По сути «выращенные» нашей теоретической спекуляцией при построении данной модели дискретизации социального пространства принадлежащие роду «социальных воздействий» нормативы не просто наделены возможностью репликации уже в типическом формате, но и собственно порядок их формирования фактически предвосхищает возможность образования для них связи с определенным типическим «дублером». Именно подобное положение и обуславливает понимание таких элементаристских нормативов как социальные кризисы или социальные факторы непосредственно условностями, наделенными и вполне конкретной «областью порождения». Если, в частности, источником определенного кризиса именно и оказывается некое искусственно созданное положение, то в таком случае следует предполагать и существование заинтересованного в подобном ухудшении социальных условий агента, если же кризис отличает спонтанный характер, – то источником его порождения неизбежно послужит та область социальной действительности, что фактически неспособна выстроить эффективное социальное управление. Среду формирования социальных факторов составит именно такая сфера как комплекс природных условий или нарочитое принуждение общества к деятельности в незнакомой природной (либо, что то же самое, технической) среде.

Подобную определенность источников порождения непосредственно и следует понимать основанием, позволяющим выделение, в частности, формы некоторой типической тенденции порождения социальных кризисов и торможений, что и будет отождествлена нами именем социальная регуляция. В качестве таковой будет выступать всякое, неважно, случайное или неслучайное, но достаточно устойчивое воспроизводство адресованных тем же или «практически тем же» социальным сферам либо агентам кризисов и торможений. Отсюда регуляция и будет нести смысл именно практики образования условий существования, что, налагаясь на часть либо специфику социального содержания и реального подкрепления, выделят ее от той другой, что способна сохранять качество отличающей ее изоляции или противостоять навязываемому ей регулированию.

Введение социального регулирования, инструментом которого и явится развертывание кризиса, принуждает претерпевающие подобное регулирование структуры либо к обращению их активности на другие объекты, либо к утрате собственно некоторого количества элементов присущей им структуры, посредством, в частности, передачи данного содержания другим социальным комплексам. Используемые же с целью наложения регулирования комбинационные формы кризис и торможение фактически, при их управляемом порождении, лишаются специфики присущей им некоей «собственной» телеологии.

Именно подобная особенность и позволяет понять, что никуда не исчезающее действительное многообразие средств инициации социальной активности в существенной мере и усложняет задачу систематизации столь многочисленных социальных особенностей и типических характеристик. При этом если в некотором особом случае историческое описание обнаруживает бессилие в унификации наблюдений посредством их приведения к уровню некоего «обобщения», то единственным выходом в подобном сложном случае и способен стать уже метод анализа феномена «знаковое порождение» и предопределяемого им усвоения некоей именно цивилизационной новации. Но помимо уже известного нам метода выделения знаков и непосредственно социальные типизации порождают еще и возможность использования при исследовании источников социальной активности и неких альтернативных приемов анализа.

Для этого социальные типизации, в чем-то по своей функции аналогичные уже показанной нами социальной регуляции, требуют их сведения в общую группу средств социальной локализации. Именно подобная проекция и позволит понимание предмета социального развития именно реализацией возможности той или иной типизации, конкретно создаваемой каждым из средств социальной локализации (например, с точки зрения способности порождения социальной регуляции; конкретный пример – «претензия на роль мирового жандарма»). Обретение же получаемой подобного рода способом оценки и позволит выдвижение предположения о наличии того или иного конкретного (элементаристского) содержания социальной действительности, образующего «почву» для развития в данных общественных отношениях не только одной данной, но и всех прочих реальных социальных форм, представляемых у нас в виде моделирующих типизаций.

В частности, если некое общество социализирует у себя возможность перераспределения ресурсов, то в нем следует предполагать и существование структур сбора и распределения таких ресурсов. Причем, если анализ исследует именно архаичное, не знающее еще правового порядка распределения ресурсов общество, то здесь институтом нормализованного контроля выступает единственная в подобном случае интеллектуально достаточная структура в виде религиозного культа. В результате же развития правового пространства культ рано или поздно вынуждается к сложению с себя подобной функции, постепенно присваиваемой либо государством, либо иными специализированными структурами. Именно в подобном отношении мы и позволим себе предположение, что знакомство «практикующего» историка с подобного рода шаблонами отчасти «разгрузит» его мышление от излишне детального углубления в фактические данные, хотя, следует напомнить, верная описательной парадигме наука «история» отвергает любые приемы искусственной реконструкции, признавая их «абсолютно неприемлемыми».

Невзирая на подобную ультимативную точку зрения «практических историков», все же, начиная с момента введения типических представлений, анализ социальных процессов и позволит его разделение на две большие группы адресных задач, где первая – это задачи поэлементного выявления состава действительности и вторая – задачи исследования востребованного объема структурности, необходимого для функционального насыщения некоторой деятельности. Действительность подобного «второго» варианта анализа и следует понимать указанием на то, что базой социального развития непременно и оказывается определенное структурное «обеспечение», без привлечения которого социальная система просто утрачивает возможность достижения определенной сложности и эффективности.

В таком случае и социальные трансформации позволяют применение к ним оценки, что и показывает их именно в качестве нечто «актов передачи» определенного структурного потенциала от уходящего к наступающему этапу развития. Отсюда и образующуюся по ходу некоторого этапа социального развития группу структур, именно ту, что безусловно и заимствуется в уходящем этапе развития уже замещающим его этапом (например, такова система административного деления) можно, по отношению подобного наступающего этапа развития, определять на положении своего рода потенциальной модели. Причем для общественного развития, на той его высокой стадии, когда общество не просто неосознанно, но уже и в форме определенного понимания представляет проблематику предстоящего ему «прыжка в будущее», идея подобной «потенциальной модели» не просто формирует общественное развитие, но и обращается еще и собственно предметом развития. В современных обществах это называется наука «прогностика», уже ставшая предметом изучения неких исследовательских учреждений (доходя в развитии подобного аппарата познания даже и до стадии обретения социально важной роли тех же рейтинговых агентств в практической экономике); исторически же первым практикующим планирование и прогнозирование следует назвать установившее штабное управления военное дело.

Востребованность моделирования, направленного на выделение такой условности как «перспективные основания» социального развития, как правило, связана с неизбежно отличающими тривиальное элементаристское структурообразование затруднениями. Немаловажно и то, что невозможность использования в подобных целях простых методов расчета и предвидения, согласно современным представлениям, и восходит своими основаниями как к иррегулярности, так и неопределенности природы социальных тенденций, никоим образом не разлагающихся в какие бы то ни было «просто организованные» ряды. И тогда исключительно способные отражать реальность системных усложнений конструкции «потенциальных моделей» и обращаются фактически единственным средством деструктурирования сложности отличающих социальную действительность перекрестных влияний, и их сведения к доступной реконструкции обобщающей картине «спектра возможностей» развития.

Вторая немаловажная специфика типизирующих моделей - их использование непосредственно социумом при реальном осуществлении социального управления; именно анализ рождающихся «в гуще жизни» моделей перспективного развития и позволяет построение своего рода «метаистории», где место предмета вместо ситуативной картины занимает уже картина меняющейся, как правило, в сторону усложнения, порядковой схемы социальных отношений. И одновременно особое значение приобретет здесь специфика отождествления реалий посредством тех норм, которые мы отождествили как «признаки», в конкуренцию с которыми за место наиболее массово налагаемых норм вступают и нормативы социальной локализации. Или, иначе, если социальная действительность такова, что она позволяет ее отражение посредством простой множественной «признаковой» картины, то в подобном случае отпадает и нужда в ее раскрытии посредством локализаций. Положение, условно названное нами «конкуренцией» масштабов сложности, свидетельствует о наличии специфики, когда возможность некоторого самоструктурирования экономического развития, как правило, ведет к исчезновению потребности и в специфических агентах регулирования (что и носит название «свободный рынок»).

Если же в развитие данного положения еще будет обеспечена и возможность определения для некоторой социальной тенденции и выбора предпочитаемого ею масштаба сложности социальной организации, то это будет означать и наличие в ее распоряжении некоторой свободы маневра при выборе адреса следующего шага развития. И общества, равно как и отдельные социальные структуры во многом именно благодаря способности диверсификации и редукции действующих в них социальных механизмов и получают возможность адаптации к конкретным обстоятельствам именно благодаря обретению ими способности прерывания своего развития и его продолжения уже «от» зафиксированной «точки останова». В частности, так можно понимать способность сохранившихся после поражения революции 1905 года революционных организаций затаиться, преобразоваться и сформировать стратегию совершения в России следующей, более успешной революции.

Таблица
возвратных социальных нормативов
(нормативов "общего" времени)