Способен ли был Фреге в действительности понимать то, что он смог сказать? В его работе "Мысль" мы читаем:¹

Буквальная формализация принципов, высказываемых Фреге в частях [A] и [C] приводимого текста, дает нам условия следующих норм: если кто-либо посредством предложения П выражает мысль (Gedanke), то выражающим мысль значением часто оказывается не само собой предложение П, но П совместно с обстоятельствами его произнесения. В таком случае полное мысле-выражение представляет собой комбинацию, состоящую из лингвистического объекта и среза нелингвистической действительности.² Подобное положение проявляется во всех тех случаях, когда предложение строится как индексное, содержа показатели наподобие "Я", "сегодня", "здесь" или сопоставимые с указателями изменения усилий ("слабее").

Данную довольно необычную композицию принципа мысле-выражений предвосхищала другая рукопись Фреге, написанная за два десятилетия до данной:³

В данных записках я намереваюсь показать то, что замечания Фреге по проблеме композиции индексных мысле-выражений, если рассматривать их несколько более строго, чем это привыкли делать, скорее всего, предлагают необычную концепцию построения некоторых имен собственных. Я намереваюсь указать некоторые определяемые подобной точки зрения следствия и постараюсь уменьшить их кажущуюся на первый взгляд необычность, сравнивая то, что я называю "гибридными" собственными именами с именами-цитатами (quotation-names). В дополнение к этому я выражу некоторые оценки в отношении подобных (и подобным же образом забытых) идей Витгенштейна и Шлика.

В качестве преамбулы моего рассуждения позвольте мне напомнить некоторые особенности Фрегевского понимания смысла (Sinn), обнаруженные в выше цитируемых выражениях [B] и [D]. Положим, мы слышим голос с магнитной ленты, произносящий нечто, похожее на следующее:

и мы не знаем, чей здесь записан голос и когда произведена запись. При таких обстоятельствах мы, с одной стороны, понимаем услышанное, и, с другой, нам это трудно понять.⁴

Мы понимаем данные выражения постольку, поскольку мы в известной степени лексически и грамматически образованы: мы знаем, что обозначают подобные предложения в качестве типичных предложений русского языка. Мы позволим себе определить подобный вид типической возможности понимания как постижение лингвистического значения П. Подобное представление значения участвует во множестве (вульгарных) семантических категорий. Если мы способны определить (П1) и выражение "Ich habe Blutgruppe A" в качестве синонимов, то тем самым мы определяем названные предложения носителями идентичных лингвистических значений. Если же мы фиксируем двусмысленность предложений наподобие "This is a bank" (в английском "bank" имеет значения "банк" и "отмель"; известнейший русский пример - "это коса" - пер.), то мы их описываем более чем одним лингвистическим значением. Лингвистическую бессмысленность выражения, принадлежащего языку L, можно определить посредством экспертизы людей, компетентных в речевой практике L или в том случае, если оно содержит, как минимум, одно псевдослово, с которым ни один говорящий на L не сможет соотнести правильной (показательной либо вербальной) объясняющей функции.

У нас отсутствует какое-либо иное понимание речевых фрагментов (П1), (П2) и (П3): мы не осознаем их в качестве указываемой Фреге формы выражаемой мысли. Знание выражаемого значения лингвистического предложения и знание выраженной мысли способны всего лишь совпасть в том случае, если предложение исключает такую любую свою составляющую, которая способно менять его предметное соотнесение в нашем мире притом, что его лингвистическое значение никак не меняется. Индексные особенные мерки⁵ (singular terms) как раз и представляют собой подобного рода элементы состава предложения.

Явно лингвистическое значение предложения (П2) не наделено способностью обязательного изменения при смене суток. Соответственно понятно, что предложения (П2) и

не обладают одинаковым лингвистическим значением: их невозможно представлять синонимами. Фреге, однако, требовал в [B]: смысл изменяется, если (П2) произносится в последующие дни. И, кроме того, Фреге требовал иного: смысл не меняется тогда, когда мы изначально высказываем (П2), и на следующий день (П2*). Или обратимся к примеру пространственных индикаторов. Лингвистическое значение предложения (П3) никак не меняется, если его произносит тот, кто находится в дороге, и предложения (П3) и

не обладают тем же самым лингвистическим значением. И все же Фреге утверждает в [B]: смысл изменяется, если (П3) произносится в удаленных друг от друга географических пунктах, и оказывается одинаков, если (П3) произносится здесь и (П3*) там. Очевидно, что соответствующее Фрегевской теории понятие смысла невозможно приравнять к присущим нам интуитивным представлениям о лингвистическом значении. Фрегеанский смысл, выраженный посредством декларативных предложений, фиксировался в форме мысли, и когда Фреге рассуждал о смысле как о части мысле-выражения, для него всегда подобное означало соучастие подобного элемента в самом действии выражения мысли. Теория Фреге не вводит никакого особого обозначения для того, что мы называем лингвистическим значением.⁶

В соответствии с Фрегевским композиционным представлением мышления смысл имени собственного "2" и смысл концептуально-выразительного (Begriffswort) "() представляет собой простое число" объединяются для построения мысли о том, что 2 представляет собой простое число. Предложение "2 представляет собой простое число" оказывается полным выражением подобной мысли. Однако несколько лет назад Перри напомнил о том, что мы встретим в подобных выражениях несуразность в том случае, если попытаемся применить подобное композиционное представление к индексным мысле-выражениям (1977, сс. 479 и далее). Обратимся к примеру (П1). Зная лингвистическое значение слова "Я" мы знаем, что оно (стандартно) предметно соотносится с соответствующим ему оратором или писателем. Первым словом соответствующего высказывания и Поля и Мэри, произносящих предложение (П1), является это же самое лингвистическое значение. Тем не менее, если здесь сохраняется справедливость условия [D], то выраженные Полем и Мэри мысли оказываются отличающимися. Таким образом, понимание слова "Я" ("I") как элемента английского языка не требует для формирования выражаемой только Полем мысли, когда он произносит (П1), осознания Фрегевского смысла, комбинирующегося со смыслом концептуально-выразительного "() обладает группой крови А". Поскольку Поль может произносить предложение, не использующее квантификатор, то полный смысл может быть сведен только к смыслу имени собственного, что в части широкой трактовки Фрегевских принципов скорее можно представить вариантом широкого употребления подобного обозначения. Имя собственное в произносимом Полем (П1), следовательно, "Я" не индицирует, но …

Но что? Перри несколько нерешительно приписывает Фреге ответ о том, что полный смысл обеспечивается некоторым обозначающим Поля индикативно свободным определяющим описанием, которое он, в момент произнесения (П1) и использует для произнесения высказывания.⁷ Затем Перри подвергает этот ответ уничижительной критике. Но работы Фреге не предоставляют оснований говорить о том, что он в действительности придерживался подобной точки зрения; напротив, его потрясающие замечания по части некоммуникабельности мыслей, выраженных находящимися в одиночестве пользователями понятия "Я", не допускают последовательного сочетания с представлением о "маскирующемся описании".⁸

Фрагменты [A], [C] и [E] предлагают довольно разные версии ответов. Попробуем обратиться к обстоятельствам произнесения предложений, подобных (П1), (П2) и (П3), состоящих из всех и именно таких нелингвистических объектов, которые требуют идентификации лишь в случае, если возможна оценка высказывания в понятиях истинности либо ложности. Тогда Фрегеанский ответ на упомянутый выше вопрос был бы именно таким: В произнесении (П1) имя собственное состоит не только из лексемы индикатора "Я", но и из самого произносящего. Это и есть смысл подобного имени собственного, комбинирующийся со смыслом предиката в (П1) ради порождения мысли, высказываемой Полем.

Условимся определить гибридным такое имя собственное, если и только если его состав определяется более чем рамками вербального выражения. Здесь говорящему соответствует (bedeutei) не просто индикатор "Я", но то гибридное имя собственное, в которое входит и местонахождение подобного индикатора. Сам по себе индикатор ни с каким объектом (Gegenstand) безотносительно не соотносится, и, следовательно, тем более, не может соотноситься то, один раз, с этим, то, другой раз, с другим объектом. Таким образом, даже с позиций индексируемости семантический предикат "x соотносится с y" способен сохраняться как двухпозиционный предикат: мы не должны понимать его как фрагмент более обширного предиката с незаполненными местами, сохраненными для констуитивов случая произнесения ("в устах говорящего s в момент времени t"). Гибридное имя собственное, использованное Мэри в произнесении (П1), наделено отдельным соответствием (Bedeutung), и, обладая для каждого смысла, самое большее, только одним соответствием⁹, оно не получает тот же самый смысл, если произносится Полем. Следует обратить внимание на то, что содержащее лексему "Я" гибридное имя собственное всегда обращается к части своего содержания, а именно к своей нелингвистической составляющей. Мы еще в последнем разделе наших записок вернемся к этой замечательной особенности гибридных имен собственных.

Имя собственное, используемое в произнесении (П2), также оказывается гибридным. Оно содержит лексему индикатора "сегодня" и времени его произнесения. Оно соотносится с тем днем, ко времени которого и принадлежит произнесение этого слова. Также оказывающее гибридным имя собственное, используемое в произнесении (П3), содержа лексему индексного описания "погода здесь" и место ее произнесения.¹⁰

Во всех данных случаях реализуется мысле-выражение, но не выражается мысль, предметами которой оказываются человек, время или место: Фреге никогда не мечтал унифицировать мысль и Расселовское сингулярное предложение.

Факт того, что отдельные люди, время или место сами по себе не наделены ни Фрегеанским смыслом, ни лингвистическим значением, не препятствует той точке зрения, что они способны (в некоторых случаях) оказаться частями значимых выражений. В конце концов, и собственное имя "Фосфор" также наделено несколькими частями, не приобретающими никакого рода собственной значимости.

Предположим предложение, содержащее всего лишь один дважды произносимый индикатор. Следовательно, здесь одно произнесение способно дважды использовать одно и то же гибридное имя собственное если и только если оно способно содержать один и тот же нелингвистический объект и лексему того же самого индексного выражения.¹¹ Таким образом, только произнесения "Я" одним и тем же человеком, и только одновременные произнесения в "настоящий момент времени" могут явиться местонахождением одного и того же гибридного имени собственного, и подобный тип наименования соответствует старинному принципу unum nomen, unum nominatum, который, как известно, грешит даже против "Аристотеля".

Но готов ли был сам Фреге принять идею гибридных имен собственных как естественное следствие незавершенности индексных мысле-выражений? Действительно, это было так. В одной из своих посмертно опубликованных записей он обращает внимание на демонстративное описание "этого человека":¹²

Рассматриваемое имя собственное оказывается гибридным: оно содержит более чем просто вербальное выражение. И чем же именно здесь может быть остающаяся часть? И вновь Фреге, несколько неопределенно, говорит о "сопровождающих обстоятельствах", и фрагмент [C] свидетельствует, что он, возможно, думал об указывающих жестах и бросаемых взглядах.¹³ Но они значимы только для того, кто интерпретирует произносимое, даже если он в подобных ключах и не нуждается: попробуем вообразить неподвижно стоящего человека, произносящего с закрытыми глазами "Это ужасный шум (невыносимый запах)". Я предлагаю воссоединить демонстративный случай с уже показанными "Я" произнесениями, и использовать объект, демонстрирующий свою способность предстать существенной нелингвистической частью гибридного имени собственного, содержащего демонстрируемое. Таким образом, нечто, понятое в качестве гибридного имени собственного, содержащего "это", также соответствует принципу unum nomen, unum nominatum. Перед анализом дальнейших последствий данного положения мы рассмотрим представления двух ясно понимавших его философов.

Мур рассказал о лекциях Витгенштейна, прочитанных им в ранних тридцатых:¹⁴

Десмонд Ли, после дискуссии с Витгенштейном в 1930-31 гг., оставил следующие заметки:

Пользуясь подобной терминологией, мы можем сказать, что неполные мысле-выражения, подобные (П1) и (П3) представляют собой знаки. Эти знаки оказываются составляющими символов (полных мысле-выражений), другими компонентами которых оказываются (уместные констуитивы) обстоятельств произнесения знаков. Доказательством близости точек зрения Фреге и Витгенштейна на рассматриваемую проблему в данном отношении не ограничены лишь некими косвенными источниками, подобными цитируемым выше. В Философских заметках, написанных Витгенштейном в 1929-30 гг., говорится:¹⁵

И в Коричневой книге, продиктованной Витгенштейном в 1934-35, высказывается следующее соображение:¹⁶

То, что Витгенштейн во всех цитируемых фрагментах называл символом, является гибридным именем собственным в том смысле, в котором его и представляют настоящие записки, и которое, в описательном смысле, соответствует характерной форме применения Фреге понятия "Eigenname".¹⁷ И то, что Витгенштейн в первом и последнем из приведенных фрагментов по-разному называет "значимость", "смысл" и "значение", говорит о близости его представлений с представлениями Фреге о смысле свойства утери идентичности с лингвистическим значением, что очевидно для "Я утомился" и "Это коротко", являющихся безупречными с лингвистической точки зрения формами предложений.

Идея символа, содержащего невербальный элемент, возникает еще в Философских исследованиях, а именно в замечаниях Витгенштейна по поводу наглядных определений. Этой темы мы коснемся в последней части настоящих записок, при обсуждении примеров. (Так случайно оказалось, что использование Витгенштейном слова "образец" в самом конце последней цитаты служит, скорее всего, очевидной ошибкой. Контекст показывает, что здесь он не пытается использовать "Это коротко" с целью наглядного определения "короткого". Скорее то, как он использует подобные предложения с целью сформулировать установку, нежели правило, в сильной степени превращает смысл в то, что вызывается объектом, на который указывается как на образец.)

Кроме того, и Мориц Шлик высказал идею символов (гибридных имен собственных) в своей Лондонской лекции 1932 года по теме "Форма и Содержание"; возможно в этом, как и во многих других отношениях, его вдохновляли его бесчисленные дискуссии с Витгенштейном в Вене:

Если, как в случае демонстративностей, Фрегеанская точка зрения на неполные мысле-выражения разъясняется традицией Венской школы, то, следовательно, Фреге не может обращаться с произнесенной Макбетом в полночь фразой

подобно тому, как он обращался с пустыми (вырожденными) именами собственными, подобными "простое число между 20 и 22" или "изобретатель Вечного двигателя". Принимая во внимание то, что в последних случаях дело касается всего лишь неполноты здесь лишь запрашиваемого соответствия (и никак уж не недостаточности смысла), тогда и в случае произнесения (П4) кем-либо, страдающим, подобно Макбету, галлюцинациями, следует жалеть уже о куда более существенной ошибке: в принципе не существует мысли доступной для выражения.

Если принять подобное положение, тогда требования, выдвинутое Гарретом Эвансом (как я полагаю, неоправданно) от имени Фреге для всех пустых имен собственных, подтверждается и для случая пустых демонстративностей: Говорящий при выражении не следует за мыслью (Эванс, 1982, ч. 1). Данный приговор не затрагивает психологического состояния говорящего в момент произнесения им своего высказывания; это не исключает, что говорящий думает над мыслью во время самого момента высказывания - он вполне может быть убежден, например, что кинжал находится перед ним.¹⁸ Такое решение основано на неадекватности символов, используемых говорящим. Эта неадекватность сродни той, которую мы найдем в следующей строке, возможно набитой безрассудным принтером:

В обоих случаях имела место всего лишь одна из частей имени собственного. Позвольте же мне до того, как поставить завершающую точку, высказать здесь некие предостережения. От концепции гибридных имен собственных в том виде, в котором она здесь представлена, не следует ожидать помощи в части часто обсуждаемой проблемы идентичности, нередко сопровождающей понимание идей Фреге. Рассмотрим следующую гипотезу: Два гибридных имени собственных наделены одинаковым Фрегеанским смыслом, что является необходимым и достаточным условием тому, чтобы они содержали одну и ту же нелингвистическую реальность и индикативную лексему, обладающую тем же самым лингвистическим значением (два "теперь" или, к примеру "now" и "теперь"). Фреге наверняка не принял бы данную гипотезу. То, что он не придавал значения условию необходимости, можно видеть из приведенного выше фрагмента [B]. И если мы здесь воспользуемся методом проверки различий в том виде, в котором он нам так хорошо знаком с первых страниц Uber Sinn und Bedeutung, то и здесь можем убедиться, что подобного нам недостаточно. Рассмотрим следующий пример. Мэри беседует по телефону со своим собеседником. Одновременно она, выглянув в окно, видит своего же собеседника, говорящего из уличного телефона. В подобной ситуации немалой неожиданностью окажется то, если бы она произнесла:

Следовательно, гибридные собственные имена-лексемы, представленные в данном информативном высказывании, наделены различным смыслами, и все же они содержат одного и того же человека и лексемы одного и того же индикатора.

Гибридные имена собственные, содержащие лексемы "Я", "текущий момент", "место, на котором мы находимся"¹⁹ или включающие в себя "этот", соотносятся со своими же собственными частями. Подобная особенность не столь необычна, какой она, возможно, кажется на первый взгляд. Помимо прочего, существуют множество выражений-лексем, обращающихся к своим собственным частям. Таково, например, определенное описание, данное в следующей строке:

которое обращается к части самого себя. Однако для наших целей более любопытно обратить внимание на определенный вид имен-цитат. Конечно, имя-цитату (выражение, состоящее из кавычек и вписанного в них знака) в следующей строке:

не следует признать соответствующим тому, что остается вне кавычек, поскольку написанная лексема не обладает свойством присутствия во многих словах.²⁰ То, что сказано в (П7) истинно только в том случае, если имя-цитата не относится к конкретной надписи, но к тому, что конкретные надписи сами состоят из лексем. При подобном чтении кавычки оказываются типом-упоминанием. Но мы используем имена-цитаты иногда и в таких случаях, когда устанавливаем соотнесение с одной из содержащихся в них частей, и мы можем ввести особый вид выделяющих знаков именно под данный тип цитирования, а именно Рейхенбаховские лексемы-цитаты:²¹

Имя-цитата в строке (П8) не соответствует (порядково) тому же самому объекту, что и следующий: `ε΄. И оба имени относятся к тому, что буквально является одной из их частей. В этом отношении они подобны тем гибридным именам собственным, которые упоминались в начале данного раздела.

И существует и другое замечательное свойство, присущее всем именам-цитатам и тем же самым гибридным именам собственным: Они не обладают недостаточной соотносимостью.

В свете взглядов Фреге, как их показывает настоящая работа, было бы неверно классифицировать индикатор (или индексно определенное описание) непосредственно как имя собственное, и равно же неверно классифицировать в качестве имен собственных и знаки цитирования. Лишь вместе индикаторы и знаки цитирования составляют выражения, могущие быть использованными для генерации собственных имен. Как же знаки цитирования исполняют подобную обязанность?²² В точности тем же самым образом, как и индикатор "это".²³ В конце концов, (П7) мы могли бы заменить на нечто, подобное следующему:

Здесь функция знаков цитирования, употреблявшихся в (П7) исполняется индикатором "это" и стрелкой (используемой как письменная замена жеста). И (П8) - это только письменный вариант

Поскольку индикаторы представляют собой части имен-цитат, то неудивительно, что имена цитаты полезно сравнить с гибридными именами собственными. Поскольку объекты, упомянутые в двух наших последних нумерованных строках сами по своей природе лингвистические, мы без колебаний признаем их видами мысле-выражений. Иногда мы находим это столь же простым, как и дать следующую характеристику нелингвистическому объекту: в том случае, если объект у нас используется как пример. "Если я кому-либо хочу сказать, каков должен быть цвет некоторого материала, то я высылаю образец в его адрес, и очевидно [так], что этот образец относится к языку", хотя, как Витгенштейн, которого я цитирую вдогонку, не к Wortsprache" (1975, § 16). Конечно же, нельзя признавать правильным условие, что в одном произнесении (П1), (П2) и (П3) говорящий, время и место ее произнесение использовались только как образцы. Но во всех названных случаях мы способны думать о всех названных элементах действительности, что отождествляются у нас с периодом произнесения посредством понятий возможных для них истинности и ложности, как о частях мысле-выражений и если я прав, то это и оказывается в точности тем, что и принимал во внимание Фреге.

перевод - А.Шухов, 03.2004 г.

Burge, Tyler 1979: "Sinning against Frege", Philosophical Review 88, pp. 398- 432.
Davidson, Donald 1984: Truth and Interpretation. Oxford: Clarendon Press. Dummett, Michael 1981: The Interpretation of Frege's Philosophy. London: Duckworth. Evans, Gareth 1981: "Understanding Demonstratives", in Parrel, Bouveresse (eds.), Meaning and Understanding, Berlin: de Gruyter. 1982
-The Varieties of Reference. Oxford: Clarendon Press.
Frege, Gottlob 1892: "Uber Sinn und Bedeutung", in Zeitschrift fur Philosophic und philosophische Kritik, NF 100 (1892), transl. in Geach, Black (eds.),
-Translations from the Philosophical Writings of Gottlob Frege. Oxford: Basil Blackwell, 1952.
1897: "Logik", in Hermes et al. (eds.), Frege, Nachgelassene Schriften, Meiner: Hamburg, 1969, transl. in Gottlob Frege, Posthumous Writings. Oxford: Basil Blackwell.
1914: "Logik in der Mathematik", in Nachgelassene Schriften, Posthumous Writings. Oxford: Basil Blackwell, 1969.
1918: "Der Gedanke. Eine logische Untersuchung", in Beitrage zur Philosophic des deutschen Idealismus 1(1918-19), transl. in P.T. Geach (ed.) 1977: Logical Investigations, Gottlob Frege , Oxford: Basil Blackwell.
Gabriel, Gottfried et al. (eds.) 1979: Frege, Wissenschaftlicher Briefwechsel Hamburg, Meiner.
Kaplan, David 1975: "How to Russell a Frege-Church", Journal of Philosophy 72, pp. 716-729.
Kiinne, Wolfgang 1983:
Abstrakte Gegenstande, Semantik und Ontologie. Frankfurt/M, Suhrkamp.
1987: "The Intentionality of Thinking", in Mulligan (ed.), Speech-Act and-Sachverhalt, Reinach and the Foundations of Realist Phenomenology, Dordrecht: Nijhoff.
1990: "What One Thinks", in Rapp, Wiehl (eds.), -Whitehead's Metaphysics of Creativity , New York: State University of New York Press.
Lee, Desmond (ed.) 1980: Wittgenstein's Lectures 1930-32. Oxford: Basil Black-well.
Moore, George Edward 1959: Philosophical Papers. London: Allen & Unwin.
Peirce, Charles Sanders 1932: Collected Papers. Harvard: Harvard University Press.
Perry, John 1977: "Frege on Demonstratives", Philosophical Review, 86, pp. 474 -497.
Reichenbach, Hans 1947: Elements of Symbolic Logic. New York: The Free Press.
Schlick, Moritz 1979: Collected Papers. Dordrecht: Reidel.
Wittgenstein, Ludwig 1970: Philosophische Bemerkungen. Frankfurt/M: Suhrkamp.
1964: The Blue and Brown Books. Oxford: Basil Blackwell.
1970: Philosophische Untersuchungen. Frankfurt/M: Suhrkamp.
1975: Philosophical Remarks. Oxford: Basil Blackwell.

¹ (1918-19, p.64). В [C], как следует из перевода Гича, "условия" читаются как "обстоятельства". Я же предпочитаю более близкую к буквальной трактовку Фрегевского "Umstande" В следующем далее [D] перевод использует "произнесение" вместо "вербального выражения" (обозначенное Фреге как "Wortlaut"). Как одно произнесение могло оказаться "в устах разных людей"?
² Насколько я полагаю, средства выражения мысли есть нечто иное, чем сами мысли. Таким образом, Фреге едва ли мог использовать понятие "обстоятельства" для обозначения фактов; факты для него существуют непосредственно как форма мысли (cf. 1918, p. 74).
³ Фреге , (1969, p. 146). К сожалению, Фреге здесь продолжает предполагать, что для "Я" только одно может замещать salvo sensu имени говорящего. Его критерий отличия в установлении подобной связи ошибочен: Если NN страдает от амнезии, она может довольно успешно отказываться признавать мысль, которую она бы могла выразить посредством фразы "NN - это я". Cf. Dummett, (1981, p.121).
⁴ То, что содержится в данном разделе, более подробно анализируется в моей работе (1983, с. 196-221,254-273).
⁵ Функцию данного понятия в системе моей терминологии можно определить из следующего: Лингвистическое выражение (все равно - предложение оно или отрывок) оказывается индексным тогда и только тогда, когда представляет собой индикатор или содержит в себе индикатор. Я сконцентрируюсь на тех индексных выражениях, которые превращаются в предложения в случаях, когда вы включаете их в n свободных мест, относящихся к n-местным предикатам. Поскольку я пользуюсь особенными мерками как подобного рода предложениеобразующими предикатами на базе предикатов, я не колеблюсь, с позволения Анскомб, определяя "Я" в статусе особенной мерки. Особенная мерка может функционировать в качестве индикатора только в случае ее семантической устойчивости, и ее предметное соотнесение систематически меняется под влиянием некоторых особенностей обстоятельств, в которых она высказывается, притом, что сохраняется ее лингвистическое значение. Скорее открывается то, что предметное соотнесение даже в случае особенных мерок не оказывается полным аналогом Фрегевского соответствия (Bedeutung).
⁶ Ср. Burge (1979, pp. 398-432).
⁷ Перри (1977, стр. 485): "Это, как я полагаю, наиболее близко к тому, что имел в виду Фреге". Каплан однажды заметил: "Фреге …, как кажется, … верил в то, что все имена, даже такие демонстративности как "Я", позволяют анализировать их как замаскированные определительные описания". (1975, стр. 725)
⁸ Возможно, Перри сказал бы что "тем хуже для этих соотнесений". Но и его возражения против Фрегевской идеи некоммуникабельных мыслей были отведены Гаретом Эвансом в § 5 его (1981).
⁹ (1892, pp. 27-28).
¹⁰ Я определяю место некоторого (голосового) произнесения сферой пространства, занимаемого произносящей тогда, когда она совершает свое произнесение.
¹¹ Бен Хоефер требовал от меня подчеркнуть это.
¹² (1914; опубл. 1969, с. 230)
¹³ Ср Пирс: "Указующий перст - это существенная часть символа, без которой последний не нес бы никакой информации". (1932, 2: 293).
¹⁴ Мур (1959 с. 262). В Трактате Витгенштейн использован различие знак/символ в значительной мере иначе.
¹⁵ (1975, с. 120).
¹⁶ (1964, p. 109).
¹⁷ Возможно, Витгенштейн, создавая свою концепцию, черпал вдохновение во Фрегевской "Мысли". Мы знаем, что он был знаком с этим сочинением и написал письмо (к сожалению, не сохранившееся), датированное 16 сентября 1919 года, к Фреге, в котором он благодарил за получение копии текста и высказал "критические замечания" по его содержанию. По данным Габриэль (1979).
¹⁸ Ср. мою работу (1987, сс. 175-187); и другую (1990, сс. 117-126).
¹⁹ См. сноску 11.
²⁰ Некоторые символы-лексемы располагают свойством присутствия в нескольких словах-лексемах: Эту мысль вызывают надписи, разгадываемые в кроссворде.
²¹ Рейхенбах (1947, с. 284 и далее).
²² Обыкновенно признается, что имена-цитаты в семантическом смысле представляют собой неструктурности, как и многие личные имена. Безусловно, выражение "ипсилон" в действительности представляет собой буквенное имя того же самого семантического характера, как и личное имя "Тарский". Никакое из них семантически не структурировано: местонахождение "сило" в "ипсилон" оказывается не связанным с пониманием "ипсилон", равно как и нахождение "ский" в "Тарский" никак не влияет на понимание последнего. Но оказывается ли имя-цитата пятой буквы греческого алфавита семантически неструктурированным? Если это так, то кто угодно способен задать значимый вопрос на подобный предмет: Какая буква обладает данным именем? Этот достаточный вопрос может изображать собой имя "ипсилон" и допускать ответ посредством указания некоторого объекта: "Эта буква и называется ипсилон". Этот вопрос, однако, теряет смысл, если задается об имени-цитате той же самой буквы. Если же мы знаем функцию имени-цитаты, то мы eo ipso знаем для любого имени-цитаты то, с чем оно соотносится. Это выпадало бы за пределы реальности, если бы имена-цитаты не обладали бы никакой семантической структурой. С последующим анализом проблемы можно познакомиться в Кюнне, (1983, сс. 186-196); и Давидсон (1984, сс. 79-92).
²³ См. Кюнне, (1983); Давидсон (1984).