Теория творцов истины восходит к тезису, что связь между истинным суждением и нечто, соответствующим ему в мире, не представляет собой отношения один-к-одному, но скорее один-ко-многим. Тот же самый тезис, касающийся связи конкретного понятия и соотносимого с ним содержания мира требует куда более широкого понимания. Он говорит о том, что конкретное соотнесение обозначается некоей неопределенностью, лучше всего проясняемой сверхзначимыми (супервалюционистскими; supervaluationist) понятия. Далее мы покажем, что сверхзначимный подход к конкретной соотносимости, будучи приложен к идее творца истины, создает набор удивительных средств, обеспечивающих унифицированное множество решений, касающихся целого ряда проблем идентичности, соотносимости и знания, проблем, до сих пор решаемых на некоем ad hoc основании.

Огл.1. Проблема множественности

Вы высказали истинное суждение о казусе полета Амудсена к Северному полюсу. Согласно формулируемой далее теории, в первом приближении полет представляет собой некоторую странно разграниченную часть действительности - допускающую ее обозначение в качестве полета Амудсена, - собственно и определяющую истинность вашего суждения. Ваше суждение служит установлению в очертаниях (set into relief) этой части действительности в противовес фону других отслеживаемых частей действительности. Одновременно же обозначенная часть действительности так или иначе нуждается в истинности вашего суждения, утверждающего: ваше суждение истинно для любого возможного мира, для которого существует как это ваше суждение, так и данная часть действительности.

Следовательно отношение порождения истины одновременно показательно в двух направлениях: как от суждения к действительности, так и от действительности к суждению. Но, прежде всего, мы обратим внимание на первое плечо данного отношения, позволяющее характеризовать его именем "представительства" либо "проекции". Использование вами имени 'Бруно' для соотнесения с кошкой в вашем офисе позволяет выделить Бруно в качестве объекта вашего внимания, устанавливая его в очертаниях в противоположность определенному фону. Предметом нашей стратегии мы изберем обретение понимания способности истинных суждений проецироваться на соответствующие части действительности посредством используемой в качестве ключа конкретной установки в очертаниях некоторого единичного простого объекта.

Но здесь уже нас подстерегает ловушка: отношение, соотносящее простое понятие и его объект само собой более сложно, чем кажется на первый взгляд. Осмыслим Монблан с его утками и зайцами. Очевидно, что простой ответ на вопрос к какому именно понятию 'Монблан' все это в целом относится, невозможен. Во всяком случае, здесь скорее возможны различные ответы, раз уж существует множество неотъемлемых частей действительности, одинаково заслуживающих имени 'Монблан'.

Однако последнее не означает признания неопределенности мира. Проблема заключается в существовании битов физической действительности, что как не принадлежат, и так же не не принадлежат другим битам физической действительности. Скорее множество употребляемых нами для соотнесения с объектами действительности понятий фиксирует, в практике нашего пользования ими, наше положение в отношении соответствующих неотъемлемых частей действительности, предпочтительно выстраиваемое по принципу один-ко-многим, нежели один-к-одному.

Это же свойственно и нашему восприятию объектов действительности. Точно также и наши действия восприятия формируют по отношению соответствующих неотъемлемых частей действительности скорее проективное отношение один-ко-многим, нежели один-к-одному. Унгер (1980), Левис (1993) уже выделили возможность существования множества равно добротных границ для множества именуемых и воспринимаемых нами объектов повседневного мира:

Всегда существуют сторонние частицы, проблематичные части вещей, определенно как не включенные, так и определенно же не исключенные. Таким образом существуют еще и многочисленные агрегаты, с равной претензией на эту же вещественность, отличающиеся малым включением как тут, так и там. Обладаем ли мы множеством вещей или не обладаем ни одной, но так или иначе наше понимание обладания не вещественно (Льюис, 1993, с. 164).

Но не следует преувеличивать проблему. Камень размером с кулак способен каждую секунду терять один атом в своем поверхностном слое - но этот атом почти всегда немедленно захватывается камнем. Каждый сходный с камнями твердотельный объект способен проявить некоторого рода неопределенность на квантовом уровне, и проблема появляется уже на уровне крупных фракций в отношении ко всему испаряющемуся, подвергающемуся эрозии или износу: "думая о себе или о всяком другом организме, обладающем частями, постоянно накапливающими результаты обмена веществ, что-то выделяющими или конденсирующими, или с которых ошелушивается кожа. В любом случае, вещи свойственны неочевидные части и потому на нее распространяется проблема множественности". (Льюис, 1993, с. 165)

Как полагает Унгер, такие объекты как облака, не существуют. Льюис предпочитает представление, в соответствии с которым облака существуют, но использование нами слова "облако" в описаниях подобно "облаку, закрывающему холм" обычно не указывает ни на какое простое единство множества составляющих соответствующего расширения. Далее мы постараемся защитить некий вариант высказанной Льюисом точки зрения.

Наша кошка Бруно линяет. Отдельные волокна волос постепенно слабеют и на некоторое время задерживаются в окружающей шерсти. Если, теперь, мы находим эти волосы на кухне, а Бруно остается в одной из комнат, то не теряем уверенности в том, что эти волосы не представляют собой части Бруно. Но последнее не позволяет отрицать, что находящийся на кухне некий четкий агрегат оказывается уникальным соотнесением с понятием 'Бруно'.

Вы видите стоящую на столе бутылку и спрашиваете вашего друга, если он может передать вам эту бутылку. Здесь опять отсутствует простой агрегат, способный служить очевидным объектом ссылки. Подумаем о всех отпечатках пальцев на бутылке и частицах мыла на ее поверхности, воздушных пузырьках и нейтрино у нее внутри. Унгеро-Льюисовская проблема-множественности характерна для любой обладающей неочевидными частями вещи, частями, не появляющимися и не утрачиваемыми без непосредственно прекращающих существовать вещей.

Как указывал Льюис (1993, с. 178), многие [элементы], из описанных выше случаев, не полностью различимы, поскольку они не разъединимы мереологически. Действительно, в значительной степени они налагаются. Хотя между ними нет двух идентичных, два из них почти идентичны в возможности в общем разделять почти все их части. Они являются множеством, хотя почти единством.

Огл.2. Сверхзначимость и оставшееся за ее пределами

Стандартной заключенной в простом соотнесении неопределенности практикой понимания можно назвать метод сверхзначимости (супервалюционизма; Ван Фраасен, 1966; Файн, 1975). Он влечет то осознание, что предложение, фиксирующее истинностное значение, часто назначается независимо от соотносимости с конституирующими его позволяющими более точное установление простыми понятиями, что означает: независимо как подобные соотносимости ограничиваются некоторым одним или многими доступными уточняющими материальными агрегатами. Предложение называется суперистинным если и только если оно истинно (и суперложным если и только если оно ложно) для всех такого рода уточнений. Если, с другой стороны, оно истинно для одних возможностей уточнения и ложно для других, то, как утверждается, оно наделяется сверхзначимостной лакуной истинностного значения.

В таком случае суперистинно утверждение, что в вашем офисе действительно есть одна кошка, или что Бруно это хороший кот. Такого рода предложения истинны независимо от вашего выбора одной из предметных агрегаций, назначаемой в качестве точнейшего соотнесения подобающе соотнесенного понятия.

Однако можно, следуя Лоу (Lowe; 1995), указать на следующее возражение. Для этого рассмотрим предложение:

[A] Монблан представляет собой несколько гор.

Если [A] используется для выражения суждения в некотором повседневном контексте, то данное суждение оценивалось бы как ложное в одном среди множества возможных уточнений. Соответственно [A] (как мы можем ожидать) суперложно для сверхзначимостной перспективы. Но обязано ли сверхзначимостное предположение быть точным в истинности нечто подобного [A]? Не обязательно. Поскольку она способна упорно настаивать, что наши обычные, в обыденных контекстах, разговоры о горах (и о Монблане, в соотнесении которого точно присутствует одна гора) обязательно представляют собой нечто как оно и есть. Скорее, дело в том, что подобные разговоры нужно достаточно осторожно отделить от разговоров об 'уточнениях' и т.п. в контекстах семантики и онтологии. Стороннику сверхзначимости надо предполагать не [A], но скорее:

[A.] Монблан может быть одной из таких горообразных глыб действительности.

Возражения Лоу довольно любопытны, однако они привлекают внимание к факту, что в других контекстах практически те же предложения способны вести себя иначе. Естественно, подобный факт хорошо знаком тем, кто сталкивается с индексностями и им подобными явлениями. Мы же собираемся раскрыть здесь возможность отнесения аналогичной специфики и к феномену неопределенности. Конечно, стандартной семантике свойственно оценивать отвлекаясь от любого используемого контекста. Однако семантические оценки могут быть применены не только к предложениям, но и к выражаемым предложениями суждениям. Последнее только усиливает реализм сверхзначимостного представления, поскольку оно через означающие суждения посредством предназначенных на то предметов проектируется на действительность. Тогда выясняется, что одно и то же предложение позволяет использовать его в различных контекстах для выражения различных суждений, даже если употребляемые конкретные понятия соотносятся с интуитивно видимой той же самой порцией действительности. Сверхзначимость подобного суждения может весьма отличаться, даже притом, что рассматриваемые предложения, как синтаксический объект, те же самые, поскольку воздействующие на соотносимые понятия степень и тип неопределенности будут зависеть от данного контекста.

Концентрация на суждениях в свойственных им контекстах дополнительно выражается в выравнивании конкретных понятий типа 'Джон' или 'Клеопатрова игла' и индексных выражений таких как 'его' или 'что' (способными недискриминационно произноситься нами в том, что исходит из 'конкретных понятий' или 'соотносимых выражений', обращая внимание на различие между индексностями и неиндексностями). Одновременно сдвиг в индексации будет означать, что наше лингвистически опосредованное соотнесение на объекты теоретически выровняется с найденным нами в восприятии нелингвистически опосредованным соотнесением. ^[2]

Огл.3. Ключ контекста

Следовательно, наша цель заключается в дополнении сверхзначимостного представления контекстом. Контекст, в смысле наших целей, представляет собой порцию действительности, ассоциированную с данным обращением восприятийного результата, и, кроме того, охватывает и предубеждения, и интересы, и исходные представления осуществляющих восприятие, их мыслительные установки, способы пользования языком, усвоенные стандарты точности и т.п. Прежде всего, важно обратить внимание на участвующих в данном казусе высказывающихся и слушающих. Это первоначально несколько расширяет представление о контексте, что, однако, устранимо после придания в конце текста нашим идеям более строгой формулировки. Станет очевидно, что выделяемые нашей теорией задачи контекстов основаны на одном простом свойстве, а именно на факте способности контекстов оказываться более или менее совершенными, или, другими словами, что они способны определять большую или меньшую гранулированность способов, которыми мы соотносим объекты в мире.

Для иллюстрации подобного устройства рассмотрим:

[B] Бутылка пуста.

Данное предложение выстраивает суперистинность в контексте, заполненным исполненным жаждой вашим братом после опустошения его бутылки, поскольку оно выстраивается истинным независимо от конкретной соотносимости с 'эта бутылка', как она предназначается им в контексте предстоящего уточнения. Однако это же предложение уже будет звучать сверхложно в случае его произнесения санитарным инспектором, проверяющим содержимое бутылки с помощью сильного микроскопа. Это объясняется тем, что для предшествующего контекста молекулы воды, мыла и жира, остающиеся на внутренних стенках бутылки, наш брат не может различить от самой вложенной в его руки бутылки. В следующем, более тонком контексте, подобные молекулы уже настолько выделены, что на них следует обращать внимание во всех исключающих противоречия уточнениях.

Переход от повседневной проверки бутылки к более тщательной, употребляющей сильную микроскопию, рассматривается в качестве понимаемого нами в ключе контекста - феномену, подобному разновидности Гештальт-ключа, проявляющемуся при переходе от склона к утесу. Рассмотрим происходящее, когда вы внезапно осознаете бессознательность своих блужданий по множеству кадров, или что вы оказались жертвой сложного обмана. Подобное переключение контекста происходит достаточно легко. Оно вызывается даже простым упоминанием некоей возможности. Представим, что мы любуемся Монбланом на расстоянии. На небе нет ни облачка. Гора четко высится на горизонте. Она, видимо, обладает различимой границей, четко выделяющей ее из окружающего неба. Вы не видите на горе ни людей, ни деревьев, ни маленьких зайцев, кишащих в ее зарослях. Вы отлично осведомлены о присутствии подобных вещей в данном месте, но в данных обстоятельствах, в которых они вам никак не очевидны, вы довольно явно их игнорируете. Ваше восприятие не отделяет видимые вами вещи от игнорируемых вещей. Это налагает, как через диффузный пучок, на действительность постижимые агрегаты, некоторые из которых включают зайцев, а некоторые - нет.

Но предположим, кто-то спрашивает вас о том, относите ли вы зайцев к частям Монблана или нет? Именно этот вопрос выстраивает новый контекст. Внезапно исчезает невзыскательная распыленность ваших предшествующих перцептуальных проекций. Поскольку отвечая вы используете понятие 'Монблан', выбирая агрегаты, не содержащие в качестве частей зайцев. В данном контексте пучок вашего соотносительного просвечивания, сужаясь и сильнее фокусируясь, наделяется чертами существенной специфики. Получение подобного эффекта определяет новый комплекс, названный Файном (1975) 'частично объемлющими (penumbral) условиями' допустимого уточнения.

Поскольку мы разным образом концентрируемся на различных вещах в различных контекстах, то и понятия в данных различных контекстах соотносятся по-разному. В первом, восприятийном контексте, - в котором вы не замечаете зайцев, - массив вашего внимания в направлении Монблана соотносится с семейством агрегатов, ряд из которых включают в качестве частей этих зайцев. Зайцы в подобном контексте не вычленяются в качестве различимых предметов. Однако в другом контексте массив вашего внимания направляется на семейство агрегатов, ни один из которых не обладает в качестве собственных частей подобными зайцами. Это можно объяснить особенностями установки этих зайцев в очертаниях как отдельных от горы объектов: они в качестве предмета вашего внимания отделяются как объекты в их собственной самобытности.

Потому удивительно, что в последовательности всех этих преобразований отсутствует случай принятия суждением формы:

[C] Истинно то, что зайцы являются частями Монблана.

Действительно, подобные суждения отсутствуют как таковые. И вновь: стоит только судящему принять положение, позволяющее ему построить подобное суждение, он погружается в контекст, в пределах которого он, волей-неволей, оказывается творцом более тонкого дробления действительности, в которой зайцы понимаются отсоединившимися от горы объектами. Подобные [C] предложения позволяют выражать истинное суждение в контексте, исключающем принятие во внимание оказавшихся на горе зайцев; это и не позволяет вам создавать подобного рода суждения. Чтобы получить другие примеры того же самого феномена, рассмотрим, в частности, такое предложение: 'микробы в ухе у Джона представляют собой части Джона', 'грязь на покрышках представляет собой часть вашего автомобиля', 'долька в вашем коктейле представляет собой часть вашего микста'. Как мы могли бы сказать, подобные предложения оказываются не подлежащими суждению (unjudgeable). (Витгенштейнианец мог бы сказать, что невозможно сыграть в соответствующую языковую игру.)

Способность некоего предложения подлежать в некоем контексте суждению определяется тем, чувствовал ли говорящий удобство выражения такого именно суждения в таком именно контексте (и мы опасаемся, что предложения, выражающие логические противоречия, оказываются не подлежащими суждению в любом нормальном контексте). Удобство для говорящего, зависит от его собственной психологии и его набора убеждений, так же как и от установленных его обществом лингвистических и эпистемологических стандартов. В нашем обществе на рынке недвижимости гаражи являются частью жилых домов. Следовательно, ни для кого ни дискомфортно суждение, что данный гараж является частью данного дома. Точно также во множестве охотничьих обществ на состоящем из участков земли рынке недвижимости собственник горы подобным же образом оказывается собственником всех обитающих на ней животных. Конкретное предложение "эти зайчата являются частью моей горы" великолепно подлежит суждению в подобных обществах.

Подлежат ли в данном контексте некие предложения суждению или нет определяется восприятием субъекта в данном контексте. Субъекту в различных контекстах присуще различное видение, даже несмотря на факт феноменологической (что означает: сторонней) неразличимости его основного восприятийного опыта. Это не мелочь поскольку, как указывал (1999) Муллиган, способ вашего восприятия соотносится с внешней действительностью, подчиняясь вашим траекториям возможного действия. Чистое видение Монблана соответствует одному виду действия, видение Монблана с зайчиками - другому. Видение стекла не загрязненным соответствует одному виду действия, обнаружение на нем налёта - другому.

Огл.4. Неуловимое соотнесение

Вышеупомянутые соображения определяют то, что мы можем назвать "соотносительным контекстуализмом" - представлением, аналогичному защищаемому Льюисом в его "Неуловимом знании" (1996) эпистемологическому контекстуализму. Знание, по Льюису, того, что p становится неуловимо, при условии сугубого факта, что нечто приводит к дискуссии о характере имеющихся возможностей, что не-p, порождают то, что это нечто более не известно что p. Он специфически осознает вовлеченное в предустановку знание, как в случае, когда мы оглашаем время, показываемое часами на колокольне, предполагая нахождение часов в исправном состоянии. Подобное знание, на чем настаивает Льюис, является знанием,

но оно представляет собой некий особый неочевидный вид знания, и соответственно является неким нетребуемым видом знания. Для обращения его в нуль не нужна никакая эпистемологическая практика. Простое упоминание всякого частного случая такого знания вслух или даже в невысказанной мысли оказывается способом обратить внимание на до сих пор игнорируемую возможность, и таким образом уже ее более не игнорировать, создавая посредством этого контекст, в котором уже неправильно приписывать подобное знание самому себе или кому-нибудь еще (1999, с. 438).

Знание, не дающее полной уверенности в том, что оно есть знание, по Льюису, это еще не требуемое знание. И здесь мы наблюдаем то же самое: наше повседневное восприятие часто выделяет фрагменты действительности, в качестве частей включающих и сопряженные объекты, поскольку последние оказываются, в повседневных контекстах, при различимости, не проективными и не устанавливаемыми в очертаниях. Подобный род частичности все-таки неуловим: он никогда не требуем, поскольку требование допускает понимание как вызывающее смещение контекста.

Согласно Льюисовскому контекстуализму, истинно-значимое познавательное приписывание изменяется вместе с образующим его контекстом. Льюисовское предположение основывается на том, что чьё-либо знание что p, свидетельства предоставляемые ею в пользу p, могут устраняться возможностями что не-p. Мы не желали бы настаивать, что все подобные возможности обязаны устраняться во всех контекстах, что вело бы нас к скептицизму.

Мы можем применить некое аналогичное различение и в отношении казуса соотнесения. Соотносимое понятие, используемое субъектом в соотносимом контексте, означает помощь со стороны контекста в определении проективности данного понятия. То есть, при неопределенности понятия контекст способствует определению близко идентичных, налагающихся фрагментов действительности, могущих оказаться в ее пределах в случае фиксации сверхзначимости. Что в данном контексте опускается и что выделяется, в некоторых случаях будет определять пространственное или темпоральное расстояние между пользователем понятия и понятийным референтом, в других случаях специфическое содержание концепций или интересов, избранных пользователем в качестве признаваемых. Большее расстояние или более общие или вырожденные концепции, большая смешанность оказываются соответствующей проекцией действительности, и в силу этого для включения в соответствующий фрагмент действительности может быть востребовано большее число позиций. ^[3]

Выдвинутые здесь соображения определяют весьма специфический вариант представления, в соответствии с которым не существует случая, что, из-за некоторых эпистемологических некорректностей, мы простые смертные не знали бы, что способно и что не способно принадлежать горе. Этот вопрос не знает простого ответа и можно лишь сказать, в силу множества возможных ответов, - допускающих выражение: множество возможных спецификаций соответствующих семейств налагающихся кандидатов в фрагменты действительности, - оказываются сугубо соответствующими контексту постановки проблемы.

Огл.5. Гранулированность: источник неопределенности

Теперь мы можем обобщить наши предыдущие замечания о Монблане и его зайчиках. Когда вы соотноситесь с работающим на кухне Джоном, вы не задумываетесь о всех принадлежащих ему и его окружению частях. Упаковки в руках Джона и летающая возле его уха мушка относятся к части мира, не выхватываемой лучом вашего соотносительного высвечивания. Они оказываются прослеживаемыми.

Всякое использование соотносящего выражения соответственно делит, в его контексте, объемлющий две области фрагмент действительности: область переднего плана, в которой позиционируется соотносимый объект, и область фона, в которой все объекты постигаются направляемым соотносительным высвечиванием в качестве погруженных в темноту. Но данная часть не допускает, к сожалению, понимания в соответствии с простой географической разметкой. То есть она не представляет собой соединенную, компактную (свободную от пустот) часть действительности установленную в очертаниях по отношению своего окружения, так, как Беверли Хиллс установлено в очертания в пределах широчайшей окружающей территории Лос-Анджелеса. Если некоторый объект включен в область переднего плана, то последнее не говорит о том, что сюда же относятся и все принадлежащие ему части. Это можно объяснить тем, что каждое соотносительное членение проявляется, грубо говоря, в условиях своей собственной гранулированности: оно не допускает различения частей меньше некоторого размера. По подобной причине каждый такой раздел совместим с некоторым диапазоном возможных представлений, признаваемых относящимися к его области переднего плана окончательных констуитивов объекта, и, кроме того, это же применимо и в отношении делительности, ассоциируемой с нашими действиями восприятия.

Это можно назвать грубозернистостью нашего членения, позволяющей нам игнорировать проблематику свойственных объектам, выводимым на передний план в силу использования нами конкретных понятий, констуитивов нижнего уровня. Благодаря этому появляется возможность специфицирования объектов, не с полной точностью, но скорее так, что диапазон альтернативных, но почти идентичных объектов одновременно оказываются в пределах соответствующих им сверхзначимостных пределов. Невольный автор грубозернистого фрагмента не распознает подобное 'множество', поскольку она в точности концентрируется на тех частях и моментах наличной материальности, что лежат выше соответствующего порога гранулируемости. Вновь обратимся к суждению измученного жаждой братца, относящегося к пустой бутылке. Суждение, как оно задумано вашим братом, истинно. Далее предположим, что на дне бутылки осталось множество маленьких капелек воды. Установленная вашим братом фрагментация действительности не фиксирует эти капельки воды постольку, поскольку они оказываются ниже соответствующего порога гранулированности.

[B] Эта бутылка пуста

могло бы в нормальных обстоятельствах означать: 'данная бутылка не содержит капелек воды', и последнее ложно в имеющемся случае. Условие такого наличия в подобном контексте, следовательно, должно быть недоступно вашему брату. Недоступность названного условия мы можем понять из следующего: когда появляется вопрос о наличии или отсутствии молекул воды, для него это внесет эффект институирования нового и более тонкого контекста и в пределах подобного нового контекста всякое суждение об эффекте, приводящем к 'эта бутылка пуста' окажется ложно.

Огл.6. Проблема подставляемости

Предложения можно, посредством подобного контекстного ключа, переключать туда и обратно между судительностью и несудительностью, даже если не более чем сами собой вовлеченные объекты продолжают сохранять самодостаточность. Рассмотрим 'Утренняя звезда это не звезда' и 'Кароль Войтыла более интеллигентен, чем Иоанн Павел II'. Данные примеры ведут нас в направлении нового рода решений проблем подставляемости. Рассмотрим:

[D] Лоис верит, что Супермен способен летать.

[E] Лоис не верит, что Кларк Кент способен летать.

Суждения, использующие предложения, сходные с приведенными, могут быть истинными одновременно, такое обычно допускается, даже если Супермен и Кларк Кент оказываются со-соотносимыми понятиями. Здесь, как показано Крипке, появляется Фрегевская проблема убежденности, аналогичная возникающей даже вне связи с какой-либо подстановкой. Рассмотрим:

[F] Петер убежден в наличии у Пердеревского музыкального таланта.

[G] Петер не верит в наличие у Пердеревского музыкального таланта.

[F] истинно по причине убеждения Петера о некотором пианисте. [G] истинно по причине неверия Петера относительно некоторого государственного деятеля. Музыкант и государственный деятель - одно и то же лицо, но Петер в этом не осведомлен. Проблема Крипке позволяет объяснить как оба, [F] и [G] могут быть истинными в известном, не подвергающем сомнению рациональности убежденного смысле.

Диапазон различных способов решения данной проблемы во многом известен из литературы. Одна из крайних позиций представлена самим Фреге, требовавшим, что понятия, порождаемые в пределах интенциональных глаголов, вообще не обладают их общепринятыми соотнесениями, но скорее соотнесены с собственными частными смыслами так, что мы вынуждены постулировать полностью немотивированные смещения ссылаемости, проявляющие направленность индивидуального дискурса.

Другой крайней позиции придерживался Рассел, говоривший о 'пропозициях' как о соотносящихся с объектами и свойствами сущностях, где они в отношении целого соотносятся с их частями. Это означает возможность установления идентичной теории истины, в соответствии с которой творец истины неразличим от носителя истины.

Можно сказать что Фреге сохранял довольно существенную дистанцию между носителем истины и (обычным) соотносимым; с другой стороны, расселовская позиция полностью отрицает ее существование. Очевидно, что расселовская точка зрения никак не ограничивает подставляемость salva veritate. 'Супермен' и 'Кларк Кент' соотносятся с тем же самым индивидом, следовательно выраженные посредством предложений утверждения содержат данные понятия как идентичные (им свойственны сугубо те же самые части в сугубо том же самом расположении). Так называемое "наивное" представление, современная версия расселианства, предложена Салмоном (1986) и Сомсом (1988), соответственно защищающими, что соотнесенные понятия (1) сохраняют свое привычное соотнесение и что (2) со-соотносимые понятия оказываются внешнезамещаемыми даже при появлении вне пределов интенциональных глаголов. Лоис следовательно уверена в способности Кларка Кента летать, поскольку она уверена в способности летать Супермена. Различие между двумя уверенностями выражается не семантически, но скорее прагматически, - оно оказывается предметом различных предположений, появившихся как донесенные различными высказывающимися. Проблема с подстановкой Кларка Кента в Супермена обнаруживается в подобном представлении как основанная на факте, что результат передает прагматическое значение в том смысле, что Лоис восприняла бы предложение - 'Кларк Кент способен летать', - то, которое она не признала. Но, тем не менее истинно то, что Лоис полагает, что, на всякий случай, Кларк Кент может летать веря в то, что Супермен может летать.

Шиффер (1977), Ричард (1990), и Кримминз (1992) разделяют с Салмоном и Сомсом тезис о том, что предложения подобные [D] и [E] доносят о различных способах мышления Лоис об обозначенных здесь индивидах; однако они полагают, что подобные способы мышления ('смыслы' по фрегеанской терминологии), входят в условия истинности соответствующего выражения доверия. В их отношении, следовательно, ложно утверждение, что 'Лоис верит, что Кларк Кент может летать', поскольку последнее превращает в недействительное утверждение в том смысле, что Лоис принимает предложение 'Кларк Кент может летать'. Описание убеждений, с представленной точки зрения, формирует молчаливое согласие с порождающими субъектное убеждение способами мышления об объектах, на которые и направлены подобные убеждения. Подобное видение известно еще и как "скрытое индексное видение", поскольку описывающие убеждения предложения оказываются, подобно содержащим индексности предложениям, не абсолютно истинными или ложными, но скорее истинными или ложными в отношении контекстов, в которых они используются для выражения суждений.

Огл.7. Контекстуализируемая подставляемость

Теперь, с нашим более тщательным контекстуалистским подходом, мы можем упорядочить подобную систему конфликтующих позиций. ^[4] Прежде всего, мы отметим что, имеет или нет место подстановка со-соотносимых понятий salva veritate, уместность суждения определяет обеспечивающий контекст (в отношении убеждений или иных представлений). Это проясняет, что в некоторых контекстах скрытое индексное представление не обеспечивает в точности правильный результат. Данное условие проявляется всюду, где говорящие и слушающие обращают внимание на используемые обладателем убеждений понятия, представляющие служащий предметом веры объект.

Рассмотрим контекст, в котором Джон и Петер обсуждают их подружку Мэри и специфически это или нет выражается в суждении:

[H] Мэри верит в истинность того, что Клеменс знаменитый писатель.

Также они знают, что Мэри верит, что Твен знаменитый писатель. Вопрос заключается в том, использовала бы она имя Клеменс для обозначения Твена?

Однако в других контекстах выполнение подстановки даже в пределах интенциональных глаголов вполне допустимо. Например, рассмотрим контекст, в котором Джон и Петер просто пытаются установить, полагает ли Мэри что данный мужчина, изображенный на рисунке Клеменс, и есть знаменитый писатель, при этом их не заботит то, как бы сама Мэри способна была бы выразить эту ее уверенность. Здесь отсутствуют ограничения на понятия, используемые для представления Клеменса. В данном контексте [H] способно выражать истинное суждение. Поскольку Джон и Петер погружены в контекст, не концентрирующийся на том, как Мэри соотносится с Клеменсом, то любое соотносящее представление будет выражать свойственную Мэри мыслимость Клеменса, включая простые демонстративности.

В контексте, не ограничивающим возможности подстановки, это позволит нам правильно выражать человеческие убеждения посредством противоречивого предложения, без надлежащего указания на то, что представления данного человека сами собой противоречивы. Представим себе, что Мэри много чего знает о Клеменсе, но не представляет, что он писатель. Джон может показать на портрет Клеменса и сказать 'Мэри убеждена, что этот писатель не писатель'. Сама собой Мэри не будет судить в контексте 'этот писатель не является писателем' и отсюда мы видим, что проблема подставляемости тесно связана именно с судительностью.

Это настолько далеко уводит нас от тщательной детальной адресации в механизмах вызова способов, посредством которых, согласно контекстуалистскому представлению, простые конкретные понятия проецируются на соответствующую предназначенную для этого порцию действительности, согласно факту, что подобные понятия появляются в пределах интенциональных глаголов. Например, вообразим как вы отправились на праздник в столицу и слышите предложения:

[I] Кларк Кент вошел в телефонную кабину, а Супермен вышел.

[J] Лоис поцеловала Супермена перед тем, как поцеловать Кларка Кента.

Подобные предложения (заимствованные из Саул, 1997), повседневно используются для выражения суждений, такими же как и вы, странствующими по столице людьми.

[K] * Кларк Кент вошел в телефонную кабину, а Кларк Кент вышел.

[L] * Лоис поцеловала Супермена перед тем, как поцеловать Супермена.

оказываются, с другой стороны, несообразными (этот факт обозначен шрифтовой звездочкой). В добавок [J] и [L] - в той степени, в которой их вообще можно использовать для выражения суждений - ложны. В этом, как можно видеть, они схожи с 'вечерняя звезда ярче утренней звезды'.

[M] Суперменом является Кларк Кент

с другой стороны, представляет собой (в некотором информационном, столичном контексте) как подобающее, так и истинное.

Огл.8. Геспер и Фосфор

Матутинус представляет собой замшелого астронома, проводящего каждое утро за наблюдением неба. ^[5] Матутинус неизвестна идентичность Утренней звезды Вечерней звезде, но занимающийся вечерами астрономией его друг Ноктис, говорит ему, что Вечерняя звезда весьма яркая. Он, таким образом, в своей ограниченной осведомленности полагает, что при достаточной яркости Вечерней звезды Утренняя звезда несколько бледнее. Используемое им для выражения подобного суждения предложение близко к логическому противоречию; оно, на наш взгляд, несообразно, поскольку мы, конечно, способны оценить проблему иначе. Однако Матутинус, не признающий собственном контексте идентичности Утренней и Вечерней звезды, способен с безупречной очевидностью (как это ему кажется) судить, что одна ярче другой.

Матутинусу свойственен партикулярный интерес к объекту, называемому им 'Утренняя звезда'. В нашем понимании он работает с частью действительности прослеживающей (в неведении относительно) всё случающееся с этим объектом в момент его утренней видимости. Ноктис, с другой стороны, выстраивает иную картину, выбирая то (без его ведома), что оказывается тем же самым объектом, но прослеживая все случающееся с этим объектом при вечерних наблюдениях. Данные две части совместимы с диапазоном возможных представлений, фиксирующих идентичность или неидентичность объектов, включенных в соответствующую им область переднего плана.

Большинство сказанного Матутинусом об Утренней звезде истинно. Например, 'Утренняя звезда ярче Марса', 'Утренняя звезда появляется по утрам', и т.п. Матутинус даже способен высказывать истины, произнося предложения, одновременно относящиеся как к Утренней, так и к Вечерней звезде, как в следующих примерах:

[N] Утренняя звезда не обладает магической силой, и не формирует Вечернюю звезду.

Однако подобного рода предложения оказываются прагматически ущербными, становясь неподобающими если обнаруживается, что Утренняя звезда идентична Вечерней.

Куда хуже дело обстоит с подобного рода ложными суждениями. Если Матутинус одновременно пользуется понятиями 'Утренняя звезда' и 'Вечерняя звезда' в предложениях подобных 'Вечерняя звезда ярче чем Утренняя звезда', он пытается исполнить не поддерживаемую область действительности - часть, допускающую выделение двух различающихся и мереологически не налагающихся объектов в их области переднего плана, где отсутствуют такие объекты. Суждения, построенные на основе подобной разделительно-непригодности проявляют особого рода ложность, превращающую в их в довольно странно непостоянные в смысле, что они, однажды определенные как не удовлетворяющая определенного рода разбиению действительность, не только соответствуют предложениям, но, вдобавок, и широкому семейству ассоциированных предложений, оказываясь в своей массе неподобающими.

Огл.9. Корабль Тесея; статуя и глина

Корабль бороздит моря. С годами ему заменят практически все части, брус за брусом. Смотритель музея, собирая брусья, размещает их согласно изначальному положению. Тогда появляются два корабля. Оба некоторым образом связаны с оригинальным кораблем, но какой же из них ему идентичен?

Данная проблема позволяет применить к ней нашу контекстуалистскую теорию, что и предоставит ключ к решению, вновь состоящий в обстоятельном анализе различных путей, распространенно проектирующих соотносящие понятия на действительность. В некоторых контекстах нашим понятиям свойственен определенный способ соотнесения, когда истинным является то, что корабль остается представлять собой, даже по прохождении всех возможных ремонтов, в точности именно данный изначальный корабль. Таким может считаться контекст, в котором нам интересна только способность корабля служить средством плавания из порта в порт. Тут наше членение минует отдельные составляющие корабль брусья. Однако в других контекстах, в частности, связанных с музеями подводной археологии, наши понятия могут соотноситься именно так, что важны в точности именно данные брусья, чтобы корабль мог бы, например, удовлетворять продолжающемуся существованию, даже находясь в разобранном виде.

Симонс (1987) предположил, что подобные два способа выделения идентичности относительно течения времени включают обращение к различным понятиям идентичности: функциональная идентичности в оценке судовладельца и материальная идентичность в оценке смотрителя музея. Понимание Симонса весьма близко корректному пониманию рассматриваемой проблемы. Но здесь нашей контекстуалистской теории свойственна большая тщательность, позволяющая ей допускать более широкий диапазон актуальных и возможных контекстов, отношения последования в которых прослеживаются на фоне течения времени благодаря способности определению устанавливающих идентичность соответствующих семейств истинных суждений. Следовательно с частных позиций как судовладелец, так и смотритель музея способны строить относящиеся к оригинальным кораблям истинные суждения об идентичности, хотя, конечно, невозможен контекст, в котором два множества суждений окажутся одновременно истинными. Директоры галерей, скульпторы, минерологи и химики подобным же образом формулируют истинные суждения, относящиеся к статуям и глыбам глины и составляющим во всякое конкретное время такие статуи агрегатам глиняных молекул. Поэтому вновь: не существует контекста, в котором присущие ему множества суждений могут взаимоприемлемо устанавливать истину, и следовательно не существует контекста, в котором мы пользовались бы порождающей противоречие транзитивностью идентичности.

Огл.10. Скептицизм и конюшня

Проблему скептицизма можно представить следующим образом: если для определения, что кому-либо что-то известно, требуется максимальная верификация, то невозможность ничего знать. Причина закрытости этого знания в его перекрытии знанием импликации. Это означает, что если вы знаете что p, и если вы знаете, что p влечет за собой q, следовательно вы должны еще и знать что q. Далее скептик использует его собственный закрытый принцип для доказательства отсутствия у вас ординарного знания. Прежде всего он объясняет вам почему наиболее расхожие убеждения (в их числе - наличие у вас двух рук) влекут за собой отрицание принципа скептицизма (например гипотезы, низводящей вас просто до мозга в цистерне). Отсюда, отвергая закрытый принцип, он утверждает что если вы не можете знать, что являетесь заложником принципа скептицизма, то отсюда следует, что вы же и ничего не знаете о подобных наиболее расхожих представлениях.

Однако согласно предложенной нами теории, о чем уже говорилось в связи с предметом обращения с пустой бутылкой и вашим жаждущим братом, подобные представления отождествляются контекстами, блокирующими иначе очевидные значения. Когда ваш жаждущий братец произносит 'бутылка пуста', то умозаключение в части 'бутылка не содержит капель воды' оказывается недоступно его отношению. Дело обстоит так потому, что получение подобного вывода влекло бы за собой выбор ключа контекста, немедленно помещавшего бы вашего брата в позицию, что любое суждение, которым он мог бы выразить эффект того, что 'бутылка пуста', оказалось бы ложным.

Нечто подобное проявляется каждом контексте, где вы довольствуетесь обыденным знанием. Если вы говорите, в обыденном контексте, 'я знаю, что бьёт 4 часа', то предложения, подобные 'я не знаю, являюсь ли я мозгом в цистерне', окажутся неподобающими. Не существует способов, позволяющих вам оставаться в обыденном контексте, и сохранять искренность при высказывании последнего предложения, поскольку его произнесение инициируется ключом контекста. Для опровержения высказывания 'я знаю, что бьёт 4 часа' требуется создать ключ, поскольку только более строгий контекст налагает более строгие условия верификации. Но это не умаляет того, что для вас доступно, благодаря обладанию ординарным знанием, налагаемым вами посредством подобных оригинальных, ординарных контекстов, наслаждаться жизнью подобно большинству из нас.

Рассмотрим конюшню. В смежной с фасадом конюшни области вы наблюдаете всего лишь одну подлинную конюшню. Вы говорите: я знаю, что это конюшня. Интуитивно вам не дана возможность определения, что это именно конюшня, потому что просто так оказалось, что вы созерцаете всего одну реальную конюшню в этой округе, а не один из множества фасадов конюшен. Напротив, для нашего контекстуалисткого понимания весьма подошло бы оказаться в контексте, в котором подобный случай не рассматривается в качестве подлинного знания. Ваш контекст, например, способен оказаться сугубо удостоверяющим данную конюшню оказавшейся в пределах фокуса внимания; или он может даже оказаться сугубо отстраненным - богатым контекстом, где множество реальных конюшен в округе способствуют определению наблюдаемой вами конюшни несколько более типичной. Но, конечно, существует и множество промежуточных контекстов, в которых факт существования столь многочисленных мнимых конюшен обеспечивает появление сомнений относительно предъявляемых вами требований к знаниям. Они оказываются контекстами, в которых вам необходимо располагать расширенным знанием об округе, так, чтобы лишь случайность могла бы помешать вам это сделать, и что достаточно было бы одного случая для получения вами убеждения в том, что находящаяся перед вами вещь - конюшня. Если вы знакомы с конюшенными фасадами, вы можете позволить себе больший скептицизм в отношении находящейся перед вами конюшни. Вы, как выяснилось, не владеете подобным глубоким знанием. Но в данного рода контексте весьма вероятно, что вы сможете это понять. Положим, вы продолжаете двигаться по дороге и замечаете, что от следующей конюшни остался только фасад; или вы встречаете актера, рассказывающего вам, что в округе выстроены декорации для съемок. Следовательно, в подобного рода контекстах любое свойственное вам знание, выражающее принадлежность к конюшням находящегося перед вами фасада, оказывается лучшим неопределенного рода знанием.

В первичном, существенно локальном контексте появляющийся исключительно в силу вашего суждения всего лишь фрагмент конюшни оказывается тем единственным, что проецируется на находящуюся перед вами конюшню. Во вторичном, сугубо широкодиапазонном контексте, ваше суждение в дополнение ассоциируется с многосторонним охватом фрагмента конюшни, областью которого может быть Висконсин в целом. Последующие проекции неопределенным образом затрагивают все находящиеся в этой области конюшни и скопление конюшенных фасадов в непосредственно прослеживаемом вами окружении, во многом подобно способу выделения химических примесей в случае употребления понятия 'вода'. Напротив, в непосредственном проблематическом контексте ваше суждение весьма легко ассоциируется с попыткой наложения фрагмента конюшни на область вашего непосредственного окружения. Подобная попытка могла бы, однако, оказаться неудачной, - приводя к неизбежным последствиям для вашего исходного требования обретения знания, - поскольку действительность не предоставила подобного рода часть.

Ваше положение весьма сходно с одной из коллизий в сценарии Геттье: остановка часов. Рассматривание часов показывает вам, что сейчас полдень. Но вы не можете понять, что часы повреждены. Может так совпасть, что вы смотрите на часы в точности в полдень, в тот единственный момент времени светлого времени суток, когда они правильно показывают время. Ваше знание о наступлении полуденного времени (если вам вообще что-то известно об этом), относится здесь к роду максимально нестабильного. Оно нестабильно, поскольку ваше суждение, подобно всем такого и рода, и этиологии суждения, всем так легко ассоциирующимся с частями последовательных (разделяемых) позиций, обеспечиваемых часами в течении времени, - это, в настоящем случае, доля, реальность которой не поддерживается. Отметим, что факт максимальной нестабильности вашего знания не устраняет ipso facto требования представлять собой знание. Так, рассмотрим сценарий, в котором отменно работающие часы находятся в превосходно рабочем состоянии на секунду позже после вашего их употребления для сообщения времени.

Огл.11. Новые аспекты сверхзначимостных
истинно-значимостных лакун

Используемые при подобном рассмотрении контексты и части показывают, что многие обычно употребляемые примеры предложений, отображающие истинно-значимостные сверхзначимостные лакуны фактические не служат в данном качестве, часто в силу не реализованности нормальных контекстов, в которых они могли бы служить транспортами суждений или потому, что соответствующим им нормальным контекстам свойственно не воспринимать неопределенность. В отношении предложения:

[O] Зайцы представляют собой часть Монблана

сверхзначимостное понимание допускает его истинность в пределах некоторых способов выработки неизменного решения о востребовании для распространенности 'Монблан' специфической агрегации молекул и ложность в пределах других. Однако контекстуалистское понимание соотнесения отвергает это заключение. Как мы себе представляем, [O] в нормальных контекстах не наделено судительной приемлемостью. То же самое относится и к множеству других типов случаев. Нам, безусловно, требуется выделить три различные альтернативы, в той мере, в какой подобное выделение относится к соответствующим предложениям. Отсюда предполагается наличие ярлыков: судительно приемлемое и истинное, судительно приемлемое и ложное, судительно не приемлемое, и для одного и того же предложения принципиально допустимо (в различных контекстах) приписывание ему всех трех значений.

Однако если все это сопровождает сами собой наши суждения, то такие отклонения вряд ли допустимы: каждому случаю соответствует абсолютное проявление суждения как истинного или ложного. Поскольку речь здесь идет о том, что каждое суждение сопровождается и собственным контекстом, то тогда, в каждом случае, оценка суждения как суперистинного или лживого оказывается оценкой суждения в его контексте.

Что и предполагает следующие принципы: суждение вида 'P(a1, …, an)' суперистинно если и только если:

(T1) суждение успешно налагает в его контексте C часть действительности, назначенную соответственно его конституирующим конкретным понятиям 'a₁,' …, 'a_n', соответствующих семейств агрегатов F₁, …, Fn, и

(T2) соответственно таких семейств агрегатов, что наш выбор индивидуальности fi из множества F_i, 'P(f₁, …, f_n)' оказывается истинным.

Другими словами, суждение суперистинно если и только если оно истинно всеми способами помещения в расширения соответствующих понятий членов из подобающих 'многих'. 'Бруно находится в жилой комнате' суперистинно при использовании 'Бруно' выделяющим как часть действительности, так и все сопряженные с этим выделением конституирующие агрегаты, фактически находящиеся в жилой комнате.

Теперь важно отметить, что для контекстуалистского подхода утрачивается симметрия истинности и ложности. И поскольку для данного рода суждения возможен только один способ сделаться суперистинным, то суперложным оно может стать двумя различными способами, которые мы определим следующим образом:

Суждение типа 'P(a₁, …, a_n)' оказывается суперложным также если и только если

либо:

(F0) суждение в его контексте C не позволяет наложить часть действительности, в которой различается соответствующее его конституирующим конкретным соотносимым понятиям 'a₁,' …, 'a_n' семейство агрегатов F₁, …, F_n

или оба:

(F1) суждение в его контексте C успешно налагается на часть действительности, назначаемую в виде её конституирующих конкретных понятий 'a₁,' …, 'a_n ', соответствующих семействам агрегатов F₁, …, F_n, и (F2) соответствующее семейство агрегатов таково, что, однако, выбираемое нами индивидуальное f_i из многих F_i, 'P(f₁, …, f_n)' оказывается ложным.

Положим, Бруно находится в кухне, но ваш темноглазый муж, завидев напоминающий кошку предмет в жилой комнате, восклицает: "Твой кот в жилой комнате". Данное суждение суперложно в силу (F0). Нет никаких частей действительности, квалифицирующих кошачье-в-жилой-комнате, способных построить необходимого рода часть. Предположим, вы смотрите на Бруно в кухне и произносите 'Бруно - единорог'. Данное суждение оказывается суперложным поскольку удовлетворяет (F1) и (F2). Ваше суждение не позволяет успешно проецироваться на соответствующего рода семейство агрегатов, но это будет неверно в отношении всякого простого единичного агрегата из данного числа, окажись он единорог. Предназначение (F0) устанавливается, с одной стороны, еще до оценки соответствующих начальных, иллюзорных попыток разделения (например, подобное следует из Стровсоновской ошибки предположения, и, в особенности, из Эвансоновской Изменчивости соотносимости (с. 123), названной 'лукавым употреблением пустых конкретных понятий'). ^[6]

Скрупулезное исследование объекта доли может быть точным только в случае, если концепция части и ассоциированная концепция распознавания (установки в очертаниях, выведения на передний план) некоторого объекта будут выполнены более скрупулезно (см. ниже). Однако еще некоторый момент наличные выражения смогут еще удовлетворительно показывать способность суждений обычно спадать к сверхзначимостным истинностно-значимым лакунам, фактически этого не совершая.

Огл.12. Домик Фреда

Стараясь поддержать представления о способности повседневных суждений демонстрировать сверхзначимостные истинностно-значимые лакуны, Льюис предлагает следующий пример, который мы готовы признать лучшей его находкой. В домик Фреда приходит странница. У нее появляется вопрос, является ли частью дома примыкающий к дому гараж. Вы можете рассказать множество суперистинных историй о домике Фреда, просто не вспоминая о том, располагает ли он в качестве части гаражом. Как это представлено у Льюиса,

вы утверждаете, что домик Фреда спроектировал знаменитый архитектор; и это никогда в вашем сознании не пересечется с мыслью будет ли мыслимый вами 'домик' тем, что включает или исключает примыкающий гараж; это не разрешается ни благодаря принятию конвенций или знанию секрета; в отсутствие предмета вы знаете, что все сказанное вами в любом случае истинно (1993, с. 172).

Теперь рассмотрим:

[P] Гараж не является частью домика Фреда.

Подобное предложение обычно воспринимается низвергнутым к суперистинно-значимостной лакуне (be taken to fall into a supertruth-value gap), поскольку соответствующее суждение оказывается истинным при некоторых способах построения диссоциирующего решения, действительно или нет гараж входит в число частей домика Фреда, и ложным при других способах.

Но на этом лучший пример Льюиса все еще не построен. Ему следует еще и соответственно описать контекст C, в котором [P] может послужить переносчиком суждения. И ему необходимо сделать это так, что как (i) налагаемые им самим строгие условия действительно будут соответствовать C, так и (ii) выражающее истинное значение результирующее суждение окажется истинно на некоторых совместимых с C оценках и ложно на других.

Однако трудно вообразить такие контексты, которым одновременно удовлетворяют и (i) и (ii). Причина этого в том, что большинство естественно порождаемых контекстов налагают строгие ограничения на типы семейств доступных для сверхзначимости агрегатов. Конечно, мы можем удовольствоваться контекстом, в котором [P] судительно приемлемо, и в котором (i) удовлетворительно, а (ii) неприемлемо. Конечно, удовлетворительность подобных контекстов допустима в отсутствие внесения установлений, определяющих что допускающие лакуны контексты не существуют для [P]. Опишем один такой контекст, который, тем не менее, поможет нам в принятии нового требования.

Требующее преодоления препятствие заключено именно в искренности: почему, если описание Льюиса соответствует фактам, любой мог бы использовать [P] для выражения подлинного суждения? Неплохо бы понять следующее: вы как посторонний приближаетесь, и вы утверждаете [P], потому что вы смутно помните план домика Фреда, включающего, на всем виденном вами плане, границу, отделяющую нечто, обозначенное 'гараж', от нечто обозначенного 'дом'. Таким образом вы предполагаете, в пределах окрестности домика Фреда, что последний содержит, первично в отношении вашего суждения, подобного рода границу. Если, однако, условия - "не вводящие конвенцию или засекреченный факт", - как представлено Льюисом, окажутся удовлетворительными, то действительность не будет содержать такой границы. Следовательно неверна ваша попытка наложения данного рода части, и ваше суждение, согласно [F0], сверхложно.

Огл.13. Констанцское озеро.

Раскрытая выше усложненность факта существования признаваемых вами границ не как физически добросовестных (bona fide), иллюстрируется примером стен или кровли домика Фреда. Они скорее, будут назначенными границами, с помощью которых обычно выделяются цензовые или почтовые участки, являясь результатом более или менее произвольного наложения (Смит, 1995; 2001; Смит и Варзи, 2000). Подобные назначенные границы, стоит их лишь однажды установить соответственно узаконенным способом, оказываются, тем не менее, несомненными частями действительности (и, как показывает история международных военных конфликтов, они могут быть частями действительности общей последовательности человеческой истории). Поскольку, однако, назначенные границы оказываются результатом произвольного наложения, появляется искушение предположить, что (1) никакой факт не способен подтверждать то, лежат они или не лежат, и (2), что их инфильтрация в действительность идеосинкретическими способами не вызывает никаких последствий.

Прояснить рассматриваемую проблему можно посредством провозглашения (назначенной) неграничности, типа известной из функционального примера Льюиса. Швейцария, Германия и Австрия сходятся в сердце Европы, где-то в окрестностях Констанцского озера. Данные записки не претендуют на воссоздание подобного порядка на уровне международного договора, устанавливающего где, на или вокруг озера могут пролегать соответствующие границы (положение вещей, иногда всё ещё вызывающее споры, например, по проблеме определения права рыболовства в различных частях озера). ^[7] Теперь предположим, что вы указали определенную километровую водную зону в центре озера и утверждаете:

[Q] Данное водное пространство относится к Швейцарии.

Здесь тоже не существует разрешающих данную проблему заключенной конвенции или засекреченного факта. Что, однако, подобное может означать, если неверно, что [Q] утверждает истину одних уточнений и ложность других? Скорее, если следовать принятому выше критерию (F0), [Q] оказывается просто (сверх) ложным. Кто бы не пользовался [Q] для создания суждения в контексте действующего международного права, он допускает того же рода радикальную ошибку как и Матутинус, рассуждающий о том, что Вечерняя звезда ярче Утренней звезды. Поскольку в обоих случаях действительность не предъявляет подобного рода членения. Здесь подобающее суждение, как связанное с нашей возможностью оценивать его истинность и ложность при помощи назначения специфическим частям действительности соответствующих им конкретных понятий, как будто бы даже не достигает позиции начального раскрытия (gate).

Также, в точности по тем же самым причинам, просто ложным оказывается и [P].

Последнее, наконец, яснее всего свидетельствует о том, что нужно найти стороннику сверхзначимостных истинно-значимостных лакун для поддержки ее позиции. Подобные лакуны появляются только если удовлетворяются (T1) (и, следовательно, (F1)). Стороннику лакун необходимо привести один пример предложения, например, в виде 'P(a₁, a₂,),', и незаостренный контекст C, в котором данное предложение используется для создания суждения, причем род этого контекста C позволяет определять семейства F1 и F2, постижимых пар агрегатов: f₁ и f'₁, и f₂ и f'₂, соответственно, являющихся таковыми, что P(f₁, f₂), и не-P(f'₁, f'₂). Как можно отметить, соответствующие уточнения авторизуются в пределах контекста C.

Неплохо рассмотреть:

[R] Этот сель является частью Монблана

произнесенное альпинистом, указывающим на некоторую агрегацию мокрых камней, находящейся в начальной точке медленного сползания с поверхности горы. Примем f₁ = f₂ = сель, f'₁ = Монблан плюс сель, и f'₂ = Монблан минус сель. Установим P = являющийся частью, и все в порядке. Однако здесь появляется следующая требующая решения сторонником лакун задача. Для этого соответствующим образом обязательно нужно описать некоторый незаостренный контекст, в котором для создания оригинального суждения необходимо [R]. Как, однако, может показаться, стоит ему преуспеть в описании подобного контекста, - к примеру, нашему альпинисту, - то в то же самое время государственный инспектор определяет пределы Монблана с целью регулирования добычи минерального сырья - то, следовательно, лакуно-устраняющая аргументация по показанному выше принципу в случаях домика Фреда или Констанцского озера может быть вновь повторена.

Кроме того, существуют и темпоральные аналоги того же самого явления. Предположим, что Джеральдина умирает, и ее смертельные муки выпадают столь близко к полночи, что по очевидным причинам позволяет определить тезис о том, что 'Джеральдина умерла незадолго до полночи' никогда не оказывающимся ни суперистинным, ни суперложным (ср. Геллер (2000)). Для отрицающего лакуны подобный случай также представляет проблему, если лишь собственно случай представляется ему еще и в естественно протекающем контексте, в котором соответствующее предложение может использоваться для создания суждения, таким образом сохраняя его статус мнимой лакуны. Но подобный контекст довольно трудно выделить. Например, предположим, что определение точного времени кончины Джеральдины критически значимо для исполнения её последней воли. Когда оценка данного суждения сопровождается соответствующим основанием, то тогда следует вернуться к некоторой лакуно-устраняющей процедуре, например, включающей проверку позиции обозначенной 'время смерти' в свидетельстве о смерти Джеральдины. Истинностно-значимостная неопределенность вновь устраняется посредством механизма назначенных границ.

Мы преследуем здесь довольно скромную цель. Мы просто стремимся показать некоторые возможности контекстуалистской теории, понимая, что общее намерение устранения лакун будет порождать проблемы - не менее тех, что порождаются высокоуровневой неопределенностью понятий подобных 'подлинному' и 'успешному' предыдущих параграфов. Мы также признаем, что нам следует обозначить проблемы, появляющиеся в суждениях, выражаемых посредством предикатов уровня первопорядковой неопределенности, как, к примеру, в:

[S] Джон лыс

(где Джон представляет собой пограничный случай). Здесь, однако, принимая во внимание контекстуализацию суждения, мы добиваемся некоторого прогресса. Рассмотрим способ, с помощью которого предложения, свидетельствующие пологость, позволяют назначать им в некоторых контекстах истинное значение, а в других - ложное. Например, швейцарцы могут правильно судить о том, что, в частности, некоторая дорога полога, притом, что голландцы, приверженцы более строгих стандартов, могут так же правильно это отрицать. Суждения, рожденные двумя множествами субъектов, способны, в их соответствующих контекстах, являться абсолютно истинными: истинными и сверхистинными.

Это же относится и к суждению о предмете облысения Джона. Джон изображает собой пограничный случай - того, кто полностью облысел за четыре года, но и того, кто четыре года назад все ещё был известен своей обезьяноподобной волосатостью на голове. Существуют контексты, в которых 'Джон лыс' может быть использовано теперь уже сегодня. Услышав новости о недавней потере Джоном волос вы слишком быстро переходите к умозаключениям. Вы смотрите на него в плохом свете, преувеличивая его недавнюю потерю волос. Вы идеосинкретически употребляете 'лысый' (залысина в его части пространства состояния волосатости больше, чем в стандартном случае). В контекстах, порядок вещей в которых, однако, иной, [S] просто оказывается не подобающим суждению. Подобное представляет собой часть того показанного нами, в случае представления Джона, обозначаемого нами не более чем вовлекаемым облысением, пограничного случая. Следовательно, в большинстве контекстов, даже [S] неспособно выражать суждения, допускающие сверхзначимостные истинно-значимостные лакуны.

Огл.14. От конкретного соотнесения к суждению

Неопределенность, присутствующая в нашем обыденном употреблении понятий 'солнце', 'данное облако' или 'Бруно' оказывается, что следует учитывать, не обращаемой в разного рода уменьшаемую в силу того факта, что не столь просто воспроизвести суждение, чьё истинностное значение соответственно окажется неопределенным. То, что для Бруно, от одного момента к следующему, характерно утрачивать и приобретать молекулы, не порождает никаких последствий для наших повседневных целей: это находится ниже нашего обычного предела сосредоточенности. И даже там, где проявляется подобный предел, естественные контексты нашей жизни - включая институциональные контексты, такие как верховный суд и университетская экзаменационная комиссия, - наделены понятно построенными связями, противоположными легкой формулируемости суждений, обозначенных истиннозначимостной неопределенностью. Подчеркивающая наше конкретное соотнесение неопределенность таким образом приспособлена для целей вынесения суждения.

Наверняка, как в случае домика Фреда как с гаражом, так и без, как и в случае Швейцарии с, равно же и Швейцарии без требуемого участка Констанцкого озера, проявляется порог чувствительности. Эти случаи далеки от возможности быть 'почти идентичными'. 'Домик Фреда' и 'Швейцария' проецируются на реальность при помощи радикально диффузных (проникающих) способов, и это же самое приложимо к понятиям типа 'Рождество' или 'свадьба Мэри'. Если я скажу 'у нас будет вечеринка дома у Фреда на следующее Рождество', то вы понимаете, каковы обозначенные мной предметы, даже если подчеркиваемое проективное проникновение все ещё более чем радикально. Оно окажется должным образом - в степени, необходимой для уверенности в том, что гости узнают когда и куда идти на вечеринку, - умеряемым, посредством процесса, который мы можем мыслить как нечто масштабно изменяемое от менее к более рафинированному выделению.

Огл.15. Истинствование и неопределенность

Представим себе, что Джон целует Мэри в щечку в полдень в частности в среду в вашем любимом кафе. Джон часто целует Мэри в щеку, но именно этот поцелуй Мэри в щеку в полдень в эту конкретную среду стал тем, что он смог сделать только однажды. Предположим вас сидящем в уголке кафе, наблюдающим Джона и Мэри. Почти точно в полдень вы своим суждением фиксируете Джона целующим Мэри. Ваше суждение представляет собой частный умственный эпизод. В силу чего оно истинно? Наш ответ, вновь, в первом приближении, следующий: некоторая странно разграниченная доля действительности, допускающая обозначение поцелуй Мэри Джоном. Однако мы вновь обратимся к проблеме большей сложности отношения между суждением и подобающей истинствующей долей действительности, чем, казалось бы, подобное имело место. Поскольку также и простые соотнесения проецируемых понятий на нечто, способное представлять собой подобающую находящуюся на переднем плане долю действительности, более того, определяют еще и род суждений, касающихся нас в этом положении (истинный, эмпирический, логически не структурированный), проникающе проецируемых на оказывающуюся подобающей, истинствующей долю действительности.

Проективное отношение присутствует прежде всего в глаголах соответствующих предложений - и оно, как таковое, реализуется с помощью суждений, проецирующих понятия на действительность применением подобающих предметов, как и посредством суждений, посредством применения тех же самых подобающих предметов, на действительность проецируются и глаголы. Именно данное понимание определило выработку Муллиганом и др. представления об истинствовании, в соответствии с которым

истину того, что Сократ умер определяет смерть Сократа, истину того, что Амудсен долетел до полюса определяет его полет, истину того, что Мэри улыбается определяет ее (присутствующая) улыбка и т.п. Или, другими словами, … для множества простых предложений, относящихся к пространственно-временным объектам, творцы истины этих предложений оказываются моментами (тропами, событиями, отдельными случайностями), выбираемыми с помощью герундиев и других номинализированных выражений, близко связанных с основными глаголами рассматриваемых предложений … Если все атомные предложения содержат основной глагол, и все номинализации означают моменты, то отсюда фактически следует, что все творцы истины представляют собой моменты, и истинными их делает то, что a представляет собой F, являясь a's бытием F, что истинным его делает то, что a R's b является a's R-подобным b, и т.п. (Муллиган и др., 1984)

Но как в случае нашего конкретного соотнесения с домиком Фреда, то же самое распространяется и на случай наших суждений и придающего им истинность. И в данном случае приемлемые истинствующие доли действительности мереологически могут налагаться лишь в минимальной степени. Подобное можно объяснить причиной, что роль творцов истины могут исполнять не только оказывающиеся 'полностью идентичными' фрагменты действительности более привычных относящихся к реальному миру коррелятов соответствующих глаголов, но и вариации больших или меньших мереологических смешений - например, как в рассматриваемом случае мереологической суммы Джона и поцелуя, Мэри и поцелуя, Джона и Мэри и поцелуя, или всего этого взятого вместе с предшествующим вручением Джоном цветов и т.д.

В данном случае каждая истинствующая порция действительности должна в качестве части включать определенный поцелуй. Именно этот последний, более чего-либо иного, ответственен за истинность вашего суждения о том, что Джон целует Мэри. Но что за случай (что за порция действительности) здесь появляется? Появляется ли она, например, в момент начала подобающего поцелуя? Включает ли случай поцелуя Мэри-соотносимые мысли, что одновременно появляются в уме Джона или учащение его сердцебиения? Конечно, здесь появляется не только один фрагмент действительности, заслуживающий, более чем любой другой, права играть роль творца истины данного суждения. Скорее, здесь появляются множество играющих подобные роли фрагментов действительности, некоторые из которых лишь самую малость отличаются один от другого. Однако, мы сталкиваемся с не менее обильным наличием мереологической смешанности, квалифицируемой в качестве истинствующей данное суждение, если мы сместимся в противоположном направлении и попытаемся изолировать малейшие истинствующие фрагменты действительности в области, где Джон контактирует со щекой Мэри. Такое объясняется темпоральной протяженностью поцелуя Джона, наличием более или менее мгновенных срезов момента поцелуя, каждый из которых равно квалифицируется служащим в качестве истинствующего данное суждение.

Огл.16. Постановка проблемы гранулированности

Как, теперь, сделать две различные порождаемости - поцелуй Джоном Мэри и появляющееся одновременно с ним ваше суждение - относящимися друг к другу? Ваше суждение построено как восприятийное: имеет место случай наблюдения "за", и, опять же, он может быть сопоставлен выделяющему определенный фрагмент действительности световому потоку. В силу этого мир делится на две части: с одной стороны, сложный символический случай, представляющий собой поцелуй Джоном Мэри, и дополняющий его случай, постигающий все подобные фрагменты действительности, что бы не оказывались в пределах вашей проекции, с другой.

Но вновь: образование подобного разделения не сводится к простому географическому способу, скорее заключаясь в способе, маркирующем определенную гранулированность. Молекулы коленных суставов Джона не представляют собой часть объекта вашего акта восприятия. Однако это и порождает проблемы для любого из, подобного рассматриваемому здесь, авторов, полагающего, что мереология является обязательным элементом всякой когерентной онтологии; для оказывающегося транзитивным отношения части к его целому. Рассмотрим творца истины x по отношению к суждению p, касающегося случая поцелуя Джоном Мэри. Предположим, что x содержит все соответствующие части Джона, Мэри и соотнесенного случая поцелуя (в той мере, в какой он определяется), вовлеченные в создание истины того, что Джон целует Мэри. Теперь мы можем сконструировать следующую непротиворечивую триаду:

A. Составляющие Джона молекулы являются частями Джона.

B. Джон представляет собой часть x.

C. Составляющие Джона молекулы не являются частями x.

Некоторые читатели могут предпочесть реконструировать подобную трилемму в отношении к фактам, или положению дел, или ситуациям, или в отношении любого предпочитаемого ими кандидата в истинствующие сущности. Аналогичные трилеммы можно сконструировать в отношении хозяина прочих стайных животных философского зверинца: чувственных данных, поверхностей, аспектов, множественностей, зрительных полей, индивидуумов, Гуссерлевской ноэматы, Кантовского 'феноменального мира', Файновского 'объектного подобия' и т.п.

Трилемма раскрывает саму себя и в сверхфилософском контексте. Действительно, транзитивность отношения часть-целое предвещает придание мереологии нечто подобного силе коррозии в отношении нашей здравосмысленной онтологии (людей, рук, часов и т.д.) как этого требует скептицизм в отношении нашей здравосмысленной теории знания. Таким образом мереология вынуждает многих соглашаться с выводом, что только хорошая онтология (и наука) представляет собой единственно окончательные (монотонные) атомы.

С другой стороны, если некоторый способ позволит решить трилемму, и этим заблокирует транзитивность частноделительности, ^[8] то появится позиция придания упомянутого рода сущностям прежде всего мереологической правомерности. Подобным образом мы можем спасти для онтологии средний мир ординарных объектов (и также создать пространство, в пределах сферы теории истинствования, для истин среднеразмерных наук биологии, лингвистики, географии, военной истории, землеустройства и т.п.).

Обычно, конечно, стараются уйти от данной проблемы, отказываясь серьёзно работать с такими сущностями как с сущностями, например, взывая к понятию категориальной ошибки. Здесь не просто не допускается спрашивать, например, какие молекулы изображения являются или не являются частями видимых Джоном чувственных данных, когда он концентрируется на разрисованной стене. Предложения, способные служить ответами на подобные вопросы, действительно в течение долгого времени в определенных контекстах выглядели не подобающими суждению.

Более настойчивые, однако, тем не менее, упорствуют в постановке подобных вопросов. Некий стандартный ответ основывался на фразе 'согласно описанию', или некие схожие выражения. Однако, согласно характерному для методов данной работы решению, истинно то, что, согласно одному описанию, молекулы представляют собой часть Джона (например, физическое тело), не являясь частью Джона согласно другому описанию (например, видимый невооруженным глазом объект). Если, однако, согласно данных различных описаний Джон представляет собой одну и ту же сущность, то, следовательно, он и обладает, согласно каждому описанию, одними и теми же частями. Или, иным образом, Джон согласно этого описания представляет собой сущность, отличную от Джона согласно того описания, и нам, следовательно, требуется представление о возможностях понимания подобного различия, что и возвращает нас к той трилемме, с которой мы и начинали.

Более многообещающее начало для разрешения нашей трилеммы основывается на теории множеств: зависимость принадлежности к множеству в конце концов не транзитивна. Но использование в поставленных нами целях теории множеств как средства блокирования транзитивности требует слишком высокой платы. Но если в использовании теории множеств соблюсти известный реализм, то это принудит нас идентифицировать элементы (Urelemente), из которых будут конструироваться множественно-теоретическими средствами затрагивающие нас большие структуры. Но чем такие элементы могут быть в смысле каузальности сложного случая, подобного поцелую Джоном Мэри? И даже где соответствующие элементы, - например, атомы или молекулы, - как кажется, появляются уже сами собой, обеспечивая множественно-теоретическую конструкцию, добавляются проблемы, суть которых в том, что мы обязаны обозначить, что либо наша онтология вновь сдерживается, работая исключительно с предполагаемыми окончательными атомами, - пока еще неизвестными сущностями, - или загромождается множеством копий реконструируемых объектов, существующих на множестве уровней гранулированности (например, Джон и Мэри как множество атомов, множество молекул, клеток и т.п.). Конечно, проблема бесчисленности копий не появляется для мереологии, поскольку мереологическая сумма атомов, молекул, клеток и т.д. конституирует Мэри как всего лишь один и тот же самый объект. Это так, однако именно оно и позволяет мереологическому подходу воспринять нашу трилемму.

Походя отметим, что стандартная множественно-теоретическая семантика прибегает к другому способу ухода от проблемы грануляционных копий: она отвергает онтологический реализм. Ради этого семантика обращается вообще не с Джоном и Мэри (и не со случаем поцелуя, в котором они на мгновение объединяются), но скорее с денатурированными субститутами. Для области каждой соответствующей модели нет в качестве ее членов ни Джона и Мэри, ни любого иного пришельца вечно-изменяющегося мира действительности мяса и крови, а скорее есть абстрактно построенными партнеры, приспособленные играть определенную алгебраическую роль. Здесь не может быть трилеммы, поскольку что не сделано из мяса и крови, не обладает частями в виде мяса и крови. Однако, с другой стороны, поскольку стандартная семантика, очевидно, оперирует суррогатами, остаются не нашедшими ответа вопросы, связанные со способами, посредством которых наши суждения относятся к объектам действительности.

Огл.17. Решение проблемы гранулированности

Рассмотрим происходящее при наблюдении вами шахматной доски. Вы работаете с долей мира, где, а именно в области шахматной доски, на чем вы концентрируетесь, лежит то, что вы прослеживаете. Концентрация вашего внимания сопровождается определенной гранулированностью: для вас интересны отнюдь не имеющиеся в пределах доски атомы и молекулы, но скорее сами по себе доска и ее фигуры. Более того, последнее интересно для вас не просто в качестве конституирующих просто список или множество, но скорее в качестве существующих в определенном расположении. Доска разбита на ячейки (квадраты). В некоторых таких ячейках располагаются фигуры определенного рода. Чтобы понимать, что же здесь происходит, нам необходимо сконцентрироваться на более детальном понятии доли и ассоциированном понятии ячейки. Первая распознаваемая нами вещь это способность доли располагать встроенной в неё гранулированностью, как это оказывается с самого начала. Изображающая 91 департамент и 311 административный район карта Франции оказывается хорошей иллюстрацией того, что означает доля в предназначаемом нами смысле. Подобные карты - результат применения некоей крупно- или мелко-зернистой сетки ячеек - минимальной единицы доли - к определенной порции действительности.

Мы теперь желали бы потребовать, что использованные доли, всякий раз и представляют собой казус, когда по отношению к эмпирическому миру или случившемуся выражаются суждения. Для исполняющих свою функцию долей необходимо обладать ячейками, достаточно большими для содержания объектов, значимых в порции действительности, касающейся судящего субъекта, и в то же самое время такие ячейки должны так или иначе обеспечивать удаление не затрагиваемых деталей. Доля, как определяется здесь, соответственно оказывается средством концентрации на выделяющемся и маскировки не выделяющегося. Мы понимаем ее, подобной сети, лежащей безотносительно соответствующей объектной области, и, как уподобленную сети (и того типа обрешеченного окна, что используется в сетеобразной рисовальной сетке Альберти), оказывающейся в существенной мере прозрачной. Поэтому важно, что она никоим образом не изменяет действительность, являющуюся для нее объектом приложения.

Подобная действительность, как и каждый из объектов в ее пределах, оказывается тем, чем и где она оказывается, и располагает, независимо и от каких-либо действий человеческого указания, и от наших попыток понять этого, всеми своими частями и моментами. Напротив, доля в точности является артефактом нашей судительной, классифицирующей, теоретизирующей или картографирующей активности.

И вновь мы можем обратиться к рассмотрению того, как понятие доли поможет нам решить проблему гранулированности. Гранулированность, как она понималась выше, необходимо занимала свое место только в практике назначаемости: она принадлежала не самим по себе находящимся на стороне действительности объектам, но скорее нашим, в различных контекстах, способам разделения данных объектов. Все три пункта трилеммы сохраняются; теперь, однако, они принимают следующий вид:

A*. Молекулы внутри Джона являются частями Джона.

B*. Джон распознается в соответствии с долей, ассоциируемой с суждением p.

C*. Молекулы внутри Джона не распознаются в соответствии с долей, ассоциируемой с суждением p (доступной доле недостает соответственно тонко-гранулированных ячеек).

Это решение работает, поскольку мы в действительности пользуемся аналогом транзитивно-блокирующего средства теории множеств. И если понятие доли представляет собой в некотором отношении обобщение понятия множества, то понятие ячейки соответственно обобщение понятия синглетона. В котором, однако, элементы множества существуют в пределах множества в отсутствии порядка или расположения, - они допускают произвольную перестановку и множество сохраняет собственную идентичность, - то сетка или доля стандартно вносятся со специфическим порядком и расположением их конституирующих ячеек. Последние совместно умещаются в определенном порядке, подобно зубцам в ножовке или подобно молекулам в цепочке ДНК.

Подобное расположение может быть чисто пространственным, как на карте, где относительные позиции окружающих ячеек определяются соответствующей позицией данной порции географической действительности, к которой относятся ячейки. Или они могут определяться линейным упорядочиванием, как, например, там, где доли определяются посредством количественных шкал, отражающих возрастные группы или частотные диапазоны. Расположение может определяться и более сложными (например, иерархическими) способами, как в случае доли, определяемой с помощью родов или концептов (например, доли животных в вашем местном зоопарке в львах, тиграх, жирафах, малых сумчатых и т.д.). Доли, достаточно близкие простым спискам, соответственно ассоциируются с употреблением нами имен собственных. В последующем нам, следовательно, необходимо обозначать номинальные доли, и походя мы отметим, что даже номинальные доли способны структурно отличаться от соответствующих множеств неэкстенсионального бытия. Тогда, Петер, автор проблем в представленных выше предложениях [F] и [G], использует номинальную долю, содержащую, inter alia, две различных ячейки, обе из которых обозначаются 'Пердеревский' и обе из которых указывают на один и тот же объект действительности. Относящаяся к продолженностям номинальная доля в дополнение фиксируется тем фактом, что ее ячейки способны хранить следы соответствующих объектов мира как идентичных от одного момента к следующему несмотря на факт получения и утраты молекул.

Сложные многомерные доли могут основываться на комбинациях подобных различных типов расположения ячеек. Карта зоопарка, например, может показывать не только места расположения животных, но и виды, и размеры, и собственные имена животных, располагающихся в этих местах.

Огл.18. Превосходящее множества

Теория множеств покоится на одной центральной зависимости: отношением между элементом и синглетоном. Подобная зависимость, как отмечает Льюис, окружена тайной:

поскольку все классы представляют собой смешения синглетонов, и ничего кроме и свыше тех синглетонов, из которых они построены, то проявляемое нами игнорирование природы синглетонов означает проявление игнорирования природы классов как таковой. … Что нам следует знать о синглетонах, когда мы знаем, что они представляют собой атомы и хорошо различимы от похожих индивидуальностей? Что нам следует знать о других классах, когда мы только знаем, что они построены из таких атомов, о которых мы почти ничего не знаем? (1991, с. 31)

Напротив, устройство нами долей вовсе не основывается на некотором центральном или тайном отношении между элементом и синглетоном, но скорее на целой серии привязок отношений между объектами и ячейками, каждая из которых независимо представлена и прекрасно понятна. Отношение между объектом и его именем собственным - одно из таких. Другие включают отношение между объектом и его пространственным положением, или между объектом и концепцией, под которую он подпадает, или видом, к которому он принадлежит, и, кроме того, различные отношения, переносимые объектом на интервалы разного рода количественных шкал (показывающих размер, скорость, квантовый номер и т.п.). Существуют ещё и более преходящие отношения, например, отношения между объектом и вашим визуальным полем. Это возвращает нас к способности каждого из подобных отношений между объектом и ячейкой тем или иным способом соотносится, где, когда мы выстраиваем истинное суждение, мы вводим в действие соответствующую долю действительности, с которой и соотносится наше суждение. И когда доля и конституирующие ее ячейки, оказываются артефактами нашего познания, стоит лишь данной доле осуществиться, они же оказываются, для каждой ячейки в данной доле и для каждого объекта в действительности, объективным предметом, вне связи с тем, размещался или не размещался объект в данной ячейке.

Огл.19. По направлению к формальной теории

Пусть переменные x, x', x₁, y, … ранжируются поверх объектов z, z', z₁, … поверх ячеек, и A, A', A₁ … поверх долей. Ячейки в долях могут располагать субъячейками. Например, ячейка зайца представляет собой субъячейку в ячейке млекопитающих в доле животного царства. Ячейка Флорида представляет собой субъячейку в ячейке Соединенных Штатов в стандартной геополитической доле G поверхности Земного шара. Мы записываем:

z ⊆_A z'

в качестве аббревиатуры для: z представляет собой субъячейку ячейки z' в доле A. ⊆ _A является рефлексивным, транзитивным и антисимметричным. Оно определяет долевой порядок во всеобщности ячеек в доле A, по аналогии с обычным в теории множеств отношением подмножества. Далее мы предусматриваем, что это удовлетворяет конечной цепи условий, определяющий что если … ⊆ _A z_{1 ⊆ A} z_0т, следовательно существует некоторое n такое, что z_1n = z_{1n +1} = … . Примером подобного рода конечной цепи может быть ваш адрес (Овальный кабинет, Белый дом, 1600, Пеннсильвания-авеню СВ, Вашингтон, Округ Колумбия, 20500, США). Мы можем определить свойство представлять собой минимальную ячейку в пределах доли очевидным путем так.

DMC MC_A (z) =: z ⊆_A z ∧ ¬∃z′ (z′ ⊆_A z ∧ z′ ≠ z),

где ‘z ⊆_A z’ просто представляет собой удобный способ воспроизведения: z представляет собой ячейку в доле A. Дублерами множеств для определенных нами рамок оказываются те доли, которые могут идентифицироваться как мереологические смешения минимальных в определенном смысле ячеек, так, что минимальные ячейки играли бы роль синглетонов из Льюисовских "Частей классов". Следовательно, соответствующие доли имеют минимальные ячейки, которые представляют собой совместно используемые и попарно разделяемые мозаичности соответственных объектных областей, и ячейка z в данной доле A удовлетворяет следующему:

MC ∃ z₁ … ∃ z_1n (MC _A (z₁) ∧ … ∧ MC _A (z_n) ∧ z = z₁ ∪ _A … ∪ _A z _n),

где ‘ ∪ _A’ символизирует мереологическое смешение ячеек в пределах доли A.

MC однако вообще не содержит долей. Причина этого та, что последние, как артефакты нашего познания могут быть незавершенными. Следовательно мы можем представить долю животного царства, содержащую ячейку, обозначенную млекопитающие, и другие ячейки, обозначенные зайцы, собаки и т.д., которые все же не представляют полной картины всего многообразия существующих видов млекопитающих.

Вдобавок, доли и в общем не удовлетворяют обычным множественно-конструктивистским принципам объединения, пересечения и дополнения. Однако они удовлетворяют строжайшим версиям подобных принципов, в соответствии с представленной Смитом позицией (1991). Тогда объединение z ∪ _A z' двух ячеек в доле A, которое фиксируется нами как ⊆ _A-минимальная ячейка, удовлетворяющая условию, содержащему оба z и z', не определяется вообще. (И вновь рассмотрим долю G, и приравняем z = Флорида, z' = Замбия.) Там где это определяется, там и обеспечивается уникальность для большинства естественно возникающих долей. (Например, в приложении к Кипру и Мальте это сейчас обеспечивает уникальный результат: Британское содружество наций.) Но последнее в общем не уникально. (Кипр и Мальта оба кандидаты на вступление в европейский союз.)

∪ _A коммутативно, но не ассоциативно. То есть (z ∪ _A z') ∪ _A z'', даже где оно определяется уникально, не в каждом случае идентично: z ∪ _A (z' ∪ _A z'').^[9] Однако мы располагаем схожей эквивалентностью z ⊆ _A z' и z ∪ _A z' = z'. В отношении пересечений мы прежде всего определяем чем для двух ячеек в доле A является наложение в A так:

Выполняем z₁ o_A z₂ := ∃ z(z ⊆ _A z₁ ∧ z ⊆ _A z₂).

Наложение двух ячеек в A следовательно определяется как всякая ⊆ _A-максимальная ячейка, которая включается в их общность как субъячейка. Если две ячейки налагаются в доле A, то данные ячейки действительно обладают пересечением в пределах A. И вновь, пересечение, как оно определено, оказывается коммутативным, но оно не вообще уникально или ассоциативно.

В отношении дополнений мы определяем - _Az представлять ⊆ _A-максимальную ячейку, не налагающуюся с z. Также и дополнение ячейки в общем не определяется, и даже где оно определяется, оно не является полной уникальностью. Рассмотрим, вновь в отношении нашей геополитической доли G вопрос как в ⊆ _A-максимальном политическом объекте не содержится Флорида как часть.

То, что дополнение ячейки в общем не определяется, следует рука об руку с фактом, что в теории долей не существует аналога пустой ячейки. То есть отсутствует какая бы то ни было по существу пустая ячейка. Даже где доля содержит уникальную и исчерпывающе максимальную ячейку, в пределах доли отсутствует дополнение этой максимальной ячейки. Каждая доля, однако, будет характеристически содержать оказывающиеся случайно пустыми ячейки - поскольку они не располагают помещенными в них объектами (как и шахматная доска содержит квадратики без фигур, как и гостиница в какую-то ночь может располагать не занятыми гостями комнатами). Додо является пустой ячейкой в стандартной доле живого царства.

Очевидно что, поскольку предлагаемое нами предназначается для обобщения концепции Льюиса (1991), наша теория во многих отношениях слабее его теории мереологизированных множеств. Следовательно она является (для заявленных целей) не содержащей чего-либо подобного возможности ячеек высших порядков, в пределах которых могут располагаться ячейки низших порядков. Наша иерархия долей, подобно Шрёдеровской теории многообразия, такова, что усеченная в исходной типизации она компенсирует жертву в математических средствах с помощью усиления онтологического реализма.

Огл.20. Объекты в ячейках

Запишем:

L _A (x, z)

для 'объекта x расположенного в ячейке z в доле A.'^[10] Объекты в и из себя удовлетворяют стандартным аксиомам мереологии, например, в формулировке Симонса (1987). Здесь мы затронем происходящее с объектами, наблюдаемыми посредством ячеек и долей.

Следующее вводится в качестве управляющей аттрактивной аксиомы L:

ALo L _A (x, z) ∧ L _A (x, z')⇒ z o_A z'

Объект не находится в двух не налагающихся ячейках. (Здесь символами 'p⇒ q' обозначено: невозможно для p быть истинным и q ложным.) Из этого в свою очередь следует, что если некоторый объект находится в пределах доли в двух различных ячейках, следовательно обе данные ячейки не минимальны, и возможно они перекрестные ячейки.

Для некоторых долей, которые мы можем назвать распределенными, если объект x представляет собой часть объекта y, и если y располагается в ячейке z, следовательно x тоже представляет собой расположенный в этой ячейке:

Ddist dist(A) := ∀ x∀ y∀ z(x ≤ y ∧ L _A (y, z)⇒ L _A (x, z)),

где '≤ ' обозначает: 'представляющее собой надлежащую или ненадлежащую часть' понимаемую в соответствии с обычными аксиомами классической экстенсиональной мереологии (Симонс, 1987). Распределенные доли удовлетворяют следующему принципу, в соответствии с которым, если два объекта расположены в двух различных ячейках, то сумма данных объектов располагается в сумме данных ячеек:

L _A (x, z) ∧ L _A (x', z')⇒ L _A (x + x' , z + z').

Пространственные доли всегда в специфическом смысле распределены. Если Джон находится в Зальцбурге и Мэри находится в Зальцбурге, то и их сумма находится в Зальцбурге, также как и все принадлежащие им части тела. Множество, с другой стороны, представляет собой пример нераспределенной доли, доли, генерируемой также нераспределенными видами или концептами. Выделяющая кошек доля ещё не ipso facto выделяет части кошек. Более того, если Бруно является кошкой и Тиббл является кошкой, то мереологическая сумма Тиббла и Бруно сама по себе не является кошкой.

Мы следующим образом определим действующее здесь понятие выделения:

D∈ x ∈ A := ∃ z(L _A (x, z))

Следовательно, выделение некоего объекта x в качестве доли A означает: x располагается в некоторой ячейке z в A.

Если x располагается в ячейке z в A и если y представляет собой часть x, распознаваемую с помощью A, то y располагается в z:

L _A (x, z) ∧ y ≤ x ∧ y ∈ A⇒ L _A (x, z)

Предположим, что Джон выделяется с помощью номинальной доли A, состоящей из простой обозначенной 'Джон' ячейки, так что Джон ∈ A. Это, как мы видим, совмещается с имеющимся случаем, что целое семейство F четких агрегатов f₁, , …, f_n таких, что для каждого i, f_i ∈ A. Причина в том, что A не охватывает мелкие (молекулярного размера) различия между разными f_i. Ячейка Джон захватывает все почти идентичные Джону агрегаты f_i.

Огл.21. Суждения и доли

Объекты так, как они существуют в природе, находятся друг к другу в различных отношениях, им свойственны объединяющие их разного рода сцепления; последние включают общие границы (добросовестные и назначенные), отношения зависимости или функциональной или каузальной ассоциации. Оператор мереологического слияния, обеспеченный нужным исполнением, позволяет сохранить подобные межобъектные отношения, и, следовательно, сохранить порядок и расположение находящихся в пределах его охвата объектов: если два объекта в природе связаны вместе, следовательно они так же вместе связаны ещё и в пределах их мереологического слияния.

Множество (класс) представляет собой мереологическое слияние синглетонов, как и мереологическое слияние, в котором сохраняются порядок и расположение. Как тогда может случиться, что при произвольной перестановке элементов в пределах множества само множество остается идентичным? Ответ заключается в том, что множество мереологически строится не из элементов, а из синглетонов, и последние представляют собой просто бездомные нечто, вне времени и пространства. Синглетонному оператору присущ эффект обнажения довольно различных связей, образуемых между объектами, к которым эти связи приложимы и, более того, устанавливаемых отдельно от окружения, вне связи с временем и изменчивостью.

Однако доли отличаются от множеств и слияний тем, что они не конституируются объектами, располагающимися в их ячейках. Скорее, они принадлежат уровню нашего теоретизирования и классифицирующей деятельности. Они могут оставаться теми же самыми притом, что объекты, на которые они направлены, оказываются предметом более мелкозернистого уровня постоянного изменения. Некоторые доли, однако, подобны множествам в смысле способности подразумевать объекты, располагающиеся в их соответствующих ячейках независимо от порядка размещения, построения связей или времени. Однако другие доли унаследуют от мереологии способность постижения их способами, отображающими различные виды возникающих между ними отношений. Ячейки в таких долях проецируют замкнутые в них объекты не изолированными, но скорее в тандеме с другими объектами, расположенными в соотнесенных ячейках в пределах этой же самой доли. Например, рассмотрим двухъячеечные доли, охватывающие отношения между частью и ее целым или между материей и ее проявлением. Подобные доли применяются к парам сущностей ради отражения специфических отношений, в которых последние оказываются друг к другу. Джон и Мэри перед их вступлением в брак пока не принадлежат, но посредством женитьбы окажутся расположенными в двухячеечной доле типа: женатая пара. Все иные двухячеечные доли, например, доля, фиксируемая использованием нами парным демонстративов, таких как это и то, лево и право, здесь и там, первое и второе, применяются к парам объектов только для отражения наших интенциональных способов соотнесения с ними. Трехъячеечная доля, позволяет ее фиксировать способом наложения некоторого действия поцелуя или поздравления, где два объекта совместно ограничиваются посредством третьего объекта - соотнесенного события - в котором один выделяется как деятель, другой - как получатель действия.

Некоторые доли способны обладать неопределенным количеством ячеек, что можно понимать как неопределенность фиксации ими соответствующих объектов. Рассмотрим способ в котором в весьма различных (в большей или меньшей мере научных) видах контекстов мы располагаем долями биологической действительности, разделяющими последнюю (возможно в некоторой мере различными способами) на биологические виды. Последние выстраиваются в ячейках, обозначаемых так: вид кошки, вид зайцы и т.п. Они, в свою очередь, как подъячейки включены в большие ячейки такие как подцарство панцирных, субкласс млекопитающих, тип хордовые и т.п. Располагающаяся в ячейке действительность, обозначенная как вид кошки оказывается в любое данное время мереологическим слиянием всех в целом живущих кошек. Подобное тотальное слияние, видимое сквозь призму показанного разделения, перераспределяется на индивидуальных кошек (и не, например, на части и агрегаты кошек). Однако данное перераспределение выполняется полностью неопределенным образом, о котором можно сказать: неизвестно, каким образом произведено (или обеспечено) это перераспределение, как именно множество кошек оказываются в пределах собственной сферы, ни где именно подобные кошки располагаются. Вдобавок, доля будет очерчивать все индивидуальные различия между всеми различными кошками, оказывающимися в её рамках. Таким образом, доля наделена возможностью отслеживания всех кошек в мире как составляющих целое (вид), идентичный независим от перехода некоего момента к следующему, несмотря на то, что индивидуальные кошки рождаются и умирают.

Огл.22. Доли и истина

Для рассмотрения способности суждений ассоциироваться с разного рода долями в различных контекстах мы рассмотрим следующие выбранные наугад случаи.

Вы высказываетесь о том, что эффект наступления события e предшествует событию e'. Тогда с вашим суждением ассоциируется двухъячеечная номинальная доля, содержащая, соответственно, ячейки, распознаваемые как e и e'. Суждение суперистинно если и только если, как бы мы не выбирали участки действительности, признанные в первой ячейке, эта выбранная действительность совершается перед всеми участками действительности, признанными во второй ячейке.

Рассмотрим суждение, определяющее что Харви - это заяц. Здесь участвуют две доли. Первая представляет собой номинальную долю действительности, содержащую выделяющую Харви ячейку. Вторая представляет собой долю, выводящую из некоторой стандартной большой доли животного царства зайцев, кенгуру и т.п., содержащую простую ячейку зайца. Тогда, для грубой оценки, данное суждение утверждает, что безотносительно Харви, располагающегося в ячейке в первой доле, расположение во второй доле относится к ячейке зайца. В подобного рода анализе применяются ещё и следующие суждения: 'Джон мужчина', 'Джон находится в Зальцбурге', 'Джон более чем шести футов в высоту', и т.п.

Случай подобный 'Джон целует Мэри' более сложен. Здесь (довольно грубо) участвуют три доли: известная судящему доля [1] человеческого бытия, которая для наших целей может быть представлена в точности содержащей две ячейки, обозначенные Джон [1a] и Мэри [1b]; доля [2] царства событий, содержащая ячейку, обозначенную как поцелуй; трехъячеечная доля, чьи ячейки связаны вместе таким образом, что участки реальности, выведенные на передний план в [1a], [2] и [1b] взаимосвязаны, соответственно, как деятель (агенс), действие и получатель действия (пациенс). Тогда данное суждение утверждает (вновь довольно грубо), что безотносительно находящегося в ячейках Джон и Мэри доли [1] и в ячейке поцелуя в доле [2] они в то же самое время располагаются и соответствующих ячейках соотносимых событий доли [3].

Случай 'Джон поцеловал Мэри' существенно сложнее. Нам следует представить данное предложение произносимым судящим, близко не знающим многочисленные предшествующие случаи целования Мэри Джоном. Как отметил Смит (1999), этот случай тем принципиально отличен от совпадающего по времени суждения восприятия 'Джон целует Мэри', что несет ещё большие неприятности для теории творцов истины. Причина последних в вынесении соответствующего семейства творцов истины за пределы непосредственного окружения судящего и отсутствия соответствующей порции действительности - содержащей один некий соответствующе квалифицированный случай поцелуя - который здесь более далек в смысле способности подтверждать истинность. Однако подобная проблема допускает решение посредством понятия о некоей введенной нами выше доле неопределенного состава. Судящий может использовать такую долю, прослеживаемую невзирая на отличия между разными событиями, способными, будь иначе, обеспечивать подтверждение истинности. Здесь судящий вновь налагает на действительность номинальную долю [1] с ячейками Джон [1a] и Мэри [1b]. Как и для рассмотренного поцелуя, теперь ему следует обратиться не к той простой сцене, одновременной с его судительной активностью, но скорее к обращенной в некое прошлое время истории отношений Джона и Мэри. Он теперь налагает на эту историю, проецирующуюся неопределенным образом на множество содержащихся там случаев поцелуя, некую долю [2*] неопределенного состава. [2*], не определяя ни сколько же имело место подобных случаев, ни где или как они произошли. Судящий, ассоциируясь с этим, налагает в таком случае, на каждый из неопределенного множества поцелуев проецируемой [2*] порции действительности долю типа [3], вновь подключающую составляющие: деятеля (агенса), действия и получателя действия (пациенса). Тогда первый и последний элементы состава в каждом случае указывают стойкие объекты Джон и Мэри, охваченные [1a] и [1b], в то время как каждый соответствующий участник действия указывает на порцию действительности, выбранную соответствующим обозначением поцелуя. В итоге, суждение 'Джон поцеловал Мэри' неопределенным образом проецирует на действительность все множество имевших место вовлекающих Джона и Мэри случаев поцелуя, прослеживая отличия между ними.

Два суждения 'Джон целуемый Мэри' и 'Джон целующий Мэри' иллюстрируют различия между специфическим и родовым суждением, аналогичное различию de dicto / de re в литературе по проблеме убеждения. Специфическое суждение проецируется на специфическую порцию действительности - характеристически представленную судящему и выстраивающую часть контекста его суждения. Напротив, родовые суждения дробят мир более сложным образом, посредством способа, подразумевающего характеристическое подключение не представленных судящему порций действительности. Примерами специфических суждений могут быть: я голоден, пролетающая высоко птица, столы, напоминающие, что их требуется убрать. Примерами родовых суждений могут быть: броненосцы существуют, возможна жизнь в удаленных галактиках, существуют нейтрино, проходящие сквозь мое тело.

Но здесь не устранено и смешение казусов. Вы видите на улице перед вами обертку жевательной резинки и разражаетесь суждением: обронивший обертку человек небрежный растрепа. Или предположим, что Джоунса убивают за званным обедом. Вы собираете всех гостей в библиотеку и говорите: я не знаю, кто убийца. У меня даже отсутствуют предположения. Но я определяю что убийца, кто бы он не был, это обязательно один из находящихся в библиотеке, обладающий дубликатом ключа от буфетной (Деннет, 1982). Вы представляете объект вашего суждения; тем не менее, это будет суждение родового типа. Обозначенная убийцей доля соотносится с его объектом неопределенным образом, даже если соответствующий всеобъемлющий объект одновременно оказывается представлен вам визуально, посредством определенной в природе доли.

Огл.23. Творцы истины, оказывающиеся востребованностями

Если существует данный объект x, и если существование p влечет, что суждение a истинно, то мы можем сказать, что x востребованность p.

В символической форме:

DN x N p := E!x ∧ (E!x ∧ p)

Всякий раз, когда x делает p истинным, то x [представляет собой] востребованность p.

Это не обязательно специфические события или множественности событий, оказывающиеся творцами истины для наших эмпирических суждений. Рассмотрим суждение, что Джон щедр. Творцом истины данного суждения, в первом приближении, оказывается частный аспект Джона, нечто подобное тропу щедрости. Щедрость Джона является, в смысле не мигрирующих тропов, принадлежащим только ему тропом. Тогда существование подобного тропа требует истинности 'Джон щедр'.

Однако при более осторожном рассмотрении мы заметим, что тезис, утверждающий существование здесь только некоторой одной позиции действительности, обеспечивающей истинность 'Джон щедр', может оказаться упрощающим видением проблемы. Скорее нам следует сказать, что рассматриваемое суждение налагает на окружающую Джона и его жизнь действительность, долю, чьи соответствующие ячейки щедрости охватывают (и вновь неопределенным образом) целый диапазон феноменов - все подобного рода действия, отношения, желания и склонности, вместе взятые обозначаемые как щедрость Джона - встречающиеся в разные моменты его жизни. Подобная ячейка служит для совместной унификации элементарных рубрик действий и отношений Джона, соответствующих проявлению им щедрости. Представляющий течение жизни Джона фактический материал рассматривается в силу этого довольно специфическим образом в весьма специфической направленности, извлеченной из множества отдельных состояний, событий и относительных положений, обозначаемых как определенного рода единство, обозначаемое как "щедрость". (Рассмотрим способ извлечения из множества разнообразных островов и мысов между Германией и Швецией выстраиваемого здесь особого рода единства по имени 'Дания'.)

Подобные виды рассмотрения и разграничения действуют практически во всех наших суждениях. Они могут использоваться и при рассмотрении некоторых множеств психологических и физиологических событий в окружении Джона и Мэри как при случае поцелуя. Более тонкая изменчивость рассмотрения и разграничения присутствует в наших суждениях в случае выстраивания различия вербального порядка, например, между: 'Джон поцеловал Мэри', 'Джон имел обыкновение целовать Мэри', 'Джон поцелован Мэри', 'Джон продолжил целовать Мэри' и т.п.

Даже с учетом всего этого все ещё можно задаваться вопросом, почему невозможно обойтись без привлечения чего-либо подобного тропам (включая разнообразные безжалостно разделенные и унифицированные события, соотнесения и относительные положения) заменив их при проведении анализа способом, в котором приобретают истинность субъектно-предикатные предложения. Причина в точности заключается в том, что творец истины является востребованностью. Перед самим собой Джон не нуждается в собственной щедрости. Он, в различных возможных мирах, может существовать и вообще не быть щедрым. Как утверждали Муллиган и др. (1984) и Армстронг(1997), выстраивающее истинность отношение не превращается сущность, просто некоторым обстоятельственным образом приносящую то, что данное высказывание истинно, соотносясь с данным актуальным миром в данное актуальное время (также как вор приносит вам свободу от вашего бумажника). Если сам собой Джон окажется творцом истины Джон щедр, то отсюда следует, что Джон ни на крупицу великодушия не отличается от содержания, которое он представляет сам собой. Конечно, подобным же образом Джон может играть роль в достижении истинности того, что Джона целует Мэри, но он не может сделать этого один.

В соответствии с одним условием отношение построения истинности требует идентификации с отношением востребованности - некоего эксклюзивного отношения проекции мира-к-сознанию, дополненного семантическим сознания-к-миру. Однако здесь мы предпочитаем употребление, в соответствии с которым, при условии, что востребованность является основой отношения построения истинности, и творцы истинности оказываются некого особого рода востребованностями. Это оправдано возможностью злокозненных востребованностей - таких сущностей, существование которых влечет за собой истинность данного суждения, но для причин, асимметричных вовлеченным в отношение установления истины. Примерами могут быть: последовательно востребуемые проявления воли бога Малебранча. Если необходимые истины имеют место, то каждый контингентно существующий объект представляет собой востребованность для всех таких истин. Смит (1999) пытался исключить злокозненные востребованности предусмотрев, что творец истины данного суждения явится и востребованностью для такого суждения, что вдобавок удовлетворяет и проективному ограничению. Грубо говоря, необходимо существование востребованности, кроме всего прочего оказывающейся в пределах описываемой суждением всеобщности. ^[11] В дальнейшем мы показываем, что теория долей выстраивает сугубо естественную формулировку обусловленного подобным подходом проективного соединения.

Огл.24. Обоснование

Как видно, наши суждения следуют за разного рода долями действительности, чья типология, гранулированность и масштабы определяются контекстами, в которых строятся суждения. Примеры были даны в предыдущих параграфах. Например, суждение 'целуемый Мэри Джон' появляется вместе с долями, подобными выше перечисленным под нумерацией [1], [2] и [3]. Подобное отношение между суждением и долями представляет собой нечто сложное, и мы, конечно же, представляем выше лишь произвольно выбранные примеры, на первый взгляд интуитивно соответствующие упоминаемым же выше специфическим случаям. Однако, обратимся к нашему основному тезису, в соответствии с которым стандартно существуют множество (буквально россыпи) ассоциированных с данным суждением творцов истины, невзирая на достаточность этого подхода, беспринципного для поставленных целей.

Мы прежде всего введем отношение обоснования, обслуживающее наш анализ отношения объемлемости между суждением и его объектами. Каждый акт высказывания суждения поэтому подразумевает ассоциацию с его некоторым специфическим составом долей, согласно неформально описанной выше тенденции.

Теперь мы представим высказанное нами: ^[12]

x A₁ p := x распознается посредством некоторой доли, ассоциируемой с суждением p.

Отсюда мы определяем, для n ³ 1,

x A_n+1 p := ∃ yz(x=y∪ z ∧ y A₁ p ∧ z A_n p)

Теперь мы можем записать:

DA x A p := ∃ n (x A_n p)

x подтверждается p, именно в том простейшем случае, где p истинно и существует такая доля A, что A ассоциируется с p и x распознается посредством A. В более сложных случаях x будет подтверждаться p лишь в случаях мереологической суммы частей, каждая из которых подтверждается p.

Теперь удовлетворяется базисное требование адекватной теории построения истинности, изолированное в нашей дискуссии от вышеупомянутой проблемы гранулированности, а именно что оно не удовлетворяет:

*Если x A p и y ≤ x, то y A p

Поскольку сам Джон, в стандартных контекстах, подтверждается 'Джон существует', это не указывает на случай находящихся в ушах Джона молекул.

Два данных отношения востребованности и подтверждения независимы. Из x N p мы не можем вывести x A p (примем x представляющим вашего зайчика Харви, и p представляющим суждение 'ДНК зайчика существует'^[13]); и из x A p мы не можем вывести x N p (возьмем x представляющим Бруно и p представляющим суждение 'Бруно находится в вашей жилой комнате'). Ни N ни A поодиночке не удовлетворяют образованию представления, отображающего отношение построения истинности. Скорее, истинность данному предложению придает существование некоего объекта, что востребуется и подтверждается посредством p.

D|= x |= p : = x N p ∧ x A p.

В результате обобщения скорее лишь неформально обоснованной теории появляется проблема отношения 'ассоциации' между суждением и его долями. Другая проблема обращает внимание на факт, что мы больше не можем удостоверять иначе притягательными:

T|=|= *Если x |= p, то x |= (x |= p).

(Если x делает p истинным, то оно оказывается и тем x, делающим истинным следующее: построение истины оказывается самодостаточным.)

T|=|= однако, требует цены, поскольку подразумевает то, если отношение построения истины относится к одному образцу, что это подразумевает неопределенное число образцов. Тогда область носителей истины оказывается неопределенно велика, и это порождает противоречия с нашей, показанной выше, общей политикой постижения эпизодических действий суждения как содержащих истину. Только актуально построенные суждения (если вы правильно читаете, это означает: все суждения) наделены, в нашей настоящей реализации, творцами истины, раз уж только актуально построенные суждения таковы, что соответствующие объекты действительности оказываются в пределах долей и только долям присуще положение, допускающее их службу в части вычленения реальности способом, необходимым для образования творцов истины. Отношение построения истины в точности: отношение. Оно образуется между суждением и порцией действительности. Порция действительности не принадлежит этому отношению как завершение самой себя, но только когда сопровождает, вместе с его ассоциированными долями, освещающее это суждение.

Более серьёзно следующее возражение в отношении D|=. Положим, p представляет собой форму 'q ∧ r', и предположим x N p, но что x подтверждается только одной конъюнкцией p. Берем x = рефрижератор Ресталла, q = ' рефрижератор Ресталла существует' и r = последняя теорема Ферма. Отсюда буквально:

i. x A q,
из которого мы выводим:
ii. x A q∧ r.
Из DN мы тогда немедленно производим, для данного q и r:
iii. x N q∧ r,
откуда, из ii. и iii, и из определения D|=, мы имеем:
iv. x |= q∧ r,

из чего мы, наконец, можем вывести:

v. x |= r,

или, другими словами: рефрижератор Ресталла является творцом истины последней теоремы Ферма. (Сравни Ресталл1996).

Только шаги от i. к ii. и от iv. к v. являются нетривиальными; они оба, как кажется, построены на интуитивных основаниях. Поскольку, как представляется, разумно предположить, что если x распознается посредством ассоциированной с суждением q доли, то эта же самая доля позволяет ассоциировать ее со всяким суждением формы 'q∧ r'. А аналогично разумным кажется вывести из предпосылки что x делает истинным q∧ r заключение, что x делает истинным r.

Один способ решения этой проблемы состоит в представлении D|= как имеющегося только в отношении суждений, выражаемых посредством логических простых предложений. Нам следует определить более общее отношение построения истинности |=* как следующее:

D|=* x |=* p :=
для p логически очевидно: x |= p
для p формы qÚ r, где q и r являются логически очевидными: x |= q или x |= r,
для p формы q∧ r, где q и r являются логически очевидными: x |= q и x |= r, и т.д.,

по принципам, уже сформулированным в Муллиган и др. (1984).

Это блокирует перемещение с iii. to iv., и, кажется, делает это вполне верно. То есть, оно гарантирует, что составляющие A и N отношения творца истины соответствующим образом переносятся через подобающие логические части каждого суждения, вводимого в оборот для осуществления создаваемой истины. Однако аргумент от i. к v. можно подвергнуть сомнению и в других пунктах. Кроме всего прочего, неясна тривиальность перемещения от iv. к v. Таким образом, не выделено перемещения, санкционированного принципами построения истинности, выдвинутыми Смитом (1999). Здесь, однако, это оказывается перемещением от i. to ii., на котором нам следует сконцентрироваться и отметить, что санкционирующее этот принцип

*Если x A p, то x A p∧ q

очевидно не обладает неограниченной пригодностью. В его отношении также подразумевается, что область носителей истины неопределенно велика. С другой стороны, приемлем принцип

A∧ если x A p и x A q, то x A p∧ q,

но он не позволяет нам создавать аргумент Ресталловского типа. Можем ли мы, следовательно, согласно данным условиям, перейти от x A p к x A p∧ q? Воспользуемся развитием нашей аргументации в представленных выше контекстах и судительности, для которых очевидно, что они апеллируют к определенного рода запрашиваемому соответствию. Можно определить, что оказывается для суждения q соответствующим суждению p в понятиях: p и q разделяемых тем же самым контекстом.^[14] Однако, поскольку суждения ассоциируются с долями в их контекстах, подобный подход вернул бы нас назад к принципам подобным A∧ .

Мы рассмотрим здесь одно окончательное возражение против определения отношения построения истины согласно выраженной D|=. тенденции. Представим себе, что x представляет собой злокозненную востребованность для p. Это означает, что p истинно и x таково, что нуждается в p, но что x выпадает за замыкающие p пределы. Как представляется, наше определение творцов истины санкционирует x-ское становление квалифицируемым в качестве творца истины для p просто посредством существования p, рассуждаемого судящим, использующим достаточно причудливую долю.

Например, предположим что Малебраншионизм истинен, но данный факт известен только Мэри. Всякий раз как только Мэри создает эмпирическое суждение, она таким образом вносит некоторые дополнительные доли, чтобы наложить их на действительность, в которой устанавливаются в очертаниях последовательно востребуемые проявления божественной воли. Позвольте нам блокировать этот выпад. Согласно данному сценарию, проявления божественной воли действительно, в отношении суждений Мэри, оказываются творцами истины (когда последние истинны). Когда Менделеев сделал, где-то около 1869 года, свое предсказание, то сам эффект существования доселе неизвестного элемента, названного им "эка-алюминий", он воспользовался странным долевым делением элементов, основанном на расположении карт его любимой игры в солитер. Найденный позже элемент Галлий удовлетворял его предсказанию, и его странное долевое деление и по сей день мы называем Периодической таблицей.

Огл.25. Кода реализма и объективность истины

Та беспорядочная часть мира, что образована зайчиками, образуемыми собственными стадиями и неотделяемыми частями, оказывается всеми тремя в точности такими же неупорядоченными частями мира. Единственное отличие, как этот предмет видел Куайн, 'заключается в том, как вы выполните срез' (1969, с. 32). Как мы полагаем, существует два метода операции среза: добросовестный и назначенный. В наших долях будут присутствовать оба рода операций среза. Даже и при таком условии, что все ячейки наших долей оказываются полностью по природе назначенными, некоторые из них координируются с добросовестными демаркациями на стороне объектов действительности, и некоторые из них просто с назначаемой демаркацией, вносимой в действительность нашими многообразными манипуляциями с природой.

Разным философам было свойственно разное понимание какие из операций среза являлись добросовестными, и какие - назначенными. Самому Куайну свойственно понимание, подразумевающее что метафизическое различение между продолженностями, стадиями и неотделяемыми частями свойственно сфере назначаемых операций среза. Так как касающееся подобных различий соотнесение оказывается поведенчески непостижимо, то Куайн делает вывод, не существует предметного факта, с которым оно может соотноситься, - такой предметный факт отсутствует на стороне самих объектов, как они существуют до нашего адресования к ним посредством языка. (Так, как будто Бог, в отношении таких различий, вел себя подобно правительствам Австрии, Германии или Швейцарии в отношении их взаимных границ в зоне Констанцского озера.)

Отметим, что последнее не является эпистемологическим тезисом. Куайну следует иметь в виду, что даже всеведующее бытие окажется в том же самом, как вы или мы, затруднительном положении, связанном с соотносительной загадочностью. Продолженности, части и стадии не отличаются друг от друга посредством каких-либо соответствующих (добросовестных) отличий в сфере объектов действительности. Скорее они отличаются друг от друга способом, в котором, когда требуется определить число объектов в вазе с фруктами, вы можете сказать либо: один апельсин, две половинки апельсина, четыре четвертушки апельсина, и т.п.; и ваш ответ в любом из таких случаев верен. Рассматриваемые различия просто воспроизводят наши чисто назначаемые доли одной и той же действительности.

Но отметим, что Куайн излишне поторопился, утверждая, что, в случае использования конкретных соотносящих понятий утрачивается предметный факт, касающийся той действительности, на что направлено наше соотнесение. Последнее вытекает из его собственной доктрины о существовании предметного факта, а именно свойства данной действительности быть внутренне недифференцированной настолько, насколько это позволяют метафизические различия и категории. Но тот факт, что природа соответствующих границ полностью назначенная, это только одна сторона медали.

Куайн действительно близок к точке зрения, в соответствии с которой все границы на стороне объектов действительности оказываются назначенными. Соотносимые объекты, на его взгляд, могут включать любое, тем не менее гетерогенное, невоссоединенное и манипулируемое содержание некоей порции пространства-времени. С другой стороны, для Льюиса, чье перспективное видение этих предметов мы находим более удачным:

Среди всех бесчисленных существующих вещей и классов большинство оказываются разнородными, манипулируемыми, непригодными к демаркации. Только избранное меньшинство разделяются на сочленения таким образом, что их границы определяется природными объективными разнообразием и отличием. Только такие избранные вещи и классы реально способны представлять собой источники соотнесения (Льюис, 1984, с. 227)

Избранные вещи и классы представляют собой в наших понятиях вещи и классы охватываемые долями, охватываемыми добросовестными границами и отношениями действительности. Задача науки продвигать нас в направлении подобного рода долевого деления. Даже по достижении наукой подобного рода результатов сохраняется возможность выделения меньших долей, долей, замкнутых границами, - например границами Тибблова хвоста, или поцелуя Мэри, или помещения для некурящих вашего любимого ресторана, - существующих лишь по милости наших назначений.

Разного рода истинные суждения будут в таком случае располагать творцами истины которым, хотя бы частично, будет характерна назначенность, - и, если верны приводимые нами выше замечания по неопределенности, тогда это будет содержать не меньшее количество суждений непосредственно относительно нас. Но вновь: в любом случае это никак не угрожает объективности истины, и не подразумевает, что мы совершенно свободны в разного рода выстраиваемых нами разделениях. Подобное объясняется, окажись наши творцы истины добросовестного или назначенного типа, конечно же, существованием соответствующих долей мира (включающих все его каузальные возможности), даже предваряя наше обращение к созданию суждений, - точно также как территория Дании конечно же существовала до прихода датчан и объявления её их собственной.

Литература

Armstrong, D. M. 1997. A World of States of Affairs, Cambridge University Press, Cambridge.
Casati, R. and Varzi, A. C. 1999. Parts and Places. The Structures of Spatial Representation,
Cambridge, MA, and London: MIT Press, Bradford Books.
Crimmins, M. 1992. Talk about Beliefs, Cambridge: MIT Press.
Dennett, D. C. 1982. «Beyond Belief,» in A. Woodfield (ed.), Thought and Object, Oxford: Clarendon Press, 1-95.
Donnellan, K. 1966. «Reference and Definite Descriptions,» Philosophical Review 75, 281-304.
Evans, G. 1982. The Varieties of Reference, J. McDowell, ed, Oxford: Clarendon Press.
Fine, K. 1975. «Vagueness, Truth and Logic,» Synthese, 30, 265-300.
Heller, M. 2000. «Temporal Overlap is not Coincidence,» The Monist, 83, 362-380.
Kriegel, U. 1998. «Wide Sense or Narrow Reference?,» unpublished paper.
Lewis, D. 1984. «Putnam’s Paradox,» Australasian Journal of Philosophy 62, 221-236. Reprinted in Papers in Metaphysics and Epistemology, Cambridge: Cambridge University Press, 1999, 56-77.
Lewis, D. 1991. Parts of Classes, Oxford: Blackwell.
Lewis, D. 1993. «Many, But Almost One,» in J. Bacon, K. Campbell & L. Reinhardt, Ontology, Causality and Mind: Essays in Honour of D. M. Armstrong, Cambridge: Cambridge University Press, 1993. Cited as reprinted in Papers in Metaphysics and Epistemology, Cambridge: Cambridge University Press, 1999, 164-182.
Lewis, D. 1996. «Elusive Knowledge,» Australasian Journal of Philosophy 74, 549-567.
Lowe, E. J. 1995. «The Problem of the Many and the Vagueness of Constitution,» Analysis 55, 179-82.
Mulligan, K. 1997. «How Perception Fixes Reference,» in A. Burri (ed.), Sprache und Denken / Language and Thought, Berlin/New York: de Gruyter, 122-138.
Mulligan, K., Simons, P. and Smith, B. 1984. «Truth-Makers,» Philosophy and Phenomenological Research 44, 287-321.
Mulligan, K. 1999. "Perception, Predicates and Particulars,» in D. Fisette (ed.), Consciousness and Intentionality: Models and Modalities of Attribution, Dordrecht/Boston/London: Kluwer, 163-194.
Omnès, R. 1994. The Interpretation of Quantum Mechanics, Princeton: Princeton University Press. Parry, W. T. (1933), «Ein Axiomensystem für eine neue Art von Implikation (analytische Implikation),» Ergebnisse eines mathematisehen Kolloquiums, 4, 5-6.
Quine, 1969. «Ontological Relativity,» in Ontological Relativity and Other Essays, New York, Columbia University Press, 26-68.
Restall, G. 1996. «Truthmakers, Entailment and Necessity,» Australasian Journal of Philosophy, 72, 331-340.
Richard, M. 1990. Propositional Attitudes, Cambridge: Cambridge University Press.
Salmon, N. 1986. Frege’s Puzzle, Cambridge, MA: MIT Press.
Saul, J. M. 1999. «Substitution and Simple Sentences,» Analysis 57, 102-108.
Schiffer, S. 1977. «Naming and Knowing,» Midwest Studies in Philosophy 2, 28-41.
Sider, T. 1995. «Three Problems for Richard’s Theory of Belief Ascription,» Canadian Journal of Philosophy 25, 487-514.
Simons, P. 1987. Parts. An Essay in Ontology, Oxford: Clarendon Press.
Smith, B. 1991. «Relevance, Relatedness and Restricted Set Theory,» in G. Schurz and G. J. W. Dorn, eds., Advances in Scientific Philosophy. Essays in Honour of Paul Weingartner, Amsterdam/Atlanta: Rodopi, 45-56
Smith, B. 1995. «On Drawing Lines on a Map,» in A. U. Frank and W. Kuhn (eds.), Spatial Information Theory. A Theoretical Basis for GIS, Berlin/Heidelberg/New York: Springer, 475-484.
Smith, B. 1999. «Truthmaker Realism,» Australasian Journal of Philosophy 77: 3, 274-291.
Smith, B. 2001. «Fiat Objects», Topoi, 20, 131-148.
Smith, B and Brogaard, B. 2002. «Quantum Mereotopology,» Annals of Mathematics and Artificial Intelligence, 36, 153-175.
Smith, B. and Varzi, A. C. 2000. «Fiat and Bona Fide Boundaries,» Philosophy and Phenomenological Research 60: 2, 401-420.
Soames, S. 1988. «Direct Reference, Propositional Attitudes, and Semantic Content,» in N. Salmon and S. Soames (eds.), Propositions and Attitudes, New York: Oxford University Press, 196-239.
Sundholm, G. 1994 «Existence, Proof and Truth-Making: A Perspective on the Intuitionistic Conception of Truth,» Topoi, 13, 117-126.
Unger, P. 1980. «The Problem of the Many,» Midwest Studies in Philosophy 5, 411-67.
van Fraassen, B. C. 1966. «Singular Terms, Truth-Value Gaps, and Free Logic,» Journal of Philosophy 63, 481-95.
Varzi, A. 2000. «Mereological Commitments,» Dialectica, 54, 283-305.

¹ 1. Благодарим Петера Баумана, Рэндалла Диперта, Филиппа Келлера, Кэвина Муллигана, Джонатан Сэнфорд и Аихллу Варзи за полезные комментарии, и, кроме того, Национальный Исследовательский Фонд, поддерживавший работу над данными записками по исследовательскому гранту BCS-9975557 "Географические категории: Онтологическое исследование" и Американское философское общество за предоставление Смиту воскресного товарищества.
² 2. Вполне может быть, что для референс-фиксации характерна восприятийная зависимость для любых конкретных понятий, включая не только демонстративности и индексности, но и имена собственные; по этой проблеме см. Муллиган 1997.
³ 3. Обратим внимание, что определение вида и степени неопределенности в каждом случае определения принадлежности соотносимому контексту в настоящее время является прерогативой пользователя. Поэтому мы не примыкаем к тем, кто приписывает неопределенность нашего использования конкретных понятий недостаточности знания в предполагаемом начальном поступке обретения уверенности, посредством чего предполагаемый термин совмещается с некоторым точно определенным объектом.
⁴ 4. Так это отношение рисуется в современном контекстуализме, обсуждаемом у Ричарда (1990) и Сайдера (1995).
⁵ 5. Наши замечания здесь отражают подобные мысленные эксперименты, рассмотренные и отклоненные Саулем (1997) и Кригером (1998).
⁶ 6. Это предполагает также альтернативное использование ограничиваемых (F0) предложений: они могут вообще не выражать суждений и в силу этого не обладать значением истинности.
⁷ 7. Фактически Швейцария, Германия и Австрия официально выражают различные позиции по данной проблеме. Согласно швейцарской позиции, граница пролегает по середине озера. Австрия предпочитает принцип совместного суверенитета всех трех стран для целиком всего озера. И Германия в той мере, в какой можно истолковать ее позицию, делает вид, что у нее отсутствует какое-либо отношение к данной проблеме.
⁸ 8. Это также означает отклонение высказанного Варзи принципа "Невозможности двойного счета", в соответствии с которым наполнение мира включает некоторую сущность x если и только если x не налагается на другую сущность y, уже входящую в данное наполнение (Варзи, 2000).
⁹ 9. Обладающие ячейками доли будут обозначены: {z}, {z' }, {z''}, {v}, {w}, {z, z', v}, {z', z'', w}, {z, z', z'', w}, {z, z', z'', v,w}.
¹⁰ С одной стороны, наша идея локации инспирирована Касати и Варзи (1999), с другой стороны, Омне (1994), чья теория обобщена в Смит и Бродгаард (2002).
¹¹ 11. Более точно он вводит отношение проекции, двойника отношения необходимости, как следующее:

x P p := p ∧ (p⇒ E!x)
Если суждение p истинно, и если p влечет за собой существование данного объекта x, то мы говорим, что x оказывается в пределах проекции p.
Он следовательно предлагает следующее определение порождения истинности в понятиях необходимости и проекции:

x |= p := x N ∃ y(x ≤ y ∧ y P p)
Или другими словами: ‘x представляет собой творца истины для p’ означает: x является необходимостью того, что существует некоторый y, содержащий x в качестве части и оказывается в пределах проекции p.
¹² 12. Данные нами определения всего лишь временные. Но для более адекватного решения нам потребуется различение особенных ролей, исполняемых переменными p, q, … допуская, в дополнение к пропозициональным переменным, еще и переменные, налагающиеся как на высказанные предложения, так и на речевые действия вынесения суждений.
¹³ 13. Или предположим (с целью углубления аргументации), что существование определенного маршрута такси влечет за собой существование предшествующей поездки такси. Однако очевидно и существование контекстов, в которых маршрут не подтверждается существование подобного рода суждения. (Мы могли бы думать о маршруте, как о доказательстве имевшей место поездки. Уподобленность доказательств и творцов истины разъясняется у Сандхольма, 1994.)
¹⁴ 14. Как показал Смит, здесь обрывается версия релевантной логики, подобной созданной Парри (1934) системе аналитической импликации.

перевод - А.Шухов, 10.2007 г.

Переводчик благодарит М. Грачёва и М. Войнаровского за полезные замечания по тексту перевода.