Джон Серл как философ состоялся в Оксфорде Остина, Рейла и Страусона. Он действительно как философ состоялся в Оксфорде, благодаря влиянию или же собственному примеру Остина, посеявшего семена основных идей книги Речевые действия, Серловского инаугурационного opus magnum. И именно в Оксфорде Серл приобрел большинство характерных черт, что с той поры выделяют его мышление. Сюда можно отнести и особенности, общие многим аналитическим философам его поколения: во-первых, это идея центрального положения языка в философии; во-вторых, определяющая роль, отводимая ими философской методологии, построенной на (в случае Серла главным образом на относящемся к неформальным версиям) логическом анализе; в–третьих, признание здравого смысла и успехов современной науки главными источниками влияния на философское теоретизирование; в–четвертых, преклонение перед Фреге и перед той стилистической определенностью, которая характерна для работ Фреге.

В последующие десятилетия Серл смог показать, причем, однако, сразу на нескольких направлениях, свое вполне определенное несходство с иными, более традиционными аналитическими философами. Не отказываясь от парадигмы, определяющей язык главным предметом философствования, он пришел к выводу о необходимости сопоставления языка с основаниями тех нейробиологических и психологических возможностей человека, которые поддерживают нашу способность представлять собой лингво–ориентированное существование. Он занял радикально отрицательную позицию в отношении роли эпистемологии в современной философии. И он, таким образом, вступил на поле, не разрабатываемое теми аналитическими философами, которые продолжают попытки создать то, что заслуживает названия Великой Философской Теории. Наконец, он воспользовался принципами здравого смысла и достижениями современной науки в качестве оснований для расчистки от интеллектуальной бессмыслицы как самой философии, так и всего того, что существует вне ее пределов.

Серл никогда не выражал ту точку зрения, что основные философские проблемы могут быть решены – или могут быть устранены – только посредством анализа словоупотребления. Скорее его исследования предмета языка в Речевых действиях представляют собой, видимо, лишь первый шаг длительного и, наверняка, нескончаемого пути, охватывающего не только язык, но и сферы сознания и умственной деятельности, социальной и институциональной действительности, и, в самом недавнем времени, рациональности, самодостаточной и свободной воли. На всем протяжении своего философского пути Серл увлекался, как он сам это формулирует, предметом искривления фактов – в области научного опыта, математического представления, человеческого существования или понимания. В Речевых действиях он рассматривает ряд доминантностей, управляющих фактами языка, – рамки произнесения, характер поступков обращения и степени утвердительности, и связывает их с действиями заявления, задавания вопроса, распоряжения и обещания.

В то же самое время Серл придерживается всех основных принципов базисного реализма, основываясь не обязательно на фактах, относящихся к существованию и проявлению мира, но и в то же время на возможности их понимания, на том, что реализм и соответствующая теория истины "представляют собой обосновывающие положения любой адекватной философии, не говоря уже о любой адекватной науке".² Тезис базисного реализма не представляет собой, на взгляд Серла, самодостаточного теоретического утверждения. Скорее – и в этом отношении он повторяет Томаса Райда – базисный реализм санкционирует саму нашу возможность пользоваться в науке теоретическими утверждениями, как и санкционирует попытки построения всесторонних философских теорий. Все это происходит потому, что разрабатываемые нами теории могут быть вразумительны лишь в качестве свидетельства того, каким образом вещи принадлежат сознательно–независимой действительности. Если не придерживаться веры в то, что мир существует, равно и в то, что он наделен многочисленными самодостаточными свидетельствами своего существования – свидетельствами, которые помогают подтверждать либо опровергать наши теории, то у самой возможности науки и построения теории уйдет почва из-под ее ног.

Серл полагает, что картина мира, которую доносит до нас наука, наделена той именно степенью достоверности, что соответствует тем основаниям, на которых эта наука строится. Соответственно он отвергает признаваемую многими и восходящую к Декарту точку зрения, в соответствии с которой само существование знания в той или иной мере проблематично. Основной интеллектуальный факт, показывающий нам существующий мир, настаивает Серл, заключается в том. что мы уже располагаем огромным объемом знаний об окружающей нас действительности, и что этот потенциал знания расширяется час от часу. Именно последнее служит для философа основанием вынашивать идею построения универсальных теорий важнейших проблем – в случае Серла универсальной теории мышления, языка и общества – объединяя различные виды знания, которые до этого подлежали ведению различных научных дисциплин. Нами, то есть теми людьми, кто читает текст Серла, должно владеть совершенно иное чувство, отличающееся от иного, что появлялось в нас при обращении к взглядам, например, Витгенштейна, для которого разнообразие форм языковой игры заведомо не вписывалось ни в какую замкнутую классификацию.

Что касается Серловской критики интеллектуальной бессмыслицы, напоминающий стиль Джона Вейна, то сам автор определяет подобный предмет следующими словами:

Если кто–либо говорит вам, что он никогда в действительности не может знать того, как же вещи соотносятся с действительным миром, или что никакого сознания нет, или что между нами в действительности не может быть никакого общения, или что ваше слово "кролик" в действительности не показывает никакого "кролика", я знаю одно, что все это не достоверно.³

Философские доктрины, последствиями которых оказываются положения, известные нам как ложные, могут сами собой, согласно Серловскому методу элементарного reductio, просто быть отклонены.

Серл пользуется подобным методом при решении довольно разных задач. Он использует его в полемике с той философией сознания, которая полагает, что сознательности, уверенности и иные проявления умственной сферы реально не существуют. При помощи подобного опровержения он парирует идеи доктрины лингвистического бихевиоризма, подчеркивая посредством знаменитого Куайновского аргумента "gavagai", известного из Мира и Объекта⁴, допустимость случая неопределенности передачи. Как подобный момент обозначает сам Серл: "если бы все здесь представляло собой значимое, все являло бы собой картину стимулов и распознаваний, то, следовательно, невозможной оказывалась и дискриминация значений, тех самых, что, однако же,фактически оказывались дискриминируемыми⁵. Серл настаивает на том, что он, как и Куайн, как и любой первый встречный, безусловно понимает, что если он употребляет слово "кролик", то он обозначает им "кролика", а не, скажем, "темпоральный срез кролиководства". Куайн, как свидетельствует Серл, полагал, что состояние неопределенности фиксируется лишь в таком случае и только на основе того, что те значения, которые обычно принадлежат данному порядку, не обнаружены.

Когда Серл использует свое средство определения бессмысленности против интеллектуализма Дерриды, его вывод звучит куда более прямолинейно, повторяя форму утверждения: "Он не был одет!" В конце концов, Серл указывает на то, что может увидеть каждый, пожелай он лишь бросить взгляд, а именно что то, что мы обнаруживаем в сочинениях Дерриды, оказывается не просто мусором, но недвусмысленно фальшивыми (хотя иногда и громко звучащими) утверждениями, основанными на (в том смысле, что они все–таки представляют собой рассуждения) простых логических ошибках.

Серл пользуется подобным методом при решении довольно разных задач. Он использует его в полемике с той философией сознания, которая полагает, что сознательности, уверенности и иные проявления умственной сферы реально не существуют. При помощи подобного опровержения он парирует идеи доктрины лингвистического бихевиоризма, подчеркивая посредством знаменитого Куайновского аргумента "gavagai", известного из Мира и Объекта, допустимость случая неопределенности передачи. Как подобный момент обозначает сам Серл: "если бы все здесь представляло собой значимое, все являло бы собой картину стимулов и распознаваний, то, следовательно, невозможной оказывалась и дискриминация значений, тех самых, что, однако же, фактически оказывались дискриминируемыми. Серл настаивает на том, что он, как и Куайн, как и любой первый встречный, безусловно понимает, что если он употребляет слово "кролик", то он обозначает им "кролика", а не, скажем, "темпоральный срез кролиководства". Куайн, как свидетельствует Серл, полагал, что состояние неопределенности фиксируется лишь в таком случае и только на основе того, что те значения, которые обычно принадлежат данному порядку, не обнаружены.

Когда Серл использует свое средство определения бессмысленности против интеллектуализма Дерриды, его вывод звучит куда более прямолинейно, повторяя форму утверждения: "Он не был одет!" В конце концов, Серл указывает на то, что может увидеть каждый, пожелай он лишь бросить взгляд, а именно что то, что мы обнаруживаем в сочинениях Дерриды, оказывается не просто мусором, но недвусмысленно фальшивыми (хотя иногда и громко звучащими) утверждениями, основанными на (в том смысле, что они все-таки представляют собой рассуждения) простых логических ошибках.

Огл. Теория речевого действия: от Аристотеля до Рейнаха.

Еще Аристотель отмечал, что могут существовать и те формы употребления языка, как, к примеру, молитвы, которые не принадлежат определительно–исполняемым видам.⁶ К сожалению, его исследование подобного языкового употребления свелось к изучению таких видов периферии языка как риторика и поэзия, что принесло роковые последствия для всех следующих попыток построения всеобщей теории употребления языка, то есть того направления, с особенностями которого, благодаря работам Остина и Серла, теперь мы настолько хорошо знакомы.

Оба философа сумели, разрабатывая положения подобной теории, воспользоваться и достижениями своих предшественников. Знаменательно, что в первую очередь их внимание привлекли результаты Томаса Райда, определившего, что принципы искусства построения речи

следует искать именно с помощью анализа различных видов предложений. Аристотель же и логики анализировали только один такой вид – то, что относится к разуму, то есть суждение. Классифицирование и анализ оставшихся видов и должны, как я полагаю, послужить основанием для построения адекватной теории языка.⁷

Райд для таких языковых употреблений как обещания, предупреждения, прощения и тому подобных ввел эквивалент в виде некоего технического понятия "социальные операции". Иногда он называет их "социальные действия", противопоставляя им "одиночные действия", такие как оценивание, предполагание, обдумывание и вожделение. Для последних характерен тот факт, что их создание не требует какого–либо "интеллектуального погружения в универсум", способного дополнить самого создателя этих предложений. Социальное действие своим адресом, напротив, должно предполагать другого человека, и в силу подобной причины оно создает "гражданское общество" в миниатюре, специальную форму структурного единства, охватывающего обоих – как предпринявшего действие, так и того, кто выбран его адресатом.⁸

Вторым оказался Адольф Рейнах, один из членов кружка последователей Гуссерля в Мюнхене, работавшего в первые годы закончившегося столетия, выделявшийся среди поздних феноменологов своей приверженностью философскому реализму. Гуссерль в своих Логических исследованиях⁹ разработал замечательную своим богатством и изящностью теорию лингвистической значимости, которая в той группе, к которой и принадлежал Рейнах, была выбрана начальной точкой их собственной философской интерпретации предметов языка, значимости и интенциональности. Идеи Гуссерля важны для построения той всеобщей теории, которая рассматривает, каким же образом мысль, язык и восприятие закрепляются в сверх–умственной действительности. Гуссерлевская концепция значимого предвосхищает Серловскую интерпретацию языка как сущностно представительствующего. Гуссерлевская теория значимого является, однако, внешнепорядковой (интерналистской) в следующем специфическом смысле: она начинается с анализа индивидуальных умственных действий обозначения подлежащих предметов, которые производятся посредством лингвистических выражений в процессе внутреннего монолога. Значение некоторого выражения будет идентично (представлять собой тот же самый объект), настаивает Гуссерль, вне всякой связи с тем, произносилось ли оно публично или нет.

Но как же тогда мы, если не сумеем покинуть рамки подобных условий, можем анализировать значения ряда особых видов языковых употреблений, что используются в конструкциях обещаний, вопросов либо команд? С целью решения подобной проблемы Рейнах обратился к разработке первой систематической теории исполнительных употреблений языка, в число которых вошли не только обещания либо команды, но и предупреждения, упрашивания, обвинения, лесть, провозглашения, присвоения имен и т.д. – все те феномены, которые Рейнах, подобно ранее использовавшему то же самое имя Райду, называл "социальные действия".¹⁰

Свою концепцию, касающуюся социальных действий, Рейнах представил в монографии, вышедшей в 1913 году (за четыре года до его гибели на Западном фронте), озаглавленной Главнейшие основания Гражданских законов. В особенности его внимание было сосредоточено на действии обещания, позволяющего приложить его методику к изучению таких правовых феноменов как договорная практика и законодательство, и описанию теории, которую мы можем обобщить как "отдельные элементы всеобщей онтологии социального взаимодействия". Его работа охватывает множество тех же самых проблем, которых касаются и работы Остина и Серла, и помимо того включают в себя и ту проблематику, с которой Рейнах познакомился еще в тот период, когда изучал право на студенческой скамье. Достойно, однако же, сожаления то, что созданная Рейнахом теория социальных действий испытала участь, как и созданная перед этим теория социальных операций Райда, практически не оказавшей никакого влияния.

Огл. Теория речевого действия: от Остина до Серла.

Англо-американская философия первой половины двадцатого столетия сформировалась главным образом под влиянием волны инспирированной идеями Фреге новой логики. Одна грань успеха этой новой логики состояла в том, что она еще глубже консолидировала главенствующее положение Аристотелевской концепции языка как существенной составляющей оснований или суждений в задаче установления истинности или ложности. Понятно, что в силу этого тем больший наш интерес должны привлечь попытки разрушения этих принципов, которые мы видим в работах Остина и Серла. Начало процесса ниспровержения названных принципов можно документировать 1949 годом, датой публикации Остиновской работы "Другое понимание" ("Other Minds")¹¹ в дискуссии об употреблении фраз подобных "я уверен в том, что", или "я знаю что ("I am sure that" и "I know that") в обыденном языке. Высказывание о том, что "я знаю, что S представляет собой P", как утверждает Остин, вовсе не утверждает, что "я произвел особенный выдающийся поступок познания …". Скорее, тогда, когда я говорю "я знаю", я сообщаю кому–то другому следующее: я показываю кому–то другому свое право утверждать то, что "S представляет собой P". (Philosophical Papers, стр. 99)

И, говоря в том же самом ключе, Остин замечает следующее: "обещания не принадлежат чему-то необычному, но выражаются в том же самом масштабе, что и надежды и предположения". Обещание, несомненно, должно предполагать намерение совершения действия, но оно само собой не является поступком познания как таковым.

Скорее, когда я говорю "я обещаю", я не просто объявляю мое намерение, но и, поскольку я использую именно данную формулу (исполняю подобный ритуал), я, подобным образом, ограничиваю себя по отношению к другому, как и рискую здесь собственной репутацией. (Там же.)

Созданные его теорией понятия, которые он назвал представляющими высказываниями, Остин впервые упоминает в лекциях 1955 года, посмертно изданных под заголовком "Как делать вещи с помощью слов" (How to Do Things with Words).¹²

Представляющие высказывания оказываются такой формой использования языка, что часто употребляются с некоторым ритуальным смыслом, что сам по себе является формой действия, и чье особенное произнесение само собой дает некоторый результат. Некоторое высказывание "я обещаю покосить вашу лужайку" мы рассматриваем не только на тот предмет, истинно ли оно, но и с той точки зрения, насколько оно успешно. Условия успешности лингвистических представительств Остин называет условиями риторичности (felicity conditions) и показывает, какими они наделены рангами, начиная в высшей степени формальными (как, например, те, которыми руководствуется судья, когда оглашает приговор) и доходящими до неформальных конвенций, управляющих выражениями благодарности и симпатии в обстоятельствах повседневной жизни. Остин также указывает и на существование следующих множеств условий, происходящих, прежде всего благодаря умственной составляющей представительств, условий касающихся, прежде всего того, что участвующие в общении должны обладать мыслями, чувствами и намерениями, соответствующими постановочной практике каждого данного вида действий.

Огл. Правила, значения, факты.

В последних словах своей "Как делать вещи с помощью слов" Остин, однако, обращается к идее теории представительств как таковых. Происходит это потому, что он приходит к заключению о том, что любое высказывание есть по своей природе не что иное, как представительство, и, следовательно, он и вынужден сменить свою неудавшуюся теорию представительств на другую – теорию речевого действия вообще. Первым делом Остин сосредотачивается здесь на предпосылках подобной теории, и, прежде всего, на подборе нужных примеров. В "Мольбе об извинении"¹³ он рекомендует выбрать в качестве систематической базы своего исследования три вида "книг–источников": словарь, законодательство и психологию. Пользуясь ими как своими инструментами, он стремится обрести "значения большого числа выражений, появляющихся при понимании и классификации большого числа "действий" (Philosophical Papers, стр. 189).

Достижением Серла оказалось внесение субстанциальной природы в выдвинутую Остиным всеобщую теорию речевых действий, посредством выхода за пределы существовавшей там каталогизации, и оформление теоретических рамок, в пределах которых такие три измерения как произнесение, значение и поступок оказались вовлеченными в речевые действия таким образом, что позволяли рассматривать их как связанные.

Об этом говорится в трех заключительных разделах 2-й главы Речевых действий, что подготавливают почву для наиболее полного исследования предмета речевого действия, чем Серл и занят уже в последующих главах. Эти три раздела содержат всеобщую теорию, соответственно, правил, значений и фактов. Подобные три составляющие обречены исполнять важную функцию во всем последующем развитии взглядов Серла.

Он начинает с известного нам различия между тем, что мы называем регулятивные и констуитивные правила. Первые, как он их видит, просто регулируют ранее существовавшие формы поведения. Например, правила поведения за столом регулируют процесс приема пищи, но процесс приема пищи сам по себе существует независимо от подобных правил. Некоторые правила, с другой стороны, не просто регулируют; они также создают или определяют новые формы поведения. Правила шахматной игры создают исключительную возможность нашего участия в том типе активности, который мы называем игрой в шахматы. Последнее означает именно следующее: действие, соответствующее подобным правилам.

Констуитивные правила, утверждает Серл, представлены в следующей основной форме: X рассматривается как Y в контексте C.¹⁴ Рассмотрим то, что мы называем сигнал левого поворота. Он представляет собой продукт таких констуитивных правил, что устанавливают для поведения человека, находящегося внутри движущегося автомобиля, то, что некоторым предопределенным образом и в некотором предопределенном контексте рассматривается как подача сигнала к левому повороту. Действие поднятия руки в аукционном зале рассматривается как поступление предложения. Произнесение на английском языке фразы "я обещаю скосить лужайку" рассматривается как принятие на себя соответствующего обязательства. И как видно из всех приведенных примеров, понятие Y согласно констуитивному правилу характеристически обозначает нечто, что наделено последствиями в форме наград, штрафов или действий, которые кто-то обязан выполнить в будущем. Сами собой констуитивные правила редко устанавливаются каждое отдельно, но чаще бывает так, что когда применяется формула X рассматривается как Y, мы также принимаем в расчет существование и систем некоторого ряда правил. Следовательно, мы можем сказать так: действие тех или других индивидуумов в соответствии со всеми или достаточно большим числом из тех либо других правил рассматривается как игра в баскетбол.

Главная гипотеза книги Серла позволяет сформулировать ее таким образом: речевые действия оказываются действиями, характеристически представляемыми посредством произнесения выражений в соответствии с определенными констуитивными правилами. Проводя полный анализ всего того, что включает в себя подобное положение, Серл вынужден принять во внимание различие между простым произнесением звука и выполнением речевого действия, и это означает, что он обязан вооружить анализ, использующий формулу рассматривается как, понятием о том, что же представляет собой условие значить нечто именно в данном произнесении. Произведенный им анализ отличается от взглядов Гуссерля на тот же самый предмет (как и Аристотеля), состоящих в том, что речевое действие не начинается с языковой практики, так как она складывается во внутреннем монологе, но скорее важно то, как ее составляют действия речи, действия, включающие в себя и произнесение, и выслушивание. Если быть еще более точным, Серл начинает с произнесения предложений, разделяя под влиянием Фреге идею порождения значениями предложений словесных значений как своих производных. Также способствовала мысли Серла и идея неестественного значения, выдвинутая Грайсом в 1957г.¹⁵ Его анализ, таким образом, мы можем прочесть вот как:

Утверждение о том, что говорящий произнес предложение T и означает, что его высказывание будет утверждать справедливость следующих трех условий:

(a) говорящий наделен неким намерением I добиться от слушателя посредством своего произнесения уверенности в том, что положение дел достигло состояния, соответствующего T,

(b) говорящий надеется выработать подобную уверенность посредством распознания намерения I,

(с) говорящий надеется, что его намерение I будет распознаваться именно посредством правил, управляющих элементами предложения T. (Речевые действия, стр. 49 и ниже, скобки удалены).

X рассматриваемое как формула Y в данном случае позволяет применить ее следующим образом: некоторое аудиоакустическое событие рассматривается как произнесение предложения значимое именно в том, что указанные три условия при этом соблюдены.

И уже на следующей странице Речевых действий Серл вводит уже концепцию институционального факта, определяемого как факт, существование которого предполагает существование определенных систем констуитивных правил, которые называются "институции". В данной связи он ссылается на краткую работу под названием "На основе грубых фактов", в которой Елизабет Анскомб обращается к тому, что же тем или иным образом превращает поведение в некоторое урегулирование, от которого берет начало поток обязательств. "Некий ряд событий", как она утверждает, "представляющих собой заказ и поставку картофеля, и нечто, понимаемое как счет, имеет отношение только к введенным нами институциям":

В сравнении с понятием поставки мне четверти картофеля мы можем операции доставки четверти картофеля к моему дому и выгрузки его в данном месте характеризовать как "грубый факт".

Но в сравнении факта поставки с фактом того, что я осталась должна бакалейщику, за то, что он продал мне четверть картофеля, некую сумму денег, статусом "грубого факта" будет наделяться уже поставка.¹⁶

Согласно Анскомб, грубые факты уже сами по себе построены в виде некоторой иерархии. Грубые факты в случаях,

подобных описанным выше, представляют собой вид хранящих фактов, посредством которых, в соответствующем контексте, то либо иное описание оказывается истинно либо ложно, и которое более "грубо", чем тот предполагаемый факт, который выражает ответное соответствие этому описанию … Я не буду говорить здесь о том, что существуют ли такие факты, которые более "грубы", чем сравниваемая с ними выгрузка четверти картофеля возле моего дома. (Там же.)

Для Серла же, напротив, существует только один простой уровень грубых фактов – эффективно образованный одними лишь фактами естественных наук, – только начиная с которых может строиться иерархия институциональных фактов, закрепляемых на последовательно возрастающих уровнях. Грубые факты точно характеризуются своим существованием, независимым от любых человеческих институций, включая и такой институт как язык.

Если, конечно же, для установления грубых фактов оказывается необходимым использовать язык, то сами они, тем не менее, формируются независимо от языка, используемого нами с целью представления фактов. Так же как и луна не обретает существование с обретением существования теми лингвистическими символизмами, которыми мы ее описываем, также и факт того, что земля находится на некотором расстоянии от солнца, не обретается в тот момент, когда человеческое познание находит нужные лингвистические ресурсы для его выражения.

Когда вы исполняете некоторое речевое действие, то здесь же вы создаете и некоторые институциональные факты (вы создаете то, что Райд определял как миниатюрное "гражданское общество"). Институциональные факты существуют лишь потому, что мы здесь обращаемся с миром и друг с другом определенным, довольно специфическим (когнитивным) способом в пределах определенных специфических (институциональных) контекстов. В его позднейших работах Серл уже будет говорить о различии между: независимыми от наблюдателя свойствами мира, такими как сила, масса и гравитационное притяжение, что включают в себя, в частности, деньги, имущество, женитьбу и правительство. Последние и оказываются примерами институций в Серловском смысле, говорящих о себе то, что они принадлежат числу систем констуитивных правил. Каждый институциональный факт, например, факт обещания Джона покосить лужайку, представляет собой, таким образом, "подчеркнутую посредством (действующей системы) правила (s) форму "X рассматривается как Y в контексте C". (Речевые действия, стр. 51 и ниже.)

Серл идет дальше Остина в разработке не только требуемых общих рамок теории речевых действий, но и кроме них богатейшей спецификации детализируемых структур непосредственно речевых действий. Таким образом, он различает два вида красноречиво свидетельствующих условий: реализация речевого действия и обеспечивающие его условия удовлетворенности (первым делом вы должны дать обещание, и вторым – выполнить его). Условия же реализации далее делятся на предварительные, утверждающие, выражающие вашу искренность и на предметные условия. (Речевые действия, стр. 60 и ниже.) Когда я обещаю покосить вашу лужайку, предварительные условия состоят в вашем желании того, чтобы я косил вашу лужайку, и что я верю в то, что вы наделены таким желанием, и что ни у кого из нас нет надежды на то, что я бы стал косить вашу лужайку, просто следуя заведенному порядку; утверждающие условия выражаются в том, что мое высказывание "я обещаю косить вашу лужайку" несет в себе определенное утверждение, представляющее собой мое собственное действие; условия, выражающие искренность, состоят в том, что я действительно намерен косить вашу лужайку; и предметные условия состоят в том, что мое утверждение рассматривается как данное мною обязательство действительно выполнить подобную работу.

В "Систематике некрасноречивых (Illucutionary) действий"¹⁷ Серл предлагает улучшенную классификацию, покоящуюся на различии между двумя "направлениями согласований" между языком и действительностью, одним, соединяющим слово с миром, и другим – связывающим мир со словом. Список товаров, который вы передаете вашему брату перед тем, как отправить его за покупками, представляет собой соединяющее слово с миром направление согласования. Копия того же самого списка, по которой вы контролируете его по возвращении, представляет собой направление согласования противоположной направленности. Утвердительности (заявления, утверждения) наделены направлением согласования, соединяющим слово с миром; директивы (команды, запросы, просьбы) наделены направлением согласования, соединяющим мир со словом, как тем же самым отличаются поручения (обещания), которые связывают говорящего с исполнением определенного действия в будущем. Выражаемости (поздравления, извинения, соболезнования) не наделены направлением согласования, они просто предполагают истинность выраженного предложения. Деклариуемости (назначения, присвоения имен, женитьбы), напротив, выражают согласование между словом и миром посредством непосредственно факта их успешного исполнения.

Огл. Обещание и обязательство.

С общепринятой точки зрения обещание представляет собой выражение некого действия или воли или намерения действия. Проблема, связанная с подобной точкой зрения состоит в том, что все это никак не показывает, как же подобного рода заявления превращаются в обязательства со стороны того, кто обещает. Простое волеизъявление не связывает, в конце концов, никакими в некотором роде квазиюридическими последствиями. Серл объясняет возникновение подобных последствий при помощи его теории констуитивных правил. Последние затрагивают наше поведение таким образом: где вводятся подобные правила, там появляется возможность выполнения неких специфических действий (вроде возможности игры в шахматы), и в этом качестве наше поведение позволяет интерпретировать его как нам самим, так и другим в понятиях определенных довольно специфических форм институциональных концепций. Обещания представляют собой заявления, рассматриваемые в качестве подпадающих под действие институциональной концепции действий обещания, концепции, логически связанной с теми следующими концепциями, как концепции обязательств, таким образом, что где бы обещания не экземплифицировались, то там же появятся и обязательства. Если я связываю себя действием обещания, то, следовательно, в этом я подвергаю себя действию довольно специфического порядка соответствующей системы констуитивных правил. Посредством этого я понимаю себя как подпадающего под действие обязательства.

Подобные системы констуитивных правил представляют собой те самые модификацию и базу нашего поведения как лингвистически–ориентированных животных. Как это понимает Серл, отбросить все эти институции невозможно, и "использование подобных форм поведения мы рассматриваем как характеристически человеческое". (Речевые действия, стр. 186)

Именно отвергая упомянутые основания, Серл формулирует его знаменитое отличие "должно" от "имеется". Оно выражается в последовательности, построенной из четырех логических шагов, начинающихся фиксацией некоего заявления и завершающихся заключением, утверждающим существование определенных обязательств, например следующих:

(1) Джонс произносит слова "Я тем самым обещаю уплатить вам, Смит, пять долларов".

(2) Джонс обещал уплатить Смиту пять долларов.

(3) Джонс принял на себя обязательство по уплате Смиту пяти долларов.

(4) Джонс несет обязательство выплатить Смиту пять долларов.

(5) Джонс должен заплатить Смиту пять долларов. (Речевые действия, стр. 177)

Переход от (1) ко (2) санкционирован, как отмечает Серл, неким эмпирическим фактом употребления английского языка, состоящим в том, что произнесение подобных слов образует соответствующее обещание (позволяя это только тогда, как это принято в соответствующих случаях, когда фактически соблюдаются условия успешного и неискаженного исполнения действия обещания). Переход от (2) к (3) следует из того, что Серл представляет как аналитическую истину относительно соответствующих институциональных концепций, а именно того, что обещание представляет собой действие помещения самого себя под соответствующее обязательство. Возможность перейти от (3) к (4) и от (4) к (5) весьма похоже на то, что Серл показал как так называемую аналитическую истину, а именно что если некто берет на себя обязательство, то, следовательно, некто будет находиться под подобного рода обязательством, и что если некто находится под обязательством, то (как требует подобное обязательство) этот некто должен выполнить соответствующее действие.

Все, кроме первого предложения Серловской аргументации определяются как институциональные факты. Эта аргументация разработана для фиксации способа, посредством которого язык позволяет нам так обязывать себя, чтобы, избегая прикосновения к предмету грубых фактов, мы могли выполнить действия, которые иным образом мы не выполнили бы, действия, исполнение которых принадлежит исключительно сфере институциональных фактов. Язык, кроме того, позволяет нам связывать самих себя в будущем, не только в действиях обещания, но и в ряду другого рода поступков.

Отметим, что Серловская аргументация, подобная описываемой выше, наделена определенным индивидуалистическим характером. Это можно увидеть из ее противопоставления с подобными же положениями Рейнаха, для которого она представляла собой некоторое дополнительное этическое условие выполнения социального действия обещания, а именно того, что обещание не просто требовало его выслушивания, но еще и принятия кем–то из тех, кому оно было адресовано.¹⁸ Рейнах таким образом подчеркивает, в гораздо большей степени, чем определяет это Серл, относительный характер обещания: требование и обязательство находятся в отношении взаимной зависимости, которая отражает отношения обещающего и принимающего обещания. Обещание, для Рейнаха, определяется как нечто, состоящее в ряду базовых форм того, что мы можем назвать коллективной интенциональностью (намеренностью).

Огл. Речевые действия и социальная действительность.

По мере роста своей карьеры Серл все более отдалялся от изучения простых форм использования языка. Он полагал совершенно ясным, что, даже если мы классифицируем и поймем употребление некоторых типов глаголов и наречий, мы все равно не решим некоторые истинно философские проблемы: например, природы обязательств или власти ответственности, или – предмет, поднятый в самых последних работах Серла – проблему того, как исполняется некое действие – свободно, добровольно или рационально. Для решения подобных проблем нам требуется, как, тем не менее, Серл признает, изучение не только языка, но и функций мозга, умственной деятельности, физических законов и форм социальной организации.

После ряда работ в области философии языка, применяющих и расширяющих новую теорию речевых действий, которые Серл предпринял в этой по–новому оформленной области познания, он создал важнейшие труды по вопросам интенциональности, умственной деятельности и проблеме сознания, и, используя так называемый аргумент Китайской комнаты, те важные предметы, которые мы и обсудим в оставшейся части настоящей работы. В Интенциональности¹⁹ Серл обобщает идеи, подчеркивающие смысл его собственной теории речевого действия как теории интенциональности.

В каждом речевом действии мы можем абстрактно выделить две составляющие: тип или качество действия (некоторые обозначают подобный предмет как некрасноречивое принуждение (Illucutionary force)) и (обычное заявляемое) содержание действия. Каждое из них может изменяться притом, что другое остается постоянным, подобно тому, как мы можем приказывать, просить и выражать наше желание, чтобы Джон покосил лужайку. В Интенциональности, теперь, подобное различие обобщает целую сферу познавательных действий в целом именно таким образом, чтобы отчетливо проявилась противоположность между модальностью заявляемого, с одной стороны, и интенциональным содержанием с другой (различие, повторяющее введенное Гуссерлем в Логических исследованиях различение между качеством и предметом умственного действия).

Понятие направления согласования также позволяет подобное обобщение: наши надежды представляются вариантом направления согласования ума с миром, желания обладают направлением согласования мира с умом, совершенно аналогичное описание дается и всем прочим, каждому из особенных типов умственного действия.

Понятие условий удовлетворенности, таким образом, позволяет обобщить его следующим образом:

мои надежды будут удовлетворены если и только если имеют место вещи, в отношении которых я верю в то, что они есть, мои желания будут удовлетворены, если и только если они будут выполнены, мои намерения будут удовлетворены, если и только если они будут как–то выражены. (Интенциональность, стр. 10)

Отсюда Серл строит полностью новую теорию интенциональной причинности, основывая ее на факте того, что некое намерение удовлетворяется только тогда, когда само по себе данное намерение будет обуславливаться удовлетворением всех его остающихся условий удовлетворенности. То есть удовлетворения моего намерения поднять мою руку недостаточно для меня, чтобы я поднял руку; мое поднятие руки должно само по себе быть обусловлено посредством данного намерения.

В Интенциональности Серл делает роковой шаг, присоединяясь к тому, как понимали предмет Аристотель, Брентано, Гуссерль и Чисхолм, кто представлял наше лингвистическое поведение в качестве отражения более фундаментальной формы активности и возможностей, относящихся к более глубокому умственному уровню, прежде всего способности мышления отображать положение дел. Таким образом, он подразумевает здесь то, что он называет "первичностью мышления", подтверждая, что язык "является производным от интенциональности, но не наоборот". (Интенциональность, стр. 5) Действительно, язык и рассматривается сейчас как существующий лишь в пределах области, в которой мы обращаем интенциональность на те вещи, которые внутренне не интенциональны (другая иллюстрация рассматриваемого феномена – та, которую Серл определил ныне "производной интенциональностью", – что замкнута внутри такой области приложения как компьютерная обработка данных).

В Повторном открытии ума²⁰ Серловская теория интенциональности определяется посредством натуралистических онтологических пределов, которые он называет "причинные последовательности". Сознание

представляет собой причинно выявляемое свойство систем. Оно представляет собой то же самое причинно выявляемое свойство некоторых систем нейронов, подобное тому, как твердость или текучесть представляют собой причинно выявляемые свойства систем молекул. (Повторное открытие, стр.112)

В Механике социальной действительности, далее она будет упоминаться как просто Механика, эти же самые онтологические пределы натуралистической проявляемости применяются к исследованию и социальной действительности. Публикация этой последней работы, таким образом, представляет собой возврат к проекту всеобщей онтологии социального взаимодействия, тому, который выдвигался Серлом еще за четверть столетия до этого.

Огл. Необозримая незаметная онтология.

Серл начинает Механику следующим простым примером:

я захожу в парижское кафе и усаживаюсь на стул около стола. Ко мне подходит официант, и я произношу некий обрывок французского предложения. Я говорю: "un demi, Munich, а pression, s'il vous plaоt". Официант приносит пиво, и я его выпиваю. Я оставляю деньги на столе и ухожу. (стр. 3)

Затем он описывает этот пример чуть сложнее, чем в первый раз:

официант фактически не был владельцем принесенного мне пива, но он работал в кафе, владевшем пивом. От кафе требовалось предоставить список цен на все подаваемые напитки, и даже если мне бы никогда такой список и не показали, я мог настаивать на праве оплаты только по прейскурантной цене. Собственник ресторана лицензируется французским правительством на право управления им. Как таковой он оказывается объектом действия тысячи правил и форм регулирования, о которых я ничего не знаю. Я имею право присутствовать здесь как первостепенная фигура, только благодаря тому, что я гражданин государства США, обладаю действующим паспортом, и я легально въехал во Францию. (Там же.)

Задача Серла, следовательно, состоит в том, чтобы дать определение тому, что представляет собой "необозримую незаметную онтологию", которая, как мы могли бы сказать, анализирует те самые специфические объекты, воздействия, функции, действия, события, состояния, свойства и отношения – те, что выделены курсивом выше, – которые не принадлежат области грубой физической реальности, но скорее будут принадлежать области институций. Подобная задача позволяет разработать ее в понятиях технологии констуитивных правил и институциональных фактов, которые Серл разрабатывал ранее в других своих работах, но дополненных новым концептуальным инструментарием. Вдобавок, здесь происходит и перенос акцентов, когда отныне действие, выполняемое в соответствии с констуитивными правилами, позволяет накладывать на него специфические права, обязанности, обязательства и другие разнообразные формы, которые характеризуется у Серла именем "этических влияний" на наше коллективное человеческое бытие и на окружающую нас действительность. Мы должны быть таким образом готовы дополнять наше существование огромных богатством узакониваемых форм социальной действительности способом, который включает в себя некий элемент сверхъестественного. Задача Серла состоит в устранении этих черт сверхъестественного посредством введения новых форм описания социальной действительности.

В Интенциональности Серл предлагает ввести новые основания теории речевых действий в понятиях, описывающих различия между внутренне присущей и производной формами интенциональности. Например, значение представляет собой пример только одного такого феномена, когда мы превращаем интенциональность в вещи, которые по своей характеристике не интенциональны. Серловская оригинальная теория подобных предметов наделена, как мы могли бы сказать, определенным индивидуалистическим смещением. Здесь, однако, Серл должен очертить проблему, связанную с тем, каким образом принимать во внимание при формировании социальной характеристики речевые действия или других связанные феномены в пределах ограничений его более ранней теории производной интенциональности.

Критический поворотный пункт в данном смысле мы наблюдаем в статье "Коллективные намерения и действия", опубликованной в 1990 году.²¹ Напомним, что предназначение своей философии Серл видит в том, чтобы строить ее как полностью натуралистическую. Человеческое существование представляет собой биологическую жизнь. Серл теперь признает что, подобно другим высшим млекопитающим, человеческое существование удовлетворяется определенным sui generis, которое означает: неограниченно – емкое для того, что он называет "коллективной интенциональностью". Это означает, что человек вместе с другими людьми готов формировать кооперирующееся поведение посредством оформления особого рода надежд, желаний и намерений, вовлекаемых в подобное поведение. Способность коллективной интенциональности представляет собой именно ту способность, в которой индивидуумы получают возможность обрести весьма специфические интенциональные состояния. Неразумные животные проявляют эту способность в лучшем случае в самом рудиментарном виде, например в охотничьих повадках или сигнальном поведении. Напротив, история человеческого вида свидетельствует о том, что мы–то как раз способны участвовать в куда более сложных формах очевидно неистощимой вариативности коллективной интенциональности, эффективно используя язык и другие средства символизации для исполнения действий сотрудничества подобных обещаниям, законотворчеству, контролю воздушного движения (или рассуждению о природе констуитивных правил). В силу этого Серл и определяет язык как базисную социальную институцию, поскольку именно язык – или языкоподобные системы символизации – предстает тем основанием, которое и позволяет состояться тем новым формам коллективной интенциональности, что принадлежат довольно высоким уровням сложности.

Огл. Онтология социальной действительности.

Доктрина коллективной интенциональности позволяет усовершенствовать онтологию грубых и институциональных фактов, как это было показано Серлом на начальном этапе его исследовательской работы. Теперь мы должны более определенно указать различия, с одной стороны, между грубыми фактами, представляющими собой того рода факты, что существуют независимо от человеческой интенциональности, и разного рода зависимыми фактами. Прежде всего, мы должны разделить то, что мы можем называть субъективно зависимыми фактами, фактами, что связаны с индивидуальной интенциональностью, например, фактом моей рассерженности, и социальными фактами, зависящими от коллективной интенциональности.

Институциональные факты, таким образом, представляют собой те специфические формы социальных фактов, возникающие тогда, когда собравшиеся вместе люди будут представлять собой то, что Серл назвал статусными функциями частей действительности. Упомянутые функции – например такие, как таможенные служащие (вместе с их резиновыми печатями), будут именно теми, в пределах которых не допускается та реализация человеческого существования, что определяется рамками всего лишь присущих этому существованию физических условий.

Рассмотрим способ, посредством которого желтая линия формирует функцию барьера, поскольку коллективная точка зрения присвоила ей статус граничного маркера, которым она наделена в отношении человеческого существования. Желтый цвет не способен формировать подобную функцию посредством лишь его физических характеристик. Его функция образуется только потому, что мы коллективно воспринимаем этот цвет как обладателя определенного статуса. Деньги, также, не могут формировать собственную функцию посредством физических свойств как той бумаги, на которой они печатаются, так и краски или металла, но скорее посредством факта того, что мы, коллективно, предоставляем последним определенный статус, а также определенные функции и возможности.

Иногда статусная функция может налагаться всего лишь посредством декларирования ее присутствия, как в случае обещания. Здесь я налагаю на себя посредством декларации статусную функцию принятого обязательства. Иногда используются особые церемонии или ритуалы, что должно говорить о сложности действия, которое, кроме того, служит еще и объявлению окружающим о новой статусной функции, что ставится на данное место совместно с сопутствующими ей этическими возможностями. Путем принесения клятвы перед свидетелями мужчина и женщина обращаются в мужа и жену (на основе X условий создаются Y условия, наделенные новым статусом и возможностями).

Структура институциональной действительности представляет собой соответственно структуру возможностей. Возможности могут быть позитивными, как в том случае, когда Джон получает лицензию практического врача, или негативными, когда Мэри теряет водительские права по причине нарушения правил вождения, или когда Салли вынуждена платить причитающиеся с нее налоги. Возможности могут быть материализующимися, как в том случае, когда Маргарет избирают премьер-министром, или уменьшенными, когда Элтону предоставляется почетный титул кавалера Ордена Британской империи. Шахматы в уменьшенной форме копируют военные действия, и как представляется, что довольно многим аксессуарам нашей культуры присущи черты уменьшенных возможностей именно в том смысле, в котором рассматривал подобную проблему Серл. Кашер и Садка предлагают объяснить полноту культурной эволюции посредством приложения найденного Серлом различия между констуитивными правилами и правилами регулирования.²²

Огл. X понимаемое как Y – главное положение теории институциональной действительности.

Серловская теория коллективной интенциональности, статусных функций и этических возможностей является неоценимым вкладом в онтологию социальной действительности. Сам он отводит ей следующее место:

[Здесь мы видим] продолжающуюся линию, начинающуюся от гор и молекул, и завершающуюся отвертками, рычагами и красивейшими закатами, и вслед за ними законодательными органами, деньгами и национальными общностями. Центральное звено моста, соединившего физику и социум, – это и есть коллективная интенциональность, и решающая возможность движения через данный мост будет заключаться в том, что создание социальной реальности будет представлять собой коллективное интенциональное наложение на объекты, что не допускает исполнения подобных функций вне данного наложения. (Механика, стр. 41)

Серловский метод анализа способа, в котором мы так много из того, что ценно в цивилизации, понимаем требующим создания и постоянного наблюдения и корректировки институционально влиятельных отношений, что возникают посредством коллективного наложения статусных функций, конечно же, представляет собой наиболее выразительную теорию онтологии социальной действительности из всех тех, которыми мы по настоящий день располагаем. Его понимание того, как высшие уровни социальной действительности посредством итераций представляются как формулы, и, кроме того, как совокупные системы подобных итеративных структур (например, систем семейных и имущественных отношений) могут взаимодействовать в многосторонне расширяемых сетях, открывая путь новым возможностям философского понимания человеческой социальной организации.

Точку зрения, излагаемую в Механике, нельзя понимать как лишенную проблем, однако проблем именно такого рода, что, как мы можем судить, заставили Серла изменить его точку зрения в более поздних работах. Тем не менее, важно определить данный взгляд в качестве любопытного представления и о том, как появляются подобные проблемы, и, далее, проливающим свет на те изменения, что отличают предпринятые Серлом попытки примирения реалистической оценки социальной реальности и той натуралистической точки зрения, что остается центральной для всей его философии.

Я же в качестве реалистической онтологии социальной действительности принимаю именно ту онтологию, которая содержит цены, долги, судебные разбирательства, суфражистские митинги и многие тому подобные проявления; наша оценка подобных объектов не может быть faзon de parler (фигурой речи), быть нехваткой средств в понятиях оценки объектов другими, менее проблематичными средствами. Ничего не может быть более определенным, чем смерть или налоги. Натурализм тогда может временно учитываться тезисом о том, что цены, судебные разбирательства, монашеские ордена и тому подобное существуют в той же самой действительности, что описывается и физикой, и биологией. Интерес Серла, как мы видим, сосредоточен на философских проблемах, появляющихся именно в мире, что представлен для нас естественными науками, в мире населенном не только существами, владеющими речью, но, кроме того, и такой физиологической единицей как мозг и таким техническим прибором как работающий по принципу позитронной эмиссии томограф.

Серл выражает свою точку зрения в Механике в терминах, принадлежащих понятию констуитивных правил, и, следовательно, в терминах формулы X рассматривается в качестве Y, с которой мы уже в значительной мере познакомились. Натурализм в моем понимании заключается в том, что оба термина, как и X, так и Y, в приложениях данной формулы должны в любом случае располагаться поверх свидетельствующих физических объектов, будь подобные объекты хоть событиями, хоть и объектами любой другой категории. Все это соответствует принципам, подобным следующим: я начинаю с того, что мы знаем о мире: мир содержит физически и химически описанные объекты.

Я начинаю с того факта, что мы являемся продуктом биологической эволюции, мы являемся биологическими животными. Тогда я задаю вопрос о том, как в мире, содержащем лишь грубые факты, физические частицы и силовые поля, как здесь стало возможно появление сознания, интенциональности, денег, имущества, семейных отношений и т.п.²³

Понятия X и Y представляют собой, таким образом, части физической действительности.

Теория Серла заработает в полную силу лишь тогда, когда мы определим, что термин Y может сам собой исполнять роль нового термина X в итерациях, относящихся к рассматриваемому как формула. Статусные функции могут налагаться не просто на грубую физическую действительность в ее исходном, не облагороженном состоянии, но и на того рода физическую действительность, как она формируется посредством предыдущих наложений функций: человеческое существование может определяться как существование гражданина, гражданин может пониматься как судья, судья может пониматься как член Верховного суда, и так далее, где каждый новый шаг прибавляет новую статусную функцию и предполагает те, которые уже пройдены. Но наложение функций не приносит нам (физически) ничего нового: Билл Клинтон остается тем же Биллом Клинтоном, даже если он рассматривается как президент, он по-прежнему все та же часть физической действительности, хотя бы и приобретшая новые и особые возможности. Миссис Гич все еще будет, даже после своей свадьбы, мисс Анскомб, и мисс Анскомб была на протяжении своей жизни той же самой частью физической действительности как вы и я.

Следовательно, у нас нет никаких оснований, исходя из подобного прочтения представлений Серла, выделять какие–либо классы социальных или институциональных объектов, дополняющие те физические объекты, которые мы до сих пор и рассматривали:

если мы только предположим, что здесь представлены два класса объектов – социальные и несоциальные – то мы немедленно же столкнемся с такого рода противоречием: в моей собственной руке я выделяю некоторый объект. Тот же самый единственный и уникальный объект представляет собой как листок бумаги, так и долларовую банкноту. Как листок бумаги этот объект относится к несоциальным, как долларовая банкнота он представляет собой именно социальный объект. Что же подобное может означать? Ответ, естественно, заключается в том, что в данном случае присутствуют оба объекта – как тот, так и другой. Но говорить так означает сказать о том, что здесь мы не располагаем двумя отдельными классами объектов, что могли бы идентифицировать с пониманием социального объекта. Скорее мы можем сказать то, что нечто, что мы идентифицируем с пониманием социального объекта, соответствует одному определенному описанию и не соответствует другому, и, следовательно, мы вынуждены будет задать весьма важный вопрос о том, что же подобное описание может описывать?²⁴

То, что описанием описывается как термин X, представляет собой часть физической действительности.

И вновь: когда я в одиночестве пребываю в собственной комнате, эта комната содержит, как минимум, следующие "социальные объекты". Гражданин Соединенных Штатов, трудоустроенное лицо штата Калифорния, обладатель водительских прав и налогоплательщик. Как такое множество объектов может появиться в этой комнате? Здесь же в точности присутствует лишь одно лицо: мое. (Там же)

Благодаря некоторым познавательным действиям, необъемлемой частью входящих в человеческое существование, – познавательным действиям, которые позволяют понимать их натуралистически, в понятиях физики и биологии человеческого мозга, – определенный термин X начинает с определенной даты подпадать под определенные описания, под которые он не подпадал ранее, и таким образом появляется понятие Y.

Последнее начинает существовать именно потому, что понятие X, часть физической действительности, приобрело некоторые особого рода статусные функции, и еще к тому некоторые особого рода этические возможности. Но в то же время термин Y представляет собой в некотором роде новый объект – президента Клинтона не существовало до инаугурации 17 января 1997 года – этот новый объект представляет собой в физической перспективе тот же самый старый объект, как и раньше. Что изменится после того, как объект начнет подвергаться действию данных контекстов и тех описаний, под которые он подпадает.

Сказать, что X рассматривается как Y это означает сказать, что X обеспечивает Y–скую физическую реализацию, поскольку X идентичен Y. Следует обратить внимание и на то, что куда более слабое отношение возникает там, где один объект просто предполагает существование другого так, чтобы первый экзистенциально определял этот второй. Исполнение симфонии в подобном смысле просто в своем существовании зависит от оркестрантов. Выборы просто зависят от существования определенных мест голосования: но они также и не идентичны с этими местами голосования. В том случае, если X рассматривается как Y, тогда X и Y представляют собой, смотря с физических позиций, одно и то же.

Все это, рука об руку с Серловской настойчивостью, приводит к тому, что везде, где налагаются статусные функции, там имеет место нечто, на что они налагаются. Иногда это само собой представляет продукт наложения другой статусной функции. В конечном счете, однако, так же как и Архимед, искавший точку опоры, так и иерархия должна строиться на некоторой состоящей из физической действительности основе, чье существование не является предметом какой–либо человеческой конвенции. Как Серл так убедительно обосновывает это во второй части Механики, и что вновь предлагается к обсуждению различными постмодернистами и социальными конструктивистами, невозможно такое, чтобы мир сверху донизу полностью состоял из институциональных фактов, не содержа никакой грубой действительности, служащей ему его основанием.

Огл. Объекты и представительства.

Заметим, что ранг терминов X и Y даже для простой версии сформулированной выше теории включает не только объекты (индивидуальные субстанции подобные вам и мне), но и объекты другого рода, например события, такие как действия произнесения именно подобной последовательности слов, рассматриваемые как произнесение английского предложения.

Довольно часто грубые факты не проявляют себя как физические объекты, но как звуки, исходящие из человеческой гортани, или как знаки на бумаге – или даже как мысли в чье–либо голове. (Механика, стр. 35)

Натурализм предпочитает не обращать внимания на то, что когда данное событие рассматривается как произнесение, или как высказывание некоего обещания, тогда само по себе такое событие ничего физически не меняет; не находится такого нового случая, который пополнил бы здесь существование, но скорее тот случай, который нами только лишь начат здесь, требует особого обращения. Подобное представление и содержит в себе Серловскую точку зрения на то как, будучи определенным образом предопределено, произнесение (X) рассматривается как осмысленное использование языка (Y), которое, в свою очередь, рассматривается как дача обещания (Z). Здесь вновь термины Y и Z существуют одновременно с соответствующим термином X; кроме всего прочего оба они, к тому же, физически идентичны. Термин Z дополнительно служит как средство удержания для внесения в существование дополнительных этических возможностей со стороны человека, который дает подобное обещание: последний становится обязанным исполнить его содержание, и созданный таким образом новый термин Y – обязательство – продолжает существование до тех пор, пока оно либо отклоняется, либо выполняется.

Как подобное условие сформулировал и сам Серл:

Я дал некое обещание во вторник, и действие дачи обещания закончилось во вторник, но обязательство, стоящее за этим обещанием, продолжает существовать и в среду, четверг, пятницу и т.д. ("Ответ Смиту")

Теперь, однако, он делает то, что, противореча основаниям Серловского натурализма, оказывается роковым признанием:

Все это не только какая–то побочная характеристика речевых действий, все это представляет собой этическое условие институциональной действительности. Например, нам стоит подумать в такой связи о проблеме создания корпорации. В какой–то момент действие создания корпорации завершается, и корпорация начинает существовать. При этом она не нуждается ни в какой физической реализации, она может представлять собой всего лишь некий набор статусных функций. (Там же, курсив добавлен.)

Серл тем самым признает, что его социальная онтология вводится в существование как такое нечто, которое мы могли бы назвать "свободноприсваиваемым термином Y", или, другими словами, как такие объекты (в отличие от президента Клинтона, Кентерберийского собора и моих карманных денег), которые онтологически не совпадают ни с каким элементом физической действительности. Один важный класс подобных объектов превосходно можно показать на примере того, что мы так вольно мыслим в качестве денег, находящихся на нашем банковском счету, как они отражаются в памяти банковского компьютера. В Механике мы находим следующее место:

любой род вещей способен служить в качестве денег, но должна существовать определенная физическая реализация, определенный грубый факт – даже если это лишь клочок бумаги или магнитная дорожка на диске компьютера – на которую мы можем налагать нашу институциональную форму статусной функции. Следовательно, здесь не существует никаких институциональных фактов не связанных с грубыми фактами.

К сожалению, однако, с чем теперь соглашается и Серл, магнитные дорожки компьютерных дисков на деле не могут рассматриваться как деньги, и мы не можем использовать такие магнитные дорожки как средство расчетов:

По крайней мере, в одном пункте, как мне представляется … то рассмотрение, что имело место в [Механике социальной действительности], было ошибочно. Я говорю, что одной формой следует признать ту, которую деньги приобретают в виде магнитных дорожек на компьютерных дисках, а другой – в виде кредитной карты. Строго говоря, и не то, и не другое в действительности не оказывается деньгами, скорее оба они представляют собой различные представительства денег. Кредитная карта позволяет использовать ее таким образом, что она во многих отношениях эквивалентна деньгам, но сама собой деньгами не является. Разработка теории представительства различного рода институциональных фактов представляет собой довольно любопытный проект, и я надеюсь в будущем над ним поработать. ("Ответ Смиту")

В своей перефразированной точке зрения на данный предмет Серл ведет дело к выделению нового измерения в каркасе институциональной действительности, измерения представительства. Записи в памяти банковских компьютеров просто представляют деньги, подобно тому, как документация о вашем имуществе просто записывает или регистрирует существование ваших имущественных прав. Документация не идентична вашим имущественным правам и не рассматривается как ваше имущественное право. Текст долговой расписки, точно также, отображает существование долга; он не рассматривается как собственно долг. Будет ошибкой совместно вводить в действие записи, принадлежащие существованию свободноприсваиваемого термина Y вместе с самим свободноприсваиваемым термином Y, как точно также будет ошибкой представлять в качестве термина X соответствующие обязательства, обязанности, нагрузки и другие этические феномены, отличающие наличные умственные действия или неврологические состояния участвующих сторон. Серл сам так описывает подобные зависимости:

Вы уже не нуждаетесь в термине X как только вы создали статусную функцию Y для таких абстрактных объектов как обязательства,обязанности,права, нагрузки и другие этические феномены и подобное положение представляет собой, или я хотел бы так понимать, сердцевину онтологии институциональной действительности. ("Ответ Смиту", курсив добавлен.)

Концентрированное выражение и ядро институциональной действительности, с Серловской точки зрения, представляет собой, таким образом, самостоятельно конституирующееся, посредством свободно-присваиваемого термина Y, объекты, не совпадающие ни с каким другим элементом физической действительности.

Но и, как и в случае имитаторов денег, некоторые социальные объекты могут обладать прерывающейся реализацией в физической действительности. Другие, подобные корпорациям или университетам, наделены частичной или, также, рассеянной (и, также, и той, что вовлечена в эффект кругооборота своего состава) физической реализацией. Все же иные, подобные долгам, могут вообще терять связь с какой–либо физической реализацией; они существуют лишь потому, что отражены в записях либо представительствах (включая сюда и умственные представительства). Полноразмерная онтология социальной действительности способна адресоваться всем возможным типам упоминаемых случаев, от термина Y, полностью идентичного определенной части и моменту социальной действительности, до термина Y, который вообще не совпадает с определенной частью или моментом социальной действительности, вместе с определенным диапазоном разделяющих их промежуточных случаев.

Огл. Мистерия капитала.

Свободно-присваиваемый термин Y, как это и предсказывалось, представляет собой особое проявление, присутствующее в высшей среде институциональной действительности, а также специфическую область экономической феноменальности, в которой мы часто пользуемся абстрактным статусом свободно-присваиваемого термина Y, в тех случаях, когда манипулируем им квазиматематическим образом. Таким путем мы сливаем и гарантируем ссуды, мы уменьшаем, обеспечиваем и амортизируем авуары, мы консолидируем и разделяем долги, мы наращиваем сбережения, и подобные примеры, наряду с уже упомянутым примером существования денег (в той либо иной форме) в наших банковских компьютерах, проясняют, что область свободно-присваиваемых терминов Y должна оказаться огромной областью приложения для любой теории институциональной действительности.

Что дело обстоит именно так ясно не только благодаря работе Хернандо Де Сото Мистерия капитала²⁵, работе, инспирированной Механикой социальной действительности, в которой делаются шаги в направлении реализации Серловского "увлекательного проекта" по анализу роли различных форм представительств институциональных фактов. Как показал Де Сото, существует некоторая "невидимая инфраструктура управления активами", на основе которой выстраивается удивительная продуктивность западного капитализма, и подобная невидимая инфраструктура определенно заключена в представительствах, например, учета и классификации имущества, фиксирующих все экономически характеристики экономических активов – представительств, которые в некоторых случаях служат для определения природы и пределов самих активов.²⁶

Сам по себе капитал, как понимает это Де Сото, принадлежит именно семейству подобных свободно-присваиваемых терминов Y, которые существуют в качестве наших представительств:

Капитал возникает посредством письменного представления – в своем обозначении, защите, контракте и других подобных видах записи – наиболее экономически и социально полезных качествах [ассоциированных с данным активом]. В момент, когда вы обращаете ваше внимание на название дома, например, но не собственно на данный дом, вы автоматически переходите из материального мира в концептуальный универсум, в котором обретает свое существование капитал. (Мистерия капитала, стр. 49 и ниже).

Тем, кто живет в слаборазвитых районах знакомого нам мира, жилье служит не средством залога, принимаемого в обеспечение кредита, но скорее представляет собой некую объективность, ассоциируемую именно с данным предметом. Существование же последней определенно зависит от собственно же данного физического объекта; но в таком случае отсутствует какой–либо элемент физической действительности, который бы рассматривался как объективность, выделенная в предмете вашего дома. Скорее, что отмечает Де Сото, такая объективность подчеркивает нечто такое, что будет представлено в правовых характеристиках или обозначениях таким образом, что оно способно будет найти использование в обеспечении защиты кредиторов в форме залога, ипотеки, сервитуты или других договоров, посредством которых создаются новые типы институций, таких как титульное или имущественное страхование, ипотечное обеспечение, реализация активов обанкротившихся фирм и т.п.

Огл. Решение проблемы свободно-присваиваемого термина Y.

Серл предложил и ряд альтернативных ответов на проблему свободно-присваиваемого термина Y. Первый из них представляет собой предположение того, что формула "X рассматривается как Y" вообще не будет допускать буквального использования, предназначаясь, скорее всего, для того, чтобы играть роль "полезного мнемонического обозначения". Подобная роль

напоминает нам о том, что институциональные факты существуют лишь потому, что сами люди готовы относиться или обращаться с вещами как наделенными определенным статусом, и при помощи подобного статуса – с такой функцией, которую не могла бы выполнить лишь сама по себе физическая структура подобных вещей. ("Ответ Смиту")

Люди могут быть, входя в отношения к многообразию иногда довольно сложных образов действия, "готовы рассматривать нечто как нечто большее, чем это может обнаружить их физическая структура" (там же). К сожалению, однако, сама по себе подобная формула замены не применима к проблематическим случаям. Может ли нечто быть именно тем, что люди способны рассматривать как "нечто … большее, чем это может обнаружить его физическая структура" в случае, например, производных финансовых инструментов или принципа гражданского принуждения (a statute on tort enforcement)? Несомненно, нечто, имеющее физическую структуру, не владеет такой физической действительностью, которую можно было бы рассматривать как подобного рода объект.²⁷

Вспомним, однако, о том, что принцип формулы рассматривается как обещал предоставить нам ясный и простой метод аналитического прохождения сквозь "огромную невидимую онтологию" социальной действительности. Отсутствующие "социальные объекты" замещаются частями физической действительности, подвергаемых, посредством интереснейших и изощреннейших воздействий, особому обращению в нашем действии и мышлении:

деньгами, языком, имуществом, семейными отношениями, правительством, университетами, вечеринками, адвокатами, президентами Соединенных Штатов, – где все частично, но не полностью, – конституируются согласно этим описаниям посредством того факта, что мы рассматриваем их как таковых.²⁸

Если нечто представляет собой социальный объект только в соответствии с данными, но не с другими описаниями, то подобное будет означать, что признание свободно-присваиваемых терминов Y говорит о том, что мы более не готовы отвечать на вопрос о том, как же Серл понимает "важный вопрос", а именно: "что представляет собой то, что подобные описания описывают"?²⁹ Для случая свободно-присваиваемого термина Y не существует объекта, характеризуемого соответствующим описанию конституированием.

Если же допускать существование свободно-присваиваемых терминов Y – если, например, допускать, что корпорация не наделена никакой физической реализацией, – в таком случае Серл допускает, что теория формулируется исключительно в терминах формулы рассматривается как, которая подразумевает всего лишь частичную онтологию социальной действительности. Подобная онтология аналогична онтологии произведений искусства, что пригодна для анализа, например, картин и скульптур (глыба бронзы рассматривается как статуя), но, однако, неприменима к симфониям или поэмам. Симфония (последнюю не следует путать с исполнением симфонии) это вовсе не символ всего лишь физического объекта; скорее – подобно таким предметам как долг или корпорация – она представляет собой особого рода абстрактную формацию (некую абстрактную формацию начинающуюся и, возможно, заканчивающуюся во времени).³⁰

Внимательное чтение Механики социальной действительности, однако же, дает все–таки возможность найти некие средства, что потребуются нам для конструирования требуемой более сложной онтологии. Рассмотрим, прежде всего, цитаты подобные следующей, в которой Серл обращается к идее отличающего область социального "первенства действий перед объектами". В случае социальных объектов, как он говорит,

грамматика именных групп скрывает от нас факт того, что, в таких случаях, процесс первенствует перед продуктом. Социальные объекты всегда … конституируются посредством социальных действий; и в подобном смысле объект представляет собой продолжающуюся возможность активности. Двадцатидолларовая банкнота, например, представляет собой определенную возможность некоторой оплаты. (Механика, стр. 36) Что мы думаем о таких социальных объектах как правительства, деньги и университеты, так это то, что фактически они играют роль мест привязки для форм деятельности. Я надеюсь, вряд ли нуждается в объяснении то, что единая операция агентских функций и коллективной интенциональности представляет собой форму продолжающейся активности и создания возможности дальнейшего продолжения активности. (Механика, стр. 57)

Конечно, мы можем выделить образцы активности связанные, скажем с правительством Соединенных Штатов. Но мы вряд ли сможем идентифицировать одно и другое. Правительства, кроме всего прочего, могут вводить в обращение облигации, они могут делать долги, повышать налоги, их могут презирать или смещать (возможности активности не могут ни совершать, ни претерпевать ни одной из подобных вещей). Теория, расценивающая все подобные положения как faзons de parler (способы высказаться, фигуры речи), в силу необходимость расплачиваться посредством терминов, относящимся к положениям, касающимся возможностей активности, потеряла бы те необходимые ей стандарты, которые могли бы быть восприняты Серловской реалистической онтологией социального существования. (Это немало потому, что если представитель социальной онтологии говорит вам, что в действительности никаких таких вещей как долги, цены, налоги, ссуды, правительства или корпорации не существует, то, следовательно, аргумент простой редукции (reductio) вновь входит в силу.)

Возможности активности представляют собой, скорее, необходимые сопровождения любых терминов Y, независимо от того, совпадают ли последние с лежащими ниже частями физической реальности. В вынесении вердикта по поводу подобного факта, как и в определении важности свидетельств и представительств, Серл сближает нас с остро необходимой в таком случае всесторонней онтологией.

Огл. Все выше, выше и выше.

Свободно-присваиваемые термины Y будут в каждом случае связаны с особым набором физических предположений. Когда корпорация не воспринимается как физический объект, то, тем не менее, если она существует, то благодаря ей должны существовать и множество физических вещей, должны происходить многочисленные физические действия и множество физических возможностей активности должны позволять их экземплифицировать. Следовательно, здесь должно иметь место нотариально удостоверенное свидетельство о регистрации акционерной корпорации (физический документ), которое обязано быть должным образом заполнено и зарегистрировано. Здесь должны присутствовать офисные работники (люди) и адрес (определенное физическое место), равно как и множество ассоциированных действий (например, таких как оплата регистрационной пошлины), само собой подобных вовлечению результатов наложения статусной функции на физические феномены низших уровней. Записи и представительства сами по себе являются объектами, что принадлежат таким областям институциональной действительности, которые оказываются предметом для представления посредством формулы X рассматривается как Y.

Стоит лишь возникнуть этому полному великолепию институциональных фактов, поднявшись над уровнем грубых фактов посредством перемещения, мышления и речевого выражения, то корпорацию можно уже признать состоявшейся. Но при этом корпорация никакой частью физической действительности не оказывается.

Все кто рекомендует подобное, понимают его как явную установку видоизмененной Серловской стратегии на развертывание огромной невидимой онтологии, лежащей в основе социальной реальности. Это должно, прежде всего, проявиться в описании свойств подобных социальных объектов (юристов, докторов, соборов, дорожных знаков; речей, коронаций, водительских прав, свадеб, футбольных турниров), которые действительно совпадают с физическими объектами либо событиями. Это создает, в действительности, тот твердый каркас, что скрепляет последовательные уровни институциональной реальности как этажи роста, чтобы посредством наложения каждого нового комплекса статусных функций достигать новых высот. И здесь же мы должны объяснить то, как же подобные социальные объекты формируют сети – сети институциональных фактов – в пределах которых, однако, обнаруживают себя те существующее внутри ячеек сети дополнительные социальные объекты, что мы здесь называем свободно-присваиваемыми терминами Y, поддерживаемые в своем существовании посредством записей и представительств и посредством же ассоциированных возможностей активности. Последние, таким образом, закрепляются посредством их физических предпосылок, но им не свойственна такая форма существования, в которой они прямо совпадают с чем–либо из физической действительности. Подобные свободно-присваиваемые термины Y могут сами по себе вырастать до новых, наращенных стоек в составе подобного громадного институционального здания, способом посредством которого, например, рынок средств хеджирования рисков обеспечивает рост производных инструментов с последовательно повышающимся уровнем удаленности от той физической действительности, которая лежит в его основании.

Рассматриваемая проблема, следовательно, никоим образом не противоречит Серловскому натурализму; тогда последний допускает интерпретировать его не как понимание того эффекта, что все части институциональной реальности представляют собой части физической реальности, но скорее как идею того, что все факты, что принадлежат институциональной реальности, должны основываться (в некотором смысле) на фактах, что принадлежат физической реальности – следовательно, что ничего не может стать истинным в институциональной реальности не обращаясь к некоторым основным свойствам физической реальности, включая физическую реальность человеческого мозга. Натурализм позволяет сохранить его потому, что статусные функции и этические влияния, посредством которых наш социальный мир распространяется в любой зависимости каждого случая на довольно специфические отношения участвующих в подобных институциях, действительны таким образом, что мы при любой оценке подобного феномена вынуждены будем вновь возвращаться к оценке рассматривается как феномен.

Огл. Примат действительности.

Серл в его онтологии общества пробует найти ответ на следующий вопрос: "Как объективные факты могут быть только фактами, поскольку мы о них думаем что они – факты? Как они могут быть фактами в том случае, если мышление становится тем, что и делает их таковыми?" Серл показывает, что для существования подобных фактов важно то, что люди вступают в определенные отношения, и он же показывает, что подобные отношения в их важной части именно учреждаются данными фактами. Не может, например, подлежать сомнению то, что без членов социального клуба и сам подобный клуб не существовал бы.

В своей недавней книге, однако, озаглавленной Рациональность в действии³¹, Серл по новому интерпретирует свои представления, что предполагает, хотя бы, терминологическую ревизию его теории. В случае институциональных фактов, как указывает Серл,

нормальные отношения между интенциональностью и онтологией поставлены с ног на голову. Порядок нормального случая таков, что то, что имеет место, случается до того, как мы представим себе, что оно имеет место. Так наше понимание того, что объект тяжелый, возникает потому, что он в отношении некоторого объекта может видеться нам именно как тяжелый. Но в случае институциональной действительности онтология оказывается в положении производного из интенциональности. Для того чтобы нечто выполняло функцию денег необходимо, чтобы люди понимали подобную вещь в качестве денег. Так, если достаточное число людей думает, что это деньги, и связывают с этим другие соответствующие отношения и действия соответственно, то, следовательно, подобная вещь и будет выполнять функцию денег. Если все мы думаем, что определенный род вещей представляет собой деньги, и все мы совместно их используем, относимся к ним, рассматриваем их как деньги, то, следовательно, они и есть деньги. (Рациональность в действии, стр. 206 и ниже, курсив добавлен)

Для Серла, следовательно, институциональная действительность определяется фактом того, что нечто представляется наделенным случаем, определяющем то, что представляет собой случай. Но с подобным тезисом нельзя в принципе соглашаться тогда, когда он показывает то, что рассматриваемые примеры институциональных фактов принадлежат прошлому. И сам же Серл так и помещает их в совершенной иной контекст:

"Нью–Йорк Янкес выиграли всемирную серию 1998 года. Процесс их борьбы за это место, рассматриваемое как их выигрыш, должен рассматриваться только в определенном контексте. Но поскольку, все же, они добились победы в этот раз, они становятся победителями всемирной серии 1998 года для любого времени и во всех контекстах". ("Ответ Смиту")

Если завтра или в любой следующий день все мы начнем думать, что Буффало Биллс выиграло всемирную серию 1998 года, будет ли это означать, что подобный случай имел место? Конечно же, нет. Для однажды установленных исторических фактов, уподобляемых другим фактам – тем фактам, что можно найти в энциклопедиях, это означает, что они довольствуются тем же самым приоритетом перед простой уверенностью, каким довольствуются и факты естествознания.

О чем нам говорит данный пример, так это лишь о том, что, по крайней мере, для некоторых институциональных фактов могут иметь место превращения, начальными условиями которых являются в прикладном смысле Серловские институциональные факты, и таким образом, по определению, продукты наложения статусных функций, что превращаются в факты другой категории, которые не будут представлять собой институциональных фактов даже несмотря на то, что они принадлежат области институциональной действительности. Любой факт, выраженный в форме "F представляет собой институциональный факт" может приобретать квалификацию принадлежности к этой последней категории.

Если это признать, то станет очевидно, что существует много всякого рода фактов, принадлежащих области институциональной действительности, но не являющихся предметом Серловского распределения "кажущееся в качестве первостепенного". Проверка показывает, что подобные факты могут быть получены даже и одновременно со связанным с ними наложением функции, например, там, где имеет место конфликт контекстов, в пределах которых в процессе наложения статусных функций возникают институциональные факты или какие–либо иные дефекты.³²

Рассмотрим зону внутри территории X, скажем в Кашмире, месте, которое Индия рассматривает как свою территорию, а Пакистан – как свою. X рассматривается как индийская территория в дружественном Индии контексте, и как пакистанская территория в контексте, дружественном Пакистану. Каково должно быть правильное онтологическое представление предмета этой территории и тех институциональных фактов, в которых она участвует? Один эксперт может исследовать все основные правовые, географические, исторические и психологические факты, относящиеся к данной проблеме, заняв нейтральную, научно обоснованную позицию, и заключив, что ни одна из сторон не имеет законных прав на рассматриваемую территорию. Такая экспертная оценка способна быть достаточно (как мы предполагаем с позиции аргументации) правильна, но она все же остается представлением, не выражающим точку зрения участвующих в Кашмирском конфликте сторон. Касающиеся этой проблемы факты, располагающиеся на уровне институций, в данном случае будут представлять собой полные аналоги грубых фактов: только внешнее контекстно независимое описание может признавать их справедливость. Но они, следовательно, представляют собой касающиеся институций факты, для которых первостепенное представлено кажущимся. Само собой разумеется, что огромное число подобного рода институциональных фактов мы находим в области экономики. Там, точно также, умозрительные решения или не (или не для всех) адекватны.

Огл. Заключение: свобода и "Я".

Рациональность в действии, однако, представляет собой в другом отношении достойное продолжение смелого проекта всеобщей теории, инициированного ранними работами Серла. В частности, она расширяет его теорию институциональной действительности привлечением внимания к способу, посредством которого механизм констуитивных правил позволяет человечеству создать то, что он называет "вожделенно–независимые причины действия". Мы уже видели, что существует возможность использовать усилия коллективного признания наложения функции на некий объект, когда этот объект будет выполнять такую функцию отнюдь не в силу своих собственных физических характеристик. Подобное имеет место тогда, когда мы даем обещание: мы связываем себя выполнением в будущем определенных действий при помощи коллективного признания наложении соответствующей функции на наше высказывание и, следовательно, статусной функции обязательства на нас самих.

Подобным образом мы принимаем обязательства, которые формируют причины будущих действий, которые не зависят от нашего будущего и, возможно, и от существующих у нас желаний. Любое употребление языка, согласно Серлу, включает в себя и формирование подобного рода обязательств, обязательств, что создают вожделенно–независимые причины действия. Такие принудительные стороны рациональности как совместимость и слаженность являются в таком случае уже сформировавшимися в языке. Чтобы вы смогли бы высказать утверждение, вы должны быть уверены в его истинности и в том, что вы можете представить соответствующее доказательство.

Но и с другой стороны, Рациональность в действии содержит и довольно категорические изменения ранних взглядов Серла. Подобно столь многим скептическим философам, Серл, ранее испытывавший влияние Юмовского скептицизма в том, что касалось понятия "Я", пользовавшийся Юмовским "когда я обращаю внимание внутрь себя, я нахожу отдельные мысли и чувства, но никогда вдобавок к ним не ощущаю "Я", сокрушавшее наше здравосмысленное понимание своим существованием. Но только "Я" становится мотивом того, как теперь это понимает Серл, что нечто оказывается причиной поступка, и только "Я" способно служить центром ответственности. Для рационального действия допустимо то, что

один и тот же объект может быть способен к действию, вынужденному познавательными причинами, так же хорошо, как и к решениям и действиям на основе таких причин. Чтобы мы могли возлагать ответственность должен существовать объект, способный допускать, осуществлять и принимать ответственность (Там же, стр. 89)

"Я" таким образом, что следует из сказанного, представляет собой средоточие свободы, и, как Серл понимает предмет "Я", исполнения рациональности и его действия в соответствии с предположением свободы, представляющей собой некое соразвитие.³³

Это не совсем полный уход от Юма, но в нем видна особая неоднозначность Серловского понимания "Я" и свободы в его новой работе. С одной стороны, он пишет о них при помощи понятий, зримо напоминающих представления его раннего периода, идеи обязательств и иных этических принуждений, как если бы они представляли собой абстрактные объекты, отражения логики нашего языка. В особенности подобное отношение дают почувствовать следующие его утверждения: "Это формальная необходимость рационального действия, которой должен располагать тот, кто совершает действие", (Там же, стр. 93) или его многочисленные упоминания нашего действия как "следующего из предположений свободы". С другой стороны, Серл с удовлетворением подтверждает сознательную природу "Я", что оно представляет собой объект, способный принимать решения, проявлять инициативу, и выполнять действия (Там же, стр. 95) и, кроме того, он доволен тем, что "мы получаем опыт свободы … всякий раз тогда, когда мы что–то решаем или действуем" (там же, курсив добавлен). Отмечаемое здесь противоречие, по крайней мере, подобно уже наблюдаемому между реализмом Серла – что означает здесь признание факта, что "Я" и свобода действительно существуют, – и его натурализмом, подразумевающим концепцию феноменов, покоящихся на некоторых определенных частях или моментах физической действительности. Но теперь нам вновь может помочь наше прежнее решение этого же противоречия. Для этого предлагается концепция "Я" – и умственной действительности вообще – как существование, подобное правительствам и экономикам, которое находится где–то между подобным конкретным термином Y, что полностью совпадает с некоторыми играющими определяющую роль составляющими частями и моментами базовой физической реальности, и теми абстрактными терминами Y, которые, на противоположном полюсе, не совпадают с играющими определяющую роль составляющими частями и моментами базовой физической реальности вообще.

Это не свидетельствует, чтобы тут не говорить, о том, что и "Я" и свобода существуют. Это способно, однако, освобождать нас от обязательств найти некоторую определяющую часть физической действительности (мозг? тело? некоторая часть центральной нервной системы?) которой это "Я" должно соответствовать, и, следовательно, открывать нам широкие перспективы альтернативных концепций отношений между "Я" и тем, что его физически обосновывает.

В Рациональности в действии и в его ранних работах Серл пытался описать в натуралистических понятиях тот способ, посредством которого на самом деле действуют человеческое существование и отдельные социумы. Серл был гораздо ближе к разрешению этой проблемы, нежели какой–либо иной философ. Действительно мы здесь можем сказать то, что его работы смогли открыть нам новый метод собственно философствования. Он показал нам как следует переходить к философскому пониманию культуры, общества, закона, государства, свободы и ответственности, причин и урегулирований, в рамках, в которых натуралистическое понимание серьезно, и в то же время реалистично судит о социальных, культурных и институциональных уровнях действительности, которыми столь всеобъемлюще наполнена наша жизнь. Внесенному им вкладу естественно будет отводиться важная роль в развитии морали, права и политической философии в будущем.

перевод - А.Шухов, 08.2003 г.

Литература.

Anscombe, G. E. M. 1958 "On Brute Facts", Analysis, 18: 3, 22-25.
Austin, J. L. 1946 "Other Minds", Proceedings of the Aristotelian Society (1946), reprinted in Austin 1961, 44-84.
Austin, J. L. 1956-57 "A Plea for Excuses. The Presidential Address", Proceedings of the Aristotelian Society, 57:1-30, reprinted in Austin 1961, 123-152.
Austin, J. L. 1961 Philosophical Papers. Oxford: Clarendon Press.
Austin, J. L. 1962 How to do Things with Words. Oxford: Oxford University Press.
De Soto, H. 2000 The Mystery of Capital: Why Capitalism Triumphs in the West and Fails Everywhere Else, New York : Basic Books.
Faigenbaum, Gustavo 2001 Conversations with John Searle, Montevideo: Libros En Red.
Grice, H. P. 1957 "Meaning", The Philosophical Review, 64, 377-388.
Husserl, Edmund 1900/01 Logische Untersuchungen, Halle: Niemeyer, English translation by J. N. Findlay, Logical Investigations, London:
Routledge and Kegan Paul, 1970.
Kasher, Asa and Sadka, Ronen 2001 "Constitutive Rule Systems and Cultural Epidemiology", The Monist, 84: 3, 437-448.
Meijers, Anthonie 1994 Speech Acts, Communication and Collective Intentionality. Beyond Searle's Individualism, Leiden: Rijksuniversiteit.
Meijers, Anthonie 2002 "Can Collective Intentionality be Individualized?", The American Journal for Economics and Sociology.
Mulligan, K. 1987 "Promisings and Other Social Acts: Their Constituents and Structure", in: Mulligan (ed.), Speech Act and Sachverhalt. Reinach and the Foundations of Realist Phenomenology. The Hague: Nijhoff, 29-90.
Nerlich, Brigitte and Clarke David D. 1996 Language, Action and Context. The Early History of Pragmatics in Europe and America, 1780-1930, Amsterdam: Philadelphia: John Benjamins.
Quine, W. V. O. 1960 Word and Object. Cambridge, MA: MIT Press.
Reid, T. 1895 The Works of Thomas Reid, edited by Sir William
Hamilton, Edinburgh: James Thin; London: Longmans, Green.
Reinach, Adolf 1913 "Die apriorischen Grundlagen des bьrgerlichen Rechts", Jahrbuch fьr Philosophie und phдnomenologische Forschung, I/2, 685-847, repr. in Reinach, Sдmtliche Werke. Kritische Ausgabe mit Kommentar, Munich and Vienna: Philosophia, 1988. English translation as "The Apriori Foundations of the Civil Law", by J. F. Crosby, in Aletheia, 3 (1983), 1-142.
Schuhmann, Karl and Smith, Barry 1990 "Elements of Speech Act Theory in the Work of Thomas Reid", History of Philosophy Quarterly, 7, 47-66.
Searle, John R. 1965 "What is a Speech Act?", in Max Black (ed.), Philosophy in America, Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1965; London: Allen and Unwin, 1965.
Searle, John R. 1969 Speech Acts. An Essay in the Philosophy of Language. Cambridge: Cambridge University Press.
Searle, John R. 1975 "A Taxonomy of Illocutionary Acts", in K.
Gunderson (ed.), Language, Mind and Knowledge. Minnesota 40 Studies in the Philosophy of Science, VII, 344-369, repr. in Searle, Experience and Meaning. Studies in the Theory of Speech Acts, Cambridge: Cambridge University Press, 1975, 1-29.
Searle, John R. 1983 Intentionality: An Essay in the Philosophy of Mind. New York, Cambridge University Press.
Searle, John R. 1987 "Indeterminacy, Empiricism, and the First Person", The Journal of Philosophy, 84: 3, 123-146.
Searle, J. 1990 "Collective Intentions and Actions", in P. Cohen, J. Morgan, and M. Pollack (eds.), Intentions in Communication. Cambrige, MA: The MIT Press, 401-415.
Searle, John R. 1992 The Rediscovery of the Mind, Cambridge, MA: MIT Press.
Searle, John R. 1995 The Construction of Social Reality, New York Free Press.
Searle, John R. 1999 Mind, Language and Society. Philosophy in the Real World, New York: Basic Books.
Searle, John R. 2001 Rationality in Action, Cambridge, MA and London: The MIT Press.
Searle, John R. 2002 "Reply to Barry Smith", American Journal of Economics and Sociology, forthcoming.
Smith, Barry 1990 "Towards a History of Speech Act Theory", in A. Burkhardt (ed.), Speech Acts, Meanings and Intentions. Critical
Approaches to the Philosophy of John R. Searle, Berlin/New York: de Gruyter, 29-61.
Smith, Barry 2001 "The Chinese Rune Argument" (with response by Searle), Philosophical Explorations, 2001, 4: 2, 70-77.
Smith, Barry 2002 "The Construction of Social Reality", American Journal of Economics and Sociology.
Smith, Barry and Zaibert, Leo "The Metaphysics of Real Estate", Topoi, 20: 2, September 2001, 161-172.
Zaibert, Leo 2001 "On Gaps and Rationality" (with response by Searle), Philosophical Explorations, 4: 2, 78-86.

 

¹ Серл родился в Денвере в 1932 году. Проведя семь лет в Оксфорде, он начал свою активную деятельность осенью 1952 года со стипендией Родса, включающей в себя обязанности лектора по философии в Крайст Черч. Почти всю свою последующую жизнь он провел как профессор философии университета в Беркли. Оксфордская диссертация Серла по теории описаний и присущих имен уже содержала начальные положения предмета речевых актов, но настоящее значение данная теория получила лишь тогда, когда он покинул Оксфорд, сформулировав ее положения в статье "Что такое речевой акт?" (в Philosophy in America, Max Black, редактор. (Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1965), 221-239) и собственно в книге "Речевые акты" (Cambridge: Cambridge University Press, 1969), завершенной им в 1964 году.
² См. стр. III работы Серла The Construction of Social Reality (New York: Free Press, 1995).
³ Gustavo Faigenbaum, Conversations with John Searle (Montevideo: Libros En Red, 2001), p. 29.
⁴ W. V. O. Quine, Word and Object (Cambridge, MA: MIT Press, 1960).
⁵ "Неопределенность, эмпиризм и первая фигура", The Journal of Philosophy, 84: 3 (1987), pp. 123-146, pp. 125, курсив добавлен).
⁶ De Interpretatione (17 a 1-5).
⁷ Thomas Reid, The Works of Thomas Reid, edited by Sir William Hamilton
⁸ См. более подробно Karl Schuhmann and Barry Smith, "Elements of Speech Act Theory in the Work of Thomas Reid", History of Philosophy Quarterly, 7 (1990), pp. 47-66
⁹ Logische Untersuchungen (Halle: Niemeyer, 1900/01), English translation by J. N. Findlay, Logical Investigations (London: Routledge and Kegan Paul, 1970).
¹⁰ См. Kevin Mulligan, "Promisings and Other Social Acts: Their Constituents and Structure", in: Mulligan (ed.), Speech Act and Sachverhalt. Reinach and the Foundations of Realist Phenomenology (The Hague: Nijhoff, 1987), pp. 29-90; Brigitte Nerlich and David D. Clarke, Language, Action and Context. The Early History of Pragmatics in Europe and America, 1780-1930 (Amsterdam: Philadelphia: John Benjamins, 1996) and Barry Smith, "Towards a History of Speech Act Theory", in A. Burkhardt (ed.), Speech Acts, Meanings and Intentions. Critical Approaches to the Philosophy of John R. Searle (Berlin/New York: de Gruyter, 1990), pp. 29-61.
¹¹ Опубликовано в Aristotelian Society Supp. Vol. 20 (1946), воспроизведено в Austin's Philosophical Papers (Oxford: Clarendon Press, 1961), pp. 44-84, титульное заглавие: Philosophical Papers.
¹² Oxford: Oxford University Press, 1962.
¹³ "A Plea for Excuses. The Presidential Address", Proceedings of the Aristotelian Society, 57 (1956-57), pp. 1-30, reprinted in Philosophical Papers, 123-152.
¹⁴ In Mind, Language and Society (New York: Basic Books, 1999), Серл писал: "Констуитивные правила также обладают соответствующей логической формой … Они всегда представляют собой логическую форму такое-и-такое, рассматриваемую как наделенную статусом так-и-так". (стр. 123 и ниже).
¹⁵ H. P. Grice, "Meaning", The Philosophical Review, 64 (1957), pp. 377-388.
¹⁶ G. E. M. Anscombe, "On Brute Facts", Analysis, 18: 3 (1958), p. 24.
¹⁷ Впервые издано в K. Gunderson (ed.), Language, Mind and Knowledge. Minnesota Studies in the Philosophy of Science, VII (1975), стр. 344-369, и переиздано в Searle, Experience and Meaning. Studies in the Theory of Speech Acts (Cambridge: Cambridge University Press, 1975), стр. 1-29.
¹⁸ Adolf Reinach, "Die apriorischen Grundlagen des bьrgerlichen Rechts", Jahrbuch fьr Philosophie und phдnomenologische Forschung, I/2 (1913), as reprinted in Reinach, Sдmtliche Werke. Kritische Ausgabe mit Kommentar (Munich and Vienna: Philosophia, 1988), p. 204. Англ. перевод "The Apriori Foundations of the Civil Law", by J. F. Crosby, in Aletheia, 3 (1983), pp. 1-142. Сравните, кроме того, с обсуждением этого же вопроса в Anthonie Meijers, Speech Acts, Communication and Collective Intentionality. Beyond Searle's Individualism (Leiden: Rijksuniversiteit, 1994).
¹⁹ Intentionality: An Essay in the Philosophy of Mind (New York, Cambridge University Press, 1983).
²⁰ Cambridge, MA: MIT Press, 1992.
²¹ В P. Cohen, J. Morgan, and M. Pollack (eds.), Intentions in Communication (Cambrige, MA: The MIT Press, 1990), стр. 401-415.
²² Asa Kasher and Ronen Sadka, "Constitutive Rule Systems and Cultural Epidemiology", The Monist, 84: 3 (2001), pp. 437-448.
²³ Faigenbaum, op. cit., стр. 273, курсив добавлен.
²⁴ "Reply to Barry Smith", American Journal of Economics and Sociology, forthcoming (2002). Далее: "Ответ Смиту".
²⁵ The Mystery of Capital: Why Capitalism Triumphs in the West and Fails Everywhere Else (New York : Basic Books, 2000).
²⁶ См. Barry Smith and Leo Zaibert, "The Metaphysics of Real Estate", Topoi, 20: 2 (2001), сс. 161-172.
²⁷ В дальнейшем проблема сталкивается с тем, что концепция институциональных фактов определяется Серлом следующим образом: это факты, которые существуют только в пределах человеческих институций. Но последние уже сами по себе определяются как системы констуитивных правил, которые сами по себе определяются в терминах формулы рассматривается как (Механика, стр. 27, 43). Следовательно, если бы было возможно вновь определить тезис Механики без использования данной формулы, то этот тезис будет говорить о том, "как создаются и существуют институциональные факты", то нам никаким образом не будет понятно, что же в точности говорить подобный тезис.
²⁸ Mind, Language and Society. Philosophy in the Real World (New York: Basic Books, 1999), стр. 113.
²⁹ "Reply to Barry Smith", op. cit.
³⁰ Теория подобных исторически укорененных абстрактных формаций изначально была сформулирована Рейнахом в работе "Априорные основания гражданских законов" и применена к онтологии литературы и других форм искусства учеником Рейнаха Романом Ингарденом главным образом в его Литературное произведение искусства. Исследование границ онтологии, логики и теории языка, Evanston: Northwestern University Press, 1974. Кроме того, см. дискуссию на тему абстрактных артефактов в Ами Томассон Фантазия и метафизика, (Cambridge: Cambridge University Press, 1999).
³¹ Rationality in Action (Cambridge, MA and London: The MIT Press, 2001).
³² См. Barry Smith, "The Chinese Rune Argument", Philosophical Explorations, 4: 2 (2001), стр. 70-77 (с комментариями Серла).
³³ Данный тезис критиковался Лео Зайбертом в "On Gaps and Rationality" (with response by Searle), Philosophical Explorations, 4: 2 (2001), стр. 78-86.