Вне любой возможной связи с непосредственно изучаемым некоторой областью познания предметом, становление подобной области уже на положении научного метода неизбежно предопределяет возможность формирования системы представлений о регулярных и каузально независимых средствах интерпретации. Отличающая именно науку практика идентификации некоего специфического выделяемого из действительности комплекса конкреций явно, причем на уровне уже «эскизной зарисовки» именно и предполагает присвоение каждому отличающему тот или иной казус аспекту его собственной единицы формата. Именно посредством подобного рода порядка идентификации даже и недвусмысленно анархическое феноменологическое разнообразие будет допускать его упорядочение, простирающееся вплоть до достижения положения, означающего создание уже системы соизмерения масштабов. В частности, методология такой научной дисциплины как наука «физика» предполагает именно подобное решение задачи ассоциации всякого возможного казуса, когда всякий казус и будет предполагать его описание посредством именно параметрического отождествления какой бы то ни было отличающей его специфики, в частности, указания параметрических показателей масса, заряд или поток радиации. Именно основание в виде теоретически обоснованного осмысления и позволяет повсеместное использование практики замещения, например, замещения феноменально выраженного условия «тяжесть» характеристикой уже формализованного параметра «масса». Причем своего рода «интенцией» подобного построения модели и следует понимать практику фактического устранения из собственно картины действительности по сути и намека на феноменальное представление с заменой его именно системой параметрических замеров. Если в подобной картине на долю феноменального представления и выпадает доля исполнения определенной функции, то, реально, именно функции задания статуса объектов, что, собственно, и предполагают их точное определение уже посредством рациональных приемов приложения к ним теоретически конструируемых параметров.

Более того, в отношении именно всякого исследующего материальный и мета-материальный мир направления познания именно развитую физикой методологию и следует понимать примером системы, предлагающей оптимальные методы отождествления посредством замера различного рода каузальных конкреций. В частности, для физики специфика той же характеристики «масса» именно и будет означать выделение признака, универсального в смысле способности отождествления любого материально действительного, вне любых возможных ограничений со стороны именно отличающего подобное действительное каузального выражения. Собственные комплексы универсальных понятий образуют и прочие направления научного познания, но ни одной подобного рода системе пока еще не удалось достичь сопоставимых с физическим моделированием возможностей развертывания универсальной тождественности именно в формате параметрического представления. Любой иной возможный аналог физической модели явно проигрывает физическим концепциям именно в универсальности применяемых им характеристик. Собственно «корявость» методов параметризации и вынуждает все прочие направления научного познания на задание создаваемым ими моделям более низкой, в сравнении с достигнутой физикой планки использования идеальных показателей, и на допущение в применяемых схемах еще и разного рода феноменологических «включений». Конкретно подобный недостаток и находит выражение в признании возможным при построении определенных схем еще и использования описывающих именно частные специфики понятий, адресатом которых и оказывается именно локальная унификация некоторых, далеко не повсеместных отличий. Какая бы универсальность не отличала бы химическое понятие «валентность» или биологическое «вид», они фактически не знают лежащего в их основании идеализма, но представляют собой определенные конвенции, фиксирующие отношения опирающихся на эмпирическую индукцию постулатов.

Если тогда от относящихся в широком понимании к области естествознания дисциплин обратиться к таким уже в большей степени эмпирическим знаниям, какими и следует видеть медицину, геологию, географию, агрономию, или и собственно предмет нашего анализа социальную историю, то их явной особенностью и следует понимать очевидную амбивалентность - фактическое равноправие в структуре создаваемых ими моделей как подлинно абстракций, так и отражающих прямую эмпирику феноменологических схем.

В развитие данной оценки мы и позволим себе предположение, что определенное направление научного познания следует рассматривать не только на положении адресующегося к определенному предмету, но еще и в качестве достигающего некоторого уровня или класса систематичности создаваемой им модели или схемы. Если тогда построить некоторую шкалу, на которой физическую модель будет отличать высший уровень абстрагирующей редукции, то социальное знание будет претендовать на положение где-то в начале подобной шкалы, представляя собой модель с преобладанием именно феноменально и каузально определяемых понятий. Причем даже практикуемые социальным моделированием обобщения, вроде бы и претендующие на всё обозреваемое данной дисциплиной поле феноменов, практически продолжают содержать всю ту же феноменальную конкретику, допуская лишь весьма слабую редукцию, что и наблюдается на примере того же понятия «буржуазия».

Прилагая тогда к состоянию системы представлений некоторого направления познания критерий именно систематичности употребляемого им понятийного аппарата, мы и получаем возможность постановки вопроса о придании собственно средствам описания некоторого уже более высокого уровня абстрактности. Данное требование допускает его предъявление любому направлению познания, но предметом нашего интереса явится здесь именно модель социальных явлений. Тогда следует ли понимать правомерным то допущение, что описание социальных явлений способно будет достичь такого уровня отличающей его абстрактности, что именно и позволил бы перейти к описанию социальных формаций посредством уже универсально-повсеместных понятий? Или - позволяют ли описывающие социальные явления понятия развитие в них аналогичной точности, и, соответственно, теоретичности, что и обеспечивают взятые нами за образец понятия физического моделирования? Однако прежде, чем мы собственно и начнем исследование подобной возможности, мы представим здесь нашу оценку используемых на настоящий момент конструкций социального моделирования как явно тяготеющих либо к феноменальному, либо хотя и к обобщенному, но предполагающему ограниченную тождественность виду представления.

В смысле именно специфики отличающего их состояния обобщенности характер «показательных» именно и обнаруживают нормы, отождествляющие особенности структурно-организационного деления и принадлежности группам интересов. Обозначение показателей структурно-организационного деления явно и определяет предназначение таких концептов, как «государство», «коммуна», «регион», «институт», «учреждение». Выражение принадлежности определенному типу интересов - удел уже следующей общности норм, конкретно «социальный класс», «прослойка», «пассионарная группа», «корпорация» и им подобных. Кроме перечисленных, прогресс социального описания образует и специфические средства фиксации характеристик личности, культурного уровня и традиций, экономики, некоторых характерных сфер деятельности. Или, если уже построить некое обобщение выведенного здесь корпуса норм, то его наполнение можно понимать фактическим отображением многообразия социальных явлений. Если тогда пусть не на уровне конкретного казуса, но лишь в разрезе теоретической редукции предпринять попытку осмысления способности «коммуны» взаимодействовать с «традиционной культурой», то социальная схема в целом вряд ли удостоит нас иного ответа, кроме всего лишь определенной помощи в описании каузальной индивидуальности каждой возможной реализации подобного отношения. Практически аналогичный «сервис» подобная схема способна предложить и в отношении проблемы связи институциональных и региональных факторов с социальной стратификацией, и, по существу, любой проблематики возможной корреляции социальных форматов. Или, иначе, социальное знание следует понимать практически не располагающим конкретной концепцией общетеоретических принципов взаимозависимости социальных нормативов, подобные физическим зависимостям силы и массы, энергии и тока. Собственно и ограничиваясь подобной констатацией и не вдаваясь в проблематику уже эпистемологии социального знания, мы и будем исходить здесь из оценки, предполагающей фактическое отсутствие в современном социальном знании разумных принципов теоретической редукции. В смысле характерного нам понимания возможности современных методов социального познания в части построения унифицированной системы норм и следует определять на положении именно далекой перспективы в силу непосредственно прямой проблематической анархии находящих ныне применение в познании социальной действительности конструкций понятийных формаций.

Представив здесь нашу оценку тех принципов, которые мы и намерены положить в основу нашего дальнейшего анализа в качестве его исходных посылок, мы и позволим себе предложить уже развернутую формулировку той задачи, что и послужит нам предметом настоящего анализа. Нашей задачей мы именно и будем понимать выделение специфических начал глубокой редукции, что и обеспечат выделение необходимых оснований для построения системы нормативных средств строгой идентификации специфики социальной организации. В качестве же собственно метода решения данной задачи мы будем понимать разработку принципов, либо прямо на основании которых, либо в предполагаемом для них последующем совершенствовании социальная действительность могла бы найти себе средство отождествления в виде описывающей ее как единую природу классификации. Соответственно и в смысле прилагаемой к ней редукции подобная «единая природа социального» будет предполагать ее задание именно неким ограниченным набором формирующих условий.

Фактически подобный принцип и следует признать средством определения рамок, в пределах которых мы и поведем задуманный нами анализ. Непосредственно же реализуемая посредством данного анализа система нормативов явно обратится отнюдь не неким «оригинальным» вариантом теоретической редукции, но будет представлять собой применение на материале именно социальной действительности уже хорошо отработанного в реализованном естествознанием редукционизме метода воспроизводства начальных принципов. Именно естествознание и отличает понимание используемого им моделирования, как, по существу, разделения базисных и производных рамочных условий. Например, к первым относятся объем и масса, ко вторым – удельный вес и плотность. Неисследованность собственно возможности употребления подобных приемов в отношении социального содержания и вынудит нас прибегнуть к построению некоей, по сути, экспериментальной модели подобного рода «редуцирующей концепции». Но здесь следует понимать, что всякая редуцирующая концепция невозможна без выделения некоего именно предельного уровня редукции, где именно и будут располагаться своего рода «идеальные по сути» формы предельных нормативных шаблонов. Хотя подобная типизация и распространяется на все возможное содержание редуцируемого предмета познания, в том числе, и на подобающие типу любые частные проявления, тем не менее, подобные формы редукции начального уровня исключают их понимание на положении собственно начала (стороны, субъекта) реальных взаимодействий. Если сослаться именно на практику физического моделирования, то «материальная точка», представляя собой необходимое начало оптимизации вычислительного представления определенного взаимодействия, никоим образом не обращается реальным участником того физического процесса, что благодаря ее помощи и обретает свое параметрическое представление. Существующие модели социальной действительности, если они и обращают внимание на необходимость введения подобных нормативных идеализированных начал, то практически не преследуют цели разработки средств, в которых непосредственно бы синтетичность предметного пространства социальной действительности именно бы и представлялась нечто восходящим к комбинации подобного рода начал.

Нам, в таком случае, следует пояснить, что, в нашем понимании, способно составить собой предмет той прямо тождественной пространству социального специфической формы (первичной или предварительной) редукции, минимизирующее воспроизведение которой и явится тем средством, что и откроет моделированию возможность выделения конструктов уже уровня «чистой» редукции? Что именно для подобного предмета можно понимать лучшим выбором еще не редуцированного состояния, но, до поры, лишь выделения условности некоего «феноменально особенного» или какой-либо иной формации? Скорее всего, в поиске ответа следует исходить из оценки, в обязательном порядке определяющей любой возможный социальный феномен непременно наделенным спецификой комплексности. «Ноту Милюкова» или «падение Берлина» не обязательно видеть лишь «историческим документом» или «событием истории», но следует рассматривать тем вполне очевидным узлом, что и обеспечивает пересечение не столь уж и малого числа социальных тенденций. Характеристикой исторического (социального) факта именно и следует понимать то его структурное своеобразие, что не просто представляет его непохожим на физический, но и то, что определяет подобный факт на положении именно нечто не ограниченного рамками лишь «усложненного порядка» условий некоторой определенной природы. Исторический факт это непременно и комбинация условий его становления, источник обретения которых обязательно составляют уже несколько различных видов природы. Подобное разнообразие видов природы и образует подобную комбинацию не просто на правах нечто «свободного комплекса» элементов, но непременно и само обращается нечто ситуативным единством содержания, лишь в подобном качестве непосредственно единства и позволяющим его замыкание условиями общего формата или класса «социальное». Именно подобное понимание и исключит для нас обращение предполагаемой нами редукции на непосредственно социально обретаемую условность посредством выделения рамок или системы условий своего рода «прямого» (каузального) опыта. Прибегая тогда к допущению некоей неотделимой от самого существа социальной действительности, и, в одном случае, «вторичной», и, в другом, обязательно поистекающей из определенной «множественности начал» имитирующей схемы, мы и прибегнем к построению очевидно искусственного образца подобного рода «опыта». То есть мы позволим себе воссоздать картину, где собственно ограниченный объем социальной специфики и позволит нам выделить связи именно «природного» (предметного) начала социальной действительности. Если точнее, то, устранив в некотором условном «каузальном раскладе» ситуативный конфликт, мы и выйдем на поле, наполнением которого и окажется уже исключительно структурный конфликт.

Образцом подобной условной эмпирики фиктивно «простого» социального казуса нам и послужит искусственное положение, в отношении которого правомерна оценка, понимающая подобное положение представительством ситуации социального изменения, полностью раскрытого в описывающих его социально-исторических свидетельствах. Или - мы позволим себе представить, что относительно некоего условного «случившегося» доступной нам окажется возможность занять положение полностью осведомленных операторов модели, выстраивающей именно некую открытую внешнему видению условность социальной действительности. Или - мы рассмотрим такую именно условную действительность, в отношении которой мы позволим себе мысль об известности нам любой ее атрибуции, например, высказываний, письменных документов и поступков, и, более того, мысль и о нашем условном полном понимании содержания сопровождавших рассматриваемый момент актов мышления участников событий.

Одновременно мы будем понимать себя обязанными учесть для подобной комбинации и требования исключения простого некритического приравнивания суммы индивидуально порождаемой активности и собственно выражающего некоторую социальную тенденцию «вектора». Мыслимые индивидом мотивы совершаемых им действий прямым образом недопустимо определять истинными мотивами его поступка в силу, например, недоступности для некоего конкретного индивида рационального объяснения складывающегося положения и узости используемых им источников информации. Например, ведение современных войн с пропагандистской стороны сопровождают не одни лишь меры дезинформации противника, но и несущая дезинформацию агитация участников событий на собственной стороне, равно убеждаемых в отсутствии изъянов позиции поддерживаемой ими стороны в отношении политической основы конфликта.

Вытекающий из подобных особенностей важный в смысле поставленной нами задачи аспект – невозможность некоторой «прямой интеграции» индивидуальных составляющих социальной действительности в обобщающие их коллективные составляющие. Именно недопустимость подобной «фигуры» интеграции и вынудит нас пренебречь индивидуальными составляющими, и прибегнуть к образованию нечто «условного коллективного», понимая «социальное» реализуемой подобным образом нарочито прозрачной модели именно областью представления одного лишь коллективного. И тогда нашей конкретной целью мы и определим в некотором отношении доказательство или поиск аргументации, подтверждающей положение, гласящее что сумма свидетельств исторической случайности на, казалось бы, высшем коллективном уровне моделирования протекания социального развития еще не представляет собой конечную стадию построения модели социальных отношений.

Что именно, в таком случае, следует понимать условием адекватного представления специфики именно структуры социальных отношений? В нашем понимании, адекватная модель подобной структуры непременно требует представления коллективного посредством сочетания разных форматов организации коллективного (и не только непосредственно коллективного, но и всех напрямую выходящих на коллективное сред, например – «природы»). Обязательной для подобного понимания коллективного особенностью и явится тогда отличающее подобное коллективное качество нечто «сплошной» среды, где уже непосредственно единство данной среды и позволит определение действительности неких, адресуемых исключительно коллективному возможностей членения.

В таком случае, попытка достижения нами такой цели как отождествление коллективного на положении условного «само собой действительного» и будет предполагать тот способ ее реализации, как отождествление подобного «единого социального» теми многочисленными комбинациями, изначально «подлежащим комбинации» содержанием которых и окажутся некоторые именно сингулярные основания. Далее выводимое в данных комбинациях «социальное как таковое» и позволит образование тех комбинаций, что принадлежат уже более распространенным (производным) уровням иерархии, разноуровневых, социально-несоциальных и т.п.