Огл. 1. Выделение Фундаментального Факта.

Каковы же фундаментальные основания теории истинностного соответствия для предложений эмпирического характера? Можно выделить две противоположные позиции и попытаться понять, какой же из них в действительности соответствуют подобные предложения.² Одна из противоположных точек зрения, показывающая, что существует самое большее один всеобъемлющий объект, Фундаментальный Факт, которому и соответствуют все истинные предложения, принадлежит Дэвидсону и основана на так называемом "аргументе вилки".³ Полной противоположностью является другая точка зрения, защищаемая, например, авторами "Творцов Истины",⁴ которые видят соответствие эмпирических предложений в такой форме их принадлежности глаголам подобных предложений, чтобы деятельность по формированию истины исполнялась бы посредством индивидуальных состояний или событий. Интересно, что и Дэвидсон в некоторых своих замечаниях тоже разделяет это положение. Например, он утверждает следующее:

а каждое из следующих предложений ["я пишу мое имя", "я пишу мое имя на клочке бумаги" и т.д.] становится истинным благодаря собственно действию (1980, стр.110),

Официально, однако, Дэвидсон отстаивал ту точку зрения, что попытки изучения проблемы формирования истинности должны возвращать назад к Фундаментальному Факту. Основа подобной точки зрения это благородное намерение – именно в отношении предложений с эмпирическим содержанием – идентифицировать создание истины с самой возможностью истинности. Основа для этого, как утверждается в ряде интерпретаций квантовой теории, заключена в том, что ни одна из частей универсума каузально не обособлена от любой другой части, следовательно, проекцией подобного порядка становится положение о том, что может существовать только один возможный творец истинности (виновник истинности) эмпирических предложений, способный обращать нечто в подобие универсума в целом. Но фактом остается то, что в другом случае Дэвидсон согласен использовать причины и эффекты как свои критерии идентичности событий, что естественно подразумевает, что он нашел весомые основания, чтобы обратиться к анализу направлений, на которых Фундаментальный Причинный Факт уже вынужденно теряет свое единство.

Что, однако, может означать первое грубое приближение подобного непостоянства, или, другими словами, что же выделяет творцов истины, создающих выражающие истину эмпирические предложения, из общего числа случаев, в которых предложения истинны (случай мы здесь понимаем в "широчайшем" смысле). Защищаемая нами позиция лежит где–то между двумя уже упомянутыми крайними точками зрения, и подобное означает, в чем я уверен, использование в нашей концепции некоторых положений каждого из данных взглядов.

Огл. 2. Творцы Истины.

Концепция "Творцов Истины" обоснована главным образом четырьмя тезисами:

Концепция, основанная на том, что идея истины сама собой, как минимум, применяемая к подобному классу предложений, должна рассматриваться как отношение (основанное на соответствии) между предложением (или высказыванием, или предложением–как–сроком), ⁵и теми случаем либо состоянием, которые и делают его истинным. Подобного рода представление обладает, как мы полагаем, рядом преимуществ, главным образом в том, что они помогают решению непростой задачи анализа природы истины для предложений с эмпирическим содержанием благодаря использованию здесь неоспоримых абстрактных категорий, таких как множества, свойства, суждения, или другие виды предметных форматов. И все это позволяет нам пользоваться превосходной дотеоретической интуицией в том смысле, что, скажем, самого высокого роста финский шпион, или Рональд Рейган не участвуют в определении истины того предложения, которым я (находящийся здесь в Шаане) теперь обеспокоен. Интуитивно понятно, что границы вокруг творца истины некоторого предложения должны быть достаточно четкими, чтобы в данном определении не участвовали бы части Финляндии, но этот процесс соотносился бы с частями моей головы. В чем мы нуждаемся, или, как я бы сказал, что представляет собой теория творцов истины как предметно замкнутая сущность, так это в теории, которая работала бы в совместной среде теории событий и состояний.

Тогда продолжу следующим положением: позиции (I), (II) и (III) представляются мне абсолютно приемлемыми. Таким образом, я признаю теорию творцов истины как принципиальный путь достижения правильных оснований, в согласии с которыми мы очерчиваем реальность выраженным посредством предложения актом, и благодаря которому анализ событий и состояний как индивидуальностей оказывается необходимой формой нашего решения. Что же касается (IV), то я менее убежден в правильности предположения о том, что события и состояния, рассматриваемые в отдельности (шире: как вербально выраженные сущности), наделены теми достаточными основаниями, чтобы понимать их как творцов истины.

Огл. 3. Семантика Действительного.

Достоинством восходящей к Тарскому семантической методологии следует назвать то, как она понимает истинностную природу логических фрагментов предложений в терминах первичного понимания истинности логически простых предложений, разделяемых от других, теперь уже комбинационных предложений. ⁶Эта методология в то же самое время предлагает нам некоторую помощь в обретении первичного понимания, для чего эта теория истины и разрабатывалась как равно работающая для всех (соответственно формализованных) предложений, включая предложения о математических объектах и других абстракциях.⁷Да, можно указать смысл, в котором подобное представление объекты действительности полностью не понимает, обращая свое внимание вместо них на абстрактные множественно–теоретические модели, в которых объекты фигурируют лишь в денатурированном виде, как об этом сказано – поскольку они служат первичными элементами (Urelemente) соответствующих множеств. Итогом подобного понимания становится положение, что сама собой истина есть то же самое (уравновешивающее) отношение и для математического и для эмпирического предложений: она определяет отношение как между предложениями, так и между множествами.

То, с чем работает стандартный семантический метод, как мы могли бы заметить, это лишь уровень одного шага в сторону от каждого особенного рода объектов или пространств объектов, рамки которого и ограничивают нашу свободу в составлении предложений. И все это несмотря на то, что любой логик хотя бы однажды был неудовлетворен тем, что источником теории моделей оказываются только алгебраические конструкции, и они никоим образом не дополняются пониманием реальности, существующей вне синтаксиса. (Сопоставьте, в данном плане, пример квантовой логики, чьи мотивации определяются только синтаксически.) Я хотел бы здесь углубиться в подобные соответствия чуть дальше, хотя бы на один уровень, и сформулировать основания теории истинности для предложений с эмпирическим содержанием, сознавая, что мое решение будет означать, позволяя анализу истинности получить подобные результаты, принесение в жертву универсализации (хотя, конечно, последовательный сторонник методологии Тарского должен приносить подобного же рода жертву, игнорируя те соответствующие его теории истинностных предложений формы анализа – для примера, представлений о предмете истины и удовлетворенности, – что иначе показывали бы его теорию как парадоксальную). Взамен, однако, нам следует требовать, чтобы создаваемое нами аналитическое построение обещало бы куда лучшие возможности, – детально объясняя истинствование предложений, к которым оно применяется, – нежели те, что доступны в привычном нам уравновешивающем подходе.

Механицизм Тарского способен, очевидно, хорошо проявить себя в отношении определенных распространений, как это характерно показывает случай возможностно–всеобщей (possible-world) семантики. Принадлежащие действительности объекты, однако, обладают целыми арсеналами пространственных, временных, топологических и мереологических свойств и отношений, свойствами, которые просто не показаны в обыкновенной теоретико–множественной модели классической семантики и ее расширениях. Многие из числа подобных особенностей систематически мы можем отражать лишь в соответствующих грамматических особенностях наших природных языков.⁸ Можем ли мы, соответственно, ассоциировать подобного рода свойства в наши представления о том, как подобные предложения обретают вид истины? Такого рода эксперименты уже проводились рядом исследователей теории семантики, чье обостренное восприятие особенностей природных языков сформировалось под влиянием их работы в области лингвистики. Подобные мереологические идеи ассоциировались в семантические теории ради того, чтобы преодолеть трудности в анализе предложений, употребляющих массовые термины. ⁹Семантическая интерпретация феномена грамматического времени, как и сходного аспекта, появляющегося в ряде случаев, порождаемых эксплуатацией специальных структурно–организованных принципов, выходят за пределы области идеализирования обычной семантики. Те предложения, которые я дам в дальнейшем, являются неким возможным подобием использования структурных особенностей событий и состояний на направлении, обеспечивающем большую реалистичность для теории истины.

Огл. 4. Соответствие как альтернатива Подобию.

Проблема, с которой сталкиваются все сторонники теории, выставляющей в качестве природы истины соответствие, состоит в том, что не существует очевидного подобия между предложениями, с одной стороны, и объектами – такими как люди, луга, облака и т.д. – с другой. Логика и онтология имеют дело, что совершенно очевидно, с сильно отличающимися видами структур. Наиболее важное в подобном отношении отличие фиксируется следующим принципом:

Этот принцип, как мне представляется, основан непосредственно на идее того, что творец истины представляет собой часть действительности, и он содержится в тех мереологических рамках, что определяет теория творцов истины. Предположим, например, что правильно утверждение Мэри о том, что у Джона болит голова; отсюда мы можем думать, что существует неопределенное число творцов истины для рассматриваемого нами предложения. Поскольку ясно, что если некоторая фаза головной боли Джона (сопровождаемая еще и некими иными сущностями) выставляет утверждение Мэри как истинное, то же самое обеспечит и любое подобное целое, сформированное в любой из интегрирующих ее фаз. На это можно возразить тем что (НАДПОРЯДКОВОСТЬ) допускает проблемы с индексированием. Проанализируем предложение подобное фразе "Здесь находятся два человека". Это предложение становится истинным даже тогда, когда большие сферы действительности содержат в себе более чем двоих человек, поскольку ссылка (или ссылочно–ограничительная способность) понятия "здесь" устанавливается независимо от пределов, для которых устанавливается истина.

Обратите внимание, что одним из последствий (НАДПОРЯДКОВОГО) принципа оказывается понимание мира как целого, поскольку именно в нем содержатся любые кандидаты в творцы истины как его части, что способны превращать все (истинные, эмпирические) предложения в истинные.

Мы чуть ниже вернемся к проблеме максимальных творцов истины. Но сейчас мы должны сосредоточиться на вопросе минимальных творцов истины. Можем ли мы, например, истинно воспринимать то, что "Джон целует Мэри", и если оно действительно истинно, то подтверждает ли его исключительно лишь некоторое определенное событие поцелуя; что "Джон сердит" делает истинным исключительно некоторое определенное состояние рассерженности; что "Мэри улыбается" делает истинным исключительно некоторое определенная улыбка; и т.д.? Или это не более чем случай что, если "Джон целует Мэри" истинно, то Джон сам составляет то условие, которое делает данное предложение истинным? В том, что из этого следует, во всяком случае, мы обнаруживаем последствия представляемой ниже идеи, той самой, которую, вероятно, выражает следующий принцип:

"Объекты" здесь следует понимать достаточно широко, чтобы в их число вошли бы не только вещи или объекты, но и массы вещества, процессы, индивидуальные состояния и качества, и т.д. (с той целью, чтобы и глаголы могли обладать объектами как своими коррелятами).

Подобное решение весьма заманчиво, поскольку оно означает блокирование глобализации простого творца истины, относящегося к Фундаментальному Факту, с переопределением данного принципа таким образом, чтобы все и только эти объекты, ссылки на которые формируются в p, могут постигаться как части, соответствующие уместности именно данного творца истины. Развитие подобного рода, если оно может быть выполнено посредством операции в известном смысле совместимой с (НАДПОРЯДКОВЫМ) принципом, может быть столь определенно, что все распространяющиеся феномены эпистемологического употребления языка оказываются очевидно проясненными. Что для этого необходимо, вкратце, так это следующее ограничение: все и только эти объекты a1, . . . , ak, явная ссылка на которые формируется в p, совместно с теми предполагаемыми объектами, от которых ai зависимы в своем существовании, – вот каково содержание принципа, детальный анализ которой мы произведем ниже.

Принципу (ЧАСТИ) присущи, однако, проблемы иного рода. Здесь мы должны, в первую очередь, разобраться с тем фактом, что ссылка может быть просто сингулярной (как в случае простых имен) или универсальной (как в случае некоторых общих имен и некоторых глаголов). С другой стороны, однако, раз уж нас интересует вопрос о том, каким образом подобное совершается в действительности, с которой и соотносятся истинные предложения, то подобные универсальные ссылки не следует принимать во внимание, видя в них тот вариант распространенного представления, которое в смысле ссылки является лишь создателем абстракции (например, свойств, идеальных существований и т.п.). Поэтому вопрос следует еще оставить открытым в том смысле, что уточнить, какие же сферы конкретной индивидуальной действительности подобной абстракции соответствуют. Дополненные соответствующим смыслом явной ссылки, (ЧАСТИ) могут быть соответственно переопределены следующим образом:

Следовательно, если выражение "Камилла распивает чай совместно с Марианной" истинно, то, значит, имеется некий чай, который вовлечен в формирование данной истинности, объединяемый здесь с неким случаем чаепития; следовательно, любой творец истины должен включать в себя, по меньшей мере: Камиллу, Марианну, некоторый чай, некоторое чаепитие.

Принцип, составленный в подобной форме, требует, однако, достаточно работы в случае использования при выражении. Он сталкивается с массой трудностей, вызываемых проблемами, создаваемыми трансвременными выражениями. Предположим, что именно этот казус чаепития истинно описывает следующее предложение:

Принцип

(ЧАСТИ*) говорит нам (правильно), что Наполеон и Ленин вовлечены в формирование истины подобного предложения. Против этого можно возразить то, что вряд ли верно предположение, согласно которому лингвистическая структура всякого выражения должна столь точно отображать онтологическую структуру вещей, на которые оно ссылается. Если Джон отец Джима и в таком качестве он и упоминается, это с очевидностью не означает что Джон, так или иначе, присутствует в своем сыне. Более тщательный анализ, однако, скажет нам что принцип (ЧАСТИ*) не подразумевает никаких нелегитимных включений в структуры. Отнесение Камиллы к праправнучкам Наполеона игнорирует ее такой, какая она есть. Проще: возможности предложения позволяют некоторую ссылку выразить шире, нежели само предложение позволяет представлять реальность, в которой некую даму просто отождествляет ее имя (таким образом, некие отличающиеся элементы действительности уже потом вовлекались в определение истинности подобного предложения). Подтвердить достоверность нашего понимания нам поможет такой случай как:

Джон подражает Отто

(а именно в этом случае он стрелял себе в сердце), или в другом варианте

Джон стреляет себе в сердце,

то есть то же самое событие здесь описано двумя подобными предложениями, но в каждом из них действуют разные творцы истины, поскольку Отто не включен в формирование истины последнего предложения. Или как это представлено в том примере, который приводит Дэвидсон: "Красный Утес расположен дальше на юг чем Неаполь" или "Красный Утес расположен дальше на юг чем самый большой итальянский город в окружности 30 миль от Ишии". (1984, стр. 42.) Ишия, на что я хотел бы обратить внимание, вовлечена в формирование истины последнего, но не первого предложения.

Огл. 5. Творцы Истины как структурно зависимые.

Позвольте нам предположить что принцип (ЧАСТИ*) позволяет сформулировать его надлежащим строгим образом. Тогда важно лишний раз настоять на том, что среди объектов, постигаемых при помощи творцов истины посредством предложений с эмпирическим содержанием, будут находиться не просто события (поцелуя, наложения, движения), но кроме них качественные и количественные состояния (роста Джона в шесть футов, беременности Мэри, ревнивости Сэма и т.д., объединяемых с тем, что представляет собой массивное, рассеянное, обширное, индивидуальное качество цвета, которое мы находим в белизне снега). Это объединение в общий порядок событий и состояний ни в коем случае не произвольно. Характеристическим свойством, отмечающим оба эти вида существования, является то, что они односторонне зависимы от той субстанции, в которой (согласно стилистике Аристотеля) они обретаются. Все события и состояния наделены определяющей их индивидуальной локализацией в пространстве и времени. Ряд событий и состояний, более того, зависят от множества субстанций¹¹ ; они являются, другими словами, связанными по природе (данную особенность Аристотель не учитывал), и, как это могла бы показать более амбициозная генерализация, не отвергнутая ни Аристотелем, ни Дэвидсоном, ни другими современными исследователями онтологии события, что определила события и состояния высшего порядка зависимыми от событий и состояний, как их переносчиков в определенном направлении, подобно тому, как события и состояния первого порядка зависят от субстанций общего или выделенного вида. В этой связи рассмотрим пример следующего предложения:

Творцами истины данного предложения оказываются:

Теория, допускающая события и состояния высших порядков, выстраивающихся в предложенных направлениях, способна интерпретировать выводы подобные "неаккуратность Джона раздражала Мэри" как "нечто может раздражать Мэри". И чтобы читатель не думал, что события и состояния высшего порядка представляют собой существования, относящиеся лишь к интенциональному контексту (являясь лишь умственными состояниями), рассмотрим случай электрической цепи, в которой резисторы чувствительны к внезапным изменениям величины тока. "Внезапный рост тока в проводнике делает резисторы непостоянными", позволяя при этом состояться выражению "нечто вызывает непостоянство резистора" (это представляет собой событие второго уровня в смысле рассматриваемой здесь проблемы).

Рассмотрим теперь два предложения "Джон приближается к Манчестеру" и "Джон движется", истинность которых определяет одно и тоже событие. Все же мы можем самым естественным образом выделить здесь два самостоятельных творца истины, хотя Манчестер как условие события существует здесь только для одного из них. И то же самое мы увидим в другом совмещении выражений "Джон размышляет о Мэри" и "в Джоне происходит возбуждение C–нейрона". Здесь мы вновь обязаны сказать, что два подобных предложения наделены одним и тем же событием как творцом истины. Однако согласно представляемой нами теории мы должны признавать справедливость идеи о том, что творец истины предложения "Джон думает о Мэри", включает Мэри в список своих определителей, а "в Джоне происходит возбуждение C–нейрона" уже нет, хотя это и не меняет ту посылку, согласно которой здесь присутствует лишь одно участвующее событие.

Каковы же тогда творцы истины для эмпирических предложений? В широком смысле слова они представляют собой объекты, построенные на внешних отношениях зависимости семейств объектов, которые образованы благодаря приложению принципа (ЧАСТИ*) к подобного рода предложениям. ¹²Подобные сущности следует относить к тому, что проявляет себя в структурно–зависимой форме, то есть к такому образующемуся единству, которое в точности воплощается в систему зависимых отношений между участвующими объектами. У структурно–зависимых объектов приспособленность одного к другому похожа на соответствие друг другу звеньев цепи. Это предполагает окончательное переопределение (ЧАСТИ) в следующем виде:

(ЧАСТИ**) если a устанавливает истинность p, притом, что a постижимо как части, (a) все представляющие собой индивидуальные объекты, в отношении которых сингулярные ссылки формируются в p, и (b) индивидуальные образцы любых подобных объектов это такие, в отношении которых универсальная ссылка также формируется в p. Более того (c), a наделено структурой, отражающей характер зависимости отношений между ее различными частями или членами.

Огл. 6. События.

Представленная точка зрения, однако, позволяет осуществить регистрацию лишь в пределах, в которых творец истины точным образом присутствует как приспособленная к этому или связанная с этим часть (нечто не может быть определено как случай, если творец истины представляет собой множество или простое единство в смысле экстенсиональной мереологии Лесневского). Подход Дэвидсона, напротив, оперирует подобными предметами, пользуясь рассмотрением специфичности (adicity). В подобном смысле "кипящее" или "летающее" семантически фиксируются как двуприродные предикаты; формирующим здесь признается отношение между событием кипения и тем объектом, который кипятят, в другом случае соотношение между состоянием полета и тем объектом, который в нем находится. Двоичность подобных предикатов Дэвидсон аргументирует тем, что то, что "Хло кипятил омара" влечет за собой "омар кипятился", напротив, то, что "омар кипятился" не влечет за собой "кто–либо или что–либо кипятят омара". Подобным образом "нечто летит" не влечет за собой того, что нечто или некто представляют собой деятеля, управляющего подобным полетом. Предикаты, лежащие в основе "поют" и "бегут" также следует рассматривать как двоичные, но в данном случае уже как выражающие отношение между событиями и теми, кто ими управляет. Как замечает Дэвидсон, "некто может бегать, не бегая всюду, и может петь, не напевая все, что попало. Но это не означает, что исполнение песен обходится без певца." (1985, стр. 232). События подобные извинениям, с другой стороны, что отметил Дэвидсон, требуют как их исполнителя, так и того, кому они адресованы, и они соответственно представляют собой троичные предикаты, связывающие извиняющегося с принимающим извинения. ¹³ Подобные конструкции, в соответствии с Дэвидсоном, определяют следующие принципы:

Одна очевидная трудность данного подхода состоит в следующем: как мы устанавливаем, какие же выводы являются собственным условием самого логического формата? Конечно, подобное решение не допускает произвольных определений. Исходя из того направления, в котором развивается его мысль, Дэвидсон использует именно те представления, к которым он определенно привык, поскольку подобные выводы видятся нам в точности соответствующими взглядам онтологии структурно–зависимых оснований (ставящей требование понимания достаточности выводов в том смысле, что они требуют предварительного определения характера их содержания).

Огл. 7. Каузальная грамматика.

Для Дэвидсона, не лишнее повторить, события выглядят как индивидуальности, способные быть похожими между собой, и та роль, которую они играют в семантической теории, заключена просто в несении ими службы в качестве элементов, упорядоченных в различного рода n–кортежи. Но мы все–таки должны видеть, что случай и его переносчик, не образуют, подобно Долорес и Дагмар, простую контингентную ассоциацию. Случай представляет собой, как предмет необходимости, качество ограниченности собственного существования существованием его переносчика, и подобное его свойство не формируется предметностью логических форм, но следует из фундаментальной онтологии случая.

Многие из представленных выше случаев знакомы лингвистам из работ по каузальной грамматике и по теме весомости (valencies) глаголов, т.е. из исследований Филлмора и его коллег. События, выражаемые в предложениях естественных языков, различным образом ограничены сущностями или же сосуществованием сущностей, и лингвисты любезно составили для нас каталоги весов глаголов, обладающих следующим уточнением как глаголы, соответственно связанные с выражениями существительных и сопряженными видами их модификаций. Мое предложение состоит в том, что подобные каталоги следует преобразовать в онтологический инвентарь, обязанный стать краеугольным камнем нашего движения к теории комплексных, фразо–форматных творцов истины, где события должны будут играть центральную объединяющую роль.¹⁴

Созданное Фреге понятие о ненасыщенности, допускает, как мне представляется, его внедрение в качестве некоторого предопределения характера тех вещей, которые мы хотим иметь в виду. Ряд понятий (и их онтологические соответствия) представляют собой, как это предложил определять Фреге, то, что обязательно требует их завершения иными понятиями (и их онтологическими соответствиями). Конечно то, как Фреге предлагал понимать результаты подобного завершения, выглядит довольно странно: когда, например, ссылку на "улыбку" завершает ссылка на "Мэри", тогда взгляд глазами автора данного высказывания можно подозревать в недостатке конкретности (органически необходимой в таком случае), хотя определенный абстрактный объект и указан здесь правильно. Конечно, подобного рода странный прием видения в целом становится понятен лишь в свете предложенного Фреге метода функционального чтения связей насыщения. Но подобная форма чтения оказывается неудачной для совместно действующих – неудачно для того целого, которое необходимо в последующей логике, – насыщенно–ненасыщенных (зависимо–независимых) противопоставлений между тем, что является индивидуальным и что относится к всеобщему. ¹⁵ Однако в этом нашем рассмотрении, которое следует из принятого самим Дэвидсоном отказа от Фрегевского беспорядка в Дэвидсоновской теории событий, мы можем обособленно понимать два данных противопоставления (интуитивно довольно слабо связанных). События, как бы мы сказали, удовлетворяются специфическими видами ненасыщенности как индивидуальности, некоторым образом аналогично ненасыщенности соответствующих глаголов – ненасыщенности того сорта, что каталогизирована в лингвистических словарях весомости. Случаю извинения может удовлетворять, по меньшей мере, двукратная мера ненасыщенности в том смысле, что здесь отражена двойная необходимость завершения, как для извиняющегося, так и для того, кому приносят извинения. Целование подобным же образом удовлетворяет трехкратная ненасыщенность, поскольку в сумму его обстоятельств входит и специальный инструмент (по крайней мере, в тех случаях, которые отражены в литературном обычае употребления слова "поцелуй") – губы самих целующихся. И хотя данный инструмент в любом случае остается частью целующегося, основные структуры насыщенности или зависимости представляют собой именно трехчастное сочленение, случай здесь будет связан с одним из его исполнителей все же посредством двух различных порядков. Творец истины для выражения "Джон целует Мэри" не заключается, как, видимо, Дэвидсон мог бы предположить, в упорядоченной триаде (определенной последовательности), содержащей Джона, поцелуй и Мэри. На деле он оказывается четырехэлементной структурной зависимостью, в которой поцелуй необходимо связан с тремя остальными понятиями (Джоном, Мэри и губами Джона) как его переносчиками или обладателями.

Анализируя имеющиеся здесь отношения зависимости, мы можем объяснить и его достаточно специфические особенности, говоря:

Или мы можем рассмотреть следующее:

Отмеченные звездочкой предложения выглядят вспомогательными с точки зрения их значения для того факта, что предложения подобные "Джон поцеловал Мэри, но не своими губами" или "Джон поцеловал, но здесь не было никого, кого он целовал" никогда не станут в буквальном смысле истинными. Существует только один способ, посредством которого мы можем проверить правильность теории истинности предложений с эмпирическим содержанием, когда мы можем естественными средствами повторить все несообразия, что отмечены в случаях, подобных только что приведенным.

Огл. 8. Топология Творцов Истины.

Наблюдая, как теория структурно–зависимых творцов истины обретает свой формализм, мы вновь возвратимся к принципу (ЧАСТИ). Мы представим себе S как множество {a1, … am} объектов, упомянутых в некотором истинном предложении p. Затем мы можем наложить на подобное множество некоторую топологическую структуру посредством того, что разработаем метод фиксации способа, с помощью которого подобные объекты будут связаны между собой внутри отношений действительности, соответствуя определениям, указываемым предложением. В таком случае мы определяем отношение необходимой экзистенциальной зависимости как следующее:

dep(x,y) =df; x не может существовать, если не существует y.

(Тем самым отношение определено как рефлексивное и транзитивное, но не симметричное.¹⁶) Затем мы определяем замкнутость множества S:

cl(S) =df {y : x(x S dep(x,y)}.

cl(S) представляет собой интуитивно выраженное множество всех подобных элементов, которые составляют собой S, заданное в существующем порядке. Нам следует сказать, что S становится закрытым, если и только если S = cl(S) (представляя собой закрытость, сравнимую с выраженной в понятиях Фреге насыщенностью; иным образом это можно понимать онтологическим аналогом допускающего категоризацию). Тогда нам следует сказать что

S закрыт посредством a =df, S является закрытым a S cl({a}) = S.

Теперь посмотрим, как же подобные идеи можно применить к тому, что является, возможно, самым простым таким случаем, а именно к предложению, содержащему всего лишь один глагол, такой как "нажать", "поцеловать" или "извиниться". Наша задача состоит в определении простейшего творца истины для предложения, похожего на показанные образцы. Поэтому предположим, что предложение является истинным, и что a представляет собой событие (нажатия, поцелуя и т.д.), вовлеченное в определение истинности предложения. Следовательно, здесь находится и некоторое множество S, которое включает множество тем данного предложения, и которое оказывается закрытым с помощью a (отметим факт того, что, как мы можем сказать, события не происходят сами собой, но требуют всегда сопровождения своими переносчиками).

Минимального творца истины рассматриваемого предложения мы можем теперь определить как мереологическое слияние подобного множества, представляющего собой (в соответствии с предположением, что предложение истинно и наделено интегрирующей силой благодаря a) унитарное целое. Заметим здесь, что рассматриваемое целое должно быть разнородно: поскольку необходимая интеграция может быть эффективна только тогда, когда тем объектам, на которые данное предложение ссылается, будет характерна определенная неоднородность: множество отдельных однородных сущностей нельзя подобным образом объединить в форме некоего воссоединенного целого. Поскольку предложение не представляет собой груду слов, его творец истины не представляет собой груду объектов.

Высказанные предположения позволяют пролить свет на до сих пор не обратившие на себя внимание проблемы, порождаемые анализом событий в предложенном Дэвидсоном стиле, когда мы понимаем их как индивидуальности. Рассмотрим, например, предложение подобное следующему:

x извиняется перед (x,x,x)

(грубо: извинение является извинением перед самим собой).

С обыкновенной точки зрения, которая формируется не логическим образом, необходимое различие между событиями и индивидуальностями другого рода, такими как предложение, должно быть просто условно ложным. Интуитивно, однако, представляется ясным, что та ложность, с которой мы здесь имеем дело, это необходимая ложность – факт, который структурно–зависимый метод готов довольно понятно объяснить. То, что убийство зависимо от смерти упомянутый метод будет анализировать с позиций еще и необходимой ложности того, скажем, что "Ганс убил Мэри, но она не умерла". Это говорит нам, фактически, что предикаты, на основании которых построено "убивать", должны включать в себя два пространства событий (одно для убийства, другое для смерти), и каждая структурно–зависимая верификация "… убил Мэри" должна включать в себя структуру верификации "Мэри умерла".

Огл. 9. Заключение.

Мы можем подытожить наше понимание в следующих словах: сфера действительного, с которой мы обязаны должным образом контактировать, когда хотим правдиво судить, используя простые эмпирические предложения, наделена именно той структурно–зависимостью, феноменальность которой мы и раскрыли выше. ¹⁷ Каждое эмпирически истинное логически простое предложение соответствует определенной привилегированной сфере действительности: ее простейшему творцу истины. Фразо–форматные творцы истины согласно защищаемой здесь точке зрения, не являются ни явными множественностями, ни n–кортежами, ни множествами объектов. Поскольку в множественности (и, тем более, в множестве) нельзя обнаружить ничего подобного связи между действием, его исполнителем и тем, на кого действие направлено (и, подобным же образом, в отношении нечто к другому филологи выделяют довольно ограниченное число канонических предложений–прототипов).

Обратим внимание, что индивидуальность в простейшем творце истины представляет собой ту же самую объединяемую дробность, что подобна той, что имеет место и в любом случае объединяемой дробности мира. Кроме того, в то время как предложения аккуратно обособлены одно от другого, подобного рода внятное обособление вряд ли может быть соотнесено с теми сферами действительности, которым эти предложения соответствуют. Творцы истины, даже простейшие творцы истины, допускают возможность перекрывания; они перепутываются друг с другом. Но теперь, посредством (НАДПОРЯДКОВОСТИ), мы знаем больше о том, что каждое истинное эмпирическое предложение соотносится со всеми интегрирующимися сферами, включая действительность в целом. Таким образом, каждое истинное предложение наделено основанием в виде творцов истины, упорядоченных посредством отношения мереологического включения, структура которого, по крайней мере, в простейших случаях, формирует законченную сеть с максимальным элементом действительности как целым. Это, следовательно, становится зерном истины для проблемы Фундаментального Факта; и это много дает нам для того, чтобы мы могли объяснить, почему классические образцы доктрины соответствия, которая искала некоторое отношение подобия между предложением и (простым) творцом истины так определенно и не смогли обрести устойчивой формы.

перевод - А.Шухов, 10.2003 г.

Библиография

Allerton, D. J. 1982 Valency and the English Verb, London: Academic Press.
Bunt, H. 1979 "Ensembles and the Formal Semantic Properties of Mass Terms", in F. J. Pelletier, ed., Mass Terms. Some Philosophical Problems, Dordrecht/Boston/London: Dordrecht, 249-277.
Davidson, D. 1980 Essays on Action and Events, Oxford: Oxford University Press.
Davidson, D. 1984 Inquiries into Truth and Interpretation, Oxford: Oxford University Press.
Davidson, D. 1985 "Adverbs of Action", in B. Vermazen and M. B. Hintikka, eds., Essays on Davidson. Actions and Events, Oxford: Clarendon, 230-41.
Dunn, M. 1976 "Intuitive Semantics for First Degree Entailments and 'Coupled Trees'", Philosophical Studies, 29, 149-168.
Fillmore, C. 1977 ''The Case for Case Reopened'', in P. Cole and J. M. Sadock, eds., Syntax and Semantics, Amsterdam: North- Holland, 59-81.
LePore, Ernest and McLaughlin, Brian P. 1985 Actions and Events. Perspectives on the Philosophy of Donald Davidson, Oxford: Blackwell.
McCawley, James D. 1985 "Actions and Events Despite Bertrand Russell", in LePore and McLaughlin, eds., 177-192.
Millikan, Ruth 1984 Language, Thought and Other Biological Categories, Cambridge, Mass.: MIT Press, Batsford Books.
Mulligan, K., Simons, P. M. and Smith, B. 1984 "Truth-Makers", Philosophy and Phenomenological Research, 44, 287-321.
Petitot, J. 1992 Physique du Sens. De la thйorie des singularitйs aux structures sйmio-narratives, Paris: Editions du CNRS.
Simons, P. M. 1987 Parts. An Essay in Ontology, Oxford: Clarendon Press.
Slobin, Dan 1982 "The Origin of Grammatical Encoding of Events", Syntax and Semantics, 15, 409-422.
Smith, B. 1987 "On the Cognition of States of Affairs", in K. Mulligan, ed., Speech Act and Sachverhalt: Reinach and the Foundations of Realist Phenomenology, Dordrecht/Boston/Lancaster: Nijhoff, 189-225.
Smith, B. 1989 "Constraints on Correspondence" in W. Gombocz, et al., eds., The Tradition of Analytic Philosophy, Vienna: Hцlder-Pichler-Tempsky.
Smith, B. 1991 "Relevance, Relatedness and Restricted Set Theory", in G. Schurz and G. J. W. Dorn, eds., Advances in Scientific Philosophy. Essays in Honour of Paul Weingartner, Amsterdam/Atlanta: Rodopi, 45-56.
Smith, B. (ed.) 1982 Parts and Moments. Studies in Logic and Formal Ontology, Munich: Philosophia.
Talmy, Leonard 1988 "Force Dynamics in Language and Cognition", Cognitive Science, 12, 49-100.
Talmy, Leonard 1988a "The Relation of Grammar to Cognition", Topics in Cognitive Linguistics. Brygida Rudzka-Ostyn, ed., Amsterdam: John Benjamins, 165-205.
Wildgen, W. 1982 Catastrophe Theoretic Semantics. An Elaboration and Application of Renй Thom's Theory, Amsterdam: Benjamin.

¹Настоящие записки основаны на докладе, прочитанном на конференции Восточного отделения Американской философской ассоциации в 1988 году. Я признателен проф. Дэвидсону, который председательствовал на сессии, и, кроме того, Эрнсту Лепуру, исполнявшему обязанности комментатора. Также хочу засвидетельствовать мою признательность Johannes Brandl, Alex Burri, Roberto Casati, Cynthia Macdonald, Kevin Mulligan, Jean Petitot and Graham White за полезные комментарии, и, кроме того, Швейцарскому национальному фонду, при содействии которого эта работа и была написана.
²Для более детального представления спектра доступных здесь позиций см. мою работу от 1989 г.
³См. Дэвидсон 1984, стр.34 и далее.
⁴См. Муллиган, Симонс и Смит 1984 г.
⁵Здесь, как и там, проблема природы переносчиков истины (величины) не рассматривалась. Одно определенно неплохо, в смысле стоящих перед нами целей, то, что мы следует в соответствии с выраженной Дэвидсоном точкой зрения, т.е. см. 1984, сс. 34, 43 и далее, хотя, в конечном счете, требуется более точное определение того, что же представляет собой феномен "предложения".
⁶Предложение и будет логически простым, удовлетворяя задаче нашего анализа, если: (1) оно не содержит никаких понятий, введенных посредством определений, использующих логические константы, (2) оно не разлагается в одно или большее число составляющих предложений посредством уничтожения логических констант, и (3) оно не содержит семантических терминов таких как "относительно", "относится", "истина", "означает" и т.д. Анализ проблем, связанных с понятием логической простоты см. "Творцы Истины", §§ 3-4.
⁷Проблему здесь усиливает тот факт, что классическая семантика принимает как очевидное то, что истину и ложность следует рассматривать как альтернативные величины или величины-переносчики, которые сами по себе наделены нейтральностью свойственной природы. Однако известны достаточные причины, порождающие сомнения в предположении о том, что следует рассматривать лживость (предложений, заверений или суждений) как то, что мы могли бы обретать на пару с истиной. См. Millikan 1986, стр. 7, 17, 88.
⁸См. Талми 1988 и 1988а и ср. Макковли (1985, стр. 179 и далее), кто указывал, что пренебрежение особенностями массовых терминов и использование способов в которых объекты, описанные посредством наших предложений, могут различным образом налагаться, являются главными несоответствиями не подвергаемых сомнению ортодоксальных взглядов, что выдвинуты пост-Расселовской философской логикой. Обратите внимание, что, несмотря на предположение Дэвидсона, что нечто способно продлевать механицизм Тарского в большей или меньшей степени неограниченно, упомянутые особенности выходят за те пределы, что могут быть достигнуты обычными теоретико-множественными средствами.
⁹См. здесь Bunt 1979.
¹⁰Сравните понятие "тематическая семантика", которое обрисовал Dunn 1976. См. также мою работу 1991, стр. 53 и далее.
¹¹Рассмотрим, например, нажатия или поцелуи, полеты или извинения, состояния ревности или обещания брака.
¹²Для понимания вопроса в деталях см. мою работу 1987, стр. 214 и далее.
¹³1985, стр.232, хотя можно спросить, почему же Дэвидсон именно так понимает предмет извинений, учитывая, что случай извинения он называет идентичным определенного рода случаю разговора (1980, стр. 170).
¹⁴ See e.g. Allerton 1982, Fillmore 1977, Slobin 1982 и другие работы в области Гештальт лингвистики, такие как Петито и Вильджен.
¹⁵Известен и другой пост-Расселовский догмат о том, что предикатно-логическая ненасыщенность является лишь частью общей ненасыщенности. Именно отсюда получено заключение, что специфичность представляет собой единственную форму структуры событий, допускающих корректное распознавание в пределах некоторой семантической теории.
¹⁶Существует ряд трудностей, участвующих в достижении достаточного понимания подобного отношения. (См. записки под редакцией Смита, 1982, и часть 8 работы Симонса 1988) Этому удовлетворяет указание о том, что отношение, которое мы подразумеваем, более определенно поясняется отношением, которое возникает между случаем и его переносчиком или переносчиками.
¹⁷В случае неправдивости, что следует отметить, мы пытаемся войти в контакт с подобным творцом истины, но по той или иной причине мы терпим в такой попытке неудачу.