оказывается частью третьей. Постижение закона транзитивности как подобным образом "потерявшего в содержании" как минимум чуть проблематичнее, чем это предполагают защитники соответствующих теорий.

По подобной причине я должен предположить, что за этим стоят как минимум некоторые их тех неэмпирических предположений или гипотез, которые могут быть поняты различными отраслями научного знания как не аналитические. В силу последнего положения появляется следующий вопрос:

3. Наделены ли мы безошибочным знанием всех синтетических предэмпирических вносимых предложений, которые предполагаются различными науками в различных фазах их развития?

Уже по чисто логическим причинам невозможно на заданный вопрос сказать лишь одно только утверждающее "да". Такие предэмпирические предположения не всегда совпадали с соответствующими им этапами развития науки, и они же не всегда могли быть свободны от противоречий с какой-либо иной научной аргументацией. Как это можно посмотреть на примере достижений прошедшего столетия (XIX – перев.), отмечающих отношения между геометрией и физикой, результаты эмпирических исследований иногда выглядят как примеры ретроспективного видоизменения предэмпирических предположений, приводящего к их либо устранению, либо же модификации. Предэмпирическую сферу, таким образом, вряд ли можно понимать творцом магистрали, ведущей к несомненному знанию. Скорее само синтетическое предэмпирическое знание представляет собой тяжким трудом добываемую истину, и потому тот, кто стремится овладеть подобным знанием, должен быть готов ко многим окольным путям и препятствиям на своей дороге.

И по тем же самым (логическим) причинам нам придется отказаться и от тезиса о том, что синтетические предэмпирические вносимые предложения, относящиеся к ядру науки, могли быть истинны. Так даже в области самой предэмпирики мы не устанавливаем никакого безошибочного знания и не вводим никакой непреложной истины. Здесь мы имеем дело с "предположениями" в строгом смысле слова, предположениями способными, причем и тогда, когда они выделены в некоей изолированной форме, оказаться ложными. Интересно, что проекции подобной фаллибилистской (исходно ошибочной) концепции априорности мы можем найти у Э. Гуссерля, и уже Лейбниц говорил что те "методы предположительно априорны", которые формируются при помощи гипотез: "[предполагаемые] причины вводятся без проверки". Но эти положения, однако, должны предполагать такой вопрос:

4. Произвольны ли данные предположения?

Фейерабенд положительно ответил на подобный вопрос, внеся на обсуждение то, что он назвал "анархистской теорией знания", и отказавшись от научной позиции поиска правды в пользу принципа эпистемологического релятивизма. Идея Фейерабенда востребует максимально широкий и "неизменно расширяющийся океан взаимно несовместимых (и часто возможно даже несоизмеримых) альтернатив – альтернативный противо-интуитивным (и, кроме того, "противо-индуктивным") теориям. (1975, стр. 30.) Как только, однако, мы попытаемся вообразить, что же значит для практической науки (и для чего-либо иного) сознательное и последовательное использование политики произвольности, тогда мы обнаружим, что доктрина Фейерабенда о "нечто приходящем" полностью бездоказательна. Но, тем не менее, несмотря на большую и важную роль для науки превосходной интуиции, совершенно очевидно, что мысль о том, что ученый может применять произвольные предположения, выглядит полностью непрактической. Даже те, кто понимает фальсификацию в качестве перводвигателя научного прогресса, вынуждены настаивать, что фальсификация произвольных предположений была бы бесплодным предприятием.

Последнее, однако, подразумевает, что должны существовать некие критерии оценки, которые должен использовать ученый, когда, сознательно либо механически в разработке своих предположений или в том, чем он руководствуется при выработке своих определений, он решает, какие предположения могут или не могут быть приняты.

Как тогда реализовать подобную процедуру оценки научных предположений? Любимый позитивистами ответ на заданный вопрос в его простейшей версии сводится к следующему: мы оцениваем предположения исключительно в соответствии с порождаемыми ими последствиями, т.е. в соответствии с принципом целесообразности и прогностической способности. Мы, другими словами, определяем то, что определенные предположения порождают утверждения о будущем, способные эмпирически подтверждаться, или, как минимум, не так просто опровергаться.

Подобного рода позицию отстаивал, например, Милтон Фридман, по крайней мере, в его методологических сочинениях (главным образом, в его работе 1953 года). Фридман указывает, что предположения могут быть совершенно произвольны, даже могут быть полностью ложны, если только они порождают определенную способность вырабатывать предсказания. Может оказаться, что одна из экономических теорий, разрабатывающая принцип корреляции между активностью фондового рынка и солнечной активностью, будет признаваться полностью адекватной до тех пор, пока ее решения будут оставаться прогностически правильными. С точки зрения позитивистов развитие науки все более концентрируется на получении предположений, наделенных предсказательной способностью. Теории же и гипотезы, показывающие свою ненадежность, рано или поздно отфильтровываются из корпуса научного знания. Мы уже понимаем, что здесь можно управлять даже теми предэмпирическими предположениями, которые приняты в естествознании. Это действительно можно рассматривать как некое общее для науки место. Однако соответствующий процесс фильтрации, построен ли он в соответствии с классической моделью эмпирического подтверждения, или в соответствии с Попперовской моделью фальсификации, поскольку он полностью по своей природе ретроспективен, не ведет нас далее вышеупомянутой проблемы произвольности. Таким образом, вопрос критериев ожидаемой оценки по-прежнему остается открыт (случайно предсказанное последствие, если мы рассматриваем пример чистой математики, в которой пред- (или не-) эмпирические предположения равным образом необходимы, но куда исчезла проблема явно неадекватных прогнозов).

Конечно, мы не знаем такого случая, когда ученые создавали бы произвольные предположения в надежде – и в согласии с тем, что и уместные предположения обладали соответствующей произвольностью, - понимание, что эти предположения необъяснимым образом проявят высокую прогнозирующую способность, нельзя будет назвать обоснованным. Нет ученого, который бы именно так мог сознательно полагаться на чистую произвольность. Поиск предположений со стороны ученого скорее подчинен целому набору ожидаемых (или, поскольку мы можем так говорить, априорных) установок. Поскольку он ищет только такие предположения, которые дают ему выверенные ожидания предсказательной способности. Пример солнечных пятен не в состоянии побуждать такого рода ожидания, поскольку нельзя назвать вразумительную причину, почему солнечные пятна влияют на динамику биржевой активности. Даже если мы воспримем подобную корреляцию как имеющий место факт, нас определенно не удовлетворит объясняющая его гипотеза, поскольку мы не найдем верного объяснения того, каким образом в определенный момент такая корреляция перестанет соблюдаться. Подобного рода уверенность может прийти к нам именно потому, что мы найдем объяснение тому, почему те или иные биржевые катаклизмы непроизвольным образом ассоциируются с теми или иными положениями солнечных пятен.

Что тогда можно понять как критерий ожидаемой оценки, которая служит обузданию произвольности? Здесь можно многое что сказать – например, что в нормальном случае наши предположения должны создавать с другими принятыми предположениям отношения логической совместимости. Однако для поставленных перед нами целей достаточно только лишь указания, что подобные предположения должны, по крайней мере, хотя бы так, характеризоваться определенным правдоподобием. Ученые пытаются определять предположения, в отношении которых они обладают выверенными ожиданиями, что те являются истинными.

Это не менее справедливо для категории синтетических предэмпирических предположений. Действительно, мы хотели бы потребовать, чтобы развитие науки превратило бы уместные (релевантные) синтетические предэмпирические вносимые предложения во все более в высокой степени характеризующиеся подобным правдоподобием. Тогда, однако, появляется такой вопрос:

5. Возможно ли, что подобное разделение правдоподобий всегда оставалось контекстуальной задачей, то есть таким, что исключало бы "присущее" правдоподобие?

Обыкновенно принято понимать, что ничто само по себе не является правдоподобным, то, что кто-либо находит правдоподобным, всегда связано с некими отдельными предположениями, возможно также и с некоторыми базовыми особенностями языковой общности, имеющего место положения дел в науке и т.д. Тезис о том, что все интересные нам предэмирические вносимые предложения удовлетворяются только такого рода контекстно-детерминированным правдоподобием (которое, может быть, можно было бы назвать "интерпретационным"), представляется мало вероятным. Я не могу, например, вообразить, что правдоподобие [TRANS] представляет собой контекстно-зависимое в названном выше смысле. Принцип [TRANS] очевидно воспринимается всеми учеными, и, кроме того, он действует, возможно, во множестве проявлений простейшей и более общей человеческой активности в любых культурах, и, возможно, он не ассоциируется ни с какой узкой научной проблемой или предметом. Более того, довольно трудно постижимо чистое контекстно-зависимое правдоподобие для предложений подобных красное не похоже на зеленое или осматривание отличается от прослушивания.

Таким образом, мы видим, что имеют место исходно правдоподобные предэмпирические предположения, играющие некоторую важную (и часто тривиальную) роль в обосновании науки и познания. В философской литературе предмет априорности обычно ограничивается определенным списком избранных примеров некоторых предложений, легко позволяющих интерпретировать их как "аналитические" или "тавтологические" посредством некоторой манипуляции определениями. Отсюда следует такой вопрос:

6. Свойственно ли исходно правдоподобным предэмпирическим синтетическим предложениям, играющим важную роль в науках, быть истинными только индивидуальным образом, то есть таким способом, который исключал бы всякое систематическое отношение между ними.

Кантовский ответ на заданный вопрос отрицательный в том смысле, что в целом, как арифметика, так и физика основываются, с его точки зрения, на синтетических предэмпирических предположениях. В последнее столетие, однако, общим местом философской литературы стало положение о том, что мы имеем дело только с единичными несвязанными предложениями. Например, логические позитивисты, стремясь показать аналитичность всех предэмпирических предположений, вновь и вновь старались использовать одни и те же немногие примеры: закон причины и следствия, предложение, говорящее о том, что нечто не может быть и красным и зеленым во всех своих точках, - примеры, которые, в своей изолированности, могут быть отклонены как предметы или праздного любопытства или не столь существенного научного заимствования. Более тщательные исследования показывают, однако, что имеют место целые системы подобных предэмпирических предложений, если даже оставить в стороне те примеры, на которое обращал особое внимание Кант. Более того, существует мереология как особая наука о законах отношений части и целого, как и существуют и другие науки или "преднауки" (Vorwissenschaften), как называл их учитель Гуссерля Штумпф, содержание которых состоит исключительно из исходно правдоподобных предэмпирических принципов. Сам Штумпф в качестве примеров предлагает то, что он называет "феноменологией" (которую он определяет как теорию чувственного феномена), "эйдологию" (теорию данных в опыте несенсорных формаций, включая сюда величинные и целенаправленностные формации), и "всеобщую теорию отношений" (теорию принципов соотносимости, таких как "подобие, равенство, интенсивность, логическую и действительную зависимости, отношения части и целого и т.п."). (там же, стр. 37.) Подобные преднауки, согласно Штумпфу, представляют собой:

атриум и органон каждой другой науки потому, что каждый из объектов любой науки содержит их объекты, поскольку все исследования пользуются концепциями и законами отношений. … В воображаемой идеальной энциклопедии знания все то, что способно показывать отношения между произвольными элементами бытия, должно вводиться в первую очередь. (Там же, стр. 39.)

Поэтому, если уж Штумпф на самом деле прав, мы имеем дело с целыми системами синтетических предположений неэмпирического порядка, предположений, которые обладают неким присущим правдоподобием, и которые играют важную (даже если они легко позволяют их пропускать) роль в науке.

Причем сам Гуссерль утверждал, что необходимы целых три априорных онтологии, три "материальные априорные науки" вещей, духа и общества: чистая наука о природе, чистая психология и чистая социология соответственно. Онтология вещественного мира включает такие отделы как чистая теория пространства (геометрия), чистая теория времени (хронометрия), чистая кинематика и чистые науки о предмете возможных деформаций и пространственных формаций. Чистая априорная наука о духе, первоначально названная Гуссерлем "дескриптивной психологией" и связанная с "рациональной психологией" Кристиана Вольфа, вбирает в качестве своего предмета психический опыт, проблемы восприятия, памяти, воображения, ожиданий, решений, выбора и т.п., другими словами осмысление любой возможной формы опыта, так же как и чувств и волеизъявлений. Предметом отдельной онтологии общества, наконец, будут такие культурные формации как государство, закон, обычай, церковь и т.п. (Шухман, 1990)

Ранний кружок последователей Гуссерля в Мюнхене, так называемые "реалистические феноменологи", и, прежде всего, Пфандер, Шелер и Рейнах, с искреннем воодушевлением взялись за разработку систематического проекта целого пантеона подобных теорий и под-теорий, как формальных, так и материальных. Прежде всего, существуют подобные формальные априорные дисциплины и для онтологии, и для математики, включающие арифметику, теорию множеств, топологию, мереологию, "теорию объектов" в Мейнонговском смысле, и этим список не исчерпывается. Мы, следовательно, обладаем априорными дисциплинами, рассматривающими трехмерный мир пространства и времени, и наполненный природными объектами, включая сюда налагающиеся дисциплины рациональной механики (Шелер, 1913, стр. 449), наивной или качественной физики (Хайс 1985, Смит и Касатти 1994), кинезиологии (kinaesiology), стереологии, геометрии, хронометрии и т.д. Мы, следовательно, располагаем различными дисциплинами эстезиологии (aesthesiology) (теориями вторичных качеств, см. Вистшель, 1961): колорологией, априорной наукой о цвете, об ощущениях теплого и холодного, об ощущении качества поверхности и т.п. Далее следует логика и различные связанные с ней дисциплины, включая теорию доказательств, апофатическую логику, концептуалистику, теорию принятия решений, логику истинствования и т.п. Следующими появляются различные науки, относящиеся к "рациональной психологии", науки об ожиданиях и желаниях, чувствах, значениях и оценках, включая материальную этику Шелера и формальную аксиологию и этическую логику, априорные теории императивов (Пфандер, 1982) нормативности, воли, априорной эстетики, онтологии искусства и художественных поисков Романа Ингардена и т.п. Затем появляются различные априорные науки, относящиеся к предмету языка и выражения (Холенштейн, 1975), универсальной и категориальной грамматики, такие априорные науки как фонология, теория речевых действий или созданная Рейнахом категориальная прагматика (1913, кроме этого см. Муллиган (ред.), 1987), и позднейшие исследования этой проблемы Остиным и Серлом. В той же самой работе Рейнах задумал и проект всеобщей априорной онтологии полной области социального взаимодействия. Подотделы последней могли включать праксиологию, априорную науку о действии, априорную онтологию труда, априорную экономику, априорные теории институций, законодательства, политики, феноменологию межсубъективности, априорную науку о диалоге, априорную социологию, априорную географию, априорную теорию живой природы, эйдетическую историю, априорную антропологию и т.п.

Из упомянутых в этом списке неформальных дисциплин отметим, прежде всего, те две, чьи принципы и положения получили достаточное развитие: созданная Рейнахом в его "Априорные основания гражданских законов", 1913, априорная теория законодательства, и априорная теория экономики, разрабатываемая несколькими поколениями так называемых "австрийских экономистов" от Менгера до Ротбарда и после. Но далеко не все в этой экономической традиции понимали тот факт, как понимал его Рейнах, что область онтологической априорности представляет собой некий "необозримый простор; к какого бы рода объектам мы бы не обращались, все они наделены их "что", их "существом", и все подобные существенности основываются на сущностных законах". (Рейнах, 1969.)

Обычное праксиологическое понимание экономической науки, разделяемое Мизесом и Ротбардом и кратко выраженное в позднейшей работе "В защиту "экстремального априоризма"", 1957, содержит некоторые фундаментальные аксиомы экономики, которые как истинны, так и таковы, что их истинность немедленно становится понятной. Теоремы экономики здесь как раз и основываются на логической дедукции, вытекающей из упомянутых аксиом. Впоследствии не возникает никакой надобности и в экспериментальной проверке подобных теорем, которым повезло в том смысле, как заметил Ротбард, что эмпирическая проверка в любом случае невозможна для наук, описывающих человеческую деятельность:

Физика представляет собой то, что знает или может знать свои факты, будучи способна проверять свои выводы, их касающиеся, оставаясь полностью неосведомленной в окончательном характере своих предположений. Науки о человеческой деятельности, с другой стороны …, не содержат лабораторий, где можно было бы выделять и проверять факты; "факты" человеческой истории носят комплексный характер, обобщая множество причин. Подобные причины могут быть выделены только в теории, теория обязательно априорна в отношении этих исторических (включая и статистические) фактов. (1957, стр.315.)

Единственный способ понимания человеческого существования, как полагали Ротбард и Мизес, может быть основан на априорных категориях, которые мы узнаем в сложных и постоянно меняющихся зигзагах и переплетениях истории, посредством того факта, что мы сами представляем собой исторических деятелей, хорошо вооруженных непосредственным знанием подобных категорий, приходящем к нам посредством нашего собственного опыта. Подобным образом мы готовы признать присутствие этических категорий в зигзагах и переплетениях истории, посредством факта того, что в результате нашего собственного опыта как этических субъектов, мы обладаем непосредственным знанием этических категорий, таких как вина, ответственность, обязательство и т.п.

Ротбард показывает, что отличие между тем и другим подходом к априорным основаниям заключено в следующем:

Профессор Мизес, следуя неокантианской традиции, рассматривает [закон человеческой деятельности] как закон мышления, и потому как категорически истинную априорность по отношению ко всему опыту. Моя же собственная эпистемологическая точка зрения основана более на Аристотеле и Фоме Аквинском, нежели чем на Канте, и, следовательно, я иначе интерпретирую подобное отношение. Я предпочел бы рассмотреть аксиоматику законов действительности прежде, чем рассматривать законы мышления.

Теперь у нас есть основания, позволяющие понять, что же в данном случае значили для Ротбарда "законы действительности". Определительная способность подобных законов устанавливается, скорее всего, ни самим Ротбардом, ни Аристотелем, ни Фомой Аквинским, но мы скорее можем сказать, что она определена концепциями мюнхенских феноменологов.

Как возможна синтетическая априорность? Для участников мюнхенского кружка, как и для Аристотеля, Фомы и Ротбарда, имеет место некоторая онтологическая априорность, некоторая априорность в действительности. Априорный статус суждений, выдвигаемых предложений, уверенностей или "законов мышления", который наиболее важен для Кантианского понимания, превращается в производную более глубокого априорного понимания, касающегося вещей непосредственно. С Кантианской же точки зрения, напротив, наука не столько предпринимает попытку создания системы само собой понятных предположений, как скорее посредством некоторого рода "насилия над природой" ("Nцtigung der Natur") последняя преобразуется в соответствии с некоторыми исходными принципами. Рассмотрим следующий фрагмент из первой части Кантовской Критики:

Когда Галилей заставлял предварительно взвешенные им шарики скатываться по наклонной плоскости …, он этим пролил свет для каждого, кто изучает природу. Каждый понял что причина, воспроизводимая в том, что представляет собой самодостаточность, не предписывается, на самом деле, исходными принципами природы, но соответствует пути, идущему от принципов суждения, основанных на определенных законах, принуждая природу отвечать на вопросы самодостаточного определения причины. Случайные же наблюдения, делаемые вне соответствия с каким-либо предварительно продуманным планом, никогда не могут сформировать определенных законов, которые бы порождались только самой по себе именно данной причиной.

Данная цитата выражает эпистемологически важное представление о том, что ученые, если они намерены определить систематически значимые результаты в форме научных законов, должны предпринимать систематические наблюдения, руководствуясь должными научными предположениями. Но и сам Кант, и его последователи, задавали себе, однако, в виду этого понимания, и некоторые онтологические вопросы. Они фактически утверждают, что сказали о том, что та объектная область, которую в каждом случае интерпретирует ученый, вначале должна быть предоформлена и предконституирована некоторым специфическим ("трансцендентальным") образом. Подобная теория используется кантианцами в их объяснении априорности выдвигаемых предложений: последние теперь вынуждены обретать свою истинность лишь в факте того, что мы сами обладаем нечто, что подобно царю Мидасу налагаем на действительность, принуждая действительность соответствовать нашим первичным предустановкам.

В силу этого теперь мы можем спросить следующее:

7. В действительности ли верно то, как это и предполагают кантианцы, что исходно правдоподобные или предвидимые предэмпирические синтетические вносимые предложения представляют собой в некотором смысле наложения на мир, которые делаются познающими субъектами?

Должно быть абсолютно ясно, что на данный вопрос мы можем ответить только "нет". Рассмотрим вновь пример закона транзитивности в его применении к частям камня или планеты. Подобный закон, конечно же, соответствует и тому миру, в котором отсутствует мыслящий ("формирующий", "конституирующий") субъект. Его невозможно рассматривать как некоторую субъективность (простой "закон мышления").

Положение, предполагающее субъектную зависимость для подобного рода законов, - как оно изначально было сформулировано Кантом – кроме этого, не согласуется с тем фактом, что ретроспективная эмпирическая проверка иногда выявляет противоречивость предэмпирических предположений. Утверждение о том, что подобные законы существуют лишь потому, что с их помощью мы прочитываем структуру мира, что имеющая место эмпирическая действительность и представляет собой продукт подобного чтения, конечно же, исключает возможность разногласий между такими законами и эмпирической случайностью.

Положение о "трансцендентальном" порядке формирования мира порождает и вопрос о том, почему в точности эти трансцендентальные формы в большей степени, чем те должны стать тем, посредством чего производится наложение структуры. И вновь проблема произвольности показывает здесь свои уродливые черты лица. Многие кантианцы (и попперианцы) заняты сегодня эволюционистской интерпретацией подобной проблемы. В их глазах подобного рода донаучные предположения завоевывают доминирующее положение потому, что они в настоящих обстоятельствах обладают большей жизнеспособностью и большей адаптивностью, чем какие-либо иные доступные альтернативы. Но сторонники данной точки зрения апеллируют в этой связи к результатам одной из наук – биологии, – которая сама по себе использует довольно много донаучных предположений. Это означает, что они устраняются от развития сферы их интересов, по крайней мере, в сторону, по крайней мере, одной важной группы донаучных предположений, начинающейся утверждением о том, что наука сама предполагает некоторые принципы, способные подтверждать сами себя, что представляет собой очевидный порочный круг. Стремление получить полностью адекватную картину действительности, таким образом, требует объяснения фактов возникновения и проверки донаучных предположений, что нуждается в более глубоком анализе, чем это позволяют представления эволюционистов. И как показал Гуссерль в "Пролегоменах" к своим Логическим исследованиям, любые попытки объяснения подобных предположений приводят к тому же самому вопросу, требуя обращения к эмпирическому познанию.

Однако наша реалистическая концепция эмпирических наук говорит нам, как же следует формулировать подобного рода ответы. Стремление ученых к построению понятных предположений может быть оправдано апелляцией к факту того, что мир сам по себе обладает рядом понятных структур – именно тех, которые мы фиксируем на примерах законов мереологии и колорологии. Сам по себе мир представляет собой множество таких его особенностей, которые понятны сами по себе.

Основная идея этого хорошо выражена мюнхенскими феноменологами, например Шелером в его знаменитой критике формализма (и, в частности, кантианства) в этике (1913/16). Шелер здесь пытается сформулировать основания некоторой этической теории, представляющую собой "априорность" в том смысле, как он ее понимает, что "ее вносимые предложения выглядят очевидными и не проверяются ни тем, что было найдено до проведения подобных испытаний, ни опровергаются наблюдением либо индукцией" (англ. перевод, стр. 47). Наше знание подобных априорных вносимых предложений формируется посредством того, что Шелер понимал как некоторого рода "сущностную интуицию", которая действует, например, когда мы различаем красный цвет, отличающийся от и зеленого, и голубого, или когда мы различаем сущностное взаимодействие между красным и визуальным распространением. Для нас нет необходимости вести особенные наблюдение, проверку или индукцию, чтобы понимать, что красный отличается от зеленого или что ревность это иное чувство, нежели жадность.

Всякий раз, когда мы располагаем подобными сущностями и подобными же взаимодействиями между ними (которые могут принимать различные формы, т.е. взаимозависимую, одностороннюю, конфликтную, или, как в случае величин, упорядочения по большему и меньшему), истинность вносимых предложений, что находят свое исполнение в подобных сущностях, оказывается полностью независима от целостной сферы наблюдения и описания, так же как и от того, что установлено индуктивным опытом. … Следовательно, априорность не зависит от вносимых предложений (или даже от соответствующих им действий суждения). Она не зависит, например, от формы вносимых предложения и порядка поступка (т.е. от той "формы суждения", из которой Кант развивал его "категории" как "функциональные законы мышления"). Напротив, априорность полностью принадлежит "данному" и фактической сфере. Вносимое предложение только тогда априорно истинно (или ложно), когда оно находит свое исполнение в подобных "фактах". (Шелер, 1913/16, стр. 448, англ. пер., стр. 49)

… И поэтому его нельзя назвать и не опытом, и не не-опытом, и даже не так называемым предположением всего возможного опыта (который был бы внеопытным во всех отношениях), что рассматривается нами в противопоставлении между априорностью и результатами опыта; скорее, он рассматривается нами как два рода опыта. (англ. перевод, стр. 52)

С одной стороны, здесь присутствует непосредственный интуитивный опыт обращения к таким сущностям как цвет, форма и их взаимозависимостям, с другой – имеет место опыт наблюдения того, что замкнуто пределами случая. Однако подобное понимание заставляет нас проанализировать следующий вопрос:

8. Может ли каждое исходно правдоподобное предэмпирическое синтетическое вносимое предложение быть ложно?

Конечно, нельзя исключать того, что в процессе развития науки возникают такие предэмпирические предположения, что не соответствуют ни одной структуре мира, и что наделены, так или иначе, чисто прагматическим значением. Однако с реалистической точки зрения соотношение истинных предэмпирических предложений ко всем остальным следует анализировать отдельно для каждой фазы развития. Теория научного реализма утверждает не только то положение, что мир существует, но и что его существование в широком смысле соответствует тем идеям, которые порождает в нас это существование. Когда теория научного реализма (которая, следует обратить внимание читателя, здесь не аргументируется) будет дополнена представленной здесь точкой зрения, результатом окажется то, что истинная картина действительности в широком ее срезе уже в нашем понимании должна будет состоять не только из случайно истинных вносимых предложений, которые рисуют случаи действительности, но и из истинных, необходимых и полных содержания вносимых предложений, рисующих определенные понятные структуры.

Подобные вносимые предложения, кроме того, позволяют назвать их "априорными". Стоит, однако, обратить внимание, что та концепция априорности, которая определена нами, не соответствует кантианской. Она требует там, где Кант всегда предполагал субъективное априорное начало, принадлежащее только самому знанию, существование вещи, которая представляет собой фрагмент априорности мира.

Мы просто подтверждаем, что имеют место синтетические исходно правдоподобные истинные вносимые предложения, и что науке свойственно стремление включить в себя как можно большее их число; мы, однако, не подтверждаем то, что, мы знаем (или, по крайней мере, мы что-то знаем о них), какое именно из уже определенных предложений будет действительно играть роль реально существующей науки. Подобные понятные структурные особенности действительности могут оставаться невыявленными или подвергаться искажению. Определение того, что здесь имеют место априорные структурные особенности производных мира, повторю, это нелегкая форма несомненных свидетельств в отношении соответствующих вносимых предложений. Подобная фаллибилистическая (исходно ошибочная) доктрина априорных законов действительности предоставляет, однако, неплохое решение давней проблемы, с чем сталкивается всякий защитник априоризма. Как, пытался решить подобную проблему Колдуэлл (1984), отвечая на вопрос, способны ли мы выбирать между конкурирующими системами, каждая из которых основывается на априорных основаниях? Для исключающих ошибочность концепций трудно определить смысл даже самой возможности подобного рода конкуренции. Положениям же защищаемой здесь концепции, напротив, подобные конкурирующие системы представляются совершенно естественными, и, учитывая последствия только что упоминавшихся трудностей, мы вынуждены часто пользоваться отдельным пониманием для того, чтобы представлять себе даже понятные черты действительности. Тот, кто вносит определенность в такие системы, тот вносит определенность и во все конкурирующие научные гипотезы, а именно посредством комплексного совмещения эмпирических и априорных представлений.

Заключение

В основном приводимая в нашей работе аргументация может быть подытожена следующим образом:

Могут ли эмпирические теории, с помощью которых мы достигаем приближения хорошей или истинной картины действительности, основываться на тех или иных предэмпирических предположениях?

Да: ответ экстремального эмпиризма.

Нет: Могут ли вносимые предложения, выражающие подобные предэмпирические предположения, в любом случае быть аналитическими (тавтологическими, недостаточными по содержанию)?

Да: ответ логического позитивизма.

Нет: Обладаем ли мы достаточным знанием всех эмпирических вносимых предложений, которые предлагаются различными науками на разных стадиях их развития?

Да: ответ ультимативного картезианства.

Нет: Могут ли подобные предложения, которые предлагаются эмпирическими науками, носить произвольный характер?

Да: ответ Фейерабенда.

Нет: Рассматриваемые предложения должны, поэтому, характеризоваться определенным правдоподобием. Представляет ли подобное правдоподобие некоторое контекстуальное наложение?

Да: ответ интерпретационного релятивизма.

Нет: Тогда это можно понимать как нечто подобное исходному правдоподобию. Могут ли исходно правдоподобные предэмпирические синтетические вносимые предположения, играющие необходимые в науке роли, быть заданы только индивидуально, то есть таким образом, чтобы существовали бы отдельные их примеры, не связанные никакой систематической зависимостью?

Да: ответ традиционного кантианства.

Нет: Если действительно истинно то, как предполагает кантианство, что исходно правдоподобные или понятные предэмпирические синтетические вносимые предложения могут оспариваться, то они будут прочитываться только посредством нашего наложения на мир?

Да: ответ систематического кантианства.

Нет: Могут ли все исходно правдоподобные предэмпирические синтетические вносимые предложения быть все до одного ложными?

Да: ответ эпистемологического нигилизма.

Нет: Ряд предэмпирических синтетических исходно правдоподобных вносимых предложений требует онтологического согласования с тем, что составляет собой их собственных творцов истины: они представляют собой понятные структуры мира, которые мы можем иначе обозначить как "априорные структуры".

перевод - А.Шухов, 07.2003 г.

Литература

Brentano, Franz 1982 Deskriptive Psychologie, Hamburg: Meiner. English translation by B. Mьller forthcoming as Descriptive Psychology , London: Routledge.
Caldwell, Bruce 1984 "Praxeology and Its Critics: An Appraisal", History of Political Economy, 16, 363-379.
Carnap, Rudolf 1947 Meaning and Necessity. A Study in Semantics and Modal Logic, Chicago und London: University of Chicago Press.
Friedman, Milton 1953 "The Methodology of Positive Economics", in Essays on Positive Economics, Chicago: University of Chicago Press.
Grassl, Wolfgang and Smith, Barry (eds.) 1986 Austrian Economics: Historical and Philosophical Background, New York: New York University Press, London and Sydney: Croom Helm.
Hayes, Patrick 1985 "The Second Naive Physics Manifesto" in J. R. Hobbs, and R. C. Moore, (eds.), Formal Theories of the Commonsense World, Norwood, N. J.: Ablex Publishing Corporation.
Holenstein, Elmar 1975 Roman Jakobson's Approach to Language: Phenomenological Structuralism, Bloomington and London: Indiana University Press.
Husserl, Edmund 1900-01 Logische Untersuchungen, critical edition, Dordrecht: Nijhoff, 1975, 1984; English translation of 2nd ed. by J. N. Findlay as Logical Investigations, London: Routledge and Kegan Paul, 1970.
Husserl, Edmund 1913 "Ideen zu einer reinen Phдnomenologie und phдnomenologischen Philosophie", Jahrbuch fьr Philosophie und phдnomenologische Forschung, 1, 1-23 (and as Husserliana III/1, III/2).
Mises, Ludwig von 1966 Human Action, 3rd revised edition, Chicago: Henry Regnery Company.
Mises, Ludwig von 1981 Epistemological Problems of Economics, New York and London: New York University Press.
Mulligan, Kevin (ed.) 1987 Speech Act and Sachverhalt. Reinach and the Foundations of Realist Phenomenology, Dordrecht/Boston/Lancaster: Martinus Nijhoff.
Pascal, Blaise 1963 Oeuvres Complиtes, L. Lafuma (ed.), Paris: Editions du Seuil.
Pfдnder, Alexander 1982 "Imperativenlehre" (MS of 1909), in H. Spiegelberg and E. Avй-Lallemant (eds.), Pfдnder-Studien, The Hague: Nijhoff, 295-324.
Popper, Karl 1972 Conjectures and Refutations: The Growth of Scientific Knowledge, 4th ed., London: Routledge.
Popper, Karl 1972a Objective Knowledge: An Evolutionary Approach, Oxford: Clarendon Press.
Reinach, Adolf 1913 "Die apriorischen Grundlagen des bьrgerlichen Rechts", Jahrbuch fur Philosophie und phдnomenologische Forschung , 1, 685-847. Repr. in Reinach 1989. English. translation by J. Crosby as "The A Priori Foundations of the Civil Law", in Aletheia, 3 (1983), 1- 142.
Reinach, Adolf 1969 "Concerning Phenomenology", The Personalist , 50, 194-211. (English translation by Dallas Willard of a lecture given in Marburg in 1914. See Reinach 1989, 531-50.
Reinach, Adolf 1989 Sдmtliche Werke, K. Schuhmann and B. Smith (eds.), 2 vols., Munich and Vienna: Philosophia.
Rothbard, Murray N. 1957 "In Defense of 'Extreme Apriorism'", Southern Economic Journal, 23, 315-20.
Scheler, Max 1913/1916 "Der Formalismus in der Ethik und die materiale Wertethik", Jahrbuch fьr Philosophie und phдnomenologische Forschung , 1, 405-565, 2, 21-478. English translation by M. S. Frings and R. L . Funk as Formalism in Ethics and Non-Formal Ethics of Value, Evanston: Northwestern University Press, 1973.
Schepers, H. 1971 "A priori/A posteriori", Historisches Wцrterbuch der Philosophie, vol. 1, Basel/Stuttgart.
Schuhmann, Karl 1988 Husserls Staatsphilosophie, Freiburg/Munich: Karl Alber.
Schuhmann, Karl 1990 "Husserl's Concept of Philosophy", Journal of the British Society for Phenomenology, 21, 274-283.
Simons, Peter M. 1987 Parts. A Study in Ontology, Oxford: Clarendon Press.
Smith, Barry 1986 "Austrian Economics and Austrian Philosophy", in Grassl and Smith (eds.), 1-36.
Smith, Barry 1990 "Aristotle, Menger, Mises: An Essay in the Metaphysics of Economics", in B. Caldwell (ed.), Carl Menger and His Economic Legacy (History of Political Economy, Annual Supplement to vol. 22), Durham and London: Duke University, 263-288.
Smith, Barry and Roberto Casati 1994 "Naive Physics", Philosophical Psychology, 7/2 (1994), 225-244.
Stumpf, Carl 1907 "Zur Einteilung der Wissenschaften", Abhandlungen der Kцniglichen Preussischen Akademie der Wissenschaften, phil.-hist. Kl., 4.
Witschel, Gьnter 1961 Edmund Husserls Lehre von den sekundдren Qualitдten, Dissertation, University of Bonn.
Zelaniec, Wojciech 1992 "Fathers, Kings, and Promises: Husserl and Reinach on the A Priori", Husserl Studies, 9, 147-177.

 

«18+» © 2001-2023 «Философия концептуального плюрализма». Все права защищены.
Администрация не ответственна за оценки и мнения сторонних авторов.

eXTReMe Tracker