Хочу поблагодарить Барри Смита за его подробный комментарий к моей книге Механика социальной действительности. Оканчивают же его комментарий несколько весьма значимых замечаний, но как раз в них, как я полагаю, он неверно истолковывает мою позицию по отношению некоторых весьма важных проблем. Я полагаю, именно его непонимание послужило причиной его подхода к проблеме социальной действительности с мерой своих, фундаментально расходящихся с моими представлений, и вследствие этого ему оказалась свойственно рассматривать мои взгляды скорее как попытку найти ответ на им самим заданные вопросы, чем на заданные мной. Основное содержание написанной мною книги связано не с проблемой социальных объектов, и даже не социальных фактов, но она в большей степени посвящена анализу институциональных фактов. Последние же я определяю как предметы статусной функции, когда общим основанием различных статусных функций служат именно этические средства. Читая же написанную обо мне статью Смита трудно прийти к выводу о том, что я писал о статусных функциях и этических средствах. Более того, в целом мой подход преднамеренно и сознательно выстроен как натуралистический. Это значит, что для меня человеческая способность к созданию денег, имуществ, правительств, брачных уз представляет собой расширение основного биологического феномена способности человеческого бытия к участию в коллективном поведении и его врожденной способности к лингвистической символизации. Если быть кратким, то я трактую именно предмет институциональной действительности, представляющей собой случай социальной действительности. Она и служит предметом статусных функций, относясь к числу этических средств, пронизывающих статусные функции, показывая себя этим как в высшей степени натуралистическая. Я, наконец, не могу сказать, что такие впечатления могли бы складываться в результате прочтения его статьи.

И здесь я позволю себе суммировать мои предчувствия, подчеркивая то, что статья в целом построена на трех неверных посылках. Первой следует назвать его заблуждение на мой счет, будто бы я пытаюсь анализировать природу того, что он называет "социальные объекты". Он полагает, что мой анализ развивается так, будто бы социальный объект построен посредством наложения функции на открытую часть физического объекта, и что подобные социальные объекты существуют только в социальном контексте. Его вторая ошибка заключена в неправильном понимании предназначения моей формулы "x рассматривается как y", используемой в качестве части определения социальных объектов; то есть он полагает, что она предназначена для определения необходимых и достаточных оснований, регулирующих применение социальных концепций, и что подобные необходимые и достаточные основания определяются в терминологии общесмыслового употребления выражения "рассматривается как". Третье, поскольку он пренебрегает натуралистическим характером моих представлений, то он, как я полагаю, думает что я, якобы, пытаюсь ответить на его многочисленные вопросы о природе необходимости. Но я таких намерений не выказываю. Он сравнивает подобную проблему с избитой позитивистской методологией сведения аналитических вносимых предложений к логическим истинам. Я же думаю о позитивистских затеях как о изначально бессмысленных – подобное равноценно тому, что логические истины мы сводили бы к аналитическим вносимым предложениям: заключение о том, что логически истинно то, что все неженатые мужчины неженаты, замещалось бы одним из образцов этой наиболее фундаментальной и базовой аналитической истины - "все бакалавры неженаты".

Для меня же формула "x рассматривается как y в составе c" предназначена служить полезным напоминанием о том, что институциональные факты существуют лишь потому, что люди каким-то образом расценивают вещи, или обращаются с ними как с наделенными известным статусом, и что такой статус определяет функцию, что прямо не вытекает из самой физической природы вещей. Осуществление институциональных фактов требует того, что люди были бы готовы рассматривать нечто как нечто большее, чем просто одна его физическая структура. Эту формулу я бы назвал простой суммой комплексного представления. Но этот полезный мнемонизм вовсе не предназначался в определители "социальных объектов" или даже институциональных фактов, и действительно когда я разрабатывал назначающий статусную функцию формализм, я никакой иной сущности в него не вкладывал. Если именно в этом и кроется причина заблуждения, то я бы предложил обобщить идею моей работы без учета этого понятия. Для меня же он оказался весьма полезен потому, что он позволил охватить тот важнейший момент, а именно что статусные функции зависят от ориентаций участников рассматриваемых социальных институций.

Против этого он приводит возражения о том, что иногда люди могут понимать нечто каким-то образом и именно в этом ошибаться. Они могут принимать поддельную долларовую купюру за подлинную, хотя бы их решение и будет содержать ошибку. Они могут принимать нечто за черту границы территории, хотя на самом деле такое нечто не будет выполнять функции границы. Но, как я понимаю, он должен ответить здесь себе на вопрос о том, какой же именно факт подтверждает подлинность долларовой купюры и как определяется подделка, и какой факт подтверждает реальность именно этой границы территории, в отличие от всего того, что просто лежит в основе представления людей о границе территории. И я утверждаю, что если он тщательно продумает эти вопросы, он обнаружит то, что феномен "рассматривается как" вновь будет заявлен в вас даже несмотря на то, что вы нашли отличие между тем, что люди ошибочно принимают за нечто и тем, что реально показывает себя тем либо другим. Некая причина позволяет говорить нам даже о том, что нечто будет представлять собой истинную границу и в том случае, если ее никто как реальную границу не рассматривает, и говорить о том, что что-то будет реальной долларовой купюрой даже тогда, когда никто не признает ее подлинности; в обоих этих случаях мы можем говорить о неких привилегированных критериях, в соответствии с которыми мы позволяем себе понимать некие вещи как некие другие вещи, и что эти привилегированные критерии будут преобладать над действующими в рассматриваемой проблеме практиками. Но в обоих случаях, и там, где ошибочно признали подделку, и там, где приняли к оплате подлинную купюру, формула "рассматривается как" или некий ее эквивалент будет критически важна для понимания рассматриваемой проблемы, поскольку именно формула "рассматривается как" охватывает существенное свойство статусной функции, а именно то, что статусная функция не может быть выполнена вне влияния определенных ориентаций со стороны участников институции. Если же формула "рассматривается как" вводит нас в заблуждение, мы можем просто избавиться от нее, и рассматривать все в понятиях наложения статусной функции, но это понятие, конечно же, не относится к числу обычных словоупотреблений, и я понимаю полезной, и говорю об этом даже спустя годы, саму возможность ввести фундаментальную идею посредством разговорной терминологии, и я не слишком сожалею о том, что имело место разговорное употребление этого выражения, выразившее ту комплексную идею, которую я и смог сложить посредством подобной формулы (английское оригинальное "count as" можно перевести как "считается за").

Понятие же о социальном объекте представляется мне в лучшем случае вводящим в заблуждение, поскольку оно предлагает признать класс социальных объектов потому, что они отличаются от тех, что входят в класс несоциальных объектов. Но все же если вы предполагаете, что существуют два класса объектов, социальные и не-социальные, вы немедленно наталкиваетесь на следующее противоречие: в моей руке находится некий объект. Этот же самый объект позволяет одновременно характеризовать его и листком бумаги, и долларовой купюрой. Как листок бумаги он не-социальный объект, как долларовая купюра – социальный объект. Так чем же он является? Ответ, конечно, состоит в том, что и тем, и другим. Но, то есть, мы говорим этим, что не существует такого отдельного класса объектов, который мы могли бы сопоставить с понятием социального объекта. Скорее же мы должны сказать, что нечто может служить социальным объектом только в условиях наложения определенных описаний, и никак иначе, и в силу этого нам следует задать критически важный вопрос о том, чем же оказывается то нечто, что изображают подобные описания.

И иным образом, тогда, когда я один нахожусь в моей комнате, мою комнату наполняют, по крайней мере, следующие социальные объекты. Гражданин Соединенных Штатов, трудоустроенный в штате Калифорния, обладатель водительских прав, и налогоплательщик. Каким же образом в комнате возникает такое множество объектов? Определенно в ней находится лишь кто-то один: это я. Та же степень, в которой мы располагаем соответствующего качества понятием социального объекта, определяется как производная от понятия социального и институционального фактов. Следовательно, здесь существует только один объект, одновременно являющийся и листком бумаги, и долларовой купюрой, но факт того, что этот объект есть листок бумаги вовсе не тот же самый, что определяет этот объект и как долларовую купюру, несмотря на то, что оба данных факта и характеризуют один и тот же объект. Типичная проблема, которую разрешает мой анализ, ставится относительно того, чем же именно выступают отношения между фактом того, что объект есть листок бумаги, и фактом, что он же оказался долларовой купюрой, каким образом, если так можно выразиться, человечество сталкивается с фактами, касающимися листка, и с фактами, касающимся долларовой купюры. Я думаю, что трудно надлежащим образом задать или ответить на такой вопрос, если ваше мышление начинается с идеи о том, что вы изучаете социальные объекты.

Подобная проблема допускает несколько более точное решение тогда, когда мы используем для него идеи современной философии. Открытое предложение "x представляет собой социальный объект" не является экстенсионалом, наделенным отношением заменимости, следовательно, оно не может служить определителем класса. Его нельзя понимать в качестве невинного логического определения именно потому, что нам присуща тенденция улавливания в понятии "социальный объект" аналогии, например, понятию "объекты, сделанные из железа". Но "объекты, сделанные из железа" формируют свой отдельный класс. Мы четко определяем отличия между изготовленными из железа объектами, и теми, что сделаны из других материалов. Но этот метод уже не применим при разделении социальных и не-социальных объектов, поскольку та же самая вещь может быть социальным объектов относительно одного описания, и не-социальным относительного другого.

Более того, многие феномены, весьма важные для моего исследования социальной действительности, ни в каком обычном смысле вообще не представляют собой объектов. Рассмотрим, например, мое обязательство заплатить вам некую сумму денег, ставшее таковым в тот момент, когда я на прошлой неделе высказал соответствующее обещание. Налагая на произносимые мною слова статусную функцию, я мог бы решить рассматривать произносимые мною слова как объект, по крайней мере, в смысле того, что случилось событие, отмеченное условиями пространства и времени. Но каким будет тот объект по имени "обязательство", что продолжает существовать и по окончании стадии его физического создания? И подобный случай вовсе не оказывается исключительным примером моих представлений, поскольку онтология институциональной действительности, как я того требую, должна составлять наборы прав, обязательств, обязанностей, правообладаний, почестей и разного рода этических норм. Смит обо всем этом мыслит как об "объектах", я же полагаю, что встречается некое препятствие пониманию их природы, если думать о них как об объектах в том смысле, в котором представляют собой объекты и столы и стулья.

Меру же того, насколько вообще полезно рассуждать о социальных объектах, определяет то, что я называю социальными и институциональными фактами. Как я представляю себе, и в логическом, и в методологическом смысле лучшим окажется тот вариант построения анализа, когда мы обращаемся не к социальным объектам, а к институциональным фактам. Пока я высказал только два критических замечания по адресу показанного Смитом подхода. Первое – о том, что он ошибался, думая, что формула "x рассматривается как y в составе c" предназначена предоставить нам логически необходимые и достаточные условия, или что традиционный логический анализ пользуется понятием обыденного языка "рассматривается как". Второе – что мой анализ был направлен на предмет социальных объектов в большей степени, чем на анализ социальных и институциональных фактов. Вторую ошибку я не рассматриваю как простое заблуждение, но понимаю ее как принципиальный недостаток его подхода. Третьей ошибкой, как я думаю, будет та, что для него невозможно принять мой натурализм всерьез, поскольку он, как я думаю, придерживается довольно большого числа явно не обнаруживаемых им метафизических установок, которые я не разделяю. Для меня все мы представляем собой животных, биологические организмы, и мы разделяем со всеми иными видами животных возможность обладания коллективной интенциональностью, а вместе с коллективной интенциональностью мы автоматически получаем и социальные факты. Для меня социальный факт представляет собой простой произвольный случай коллективной интенциональности, в который вовлечены два либо большее число животных. Интенциональные факты более интересны, поскольку в них участвует и этические средства, и вместе с подобными этическими средствами появляется необходимость и пользования языком. Смит говорит, что я "ввел предположение о правоустанавливающем обществе, не задаваясь вовсе вопросом о том, как могло возникнуть это общество и его правоустанавливающие практики и контексты". Но последнее не вполне верно. Я предполагаю существование общества биологических организмов, способное использовать коллективную интенциональность, что дана мне эволюцией ради моей свободы. Я также предполагаю и другую преподнесенную нам эволюцией возможность, а именно возможность символизации. Это достаточно интересная и существенная возможность и лишь я один пытался понять всю ее глубину (Дж. Р. Серл, "Интенциональность"). Теперь же я предпринимаю попытку узнать, как же мы от этих основных биологических возможностей переходим к таким культурным институциональным феноменам как деньги, имущество, брачные узы и правительство. Опираясь на показанное понимание, я позволю себе заметить, что многие иные его заблуждения самым естественным образом вытекают из последнего, и тогда я позволю себе просто их перечислить.

1. Он предполагает, что я веду двухуровневой анализ, по-видимому, социальных и не-социальных объектов. Но это не вполне верно. Я начинаю с различия между грубыми и институциональными фактами, но чуть позже я формулирую всеобщую теорию социальной и институциональной действительности, что насчитывает, по крайней мере, семь различных уровней. Они показаны на диаграмме, помещенной на стр. 121.

2. Поскольку он полагает, что предметом моего анализа служат социальные объекты, он думает, что социальные объекты существуют лишь такое время, которое существуют соответствующие не-социальные объекты. Отсюда он показывает возможность существования достаточного числа случаев, где социальные объекты существуют не связанно с соответствующими не-социальными объектами. То есть он ошибочно полагает, что покуда существует термин y, то и термин x должен существовать. Но с моей точки зрения все это оказывается путаницей. Вспомним, как в действительности я начинал свой анализ, первоначально обратившись к исследованию таких речевых действий как обещание, где в целом целью речевого действия обещания оказывалось установление обязательства, продолжавшего существовать и тогда, когда завершался сам поступок обещания. Я дал некое обещание во вторник, и произнесение моих обещающих слов во вторник и завершилось, но относящееся к данному обязательству обещание продолжало существовать на протяжении среды, четверга, пятницы и т.д. И это не просто некая случайная особенность речевых действий, это именно характеристика этической структуры институциональной действительности. Или, например, посмотрим на процесс создания корпорации. В какой-то момент действие создания корпорации завершается и корпорация существует. Она не нуждается ни в каком физическом осуществлении, действительной ее делает только лишь определенный набор статусных функций.

3. Как признает Смит, "Серл потратил изрядное время на то, чтобы объяснить, как же социальные объекты появляются в составе бытия. Но этот вопрос не разрешим здесь". Но какую же в точности проблему мы решаем, если мы говорим об институциональных фактах, но не "социальных объектах"? Целостность единства институциональных фактов заключена в том, что однажды созданные, они продолжают существовать столько времени, сколько мы будем выделять их существование. У вас не появится никакой нужды в термине x, если не будет создана статусная функция y. По крайней мере, вы не нуждаетесь в таких абстрактных объектах как обязательства, ответственности, права, обязанности и другие этические феномены, и это представляет собой, по крайней мере, с моей точки зрения, центральную часть онтологии институциональной действительности. Я повторю то, что мне не интересна категория социальных объектов, но мне интересна проблема того, как создаются и поддерживаются институциональные факты, и я, в действительности, посвятил несколько страниц этому специальному вопросу.

4. Поскольку же он не понял, что производится анализ институциональных фактов, и не рассматриваются социальные объекты, он неправильно выделяет различие между природными институциональными фактами и другого рода социальными феноменами, что не соответствуют категории институциональных фактов. Отсюда он анализирует мой взгляд с той точки зрения, что я не рассматривают музыкальные произведения. Но музыкальные произведения это не предмет статусной функции. Музыкальные произведения выполняют собственную функцию посредством их физической структуры, посредством соответствующих звуков. Музыкальное творчество само по себе не предмет обязательств, прав, обязанностей или других статусных функций, налагаемых на множество конкретно представленных звуков.

Данное заблуждение, в чем я уверен, показывает фундаментальное заблуждение относительно всего моего проекта, как и относительно в целом анализа институциональных фактов. Для меня значение критически важных понятий выполняют такие понятия как права, обязательства, обязанности, как и многие другие важные воздействия. Институциональная действительность, в широком смысле слова, касается воздействий, если вспомнить, конечно, что ряд из них представляют собой негативные действия и некоторые уменьшенные воздействия сводятся к простым достоинствам или недостаткам. Но структура институциональной действительности представляет собой структуру воздействия. И всего это трудно найти в случае музыкального творчества. Музыкальное творчество представляет собой акустический феномен, на который также налагается функция, но не статусной природы.

5. Та же самая ошибка в отношении термина x, а именно ошибка предположения о том, что институциональный факт, или, как он его называет "социальный объект", может существовать только лишь такое время, сколько существует термин x, повторяется и тогда, когда она появляется в контексте. Он позволяет предполагать себе, что социальный объект, в порядке, пока продолжается его существование, требует некий специфический контекст, в котором он должен существовать. Кроме того, он понимает это положение как требование моего анализа, что рассматриваемые контексты требуют не самостоятельного включения институциональных фактов. Но это положение вряд ли правильно. Конечно, трудно представить себе такой универсальный случай, который затрагивал бы статусные функции. Часто определенный контекст нужен для создания статусной функции, но, будучи однажды созданной, функция может существовать контекстно свободным способом. Он, как мне кажется, полагает, что продолжательность контекста существенна для длительного существования "социального объекта". Иногда это имеет место, но не всегда. Чтобы Билл Клинтон продолжал работать президентом Соединенных Штатов, необходимо, чтобы продолжалось и существование самих Соединенных Штатов. Но можно вспомнить и множество институциональных фактов, ставших абсолютно контекстно свободными, потому что контекст, существенный при их создании, создал их такими, что они утратили зависимость от каких бы то ни было будущих контекстуальных свойств. Таким, например, может быть выигрыш командой Нью-Йорк Янкес всемирной серии 1998 года. В порядке понимания их усилий в качестве подобного рода выигрыша, подобные усилия следует располагать в определенном контексте. Но стоило им добиться подобной победы, как они будут оставаться победителями всемирной серии 1998 года в любое время и в отношении любого контекста.

Более того, следует признать ошибкой приписываемое мне в данном тексте намеренное блокирование, предполагающее то, что в порядке создания институциональных фактов в контексте c, сам по себе контекст c должен быть обязательно не институциональным. Подобное вовсе не имело места. Действительно, я приводил много примеров того, как сам по себе контекст оказывался институционален. Таким образом, контекст, в котором произнесение нескольких слов рассматривается как акт бракосочетания в штате Калифорния, заключен в необходимости присутствия соответствующего должностного лица. Но тот факт, что некто и оказывается подобным должностным лицом, сам по себе представляет собой того рода институциональный факт, который и служит предметом моего анализа. Для анализа в этом никакой трудности не заключено, это представляет собой просто одну из его отличительных особенностей, как я понимаю, одну из его сильных сторон, которая свидетельствует о взаимозамкнутости структур институциональной действительности.

В своем тексте Смит приводит изрядное число примеров, которые, как он полагает, создают трудности для отстаиваемой мною точки зрения. Я несколько озадачен данными примерами именно потому, что реально они вообще не представляют никакой трудности для моего анализа. В их числе оказываются случаи, в которых обсуждается, например, конкретная принадлежность этой части собственности или этого произведения искусства. Они возникают всегда. Так я указал, что тогда, когда мы анализируем сам предмет некоторого обсуждения, мы должны понять, что в таком обсуждении могло бы быть назначением статусных функций. То есть те трудности, что он показывает в проблеме нацистской реквизиции собственности, или споров о собственности на произведения искусства, или о линии границы между двумя государствами, представляют собой реальные жизненные споры между людьми, конкурирующими за право назначать статусные функции отдельным объектам. Все это не составляет проблемы для философского анализа онтологии институциональных фактов, они представляют собой форму реальных жизненных проблем, улаживаемых судьями и юристами, и, в конце концов, возможно даже и армиями и политическими движениями. Меня удивляет то, что он полагал, что я пытаюсь найти алгоритм решения политических и правовых споров о границах или правах собственности. Я ничего подобного не делаю. Я пытаюсь описать логическую структуру спора самого по себе, но не его решения. Факт того, что нечто спорно, это не возражение против моей точки зрения, это просто дополнительная иллюстрация ее сильной стороны.

И только в одном пункте, как мне кажется, он прав, когда же представленное в книге понимание – ошибочно. Я хотел бы сказать, что одно - это форма, когда деньги принимают облик магнитных дорожек на компьютерных дисках, и другое, когда они же принимают вид кредитных карточек. Строго говоря, ничто из них прямо не представляет собой денег, скорее обе формы служат различного рода представительствами денег. Кредитные карточки позволяют их использовать во многих отношениях функционально подобно деньгам, но и при всем этом они самими по себе деньгами не становятся. Весьма перспективен проект разработки представления о роли этих всевозможных форм представительств институциональных фактов, и я надеюсь когда-либо этим заняться.

Некоторые феномены, что представляются мне очевидно грубыми, Смит не признает таковыми. Тот факт, что разграничительная линия между Колорадо и Ютой представляет собой последовательность нераспространяемых точек, не делает ее не-грубым феноменом. Она грубая в том же самом смысле, как тот же самый грубый феномен представляет собой и кромка любого физического объекта. Физический объект способен обладать кромкой не в качестве самостоятельно распространяемого условия, даже если существование рассматриваемой кромки не будет представлять собой институционального факта. Кроме того, и то, что сказано им относительно воздушного пространства, также представляется мне ошибочным. Оно представляет собой вовсе не рассматриваемый объем воздуха, но это какая-то существующая над частью земли зона, которая рассматривается как определенное воздушное пространство, в котором могут быть проложены отдельные авиалинии.

6. Шестым заблуждением можно признать слова Смита о том, что "Констуитивные правила понимаются Серлом чисто конвенционально". Но последнее далеко не справедливо. Я пытаюсь быть поступать довольно осторожно, проводя различия между констуитивными правилами и конвенциональной реализацией подобных правил. Например, констуитивное правило о том, что поскольку я выполнил тесты на проверку способности вождения автомобиля, я становлюсь законным обладателем водительских прав штата Калифорния. Способность вождения автомобиля вовсе не позволяет назвать ее "конвенциональным" способом получения водительских прав, трудно найти что-либо произвольное в том факте, что обладатели водительских прав, как и дипломов врача или нейрохирурга, как предполагается, могут соответствовать определенным физическим критериям. Конвенциональный элемент появляется здесь потому, что мы владеем довольно большим числом возможностей освидетельствования таких навыков. Так в Калифорнии для этого следует пройти проверку на способность оценки сложной ситуации (multiple choice test), в других же штатах такая проверка может быть и не обязательна. Но факт того, что освидетельствование способности к вождению основывается на реальных физических возможностях водителей, не служит предметом конвенции. Естественная цель конвенционального правила состоит в обретении такого неконвенционального факта, который бы подчеркивал назначение статусной функции.

Наконец, можно понимать, что Смит определяет меня человеком, выдвигающим некую "редукционистскую программу". Я ничего в таком роде подобного не намечал. Я только лишь пытался понять устройство мира, и среди прочих свойств мира мое внимание было обращено на то одно, которое называется онтологией институциональной действительности, логической структурой институциональных фактов. Но это ни в каком интересующем нас смысле нельзя назвать редукционистским намерением.

Суммируя, наконец, свои возражения Смиту, я вынужден подчеркнуть три следующих положения. Прежде всего, ошибочную концепцию основного инструмента анализа. Я нахожу формулу "x рассматривается как y в составе c" безусловно полезной, поскольку она предоставляет нам способ осознания различия между данными функциями там, где такие функции формируются как неотъемлемые физические свойства объекта, и теми же самыми функциями, что назначаются посредством коллективного определения статуса. Если же он полагает что формула "x рассматривается как y в составе c" нечеткая, то весь мой анализ позволяет построить его и не прибегая к ее использованию, просто он станет в таком случае более пространным. Действительно, в критически важной проблеме онтологии этических средств я данную формулу вовсе и не употребляю. Второе заблуждение я не стал бы называть заблуждением, поскольку надеюсь, что это просто ошибка с его стороны. Я думаю, что попытку анализировать социальные и институциональные факты в терминах "социальных объектов" трудно назвать иначе как "лай на падающее дерево".

Но третий момент важнее здесь, чем первые два. Я думаю, что ошибка его в том, что не видит необходимости в натуралистической интерпретации институциональных фактов. Иногда, когда обсуждается различие между тем, что люди, рассматривают как институциональный факт, и самим институциональным фактом, он полагает, что здесь должна использоваться некоторая независимая от восприятия истина о институциональных фактах. Таким образом, например, должен существовать факт, полностью независимый от человеческой оценки того, какого же рода имуществом является на деле произведение изобразительного искусства. Если мое наблюдение правильно, то тогда подобный подход представляет собой фундаментальную ошибку.