Общая теория оценки

Для условно грубой оценки известная работа Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» - массив содержания включающий в себя около полутора тысяч оценочных суждений, причем не обязательно принадлежащих автору, но наполняющих и приводимое цитирование. Столь полный массив разнообразных квалификаций характерно оценочного свойства - равно подобающее основание для попытки построения условной «теории» оценочного суждения. Но при этом важно понимать, что такому массиву дано заключать собой и характерно недостаточное представительство таких форм, как количественная и стоимостная оценка, на фоне чего достаточно разнообразным дано выглядеть представительству иных форм оценивания. Тем не менее, всему этому в целом дано позволять постановку задачи построения типологии, позволяющей ее извлечение из подобного рода столь «обещающей» выборки. Или - само собой объем такой выборки - прямой соблазн для обращения к попытке определения, что такое оценочное суждение, что оно привносит в познание и что в смысле результатов познания следует ожидать от вынесения оценки. Тем не менее, здесь полезно напоминание и такого аспекта, что подобный анализ прямо невозможен и вне пренебрежения состоятельностью квалификаций, следующих из оценок, представленных в составе используемой нами коллекции. Потому наш анализ и ограничивается рассмотрением «формата» и равным образом «предмета» оценочного суждения.

Огл.  Эксперимент по проверке «идеи» задуманного эксперимента

Пусть на настоящий момент мы располагаем лишь бессистемной коллекцией утверждений, предварительно распознаваемых как оценочные, а равно не ожидаем подсказок на предмет выбора порядка ведения анализа. Именно здесь вполне естественное решение - попытка предварительного интуитивного распределения высказываний из собранной коллекции по тем вероятным подмножествам, что «прямо подозрительны» в части реальности такого рода общности, то есть - по подмножествам высказываний, открыто предъявляющих «общие» признаки. То есть поначалу мы ограничимся «пробной проверкой» лишь самой возможности разбиения имеющейся у нас коллекции высказываний на отдельные разделы, прямо ориентируясь на наличие тех типических признаков такого рода высказываний, что «видны невооруженным глазом». Тогда, следуя ориентирам, расставленным присущей нам интуицией, мы позволим себе обособление трех подобного рода групп - это, последовательно, прямые оценки персоналий, равно же - прямые оценки коллективов и, наконец, оценки оценочных суждений. А далее, рассматривая предмет состава и наполнения каждой из выделенных групп, мы предпримем попытку прояснения, чему именно дано составить собой «предмет утверждаемого» подобного рода оценок.

Тогда, скорее всего, наиболее удобный или комфортный порядок ведения анализа - выбор его исходным объектом равно подмножества высказываний, выражающих отношение выносящего оценку к неким значимым для него персоналиям. В этом случае существенно важным для предпринятого нами анализа дано предстать как таковой возможности этой группы оценок обнаружить то столь желанное для нас разнообразие, чтобы такие оценки предполагали бы адресацию достаточному числу специфических отличий личности. Или - если несколько опередить события, то данное подмножество оценок в состоянии вознаградить нас возможностью выделения оценок этической, психологической специфики индивида, а равно - специфики возлагаемых на него вины и ответственности. В частности, в части этической оценки кого-либо могло ожидать равно отождествление и такого качества, как «чувство порядочности», когда некто иной не миновал обнародования мнения, что укоряло его как отмеченного печатью двуличия или как «заслуживающего упрека». Равно некто иной из числа адресатов оценки не избегал признания как «говорящий пошлости», когда некто иной - терпел унижение в его признании «пустым хвастуном», а кто-либо еще скорее иронически удостаивался характеристики «блюстителя чистоты и невинности». Более того, группе этических оценок равно довелось обнаружить специфику характерно представительной, чему явно уже уступала группа оценок, определяющих в отношении кого-либо наличие неких форм индивидуальной психологии. В данном отношении одному персонажу и довелось удостоиться признания как «страдающему ребячеством», а некто иному - то и как не брезгующему «бросаться словами». Другое дело, что на фоне двух данных подмножеств специфику наиболее обширного довелось обнаружить и подмножеству оценок вины и ответственности; данная группа - не только ряд признаний «виновными» или «неправыми», но и совершенно правыми и невиновными, а равно возложения на кого-либо тогда же и достоинства «самого авторитетного свидетеля».

А далее если с позиций реальности «достаточной почвы» для вынесения оценки исследовать и такие столь важные комплексы личностного начала, как характер мировоззрения или объем опыта, то, к примеру, как таковую специфику источника следует понимать причиной более тщательного представления сторон мировоззрения. Это подмножество характеристик тогда и дано составить таким формам мировоззренческой идентичности, как «агностик в модальности стыдливого материалиста», а равно и «представитель традиционных взглядов в физике» или физиологический идеалист. Кроме того, явные признаки подобного рода характеристик мировоззренческой идентичности дано нести и характеристикам «представитель философской феноменологии, не чуждый волюнтаристического идеализма», а также и идентичности всякого рода «идущего» - или «если не теми же, что и махизм, но очень близкими путями», или - то и «путями очень близкими самому Маху». Также сложному композиционному решению данной картины дано позволять наделение кого-либо тогда же и характеристикой «приблизившегося» - в одном случае, то и всяким образом к буддизму, когда в другом - то непременно к махизму. Наконец, если исходить из пересечения мировоззренческой позиции и равно и объема опыта, то кому-либо и дано удостоиться оценки как «неосведомленному в предмете материалистической философии», когда и некто иному - то как «лишний раз обнаружившему абсолютное незнание и материализма и диалектики».

Еще одно подмножество оценочных квалификаций, напрямую адресуемых личности дано составить собой подмножеству характеристик социальной интеграции, действий совершения поступка и, помимо того, нахождения на положении «игрушки судьбы». Взгляд на личность в разрезе социальной интеграции и позволит представление кого-либо как заявившего себя «врагом существующих церквей», иного - то и «главой направления», другой тогда уже вознагражден оценкой то и как «великий русский писатель», а двое - те нашли себя в роли учеников, один - «ученика, признанного учителем» и другой - «правой руки» учителя. Но среди характеристик социальной интеграции не обязательно останавливаться на характеристиках прямых форм интеграции, поскольку возможна и такая форма косвенного задания общности, как общность Маха и фигуры «молодого исследователя, идущего если не теми же, что и Мах, то очень близкими путями». Косвенная форма социальной интеграции - это и объединение под одним знаменем лиц, отмеченных способностью к проявлению активности; так, кому-либо и дано заслужить известность самой присущей ему способностью «выступить с предложением», другому - тогда же и способностью «предложения новых понятий», в том числе, способностью совершения акта «имплицитного называния». Другое дело, если какому-либо из числа подобных актов и не суждено оставаться понятым как простое предложение понятия, то ему дано знать осознание равно же, как моменту «сближения врага фидеизма с прямым проповедником фидеизма и отъявленным реакционером», или же - уже как открывшим присущую некто способность к «завершению» чьего-либо дела. Более того, внутри сферы всякого рода актов не избежать выделения и такого рода их особенных форм, тоже инициирующих некую форму социальной общности самих их вершителей, как акты, означающие переустройство сочетания опыта и априори теперь и в порядке, обратном принятому порядку. Здесь равно же и судьбе дано обнаружить такую способность распоряжения личностью как обращение «не первым и не последним создающим идеалистические системки на словечке опыт» или - тогда же обращать и «неизбежно катящимся по наклонной плоскости вплоть до конечных причин и первых толчков». К сожалению, мало зависти могла бы вызывать к себе судьба и всех тех, кто «мало выиграл от открытия элементов мира».

Как это не покажется странным, но подмножеству оценок индивидуального начала дано предполагать дробление и на всякого рода подмножества теперь и этого подмножества, в данном случае - подмножества оценок присущих индивиду способности мотивации, наличия интенции или некоей направленности. Так кому-либо, если и допускать его сравнение с иными, и довелось отличиться всяким образом «большей» последовательностью, когда некто иному - преуспеть в проявлении и свойства «в негативном смысле быть верным себе как любителю авторитарной ссылки». В этом отношении кому-либо не удалось уйти и от признания как обнаружившему стремление «удовлетворять всем запросам, предлагая на каждый особенный запрос свое ожидание», когда кому-то иному - удостоится понимания то и как намеренному «соединить вместе все школы современной физики против фидеизма». Равно в характерном достатке здесь дано проявить себя и всякого рода интенционально слабо выраженным лицам, включая сюда и «не вполне последовательных в объяснении», и, более того, и «путающихся между двумя альтернативными решениями основного гносеологического вопроса», а равно и «уклоняющихся от прямого изложения взглядов материализма и идеализма». Более того, если некто почувствовавший, что он «катится к идеализму» способен воспрянуть и от идеи «сопротивления собственному продвижению», то другому не миновать судьбы признания то и как «одновременно и желающему пользоваться махизмом включая и махистскую путаницу с категорией опыт, и - не желающему отвечать за данную точку зрения».

Во многом близкую картину, как и в случае оценок всякого рода индивидуальных качеств, можно наблюдать в оценках теперь уже и само собой оценочного суждения, фактически подобным же образом многогранных, но теперь уже в известном смысле явно менее «прихотливых». Конечно же, здесь уже ничто так не естественно, как избрание предметом оценки и нечто меры справедливости некоей оценки. Так, признание как «совершенно правильной» - мера достаточности и нечто «оценки употребляемого Авенариусом способа исследования высказываний», а равно и Э. Мах не допускает ошибки в случае, когда судит «кто идет за ним в его оппонировании материализму» или - равно и в принадлежащей ему оценке, что «большинство естествоиспытателей держится материализма». Другое дело, напротив, что теперь уже некоей следующей справедливой оценке, прямо констатирующей отсутствие «любых шансов теологии и спиритизма на использование 4-го измерения» тогда доводится заключать собой и такой изъян, как «вряд ли приемлемая гносеологическая позиция». Напротив, положение явно неприемлемой и так же недвусмысленно ошибочной и дано обнаружить «оценке имманентной школы как промежуточной формы между кантианством и эмпириокритицизмом» или - и оценке той же школы как «средней линии между Махом и Кантом». Но, как ни странно, и полной недостоверности оценки не дано исключать и ее же равно и частичной достоверности, что и присуще оценкам или же содержащим «единственную неточность» или - позволяющим упрек в том, что они «не совсем правильные». Тем не менее, квалификация «справедливая» или «несправедливая» - это далеко не весь список характеристик, допускающих приложение к оценке; оценке дано знать и некоторые иные возможности ее признания «лишенной состоятельности». Или - оценке тогда дано допускать отождествление и как проявлению «путаницы» или представлению, допускающему «бессмысленное различение».

Однако функциональной специфике оценивающего суждения вряд ли дано исчерпываться лишь на качествах как такового доносимого понимания, самой оценке, как и многому иному, дано удостоиться оценки и под углом зрения ее способности к исполнению некой роли. В частности, оценке дано предполагать возможность исполнения и такого рода роли, как в известном отношении само собой «функциональное» предназначение. В частности, прямой функцией одной из оценок и дано предстать «защите математиков от обвинений будто бы они повинны в чудовищных выводах из их исследований», как равно некоей иной оценке дано обратиться критическим выпадом или еще одной оценке - предстать и как «попытке вскрытия тайной метафизики и разоблачения физического реализма». Оценке равно не дано уйти и от такой возможности, как исполнение нечто «функции эталона», то есть, положим, «выражения с полнейшей определенностью коренного расхождения материализма со всем широким течением позитивизма». Более того, оценка равно пригодна к несению и эмоционального заряда, если ей дано предполагать отождествление уже как нечто «презрительному замечанию» или она достаточна и для исполнения функции маркера в случае использования как средства «установления связи чего-либо с чем-либо», или, наконец, ей дано допускать и отождествление «в качестве курьеза».

Далее, само наше знакомство с содержанием и предназначением оценок, выражающим отношение некто оценивающего к индивидам, прямо позволяет отказ и от рассмотрения оценок, выражающих отношение лица, выносящего оценку тогда уже к коллективам. Здесь в качестве комментария уместно лишь то дополнение, что оценки, выражающие отношение к коллективам равно означают фиксацию и такого рода специфики коллективов, как мировоззрение, владеющее умами их членов, присущий членам коллективов уровень понимания, разделяемая ими социальная позиция и характерная психология.

Теперь уже и нам самим как исследователям «явления оценки» подобает оценить, что именно довелось обнаружить равно и такому сугубо предварительному и построенному в форме «бессистемного эксперимента» анализу сути и предназначения рассмотренных нами актов вынесения оценки? Скорее всего, наиболее любопытный момент тогда и дано составить тому необычному результату, что предназначению оценки помимо осмысления нечто подлежащего оценке дано состоять в несении и некоей вторичной или дополнительной нагрузки. Причем иной раз одной и той же такого рода функции дано допускать возложение и на некоторое число различных оценок. Или - оценка здесь не само собой осмысление, но - явная подгонка под некий шаблон отношения к чему-либо равно и осмысления нечто подлежащего оценке. Как ни странно, но тем же фарватером дано следовать и оценке оценивающего высказывания - дано иметь место некоему предчувствию, ожиданию, вообще любому возможному «предварению», и под таким углом зрения и дано иметь место заданию квалификации неким оценочным высказыванием как равно же удовлетворяющим ожиданию. Другое дело, что оценке оценивающего высказывания дано осветить под неким углом зрения и как таковой предмет такого высказывания. Ну а простое признание оценивающего высказывания как «ложного» - то и не иначе, как банальное указание его несостоятельности. Тогда притом, что результат нашего эксперимента, не возведенного на прочном фундаменте, вряд ли позволит его признание как должным образом глубокий, мы все же используем извлеченный здесь опыт теперь и для подразделения нашего исходного объема данных на группы согласно и некоей возможной типологии. Другое дело, что наиболее существенный итог предпринятого нами эксперимента - нашему анализу оценивающего высказывания все же подобает развиваться равно же, как по преимуществу эмпирическому поиску.

Огл.  Коллекции оценок «скромных размеров» - меры и событийности

Начать анализ различных подмножеств нашей исходной коллекции оценок все же куда лучше с той части таких контингентов, что не поражают воображение значительностью размеров. Такая специфика характерна тем контингентам оценочных высказываний, что служат для выражения отношения оценивающего лица к таким формам становления, как мера и событийность. Эти подмножества, хотя их не подобает воспринимать как характерно малочисленные, тем не менее, не равнозначны тем мощным когортам оценочных суждений, что выражают отношение выносящего оценку к неким иным формам и порядкам становления.

Тогда невозможно подобрать и более «удобного» первого предмета для такого анализа помимо той группы оценок, что служат для выражения отношения к неким событиям в их отождествлении как характерно «пустых» событий. Событию вроде бы дано совершаться, но и выносящему суждение дано быть исполненным такого понимания смысла события, что обращается и заявлением им такой квалификации, как отождествление события тогда уже как фактически «не состоявшегося». Характерная иллюстрация подобного рода квалификации уже вне отношений практик познания - «хлопки веслами по воде». Но иллюстрация - иллюстраций, но что именно показывают нам теперь уже и некие «реальные примеры»? Так, в одном случае некое событие потому предполагает отождествление «пустым», что допускает осознание несущим специфику карикатурности, нелепости и т.п. Собственно в собранной нами выборке опорными характеристиками подобного рода оценок и обращаются признаки лицемерия, жалкой софистики, обращения смешным, примера нищенства духом, вздора и безбожного перевирания, догматичности, принадлежности субъектов события старому-престарому хламу, следования моде или просто обращения набором слов. Или, в ином случае, событие «пусто» не как таковой само собой своей пустотой, но - пустотой содержательного компонента, о чем и дано говорить признанию неких действий бессмысленными, номинальными, иллюзорными, изначально негодными, получающими характер произнесения пустой фразы, представляющими собой глупое и бесплодное занятие, деструктивными, или несостоятельными вкупе с нелепостью, путаницей и фальшью. Наконец событию дано утрачивать смысл и не столько в силу неспособности действия «приносить спасение», но и в силу развертывания как такового хода событий то и как следования «по пути в болото». Равно источником ничтожности некоего события дано предстать и тому обстоятельству, что оно никак не в силах «оторвать реакционных представителей от позорного столба». Кроме того, на подобном фоне и несколько более серьезный вариант осознания события как не несущего содержания нам довелось обнаружить в случаях, когда или некоему опровержению не довелось оказаться таковым в силу недостаточности используемого допущения или - при признании некоей критики «типичной» и ранее наблюдавшейся уже десятки и сотни раз.

Теперь вслед за «разминкой» на явно не заявляющей особой сложности проблематике пустых событий, перед нами открывается возможность нашего устремления к покорению и такой высоты, как анализ оценок, приписывающих событиям внешние эффекты. И в первую очередь здесь подобает представить то толкование, в свете которого совершению события дано обращаться и такого рода картиной, где все то же событие, но в разрезе в известном смысле «вторичного представления» и ожидает истолкование как совершение действия или оказание воздействия. Чему и дано иметь место в случаях, где совершению события или дано наносить кому-либо поражение, или, скажем, некоему просто информативному высказыванию в некоем контексте получать значение критики или элементарному размышлению обнаружить и силу убеждения, вынуждающую на принятие некоего принципа. Или, быть может, и некоей форме реакции доступно и взятие на себя функции средства подтверждения, некоему разъяснению - дано действовать как поучению, а некоему развитию событий - протекать к выгоде некоего круга лиц. Равным же образом событию дано ожидать признания как обретающему специфику источника побуждения эмоций, что дано видеть на примере событий приносящих огорчение, вплоть до рыданий, или выглядящих трагикомедией, либо, напротив, побуждающих веселье, в том числе, комичных и в духе фельетона, или, наконец, потакающих и чьему-либо тщеславию. Аналогичным же образом событиям дано предполагать осознание и в значении источника порождения интенциональных или мотивационных побуждений, скажем, признания их исхода как нежелательного, или, положим, признания событий обращающими что-либо источником надежды на позитивный исход или - наделяющими нечто равно же и характером заслуживающего внимания. Более того, событиям дано допускать отождествление и как предполагающим такую сопутствующую им ауру, как признание «крупным явлением».

Далее, нам следует обратить внимание и на аспект, что оценке дано допускать обращение на реальность теперь и такого следствия как бы из «возможности события», как наличие «событийной лакуны», а равно и на возможность отождествления некоего события то и как нечто «характерного перехода» или совершения акта модификации. Тогда и осознание нечто как допускающего, но и не знающего некоего события - явно указание на что-либо характерно простое - или констатация факта, что кто-то о чем-либо «не подумал», или констатация, что умолчание о некоем понимании или представлении есть недоразумение, или, напротив, оценка, что нечто позволяет признание как непременная необходимость. В последнем случае такого рода необходимости и дано состоять либо в необходимости в некоем рассмотрении, либо - в обращении к некоему занятию, либо - в проведении некоего исследования, либо даже целой серии исследований.

Нашей исходной коллекции не дано наградить нас избытком оценок, адресуемых предмету разного рода переходов, наполнение такого подмножества - лишь всякого рода указания на события перехода, производимого неким источником активности, в одном случае - отказ от взглядов, в другом - сближение с позицией, наконец - равно и отречение от приверженности неким воззрениям. И одновременно подобного рода оценочным заключениям дано допускать и такого рода выбор адресата, как существо или статус неких актов, - или их признание «важными моментами», либо - отождествление им и некоей турбулентности, либо - наделение их и такой спецификой, как признание «образцами нелепости». Равно же реальности некоей следующей оценки дано позволить нам заключить, что такому переходу доводится происходить и не по воле источника активности, но в силу действия внешних причин, когда некто, как бы и «возводимый в ранг» основоположника, здесь же обращается ни во что тем же признанием акта возведения случаем шарлатанства. Точно так же событию перехода дано допускать его осознание и под углом зрения, что оно предполагает вполне определенный порядок совершения и допускает вовлечение в такой процесс равно же и неких внешних обстоятельств. Так, некоему движению некоей школы в направлении некоей точки зрения не избежать признания то и как «все более определяющемуся» и самой школе - как все более приверженной согласию с другой школой, а, напротив, другое развитие ожидает признание как «отбрасывающее прочь все системки и ухищрения» и все более выдвигающее некую точку зрения.

Теперь если озаботиться задачей представления характеристики оценок, адресованных событию модификации, то, если исходить из выделенной нами выборки, таким оценкам дано знать за собой лишь два любопытных «склонения». Здесь или событию модификации дано ожидать признания как невозможному в отсутствие некоего условия, или ему дано знать и характерную форму результата. А потому и разъяснению некоей ошибки и дано ожидать истолкования как возможному лишь на фундаменте «обобщения критики» некоей теории, причем исходящей и со стороны заведомо противоположных философских подходов. Подобным же образом и приемам развития некоей теории не избежать истолкования как «нехитрые», а «смешению двух вопросов» - тогда и признания как «запутывание вопроса об источниках знания». Точно так же и такому событию, как попытка разрознить некую коллекцию концептов не миновать признания как реализации намерения обращения этой коллекции «окрошкой», когда и некое другое изменение идейного багажа позволит признание как таковым «отбрасыванием» некоего положения и заменой одной концепции на другую. Кроме того, равно и продвижение науки вперед будет ожидать оценка тогда же и как акта образования «когнитивных отходов».

Равно если принять к сведению рекомендации присущей нам интуиции, то прямым соседом группы оценок, адресованных событиям модификации, дано предстать и тому подмножеству оценок, чему дано характеризовать теперь уже такую особенную форму событий, как «ситуации блокировки». Здесь, положим, или чьей-либо приверженности дано ожидать признания как ему же и ставящей препятствия в совершении поступка, а равно и следующим с чьей-либо стороны отказу или акту непризнания дано удостоиться оценки как в таких условиях и характерно «неуместные». Более того, здесь же и отречению некоего лица от одной из возможных точек зрения и дано удостоиться оценки как заслуживающему и полного пренебрежения то и в силу как таковой присущей ему специфики нечто «явно реакционного».

Событиям равно дано ожидать обращения адресатами оценки и с той стороны, что им не уйти от признания тогда же и каким-либо образом с чем-либо «согласованными». Положим, и некоему акту формулировки некоей идеи и дано налагаться на признание бессмысленности то и как таковой данной идеи. Также здесь дано иметь место и нечто устоявшемуся параллелизму - что некоей «традиционной» конструкции бессмыслицы, что и устойчивой формулировки целого ряда сходных идей, или - иметь место обнаружению уже не само собой бессмыслицы, но и нечто «пугающему своей сложностью исправлению искажений и извращений смысла цитат». А далее дано иметь место и тому событию, что предполагает выход на первый план и нечто мотива «затемнения и запутывания», непременно придаваемого и некоей же мистификации. Помимо прочего, равно и знакомству неких лиц с некими концепциями дано обнаружить прямую связь с моментом проявления бурных эмоций, а утверждению в приверженности или принятию характерного вывода - или указывать на признание избыточности некоей теории, определенно подтверждаемой рядом свидетельств, или - указывать и на необходимость выбора философского подхода. Наконец, тогда и случаю стороннего использования неких философских теорий дано знать признание как характерно правомерному, а неким актам формулировки неких концепций или принципов не избежать признания и как моменту придания им статуса «основных положений».

Далее, самим по себе событиям доводится едва ли не предвосхитить и такую форму адресованной им оценки, как истолкование этих событий равно в значении несущих и характерную специфику. Здесь, положим, равно притом, что событию дано состояться, ему не избежать признания и лишь мнимым актом, или, как мыслит выносящий суждение, - знать лишь воображаемый характер мысленного включения наблюдателя или «незаконное» замещение в рассуждении слова «моих» словом «наших». Равно как таковой специфике совершения события доводится ожидать и оценку, согласно которой оно или же «несколько более интенсивное, чем надо», либо - имевшее место давно, либо - содержащее заряд правдивости или такое, где когнитивный акт предполагает воспроизведение и не без элементов наглядности и остроумия. Событию доступна и возможность принятия той формы, откуда адресованной ему оценке дано закрепить за событием или же и качество типичного, или - видеть его выделяющимся среди прочих как единственно указание на что-либо, или - определять как «тождественное образу хватания утопающего за соломинку», или - признавать последовательным «несмотря на все шатания и колебания». Также и сама природа события, что наделяет его истоками или причинами тогда и позволит оценку некоей критики как высказанной в силу обладания кем-либо «качествами недостаточно выдержанного, ясного и последовательного материалиста» или электричества - то и признанием «сотрудником идеализма потому, что уровень его познания позволяет протащить толкование природы как нематериального движения». Подобным же образом и проявлению кем-либо явной «осторожности» доводится заслужить признание равно и как следствию его «нежелания постановки вопроса ребром», когда и чья-либо сдержанность, не выходящая за рамки простого любопытства и позволит истолкование как столь для него привычное «пренебрежение детальным анализом оценки». Наконец, и ведению рассуждения дано допускать оценку, что сознает его уже как вызванное той причиной, как переход рассуждающего «из одного лагеря в другой». В конце концов, и как таковым результатам совершения события дано найти употребление и в качестве меры его оценки, положим, как «кризису физики» дано допускать оценку то и как причине появления «трех гносеологических школ».

Вполне естественно, что разнообразие картины события - причина обращения предметом оценки и такой его существенной специфики, как инерция, неизбежная при совершении события, и, здесь же, и привносимое в событие влияние мотивации или демотивации. Как оказалось, своей достаточно массовой населенностью дано выделяться и подмножеству событий, что, если довериться неким оценкам, знают и ту причину их появления как влияние некоей формы инерции. Так, совершаемому кем-либо поступку и дано знать то истолкование, как признание повторением чужого отзыва, а произносимому кем-либо высказыванию - равно же «действительной демонстрацией претензии», а для кого-либо и как таковое заявление упрека позволит приведение к такой причине, как участие в роли одной из сторон в войне против некоей концепции. Еще в одном случае и тем же источником тяги кого-либо к чему-либо дано предстать и как таковому качеству привлекательности. А также равно не исключено, что если и вообще для человека как таковая возможность преобразования мира - это продолжение его возможности познания мира, то и для некоего отдельного человека война с давно покойным мыслителем - это непременно заявление его приверженности определенной «партийной позиции». Наконец у кого-либо и как таковому качеству последовательности мышления дано тогда следовать и из признания им некоей возможности. Далее, событию дано исходить и из таких мотивирующих начал, как правомерность самой возможности его воспроизводства, что, тем не менее, доступна фиксации посредством оценивающего высказывания то, по преимуществу, и по каким-либо уже выделенным основаниям, хотя, быть может, иной раз, допуская и сугубо субъективную форму признания. Но равно событию дано совершаться и в силу реальности таких мотивов его совершения, как вздорные мечтания или необходимость дать представление о чем-то или, напротив, и в силу способности природы к обращению в нечто, прямо подталкивающему оператора познания к поиску характерного ей единообразия. Более того, для кого-либо и как таковое вступление в спор может быть вызвано привычкой «ловить малейшие ошибки и неясности в выражении», а для кого-то факт роста определенной концепции уже позволит понимание и как непременно лучшее основание для «решения основного вопроса о настоящей сути этой философии». Наконец, и состоянию демотивации дано ожидать признания и в присущем ему качестве причины проявления различного рода форм встречной реакции, не только просто в виде «контратаки», но даже и в виде «бросания песку в глаза публике» или, положим, отклонения некоей концепции с целями ее замены теперь и «втройне путаной философией». Равно и оценка кого-либо - это и его признание как позволяющего себе прибегать к дублированию по причине осознания свойственной кому-либо неспособности, а еще кого-либо - то и как испытывающего печаль равно и по причине присущего кому-то увлечения некоей идеей, чреватого «стыдливым прикрытием особенно нелепых выводов».

Если же от практики употребления оценки для осознания сути событий перейти к порядку вынесения оценки с позиций «представления характеристики меры», то подлежащим такой оценке реалиям дано обогатиться и как таковыми некими атрибутами меры. В частности, некоему событию тогда и дано ожидать признания как тем или иным образом неравнозначному, где или одному событию дано предстать более целесообразным в сравнении с другим, или когда другому событию дано допустить воспроизведение уже не как нечто «ожидаемому», но уже как нечто совсем иному событию. Напротив, здесь равно возможна и вполне вероятная равнозначность, положим, тогда и применение понятия имманенты к названию имманентной школы это и прямое подобие «такой же лживой вывески для прикрытия гнилья, как лживы вывески европейских буржуазных партий», или - равнозначность предлагаемого кем-либо определения истины тогда и некоему аналогу, но предлагаемому кем-либо вполне определенным. В другом случае и принадлежность некоему автору некоего написанного им фельетона и позволит осознание как источник того же воздействия, что и «на свою голову» поданная кем-либо жалоба.

Конечно, «в мире меры» следом за равнозначностью дано заявить себя и характеристикам экстремума. Если говорить о математике, то ей знакомы экстремумы двух видов - указывающие наибольшее и наименьшее значение, и в данном случае мы располагаем подборкой и подобного рода форм. Тогда в одном случае здесь чему-либо и дано удостоиться признания как наибольшему, самому верхнему, самому важному или величайшему, когда в другом случае чему-либо иному дано встретить и признание неважным, несущественным, неудовлетворительным или абсолютным незнанием. А вслед за определением экстремальных позиций неким объектам не избежать и отождествления теперь и непременно же с позиций определяемых как нечто субъект соотнесения. В таком случае чему-либо и дано ожидать признание как относительно редкому, нечто иному - как допускающему чрезвычайно высокую степень согласованности, еще чему-либо обнаружить возможность обращения весьма поучительным, и, напротив, «меру преобладания материализма в описываемое время» составить тому обстоятельству, что «верующий в потустороннюю жизнь хотя бы только в ее возможность признается дураком». Равным же образом и функцию «меры оценки философов» дано будет исполнить «не избранным ими названиям идейных направлений, но предлагаемым ими решениям основных теоретических вопросов, кооперации с другими философами и наследию оставленному ученикам и последователям». Далее здесь же, но равно и на характерно особенном положении, возможна фиксация характеристик важности и преимущества, когда некие рассуждения в силу чего-либо и обнаружат важность, или когда сторонники одной точки зрения позволят различение по признаку переноса центра тяжести в предлагаемой схеме в одну сторону, а сторонники другой - в другую. В конце концов, еще чему-либо тогда дано ожидать признания и как эталону либо же образцу - в одном случае - научной теологии, а в другом - тогда же и «образцом путаницы», а в следующем случае - признание то и нечто «азбучными истинами успевшими войти в учебники».

Если нашему анализу и доводится рассматривать предмет такой характеристики, как «мера», то ему подобает исследовать и такую разновидность оценки меры, как отождествление некоему условию характеристики счетности или возможности образования множества. Так иной раз чему-либо и не избежать признания как единственному различию, а нечто иному - тогда уже и как «двоякой фальши», а равно и некоему взгляду подлежать отождествлению как «на 9/10 материалистическому». Здесь же и некоей присущей кому-либо потребности дано обнаружить и необходимость в «использовании набора ученых слов и имен», а некто иному - показать и стремление «подняться выше» всех в целом «коренных и непримиримых противоречий» неких философских подходов.

В таком случае, если и предпринять попытку подведения итогов нашего анализа такого характерно значительного множества оценок, адресованных событиям и характеристикам меры, то здесь возможно выделение двух составляющих - с одной стороны, явного влияния функционализма, а с другой - то и характерной бессистемности. На наш взгляд, выводу о «бессистемности» прямо и дано следовать из того обстоятельства, что для такого рода оценок прямо невозможно и какое-либо задание рангов на основании их специфики большей или меньшей существенности по отношению той же возможности задания одного признака в сравнении с другим. Здесь как бы каждой возможности вынесения оценки дано избирать и свой собственный «критически важный» пункт, в одном случае - характер события, в другом - придаваемую событию меру важности и актуальности. То есть - здесь явно невозможно то развитие анализа, когда обобщению такого рода оценок и дано послужить основанием для определения равно и нечто «наиболее показательного» метода оценки. То есть - подобного рода множество оценок - они всяким образом еще и такого рода лабиринт или же узел, где бесперспективен и сам собой поиск входа в помимо прочего и характерно непростой лабиринт.

Огл.  Оценки характеризующие «носителя специфики», проще - объект

Теперь после исследования оценок, характеризующих событие или акты наложения меры, нам следует обратиться к попытке аналитического исследования такого любопытного предмета, как подмножество оценок, адресованных «носителю специфики», иначе - объекту, или - любой присущей миру условности, располагающей способностью «предъявления специфики». В таком случае, какие именно особенности объекта «как объекта», то есть - как данного не иначе, как в «полной совокупности» присущего содержания и определяют избрание того или иного объекта предметом оценивающего высказывания? Или - каким именно видам оценок дано предполагать адресацию не иначе, как объекту - никоим образом не тому, что можно было расценивать тогда уже как «проявления» объекта? Наконец, как именно оценкам доводится обнаружить направленность на «объект в целом», но - ни в коем случае не на элементы, фрагменты или же части объекта?

Опять же, лучший путь исследования тех оценок, что «характеризуют объект в целом» - выбор первым этапом такого анализа исследования тех оценок, что предполагают менее сложный анализ. Здесь, если исходить из статистики, то положение наиболее компактного подмножества оценок, адресованных объекту, дано отличать оценки, выражающие отношение к такой «мере целостности» объекта, как присущие ему структура или - нечто различные формы распределения «по объекту». Объекту непременно дано предполагать его презентацию как нечто явного целостного равно и в присущей ему возможности владения чем-либо, и, равно, - в наличии неких порядка или «формулы» наполнения содержанием. Подобные соображения и предопределяют признание правомерности допущения, что объекты дано отличать и такой специфике, как характер комбинаций или сочетаний, каким-то образом переносимых на эти объекты. В таком случае уже само признание достаточности такой возможности и позволяет некоей оценке определять некую концепцию как «хаотическую смесь естественноисторических законов с рядом схоластических традиций», когда другой оценке - видеть еще одну концепцию «окрошкой» и третьей оценке - немецкую философию 1880-х годов - не иначе, как «эклектической нищенской похлебкой». Точно так же если не усомниться и в некоей следующей оценке, то еще одной концепции дано ожидать признание как «включающей в себя как материалистические, так и идеалистические представления искусственно соединенные друг с другом», а как бы «параллельной» ей концепции удостоиться признания равно же как «двояко истолковывающей объективную реальность». И здесь же и некоему отрывку дано ожидать оценки как объемлющему «множество превосходных мыслей», да еще и в известном отношении «достойных изумления». Конечно, в этом случае следом правомерно представление и той группы оценок, что тем или иным образом характеризуют и «полноту наличия» того содержания, чему дано предполагать вхождение в состав объекта, и, в частности, содержания, составляющего собой прямой недостаток некоей концепции, и равно же содержания, претендующего на роль дополнения некоего представления. Причем одной из оценок на фоне ее сути как прямого признания недостатков некоей концепции дано характеризовать ту же концепцию равно и как избыточную в силу наличия «вопиющих нелепостей». Наконец, объекту дано предполагать оценку как позволяющему образование и такого рода «корпуса» присущего ему содержания, что правомерно рассматривать как «линия из того, что есть слабого в Дицгене», или, напротив, - как нечто, чему не избежать признания как совмещающему краткое и ясное изложение некоего учения с признанием его «основной истинности». Равно и нечто «полному и простейшему описанию» дано подлежать оценке, тогда понимающей его предложившим и нечто «простейшее описание объективной реальности». А далее - теперь и как таковой неравномерности, присущей некоему философствованию дано ожидать признания равно как «фокусирующейся на гносеологии, усваивающей в искаженной форме такие элементы диалектики как релятивизм», и, помимо того, и некоей мысли - уже удостоиться оценки как «придающей качество важнейшей ценности именно прогностической полезности продукта познания». Ну а подвести черту здесь следует на том, что и структуре объекта не миновать оценки как несущей некое «архитектурное начало», что и обнаруживает электрон в условиях его признания «неисчерпаемым».

Теперь если нам держаться порядка ведения анализа в согласии с принципом «постепенности во всем», то его можно продолжить анализом оценок, по присущей им сложности более всего близких оценкам структуры и неравномерности, а именно - оценок всякого рода характерной объектам специфики разомкнутости (открытости, подверженности), а также способности объектов оказывать воздействие. В таком случае, какого же рода оценки и следует видеть не просто формой указания на некую специфику разомкнутости, но, одновременно, и такого рода указанием теперь уже и порядка воплощения такой возможности, что следует расценивать как непременно присущее подобным объектам? В частности, здесь дано иметь место действительности и такого рода объектов, чему непременно дано предполагать признание как открытых или готовых для применения или полезных чему-либо. То есть - тогда если последовать толкованию, прозвучавшему в одной из оценок, то и научному социализму дано еще предполагать и религиозную трактовку, когда здесь же и некоему пониманию дано определять идеи Дицгена тогда же как «привлекательные для реакционных философов, потому что он кое-где путает». Далее и брошюре «Мировые загадки» не избежать признания как определенно полезной для тех «желающим убедиться, что естественноисторическому материализму не по силам построение теории общества», когда в универсальном смысле ей же дано ожидать признания как приносящей пользу равно же и как «яркое изложение победного шествия естественноисторического материализма». С другой стороны, и нечто недостатку одной из статей дано обратить как таковые точку зрения и выводы ее автора равно «источником особого интереса» и для как такового Ленина. Но и само собой объектам помимо присущей им открытости для использования доводится обладать и нечто характерно особенным качеством разомкнутости теперь уже в форме неких характерных особенностей, например, в присущей некто «девственной невинности в вопросе о философском материализме». Точно так же, если следовать неким оценкам, специфике разомкнутости равно дано предполагать и ее расширение до уровня положения неких объектов то и как разного рода орудий и средств. В частности, на подобного рода «особенный» облик разомкнутости и дано указывать перспективе обращения области некоей теории «той вшивой ямой, в которую кладет яйца что религиозная, что идеалистическая поповщина», а равно при наличии отягощения «схоластическим привеском» такого рода разомкнутости дано обеспечить обращение некоей концепции тогда же и «служебным орудием философских реакционеров». Далее, некоей форме разомкнутости дано принять облик и не иначе, как нечто вырывающегося из «тесных рамок» и тем самым едва ли не позволяющего преобразование и самоё себя. Так авторству представителя некоего философского направления дано удостоиться признания как обращающему некую статью тем более интересной, а одной теории - быть увиденной и как заявляющая сама себя уже как нечто «убедительный метод для напыщенного притворяющегося научным высокопарного невежества и лености мысли».

Но объект равно допускает обращение не только нечто бытующим в состоянии готовности к использованию или применению, но - и наделенным всеми возможностями проявления способности совершения действия или обращения средством воздействия. Например, согласно одной из оценок некие научные данные уже допускают отождествление в их роли источника кризиса в науке, а некоей научной традиции не избежать осознания тогда же и верной характерной манере «наложения неизвестных ей действительных связей на фантастические и означающие привнесение идеального». Точно так же некое концептуальное представление будет ожидать признание как «стоящее во всеоружии, располагающее громадными организациями и продолжающее неуклонно воздействовать на массы, обращая себе на пользу малейшее шатание философской мысли», а некоему отдельное направление в науке - то и признание «стремящимся к перенесению его систематизации на всю» эту науку. Еще более богатую картину доводится наблюдать в случае определения объекта как вероятного средства действия. Положим, тогда и некоей идее дано обнаружить способность служить как нечто «средство прикрытия» различных линий в философии, «освящающее их спутывание», точно так же, как и следующей идее - позволять ее признание средством «раскрытия перспективы для [любого] другого метода, кроме экспериментального». Еще одной идее дано удостоиться признания как такого рода средству коррекции, что достаточно для внесения характерного искажения в основы некоего учения, а некоей теории - обрести славу «универсального оружия против религиозной веры, причем как против обыкновенной религии, так и против очищенной возвышенной профессорской религии опьянелых идеалистов». Далее, если некий объект все же недостаточно состоятелен, чтобы показать себя источником действия или средством воздействия, то ему доводится предстать и нечто источником заявления претензии, положим, что весьма любопытной «претензии на беспартийность и в философии и в общественной науке». Другое дело, что для объекта его положение источника действия - далеко не завершающая стадия его становления в таком качестве, поскольку он равно допускает отождествление и как средство противодействия, что уже прямо показывает придание идее синтеза некоего функционала равно же и «путаницы, лишающей смысла гносеологическое противопоставление материи духу, материализма идеализму». Кроме того, еще одной формой того же «средства противодействия» некоей оценке дано видеть и некую терминологию, лишь «затемняющую суть дела», а равно и теорию, чему одновременно дано заявить и широкие претензии и - быть достаточной лишь «для своей исторической эпохи». Скорее всего, еще одним завсегдатаем той же компании дано предстать и нечто «силе бессилия», когда некие течения в познании не только, что «мало опровергают» некую философскую концепцию, но равно и «мало доказывают» связь с естествознанием неких других философских теорий.

Объект - он в той же мере и нечто, способное на предъявление и такого важного качества, как принадлежность или занятие некоего положения в нечто пространствах или сферах размещения. В таком случае и наш анализ оценок, служащих для заявления некоего истолкования некоего отдельного отношения принадлежности и подобает начать с анализа той подгруппы таких оценок, чему одновременно дано наделять объект сразу же принадлежностью и сфере размещения, и - типологической принадлежностью. Так, если и последовать некоей оценке, то и самому богу дано проявляться не как сверхчувственному понятию, но определенно как реальному понятию, «объективация которого предоставляется и разрешается практической жизнью», когда идее следующей оценки дано заключаться и в отождествлении классической физики как «физического реализма», а новой физики как «физического символизма». Далее, если придерживаться вердикта, заявленного в следующей оценке, то марксизм это «форма материализма современного на начало XX века и неизмеримо более богатого содержанием и несравненно более последовательного перед всеми предыдущими формами материализма», а согласно заключению другой учение о пространстве и времени то непременно «неразрывно связано с решением основного вопроса гносеологии». Еще одному толкованию тогда дано заявить и ту оценку энергетики, что определяет ее и как ту «промежуточную систему», что в ее качестве устраняющей самоё вещество схемы и обращается в «форму агностицизма и союзника чистого динамизма». Но, конечно же, объектам дано не только располагать возможностью отождествления в их принадлежности к некоей типологии, но - обнаружить принадлежность и нечто классам значимости, то есть - или числу наделенных «немалым философским значением» или - числу не заявляющих «как претензий на оригинальность, так и на особую философию отличную от материализма». Более того, здесь же нам дано обнаружить и такого рода объекты, что позволяют их помещение и в нечто же «онтологическую преисподнюю», предполагая отождествление или же как «верх бессмысленности» или - и не иначе, как «простой софизм». Далее, продолжить этот ряд доводится и такой возможности вынесения оценки объекта, как его признание за нечто «порождение», когда что-либо и предполагает оценку как «порождение эмпириокритицизма», а нечто иное - то и как «теологическая выдумка идеалиста Гегеля». А где-то поблизости и чьему-либо восприятию некоей идеи будет дано означать и ее низведение к положению заложника захватившего ее «мертвого философского идеализма». Но, тем не менее, и само собой практика вынесения оценки не настолько проста, чтобы позволять себе и не более чем определение тех же типологии или значимости, что и предопределяет для нее необходимость в задании и такой квалификации, как указание ассоциативной принадлежности. Здесь, положим, или же одной части концепций и идей не избежать признания как «вполне ясных материалистических положений», «чистейшего материализма» или, положим, и просто как «по существу материалистических». А равно и ряду совершенно иных идей и концепций уже дано ожидать истолкования как «образцы юмистских идей» или - как «трактовок, правильных с позиций махизма», или, скажем, как «близких идеям договорившегося до априоризма Петцольдта», где одновременно и некие направления познания или концепции ожидает признание как очевидные образцы «партийной науки». Наконец, богатые всходы доводится принести и как таковому «семени» идеализма, непременно предопределяющему отождествление неких идей или как «субъективно-идеалистических» или - как «чисто субъективистских», «принадлежащих полному и откровенному идеализму», или, положим, как «важнейших положительных приобретений идеалистической теории» или - и просто как «идеалистических трактовок». Наконец, неким оценкам, тогда в дополнение к признанию за некоей концепцией и как такового качества концепции дано определять ее и как «производную чистой философии поповщины», а некоему высказыванию - не утаить и такого своего качества, как «принадлежность характерному рефрену».

Вслед за оценками, чья задача квалификации - предложение характеристик принадлежности нам стоит уделить внимание и той части нашей коллекции, где объектам дано предполагать отождествление как субъектам участия в группе - пусть в группе «упоминаемых Авенариусом авторов» или - тогда уже в числе «членов одной компании».

А далее некоей практике вынесения оценок доводится вознаградить нас и тем существенным пониманием, что объектам равно присуще обращение нечто источником эмоциональной реакции или, в общем случае «заинтересованного» отношения. Тогда некое выражение и ожидает оценка как «превосходное и раскрывающее суть» некоей концепции, а чье-либо дело и удостоится понимания как «проигранное навсегда и безнадежно», или же некий философский подход - то и как «единственно верный метод», а некая практика познания - то равно же, как «авторитет, от которого следует избавиться». Также и некую идею будет ожидать осознание теперь как «благонамеренной поправки» в характерном духе, а некую философскую традицию - то равно как «несколько не модную» в определенный период времени; наконец и некоей статье дано обрести оценку как «очень важной» для некоей темы. Более того, и неким обстоятельствам дано обрести признание тогда и в том качестве, что они и как таковое философское знание позволят высветить как недостаточно доступное для понимания, или как «то жемчужное зерно», что неким лицам невмоготу выделить из «навозной кучи» некоей философской традиции.

Подобным же образом объекту по обстоятельствам его бытования дано предполагать признание равно же и причастным некоей событийности, где некий философский подход тогда же ожидает определение как «шаг в определенном направлении», а некую идею - как неспособную обнаружить нечто общее с неким следующим философским подходом. Здесь же и одной из идей не избежать толкования то и как «релятивному выделению закономерности в формате знаний о порядке, законе и цели», когда и некоей следующей идее - предполагать признание как «противоречащей идеализму своего рода англомании». Наконец, где действие, там возможно и противодействие, на что и дано указывать тем оценкам, что определяют некий журнал равно же и «образцом настоящей вражеской страны» для неких лиц, точку зрения оппонента некоей философской традиции - «небезынтересной» теперь и относительно возможности понимания в значении «последовательной системы эмпиризма». Здесь же с точки зрения задания условий тяготения и некоей науке не избежать понимания как «центру притяжения философской критики и критики науки вообще», а некоей философии - то понимания как не более чем «простому эху действительно великих учений».

Объектам равно не воспрещено обладание и такими важными качествами, как формы особенных начал тех же их характера и природы, и в этом случае одной из форм констатации подобной специфики дано предстать и построению оценочного суждения. Но здесь мы все же поспешим и с заблаговременным извинением за «неприятный момент» в виде едва ли не родной используемому источнику манере употреблению брани, где, по сути, и помимо бранных речений все той же негативной окраске неких характеристик дано составить собой и некоторую форму оценки. Другое дело, что здесь возможно и некоторое упрощение нашей задачи, если начать с того, что суть ряда подобных оценок дано составить и признанию прямой фиктивности некоторых объектов, что прямо следует из их отождествления как мистики, обскурантизма, доведения до абсурда или - как «недопустимого материализма включая его грубейшую метафизику и самообман». Но не только критикуемому материализму, но и прямо противоположным ему взглядам не уйти от понимания то равно как все те же «сплошь реакционные и прикрывающие новыми вывертами, словечками и ухищрениями старые ошибки» других столь же известных теорий. А далее свое должное место дано занять и явному «усилению негативизма» подобных оценок, когда неким мнениям, высказываниям, а иногда и устоявшемуся пониманию дано предполагать представление как некие формы беспорядочного или лишенного содержания мышления. Пожалуй, наиболее представительным здесь правомерно признание отождествления ряда идей равно же, как обнаруживших характер «вздора», здесь вам и просто вздор, и несказанный вздор, и «сплошной вздор» и даже «сплошной философский вздор». Более того, одной из оценок равно дано предлагать и уточнение теперь и самой природы вздорного высказывания, определяемого как «предельно бесплодное, мертвое схоластическое нанизывание» разного рода словечек. В сравнении с отождествлением в качестве «вздора» все же несколько более слабое представительство дано обнаружить тому же «безумию» или его прямому выражению «бредням», тогда уже способным составить компанию и нечто «взгляду, переворачивающему вверх ногами действительное соотношение». Более того, ничему иному не дано так органично вписаться в подобный ряд как группе оценок, что определяют что-либо как те же «образцы невероятно пошлой галиматьи или квази-ученого шутовства» или оценке, определяющей некую идею как «благонамеренную, но фальшь». Но тогда и право подведения черты под приведенным нами перечнем подобает предоставить и той же «нелепости», позволяющей продолжение и в форме «совершенной нелепости» или нелепости в той мере, что отличает и нечто избранный источник сравнения.

Но объекту, конечно же, вряд ли дано ограничиться принятием на себя неблагодарной роли исполнителя негативно воспринимаемой функции, но - допускать и то осознание в возможной оценке, как признание или полной ничтожностью или - нечто полностью контрпродуктивным, а рядом - и каким-то образом бессодержательным и торопливым. Здесь, если и довериться одной из оценок, то и некоей идее не миновать признания как «скороспелой и одновременно бессодержательной и напыщенной фразе», а неким течениям - то и как «модные и реакционные» и к тому же и показавшие себя как «кратковременные увлечения». Более того, тогда и одной из концепций следует смириться с оценкой, наделяющей ее и характером «праздных и пустых слов, в которые не верит сам автор». В том же ряду и неким направлениям познания выпадает судьба предполагать признание как «восходящие лишь к голой метафизике и голой спекуляции», а анализу некоей концепции - отождествления как «не истолкования, а подкрашивания другими словами», тут же предполагающего и «стирание различий» между подлежащей рассмотрению и еще одной концепцией. Подобным же образом и идею некоей следующей группы оценок дано образовать признанию ряда точек зрения непременно же «путаницей», когда тогда уже помимо просто путаницы дано объявиться и «путанице, способной смешать» некие философские подходы «под видом расширения» одного из них. Здесь же и некоей терминологии, как ни старайся, не избежать признания «путаной и ошибочной». В конце концов, и некий характерный посыл - равно же объект отождествления то и как такое непременное производное понятия «идеализм», что любым образом предполагает и негативную экспрессию. Более того, к тому же позорному столбу доводится встать и нечто выводам, что позволяют признание как «идеалистические», а с ними и некоей идее, понимаемой как «переряженной субъективным идеализмом» или течению в науке понимаемому как «свихнувшееся в идеализм», и некоему учению - то и как некоей «идеалистической лжи».

Тем не менее, способности объектов к их возможному обращению источником негатива или своего рода «отрицательного заряда» не дано помешать и обретению ими тогда же возможности и обращения источником «положительного заряда» или началом позитивного посыла. Положим, именно так некоей идее и дано обнаружить такое столь важное начало, как «здравый смысл и рассудительность», а некоей концепции - то и качество «приверженности объективности», как и склонность «сторониться тех обходных путей, через которые вынуждены пройти другие теории, чтобы прийти к утверждению этой объективности».

Конечно, объекты, любым образом, это не всего лишь носители заряда, но обладатели и нечто присущей им природы, причем подобной специфике доводиться вознаградить собой и такой существенный объект, как сама по себе природа, что потому и вознаграждает оценка видящая ее «бесконечной и бесконечно существующей». Кроме того, равно и некую прямую параллель столь вседостаточной природе дано предстать и как таковому атому, чему равно дано удостоиться признания то и в значении «неисчерпаемого». Ну а далее некоему примеру не стоит надеяться на что-либо, кроме его признания «элементарным», и равно же некоей монографии - то и как «излагающей ряд свежих на начало XX века открытий», а равно и содержанию второго тома некоей монографии - то и «положительным изложением взглядов» некоей философской традиции в социологии. Здесь если и всему человечеству в разрезе некоей оценки дано обнаружить характер «раба погоды», то и некоей концепции равно дано обрести осознание как «безразличной к материалу мира в том отношении, что с ней совместимы» и некоторые другие концепции. Здесь же и следующей концепции не миновать признания как «формы истолкования» другой концепции, где последней дано уже ожидать признания как «метафизики иначе догмы, выходящей за пределы опыта», а некоей третьей концепции не избежать и признания как «отрицания, что мысль есть функция мозга, что ощущения есть продукт центральной нервной системы». Наконец, тогда и некоей оценке дано предполагать ее построение тогда же и вокруг такого центра притяжения, как определение «состава и основного функционала комплекса решаемых задач» некоей статьи, принадлежащей перу одного из мыслителей.

Далее некоей, пусть лишь нами одними ощущаемой путеводной нити дано повести нас и в направлении рассмотрения той части нашей коллекции, что выставляет на обозрение и те формы практик осознания объекта, что непременно рекомендуют подобный объект и как любым образом функционально несостоятельный. Как таковому подобному отношению прямо дано отличать тогда и понимание некоей научной школы то и как «практикующей метод познания, что не затрагивает ценность физики как систематического знания о вещах, [что] никак не влияет на дальнейший прогресс физики и ее практическое применение». Другое дело, что обретению объектом его функциональной несостоятельности дано принимать и такой оборот, когда ее дано дополнить равно и нечто контрпродуктивной функциональности, что нам и дано видеть по примеру оценки, признающей беспартийных людей в философии за «таких же безнадежных тупиц, как и беспартийные люди в политике».

Объекту, конечно же, уже далеко не всегда дано бытовать самому по себе, и иногда ему доводится становиться и не просто инструментом, но равным образом и эффективным инструментом, хотя такого рода эффекту дано предполагать что положительный, что отрицательный знак. Положим, тогда и некоей брошюре дано допускать оценку не только как «подлая черносотенная», но и как «адресующая свои заверения почтеннейшим господам филистерам», когда и неким утверждениям не избежать признания как «грубая мошенническая проделка», а некоей тенденции - равно и как «прогрессирующая в направлении все более тонкой фальсификации». Точно так же и некоей философии дано ожидать оценки как «сводящей концы с концами» лишь непременно упираясь «то в конечную причину мира, то в первый толчок», а некоей другой концепции следует смириться с признанием то и в качестве «попытки посредством якобы новой терминологии замазать старые гносеологические ошибки». Кроме того, этой последней равно дано удостоиться признания тогда же и как субъекту «быстрого обращения» и, следом, «последующего прояснения» как таковой ее неспособности как «нового способа выражения устранить основные философские вопросы и направления философии». В подобном ряду и некоей следующей концепции подобает принять на себя равно и миссию несения знамени прогресса собственно по причине определения с ее стороны в качестве «элементов материального мира» то и неких ранее неизвестных микроструктур субстрата.

Объект - он равно же и формация, чему в той мере, в какой ему доводится обнаружить предметную специфику, доводится располагать и качеством эмоциональной ценности, и некоей заметке тогда и не избежать отождествления как «длинной и плаксивой», а идеям синтеза новой религии - то и признания как непременно «позорных». Ну и коротко здесь все же следует отметить, что с ценностных позиций объект равно допускает истолкование и как «неудачный», а именно, некая теория - как не преуспевающая в обретении должной концептуальности, поскольку явно не предполагает иного понимания, кроме как признания «непоследовательной и колеблющейся».

Опять же, если теперь и как таковому нашему анализу предпринять попытку придания некоего регулярного строя столь пестрому разнообразию видов и форм оценки объекта, то здесь вряд ли следует рассчитывать на успех, тогда уже прямо признавая факт нанесения нам прямого поражения как таковой бессистемностью обнаруженных нами типов. Иными словами, оценка объекта - по большей части нечто актуально-ситуативная форма задания квалификации, откуда невозможен выход равно и к какой-либо идее «строя» или «практики» вынесения оценки. Под углом зрения оценки объект лишь таков, каким он представлен «здесь и сейчас», а потому всякая попытка систематизации «практики оценивания», то и не иначе, как работа «на отдаленную перспективу».

Огл.  Специфика - другая геометрия пятна «на экране оценки»

Конечно, объектам дано бытовать не только как нечто целостному, но - равно как неким образом «фрагментарно» представленному, что расширяет наш анализ посредством его дополнения теперь и исследованием такого предмета, как оценка объекта со стороны обладания им некоей спецификой. То есть - нам следует уделить внимание тому, чем именно на взгляд выносящего оценку дано отличаться объекту под углом зрения наличия у него некоей специфики, или, если задать иное направление взгляда, в чем именно дано обнаружить существенность как таковой специфике тогда уже как нечто универсальному началу или нечто принадлежности многим объектам. И, опять же, здесь нам подобает прибегнуть к такому способу действия, как строго последовательное углубление в рассматриваемый предмет, что и предполагает выбор первым объектом анализа некоей, хотя и масштабной, но одновременно не столь уж и сложной позиции, иначе - оценок, определяющих некую специфику как несущественную или «не содержательную». Сам по себе подобного рода выбор и позволяет начать его с представления такой достаточно частой формы такого рода оценок как понимание неких особенности или качества так или иначе несостоятельным, необоснованным, неверным, неправильным, неправомерным, а равно и напрочь фальшивым. Но если для «неверного» и «несостоятельного» невозможно предполагать и такой перспективы, как совершенная утрата качества существования, то в когнитивном смысле тогда и различного рода вздору, бессмыслице, лишенному смысла или несуразной фразе дано утрачивать и как таковую претензию равно и на статус действительности утверждения. Конечно, группе подобного рода форм сложно не знаться и с нечто «набором плоскостей, характерных для буржуазной социологии», «метафизически-теологической галиматьей», целым ряд чистейших - пустяков, вздора или даже «комплексом вздора, годным только на то чтобы вывести бессмертие души или идею бога». Равно невозможно какое-либо исключение участия в данной группе и тех же «младенческого лепета» или «бессмысленного повторения доводов модной реакционной философии», как сюда же дано отойти и такому непременному участнику этой группы, как все та же «пустая фраза». Но, тем не менее, и тому качеству, чему дано обращать ни во что и самоё его носителя, не дано исчерпывать и ряда сходного свойства негативных признаков, чему прямо дано предполагать пополнение и такими формами, как всякого рода ни в чем не полноценное, но как бы «ничтожное» существование. Как таковой подобной квалификацией и дано вознаграждать таким известнейшим формам оценки, как нелепица, «странность для здравого смысла», пустяки, «частное дело», незначительность с некоей точки зрения, или, быть может, и нечто, «не дающее ничего кроме логического формализма». Но здесь же и положение характерно родственной формы подобного рода формам оценки дано занять тем же ошибкам, лишь относительной правильности или и неприемлемости в той или иной связи. Другое дело, что теперь уже и известное смягчение заметной здесь категоричности нам дано также заметить и по примерам таких форм вынесения оценки, что означают отождествление уже как те же «мало доказательные потуги», как «предполагающее неопределенность приложение» или - то и просто как нечто «страдающее недостатком ясности». Но, напротив, дано иметь место и усилению подобного рода экспрессии, что дано обнаружить избранию в качестве меры оценки то и таких определителей ничтожности, как признание порождениями безграмотности, невежества или беспредельной неряшливости. Близкой подобным квалификациям, но обнаруживающей и известную специфику возможно признание и той меры оценки, чему дано найти выражение в отождествлении чего-либо тогда же и как «выверту». Далее нам не помешает отметить, что помимо показанных в известном отношении «безусловных» форм ничтожности, такого рода квалификациям дано предполагать и такого рода возможность выражения, как использование своего рода «предметных» форм фиксации ничтожности, когда дано иметь место не просто ничтожности, но ничтожности как принадлежности «псевдореальности». Данный ряд мер оценки тогда и доводится открыть обскурантизму, «старому софизму», тем более что в некоторых случаях и «поданному под новым соусом», а продолжить - и очевидным здесь «мертвой абстракции» или «метафизическому посылу». Наконец, квинтэссенцией тех мер оценки, что допускают использование предметной формы выражения условия ничтожности и возможно признание маркера по имени «идея веры в слона, который держит на себе мир». Мерой отождествления ничтожности определенного функтора равным же образом дано предстать и всякого рода эмоционально-резонерской констатации, наподобие тех же «пошлой философии, которой сочувствуют лица допускающие негативную коннотацию» или проявлению неприличия, определяемому как «протанцевать канкан». Конечно же, подобный ряд не закрыт и для вхождения в него таких квалификаций, как признание чего-либо или же издевательством, или - тогда же и «чистой юмористикой» или равно же и «опоздавшим лет на двести». Ничтожности сущностного свойства также дано обрести воплощение и в таких мерах, как признание путаницей, источником противоречий, смешением чего-либо, отождествлении как «жалкой кашицы», или даже в признании в качестве «смутно-познаваемого источника явления в качестве сплошного комка путаницы». Более того, прямыми усилителями подобного рода приемов выражения оценки и правомерно признание тех же «сплошной» или «безмерной» путаницы или и «путанного и сбивчивого повторения ответа». И, наконец, и принадлежности неких идей или представлений некоей философской традиции также дано найти себя еще и в значении формы выражения присущей ничтожности. С одной стороны, для одного понимания меру ничтожности и дано выразить принадлежности ряда идей или представлений агностицизму, субъективизму, превратному идеализму или агностицизму вкупе с солипсизмом, когда с другой - то и неправомерно распространяемому материализму. Тем более что здесь равно возможны и такие варианты усиления, как «презренно-прикрытое лакейство перед идеализмом и фидеизмом» или даже и «отрицательный ответ на вопрос о существовании объективной истины».

Тогда нам, чтобы уйти от риска никак не исключаемого в этом случае «перескока» от простых вариантов схемы к ее сложным формам, следует продолжить рассмотрением оценок, что предназначены для несения такой нагрузки, как выражение в них «идеи предназначения» неких функтора или специфики. Например, здесь можно начать с представления таких оценок, чему дано толковать некие особенность или специфику как предназначенные для выражения критического отношения. То есть, положим, неким позиции или взгляду и дано знать понимание как нечто «формы решительной критики», некоему посылу - признание пусть несколько необоснованной, но попыткой опровержения, некоему философскому подходу - тогда уже понимания как «оружия в борьбе скептицизма против утверждений метафизики». А далее если неким особенности или специфике дано оказаться понятыми как средства выражения критического отношения, то некие другие равно можно видеть и как несущие на себе все признаки принадлежности числу форм или способов как бы «подчеркнутого признания». В частности, некоей оценке и доводится определять некую любопытную особенность как предоставляющую возможность «прельщения бесконечного числа путаников», когда некоей другой оценке дано определять характер упоминания неких ценностных установок равно же как «совершенно не безмотивный». Или, положим, некоей оценке дано подчеркивать и склонность некоего автора и в его новых работах не покидать ранее занятой позиции оппонента некоей философской традиции, отстаивающего сторону альтернативной традиции, или некоей иной оценке характеризовать некую традицию как «ту научную поповщину, что и обнаруживает серьезнейшее стремление оказать поддержку религиозной поповщине». В видении другой оценки и некая практика - не иначе, как «оправдывающая средневековье» и равно и «сожительство профессоров и теологов» - оно же и некая реальность, построенная на условиях той покорности, что «оставляет философию и гносеологию в распоряжении теологов». Далее, еще одной вполне возможной формой «предназначения» равно дано послужить и нечто признанию реальности некоей обязанности, положим, обязанности приверженца некоей точки зрения знать избранную точку зрения. Кроме того, еще одно возможное состояние предназначения, равно же заявляемое посредством оценочного суждения - это предназначение предстать как средство демонстрации, положим, той же возможности философской традиции предполагать ее обращение знаком «торжества социального над асоциальным» порядком или, предполагать обращение и нечто «средой укоренения прогрессивного идеала». Наконец, чему-либо в истолковании некоей оценки дано предстать как исполнителю вполне определенной функции или, положим, - какой-либо из функций или «альтернативы пустым абстракциям», или, напротив, - «теоретически правильной постановки вопроса», или - функции «неотразимого аргумента» или - послужить выразителем уже нечто подчеркивающей вздорность иронии. Возможно, тому же самому выделению некоей функциональности дано иметь место и в отождествлении некоей особенности как предназначенной для совершения мистификации, а если быть точным - то для «разыгрывания реально не свойственного неприятия». Наконец, оценке дано допускать отождествление за некоей спецификой равно и предназначения стать средством соблюдения нейтралитета - указания на отсутствие приверженности как одной, так и другой конкурирующей стороне. Возможно, следует признать, что выносящие оценку все же несколько утрируют, когда заявляют о предназначении неких особенностей объекта обеспечивать реализацию специфических целей, но при этом и некая явная наигранность известной части таких оценок никак не опровергает и самой по себе подобной возможности.

На наш взгляд, нашему погружению в предмет «оценки предназначения» равно дано знать и такое естественное продолжение, как рассмотрение оценок, наделяющих некие формы специфики теперь и наличием подобающих мощности или потенциала. В частности, неким спецификам и не уйти от осознания тогда уже как «сравнимым по мощности», когда размах влияния и распространенность неких идей и ожидает осознание как проявляющихся «вдесятеро шире и богаче» нежели влияние нечто «специальной школки», а некая перспектива и позволит признание как «более обширная» в сравнении с действующими представлениями. Равно и некоей позиции не избежать признания «нисколько не лучшей» еще одной позиции, а некоему представлению - тогда и заявляющим нечто «неизменно растущее и крепнущее убеждение»; и здесь же и неким различиям дано ожидать осознания тогда и как «столь же ничтожным и десятистепенным», что и другие различия. Оценке равно же удается овладение и такой важной возможностью, как констатация «прямой» ценности, когда некое утверждение и ожидает отождествление как «поистине ценное» признание, или некая установка равно позволит определение как «главное зло», а некий подход - как «пренебрежение» некоей философской традицией и, равно, как достаточное основание для сопоставления с ней. Более того, здесь и некоему принципу дано ожидать оценки как нечто «образцу курьезных философских шатаний», а равно же и некоей монографии обнаружить «ценность для партии социалистов» теперь и в части «прояснения запутавшихся у социалистов взглядов, чем они понимают» некую концепцию. Особенной формой потенциала равно правомерно признание и специфики телеологической целостности, когда некоей форме философской традиции дано ожидать оценки как «самой последовательной и самой развитой» подобного рода формы, а, кроме того, и группе из двух философских традиций и, в противоположность, естествознанию - как «не смешиваемые комплексы представлений». На подобном фоне равно понятна тогда же и причина признания теперь уже следующей философской традиции то и как «непоследовательной и податливой в сторону реализма» в некоей частной постановке вопроса. Еще одна возможность реализации потенциала - равно же обретение потенциала способности или и нечто особенной функциональности, когда уже «за внешностью терминов, дефиниций, вывертов и словесных ухищрений» неких основных тенденций возможно предположение и нечто источника «тысяч и тысяч ошибок и путаницы». Конечно же, в ту же самую группу равно правомерно включение и того «коренного вопроса, что на деле продолжает разделять философов на два больших лагеря», а также и некоего условия, порождающего «недостаточность материализма и вытекающую отсюда позитивность идеализма». Наконец, согласно некоей оценке и «способу действия математика» дано таить в себе и такой важный потенциал, как «основная составляющая исторического объяснения кризиса физики». Точно так же среди всякого рода форм реализации потенциала нам дано обнаружить и такую очевидную разновидность, как уровень «ясности и очевидности» и, напротив, тогда же и отдаленности все той же очевидности. Например, уже ничто так не очевидно, как «причины, в силу которых за подобного обскуранта наряженного в шутовской костюм модного позитивиста ухватились обеими руками имманенты», или, положим, ничто так не понятно, как «ясна» философская линия «понимания ощущения Фейербахом». Наконец, столь же ясно и «разделение на проблему действительности времени и проблему дрейфа понятия времени», а некоей трактовке равно дано обнаружить и свойство представлять собой «поразительную по отчетливости и меткости». Ну и естественно, что вряд ли еще что-либо позволит признание более понятным, чем «злоба философов, направленная против этого всесильного материализма», и только некая трактовка и обнаружит качество вроде бы как «не всегда достаточной». Равно таким же образом на взгляд выносящего оценку и некоему решению не избежать признания как «совершенно правильному», а некоей позиции - тогда уже исключить и иные варианты отождествления, кроме как признания за нечто «косвенно выраженное отрицание объективной истины». Однако и помимо своего рода «явных» потенциалов равно вероятны и скрытые потенциалы, в частности, те же «стыдливые формулировки» что объективность некоей науки определенно «связана с основами научного духа в отличие от фидеистского духа». Ну а поставить точку тогда уже лучше на том, что оценке доводится выделить в объекте реальность и такой специфики, как равно и присутствие «букета» потенциалов, что уже определенно дано обнаружить случаю «брутальной по форме квалификации» целого ряда функторов то и как составляющих совокупного или совместного эффекта.

Для лица, выносящего оценку важна не только способность объектов к обладанию качествами или характеристиками потенциала, а с ним и предназначения, но и их способность к обладанию спецификой природы или происхождения. В частности, некоему философскому представлению тогда и не избежать признания как «прямо принадлежащему» некоему типу или традиции, скажем, принадлежащему «прямому фидеизму» или - «чистейшей и беспросветной схоластике». Здесь некоей трактовке причинности и дано ожидать признания аналогичной иной трактовке хотя и притом, что и альтернативной неким двум другим трактовкам, а некоей позиции - то и как нечто «разновидности напевов» известных из некоей следующей позиции, чему в свою очередь дано соответствовать тогда и «попытке превзойти» нечто «узкое и одностороннее противопоставление». А далее каким только «прямым» формам состояния принадлежности и не доводится ожидать осознания то и как фрагментам картины их комбинации, когда, положим, позиции некоего мыслителя частью дано ожидать признания как согласие с позицией еще одного мыслителя, и равно - как цитирование мыслителя, опровергавшего некую точку зрения. Кроме того, и некоей иной особенности дано заслужить оценку как носящей лишь «относительный характер», а некоему подходу - как следующему неким принципам, когда и еще одному подходу - то равно как практике выделения «общего без особенного, духа без материи, силы - без вещества, науки - без опыта или без материала, абсолютного без относительного». Равно и некоему отождествлению дано ожидать понимания как следованию неким же двум традициям, или, положим, и некоему способу исследования - то обратиться и «по преимуществу» причисляемым некоей философской традиции, а некоей философской деятельности - той удостоиться признания то и как «по существу полемической». Наконец и отношение группы мыслителей к персонально двум мыслителям и будет предполагать оценку как «непомерно интенсивное лобызание», а некая трактовка законов природы - то и как следующая установке некоей философской традиции. Ко всему прочему здесь и нам самим не помешает отметить то обстоятельство, что для оценок, относящихся к данной группе, начало их идентичности и было дано составить нечто реальности «непременных образцов» проявления неких отличий, хотя самим по себе отличиям дано располагать и такой свободой, как нахождение на положении «маскирующихся». Так согласно некоей оценке единственно верной квалификацией для некоей философской традиции и правомерно признание уже нечто состояния «прикрытой принаряженной чертовщины», а согласно следующей оценке - ей же не миновать и признания тогда уже как «утонченной и рафинированной формы фидеизма». Здесь же и некий выбор оснований теории познания - то не иначе, как «осуждение самого себя на принадлежность абсолютным формам неких негативно воспринимаемых философских подходов», а некий философский подход - то не иначе, как еще одни философский подход, здесь же реализуемый на базе еще и некоего третьего философского подхода. Помимо прочего, природу некоей особенности равно дано составить и некоей функции, воспроизводимой благодаря подобной особенности, а потому и некий философский подход - это и способность брать что-либо как непосредственное, когда и нечто иное - лишь как не более чем подстановку под подобную непосредственность. Здесь же и рассмотрению некоего влияния в некоем ключе дано будет составить собой признание этого влияния уже как приверженности некоей философской традиции, а некоей схеме разделения неких же категорий - ее признание как подобной и некоей другой концепции такого же разделения. Кроме того, здесь же будет дано иметь место и той особенности, чему дано допускать признание «лишь следствием» даже и в условиях неизвестности как таковой порождающей причины. Наконец и некая приверженность некоему принципу объяснения, как и взаимные симпатии определенных лиц равно позволят признание формами, заявляющими и нечто «очевидную связь». Более того, тогда и как некую следующую форму «природы» неких признаков оценка равно предпочтет обозначить и нечто «типичность» данной особенности, когда, положим, и некоей трактовке дано быть признанной не более чем как форма «международного идейного течения, не зависящего от отдельной философской системы. Точно так же и некоей другой имевшей место трактовке не миновать признания то и как характерному случаю коррекции мыслителем собственной оплошности. В конце концов, и одной из философских традиций, и равно, и некоему представлению не миновать оценки, то и определяющей их как двойственные, в одном случае как традицию, совмещающей собой две следующих традиции, а в другом случае - как представления, обнаруживающего и «характер диалектического».

Более рельефно, чем в компании с природой специфику происхождения дано представить и следующей группе оценок, теперь построенных и посредством прямого указания неких источника или происхождения той или иной специфики. В том числе, положим, почему бы и не поддаться соблазну отождествления той же религиозности тогда и возведением к такому источнику, как «обожествление высших человеческих потенций и», вдобавок, не пренебрегая и расширением ее круга тогда и такой «специфической формой» как «атеизм религиозного толка»? Или - почему бы не признать некое заблуждение равно и «смешением человеческих понятий о времени и пространстве с неизменностью факта существования человека и природы только во времени и пространстве»? Точно так же и исток критического отношения к некоей идее равно следует видеть и в том, что некий тезис «есть фраза», и почему бы и некое прямое использование неких категорий еще не увидеть и идущим от неспособности различения этих категорий и неких иных возможностей? А равно не существует никаких помех теперь и осознанию согласия некоего мыслителя с некоей оценкой как тот же фактический, но при этом и непременно неосознанный переход на некие позиции. Подобным же образом и некоему принципу дано ожидать оценки как порождению некоей философской позиции, а некоему пониманию неким лицом неких тезисов - как исходящему из признания им некоего факта, а равно и причиной искажения установок некоей философской традиции возможно признание и как такового непонимания некоего соотношения. С другой стороны, и некие характеристики почему бы не определить теперь и как нечто «элиту» между множеством прочих характеристик, когда некоему научному закону и дано удостоиться оценки тогда же и как «особому» закону, а некоей категории - еще и как означающей запрет на всякое расследование ее содержания. Наконец, чтобы тогда не вспомнить и те проявления, что позволяют признание в значении очевидных следствий, например, «отрицание объективной истины» как просто не могущее не следовать из принадлежности некоей философской традиции и, напротив, субъективизм в паре с агностицизмом тогда уже как неизбежный результат «непоследовательности в признании объективной реальности источником восприятия».

Далее, тогда если не побояться придать некое развитие подобному подходу, то природе некоей особенности дано предполагать признание еще и как предполагающей выделение нечто «главного», на чем равно же дано фокусировать свое внимание и кому-либо выносящему оценку. Так для некоей формы философской традиции ее важнейшему содержанию также дано выглядеть подобно ряду других таких форм, когда ее «универсальную особенность», разделяемую лишь с некоей эталонной традицией дано образовать наличию лишь «ряда характерных техник манипулирования сознанием» общих с тем «реакционным содержанием», что проступает за «создаваемой такими техниками крикливой вывеской». Далее - числу такого рода «доминант» дано принадлежать и некоей фундаментальной концепции, что, если и последовать некоей оценке, и определяет всякую структуру интерпретации как восходящую к функции восприятия. Но здесь же и как такового создателя данной схемы ожидает признание как непременно «типичного как обыкновенный в Европе гуманный филистер с его свободолюбивыми симпатиями и идейным политическим и экономическим пленением» идеями еще одного относительно известного теоретика. Ну и, наконец, если «определяющей тенденцией» некоей монографии и правомерно признание приверженности некоей форме философской традиции, то рядом и признание некоей гносеологии как «неудовлетворительной» позволит определение как «вынужденное» для представителя некоего философского направления.

В этом случае оправдан и такой выбор продолжения нашего экскурса, как анализ предмета, что некоей особенности дано предполагать обращение не просто признаком, но и проявлением некоей специфики, или, скажем, путаницы или, пусть «социально-организованного опыта», указывающего на рост чего-либо в определенном направлении, или даже проявлением и нечто «путаницы терминов». Более того, и как таковой природой некоей специфики возможно признание еще и некоей особенной функции, в частности, функции «упорядочения коллекции фактов и средства навигации при поиске дальнейших явлений».

Другой подмеченной нами характеристической формой специфики, чем дано располагать объектам, и, в свою очередь, интересной и для выносящего оценку мыслителя, дано послужить их функциональным качествам или просто функциональности. В частности, в подобном отношении и некоей оценке доводится констатировать, что некий функционал помимо основного качества ожидает дополнение и нечто вспомогательной функциональностью, тем же удобством, приятным кому-то качеством «источника радости и ободрения» или равно же и началом «более контрастного высвечивания общего духа». Напротив, прямой контраст на подобном фоне неизбежно подобает составить картине, что нечто не избежать и риска обращения в нечто исполнителя деструктивной функции, скажем, в средство «одурманивающего воздействия на ум», что столь характерно «конструктивной работе ума математика». Или здесь возможны и такие примеры, как отождествление некоей способности как «не заслуживающей доверия», неких взглядов - или как «характерной неточности» или даже как источника вреда, определенного видения - как нарушения неким мыслителем своих же собственных установок, а определенного понимания - то и как «вопиющей путаницы». Равно же и некие случаи выражения некоего отношения могут заявить себя то и как образцы «сплошного обскурантизма и самой отъявленной реакционности», присущее кому-то состояние доверия - то и как «источник всех его философских злоключений», а использование им некоего понятия - как «выдающее его с головой». Но присущей объекту специфике не только выпадает судьба обращения источником вспомоществования или затруднения, но и - судьба обращения как таковым средством приведения в действие самоё исполнения функции, как в случае способности неких посылок «бить в лицо» некоему «вздору» или некоей концептуальной базы - приводить действительное к определенной архитектонике. Равно и некоей религии дано действовать как «социально-организованный опыт, предназначенный для эксплуатации народной темноты определенными общественными классами», а одной из концепций - наполнять действительный мир идеализирующими абстракциями, а некоему пониманию - то и «прояснять позицию» неких форм философской традиции. Или и некоей привычке доводится обнаружить равно и способность занятия места «первой причины» некоего философского подхода, некоему признанию - прояснять, «каким образом реакционные элементы воспользовались кризисом физики и обострили его», а прослеживаемой в неких заявлениях связи определенной теории, средств и выводов с благими намерениями - той создавать и прецедент «позора». Тогда же и некоему тезису не избежать признания как занявшему положение «создавшего кризис физики основного и типичного затруднения», а также же и некоей трактовке - «развести порознь практику и теорию познания». Наконец, мыслитель, выносящий оценку равно привержен отождествлению некоей специфике то равно и функции характерного свидетельства - либо свидетельства чьей-либо «осведомленности и остроумия», либо чьего-либо отречения от точки зрения, либо - ее значения «лишнего подтверждения», или, здесь же - и ее места «своего рода зеркала, верно отражающего тенденции». Кроме того, для оценки равно невозможно не поторопиться и с указанием факта теперь и наделения некоей специфики функционалом своего рода первотолчка, когда получение некоего нового знания и позволяет его признание причиной «попыток мыслить движение без материи».

Другая забота, принимаемая на себя оценкой - наделение некоей специфики теперь и как таковыми модальными признаками. Тогда здесь что-либо или ожидает признания как неизвестное кому-либо или, положим, как забытое кем-либо, и, кроме того, и как «позорное для представителя чистой науки» или, наконец, и две отдельные характеристики - как «неотделимые друг от друга».

Ну а завершить настоящий обзор мы позволим себе на описании такого «редкого» для используемого нами источника вида оценки, как отождествление некоей специфики равно же в значении природы некоего содержания. В частности, предмет некоей оценки дано составить заданию и нечто «основного отличия» одной группы форм философской традиции от другой группы, или, положим, признанию существом «основной черты» некоей школы в науке тогда и определенной гносеологии. Равно и некие мыслители будут удостоены отождествления им то и такого замеченного за ними «фокуса внимания», как концентрация на «предметах, связанных с азбучными истинами» некоей философской традиции, и здесь же и некая «суть дела» позволит истолкование не иначе, как «коренное расхождение» различных форм философской традиции. Аналогичным образом как существо некоей задачи возможно указание и исследования расхождений между различными направлениями в науке, как и того, «в каком отношении они состоят к основным линиям философии», а как посыл неких размышлений - то непременно «поиска при вероятности заблуждения». Кроме того, предмет некоей следующей оценки дано составить и указанию специфики, что некоему пониманию, важному в смысле характерных последствий, дано заявить себя и как нечто характерно особенное, а существо некоей следующей оценки образовать и заданию «условий продвижения вперед» некоей философской традиции.

Опять же, если попытаться подвести итог всему представленному здесь разнообразию оценок специфики или обстоятельств действительности объектов, то вряд ли возможно извлечение какого-либо систематического начала - вынесение подобных оценок потому и возможно, что «оно возможно». По сути, для кого-либо выносящего оценку вряд ли важно, какие именно решения обогащают познание в силу предложения некоей концепции, но важно, что в этом предложении концепции кому-либо дано представать остроумным, многознающим, или - блуждающим в лесу азбучных истин, но - никоим образом не вооруженным такими идеями уже в самой возможности поиска решения.

Огл.  Оценка как прикрепление наличия к реальности как бытованию

Оценка - характерно удобное средство для исполнения и такого рода функции, как «констатация наличия». Но здесь, стоит лишь подумать о подобном предмете, как приходит на ум и знаменитый рефрен известного литературного персонажа, рассуждавшего о «наличии отсутствия». Тем не менее, возможность выделения чего-либо, позволяющего отождествление как «наличие» любым образом реальна, и наше погружение в подобный предмет и подобает начать с большой группы оценок, что предназначены для констатации и той формы «наличия», что более широко представлена в нашей исходной выборке, чем все иные подмножества, относящиеся к данному типу.

Тогда возможно выделение и того обстоятельства, что в понимании выносящего оценку некоему наличию дано принимать облик теперь уже как позволившему задание и на положении обретения. Собственно подобного рода осознание и обнаруживает оценка Маркса как «превратившего социализм из утопии в науку», а равно и коллеги Энгельса как преуспевшего в «отказе от старого метафизического материализма в пользу диалектического материализма», так и настояний их единомышленника Дицгена как выразивших требование исключить «гипертрофию противопоставления материи духу». Причем, конечно, не только лишь личности, но равно и объекты, скажем, как таковой XIX век в состоянии отметиться и «окончательным решением такой важной сущности как материя», а условный текущий момент - обратиться ожидающим «возвращения к картезианским идеям», и - равно ожидающим и «общей переделки механики, а, следовательно, и физики как системы». В конце концов, под углом зрения некоей оценки таким субъектом обретения дано предстать и тому же возрасту, откуда и «противоположность между силой и веществом» ожидает признание уже столь же «старой, что и противоположность между» двумя наиболее известными формами философской традиции.

Тогда вслед за оценками, понимающими нечто имеющееся в наличии как обретенное, наш анализ следует продолжить и рассмотрением группы оценок, что склонны толковать как некую форму наличия равно же и условие принадлежности. Положим, так и некоему мыслителю или ученому дано удостоиться понимания как приверженцу философского материализма, что могло относиться не только к Фейербаху и Герцу, но и к Гексли, причем - невзирая на его «горячность отказа от клички материалиста, позорной для его незапятнанного агностицизма». Тем более иной раз и как таковому Маху доводилось «непроизвольно переходить с исходной идеалистической точки зрения на материалистическое понимание», и равно и для Рея его декларации о приверженности феноменологии и составляли собой лишь «фиговый листочек - иначе пустое словесное прикрытие материализма». В той же шеренге равно дано отбивать шаг и большинству естествоиспытателей, «держащихся материализма», а также неизбежно причисление к ней и того же Клейнпетера с его использованием «для материализма имени метафизический эмпиризм, что есть и уклонение от называния черта по имени». Равно и неизвестности слова материализм для автора монографии «Теория физики у современных физиков» не миновать оценки, содержащей признание такого незнания не иначе, как следствием деликатной манеры обращения с нечистой силой, когда само содержащееся в этой работе описание онтологической модели позволит отождествление и как прямое «изложение материалистической философии». Подобным же образом и «критерий практической пригодности данных восприятия» следует определять как «полнейшим образом ясное изложение материализма», а тогда и представлению о механистическом максимализме традиционной физики не миновать истолкования уже как «тождественное специфике материалистического начала традиционной физики». В конце концов, тем же «повторением материалистического положения» равно дано предстать и «признанию целью науки дать верную картину мира».

Но и сам собой «материализм» - лишь одна из множества возможностей задания принадлежности; так, принадлежность нечто «естественно-историческому» материализму - такой дано отмечать собой процесс «развития в естествознании представлений об архитектурной специфике материального мира», идее «прогрессирования в натуральности» - означать тогда и «признание объективной реальности, то есть позиции, из которой исходит диалектический материализм». Тем более что и «самоотождествление в качестве диалектика-материалиста» оно же и не иначе, как «обыкновенное свойство среднего рядового марксиста».

Но и материализм - не одинокий мигрант по философской вселенной, откуда ему не миновать испытания тогда и в состязании с идеализмом. А в таком случае лишь одному Богданову дано обнаружить характерно косвенную связь с идеализмом, не иначе, как «проделывая типичный выверт философского идеализма», когда, напротив, прямую принадлежность идеализму дано обнаружить «адептам школы новой физики», одновременно с их принадлежностью «лагерю метафизиков иначе реакционных мракобесов, использующих самоназвание идеалисты». Так же характеру «утверждения в смысле идеализма», как судит некая оценка, дано отличать и «квалификацию ‘силы нельзя видеть’», а релятивистской теории времени и пространства - той, в таком случае, еще и «не приходить ни к чему, кроме субъективного идеализма». Далее - дано найтись и кому-либо, что и сам себя склонен видеть явным идеалистом, положим, тому же Авенариусу «нисколько не сомневающемуся в факте» его «близости идеалистам кантианцам и Маху, упоминаемому между двумя кантианцами», а равно и Оствальду, не брезгующему «явиться в наряде кантианства, выводя объяснимость внешнего мира из свойства нашего ума». В подобном отношении и Блей, если принять во внимание проявленное им осознание, не иначе, как закрыл для себя все прочие пути, отличные от единственно возможного «следования логике эмпириокритицизма», а также и Шишкин в силу предложенной им трактовки уже смог заявить себя равно же как «позитивист и сторонник махистской школы новой физики». А далее на чей-то вкус и философии Маха дано завоевать признание как «новейшей философии естественных наук и новейшего естественнонаучного позитивизма», взглядам Пуанкаре - тогда предстать как «вполне совместимые с классической физикой, всецело разделяющей точку зрения неомеханизма», а социальному анализу - то не избежать признания и за «познавательный социализм». Но если пока что нам довелось знать лишь оценки, фиксирующие отношения прямой принадлежности, то, напротив, Каутскому дано взять на себя и «роль противоположности» теперь и в случае «критики Канта с точки зрения диаметрально противоположной юмизму и берклеанству».

Но, совсем иное дело, что помимо оценок, рассматривающих условие принадлежности как выраженное в четкой форме, возможны и те, что характеризуют принадлежность либо как относительную, либо - как выраженную и не иначе, как «по преимуществу». В данном отношении и Канту и Беркли доводилось встать «ближе к Маху», чем к материализму, а равно и Маху - найти себе место определенно «ближе к Канту и Беркли, чем стихийный материализм». Точно так же и эмпириокритицизм не избежал признания как «отталкивающийся от кантианства и идущий от него не к материализму, а к юмизму и берклеанству», а та же школа новой физики - то и как «отходящая в ее роли» физического идеализма от «господствующего в физике материализма».

Далее, нам следует принять во внимание тот факт, что принадлежности дано принимать облик не только принадлежности чему-либо характерно оформленному, но - принадлежности и всему тому, чему дано принимать формы лишь нечто «рыхлого» или «слабо» оформленного. Подобного рода нестрогость или различного рода «рыхлость» - не иначе, как специфика еще и таких форм философской традиции, как субъективизм, скептицизм, солипсизм или фидеизм. А здесь, если и довериться ряду оценок, то тому же Маху и дано обнаружить «субъективный критерий простоты» или - «субъективистский взгляд на природу понятий», но и этому последнему у него дано располагать спецификой быть «общим с Герцем». Равным образом субъективизму выпадает отметить собой и «осознание причинности зависимой от перцептивной доступности», когда равно же и нечто «признанию объективным консенсусного единообразия оценок» не избежать тогда и признания его самого как «субъективистского уничтожения объективной истины». Равным же образом и позитивистским и утилитаристским трактовкам новой физики в известном отношении посчастливилось быть понятыми как «субъективистские выверты», а тогда и идее эффекторной достаточности стимульных паттернов - не просто удостоиться признания сближающей точку зрения автора идеи с как таковым субъективизмом, но и - с «отрицанием объективной реальности и объективной истины». Тогда где взгляду наблюдателя и доводится открыть субъективизм, там равно ему удается обнаружить и непременную реакционность, тогда и отмечающую «новый поворот от Канта к агностицизму и идеализму, к Юму и Беркли» или - и собственно махизм как неприкрыто «реакционное направление в философии, критиковавшее Канта с юмистской и берклеанской точки зрения». А далее такому взгляду доводится отметить и некое подобие реакционному характеру взглядов еще и у той установки фидеизма, чем дано предстать уже тому же «отрицанию объективной закономерности, причинности и необходимости в природе» или, скажем, той же «идее Логоса». Наконец одному Клейнпетеру довелось зарекомендовать себя и тем редким мыслителем, что допускал признание себя и Маха солипсистами, что в чем-то близко и тем наивным представлениям, что определенно означают и «перенесение реальностей духовного мира на любые внешние объекты». Наконец, равно не помешает понять, что «неумеренный релятивизм логически, если не на практике граничит с настоящим скептицизмом», когда уже сторонников чисто электрической теории материи тогда и следует определять как «чистых механицистов или преимущественно механицистов». Более того, и веру в реальность физической теории следует характеризовать как «неомеханицистскую школу в физике», когда Дицгена определять тогда уже как следующего той «ценной традиции его учителей», «что и представляет собой партийность философии и умение открывать отступления от материализма». В конце концов, своего подобающего места здесь равно довелось удостоиться и нечто отрицательному определению «чистого созерцания» в кантианстве, что характеризует данный способ созерцания и не иначе как «средство, направленное против английского эмпиризма».

А далее, если и продолжить черпать вдохновение в богатствах используемой нами исходной коллекции, то спецификой объектов помимо типологии правомерно признание и их как бы «взаимной принадлежности» теперь уже на положении со-основателей или - «основателя и продолжателя» некоей типологии. Тем не менее, полезно понять, что любым связям, прослеживаемым в подобном отождествлении, больше дано исходить от воли автора, положим, склонного приравнять «связи долженствования между теоретической и практической ценностью науки» собственно функции «критерия практики в теории познания». Конечно, вряд ли следует искать нечто существенное в том, что именно могли бы означать некие сугубо субъективные представления - или то, что «использованный Петцольдтом метод истребления идеалистов более всего похож на советы идеалистам похитрее спрятать свой идеализм» или что Чернышевский переименовывает основные вопросы гносеологии в «основные вопросы человеческой любознательности». Равно вряд ли оправдано признание важности и того понимания, что признает «объявление действительности контрпозицией восприятия» тогда же и «препарированием точки зрения Энгельса» или отступления Дицгена от применения диалектики - равно же и как «отступления от Анти-Дюринга». Быть может, и на деле «концепцию очищения опыта в эмпириокритицизме» следует понимать «концепцией очищения агностицизма от кантианства», а идею исчезновения идеализма «от замены индивидуального опыта на социально организованный» опыт - то и как равную идее исчезновения капитализма «от замены одного капиталиста акционерной компанией». Но когда выносящему оценку уже дано обращаться к серьезным вещам, и отождествлять законы механики как «остающиеся в прямой связи с законами физики», а понятия этой науки - как «понятия того же порядка, что и физико-химические понятия», то этому, следует признать, не дано не оставить и своего рода «глубокого» впечатления. Равно же и пониманию формальной физики «произвольным синтезом теории, где концепты и чистые понятия заменяют реальные элементы» или - и «признанию электричества фундаментальной субстанцией» тогда и «близким теоретическим достижением того к чему стремились философы, то есть единства материи» дано предполагать отождествление то и как прямому свидетельству необычайной мощи аппарата оценки. Тем более что даже и условие «неполноты предсказательного потенциала редуцированного набора признаков следует толковать как установку на поиск единообразия где-либо за рамками природы», а реализацию в познании «возможности воспроизводства двунаправленного аттрактора» - тогда и «истинным познанием вещи-как-самой-по-себе».

Однако куда большему простору дано открыться перед нами теперь благодаря анализу и той части коллекции, где или мыслители, или просто личности или некие идеи фигурантов неких оценок предполагают вознаграждение теперь и возможностью уподобления взглядам или позициям нечто «эталонных фигур». Здесь тогда и некоему высказыванию не избежать признания как равно и «плагиату из Богданова», или и нечто «новейшему позитивизму» дано предъявить и свойство неспособного отстраниться от Шульце-Энезидема и Фихте, а «идее Уорда дойти до бога» то не иначе, как «пересечься с такими же идеями изложенными в ‘Очерках по философии марксизма’». Или, на взгляд некоей оценки, и некоей критике дано допускать признание как выступлению «совершенно по-богдановски» или и некоему лицу вряд ли избежать признания то и как «заранее утирающемуся по-Лопатински» или, в конце концов, и некоей поправке не избежать оценки равно и в значении «полностью тождественной опровержению марксизма Шубертом-Зольдерном». Точно так же и нечто «конечному результату анализа» уже доводится столь хорошо лечь то не иначе, как «близко соответствующему выводам полученным Лаасом, Рилем, Махом, Вундтом и Шопенгауэром», когда Когену никак не помешает отличиться и тем, что он «так же определенно и ясно, как и Уорд отмечает основные философские направления». И если Чернышевскому было дано «стоять одновременно и позади и на уровне с Энгельсом», то и Корнелиусу не иначе, как довелось разжиться и сам собой «способностью не менее искусного заигрывания с наивным реализмом, чем Авенариусу, Шуппе и Базарову». Ну а если позволить себе отказ и от возможных сомнений, что «у Бюхнера масса сходного с Плехановым», и - равно у Гертца доводится «проглянуть тому же субъективистскому взгляду на сущность человеческих понятий, что у Маха», то отсюда и открывается, что «идеалисты против материализма всегда пойдут с половинчатым Авенариусом и Махом». Ну а в том, кто за кем и куда будет идти уже невозможно отстать и «противоположению новой школы старому взгляду», характерно «совпадающему с критикой Гельмгольца Клейнпетером», как и тем «словам философа», что определенно обращаются и «не иначе как словами Канта». Наконец, и связям махизма то непременно и дано вести к тому меньшинству физиков, что определенно признано «скатившимся через релятивизм к идеализму», ну а махистам с их «уверениями в решительной критике Канта» лишь и остается совпасть с Пуришкевичем, что, «из его слов», «гораздо последовательнее и решительнее критиковал кадетов, чем вы марксисты».

Далее другим характерным адресатом оценки равно же дано предстать и приверженности мыслителя тогда и убеждению в правомерности неких представлений. Взять, например, некто Вобеля, кто, если следовать некоей оценке и держится «точки зрения, что электрические явления вызываются взаимодействием и движением атомообразных индивидов, именно электронов», а согласно другой оценке он равно же «строго держится за дуализм материи и энергии, особо излагая закон сохранения материи и закон сохранения энергии». Равным же образом и Канту следует ожидать признания как вкладывающему в свою философию идею «признания субъективного убеждения достижимой целью науки», ну а Беркли как не умудриться предстать и украшающим вход в теорию познания тем лозунгом, что рекомендует думать, что «внешние объекты существуют не сами по себе, а в наших умах». Более того, некоей оценке дано признать не только собственно Канта, но вслед за ним и Гельмгольца склонными к «покушению на проведение принципиальной грани между явлением и вещью-как-самой-по-себе».

Далее в продолжение нашего экскурса нам подобает описать теперь уже ряд оценок, что и определяют что-либо теперь и местом воспроизводства как таковых комбинации или собирательности. В этом случае и философским замечаниям Маркса дано «вращаться в материализме и идеализме как в двух коренных противоположениях», а Маху и Авенариусу обнаружить и лакейство к религии, поскольку такова и есть их нейтральность к последней, что, по существу, и само собой следует из «исходных пунктов их гносеологии». Далее, здесь и судьба одной отдельно взятой мысли - предполагать понимание как «в одном случае выраженная преимущественно с эстетической точки зрения, а в другом - с гносеологической» позиции, а равно, как укажет другая оценка, и двум направлениям в физике дано предполагать приведение разве что к нечто «различию идеалистической и материалистической гносеологии».

Точно так же оценке не избежать устремления и в такую область, как определение для некоего объекта или его содержания равно же и наличия нечто источника или средства действия. В частности, если новой физике чем-то и дано быть «пропитанной», то непременно «теоретическим идеализмом, который начал колебать материализм естествоиспытателей» или разве чем-то иным и дано было бы угрожать неким допущениям в рассуждениях, если не такими «последствиями в смысле сближения с фидеизмом», что равноценны обстоятельствам «коготок увяз - всей птичке пропасть». Или, положим, и чьему-либо осознанию актуальности некоей задачи и не избежать признания как нечто фактическому «осознанию ничтожности принципа тождественности общественного бытия и общественного сознания», а отождествлению им же и некоей теории как догматической - тому, пожалуй, нельзя не сыграть и роли «непростительной уступки буржуазной экономической науке». Или же понятию прибавочной стоимости дано ожидать оценки как исполняющему функцию «средства конверсии субъективной истины в объективную истину в теории познания экономических категорий», а тогда и «истолкованию результатов новой физики в идеалистическом смысле» - непременно дано оказаться и не иначе, как «следованием моде». Наконец, в построении некоей схемы некоторой мысли и следует смириться с ее признанием «правильно излагающей диалектический материализм» лишь в случае, лишь если ее автор «признает существование объективной реальности», а некоему случаю отречения определенных лиц от некоей критики - то и с признанием «образцом отношения, известного из сентенции нечего на зеркало пенять».

В этом случае и правильный выбор пути продолжения начатого нами экскурса - анализ оценок, характеризующих что-либо тогда уже как располагающее присущей ему особенной спецификой. Так при подобной постановке вопроса и некоему переживаемому моменту дано обнаружить такое качество, как «раскрытие одного общего движения» или даже как поддержание такой неизменности, чему никоим образом не дано быть действительностью чего-либо особенного, но - непременно предстать как «неизменность соотношения материализма и агностицизма».

А далее наилучшим вариантом продолжения нашего экскурса и возможно признание перехода на условно «верхний» уровень как таковых состояний наличия и теперь уже исследования той характерно «масштабной» группы оценок, что предназначены для указания величины потенциала. Скажем, такого рода потенциалом и дано предстать условию «мощности», откуда в чьих-либо идеях тогда уже следует видеть «много великого», а предложенную кем-либо идею определять как обнаруживающую присущую автору «гениальную прозорливость», а также характеризовать кого-либо то и как сумевшего «чрезвычайно метко схватить тенденцию». Рядом с подлежащим отождествлению на положении «великого», что вполне очевидно, возможна постановка того же воистину искусного, что дано обнаружить и тому же наличию у кого-либо способности «воистину фокуснически ловить слабые места». Другое дело, что если дано иметь место возможности максимума, то где-либо поблизости следует укрываться и минимальным значениям когда, положим, некоей идее и открывается возможность обретения специфики нечто «неважного, и, может быть, случайного уклонения», а неким отречениям - признания, что они явным образом «немногого стоят». Но при этом не избежать и того любопытного положения, когда и минимуму дано обнаружить способность выражения максимума, на что дано указывать и признанию некоей трактовки как «предельно экономной формы воспроизводства мышления», в чем, положим, такой сверхрациональный минимум и обнаружит подобие «огромному различию».

Теперь, когда у нас выстроилась четкая картина оценок, представляющих величину потенциала, нам не помешает и попытка исследования оценок, содержащих истолкование равно же и нечто условий или специфики неких формы или условия потенциальности. Тогда вполне естественно, что в ряде случаев потенциалу дано выходить и на такой пороговый уровень, «от которого один шаг до идеализма или физики верующего», или даже и на уровень, где правомерно указание на вероятность и «подрыва основ». Равно потенциалу не заказан и такой уровень достаточности, что в состоянии напитать и нечто «могучее средство» против чего-либо или достаточности для задания уже такой связи между чем-либо, «что их не оторвут друг от друга никакие оговорки и протесты», или, быть может, что и вознаградит «пониманием гениально-истинного зерна» некоей концептуальной схемы. Понятно, что в тени такой мощи дано пребывать и способности некоего творчества представлять некую философскую традицию «как философское течение, а не как собрание литераторских казусов» или - способности некоего автора «давать систематическое изложение» неких взглядов или - и неких заявлений оказаться «небезнадежными» в силу отсутствия в них «прямого фидеистического смысла». Но если пока нам доводилось отметить лишь значительные уровни потенциала, то уровню такого «накала» равно возможно противопоставление и нечто ничтожных значений каких-либо иных потенциалов. Так, согласно ряду оценок совсем незначительным уровнем потенциала и правомерно признание наличия «наивности» у некоего лица, или, положим, и наличия нечто «беспредельного тупоумия мещанина, самодовольно размазывающего самый истасканный хлам под прикрытием новой систематизации и терминологии». Кроме того, тому же самому ряду дано знать и то продолжение, как те определения, что «ничего не определяют и только показывают благонамеренность авторов и полное непонимание ими» неких различий или - и как таковую «глубину неспособности различения действительно важных философских направлений от профессорской игры в ученость и мудреные словечки». Но равно и «различным определениям понятия опыт» не следует ожидать признания как должным образом глубоких, поскольку им разве что дано «выражать собой лишь наличие двух основных линий философии». Далее, как таковому потенциалу тогда дано предполагать и такого рода природу, что он прямо ограничен условиями задания лишь по отношению и некоего наперед заданного репера. В подобном отношении и некоему мыслителю дано «не ограничиваться путаницей и половинчатым агностицизмом, а заходить гораздо дальше», а спецификой, общей для неких философов и правомерно признание «разного плана достаточности продвижения философского идеализма - с уклоном в сторону фидеизма или с личным отвращением к нему». Другое дело, что потенциалу равно дано предстать и в строгом смысле потенциалом чего-либо определенного, что подобает наблюдать и на примере некоего сравнения как нечто «наглядной иллюстрации реакционности», а некоего эпизода - как «объясняющего очень странное звучание термина». Наконец, в некоторых случаях условию потенциала дано означать и наличие некоего потенциального барьера, явно не исключающего и возможности его преодоления, что прямо показывают и те же примеры «легкости» нахождения ответа на некий вопрос или же и выражение «нужно быть слепым, чтобы не видеть одинаковой идеалистической сути в различных словесных нарядах».

Но эти две показанные здесь формы все же далеко не исчерпывают весь спектр возможностей задания потенциала, о чем нас и дано осведомить такого рода оценкам, что определяют наличие у чего-либо и такой специфики, как правота или неопровержимость или, напротив, ложность или и нечто такая специфика как «шаткость». Так, неким положениям, идеям или философским взглядам и дано ожидать признания как «неопровержимым», «по существу верным», определяемым как выражающие «совершенную правоту» или как заявляемые даже вне тени сомнения. Напротив, другим положениям или мыслям не избежать признания как «приносящим в жертву элементарную последовательность», как «вымыслы и вдобавок нелепые вымыслы», примеры чистейшей метафизики, самой дешевой софистики или даже напыщенного вздора. Равно и еще одним рассуждениям тогда не уйти от признания и теми же «пустыми и праздными», или, скажем, как «черпающими философию из эклектической похлебки».

Равно оценке дано прибегать и к такому эффективному средству, как возможность представления потенциала теперь уже познаваемого в сравнении. В таком случае или чему-либо дано «иметь на своей стороне большинство» или - предполагать «наиболее частое употребление», либо - за кем-то дано «идти очень многим философам и одновременно очень немногим естествоиспытателям», либо, положим, «нет числа тем теологам, что занялись дискредитацией» некоей монографии. Здесь и некоему философскому направлению не уйти от «включения в него всех стремящихся к освобождению человеческого ума от метафизической тарабарщины» и равно «невозможно указание хотя бы одного представителя» некоей философской школы, что не заявлял бы некоей критической точки зрения. Так и некоей уже попадавшейся нам монографии равным образом дано знать и уровень популярности, что даже «нет такой бешеной брани, которой бы не осыпали ее казенные профессора философии», а некие «несказанные пошлости» - тем дано преуспеть и в возможности «занять десятки и сотни страниц» работ, относящихся к некоему философскому направлению. И хотя возможна и такая проблема, что «допускает постановку и обсуждение с различных точек зрения» в различной национальной литературе, но на таком фоне и некоему отрицанию дано не каждый раз, но тогда уже лишь «нередко приводить к солипсизму». Ну и собственно физике дано обнаружить такую характерную черту, что в ней и просто не дано не преобладать и некоему философскому направлению. Тем более что от выносящего оценку не укрыться и тому обстоятельству, что некое содержание, объект или индивид задают или определяют и некие формы распределения потенциала. Так, положим, Маркс и Энгельс «больше отгораживались от вульгаризации основных требований политической демократии, чем защищали сами эти требования», а философской традиции натурализма удалось придать себе качество «менее догматичной, чем материализм». Дицген больше ошибок делал в формулировке, чем в основной мысли, а некоей социальной концепции удалось таки «обещать свободу индивида», чего явно не удалось конкурирующей идее, отметившейся как «непрезентабельное учение», тем более что оно же и «грозящее более тяжелым рабством, чем формы единоличного правления». Ну и, наконец, кому-либо и удавалось «лучше разбираться в философских оттенках», чем некоей сравнимой с ним фигуре.

Еще одна возможность реализации потенциала - потенциал полезности, - конечно, и подобного рода форме задания квалификации дано предстать как характеристике, выражаемой в оценочном суждении. Так, чьим-либо идеям и дано обнаружить пользу «для соединения враждующих братьев», когда, напротив, некоему объяснению дано предстать «ограниченным в применимости своего рода естественными границами», и здесь же и достоинство некоего учения дано составить «приданию теоретической завершенности представлениям социальной науки». Далее некоей идее дано преуспеть и в части очевидной полезности одной лишь присущей ей способностью лишать смысла некое противопоставление взглядов, а экономистам - тем не только вознаграждать человечество возможностью превращения хозяйства в «трансцендентную категорию, где они вольны открывать такие законы, какие пожелают открыть», но - вознаградить и обращением человека в «платонического плана квалификации наподобие рабочего или капиталиста».

Еще одна форма, по существу, потенциального «свойства» - равно же и мера изысканности, чему также дано предстать и как средство задания характеристик, пригодных для вынесения оценки. В частности, если допустить согласие с некими оценками, то некоей форме познания не избежать признания как тяготеющей к небрежности, допускающей лишь грубые характеристики некоего числа способностей, а равно высказываниям неких лиц дано обнаружить и присущее им незнакомство с некоей методологической схемой. Точно так же и некоему мышлению дано удостоится признания как понимающему действительность «объективной», но здесь же и только такой, какой ее и позволяет видеть лишь «относительный характер человеческих приблизительных отражений». А равно если чем и дано вознаградить нас некоей монографии, то не иначе, как «ясным и простым показом» некоего явления.

И на этом следует подвести итог нашему обзору различных оценок, характеризующих или прилагающих меру потенциала и перейти к рассмотрению оценок, наделяющих некое действительное равно и спецификой «формы наличия» некоего содержания. Так, одно содержание это одновременно и становление гармонии, в чем дано пребывать присущему некоей философской традиции «тождеству идеи и реальности», а характерное неким взглядам «совмещение идеи правомерности механического объяснения природы при одновременном признании этого объяснения прагматически замкнутым, не выходящим на высший уровень и не тождественным» - нечто не тождественное философскому объяснению. Далее оценке дано определять наличие у нечто и такого содержания, чему доводится обращаться не просто «содержанием», но и содержанием, помноженным на масштаб и специфику содержания. Так, не иначе, как таким в точности образом и «отклонениям от принципов» дано предполагать отождествление как «относящимся к бесконечно малым величинам и не исключающим и предположение о существовании также бесконечно малых компенсирующих величин», а некоей точке зрения - как исходящей из последовательности «сначала ум в пространстве, а потом пространство в уме». Далее, согласно ряду оценок, некоему действительному равно дано полниться и тем характерным содержанием, чему дано позволять понимание выражающим через эту свою содержательность и как таковую свою собственную структуру. Тогда либо же специальные философские статьи будут указывать на разногласия между естествознанием и некой философской традицией, либо некая точка зрения - исходить из «дуализма весомой материи и эфира», либо она же - формулировать толкование некоего отношения как «предполагающего расширительную интерпретацию в виде проблемы наличия партий внутри философии и значения беспартийности в философии». Далее той же деятельности познания дано предполагать и «два больших класса носителей познания», или, положим, «основы новой физики формировать трем гносеологическим системам», или некоей философии - «соединять собой идеалистические и материалистические элементы содержания», а равно и группе новейших физиков включать в себя и продолжателей неких традиций. Более того, содержательной стороне нечто действительного равно дано допускать оформление посредством задания и некоего множества. Тогда или некие тексты ожидает оценка как содержащие «претенциозные ссылки на новую физику, которая якобы опровергла материализм», либо некую философскую традицию ожидает признание как «загромождающую рассуждение терминологическим вздором или претенциозно-пустой не связанной с предметом словесностью» или некую философию - ту ждет понимание как содержащую разного рода «неточности». Наконец неким оценкам равно дано указывать и на присутствие в составе некоего наличия и нечто непременно особенного элемента. Так, либо же новой физике дано удостоиться признания содержащей особую философскую школу, некоему пониманию природы - «ограничивающимся выделением движущихся вещей и их привязкой к точкам траектории независимо от их субстратной специфики», пониманию материи в некоей теории - «сводящейся к электрическим частицам» и типологии некоей теории - тогда как составленной «энергией и ее превращениями». Или, положим, существу некоей философской позиции тогда и дано ожидать признания как состоящему в «понимании теории физики постепенно уточняемым снимком с объективной реальности и видением мира движущейся материей», а среде источников стимуляции - той не исключать признания равно и «формой представительства не зависящей от нас материальной действительности». Кроме того, предмету или объекту действия равно дано подлежать оценке и в части присущей им специфической структурности. В этом случае те же «непоследовательность материализма и идеалистические причуды, оставляющие лазейку фидеизму» позволят представление то и как адресат некоей критики, а формулировка некоей идеи - ту ожидает оценка равно же как «простое сочинение дефиниций и их подгонка под готовые выводы» одной философской традиции.

Для той практики понимания, что характеризует некие обстоятельства как обнаруживающие «наличие содержания» и как таковому содержанию дано предполагать осознание или как приемлющему разбиение на части или, напротив, как характерно гомогенному. Собственно подобным образом и некоей философской традиции дано впитать в себя того же кантианства «не больше, чем» двум взятым за образец мыслителям, а некоей монографии - той тогда не избежать признания как «целиком излагающей» некое мировоззрение. Напротив, оценка равно пригодна и для указания на наличие такого содержания, что в понимании выносящего оценку и предполагает обращение субстратом некоего базиса. Так, в понимании некоего толкователя тогда уже двум известным мыслителям и дано обнаружить такую специфику, как «обладание необходимой философской школой, иначе - философским образованием», а двум другим мыслителям - строить собственное развитие на таком фундаменте, как философия Канта. Или, положим, нечто духу современной физики не избежать понимания, характеризующего его как «стремящийся опереться на фидеистское и антиинтеллектуалистское движение последних лет XIX века», а некоему мыслителю - не избежать оценки, что его «на фоне незнания диалектического материализма отличало осознание известных английским профессорам житейских соображений». Еще одной вполне возможной спецификой вхождения некоего наличия в некое содержание равно возможно признание и нечто имеющего место процесса; но в используемой нами выборке нам встретился лишь единичный пример подобной квалификации - признание экономики заключающей в себе и процессы «снижения общей нормы прибыли и увеличения заработной платы». Наконец и формам реакции не избежать отождествления равно как располагающим и тем или иным наличием. Так, в частности, и той же науке дано «отражать объективную истину», а реакции на некую монографию представлять собой «переходящий в рев стон философских зубров от бешенства выделяющий основной мотив в форме различно обрисованного неприятия» некоей философской традиции. Равно некоей следующей оценке и дано выявить за некими фигурами и нечто способность «затушевывать и запутывать неразрывную связь» чего-либо с чем-либо, а некоему рассуждению - то и заслужить признание «утверждающим, что разные способы рассмотрения света или представляют собой разные методы организации опыта или разные связи элементов». Таким же образом, если довериться и некоей следующей оценке, то и некоей группе лиц не избежать отождествления как оппонирующей некоей философской традиции, а согласно еще одной оценке - и традиционной физике не миновать признания как «видящей онтологию материального мира простым развитием физики на основе сугубо механических моделей». Далее в согласии с некоей оценкой и некоему мыслителю дано обрести признание как «отвергающему с порога основное отступление неокантианства и юмизма от материализма», а некоей философской школе - тогда и признание «отбрасывающей онтологическую ценность теорий». И, наконец, и некоему пересмешнику не уйти от признания смеющимся лишь над самим собой.

Изрядная доля объема нашей исходной выборки - это и множество оценок, наделяющих некое содержание равно же спецификой приверженности, причастности, в известном отношении «строгого фокуса» и т.п. Так, в частности, взглядам одного мыслителя и дано ожидать признания как не оставляющим «и тени сомнения в существовании объективной закономерности, причинности, необходимости природы», когда взгляды некоего ученого и позволяют оценку как «сохраняющие понятие вещи-как-сама-по-себе и обычную точку зрения физиков». Равно и любой форме философского идеализма не миновать понимания здесь же как «признающей естественноисторический материализм метафизикой» и равно понимающей, «что признание объективной реальности за выводами естествознания означает наивный реализм». Тем же самым образом и существу некоей «якобы оригинальной» теории дано ожидать отождествления равно же как «не вполне последовательному отрицанию объективной реальности и объективной закономерности природы». В обретении такого порядка не отстать и некоему корпусу философских замечаний, удостоившемуся осознания как располагающему «неизменным основным мотивом» в виде той же приверженности материализму и равно - как исполненному «презрительных насмешек по адресу всякого затушевывания, всякой путаницы, всякого отступления к идеализму». Подобного же плана оценкам дано украсить и те тексты, когда, в одном случае, и идея некоей монографии - она же и установка на «резкое разотождествление последовательного материализма и лжи и путаницы философского идеализма», и равно же посыл и некоего сочинения - то и «защита и истолкование основных посылок физики и химии». Вслед и некоему мировоззрению, известному в изложении одного из мыслителей, дано предполагать осознание как «признающему, что причинная зависимость содержится в самих вещах», а точке зрения другого мыслителя - то и как «берущей основную тенденцию школы физики связанной с» некими именами. В том же ряду и «новейшим открытиям естествознания» не избежать понимания как «сводимым к принципу, что в природе нет непримиримых противоположностей», а «современной буржуазной профессуре» - позволить признание как приверженной установке «беспартийности науки в отношении идеологических разногласий материализма с идеализмом и религией». Здесь же согласно некоей оценке, и спиритуалист или идеалист позволят признание равно как «верящие в духовное, то есть призрачное и необъяснимое существо силы», а некий мыслитель альтернативной направленности - то равно как «признающий существование необходимости не познанной человеком». Согласно той же схеме, что и дано показать оценкам, задающим условие конструктивной установки, дано происходить и построению оценок, теперь предназначенных для выражения критической установки. Тогда или некто дано допускать отождествление как «целиком отвергающему» некую философию, либо кому-либо - как позволяющему упрек, что он понял неких лиц как «не двигавших вперед и даже не помышлявших о том, чтобы развивать теорию», когда и некие два философские направления - как конфликтующие с альтернативным направлением при «показном заявлении о беспартийности». Или, точно таким же образом, кому-либо и дано ожидать признания то и как приверженному некоему пониманию тогда и непременно в силу «непреодолимого предубеждения» против чего-либо, а некто иному - то и как посвящающему свои идеи и нечто «защите физического реализма против символической интерпретации». Далее и некоему мыслителю не уйти и от порции упреков за «фрагментацию мира, следующую из событийной изоляции внешних и перцептивно подкрепляемых цепей причинности», а причиной критики еще одного мыслителя неким третьим мыслителем тогда возможно признание и «совсем не того», за что первый и удостоился критики того же третьего мыслителя. Наконец, тогда и второму упомянутому здесь мыслителю, но - теперь уже как «критику первого мыслителя» и дано ожидать признания как «не за то отвергающий» некий философский подход, за что такой подход уже заслужил «обвинения физиков», принадлежащих некоему философскому направлению. И здесь же, согласно ряду оценок, и неким явлениям не обойтись без наличия и нечто принципиального базиса. В частности, и как таковому «кризису физики» не избежать здесь признания как обнаружившему реальность «завоевания физики духом математики», а недостатком некоей философской традиции возможно признание и нечто «чисто ревизионистского приема изменения сути» некоей другой философской традиции в данном случае «под видом критики ее формы». Равно же в значении недостатка некоей концепции тогда возможно указание и той же присущей ей «незащищенности от угрозы», создаваемой для нее существованием некоей философской традиции еще и одновременно с существованием некоего мировоззрения.

Более того, еще одно возможное наполнение «духа оценки», по сути неотделимое от «человека оценивающего», дано составить собой возможности назначения фокусной позиции, так или иначе отличающей некое бытование или форму реальности. Так, согласно некоей оценке некую группу лиц уже ожидает признание как направляющих внимание на «исследование природы невесомой материи, определяемой и как носитель энергии», когда согласно другой оценке еще одна группа лиц непременно позволит отождествление как «предпочитающие цепляться за неточности и путаницу» у некоего мыслителя. Кроме того, предмет оценки равно дано образовать указанию и той «основной идеи» некоей школы, что не иначе, как равна «отрицанию или сомнению в существовании объективной реальности», когда и некоей следующей школе судьба обнаружить и такую специфику, как манера «подчеркивать тот вариант характеристики ‘феноменологическое значение физики’, что означает ассоциативно-событийную меру». Или же на одного мыслителя внезапно дано обрушиться уже счастью обретения признания как «выдвигающему на первый план общие особенности» двух других мыслителей, а некоей связанной с философией традиции - равно быть признанной «не думающей требовать большего, чем объявление понятий естествознания рабочими гипотезами». Или еще одной группе лиц не избежать понимания как попадающей под удар постановки вопроса, «кто же это единообразно догадался подставить физическую природу», а некоей философской традиции «в формате метафизического эмпиризма» - той вряд ли уйти признания как составившей собой и нечто «основной объект нападений» некоего мыслителя. Ну и вдогонку некоей монографии следует изготовиться к признанию равно и такого толка повествованием, через что красной нитью дано проходить «мысли о востребовании выводов концептуалистов в среде» некоей философской традиции.

В развитие подобного рода схем пониманию «человека оценивающего» дано принять на вооружение и ту функцию оценки, как наделение нечто теперь и спецификой вершителя или адресата преобразования. Здесь, в частности, чему-либо и дано ожидать признания как совершающему действие уже таким образом, что его итогом дано предстать или устранению некоего содержания или, напротив, внесению в него неких существенных изменений. А потому и дематериализацию атома следует толковать как «устранение материи», преодоление материализма - как «замещение атомизма динамизмом или превращением материи в силу», отсутствие субстанции в материале опыта - как «очищающее кантианство от допущения субстанции», а картину движения «только как движения» - равно как «устранение носителей движения в виде постоянных масс или постоянных зарядов». Или, скажем, тогда и отрицанию объективной закономерности природы вряд ли подобает противиться признанию тогда уже как «объявлению законов природы простой условностью», а защите некоей философской традиции неким мыслителем - той не стоит возражать против признания здесь же и «фактическим переходом на позиции» некоей совершенно иной философской традиции. В другом случае, если согласиться с правомерностью ряда оценок, то и неким активности или действию дано обнаружить равно и возможность порождения неких вторичных активности или действия. Положим, здесь и «защите основных посылок физики и химии естественно обращаться борьбой с» одной философской традицией, утверждению «мир есть представление» - равно ситуацией постановки мира в «зависимость от репрезентации в представлении говорящего или хотя бы всех говорящих», когда доверию «идее расширения типологической градации материи» - то равно и «забвением основы» некоей философии. Также и некие идеи дано вознаградить оценке, что определяет их как порождающие результат в виде внесения неких поправок или предложения лишь уточняющей коррекции, в частности, признания неких положений «не принадлежащими ни априорному, ни эмпирическому происхождению, а посылками, исходящими из чисто человеческого усмотрения». Далее и идее некоего мыслителя следует благодарить за осознание как порождающей вал последствий теперь и в виде способности абсолютного «стать универсумом, а этого последнего - вещью-как-сама-по-себе, абсолютным субъектом, явления которого суть его предикаты». Но здесь же и принадлежащим некоему ряду поступкам не избежать признания порождающими и некие реакции во внешних объектах, как идее материи - ее восприятие и развитие энциклопедистами, а доверие неким профессорам - «несчастья» у поверившей им аудитории.

Кроме того, «духу оценки» дано способствовать и такой возможности, как обнаружение в чем-либо теперь уже содержания, прямо позволяющего его признание питательной почвой или предметом для внешних событий. В частности, некоей оценке и дано определять естественные науки как «насквозь пропитанные метафизикой», откуда и их опыт ей дано понимать как «ожидающий очищения», когда и некоей другой оценке присуще понимание «кризиса физики» то и как питательной почвы для «скептических выводов». Или, согласно еще одной оценке, «теорию электрических явлений в форме только уравнений» и ожидает признание «не отрицающей механицизм тем, что [она] явно не запрещает построение механической теории электричества на реальных элементах», а согласно другой оценке, некие политические активисты охотно воспримут идеи некоего мыслителя при обретении его мировоззрением приемлемой им окраски. Здесь равно же уместен и пример оценки, что признает нечто «глупенькие теоретические ухищрения» открытыми для немедленного «улавливания заинтересованными лицами», а равно и оценки, признающей некую теорию «констатирующей из конструированных процессов якобы законы», причем на условии нахождения этих законов «в начале зависимого жизненного ряда, когда процессов - в конце». Точно также и некоей «новой» стадии развития дано ожидать признания равно же и на положении «якобы по-новому получающей старую идею», а согласно еще одной оценке то и рассмотрение неким мыслителем некоей проблемы - тогда уже не поиск научного смысла такой проблемы, но непременно соизмерение ее существа с философской проблематикой. Наконец, если последовать еще одной возможной оценке, то и некую философскую традицию дано определять как «с начала и до конца пребывающую в борьбе» с другой философской традицией, некоего мыслителя - «не просто перенявшим моду, но обнаружившим и свойство пасовать перед модой, что разительно отличается от способности» другого мыслителя усваивать новые понятия.

В ряд оценок, определяющих наличие в чем-либо некоего содержания правомерно помещение и той группы оценок, чему дано указывать на наличие в чем-либо равно и «фигуры умолчания». Положим, такую фигуру умолчания и дано составить нечто присущему некоему лицу незнанию. Здесь, если следовать неким оценкам, то существо подобного незнания дано составить и неким обстоятельствам или специфике; так, положим, кому-либо дано показать и незнание факта, что некая философская традиция равнозначна одной известной методологии, а еще кому-либо - что для сторонников одной философской традиции сторонники двух других форм традиции - тогда уже «одинаково агностики». Подобным же образом еще кому-либо дано удостоиться признания как обнаруживающему склонность «обходить» чье-либо мнение, когда некто иному - быть неосведомленным об очищении некоего принципа «от односторонности», а еще кому-либо - умалчивать о том, что некто принял некие посылки, а четвертому - пренебрегать и неким утверждением или скрывать факт вражды. Тут же и некоей социальной группе дано отметиться пренебрежением тем фактом, что «без несчастья как божественного дара не было бы счастья», а другой - прославиться как «до поры до времени спрятавшей под спудом» некое учение, а неким авторитетам - прослыть и «круглыми невеждами относительно действительного прогресса философии в XIX веке». И тогда если кому-либо и дано что-либо не знать или просто не желать знать, то ему равным образом дано обнаружить и нелады с пониманием. Тогда уже еще кому-либо и довелось удостоиться оценки как не понимающему некоей методологической схемы, некто иному - как не понимающему той же схемы в форме «повторения о ней старого-престарого вздора», и одновременно третьему - как обнаружившему «неспособность осознания научных абстракций атом и пустое пространство всего лишь операторами интерпретации, а не формой бытования». Равно и простого крестьянина «при совершении сделки по продаже хлеба» отчего-то ожидает признание не осознающим «характер стоящих за его действиями общественных отношений», некто другого - то равно как «не понимающего, что он транслирует», и следующего фигуранта - тогда уже как неспособного «дать ясный отчет в признании» смысла некоей философской категории. Такой последовательности не избежать продолжения теперь и в нечто заявляемом посредством ряда оценок обобщении свидетельств о недостаточности некоего содержания. Например, в корпусе суждений некоей философской традиции не найти «и намека» на некие философские концепции, а в неких рассуждениях тогда уже «нет и ни грана» данной философской традиции. Или - некоей оценке тогда и само собой такую традицию дано видеть «никогда не употребляющей» некую терминологию, а одного из ее ведущих адептов - то как «не занимающегося вымучиванием тех схоластических определений свободы и необходимости, которые всего более занимают реакционных профессоров и их учеников». Равным же образом тот же авторитетный адепт - он же и адресат оценки, видящей его теперь и не знающим сомнений «в существовании слепой необходимости». Равно и еще одной философской традиции дано ожидать осознания уже как не знающей ничего, что позволяло бы ее уподобление отношению неких лиц к религии, а некоей трактовке - та непременно дано потянуть и на признание как не «рассматривающей учение физики о свете снимком с объективной реальности». Или же одному из физиков равно дано обнаружить и отсутствие «неумеренного релятивизма», а физикам вообще - «сколько-нибудь сознательного развития материализма»; ну и, наконец, чтобы тогда не признать и некую философскую традицию странным образом «не противоречащей ни теизму, ни атеизму». Так и никакой поиск не позволит нам выискать хотя бы кого-либо, кого могли бы «заморочить» последователи некоей философской традиции, а один известный философ уже вряд ли позволит признание как опровергнувший другого известного мыслителя. Или же приверженцев некоей философской традиции определенно будет ожидать признание как «воздерживающихся от разбора» неких суждений, а натурализм - равно же и никак не иначе, как «невинным в части теории познания», то есть совершенно не знающим данной проблемы. Если бы выкроить минутку свободного времени, то мы бы представили и наши возражения тезису, «что никакими доказательствами невозможно опровергнуть солипсиста, если он последовательно проводит свой взгляд», но нам доводится лишь констатировать, что «трансцендентное не охватывает собой бога и будущую жизнь», а некая философская традиция - «недостаточна в понимании относительности научных теорий». Еще и некоему философскому подходу дано обрести признание как «не влияющему на дальнейшее развитие физики и ее практических применений», а некоему общему взгляду физиков, указывающему на «исчезновение материи» - как «не имеющему отношения к гносеологическому различению» неких философских традиций. Точно так же и рассуждению и мышлению дано удостоиться оценки, собственно и признающий их пренебрегающими некими посылками, а тогда же и «признанию закона сохранения энергии особым законом» не дано исходить из того «должного объема решений познания, что могли бы обратить такой закон универсальным законом экономии сил». Подобным же образом и пониманию одного ученого дано заслужить оценку равно как «исключающему использование предлагаемых наукой решений в качестве средств и материала для построения цельного миросозерцания». Далее уже некоему лицу странным образом дано испытать счастье и в силу отсутствия оснований для обращения в его адрес «такого резкого порицания как безусловного признания путаником», как и оснований для дискредитации посредством «такого срама как сближение» с неким известным в свое время мыслителем. Однако и как таковому условию отсутствия дано допускать возможность воплощения не только в значении исключения некоего наличия, но и в исключении нечто возможности продолжения, собственно и вытекающего из такого наличия. Так, из некоего видения не доводится вытекать и «простому наращиванию детализации», из некоей идеи - «представлению, что единообразие природы существует объективно»; другой раз - «биологической терминологии в общественных науках» не дано разжиться ничем, кроме «значения фразы», а неким замечаниям - не стать чем-то значимым для «вопроса о противопоставлении» двух форм философской традиции. Здесь же и попытка прибегнуть «к неопределенному употреблению слова энергия» не возымеет никаких последствий помимо демонстрации «тщетности подобных ухищрений», а из собственно способности интерпретации мира явно не следует ни того же трансцензуса, ни - «прирожденной несогласованности». Но отсутствию также дано найти выражение и посредством характеристики бессмысленности присутствия, например, в определении «сумасшедшими пустяками» того же «придания рассмотрению предмета социальной организации статуса познавательного социализма». Аналогичный ход мысли нам равно доводится отследить и в представлении некоего содержания тогда же как «реализованного в бессодержательных терминах кажущихся углубляющими вопрос, но на деле эклектических». А далее устранению в чем-либо определенной части содержания дано иметь место и в силу причины, тогда уже каким-то образом внешней в отношении этой формы реальности. Положим, если чему-либо и дано «лишить пространство и время объективного значения», то причиной обретения такой способности уже непременно дано явиться нечто «приведению химических элементов к формату конструктивов», и здесь же и некое условие не позволит тем же необходимости, силе и причинности тогда и самой возможности их выделения вне наших представлений. Вполне естественно, что здесь же и само собой материализму дано ожидать признания то непременно как «превращающему человека в автомат подрывая вместе с верой в свободу наших решений и всю оценку нравственной ценности наших поступков, не оставляя и места для мысли о потусторонней жизни». Отсутствие равно не чуждо и такой природы, что отличает и отсутствие свинины в рационе приверженцев неких религий; так, некоему мыслителю не дано признавать «неисследованность неких форм материального движения поводом к отрицанию материальности движения», а неким другим деятелям по сходным причинам - «не позволять себе сальтовитальный метод в философии». Далее, если судить по неким оценкам, одной лишь силы влияния внешней среды - и той достаточно для пресечения доверия к чему-либо, что и показывает пример «профессоров, способных дать самые ценные работы в специальных областях химии, истории, физики», но не позволяющих им верить «ни в одном слове, когда речь заходит о философии». Более того, используемому нами источнику ничто так не характерно, как отождествление с профессурой и отношения совершенного недоверия и потому и «ни одному профессору политической экономии способному дать самые ценные работы в области фактических специальных исследований нельзя верить ни в одном слове, когда речь заходит об общей концепции политэкономии». Ну и во все тот же ряд возможна постановка и всякого рода признаний «неверным», «неверным шагом» или «не позволяющим признания вполне удовлетворительным». Кроме того, оценке равно дано располагать здесь же возможностью фиксации и как такового отсутствия свободы - положим, отсутствия свободы «увертываться фразами о живой истине, которая куда-то ведет». Далее нам доводится обнаружить тогда уже и оценку отсутствия понимания перспективы, что определенно подтверждает и как таковая неспособность некоего мыслителя «развивать последовательно выводы о произвольности представлений познания о природе и интересоваться сколько-нибудь существенно философской стороной вопроса». И, наконец, специфике отсутствия дано найти выражение и в констатации отсутствия того или иного рода прав; положим, так некая философская традиция видится и «не имеющей права отрицать теологию», а некий мыслитель - здесь же как «не имеющий права смешивать учение разносчиков» некоего учения с этим учением вообще.

Идею или «пункт притяжения» некоей оценки дано образовать и представлению о том, что самому наличию дано предполагать представление как нечто лишь одному и потому никогда не иному. Положим, здесь любым образом стоит напомнить о том, что в некоей картине «остаются только формальные отношения, представленные дифференциальными уравнениями», а некая гносеологическая позиция представляет собой «только отсрочку решения проблемы объективной реальности», а за неким понятием в некоем выражении «не скрывается никакого другого человеческого понятия кроме ощущений». И одновременно полезно напомнить, что в некоем вопросе для некоего мыслителя «не существует никого кроме» еще одного мыслителя, а некая философская традиция признает «одну неизменность ведомого положения сознания по отношению к воспринимаемому им внешнему миру и не знает никакой неизменной сущности или абсолютной сущности» в каком-либо ином смысле. Равно и неким попыткам не дано содержать «ничего кроме примиренческого шарлатанства», а предмету рассмотрения некоего события - равно же обращаться лишь «гносеологическим выводом, сделанным в результате принятия некоторых положений», а некоей критике - предлагать лишь трактовку, что за неким учением «ничего кроме субъективных взглядов его автора на деле не скрывается». Так же и некий тезис позволит признание как «ограничившийся выделением такой частности, как условие принципиальной зависимости самой возможности становления общества от наличия сознательных существ», а некоей концепции - той определенно дано оставаться «не более чем идеей ограниченного перечня компонентного и телеологического начала форм дискретизации». Тем не менее, иногда подобному «только» дано предполагать и обременение неким «не только», как дано уже показать случаю, когда некая философская школа «только одной своей стороной подходит к» некоей философской традиции, «а другими далеко выходит из ее рамок». Здесь же и некие ученые «не менее удачно систематизируют новейшие открытия», чем некие другие ученые, и «существенное различие следует видеть только в гносеологической составляющей», а двум философским традициям дано предполагать признание как «больше занимавшимся тонкой фальсификацией гносеологии, подделываясь» еще под одну традицию, и «мало обращавшим внимания на философию истории». Наконец, нельзя не отметить, «что поиск способов признания науки бессильной служит и той цели, чтобы уделить больше места другим источникам познания - сердцу, чувству, инстинкту и вере», а некий мыслитель - тому дано ослабить ряд качеств некоей традиции, «отсекая самые решительные заявления ее сторонников и толкуя остальные в смысле» некоей другой традиции. Наконец, оценке не доводится побрезговать тогда и использованием конструкции «разве только», - так, в частности, людей, серьезно воспринимающих некое учение «можно только пожалеть», а некую точку зрения - «достаточно только отметить и пройти мимо». Наконец оценке дано определить и некое средство действия тогда и «только одним» возможным и равно же подлежащим использованию средством, как некто в его теории познания и не иначе, как вынужден «отгораживаться от теологов и спиритов только тезисом о действительности пространства 3-х измерений». Здесь же и некоей философской традиции уже дано предстать как знающей связь «только с одной школой только в одной отрасли современного естествознания», а защите неким мыслителем той же традиции - то и «отстаивающей только понятие феноменология, а не существо» взятой под защиту традиции. Равно и условной компании, составленной из неких посылок и сошедшегося с ними признания, дано ожидать признания то и как склонной к «выделению действительности природы как не совпадающей с действительностью мира психического». Далее - тогда вряд ли вероятен и подбор аналога тому любопытному варианту монизма, что любопытным образом и был увиден как «не материалистический, не спиритуалистический, не агностический, но прямо и не предзаданно последовательный во взятии опыта за основу и употребления в качестве метода систематизированных форм отношений опыта». А вслед за этим, если предметом оценки и возможно избрание некоего коллектива или множества, то в как таковых подобных предметах оценке и дано различать обстоятельство, что некоей особенности дано в этом случае отличать лишь «такие», но отнюдь не какие угодно представленные там элементы. Например, «извращение эмпиризма» - оно же явная особенность лишь «только фидеистов», а среди ученых лишь «немногие исключения понимают научные категории операторами интерпретации, а не формами бытования», а также лишь части ученых, приверженцев одной из философских традиций и дано «сознавать все значение» одного принципа уже как «отрицающего автономию природы от становления духа». Наконец и неким немецким сторонникам одной философской традиции дано заслужить оценку тогда и как способным на проявление чувства восторга под воздействием «только самого вывода из относительности пространства и времени их чисто когнитивной природы».

Далее судьбе дано вознаградить самоё оценку и такой удачей, как осознание на положении содержания некоего вместилища равно же и состояний совершения действия или исполнения функции. Такой экскурс и подобает открыть рассмотрением той части таких оценок, что позволяют отождествление кому-либо или чему-либо тогда и возможности совершения действий конструктивного характера. Положим, неким мыслителям и дано ожидать признания как «очищающим опыт от всякого признания объективной реальности данной нам в ощущении», а авторам неких рекомендуемых одним мыслителем изданий - то и как «доказывающим ограниченность» некоего понимания, его «непригодность в качестве окончательной истины и закостенелость понятий у сторонников этой схемы». Далее теперь и заявлению неким мыслителем некоего принципа дано допускать отождествление как «коррекция его же неверного суждения», когда и некто носителю одно время относительно известного имени не избежать признания тем же «бросающим в массу читателей насквозь лживые популярные брошюрки» на тему идей некоей теории. Еще одному мыслителю тогда уже дано удостоиться представления и в свете совершения «злосчастной попытки примирения» идей двух других мыслителей, когда представителям некоей философской традиции - тем зарекомендовать себя равно как обнаружившим усердие и в «заполнении десятков страниц подобным несказанным вздором». Ну а неким гносеологическим выводам - тем тогда уже довелось прославиться не просто как приводящим к образованию «своей маленькой философской секты», но и как «в обстановке реальной борьбы идей объективно расчищающим дорогу» неким популярным философским подходам. Но если конструктивным видам действий все же дано ожидать признание как располагающим точкой останова, то и исполнению некоей функции не дано быть понятой как обнаружившей как таковое условие дискретности. В этом случае нашей исходной коллекции дано показать и такие примеры, как признание одного мыслителя тем же самым «проповедующим физику верующего», или - признание последователей некоей философской традиции - уже как «рабски плетущихся за модой», а содержанию одной монографии - то как «указывающему на слежение» ее автора «за новой философией». А далее из той же самой коллекции возможен отбор и ряда оценок, адресованных и такой специфике, как представление некоего источника активности как приверженного использованию неких характерно применяемых средств. Именно здесь и дано проявить себя нечто «сальтовитальному методу в философии - прыжку от теории к практике» или - «лозунгу последовательного проведения» некоей философской традиции, прямо позволяющему расчистку от «словесного засорения сути дела» или - блокировке «приемов рассуждения, выражающих собой уступку» некоей философской традиции, или - и обращению популярного издания «орудием классовой борьбы». Или, положим, и «войне» против некоего лица дано ожидать признания тогда же как применяемой и в роли доказательства справедливости толкования, «указывающего на классовую природу общества начала XX века и его классовые идейные тенденции», а для некоего мыслителя то и как таковая роль «орудий защиты» и позволит возложение на «методы задания лишь контура представления, мысленного образа или формулировки рабочей гипотезы». Так и некоего мыслителя дано вознаградить признанию как прибегающему к «понятию метафизический вздор в отношении любых отступлений от» некоей философской традиции в пользу ее альтернатив, обзору одного идейного течения - равно же признанию «основанием для исключения всякого сомнения в правильности понимания наиболее важным» в обозреваемом течении его принадлежности группе философских традиций. Равным же образом от обращения субъектом оценочной квалификации невозможно уйти и той существенной функциональности, чем правомерно признание и той же самой способности маскировки. Например, в некоей философии неким чужеродным понятиям тогда дано «лишь прятать прямые положения» некоей философской традиции, а целью одного заявления и правомерно признание само собой «мошеннического увиливания от ответа по существу на» некое «совершенно ясное» положение. Равно и некоему мыслителю дано ожидать признания тогда уже как «прикрывающему обходные пути» некоей концепции, «набрасывая на них флер» на всем протяжении некоего написанного им текста. Но, в ином случае, если у кого-либо и отсутствует желание что-либо утаить, то, быть может, ему дано проявить и желание или же выставить что-нибудь напоказ или - тогда и характерно выявить. Положим, тогда один известный мыслитель и не иначе, как позволит признание «с образцовой ясностью показывающим пустоту и неуместность претензий в части превращения конъюнктурно достаточных представлений науки в общеобязательную догматическую систему», а еще один мыслитель - тогда же и как объявляющий других мыслителей, выдвигавших определенный тезис, «в этом пункте духовидцами». Но особенно в том счастлива и нечто «отсылка к приблизительности», собственно и обнаружившая «начало фальши в виде стирания грани между приблизительным отражением объекта в науке и чисто произвольной условной и фантастической теорией», когда признаки молниеносности распространения одного издания - те лишь подтверждают способность популярной работы «привлечь на свою сторону массы читателей». И, наконец, выделенному у некоего философского подхода «сравнительному значению идейной тенденции» тогда и дано открыть «то отношение к религии и естествознанию, что превосходно иллюстрирует действительное классовое использование» данного подхода со стороны нечто «буржуазной реакции». Точно так же и некоему известному мыслителю дано удостоиться признания и такого рода деятелем, что, дабы просто «не считаться с ублюдочными прожектами примирения» противоположных философских традиций, потому и использует в этих целях само свое состояние «вращения» в этих формах традиции. Напротив, пример выделения «оберегательного» отношения нам дано было обнаружить теперь лишь в лишь единственной замеченной нам оценке - а именно, в осознании уже равно как «стараний» одного из авторов тогда и его стремления «сохранить как можно более конкретное наглядное представление о природе атомов и молекул и действующих между ними силах». Но если данному автору и дано обнаружить его качество приверженности конкретности, то двум другим дано заявить и их склонность к противоположному образу действий - одному к «выражению своих мыслей расплывчато, неясно, кашеобразно» притом, что другому - теперь и как характерно «запутывающему» чей-то взгляд на существо некоей проблемы. Однако и действиям дано располагать не исключительно конструктивным, но и вполне вероятным деструктивным характером, на что тогда дано указывать и ряду оценок, наделяющих некое действие спецификой разрушительного, запретительного или даже сдерживающего. К примеру, некая монография и удостаивается признания как «бьющая в лицо» нечто «заветному учению», в свою очередь определяющему некое понимание «как метафизику», притом, что и некоему мыслителю или доводится «разносить» одного ученого за приверженность некоей философской традиции, или - «с бешенством нападать» на приверженность этой традиции, характерную работе другого автора. Или - кому-либо тогда дано и высмеивать некий принцип одним лишь ироническим определением этого принципа как «сакраментальной формулы», а кому-то - тогда уже «пытаться ослабить материализм» некоей школы одной лишь трактовкой подобного понимания «как феноменологического». Или и изобретению некими авторами маргинальных философских концепций и дано ожидать признание то и как «медвежьей услуги» еще одному мыслителю, а здесь же и идее идеальности пространства и времени - тогда же и признания лишь мешающей способности что-то знать «о мире включая и сам факт его существования». И тогда если формуле «дипломированные лакеи фидеизма дано не в бровь, а в глаз бить» неких двух мыслителей, то еще одному мыслителю посредством некоего концепта - тогда и не более чем «направлять свою философию против немецкого рационализма». Равным же образом оценке дано обращаться и констатацией исполнения кем-либо или чем-либо то и роли совершающего действия отделения или разделения. Собственно здесь и дано приходить осознанию, что концепции «подстановки» уже непременно дано ожидать признания равно и как «отрывающей психическое [начало] от человека и подставляющей» нечто «якобы ‘психическое вообще’ под всю физическую природу». И если не она, то и некое понимание, присущее некоему мыслителю и помогает ему «отгородиться» от неких тенденций, или тогда и некий принцип, вместо идеи построения связи тогда и обеспечит отделение одного варианта некоей философской традиции от некоего другого варианта, тем и образуя «мост» от первой традиции к другой традиции. Наконец, и для нечто, как равно и некто невозможно исключение и той же возможности несения службы, и на подобное обстоятельство также доводится указывать и некоторому ряду оценок. Так не секрет, что существом неких теорий и возможно признание их непременной способности «служения реакции», а условно задачей некоей концепции и здесь же дополняющей ее «пошлости» - то и «служения верной службы кому следует». Или же и некоему ряду тенденциозных концептов тогда и не избежать истолкования равно же, как посягающими на «отрыв движения от материи, силы от вещества, мысли от мозга», а здесь же и как таковому физическому миру - тогда и как видимому неким мыслителем то и всего лишь «группой чувственных восприятий».

Другой возможный предмет оценок, характеризующих наличие, теперь довелось составить и пониманию некоего содержания равно как достаточного для его осознания или - пусть не более чем для инициации осознания. Тогда некоей оценке или доводится заметить за неким мыслителем и его манеру «называть физическое или материю абсолютом и метафизикой», или за другим мыслителем - характеризовать третьего мыслителя как «не пытающегося мыслить движение без материи», а четвертый мыслитель в понимании широкого круга лиц - тогда он и «прародитель» одной философской традиции. Подобным же образом и некоей философской традиции доводится ожидать признания тогда и «извращением путем незаметных нюансов реального смысла» некоего слова, когда некое признание - уже скорее «неточностью выражения», и здесь же и использование некоего понятия - это прямо-таки и действие «заметания следов». Или, иначе, для чьего-либо видения тогда и авторы неких сочинений - это и обладатели склонности «придавать наибольшее значение доказательству относительности наших знаний», а тогда же и защита некоего мыслителя от «нападений доцентов» - тогда уже и лишь «кажущаяся необходимой» и как таковому взявшемуся за эту защиту. Или теперь и ряду тенденциозных идей не избежать истолкования равно же и посягающими на «отрыв движения от материи, силы от вещества, мысли от мозга», а здесь же и как таковому физическому миру - тогда и как видимому неким мыслителем то и не иначе, как «группой чувственных восприятий».

Равно оценке доводится знать и такую столь привлекающую ее забаву как признание нечто действительного равно объемлющим и такое наличие, как нахождение в качестве его составляющей или специфики теперь и условий турбулентности или парадокса. Положим, подобного рода оценка и есть отождествление некоего предмета тогда же и как пребывающего в тех условиях, что отличают и ситуацию «шаг вперед и два назад», известную чуть ли не каждому по песне о школе танцев. Также, если довериться одной из оценок, и некоему мыслителю довелось «воображать своей программой критики» идей другого мыслителя, что он «шел вперед, а на самом деле он шел назад к той программе критики» того же мыслителя, что ранее исходила и от некоего другого автора. Также и рассуждению о конъюнктуре, исходящему из «благонамеренной посылки в виде стремления к углублению» некоей философской традиции и дано удостоиться признания как «разжижению» такой традиции «невыносимо-скучной мертвой схоластикой», а некоему рассуждению - то не миновать признания не «исследованием, а переодеванием ранее добытых этим исследованием результатов в наряд биологической и энергетической терминологии». Равно и некоей философской работе не миновать признания как взявшей за «основание признание действительности источников стимуляции, а потом его опровергающей», как и некоему автору - как «защищающему концептуализм, уничтожая концептуализм». В том же самом ключе и некоей статье «допускающей критическую, но снисходительную оценку как попытка популяризации» некоей философской традиции тогда и «в претензии изложить основания социальной философии» дано удостоиться признания и здесь же как «примеру реакционных потуг». Еще и неким творцам научного направления в их борьбе с некоей формой примитивизма также было дано «выплеснуть с водой и ребенка», и им же, «настаивавшим на приблизительном и относительном характере наших знаний» - равно и «скатываться к отрицанию независимого от познания объекта лишь в той или иной степени верно отражаемого познанием». А вслед и некто создателям научного направления в их «отрицании абсолютного характер важнейших и основных законов» тогда же и довелось «скатиться к отрицанию всякой объективной закономерности в природе», как равным же образом они же «отрицая неизменность свойств материи, скатывались к отрицанию материи». Следом за учеными, как теперь оказалось, и как таковая некая наука «лишь прикрывалась алгебраической формой, но в реальности не отторгала атомарной структуры мира», а вслед за ней и философии некоего мыслителя было дано «относиться к естествознанию как поцелуй христианина Иуды к Христу, точно также предавая естествознание фидеизму». А при всем при этом и сквозь «все писания всех сторонников» некоей философской традиции и довелось «красной нитью пройти тупоумной претензии подняться выше» демаркации философии на различные направления, когда очевидно, что «на деле вся эта братия ежеминутно оступается» только в одно из данных направлений. В конце концов, не только некоему автору, но и «ему подобным» было дано прибегнуть к объявлению некоей философской традиции «разрушенной теорией, которая при первом же натиске фидеизма спасается под крылышко» все того же признанного разрушенным философского подхода. Или, положим, нечто также способно предполагать сокрытие еще и такого рода фигуры парадокса, как признаваемый странным уклон в некую сторону. Так некоему автору и довелось обрести признание «скорее занятым огульной критикой некоего мыслителя», чем прояснением одного из вариантов теории познания, когда и сам критикуемый в его замечаниях против некоей концепции «не столько заботился» о ее опровержении, сколько о нанесении ущерба некоей политической структуре. Здесь же согласно некоторой оценке не отстать и некоему оратору в момент произнесения некоей речи, что не иначе, как будет предполагать представление как «игнорирующий гносеологическую проблематику при одновременном отстаивании от лица» некоторого круга лиц некоей слабо оформленной точки зрения. Ну, равно же и напрасно предаваться сомнениям, что не только некоему лицу, но и, не постесняться сказать, чуть ли каждому доступна «полная свобода проклинать» приверженцев некоей философской традиции «за искажение его мыслей, но реально он противопоставляет себя» как раз именно этой традиции. Точно так же оценке доводится указывать и на наличие такой фигуры парадокса как сочетание одновременно и полной определенности и здесь же - явной неопределенности. К примеру, некоему ученому и не избежать признания как неспособному «строго выдерживать» некие взгляды, «иногда употребляя обороты несколько напоминающие чисто логическое понимание» неким мыслителем ряда философских категорий, а другому ученому - то и признания «рассуждающим об изменении понятия времени, уходя от ответа на вопрос реальны или идеальны пространство и время». Равно и ряду ученых не миновать осознания «одновременно и как осторожным в части признания онтологического первенства физической действительности и равно понимающим подрывом [ее] значения попытки вскрытия тайной метафизики и разоблачения физического реализма». Но тогда и что там «логически непреодолимая пропасть, отделяющая» некую концепцию «от объективистской модели», что ни в чем уже не препятствует этой модели и в ее «добротном согласовании со всем развитием классической физики, явно питаемым идеологией объективизма». А далее по мелочи и некоему принципу, провозглашаемому одним мыслителем, дано заключать собой и «обычные для него путаные попытки примирения» противоположных философских традиций, а «на явления вроде кризисов, революций, борьбы классов» нет ничего проще, чем «наклеить ярлык энергетический или биолого-социологический», но и - «нет ничего бесплоднее, схоластичнее, мертвее, чем это занятие». Тем более что и «обращение понятия энергии чистым символом не существенно с точки зрения оттенков символизма», когда уже столь значимо присущее некоему мыслителю «идеалистическое толкование опыта», а вслед за этим и «примыкание» приверженцев некоей политической линии к некоей философской традиции уже явно «более или менее правомерно, но обыкновенно менее правомерно». Тогда как не исхитряйся практика вынесения оценки, ей не избежать попытки выделения тогда и такого рода формы турбулентности, что позволяет признание за своего рода «диссонанс». Положим, здесь и «схеме признания всего существующего субъектом цепи развития» странным образом дано содержать «не всем знакомые человеческие ощущения, а своего рода выдуманные ничьи ощущения, ощущения вообще или же божеские ощущения», когда и сторонников некоей концепции уже отмечает печать «якобы недоразумения в толковании взглядов» неких двух мыслителей. А там, где легко обнаружить себя и странного свойства диссонансам, там же возможно проявление и всевозможного толка нелепости или бессмыслице. Положим, здесь и «идея замещения проблемы соединения материи и духа на принцип энергии» - ничто иное, как «нелепое словесное уничтожение различия в гносеологических установках», когда и некое рассуждение, не избегающее использования «элемента» некоей концепции и не позволит иного понимания, помимо признания «простым набором слов и издевкой над» этой концепцией. В таком случае и выводам некоего научного направления уже не избежать истолкования то равно как «не позволяющим обнаружения ничего определенного кроме движения, объединяющего собой поле, теплоту и упругость, и предположительно массу, и где носитель движения - и не феномен и не ноумен». Далее из нашей коллекции оценок нам равно удается извлечь и примеры тех парадоксов, чему уже дано располагать спецификой парадоксов «всё, кроме». Так одно время «не все естествознание стояло на точке зрения наивного реализма», не всех адептов некоей школы «отличало одно общее в виде» некоторой платформы, и в числе «тьмы охотников» смешивать некую философскую традицию с еще одной концепцией не состояли ни автор, ни еще одно лицо. Естественным продолжением подобной «последовательности парадоксов» и правомерно признание теперь и парадоксов неустойчивости, смешения или же и всякого рода колебаний. Положим, неким трем лицам и одной наивной философской установке и было дано ожидать признания здесь же и «зачастую хаотически» соединяемыми у некоего мыслителя, когда и физике характерно не везло в уподоблении на положении включающей в себя и «многочисленные школы, выводы которых зачастую расходятся, а иногда и прямо враждебны друг другу». Равно и сторонников некоей философской школы не миновало признание тогда же и как склонных «брать кусочек» неких представлений у одного мыслителя, «соединять с кусочком» чего-либо у другого мыслителя, и «лепетать, что эта окрошка есть развитие» некоей философской традиции. Вслед за этим и некоей философской концепции довелось быть признанной равно как «с одной стороны отделенной непроходимой пропастью» от одного мыслителя, но и притом, что другого мыслителя от нее же «будто бы вовсе не отделяет никакой пропасти», а первый - он же и «стоящий посередине между» концептуализмом второго и этой концепцией. Так и неких авторов, предложивших некое доказательство уже ожидало признание как «в сущности колеблющихся между» некими различными философскими традициями, когда и одного их коллегу - тогда определенно не следующим некоей традиции или - «просто шатающимся, не зная на что опереть свой релятивизм и в ряде мест вплотную подходящим» к другой философской традиции. В конце концов, и «якобы характерный» одному мыслителю «волюнтаристический идеализм» так прямо и не исключал отождествления равно и как «примешанный у него к» одной из философских традиций. А отсюда возможен выбор теперь и такого, вне всяких сомнений очевидного предмета оценки, как равно и пренебрежение неким фактором или оторванность от некоей реальности. Собственно в подобном отношении и неких приверженцев некоей традиции «несмотря на бьющие» им в лицо некие рассуждения и ожидало отождествление как пренебрегающих некоей философской традицией и «повторяющих истасканные пошлости» на некую тему, «и тут же принимающих с объятиями одно из применений» той же концепции. Ну и конечно, невзирая на присущие некоей философской традиции «ментально комфортные мечты на тему что все есть мечта» из этих мечтаний уже никак не дано произойти и «порождению в операторе познания сомнений в действительности самого его существования» даже «несмотря на их приятность».

А далее «духу оценки» дано воспарить и над возможностью наделения некоей реальности равно и спецификой эмоционального начала, а вместе с ней и спецификой фактора. Собственно поэтому на неких авторов и дано пасть тени как обнаружившие «больше стыдливости» чем некое иное лицо, или некоему автору дано удостоиться оценки как показавшему «бесконечное презрение» к последователям некоей философской традиции, а реакции множества читателей - той принять вид равно и «ста тысяч плевков» по адресу неких форм философской традиции. И тогда если деятельности некоего мыслителя и дано обрести вид перфоманса «в костюме арлекина из кусочков пестрой крикливой новейшей терминологии», то и некому сравнению не избежать опознания как «содержащему издевательство над всеми на взгляд естествознания специально философскими ухищрениями, идущее от подсознания что невозможна иная теория познания кроме» некоей единственной теории. Так же некто выносящий оценку обретает облик согласного признать собственное осознание «печальным фактом», некое признание - облик радостного для неких лиц, негативно воспринимаемых первым лицом, некие свидетельства - вид нравящихся сторонникам неких подходов, а заигрывания некоего лица - свойство «вызывающих не улыбку, а отвращение». Здесь же согласно некоей следующей оценке и некоему отзыву дано удостоиться понимания «как не позволяющему представить что-либо более презрительного», когда и нечто «линии середины» между двумя противоположными подходами не уйти от признания тогда же как «наиболее гнусной». Более того, и идею некоего совмещения равно ожидает отождествление то и как прямого «издевательства над историей философии», а деятельность некоего мыслителя - равно же и признание деятельностью «очищения» или, точнее, «борьбы за более чистый агностицизм».

Наконец, чему-либо существующему дано скрывать собой и такое наличие, как состояние конфликта. Так, в понимании некоей оценки и некий мыслитель позволит признание «ведущим решительную борьбу» с некоей идеей, когда, увы, и некоему его коллеге не преодолеть высоты не более чем «становящегося в решительно враждебное отношение» к еще чему-либо, а другому ученому - удостоиться признания как «антиподу многих своих современников». Далее и еще один ученый в противоположность ряду других ученых позволит признание как «все еще держащийся предрассудка», а некий мыслитель - как занимающий «не ту» позицию, что и естествознание, а «две физики» - уже как никак не согласующие занятых ими позиций. Или - тогда и двум физикам не миновать осознания, согласно которому «старая физика видела в своих теориях реальное познание материального мира, а новая видела лишь элементы разметки, то есть» - заявляла тем самым ее «отрицание самой действительности».

Теперь подобает сказать пару слов и о присущем нам понимании всех в целом рассмотренных выше оценок «условий наличия». Таким оценкам дано обнаружить специфику как бы оценки «само собой ожерелья» вне его роли аксессуара в некоем комплексе внешнего облика. Здесь тому же занятию позиции или некоей идее, как и некоему бытованию, дано обнаружить и присущую им как бы «автономную» ценность тогда уже вне качества составлять собой и те средства представления или реализации действительности, чему дано предполагать воплощение как знакам или элементам нечто «функциональной карты» действительности. К какому именно комплекту одежды и возможен подбор подобного рода «ожерелья» - из этих оценок практически не уяснить.

Огл.  Историзм и футурология - что уже в прошлом и чего подобает ждать

Реальности действия дано предстать адресатом оценки и в таком присущем действию качестве, как понимание того обстоятельства, что теперь данное действие «совершено». Причем здесь правомерно принятие во внимание такого аспекта, что подобного рода как бы «историческому» месту некоего рассматриваемого действия подобает остаться на заднем плане, или - подлежать лишь частной оценке, когда само собой событию его совершения - предстать средством выражения в оценке тогда уже условия «нагруженности» действия. Тогда и наш анализ оценок, заключающих собой задание некоей квалификации совершаемому действию, и следует открыть обзором того их подмножества, к чему принадлежат оценки как бы «просто» фиксирующие факт совершения действия. Так, если признать правоту одной из оценок, то «во второй половине XIX века онтологические претензии физики были сняты посредством критической точки зрения, определявшей физику только практикой разметки действительности», а если последовать такой оценке - то «за три десятилетия прошедшие с 1872 года наука достигла гигантских головокружительных успехов». Или, положим, если доверять и данной оценке, то дано иметь место и тому событию, что «математик в формальной физике обратил его привычку оперировать формальными зависимостями в идею избавления от грубых материальных элементов». Также если исключить сомнения в правомерности следующей оценки, то «для широких кругов читательской публики склонных к превращению научных решений в догматическую форму [был] написан целый ряд популярных книг оправдывающих правомерность подобного катехизиса». Или, скажем, нашего доверия дано ожидать и той мысли, что оказалось достаточно представления чьей-то непоследовательности «как ведущей к необходимости иначе - объективности природы» как исчезло различие между двумя формами философской традиции, и тогда и некий мыслитель не иначе как «совсем запутал дело, свалив в кучу» две характерно несовместимые формы философской традиции. Но если в представленных только что оценках действие - это нечто, чему само собой дано «допускать совершение», то ответвление такого ряда уже составят те действия, чьему совершению дано нести и некий существенный смысл. В частности, так для некоего мыслителя и сама присущая ему неспособность выделения определенной «грани» и предполагает обращение «скатыванием в болото реакционной философии», или в другом случае тому же мыслителю дано заслужить оценку уже как перешедшему от устаревших идей одной из философских традиций теперь уже к неким прямо противоположным формам. Или - здесь, по мысли одной оценки, на взгляд некоей теории и последователи некоей формы философской традиции будут признаны как «пошедшие влево», а последователи альтернативной формы - «пошедшие вправо», тем более что и «прогресс физики и математики сблизил эти науки настолько, что физика обратилась формальной или математической физикой, фактически отраслью математики». Точно так же, как судит и некая следующая оценка, в один прекрасный момент некий мыслитель «не только набросил флёр на» идеи некоей формы философской традиции, «но и обошел наиболее ярко выраженные» заявления неких физиков, отдающие дань альтернативной концепции. Равно и некоей философской школе довелось быть расцененной как облекшей некие идеи «в непригодную форму и упершейся в тупик солипсизма», а на почве неких выводов тогда и среди физиков довелось произойти выделению «различных направлений», вслед за чем - формированию и «определенных школ на этой почве». Более того, и за те 20 лет, «что прошли с момента формулировки основных положений» некоей философской концепции, тогда и «не могло не обнаружиться, как закрепились и развились подобные положения во взглядах продолжателей» такой точки зрения. Также и некоему ученому как автору неких воззрений дано удостоиться признания как «перешедшему к» идеям некоей формы философской традиции, а «всей школе», приверженной взглядам трех других лиц в ее критике некоего мыслителя не уйти от признания и как пошедшей «влево к полному отрицанию» двух известных концептуальных подходов. Далее действию или событию равно доступно обращение и теми же действиями востребования или заимствования, на что дано указывать и примерам неких оценок. Положим, если отбросить сомнения в правоте одной из оценок, то некоему автору в его монографии и довелось повторить «старый-престарый вздор о» некоем методе, который «он совершенно не понял», а связь некоей науки с некоей философской концепцией и продолжило то, что она «долгое время потом эксплуатировалась реакционной философией». А тогда на тот особый предмет, за какие именно теории, «шатания» или концепции и дано «ухватиться» различным формам философской традиции или их последователям тогда не стоило бы тратить и нашего времени. Другое дело, что следует уделить внимание и той группе оценок, что фиксируют совершение и такого действия, как понимание, вернее, по большей части - непонимания, но и на положении непонимания - и всяким образом понимания. Так одному лицу и не миновать признания характерно несчастным в его «совершенном непонимании» специфики некоей связи, другому лицу - то и в «явном непонимании» некоего метода, и, здесь же и другому мыслящему «не удалось» понять, что некто четвертое лицо посредством некоего рассуждения непременно опровергает авторитетных для некоей философской концепции «путаников-профессоров». Далее, «естественным продолжением» непонимания равно правомерно признание и как такового невнимания, когда кому-либо в некоей проблеме и дано «не замечать» условия некоей грани, а лицам, обозначенным как «реалисты и прочие путаники» - равно «не замечать разницы между» некими двумя концепциями. Более того, непременным членом такого ряда правомерно признание и нечто состояния неосознанности, когда, увы, некто не миновать оценки тогда уже и как «имевшего наивность» по части изложения некоей жалобы определенной публике. Но и непониманию не уйти от сопоставления с ним и как такового понимания, когда некоему мудрецу уже удается видеть некие лица «кричащими», чем он и «не дает себя отвлечь одной из тысячи мизерных философских системок», и когда другому мудрецу удается и обогащение своего философского капитала посредством усвоения нового понятия. Ну, если нас не только оставляет непонимание, но нам присуща и способность понимания, то одно лишь ее наличие и позволяет нам неким образом «рисоваться». В частности, одному мыслителю так и удалось «обрисоваться весь как идеолог реакционного мещанства идущий за черносотенным» неким следующим мыслителем, а другому - уже суметь показать, что некое отрицание и равнозначно той «философской путанице, [что] практически есть капитуляция или беспомощность перед» некоей точкой зрения. Точно так же и для некоего мыслителя его «мелкое и мизерное использование» некоей критики как средства борьбы и вылилось в ситуацию «наказания» в виде «публикации двух книжек» тогда уже и некими другими авторами, а тогда и некая монография ее непониманием монополии некоего метода и обратила самоё себя «лишенной всякого значения». Равно и некие последователи некоей концепции предпочли умолчать о некоей идее, а российские авторы, сходные с неким известным персонажем также обнаружили и их нежелание думать к кому именно и следует относить характеристики последователей других концепций «как эклектиков и крохоборов». Ну, наконец, и некие лица отчего-то и рекомендовали себя как «не сумевшие подумать, откуда взялся идеализм» еще одного известного им деятеля. А далее нам следует уделить внимание и той группе оценок, где действию и доводится выступать никак не в собственном роде, но и «в образе» некоего отношения, лишь реализуемого «в формате» действия. Так, на протяжении определенного периода времени физики «были согласны друг с другом во всем существенном», а 4-е измерение уже столь бесполезно, что «не было такого акушера, который бы помог родам при помощи 4-го измерения». Здесь же равным же образом и ни один из приверженцев некой формы философской традиции «не предложил систематического обзора действительных тенденций основоположников» этой традиции, а никому из знакомых с данной традицией тогда не было дано «употребить выражения объект познания независимый от познания». Тем не менее, действию дано представлять собой не только лишь «как бы» действие, но обрести и облик нечто «обращенного» действия, на что и указывает оценка, понимающая взгляды некоего мыслителя на некий предмет «уже устаревшими, наряду с рядом других принадлежащих ему отдельных взглядов».

Кроме того, оценке доступна возможность фиксации действия равно же, как совершаемого «в настоящий момент», хотя здесь правомерно принятие во внимание и характерной условности подобного свойства «настоящего» времени. Так, три группы лиц тогда и подлежат опознанию как «не признающие» специфический характер одного учения, а равно еще одна группа - то и как «облыжно замалчивающая» некий факт противодействия, и здесь же - как «обходящая разбор каждого отдельного положения» некоей теории, «хватаясь за отступления от нее, за неясности и путаницу». Точно так же и очевидную награду некоему мыслителю дано составить оценке, признающей его «принимающим заключения» неких философских концепций, когда некоему другому автору дано постичь славу тогда же лишь «беспомощно барахтающегося» в его попытках различения умеренной и неумеренной форм одной из концепций. Далее, составляющей настоящего времени доводится принять на себя и миссию выражения признака «значимости», теперь уже налагаемого на сцену совершения некоего поворота. Собственно подобным образом некоему учению и дано развиться в новую теорию, а в некоем авторе - «давно зреть новой религии». Так и некоему моменту дано обнаружить «появление свежих сил стремящихся к разрушению непогрешимости» некоего направления познания, откуда уже дано следовать и нечто «поиску других путей в глубины таинственного». Напротив, некий следующий момент тогда обращается примечательным и в силу обретения некоей ситуацией характера «пробивания новых путей, при всех особенностях сходящихся почти в одном пункте», начатого неким «кругом мыслителей ничего не знающих друг о друге». Или, в ином случае, последователям некоей концепции не уйти и от признания, что они «слепо веруя якобы новейшим реакционным профессорам, повторяют ошибки» двух других философских концепций, и они же, «порвав с самыми основами» некоей концепции тогда уже «начинают вертеться, путаться, вилять, уверять, что они якобы тоже» приверженцы той же концепции. Здесь же равно и «великим открытиям» непременно дано уже и «снова выдвигать на первый план проблему единства физических сил», а некоему ученому, «не выдерживая своей же установки на чисто-методологическое значение» одного понятия, «многократно допускать его превращение в» некие категории. Кроме того, все то же настоящее время - оно же разновидность и такого рода среды или сферы как тогда уже нечто «арена борьбы». Так одной оценке и доводится инкриминировать неким интеллигентам «попытку раздавить» при помощи одной философской концепции некую другую концепцию, а некий период истории и характеризовать как период «вошедшей в традицию вражды к» некоей форме философской традиции «и возводимой на нее клеветы». Конечно, настоящее время - оно равно и время для употребления чем-либо тогда же и еще чего-либо. Так некое лицо тогда и позволит признание как обнаружившее манеру «употребления фокуснического приема провоза контрабандой его отречения от» некоей формы философской традиции, а другое лицо в повторении рассуждения на некую тему - то и манеру «целиком повторения» некоей ошибки. Ну и, положим, настоящее время - это и нечто, в чем равно дано участвовать и неким инерции или практике. Так наличию неких условий дано придавать некоему взгляду тогда и столь важную возможность «продолжать оставаться безвредным», и здесь же и неким лицам удается «подойти к» некоей форме философской традиции собственно в момент, когда некое философствование «особо специализировалось на гносеологии».

Так или иначе, но положение существа той или иной оценки дано занимать и предложению прогноза - что же ожидает нас в будущем. Положим, так некоей оценке и доводится поторопиться с прогнозом в части грядущего присвоения одному из веков человеческой истории некоего имени, а другой - напророчить некоей теории и грядущее уменьшение ее неопределенности, а еще одной оценке - обещать некоей форме философской традиции то и как таковое изменение формы. Далее - здесь равно же возможна и оценка, чему дано обещать и некоему мыслителю и рядом с ним - и некоей социальной группе тогда и наступление момента, когда они преподнесут и свое знание некоей концепции, а двум формам философской традиции - то и «отправление в музей реакционных фабрикатов немецкой профессуры». Кроме того, вполне естественно думать, что будущему дано показать, «долго ли еще будет расти китайская коса» некоей концепции, а также что некоего мыслителя после освоения им неких философских представлений ожидает и обращение в веру некоей формы философской традиции. И равно же будущему дано обнаружить и качество будущего воплощения планов, равно и столь любопытных, что намечают и «пощадить читателя от конкретики нападок доцентов на» некоего мыслителя.

Существо теперь уже и некоторой другой группы оценок - признание «существенной стороной» события равно и возможности его обращения «поворотным пунктом». То есть - тогда уже и некоему мыслителю, ранее просто заявлявшему себя приверженцем некоей формы философской традиции, впоследствии дано уже предпринять и попытку «примирения с ней» некоей другой концепции, а некоему его коллеге «подойдя вплотную» к некоему вопросу - тогда и «бросать его на полпути и переходить к» следующему предмету. Или, согласно другой оценке, если прежде «слишком доверяли способностям человеческого духа и слишком мнили руками взять последние причины всех вещей, то в начале XX века проявилась склонность к противоположной ошибке», а равно и некое научное направление, выросшее на одной почве, далее «обратилось к истолкованию своих результатов» уже в ином освещении. Точно так же тому же самому направлению, но теперь уже обнаружившему и некие новые явления, и было дано обратиться к «постановке по случаю» такой находки и неких «старых философских вопросов», а некоей форме философской традиции тогда же выпало счастье теперь и «неожиданного возобновления» некоей «основной мысли» некоей другой концепции.

Наконец, как бы «сама проницательность» лица выносящего оценку позволяет ему замечать в действии равно и нечто «характерную специфику», положим, как таковую «неясность представлений». Так, неким мыслителям довелось заслужить оценку равно же как «безбожно путающим» притом, что и одному из них - как «заслоняющему от читателей ошибкой» одного мыслителя истинное прозрение другого мудреца, и, наконец, приверженцам некоей философской школы - как «теряющимся в мелочных различиях многообразных философских направлений» некоей формы философской традиции.

В этом случае если одному мыслителю и само собой довелось «долго шататься и путаться по» некоему вопросу, то и «двум разным случаям уклона в» некую сторону довелось обрести осмысление не иначе, как «лишь временному зигзагу, прохождению болезненного периода или болезни роста, вызванной крупной ломкой прежних понятий».

В конце концов, действию доступна свобода обращения уже не собственно действием, но как действие представляющим собой ту же метафору отношения, что равно не ускользает от внимания выносящих оценку. В этом случае тогда или «признанию дано обращаться усилиями», или - «характеру изложения следовать из полемики», или - «распространению на» что-то неких принципов дано «представлять собой догму», или - некоему рассуждению дано «быть вызванным пониманием», что здесь «невозможно ограничиться просто ссылкой на практику». Подобным же образом и некоей критике дано удостоиться осознания уже как «приданию актуальности», когда и некоей ревизии - и осознания как «необходимо требуемой», а адептам некоей концепции - тем не избежать истолкования как «встречавшимся и сорок лет назад», и некоему сочинению - равно же как «нуждающемуся в подробном рассмотрении». Здесь же и неким представлениям дано отметиться тем, что проявить себя как «обнаружившим недостаточность».

В этом случае как теперь уже нам самим доводится заключить из примеров, представленных в настоящем разделе, то если что-либо и достаточно для его признания «действием», то и его источник - или рожденная некоей коллизией «буря», или, на крайний случай, то и «затишье перед бурей». Другое дело, что для познания и как таковой «мир коллизии» - во многом белое пятно, в том числе, знающее и такой «заброшенный мир», как мир литературной склоки, и, что важно, познанию так и не довелось изведать прелести такой очаровательной формы как «поэтика литературной склоки».

Огл.  Оценка как «луч света» открывающий взору истоки и причины

Любое известное миру «проявление реальности» - оно равно и следствие действия той или иной причины, что, в свою очередь, или не иначе, как особенный предшественник лишь той или иной отдельной формы, либо, в другом случае, проявление в известном отношении «повсеместного» начала. Мимо подобного рода специфики не довелось пройти и лицам, выносящим оценку, либо, в одном случае, связывающим совершение действий, протекание событий или возникновение побуждений с наличием «действующего лица» либо, напротив, - равно же и с наложением внешнего начала, определяющего форму и порядок всякого совершаемого действия.

Опять же, и здесь нам куда проще построить данный анализ, начав с исследования той группы оценок, чему дано квалифицировать некие поступки непременно как заданные вступлением в силу неких установки или нормы. То есть - в этом случае мы предполагаем рассмотрение такого рода актов вынесения оценки, когда предмет оценки дано составить отождествлению совершаемого действия уже как следствия воздействия принуждения или подчинения, или - в силу принятия неких установок или ограничения некими пределами.

Комплексу названных нами посылок и дано придать характер естественного такому первому шагу в данном анализе как рассмотрение той формы оценки, когда совершаемые действия ожидает истолкование как исполняемые в порядке следования некоей тенденции или, быть может, в порядке следования «установке тенденциозности». Далее роль такого рода тенденции и дано принять на себя форме философской традиции, тогда и толкуемой как «прямая причина» обретения неких понимания, истолкования или осознания действительности. И здесь, если и доверять некоей оценке, то и само собой приверженности некоей философской традиции и дано вынуждать мыслителя на конфликт с иными мыслителями в любом случае из положения справа, и ей же дано предполагать осознание равно как источнику выбора у некоей концепции еще и «предметом естествознания только ощущений». Далее, приверженности той же традиции дано вынуждать некоего мыслителя и в его «оценке новой физики» находить «те же явления», что доводится обнаружить и трем другим лицам, и ему же равно удостоиться признания то и как оппоненту еще одной формы традиции, ставшему на защиту неких вполне определенных позиций. И, опять же, «целиком» все та же основа и позволит ее отождествление «доводу о забвении аспекта поведения», и в ее направлении равно будут вынуждены «катиться» то и те лица, что «не умеют дать оценку релятивизму». И та же традиция, но в этом случае заявленная как альтернатива ее очевидному конкуренту, и образует «причину объявления пространства и времени сугубо когнитивными формами», и она же позволит признание и прямым началом «пренебрежения» традицией-альтернативой и «признания всеядности путаной энергетики». Точно так же и некая другая концепция, «признавая априорность пространства, времени и причинности» потому и предпочтет «направиться в сторону» данной рассматриваемой нами традиции, а относительно ее присутствия в некоей концепции тогда и следует судить «по характеру встречи» некоей монографии приверженцами некоей точки зрения. Наконец, ту же форму традиции будет навязывать сторонникам некоей концепции и нечто «буржуазно-философская мода», когда и «якобы новая» и заявляемая как особенная точка зрения одного ученого и будет подлежать «заслуженному третированию как старая нелепость» все той же знакомой нам формы традиции. И равно того же ученого, но теперь уже в некоем «очищении опыта» в некоей концепции и ожидает оценка как продолжателя, но не собственно данной традиции, но четырех связанных с ней фигур, причем на фоне, что очевидному апологету кого-то из них дано отвергать и некое учение «как непоследовательную уступку» традиции-альтернативе. Тогда и традиции-альтернативе дано предстать источником ряда оценок, взять хотя бы момент, что некое лицо «с компанией» в следовании этой традиции и обнаружит приверженность положениям столетней давности, а некто знаковая фигура в его «понимании природы ощущения» уже сойдется с кем-то, «как и с любым иным» приверженцем той же традиции. Но эту форму традиции дано отличать и той мере эффективности, что «издевательство над философскими ухищрениями» - оно же в любом случае и следование ее принципам, даже и не осознаваемое лицом, собственно и практикующим издевательства, и равно она соответствует и признанию одним мыслителем «безвредности представлений классической механики о времени и пространстве». Наконец двум знаковым фигурам дано ожидать признания как оценившим некто иного с позиций «выдержанности» по отношению данной традиции, что указывает и на присущую им «партийную позицию и проницательность», а еще некто дано «стоять на уровне» одного из них прямо по причине упреков кому-то «за неумение вывода нашего знания из вещи-как-самой-по-себе». Но что такое выбор единственной формы философской традиции, когда не исключен выбор и нескольких форм, что и обнаруживает «связь» некоей философии теперь уже с двумя другими концепциями, когда «против истолкования энергии как чистого символа соотношения между фактами опыта не будет возражать ни один образованный представитель» аж целых трех философских концепций. И рядом нам дано увидеть и то излюбленное у незабвенного председателя «слияние двух в одно», когда удовлетворяющие определенной характеристике единомышленники некоей концепции уже «готовы горячо приветствовать» и некую другую концепцию. Ну а вслед за традициями поодиночке или даже в сумме также дано взять свое и известному условию «билинейности» двух таких философских традиций-альтернатив. Так, в частности, этим линиям просто нельзя не «обнаружиться за новыми терминологическими ухищрениями, за сором гелертерской схоластики», как найти себе место и там, где некоей знаковой фигуре и посчастливилось «коротко и ясно» выстроить такую комбинацию, что «не берет всерьез потуг якобы такой превзойденной односторонности и провозглашения профессорского шарлатанизма». Равным же образом и признание в некоей концепции «априорности пространства, времени и причинности» и обращает ее «половинчатостью» между сторонами этой схемы, а некоему мыслителю тогда и доводится «стоять позади» той же знаковой фигуры, «поскольку он в своей терминологии смешивает» данное разделение «с противоположением метафизического мышления диалектическому». Ну а далее и неким знаковым фигурам не миновать отождествления как наполненным и духом некоего правильного учения, «а не перелетами» от данного учения к альтернативным воззрениям. Но, напротив, сторонникам некоей философской концепции тогда уже определенно дано ожидать признания как «повторяющим идеи древнейших мыслителей создавших метафизические системы, причем» уже разрушенные двумя носителями громких имен, если и доверять трактовке круга их адептов. Ну и, наконец, одному лишь заявлению такого исходного пункта, как «реальные движения» собственно и дано указать на факт следования самого заявляющего той же тенденции механицизма.

Тогда и на данном «повороте» нашего сюжета нам не дано найти иного пути, помимо такого продолжения экскурса, как описание ситуаций, что, если исходить из неких оценок, обнаруживают факты следования не единичной тенденции, но - тогда и характерному букету или комбинации тенденций. Например, некий мыслитель, даже если он «с самыми лучшими намерениями и принимает все выводы» некоей концепции, то все равно допускает подведение под формулу «он минус некая [другая] концепция» - это сторонник первой концепции. Равно и некоему стороннику некоей философской традиции дано ожидать признания склонным «смешивать разные виды постановки мира в зависимость от мышления» что уже дает нечто «полуконцепцию», а, равно еще некто, «то - признающий некую концепцию, то - отрекающийся от нее» и предстает здесь равно же близким подобной традиции и - равно использующим произвольную терминологию. И равно же сближение с некими фигурами и есть «выдвижение» некоего мыслителя как «путаника» в отличие от него же - приверженца некоей философской традиции, а осознание неким лицом «перспективы обращения в подобной схеме разума в виновника или родоначальника природы вынуждает его и на помещение рядом с разумом Логоса».

А далее лицам, столь расположенным к вынесению оценки, дано обрести осознание и такой особенной возможности, когда условием состояния внешней зависимости дано уже предстать не только следованию некоей тенденции, но и зависимости от организационной привходящей. Собственно подобным образом и одному сборнику дано порождать ощущение наличия в нем духа новой линии в смысле обращения «прежде разрозненных выступлений представлением совместной декларации», когда и нечто «исходящему из классической механики реализму» дано обнаружить теперь и столь глубокое укоренение, что «восстание против него приравнивали к провозглашению научной анархии». Равно и некоей концепции в ее связи с неким научным направлением не повело пасть жертвой распространения некими лицами «в корне неправильного представления о такой связи» и здесь же этим лицам равно же дано допускать признание и «рабски следующими за реакционной профессурой и потому и не сумевшими отсечь реакционную тенденцию». А равно и «длинному ряду вопросов гносеологии» в тех работах, что выражают взгляды некоей концепции, также дано предстать и своего рода «отказом от разграничения непримиримых направлений», а неким признаниям, собственно и показывающим суждения некоей школы, быть может, присуща и та непосредственность, что и позволяет «буржуазным философам преподносить» их «сколько угодно». А равно и двум научным направлениям, одному новому, другому - старому повезло обнаружить и «стремление скопировать чувственный мир, уже не воссоздавая его, но обходясь при этом меньшим количеством гипотез».

Наконец, вряд ли возможны и те препятствия, что в состоянии пресечь теперь и привязку уже не к пристрастиям или организационным началам, но - уже непосредственно к данным науки или данным познания. Так некоему автору дано соотнести «свое представление об атомах и молекулах с новейшими на то время опытами в этой области», всем экспериментаторам - тем «указывать на вторжение духа математики в приемы физических суждений и в понимание физики», некоей концепции - видеть относительность законов физики «попыткой ломиться в открытую дверь, открытую» ей самой.

Точно так же на взгляд выносящего оценку и неким представлениям не миновать признания уже как доносящим условие «правильности». Так перед неким лицом и дано открыться возможности «правильного разъяснения» что необходимо для превращения моды в одну из форм философской традиции, либо, далее, перед неким мыслителем - теперь и возможности «правильного представления» некоего соотношения. Равно подобным образом и характеристика неких концепций «как гипостазирующих» атрибуты будет допускать признание ее достаточности только лишь при соблюдении и неких двух необходимых условий.

Но, как склонна определять оценка, чему-либо, как правило, принадлежащему ментальной сфере равно дано восходить и к нечто вероятным формам «приверженности» носителя сознания, в том числе, приверженности иллюзии. Так некоей мыслящей фигуре в момент представления некоего утверждения дано удостоиться признания равно же, как носителю «иллюзии, что он производит якобы радикальный переворот в обычном мировоззрении», а тому же «механическому миросозерцанию естествоиспытателя» тогда уже дано ожидать признания столь же иллюзорным, что и мировоззрение древних индийцев, видевших мир «держащимся на слоне». Равным же образом и неким анонимам, практикующим противопоставление неких двух философских концепций, дано ожидать признания «философски безграмотными», поскольку автор одной из концепций признавал себя последователем автора другой концепции; и здесь же и предложение некоей трактовки функционала чувственных паттернов неким ученым позволит отождествление ему и «неверного представления» о некоем отношении. Так же и теории, не знающие твердой почвы удостоятся признания как «производные метафизики и голой спекуляции», или - лишь «абсолютное невежество» в отношении неких философских положений будет признано соединяющим две альтернативные концепции, или «только головам испорченным чтением и принятием на веру учений немецких реакционных профессоров» не дано понять характера неких упреков. Равно и одна лишь извечно испорченная толпа «склонна думать, что действительные вещи вызывают наши ощущения» или «только ученикам философских реакционеров» дано приписывать двум знаковым фигурам непонимание природы разделяемой ими философской традиции или им же дано «не заметить единства подхода» данных фигур «к истокам вульгарных трактовок и к самим таким трактовкам». Или - лишь как таковое незнание некоего метода следует определять «позволяющим меньшинству физиков скатываться через релятивизм к» одной из форм философской традиции, или, положим, «только шарлатанство или крайнее скудоумие может требовать такого определения этих двух рядов понятий, которое не состояло бы в якобы простом повторении - то или другое» определяется как первичное. Ну, наконец, и «божескому» в его значении бранного слова дано быть осознанным как выражающему собой и нечто печальный итог идеи «отрыва мысли от мозга», а некоему ученому не избежать оценки то и как «плохо рассуждающему по причине построения высказывания на основе ошибочных представлений».

Более того, некоей следующей вполне вероятной формой внешней установки оценке дано признать и установку заведомого предрешения. Оценке здесь равно дано овладеть искусством седлания и такого конька, как обвинение приверженцев некоей концепции, что она «предполагает построение из условия заведомого предрешения» или - возможности констатации и явной странности того видения «закономерного действия капитала», «что социализм предписал капиталисту быть жадным до прибыли, а либерализм рабочему - быть требовательным».

Кроме того, некто выносящий оценку не допускает и пренебрежения тем особенным состоянием, относительно чего и возможна констатация влияния неопределенности или неопределенности начал. Здесь, в частности, в «понятиях разногласий» неких двух концепций тогда и дано обнаружиться невозможности определения природы синтеза абстракций, понимаемых либо как формируемые должным образом полными, либо - как представляющие собой лишь «чистые символы». Равным образом и отказу от использования некоей схемы дано обратиться и порождением «таких форм, как ничье ощущение, ничья психика, ничей дух, ничья воля», а здесь же и «снятию детализации» - «обращением видения мира картиной своего рода телеологической карты».

Вполне возможные формы тенденции или традиции также допускают образование и на основе тенденций или традиций противоборства, что в истолковании неких оценок и следует расценивать как причины неких явлений. Тогда лишь только таким и никаким иным образом и «поповский профессор точно так же видит своим антиподом материалиста, как антиподом боженьки служит дьявол», а половинчатости некоторой философской концепции - той дано обратиться равно и причиной «решительной борьбы с ней целого спектра философских направлений». Равно и «философскую партийность и проницательность» двух знаковых фигур подобает расценивать как причину неких упреков, или - опять же упрекам, но теперь со стороны не более чем одной из этих фигур дано следовать уже собственно потому, что сам объект этих упреков «не сделал ни шага вперед». Наконец, теперь уже по причине наличия «трех основных ограниченностей» все тому же лицу дано обрести и возможность «отвергнуть» некое иное лицо и, кроме того, и распространенную одно время форму философской традиции.

А далее вслед за тенденциозностью источнику действия дано обнаружить и такое начало совершения действия, как теперь уже манера действия; и здесь нашей коллекции оценок равно дано предложить и некоторое число подобающих примеров. Так одному лицу на положении последователя другого мыслителя и дано ожидать признания как неспособному «не выкидывать всяких вывертов», а еще одному автору - как «не щадящему читателя и напоминающему» некоего литературного героя. Но, к сожалению, и для собственно судящего «возможна лишь субъективная форма неприятия солипсизма, включая формулировку крепких выражений в его адрес», и, вдогонку, некая знаковая фигура также позволит признание «метафизиком» в силу «не владения гносеологической критикой понятий, отсутствия общей теории познания и прямой интеграции» философского подхода «в специальную теорию познания». Тут равно и некому другому лицу дано предстать как прямому адресату попреков в «использовании метода молчаливых позаимствований», некой знаковой фигуре - признания обнаружившей свойство «не терять лишних слов на пояснение», еще кому-либо - проявившим «вымученный характер отречения» от некоей философской традиции, а собственно автору - признания обязанным указать причину «длинной выписки из статьи».

Более того, теперь и многообразию мира дано предполагать возможность еще и такой любопытной формы бытования, что прямо позволяет отождествление под именем «эклектики». А именно, в понимании кого-либо выносящего оценку неким моментам и обстоятельствам и дано обрести признание как заключающими собой явную эклектику, что дано «доказательно утверждать» ряду оценок, представленных в используемой нами коллекции. Положим, здесь некоему мыслителю и не миновать оценки как уподобленному неким фигурам эклектиков, но только лишь как «взятому наизнанку», а если следовать некоей оценке, то некоему другому автору и дано «получить те же результаты» даже «несмотря на иной подход» с тремя другими исследователями. Или, положим, здесь нам дано зафиксировать и такую любопытную странность, как сама собой способность «процесса придания эмпиризму большей тонкости и насыщенности оттенками приводить к фидеизму по причине извращения смысла слова опыт путем добавления незаметных нюансов». Или, положим, «лагерю естествоиспытателей» и дано обрести признание равно как обнаружившему и ту форму «растущего самомнения» его адептов, что и в самом данном лагере «поднимаются голоса единичных естествоиспытателей, чтобы проповедовать против растущего самомнения их товарищей по специальности и нефилософского духа естествознания». Или, положим, кому-либо и дано видеть, что «идеи бога, свободы воли, бессмертия души» уже невозможны и в некоей отчасти склонной к этому философии в силу как такового отрицания там «всякой вещи-как-самой-по-себе», а тогда и некие уверения ожидает понимание как порождающие впечатление, что субъективистское толкование некоей концепции «это одно лишь недоразумение». Далее и неким идеям следует предполагать перспективу тогда и такого способа повторения, что «полностью исключает параллелизм» к собственно и заявляемой посредством данных идей связи причина - следствие, и откуда и критике этих идей равно же дано разниться между собой, как не признающей подобного параллелизма и, напротив, понимающей его уместным. Наконец, увы, и некоей схеме автореферентной зависимости не дано означать ничего иного, помимо «засорения невероятным словесным сором» некоей философской концепции, хотя, быть может, и не только что ее одной.

Своего рода прямым началом непременной тенденциозности некоего осознания правомерно обращение и как такового признания за некими свидетельствами присущего им качества «очевидности», чему, как следует думать, равно дано предстать и предметом оценки. Тогда недвусмысленной разновидностью подобного рода оценки и правомерно признание мысли, что «в любых физических теориях, даже в энергетике мы имеем место с теориями математиков», а рассуждения некоей знаковой фигуры и ожидает то понимание, что там «почти буквально каждая фраза, каждое положение построены всецело и исключительно на гносеологии» одной методологической схемы. Или, положим, кому-либо не избежать признания как апеллирующему к положению, «что возможность механической модели электрических явлений доказывает тот факт, что их математическая теория тождественна по своей форме с классической механикой», а иному дано просто отвергнуть сомнения, что «для осознания» путаницы у одного мыслителя, «столько посылок», что каждый мог бы сообразить. Или как таковому коллективному характеру некоего сборника и дано обусловить обращение данного издания еще и «необыкновенно сильно действующим букетом», а тогда и серьезное обсуждение вряд ли возможно с лицом, не знакомым с «принципом бинарного выбора» тех же «вариантов вывода единства мира».

Конечно, среди всех и всяческих мыслимых причин тенденциозности возможна и такая вполне очевидная причина, как влияние некоего фактора, на что и дано указывать целому ряду оценок. Так если и последовать некоей оценке, то «в области изучения новых экономических явлений нельзя сделать ни шагу не пользуясь трудами экономических специалистов», а «возможным источником признания случайным позитивного отношения» некоего лица «к религии и правомерно признание неверного освещения российскими» последователями некоей философской школы ее отношения к религии. Равно и некие последователи теперь и совершенно иной школы потому и позволят признание как «совершенно законно» делающие из некоего истолкования «прямые и открытые фидеистические выводы», и здесь же и некоему учению потому не обойтись без идеи души, что оно прямо следует цели придания «такой идее статуса нравственного постулата». Или, положим, если некоему учению и доводится отбрасывать стадию «развития или всеобъемлющего становления посылок», то и его «квалификации вместо значения продукта анализа представляют собой отсылку к внешнему обоснованию», что явно так же бесспорно, как и то, «что неопределенность статуса детализирующей ревизии обращает эмпирическую область объектом систематизации исключительно теологии». Или - разве не справедлива оценка, что «относительность понятий времени и пространства дает право большинству человечества на образование понятия о существах вне времени и пространства», как и понятно, что «накопление данных о явлениях природы инспирирует большие достаточность и точность той картезианской оценки, что мир не знает ничего кроме материи и движения». И таким же образом разве не «обстановка в которой живут ученые отталкивает их от Маркса и Энгельса и бросает в объятия пошлой казенной философии», и разве дано подлежать сомнению, что «становление эмпириомонизма было бы невозможно если бы предшествующий ему махизм не содержал элементов берклеанства»? И, конечно же, равно и пресловутые «усилия Рея избегнуть материализма и оставляют единственную возможность изложения его утверждений в форме развернутого цитирования», а тогда же и «характерные противоречия в теории Авенариуса заставляют Петцольдта схватиться за причинность, иначе - за специфику однозначной определенности». И, в конце концов, вряд ли возможно выявление и столь же недвусмысленной причины «энергетического минимализма в понимании физических явлений» помимо той, чем и дано предстать «возможности устранения неопределенности в рассуждениях иначе порождаемой только гипотетическим знанием атомарной структуры».

Если условию «тенденциозности» каким-то образом все же дано представлять собой лишь внешнюю причину поступка, то положение его прямой альтернативы дано обнаружить и нечто комплексу внутренних причин поступка. Конечно, на это обстоятельство и дано указывать целому ряду оценок, в данном случае означающих фиксацию такой причины поступка как неадекватность действующего лица. Или - причину некоего поступка и дано составить тем же наличию заблуждений, неразличению «заведомо нелепых и противоречащих» чему-либо суждений, неспособности к противопоставлению неких точек зрения, качества чтения литературы «наподобие гоголевского Петрушки», а равно же и наличию «уживающейся со свободомыслием мистичности и подверженности предрассудкам». Определенному сходству с такого рода причинами поступка дано отличать и такую манеру, как склонность «договариваться до неприемлемых утверждений» или - то и чье-либо качество «недостаточно разбираться в философских оттенках», или - теперь и «неспособность заметить вопрос с философским смыслом», или, положим, и манеру «не ведать о существовании» некоей теории. В подобном отношении равно показательно и такое качество, как неспособность замечать очевидности, либо - неспособность понять и некую характерную специфику. Другое дело, что наполнение нашего сознания дано составить не только лишь заблуждениям, но наличию и того или иного понимания или видения. А тогда некоему отношению и дано ожидать объяснения признанием кого-либо как неким образом «выглядящим» в чьих-либо глазах, в другом случае - тем, что кто-либо «не увидел открытой двери», а кто-либо так увлекся основной темой, что в его суждениях не нашлось и какой-либо «параллельной составляющей». Конечно же, в тот же самый ряд дано встать и обращению в глазах неких лиц тогда и неких свидетельств из подтверждения опровержением. Продолжить этот ряд доводится и оценке, что определяет некое различие как особо-то и важное «различие между протестантским и католическим богословами», или оценке, определяющей законы природы лишь «символами условности, создаваемыми человеком ради удобства», или и пониманию некоей науки не более чем «удобным и плодотворным способом» соединения неких феноменов «в целях науки». Но равно причину поступка дано составить и не всякого рода когнитивным формам, но и нечто как бы «прямой психологии», на что дано обращать внимание и целому ряду такого рода оценок. Так чьи-либо действия и позволят оценку как совершаемые «из боязни», некто иной - тот будет признан решительно порвавшим с чем-либо в силу присущей ему «научной добросовестности», некая теория - заслужит признания психологичной из одного «недоверия к показаниям наших органов чувств», а некое лицо - то уже «предпринимающим действия уничтожения в состоянии утраты самоконтроля». Другое дело, что значение причины поступка никак не возбраняется принять на себя и тем же обретению осознания или достижению глубины осмысления. В этом случае, если и довериться ряду оценок, то некое лицо и следует признать то не иначе, как отрицающим некий важный принцип, кого-либо иного - понимающим некую теорию пересаливающей по части следования некоей форме философской традиции, а третьему - то и признающим некую конверсию категорий главным завоеванием еще одной формы традиции. Равным же образом и некоему мыслителю дано ожидать отождествления ему и такой развернутой характеристики как тогда и нечто приверженность некоей интерпретации одновременно с идеей наделения некоего условия и некоей важной функцией или, скажем, понимания им связи причины и следствия как «объективной причинности или необходимости природы». Равно же спецификой некто знаковой фигуры правомерно признание и его подхода к изучению некоего вопроса «с готовым политическим миросозерцанием преследующим цель теоретического обоснования его исходной ценности», а особенностью другого мыслителя возможно осознание и той же характерной для него концентрации усилий на обособлении от вульгарной разновидности одной из форм философской традиции. Здесь же и каждому из приверженцев некоей формы философской традиции равно дано ожидать понимания еще и как признающему первичность природы, но, конечно, не само собой, но лишь в смысле «положения физический опыт выше психического». Но здесь не отстают и «западноевропейские учителя и единомышленники российских» адептов некоей концепции, что позволяют признание как настолько прозревшие, что им «совершенно очевидно коренное расхождение линии» некоей концепции и некоей формы философской традиции, а некая знаковая фигура - потому тогда отвергающей некие выводы, что они «не ложатся на почву его мотива». В конце концов, и перед каждым дано было бы раскрыться и перспективе обретения признания как «следующему в верном направлении, не допускающем никакого воздействия религиозных и философских отклонений» что «единственно и обеспечивает изучение философии как неверного пути неверных путей». Равно нечто внутреннему дано предполагать и свой второй уровень, или, иначе - положение «источника внутри источника», когда, если признать правомерность некоей оценки «аргументы скептической критики против новой физики по существу сводятся к факту отсутствия общей позиции у самих физиков, что нельзя понимать доказательством против объективности физики».

А далее наши «серые будни» доводится украсить теперь уже и серии оценок, согласно которым уровень источника действия - он равно и уровень определения «манеры» репрезентации или, положим, характера позиционирования. Тогда такой обзор и не помешает открыть представлением оценок, что склонны определять источником или началом репрезентации равно и совершение подлога. Тогда на взгляд некоей оценки некоему мыслителю и дано ожидать признания как «неправомерно присваивающему научный приоритет в части предложения» некоей идеи, когда некоему его коллеге - теперь уже «прикрывающим невежество набором ученых слов и имен», а еще одному автору - «фальсифицирующим историю» одной из форм философской традиции. Здесь же и проступок некоего другого лица дано составить «искажению цитаты», а некоему писателю - то равно и столь широко мыслить, что «ради важности просто размахнуться пером и махнуть новый универсальный закон», а некоему рассуждению - тому и «без дополнения какой-либо новой детализацией просто пришивать» некую этикетку. Здесь же не подобает усомниться и в том, что и как таковым цитатам из некоего источника уже дано указывать, что некое «толкование взглядов» очевидным образом «прямо противоположно действительности». Другое дело, что возможности обращения началом некоей формы репрезентации дано распространяться не только лишь на подлоги, но и на некие методы или подходы. В этом случае и некоему лицу дано быть замеченным в следовании такому подходу, как «смешение» отношения к некоей категории двух философских концепций, другому - к «сведению центра тяжести борьбы» с третьей концепцией «к доказательству гипотезы внешнего мира и его независимости от человеческой перцепции». На таком фоне и некоей знаковой фигуре дано заявить себя как приверженцу и такой манеры, как «просто брать» что-то разное каждое со своей стороны, и определять для него отношение долженствования. Но точно так же начало репрезентации в понимании тех или иных оценок дано составить и нечто актам, что отличает и своего рода бы «недостаток концентрации» усилий, в частности, и то же самое невнимание. Здесь некое лицо уже несчастливо и в как таковой неспособности «не замечать вопроса», несмотря на его принципиальный смысл, кто-то иной - также не «догадаться спросить себя», кто именно и каким именно образом мог бы что-либо усматривать, еще один - так «неудачно придумать новое словечко» для некоей характеристики, что «только запутывает дело». Наконец, действие способно к исполнению функции репрезентации еще и таким образом, что в этом ему доводится презентовать что равно и самоё себя, что и действующее лицо теперь уже как последствия совершения действия. Так, в частности, и «буре», вызванной некоей монографией уже удалось «замечательно рельефно обнаружить партийность философии в обществе», двум знаковым фигурам - «больше подчеркивать» два знаковых начала, чем собственно принцип, к чему такие начала и предполагали приложение, ну а некоему отождествлению - тому теперь уже «блестяще подтвердить понимание движения формой бытия материи». Равно некоему автору довелось преуспеть и в осознании некоего мыслителя как «принимающего» некую субъективистскую теорию и трактующего ее «в объективном смысле», ну а «сам факт коллективного выступления реально против, но не в поддержку» некоей формы философской традиции - тому удалось «стереть частные разногласия декларантов и проявить реакционные черты» признаваемой ими концепции. Равно не стоило бы перечеркивать и оценку, «что становление новой физики обратило физику ареной разногласий притом, что разногласий не в деталях, а в основных руководящих идеях», ну а «тезису о попытке примирения» - тому явно довелось «открыть поистине бездонную пропасть самой безбожной путаницы, самого чудовищного непонимания» тогда уже ряда философских вопросов. Ну и «на закуску» здесь равно возможно напоминание и о тех неудачливых философах, для которых и энергетика - то не иначе, как «повод к бегству от материализма к идеализму»!

Эта наша поистине нескончаемая повесть, излагающая предмет всякого рода истоков, причин и начал явно же допускает продолжение и мыслью, что действию, причем по очевидно внутренним причинам, дано располагать и возможностью формирования нечто условий, почвы или круга обстоятельств, существенных для неких последующих событий или даже последующего развития. Так некоей оценке и дано определять «биологизацию истории превращающей всякую конкретную борьбу во фразу борьбы за существование и в свою очередь эту фразу в принцип теории перенаселения», а перенесение в область общественных наук биологических и энергетических понятий - тогда как «не позволяющее никакого исследования, так и никакого уяснения метода общественных наук». Равно же и событие «поднятия шума» последователями некоей концепции в отношении неких высказываний уже непременно позволит признание тогда и не более чем порождающим «многоголосье, наполненное и беззубыми остротами о предмете якобы эфирного» варианта некоей формы философской традиции. Не дано отстать здесь и «признанию независимости условия действительности среды от человеческих когнитивных практик», собственно и открывающему свободу становления определенной формы философской традиции, как, собственно, и факту следования из результатов некоей науки «настолько само собой» очевидных выводов, что им уже лишь потому дано обратиться и в «затрагиваемые» многими физиками. Здесь же фактически «само собой» дано следовать, что принятие механической парадигмы это непременно задание «всему миру принципов организации, характерных для области механического взаимодействия», а для перехода на позиции некоей формы философской традиции недостаточно объявления чего-либо «простым символом или рабочей гипотезой, но - необходимо признание рабочей гипотезой времени, пространства и законов природы». И здесь же и способности электричества «разложить атом» и дано ожидать осознания то и как очевидной «причины использования электричества для построения идеи нематериального движения».

Конечно, той или иной данности не возбраняется и такая возможность, как обладание и нечто «изюминкой», на чем тогда дано строиться и некоторому ряду оценок. Так, если и следовать некоей оценке, то и «всей оригинальности» формы приверженности некоего лица некоей концепции и дано состоять лишь «в одном понятии», ну а в предложении некоей характеристики некие мыслители уже непременно «следуют принципу - чего хочешь того просишь, - и конституцию и севрюжину с хреном, и реализм и солипсизм». Но здесь же не довелось отстать и введению к некоей монографии, где непременно просматривается «обычная точка зрения естествоиспытателя, напуганного профессорским воем против якобы метафизики» некоей формы философской традиции, когда и квалификация света как электричества явно ошибочна, поскольку оба они - лишь «просто различные формы движения одного и того же вещества эфира». И здесь же непременной логической достаточности дано отличать и оценку, определяющую некое понятие как «не объяснимое и неизвестное и даже не подлежащее объяснению, поскольку оно есть путаница», где, вдобавок, и возможный аналог еще и «субъективен, поскольку является на свет божий неизвестно откуда как телеологический принцип могущий иметь разные значения».

Подобным же образом обычной вещью в практике вынесения оценки правомерно признание отожествления чему-либо не то, чтобы не более чем объясняющей, но и совершающей силы теперь уже благодаря наделению некоей условности равно и характерным потенциалом. В этом случае тем же «материалистическим посылкам» и дано обнаружить ту существенность, что порождает и их свойство представляться как характерно «неустранимые из естественноисторических исследований», а посему и естествоиспытателям уже уготована судьба оставаться «идеалистами лишь вне своей области». Равно и всякой «ломке основных принципов» (или - лишь мысли о такой «ломке») и дано заслужить признание как непременному «доказательству простой произвольности представления познания о природе», а тогда и «нарушению запрета на разотождествление материи и мысли» дано предполагать понимание лишь как исходящему из «очень простого или очень сложного философского идеализма». Равно и «порожденные новой физикой физические представления» никак не отчуждены и от той специфики, как «соблазнение якобы экономным предложением мыслить движение без материи», когда и смешению в некоей концепции «идеалистического критицизма с непревзойденными остатками реалистической догматики» и доводится наделить эту последнюю характером «непоследовательной и противоречивой». Подобным же образом не иначе, как вполне естественно, что и тот опыт, что «определяет и полирует» та же экспериментальная наука, и есть такой опыт, что и «ведет нас к необходимости и истине», или, положим, лишь «щедрая примесь вульгарного реализма» и предполагает признание позволяющей «последовательное проведение теории символов». Ну а в развитие подобных положений невозможно отказать в естественности и тому, что «практическая результативность научных концепций» такова, что «несмотря даже на условность собственно теоретических положений» она явно «исключает всякую возможность признания научных положений незнанием», ну и лишь «философски необразованные люди» могли бы принять и «предложение мыслить движение без материи».

Но в точности тем же правом обращения истоком или началом событий равно дано располагать и нечто же специфике или состоянию синкретизма или эклектики. В этом случае некоему рассуждающему и дано обратиться в «крупного физика, но брать его всерьез как философа могут только не вполне серьезные мыслители подобные» еще одному лицу, а как таковая «гносеологическая характеристика» одного ученого возможна даже и несмотря на характерные ему «основные устремления в пограничную область философского и полицейского». Равно и некую идею ожидает признание как «практически не применимой в физической действительности» и «единственно с чем сопоставимой, так с законом сохранения энергии», а, по мнению некоей знаковой фигуры и «ходячая терминология» неких философских концепций - это и «филистерский прием тайного продвижения» некой философской традиции «под прикрытием отречения» от нее. Ну а некоему лицу, если оно таки «продолжит движение в направлении разворота, который он совершал на протяжении девяти лет, то на четвертой стадии блужданий [он] и окажется ближе» тогда уже к некоей философской методологической схеме. Равным же образом и некоей идейной тенденции не иначе, как дано «служить службу в том отношении, что увлечение модными веяниями быстро проходит, а фидеизм с каждого такого увлечения берет себе добычу, на тысячи ладов изменяя свои ухищрения в пользу» одной из форм философской традиции. Точно так же можно выразить нашу благодарность и той оценке, чему дано пролить свет и на тот предмет, что «когда сами благие намерения не выходят за контур индивидуальности, то их общественное значение уже безусловно и неоспоримо исключает и ослабление оговорками и разъяснениями». А тогда же и нечто свойству некоей концепции у «кучки российских» последователей быть предметом «интеллигентской болтовни, а на родине» служить лакеем фидеизма, и дано определять смену ими качества ищущих на положение искомых, поскольку не присущие им взгляды позволяют «подойти к каждому повороту буржуазно-философской моды, а к ним подходит эта мода». Столь же очевидным образом следует расценивать как вполне естественное и то обстоятельство, что одно лишь «отрицание объективной реальности данной нам в ощущении уже лишает всякого оружия против фидеизма, ибо уже приводит на позиции субъективизма и агностицизма что явно достаточны для фидеизма». Тогда если кто-либо так и не сумел проститься с надеждой, то ее не иначе, как следует ее оставить, поскольку и «принцип, допускающий существование только спекулятивно состоятельных форм опровергает и содержание» неких произведений Пуанкаре, что и «подтверждает, что существуют люди могущие мыслить только бессмыслицу». Ну и, как оказывается, и тем же последователям все той же концепции лишь для того и потребовалось «запутать вопрос», чтобы представить свой разрыв с некоей философской школой «и переход в лагерь буржуазной философии в виде якобы маленьких поправочек к» идеям данной школы. Ну а некую философскую концепцию тогда и невозможно не увидеть равно и как истинное выражение этого самого синкретизма, поскольку «с одной стороны она допускает понимание как опора философского идеализма, с другой стороны не исключая и понимания как совместимая с объективным толкованием слова опыт».

Оценке равно же дано расценивать что-либо тогда же и как известные психологии «стимул» или «релизер», а если допустить использование и несколько более простых понятий, то - как средство вызова встречной реакции. В данном отношении весьма полезно вспомнить, что присущая некоему мыслителю специфика «приближения к пропасти» некоей формы философской традиции и есть причина адресуемой ему антипатии со стороны последователей некоторых других концепций, когда еще одному мыслителю не просто дано удостоиться характеристики «ученика» другого, но как ученику удостоиться и признания самим учителем. Далее подобным же образом, как и в первом случае, близость той же форме традиции и позволит некоей монографии принятие на себя роли «источника неистовства оппонентов», и здесь же и «источником претензии к очевидной партийности позиции» некоей знаковой фигуры и дано предстать той же непременной беспартийности заявляющих такую претензию. Или - некоему мыслителю давнего прошлого потому и дано предстать адресатом оппонирования приверженцев некоей концепции, что и тезису данной концепции на предмет «определения категорий естествознания как простых рабочих гипотез» дано странным образом «вызывать иронию естественников». Или тем же «химическим проблемам вещества» и дано предполагать признание причиной события «поворота атомизма к динамизму», или положим и «необъявленное признание тарабарщиной важных положений» одной концепции неким писателем тогда и порождает встречное «рассерженное признание естественноисторического материализма хаотической смесью» со стороны ее последователей. Или, скажем, и ложное приписывание рассуждениям некоего лица тезиса, «что причинность не содержится в самих вещах» собственно и образует причину его способности «понравиться реакционным философам», а тогда и сложность математического представления и его «подобие обходным путям» и вызывает его понимание как излишне «деланного, изысканного и не внушающего экспериментатору стихийного доверия». В конце концов, и качеству «небезнадежности» некоего автора и дано составить собой причину тогда и «особого смысла, что оставляет и почву для товарищеской войны».

Оценке равно доводится подлежать и такому существенному качеству действительности, как ее недостаточность для чего-либо. Конечно, если «следовать по тропе» привычной тематики, то или неким ассоциациям не дано соотноситься с неким вопросом, или, положим, лишь слепоте мешать увидеть «идейное родство между обожествлением высших человеческих потенций и всеобщей подстановкой психического под всю физическую природу», а равно и незнанию позволять признание тогда и «причиной непонимания». Или, положим, и самому нежеланию некоего автора «рвать с филистерами» так не дано позволить и отмены чего-либо в «содержании, изложенном им с непоколебимо-наивным убеждением полной непримиримости к любым оттенкам» одной из форм философской традиции, или скажем, желанию представить некий отзыв в извращенном свете и дано обусловить непонимание данного отзыва. Равно и «незначительному искажению цитаты» уже не создать оснований для «громких заявлений о подмене» и потому и «идея отождествления понятий общественное сознание и общественное бытие ошибочна», или, равно, и некоей «современной теории» тогда не покорить и высоты неких идей, доступных осознанию всяким вдумчивым читателем некоей монографии. Равно и идее пространства трех измерений не дано позволять и намека на ее признание «простым удобством, только приспособлением к объекту», а взглядам некоторого мыслителя - то обнаружить и ту степень «непримиримости с естествознанием», что их невозможно примирить «несмотря на примирительный характер агностицизма признаваемого стыдливой» разновидностью некоей формы философской традиции. Равно и свойству отзыва, данного неким лицом «позорить» другое лицо, не дано ожидать признания как направленному ему предостережению, как невозможно отказать в правоте мысли, «что с одной стороны дурные фидеисты порицаются за извращение объективного смысла слова опыт, а с другой стороны объективность опыта трактуется только в смысле его тождественности ощущению». Или, положим, лишь природе «профессорской философии» и дано объяснять идею признания недостаточными тех замечаний, чему уже любым образом дано предполагать отождествление как «узко и односторонне вращающимся в двух коренных противоположениях». Подобным же образом и возможности обращения идеалиста «толковым» идеалистом не иначе, как доводится объяснить и ту же легкость возможного признания с его стороны уже нечто «развития наших понятий времени и пространства, не переставая быть идеалистом». Здесь же и «группе ученых профессоров» дано обнаружить манеру, где «одно дело теория познания, в которой надо как-нибудь похитрее словесно состряпать дефиниции и совсем другое дело практика», и равно некоему учению дано «лишь на первый взгляд приближаться к скептицизму и субъективизму и такая амбивалентность рассеивается, если взять» его в целом. И здесь же и само собой принятие в некоем учении «нигилистического отношения феноменологии к причинности» это не то, что можно думать, но, - уже нечто «выделение из ощущений типологических форм имеющих ту же реальность, что и собственно ощущения».

Оценке равно доводится преуспеть в понимании существенного смысла и такой возможности, как задание предмету тогда и нечто «сослагательного наклонения». В частности, некоему мыслителю и «нужен только один шаг, чтобы снова повернуть к» некоей форме философской традиции, а тогда «чтобы увидеть нелепость и субъективизм такого применения категории экономия мышления», то «достаточно постановки вопроса о применении якобы экономных схем мышления к описанию предметных форм и их связей». Напротив, некоему условию если ему и дано определять признак недостаточности, то никак не некоей формы философской традиции, но лишь ее вульгарной версии, и здесь же достаточно сравнить существо некоей концепции с существом тогда уже целого ряда концепций, чтобы совершенно забыть о любых ее претензиях на оригинальность. Или, положим, если поместить упомянутого мыслителя как «стоящего на четвертой стадии его блужданий», то здесь он «более удаляется» от одной методологической схемы, чем на ранних стадиях, и равно «если бы высказывание о реальности эфира исходило из уст» приверженца одной из философских традиций, то тогда сторонники некоей концепции «подняли бы шум». Также если некоему мыслителю и довелось бы «хорошо подумать» над рассуждениями некоей знаковой фигуры, то он определенно заметил бы различия в разных вариантах теории познания, присущих разным формам философской традиции, а если некто иной хорошо знал список английских адептов одной концепции, то расширил бы и список приверженцев некой философской традиции. Или если некто знал бы одну методологическую схему, то и его суждение об ошибке, не похожей на другую ошибку «могло бы стать исходным пунктом правильной философии», а если сторонники одной концепции вдумались, то заметили бы сходство рассуждений одной знаковой фигуры «что о познаваемости объективной природы вещей, что о непознанной необходимости». А если той же фигуре и довелось проронить «что-нибудь такое», то «было бы стыдом» признавать себя его приверженцем, а если он узнал, как некое лицо «подходит критиковать» одного мыслителя «под ручку» с кем-то третьим, то «он бы обозвал их во сто раз более презрительными терминами чем» некто изначального адресата критики. Так и одно возражение, если оно и следует допущению, «что в опыте не дана объективная реальность», то именно потому и «ни капельки не устраняет» некоей общей позиции, и равно если возможно признание, что «время и пространство только понятия, то создавшее эти понятия человечество вправе выходить за их пределы». Конечно же, тогда уже вряд ли стоит зарекаться и против того, что «если естествознание не рисует объективной реальности, а только конструкции человеческого опыта, то совершенно неоспоримо, что человечество вправе для другой области создать себе якобы не менее реальные понятия вроде бога». И, не стоит спорить, тогда и равным же образом «если из схемы становления в развитии выкинуть начальную ступень и начальную ступень комплекса высших звеньев, то можно получить картину мира действительно соответствующую» не только одной из форм философской традиции, но равно и естествознанию. Так и некому лицу на том фоне, что если «люди средних философских направлений не умеют отчетливо поставить спорного вопроса» только так и удается представить себя «сбросившим все покрывала», и равно невозможно не оценить и иронию мысли, «что если назвать априори логическим, то от этого исчезает вся реакционность» некоей идеи. И, тем более, если и «отбросить привходящее, то» и некоей группе лиц невозможно не догадаться, что одна знаковая фигура «называла путаницей» у одного мыслителя, и равно «если понятие пространства берется из опыта, не будучи отражением объективной реальности, то» и некоей теории суждено следовать одной из форм философской традиции. Ну а «если отдельные люди примиряют теорию тождества общественного сознания и общественного бытия с» некоей концепцией, «то их самих и следует признать лучшими, чем их теории, но не оправдывать таких вопиющих теоретических извращений» такой важной концепции. И «если порядок ведения рассуждений определяет установка, понимающая ощущения как дающие нам объективно верный образ внешнего мира то тогда» и некая концепция в своей претензии на статус философского направления «никуда не годится», и равно если последователи одной концепции не видят одной ее важной особенности, «то это относится к области курьезов». Или если бы те же последователи «умели думать, то они бы поняли, что выражение материя исчезает или сводится к электричеству есть лишь гносеологически-беспомощное выражение возможности сведения макроструктуры материи к ее микроструктуре». Ну а если бы некий автор смог применить некую терминологию, то он просто бы описал ситуацию смены курса, а не «использовал фидеизм вопреки желанию идеалистов» или, положим, «если устранить курьезы и ляпсусы то» непременно обнаружится и нечто специфика некоего принципа. В таком случае лишь потому «математики все сделали, чтобы спасти объективность физики», что «хорошо понимали, что без объективности не может быть и речи о физике», или же, положим, лишь тогда «основной дух физики и всего естествознания победит любые кризисы», если некая методология будет подлежать замене другой. Также можно сказать, что если что и заставляет некое лицо «забывать его важные философские принципы», то лишь непременно «наделение природы качеством источника интенции на поиск единообразия в природе», а если что и «закрывает дверь всякой другой реальности или квази-реальности», то - любым образом лишь признание самодостаточности источников стимуляции. Или, положим, как таковое написание первых двух частей некоей работы «в духе» творчества еще одного мыслителя и позволило бы примирение как такового автора и этого мыслителя «на том, что наука не познает природу, а только обретает соответствие с нами создаваемыми механизмами». Равно, скажем, что, как не «обращение научных истин только символами иначе - отказ от познания объективной реальности и определяет науку как всего лишь частную когнитивную практику, рядом с которой возможно и допущение религии как другой такой практики?» Равным же образом пока что стоит лишь предвкушать момент, «что освобождение естествоиспытателей от влияния старинного метафизического вздора собственно и позволит им построение рациональных систем, а пока лучшим вариантом теории человеческой любознательности следует понимать» некую вполне определенную схему. Или - если и признавать, что «человеческих ощущений без человека не бывает, то и первая ступень схемы обращающей все существующее субъектом цепи развития» это уже ни что иное, нежели, «мертвая идеалистическая абстракция». Наконец, если в качестве познавательного социализма и видеть лишь «рассмотрение социальной организации», то тогда и иезуиты позволят признание «горячими сторонниками познавательного социализма».

Иной раз акту вынесения оценки дано предполагать решение и такой задачи, как признание неких проявленных условий равно же наделенными особым статусом «характерных источников» или причин вполне определенных последствий. Так, причина успеха некоей подделки - само ее построение «на искажении смысла цитаты», и здесь же известному в энергетике выводу массы из энергии дано означать самоссылку уже потому, что «в принятом за исходное выражении кинетической энергии уже присутствует масса, и она не может быть отсюда выведена как производная энергии». Или, скажем, если особенность неких промежуточных подходов - это их способность «падать» то в одну, то в другую форму философской традиции, то одно лишь это и «обращает их кашеообразным как комбинацией твердого и текучего». Равно и использование некоего определения столь специфично, что ему дано обращать некоего мыслителя тогда его полной противоположностью, а, равно возможен и тот особенный вопрос, на чем «сломала себе шею энергетическая философия», а тогда и некоему опровержению неких выводов дано состояться то и в силу их истолкования в духе некоей концепции. Равно и неопределенность статуса некоего аналитического приема - не иначе, как источник двусмысленности в виде объективности на стороне теории и субъективности - на стороне практики, как и «выбор такого предмета критики как пределы и ценность физических знаний» - это подведение под удар критики и как таковой «законности положительной науки и возможности познания объекта». Также и устранение из структур перцепции любой возможной телеологии, как доводится понять некоей оценке, оно равно же исключение всякой телеологии то и из как такового мира носителя перцепции, а если вдобавок не признавать и «объективной реальности данной нам в ощущениях», то принцип экономии и будет «допускать заимствование только из субъекта». Из этого тогда же и дано следовать, «что приведение ощущений к формату знаков, не имеющих сходства с источниками стимуляции, обращает ничтожным и исходный тезис о порождении ощущений внешними причинами», и здесь же и «признанию материи комплексом чувственных ощущений и дано обращать других людей только ощущениями говорящего». Также если реконструировать точку зрения некоей знаковой фигуры, то и путаницу у одного мыслителя можно видеть «только в его отступлениях от последовательного применения» некоей методологической схемы, а равно и практикуемая одним автором «подгонка выводов и итогов под» эту фигуру тогда и обнаружит «непременно фальшивый характер такой подгонки». Или, скажем, упоминание одного исторического мыслителя в некоей монографии - то непременно и намек на посвящение ему этой монографии, а тогда и ничто иное, кроме как «факт разногласий и разделения физики на отдельные школы тогда и позволит оценку значения и широты того, что получило название кризиса современной физики».

Наконец, оценке сложно обойти стороной и такую столь любопытную возможность как осознание нечто теперь и как средства совершения действия или обретения некоего состояния или комбинации условий. В этом случае тогда нельзя не согласиться с мыслью, что «признание материальными функционала и наполнения мышления есть большая степень необходимого обобщения, чем просто возможное здесь обобщение до уровня действительного», и одновременно «приложение закона сохранения сил в социальной области также придает ему неповторимый в других сферах смысл развития производительных сил». Помимо того, здесь же и допущенное некоей знаковой фигурой «применение понимания понятий позитивистские и реалистические тенденции к крупной фигуре» некоего мыслителя равно же «позволит понять» и ту степень презрения, чем ему довелось бы «встретить теперешнее увлечение такими подходами кучки» его последователей. Гармоничное продолжение подобных представлений - теперь и оценка, что «принцип вторичности практической ценности науки перед ее теоретической ценностью противоположен посылкам скептицизма», или что упоминанию в некоей статье «тех же приемов якобы развития» некоей концепции, что и иными источниками дано «порождать вывод о неразрывной связи реакционной гносеологии с реакционными потугами в социологии». Равно же следует согласиться и с тем, что с неким понятием «не связано никакой мысли и его употребление есть важничанье пустышкой», как бесспорно и то, «что через идею исчезновения материи естествознание на деле идет к представлению о единстве материи». Точно так же не помешает исключить все сомнения, что через некую концепцию «в учителя рабочих протаскивают прямых философских реакционеров и проповедников фидеизма», а еще одно понятие в некоей связи и «есть просто неуклюжее и вычурно-смешное слово заменяющее» некое широко известное слово. И, наконец, вряд ли уместны и сомнения в том, что «через конверсию с помощью прибавочной стоимости» некая концепция и «задает ее фундаментальную аксиологию, дополняющую собственно метафизический посыл» этой концепции «еще и функционалом критики познания».

Тогда при подведении итога настоящего этапа нашего анализа нас дано посетить все той же основной мысли, что довелось нам вынести и из оценок наличия. Иными словами, если судить по представленным здесь данным, то сама природа всякого рода причин и посылов - это действительность того самого «глубоко укрытого» первичного, что предполагает раскрытие лишь непременно посредством вторичного, как и современным биржам доводиться торговать их «комодитес» не иначе, как посредством деривативов. Но, увы, в таком случае и как таковые начала - они теперь уже и не того рода начала, что и предполагают представление в присущей им самоначальной обязательности, когда и самому пренебрежению ими дано оборачиваться появлением существенных смысловых лакун - вот что прямо не дано замечать подобного рода оценкам.

Огл.  Оценка - возможное начало обретения «глубины понимания»

Так или иначе, но предпринятому выше экскурсу удалось обеспечить накопление подобающего объема данных для представления развернутой характеристики теперь и функциональной достаточности как таковых способа или метода «вынесения оценки». Как нам довелось понять посредством обобщения в целом массы собранных в этом объеме данных, лицо, выносящее оценку, равно обнаруживает характерное предпочтение и в части выбора важной для него «фокусной позиции», чем и дано предстать то не иначе, как изолированной или частной характеристике. Такой характеристике иногда дано принимать облик характеристики регулярного типа, нередко - не обязательно регулярного, и лишь в отдельных случаях характеристики, продолжающейся в построении «ряда оценок» тогда уже и через обустройство некоего «расширенного» сравнения. Оценка - это странным образом не иначе, как средство задания лишь изолированной меры, но никоим образом не меры, наделенной способностью расширения и укоренения или должным образом фундированной тогда уже как средства изощренной компарации. Иными словами, оценка - это в существенной мере не более чем «триггер», - нечто средство или оператор акта выражения отказа или согласия, где и некие вероятные «релятивные назначения» подобной оценки - это вряд ли какие-либо само собой релятивности, но непременно нечто «преддверие» неких возможных или ожидаемых «переключений». В таком случае оценка - тогда и никогда не инструмент построения завершенной картины, но скорее - нечто не более чем «путевой указатель», подсобный инструмент в определении направления, тяготения или, быть может, в ряде случаев и само собой адресата. Оценка, на практике, никогда не узел, во что подобает сойтись и целому ряду ответвлений, но, напротив, нечто констатирующее суждение, что располагает возможностью либо же допуска, либо, напротив, тогда уже отсекает возможность выхода или перемещения к некоей ожидаемой позиции.

Подобного рода специфика по большей части лишь «одношагового» исполнения и обращает оценку едва ли не полной альтернативой мере. Мере, напротив, непременно и дано предполагать специфику то и прямо предназначенной для образования связи нечто «подлежащего измерению» уже в любом случае представленного как элемент системы «единого пространства», где любые наполняющие его части и фрагменты и ожидает признание как нечто элемент множества «братьев по мере». Конечно, при этом подобным «субъектам приложения» меры не дано предполагать и утраты своеобразия тогда на положении и обладателей характерного «объема» меры. Напротив, оценка - это тогда уже и нечто прямо исключающее возможность определения, положим, - что в отношении некто сторонника некоей философской традиции, что, можно допустить, обнаруживает недостаточную осведомленность в предмете суждений некоей знаковой фигуры, что, если разделять «правила наложения» меры, он есть и «приверженец на величину процента» или на некое количество пунктов. Напротив, непременная черта меры - всяким образом ее функционал средства задания ранга или масштаба, что ни в коем случае не дано той же оценке как нечто просто «средству помощи» в поиске ориентира. По крайней мере, нам в исследованном множестве оценок так и не удалось обнаружить хоть сколько-нибудь достаточных средств или приемов определения масштаба или ранга.

Хотя следует обратить внимание, что тривиальная «школьная оценка» - все же в большей мере средство ранжирования, но в этом случае здесь дано иметь место и «не вполне подобающему» употреблению понятия.

Далее две других существенных особенности оценки, если признавать правомерность подобной «формулы» дано составить присущей оценке способности «обращения вертикали горизонталью» и - присущему оценке качеству своего рода «скукоживания» контекста. В первом случае в известном отношении «поворота координатной сетки» имеет место подмена задачи, или - замена построения типологии представлением различного рода вторичных проявлений рассматриваемой природы, замена представления подтверждающих данный тезис фактов картиной развития дискуссии по затрагиваемой проблеме. Здесь рассмотрение всяким образом лишь форм косвенной репрезентации никак не позволяет погружения в саму специфику составляющей предмет исследования проблемы. То есть Ленин, бесконечно поминая «материалистов» на деле ряд ли вполне понимал, что такое материя. То есть в данном случае подобного рода оценки - не иначе, как не более чем «медийное эхо» некоей реальной проблемы или предмета исследования. Отсюда и «скукоживание» контекста - это и такого рода форма постановка проблемы, в которой и как таковой существенной проблематике невозможно развернуться или распространиться до уровня подобающе полной постановки вопроса. В частности, на это дано указывать и как таковой «механике понятийности», когда понятию уже не дано предполагать понимания как имени феномена, присвоенного в силу обретения носителями языка и определенного уровня осведомленности, но - пониматься как понятие «в собственном роде». То есть - если и исходить из используемых нами данных, то если оценка в чем-либо и обнаруживает очевидную недостаточность, то - недостаточность в «широте подхода», где в любом ее толковании непременно и возобладает нечто «фокусировка», но никоим образом не попытка выхода на «широкое поле» пространства интерпретации.

Отсюда оценку и следует характеризовать как любым образом ту форму задания квалификации, чему не дано выходить за рамки нечто «ситуации» акта познания. То есть - если нам и дано располагать самой «ситуацией» становления акта познания уже как нечто данным - как решения в рамках некоей науки, традиции эмпиризма или чего угодно, то тогда и «правомерно» вынесение оценки. Или, иначе - если сама ситуация совершения познания характерным образом дискретна и - проецирует эту свою дискретность и на предмет, подлежащий познанию, то в этих условиях и оценка как нельзя уместна. Если же, напротив, каким-то образом и дано иметь место возможности представления предмета интереса как «релизера» для целого ряда актов познания, упорядоченных посредством приложения теперь уже и схемы познания как некоей тенденции, то и единственное средство удовлетворить подобной постановке вопроса - попытка подбора некоей должной формы воспроизводства меры.

Другой вопрос, каким именно средствам и формам и дано образовать и ту «вселенную оценки», что образуют и те многочисленные отдельные оценки, что наполняют наш изначальный источник? Что за необходимость вынуждает мыслителя «следовать курсом» на бесконечную фрагментацию мира, явно не предполагающую и сколько-нибудь состоятельной попытки обращения картиной неких топологии, комплекса связей или, быть может, «развернутого порядка» уже непременно нечто «интегральных форм» ранжирования? Скорее всего, прямая причина употребления подобных практик - то не иначе, как задача защиты догматического построения. Марксизм все же определенно предполагает признание нечто догматической по природе доктриной чуть ли не претендующей на принципиальную безошибочность или, скажем, на «безошибочность в главном» в любом возможном приложении, и потому и не предполагающей применения к ней любых мыслимых методик комплексного ранжирования. И тогда если хотя бы и на мгновение признать возможность подхода к марксизму теперь уже с позиций приложения комплексной оценки, или - задания множества отдельных предметных рангов, то ему и дано обнаружить некие «нарушения баланса», удачные ходы в одних предлагаемых решениях и возможные промахи в ряде других. А именно подобного видения этой концепции никак и нельзя допустить! В этом случае на выручку и дано прийти инструментарию фрагментации - обращению «проблемы марксизма» тогда уже нечто множеством отдельных «камней преткновения» по огромному множеству частных позиций, но никак не его представления теорией разным образом преуспевающей в практике познания всего многообразия действительного содержания. То есть «защита марксизма» тогда и обращается едва ли не юридической формой подобной защиты, собственно и предполагая рассмотрение лишь каждого отдельного положения всяким образом лишь как «отдельного», но - никак не как нечто «вспомогательной линии» в составе некоей схемы, собственно и выстраивающей картину нечто гармонизированного представления о предмете множественного наполнения мира. Марксизм в отличие от как таковой науки, претендующей на действительность лишь в пределах нечто «области схождения натурного эксперимента», и есть предложение лишь нечто «отдельно взятых» решений, лишь некоторым образом «слабо коррелирующих» друг с другом. А отсюда и как таковая тактика защиты «марксистского видения» мира именно как «видения в целом» определенно несостоятельна, как, напротив, здесь характерно достаточен и способ защиты каждого тезиса в отдельности. Откуда и единственно возможный тактический маневр подобной защиты - рассмотрение то и всяким образом отдельных позиций, причем любым образом и только лишь на поле нечто «слабо» взаимно увязанной фрагментации.

А потому и наше неизбежное резюме всего этого объемного анализа в целом, - оценка - это и любым образом «зыбкий фундамент» тогда и для построения нечто должным образом систематического или даже просто «претендующего на» обретение систематической организации понимания.

Огл.  Заключение

В заключение в первую очередь следует выделить то обстоятельство, что оценка, несмотря на всю присущую ей «грубость», как была, так и продолжит исполнение функции средства обретения понимания. Однако если тому или иному рассуждению и доводится переносить центр тяжести на практику вынесения оценки, то это вряд ли положительное качество такого анализа, тем более что и в современных условиях стремительного прогресса систематической базы познания. Другое дело, что если решения познания все же направлены на обретение подобающей точности, то тогда и единственно возможный выбор - приложение меры, но никак не отождествление посредством вынесения оценки.

03 - 01.2021 г.

Литература

1. Доменский С., «Оценка и выбор. Беглый взгляд на вещи», 2008