Возможности, раскрывающиеся перед нашим моделированием благодаря его дополнению нормой «носитель пассивного значения» предоставляют в наше распоряжение уже совершенно иные инструменты моделирования социальной действительности. Однако прежде чем приступить к конструированию принципов нового для нас аппарата моделирования, нам следует объяснить собственно истоки нашей неудовлетворенности той, пожалуй, даже излишне «просто» реализованной схемой, представляющей социальное не более чем прямым «порождением» порядка воспроизводства социальных структур. Важнейшим недостатком определенного выше «атомарно-элементаристского» или просто «элементаристского» порядка моделирования именно и следует видеть его явную недостаточность в отношении возможностей решения такой задачи, как «реконструкция хода истории». Сугубо структурные методы элементаристского моделирования явно исключают их обращения средствами отождествления социальных отношений на положении архаичных или прогрессивных, динамичных или инертных, обществ на положении угасающих или, напротив, прогрессирующих. Сугубо структурная доминанта элментаристской модели практически ничем не способствует определению предмета «возраста» социального порядка, довольствуясь лишь разделением социальной действительности на конечные периоды и конечные объекты социальной активности. Именно поэтому предлагаемые ею возможности объяснения и раскрывают лишь определенные аспекты, не более чем отчасти объясняя проблематику усложнения и повышения «плотности» социальных практик в данной общественной системе, равно как и практически никак не позволяя расширить понимание такого предмета, как условие «социального горизонта». Из элементаристской реконструкции мы мало, если практически ничего не узнаем о значении таких составляющих социальной ситуации в целом, как прогресс администрирования, миграция идеологических предпочтений, развитие художественной культуры или развитие систематических и практических представлений и причих социальных институций и сред. Названные здесь начала «хода истории» практически никак не позволяют их воспроизводства посредством того порядка моделирования социальных отношений, что предполагает возможность лишь атомарного разбиения содержания определенных социальных конкреций.

Однако и элементаристское моделирование все же дарует интерпретатору такую возможность, как построение определенных рядов сопоставления. Но и подобного рода ряды, тем не менее, - это не более чем практики разложения сложных и комбинированных конкреций до уровня меньших по условию сложности форматов. В дополнение данное разложение, главным образом, фактически и означает приведение любой подобной конкреции к условности «номератор» (данное понятие здесь и далее мы используем именно для обобщения тех взаимно близких условностей элементаристской модели, что обозначаются там понятиями «процесс» и «функционал»). Анализ на основе подобной методологии фактически и ограничивается простейшей компарацией реальных социальных конкреций: так, например, здесь может иметь место успешное сопоставление практик «разделения производства» и ремесленно-цеховой организации хозяйственной деятельности. Собственно условия «состава» открывают возможности анализа любой социальной данности, от институциональных форм социального (семья, община и т.п.) до, например, условностей социальных практик информационного обмена (учение, концепция, алгоритм) и т.п. Однако подобная не более чем констатация структурной специфики еще не обращается столь востребованным в социальном анализе опцией инструмента познания особого предмета «выраженности» образующихся социальных тенденций.

В смысле элементаристского представления возможность эволюционной модификации социального содержания не распространяется далее такого отдельного аспекта как характеристика структурной плотности. В смысле предметного или сравнительного представления о специфике характерной ей структурной достаточности некая структура позволяет ее оценку не более чем с позиций степени диверсификации, высокой или, напротив, недостаточной, и, равно же, и избыточной. Тем не менее, уже совершенствование подобных методик тривиального соизмерения посредством последующего синтеза допускает построение оценок еще и условного «уровня эффективности» некоего конкретного социального порядка. Однако никакое множество частных оценок не в состоянии заменить подлинным образом показательную уже «рационализированную» аналитическую стратегию структурирования. Практика оценки состояния данного общества вне выделения некоей «системной» или общей позиции не позволяет достижения стадии недвусмысленного понимания социальных ролей, как и не позволяет оценки того же самого взаимного соответствия ирригации и использующих подобную технологию «поливных» цивилизаций. Представление общества на положении лишь множественно упорядоченного многочисленного особенного никоим образом не позволяет объективной оценки общественного положения как прогрессирующего от одного порядка организации к другому.

В таком случае именно обретение метода абсолютизации спектра социальных отношений в виде его ограничения порядком множественной проекции и позволит, по нашему предположению, ее соотнесение со специфическим признаком знакового предыскажения (в смысле ранее введенного нами элементаристского понятия «знак уникального вхождения»). В основу подобного допущения мы и позволим себе положить то понимание «знакового наполнения» социального порядка, что и предлагает понимание подобного наполнения нечто цивилизационным результатом уже пройденных этапов социального развития. И одновременно мы позволим себе отказать методике тривиального множественного отождествления действительности некоторой социальной организации в правах представлять собой инструмент выделения связанного с тенденциями генезиса социальных практик разделения на позиции устойчиво присущего и отличающего именно данную эпоху наполнения и на позиции случайно привходящих в ее содержание реалий. Очевидным недостатком подобной практики следует понимать неспособность обеспечить как «принижение» рассматриваемого исторического периода, так и его «возвышение» путем придания данной эпохе избыточной, в сравнении с неким другим сопоставимым периодом значимости. Именно поэтому простое множественное содержательное отождествление социальной действительности следует видеть ситуацией утраты возможности раскрытия социальной истории именно посредством построения представления о ней как о системе определенных цивилизационных результатов, непосредственно тех, что и определяют возможности уже последующего цивилизационного прогресса.

Однако и подход, преследующий цель отождествления некоего цивилизационного выделения спецификой нарочитой уникальности обнаруживает достаточность не более чем в части возможности сбора материала, помогающего контрастировать тот уже исключаемый подобным отношением подход, критика которого существенна именно для последующего продолжения нашего анализа. Но следует понимать, что одновременно с обременительным упрощением неприемлемой для нас будет являться и избыточная рационализация отдельных исторических тенденций, их сведение к ограниченным и плохо дифференцируемым процессинговым шаблонам. Образцом подобной неумеренно рационализированной модели мы и позволим себе определить известную парадигму марксизма, склонного к отождествлению всякой социальной тенденции обязательным приложением к ней условий формата «классовая борьба».

Определяемая любыми мотивами, любая попытка «рационализации» исторического развития, собственно и состоящая в ограничении «нужным» и исключении «лишнего», изъятия определенного превращения из условий исторического времени, в котором оно совершалось, и ограничит собственно исторический анализ рамками именно использования функции нечто «общее» время. Продолжающие и в подобном «общем» времени представлять собой нормы «реального действия» исторические измерители дискретности – процесс и функционал – в таком случае именно и обратятся признаками сохранения универсальности отдельных «позиций элементов» исторического развития. Отождествление некоторого номератора на положении располагающего еще и «признаком сохранения универсальности» указывает на то, что данный номератор именно и обращается основанием, порождающим равные последствия равно как в прошлом, и, равно, и в условно настоящем времени.

Универсальность базы сложного развития (суммы позиций группы исполнителей) в прошлом-настоящем (в «общем времени») именно и обращается тем порядковым началом, по условиям которого процессы как на протяжении одних, так и на протяжении других исторических периодов будет отличать способность выстраивать те же самые последования, и функционалы - способность стереотипной реализации точно такого же воздействия.

Именно подобного рода «универсальности» и обеспечивает возможность оперирования пусть и некоторым образом связанными, но фактически самостоятельными средствами моделирования: одним, проецирующим социальную представленность на различные основания регулярности, и другим – формирующим типически общие структуры социальной действительности. При этом подобное обогащение по существу именно «инструментария моделирования» ни в чем не изменяет собственно социальную действительность, по-прежнему существующую именно как неразрывно единая «среда», где имеет место становление, проявление и исчезновение определенных объектов. Именно в подобном отношении и наш новый формат «типическая общность социальной действительности», хотя составляющие его условия и обретены в нашем анализе посредством обобщения реально представленных вещей, следует понимать именно не обращающимся в построителя собственных тенденций развития. Однако данный введенный нами «особый формат» явно позволит его понимание нечто определителем характеристик тех участвующих в развитии объектов, формирование которых определяет некая иная (конкретно – элементаристская) форматная характеристика.

Такое столь любопытное решение просто не способно не привнести в социальный анализ и такую особенность, как «два источника» социальной действительности – первый, элементаристское упорядочение, благодаря чему социальная организация и налагается на некоторую «основу регулярности», и второй – общевременная основы задания признаков «наличия потенциала». И именно подобный «второй источник» социальной действительности и следует понимать фактически нечто «системой оснований», посредством которой каждая формация социального членения и обретает тот «цивилизационный капитал», что и позволяет ей становление в качестве вполне определенного «средства действия».

Тогда уже некоторая неизбежная неопределенность в отношении характеристик той новой области социальной систематизации, которую мы и обозначили как «общее время» (типизирующее основание) социальных и исторических тенденций, временно обратится источником определенных затруднений для прямого определения ее реальной онтологической значимости. Однако несомненной спецификой данного способа систематизации явно следует понимать совмещение как типических характеристик социальных формаций и объектов, так и отличающую их своего рода «прямую» характеризующую данные социальные сущности специфику «насыщенности», представляющую собой уже некий цивилизационный результат. Именно посредством использования подобного рода представлений анализ и обогатит себя возможностью теоретического осмысления всякого рода «рекомбинаций», например, распада функции на несколько подфункций, или объединения нескольких прежних функций теперь уже в единый модуль. Но здесь важно отдавать себе отчет и в одной весьма важной особенности - моделируемая в правилах «общего времени» цивилизационная определенность не обретает безусловной возможности воздействия на элементаристскую, когда последняя, в силу именно приоритетности условия обособленной (элементаристской) значимости множества различных специфик обусловит наличие принципа обязательности проекции социального содержания на соответствующее основание регулярности.

Нашему определению начал типизирующей унверсализации социального содержания, а далее в подобном смысле мы будем употреблять понятие общевременная типизация, невозможно обойтись и без указания налагающихся на формирование подобных типизирующих отличий ограничений. Что, в частности, будет предопределять условие отнесения «признака социальной универсальности» к группе «носителя пассивного значения», и указывает ли подобного рода зависимость на возможность диверсификации формата «носителя» до состояния «признака»? Собственно универсализация номераторов вполне предполагает ее признание вполне очевидным доказательством существования порядка структурного подобия, отличающего уже даже и базисный уровень структурной дробности социального. Но, согласно нашей оценке, непосредственно действительность подобного порядка не порождает никакого своего следствия, кроме собственно условия вездесущности универсализации для любых уровней социально-исторической структурности.

Социальная универсализация, в некотором отношении «уплотняя» социальную действительность в любом из измерений ее регулярности, будь то время или что-то иное, никаким образом не обращается чем-либо нарушающим собственно элементаристские начала структурирования подобной пусть и выглядящей «уплотненной» действительности. С позиций не более чем «комбинационной» оценки социальная универсальность на положении именно определенного начала способна выступать показателем не более чем цивилизационного возраста некоторого универсализированного подобным образом социального типажа. Обладание же подобным «цивилизационным возрастом» будет предопределять лишь собственно характеристику сложности взаимодействия некоторой социальной условности: в частности, трудно сопоставить культовые практики недавно возникшей секты и предопределяемой давней исторической традицией религии. (Следует отметить, и ниже мы детально аргументируем данный тезис, что мы не предлагаем понимать «цивилизационный возраст» своего рода «полным аналогом» биологического, вполне допуская для него и возможность специфических обстоятельств … «сокращения» подобного «возраста».) Действительность такого аспекта как «цивилизационный возраст» и следует, что любопытно, связывать и с собственно постановкой проблемы предпринятого нами исследования: тот же самый социальный анализ, несмотря на давность отличающего его физического возраста, не следует признавать обретающим той нужной функциональной «зрелости», что позволила бы ему обратиться устойчивой научной традицией.

Однако если нормативные формы общего времени категорически исключают их понимание субъектами развития, то они естественно обращаются уже предметами развития. Именно специфика «цели» некоего развития и способна отличать некую условную принимаемую коллективным сознанием идею цивилизационного результата, в частности, перевода общественного устройства на такие основания как всеобщее избирательное право, экономический плюрализм или большая степень терпимости и т.п. На положении «предмета развития» общевременная норма допускает, с одной стороны, ее обретение на положении своего рода «мотора» социальных изменений, и, с другой, обращается средством поддержания угасающей тенденции, примером чему следует понимать расширение дворянских привилегий во времена позднего абсолютизма. Именно подобные основания и позволяют формирование представления о присущей социальному развитию своего рода «внутренней логике», никак не связывая его направленность с выражаемой элементаристскими условностями картиной структурного распределения.

Тем не менее, в развитие подобной интерпретации следует допустить и возможность обретения форм, уже отражающих эффект «пересечения» двух найденных нами форматов представления социальной условности. Например, цивилизационный результат вполне позволяет его понимание и определенной элементаристской заданностью – например, ставший в наше время притчей во языцех предмет срока действия авторских прав. По нашей оценке, систематизация уже подобного рода «наложений» скорее невозможна, чем возможна, но, тем не менее, уже непосредственно реальность явления «пересечения порядков» позволяет обращение к поиску прилагаемого к подобным обстоятельствам правила «приоритета». В таком случае мы позволим себе допустить, что в смысле именно соразмерности модельных форматов некоторая социальная условность продолжает обладать качеством «типической характеристики» исключительно в случае сохранения и некоторой структурной целостности. Участие в выборах при условии нарушения юридической чистоты их проведения вряд ли обращается реализацией совершающими и подобный мнимый «выбор» избирателями номинально предоставленных им избирательных «прав», не утрачивая одновременно и специфики события именно подобного рода «участия». Тогда именно данные посылки и определят, что доминантное для типической характеристики начало «структурной целостности» явно и предполагает его понимание свидетельством преобладания в социальной действительности условий «конкретного времени» над осуществляемой им же специфики типизации. (Например, полная свобода для «избирателей» совершить некоторое действие на избирательном участке будет иметь место и притом, что социальный институт «выборы» для данного общества на положении именно реального социального механизма никоим образом не работает.) Именно потому специфика типизации социальной условности и будет допускать ее фиксацию исключительно в случае отождествления подобной условности вполне определенным «достаточным» наличием принадлежащих «элементаристскому» разделу определяемого нами порядка структурирования социальной действительности характеристик.

Для подобной схемы собственно элементаристское начало именно и обратится нечто обеспечивающим любую форму социально действительного собственно его и определяющим своего рода «первичным контуром», - так, какая изощренность не отличай некий поступок, например, дипломатическую интригу, все равно, и ее развитие с начала и до конца будет предполагать ее отождествление характеристикой «социальный процесс». В силу этого типизирующие характеристики и следует понимать значимыми именно для отражения условия действительной сложности социальных реалий, когда элементаристские – значимыми именно для отражения структурной самостоятельности тех же самых реалий. И одновременно и исключительно использование подобного рода способов «двойной» идентификации и позволит представить социальную активность не просто распределителем времени или какого-либо основания регулярности, но и реальным исполнителем некоего реального образующего действия.

Выделение характеристики «признак социальной универсальности», служащей фиксации типизирующих вхождений именно тех норм, что в элементаристской части нашей схемы обозначены именем «номераторы» подразумевает, в итоге, и появление определенной системы универсализующих дублеров в целом комплекса понятий элементаристской модели. Типизирующая схема так же, как и составляющая собой объект ее дублирования элементаристская модель вполне допускает ее понимание неким распределением по определенным «уровням сложности», в точности тем же, что и, например, отнесение правилами элементаристской модели «процесса», «функционала» и «знака» к общему для всех троих уровню сложности. Другое дело, что содержание подобных «уровней» образуют теперь и горизонтальные структуры. В частности, для элементаристских понятий «первого производного» уровня возможна единственная горизонтальная зависимость важности: знак – функционал – процесс.

С другой стороны, вертикальные связи используемого у нас моделирующего построения подразумевают их реализацию еще и в качестве отображающих «масштаб сложности» позиций, и подобная специфика характерна как элементаристской, так и ее дублеру типизирующей схеме. Если собственно начальный контур представления социальной действительности задает именно условие «масштаб происходящего», то уже структура подобной градации позволяет выделение «масштаба» теперь состояния сложности: построения описания либо в его обезличенном членении, либо в членении уже с примитивной нагруженностью, либо в состоянии сложности, соответствующем состоянию диверсификации описываемого предмета.

Если же на основе непосредственно опыта построения данных схем поставить перед собой цель осмысления как практики анализа, так и концепций социально-исторической реконструкции, то здесь мы обнаружим достаточное число решений, так или иначе позволяющих их понимание «слабыми аналогами» предложенной нами модели. Но среди них практически отсутствуют аналоги именно элементаристской схемы, хотя и достаточно широко распространены некие подобия комплекса типизирующих норм. Основным же такого рода подобием именно и следует понимать такую практику, что правильно было бы определить как «иллюзорное конструирование». Историки нередко склонны к рассуждениям на темы характерных историческим поступкам и социальным тенденциям «ошибок и упущений», примером чему служит, в частности, хрестоматийный упрек в неверном маневре наполеоновских маршалов в сражении при Ватерлоо. Если отбросить тогда аспект общей культурологической и цивилизационной искусственности подобных построений, то такие реконструкции именно и позволяют их понимание в качестве примитивных приемов типологического моделирования. Для возможности некоего социального действия само собой существует условие характеризующего ее оптимума, достижению которого в данных обстоятельствах препятствует недостаток опыта либо иных способностей социального агента. А далее уже непосредственно сравнение вариантов действий и вариантов порядка построения и предполагает ту возможность эволюции представлений, которая, в конце концов, и определяет появление норм типологической общности структур социальной действительности.

Более того, та или иная описательная модель социальной типизации явно будет допускать и порождение некоторых «дотеоретических» обобщений подобного рода типических связей. В частности, то или иное конкретное описание вполне способно обнаружить склонность к построению именно проективных рядов количественных характеристик, которые, в силу определенно отличающей подобную проекцию условности мы определим под именем реально-невозможных структур. Выстраиваемое на основе подобных дотеоретических моделей пропорционирование уже давно известно в употребительном социальном описании, а его наиболее значимым образцом и следует видеть экономическую параметризацию, основанную на использовании норматива валовой продукт (ВНП или ВВП).

На этом, пожалуй, мы позволим себе поставить точку в нашем кратком экскурсе в концепцию типизирующего представления социальной действительности, и оценить качество создаваемой его употреблением возможности рассудительной спекуляции. Так, высшим и фактически предельно эффективным средством представления социальной действительности для элементаристской модели, на наш взгляд, способен явиться именно норма категории социальных структур. Подобная норма, причем вне каких бы то ни было теоретических обоснований, фактически и находит ее использование при создании любого допускающего выделение нескольких линий описания социального развития. Сложно говорить о таком серьезном историке, что не прибегал бы к выделению внутри общей тенденции социального развития направлений политики, экономики, культуры, познания и, возможно, ряда иных форм социальной специфики, что обогащало бы его описание еще и возможностью выделения структуры условно «горизонтальной» стратификации. Отсюда очевидно, что уже и сам по себе выбор базы некоей позволяющей оценивать глубину мышления практического историка критики именно и будет заключаться в применении с подобной целью данных о предмете характерно выделяемого в представленном критикуемым историком описании объема видов и форм социальных отношений.

Если же, напротив, некоторое историческое описание обнаружит себя именно условной «малонаселенной» социальной специфичностью системой представлений, то, в любом случае, подобное построение картины социальной действительности следует относить к группе сугубо искусственных конструкций. Если, в частности, уже некое другое историческое описание обнаружит тщательность исключительно в отношении таких составляющих как пространственные и временные характеристики социального развития, то и подобную «историю» следует, скорее, признать игнорирующей цивилизационное единство социального развития. В определенной мере «достоверным» историческим представлением и следует понимать исключительно ту форму построения подобных описаний, для которой каждая в принципе возможная «страта» («категория структур», как устанавливает вводимая нами система понятий) будет располагать как собственным историческим прошлым, так и собственной же спецификой «значимости» в отношении описываемых процессов социального развития. Только в последнем случае, когда создатели исторического описания хоть как-то будут принимать в расчет и возможности выхода на уровень именно «синтетического единства» типизации и элементаристской структурируемости, мы и в действительности будем располагать более или менее обстоятельно построенным толкованием как отдельных социальных тенденций, так и тенденции развития конкретного общества в целом.

Далее, всякую «смену эпох» в социально-историческом развитии следует видеть поступком именно передачи своего рода «цивилизационного капитала» от собирающих подобный капитал социальных агентов тому слою преемников, который собственно и располагает возможностью его использования. Понимание функции передачи подобного «капитала» позволяет и непосредственно «историческую эпоху» представлять уже своего рода «наследодателем» определенного цивилизационного богатства, критическое переосмысление и рационализация которого будет происходить уже в преемствующем историческом времени.