Мир глазами рассказчика

Долгой истории развития познания довелось обернуться появлением и такого результата этого развития как структурно-количественная онтология. Принцип построения данной онтологической схемы - порядок, по условиям которого одна специфика, описанная посредством меры объема, воспроизводит иную специфику, равно определяемую мерой объема. Так или иначе, но порядок структурно-количественной онтологии - фактический «стандарт» описания реальности. Тем не менее, одновременно и «беспокойный сосед» строгой науки в лице философии позволяет себе определение своего собственного порядка представления действительности, следующего принципу «чтойности» или порядку изучения действительного или воображаемого в части «что оно».

Но здесь равно любопытно иное - круг различного рода адептов любым образом собственного способа представления реальности не ограничен двумя названными фигурами. Еще одну возможную «диспозицию» построения описания, не тождественную ни подходу науки, ни философии также находит нужным определить рассказчик, если более точно - то собирательная фигура, за кем дано объявиться группе реальных фигур, что включает в себя журналиста, писателя и - условного «сугубого гуманитария». Или - постановке вопроса, а, быть может, и своего рода «логике» рассказчика также дано предполагать воплощение в схеме, определенно отличной и от структурно-количественной схемы науки, и от субстантной схемы философии, но, в свою очередь, перемещающей на передний план квалифицирующие характеристики важности и принадлежности порядку протекания события.

В силу сугубо случайных причин в наше распоряжение довелось поступить коллекции конструкций такого рода «онтологии» рассказчика, что и позволила определение задачей предлагаемого ниже эссе описание содержащихся там богатств. Хотя такая коллекция - не более чем выборка конструкций, заимствованных в монографии И.В. Силантьева «Поэтика мотива», работы, вполне возможно, излагающей академически явно «высушенную» трактовку элементов построения сюжета, чему дано отличать прозу А.С. Пушкина. Но под углом зрения любопытного нам предмета тогда вряд ли существенна как таковая аналитическая установка И.В. Силантьева, сколько интересен предмет тех конструкций, что находят использование в тексте работы как исполнители функции презентации реальности.

Огл.  Видение рассказчиком предмета общих принципов организации

Тот особый порядок истолкования, что мы склонны расценивать как «дискурс рассказа», то равно система, для которой один из ее элементов сложения картины мира и доводится составить такому принципу или установке как порядок предметной организации действительности. Тогда какие именно отношения можно определить как связывающие между собой и условие этого порядка и - нечто «архитектурное» начало повествования, что прямо предполагает лишь последовательную или, иначе, «нарративную» структуру синтеза массива содержания?

В первую очередь, «дискурсу рассказа» присуще признавать важность такого существенного комплекса «начал» организации, как подразделение таких начал на несколько предметных сфер, образующих тогда и нечто «высший уровень» организации. То есть рассказчик, как и любой иной приверженец особого порядка презентации массива содержания равно признает значимой и установку на строгое соблюдение неких требований, прямо исключающих известное «смешение» ряда разделов определяемой им типологии. Или для рассказчика явно неприемлемо, по его мнению, беспорядочное смешение типологических рядов, нарушающее строгость разделения структурной, процедурно-динамической, пространственно-концентрической и субстратной форм организации. Здесь мысль рассказчика и определяет для самой себя необходимость поддержания той дисциплины мышления, что исходит из строгости этого разделения, хотя такой порядок в видении рассказчика - по существу не более чем «эскиз» в целом куда более сложной практики представления содержания. Здесь притом, что подобной картине тем или иным образом все же выпадает совпасть с присущими иным практикам принципами представления содержания, все же и «расклад» такого рода схемы - то не иначе как проявление особенного «подхода» рассказчика. Тем более, что для взгляда рассказчика этим типологическим линиям дано опираться лишь на их собственную конституцию, или - не только не перекрещиваться, но и не разделять одни и те же начала. Но если для таких линий различны даже начала, то - что такое «комплекс начал» присущего рассказчику порядка представления содержания?

Для рассказчика «обязательной спецификой» любого рода основ востребованного им способа представления содержания и обращается ряд форматов отождествления или порядков соизмерения, что в его понимании прямо позволяют осознание как средства отождествления состояний, существенных для принятого им порядка различения. То есть существенному для рассказчика смыслу дано отличать лишь такого рода форматы отождествления, что характерно достаточны для различения таких состояний, как состояния «активности - неактивности», «упорядочение - беспорядок», «контроль - подчинение», и, в дополнение к ним, различения и таких видов порядка ассоциации, как тяготение, совмещение или уподобление. Так, если и последовать той норме, что определяет для себя рассказчик, то существенную специфику действительности равно подобает составить наделению нечто бытующего качеством средства воплощения предикативной характеристики, чем и обращаются те же мяч, челнок или волна. Равным же образом рассказчик склонен признавать существенной и способность помещения бытующего в порядок последовательности или его признания как транслирующего зависимости, установленные посредством образования некоей иерархии. Существенный смысл для понимания рассказчика дано нести и осознанию некоей условности также не в отождествлении в значении уникальной, но - различным образом уподобленной, включая и полярные варианты уподобления (тяжелый - легкий, на что указывает и Расселовское «положительное несходство»). Близким по значимости смыслом рассказчику дано наделять и присущую формам бытования способность образования ассоциации, как и формирования связей притяжения с другими субъектами, прямо комплементарными самой такой возможности реализации «притяжения».

Иная характерная особенность рассказчика - его склонность к формированию процедурно-динамической организации и на таком основании, к заданию через принадлежность таким порядковым формам как динамика, репертуары, серии и игры. «Репертуарам», какими их склонно воспроизводить понимание рассказчика, непременно подобает обращаться развитой системой вложенности форм, предполагающих такого рода «репертуарное» представление, наподобие сопровождения репертуарных форм общения и репертуарными же формами жестов. Отличающее рассказчика понимание «серий» - непременно же выделение характеристик отклонения от исходного или основного значения неких дополнительных значений или признаков, значимых для некоего востребования. Создаваемый рассказчиком образ игры - никоим образом не обращение интригой выигрыша или проигрыша, но, в качестве предмета игры, обращение нечто «естественной формой прохождения теста», посредством чего, положим, той же судьбе и открывается возможность «испытания человека». Известный недостаток данных не позволяет нам вынесение определенной оценки, но, скорее всего, как «образ динамики» для понимания рассказчика правомерно отождествление позиций тренда тогда уже нечто непостоянными или нелинеаризуемыми фигурами ситуативного среза, когда, например, детектив изначально предполагает множество исходов изначальной интриги, из которых лишь одной и дано ожидать действительного подтверждения. При этом картина создаваемая воображением рассказчика также никоим образом не обращается и каким-либо вектором, но, напротив, предполагает как уменьшение, так и увеличение числа возможных исходов, и, более того, допускает и структурное оформление фигур, образуемых такого рода «множествами равновероятных гипотез». Или - здесь уже сама собой «игра» таких привходящих как количество и конфигурация гипотетических исходов и определяется рассказчиком тогда же и как нечто характеристика, уподобляемая имени «динамика».

Порождаемый пониманием рассказчика предмет «пространственно-концентрической организации» - это различного рода фигуры или отношения размещения. Наш анализ, прямо ограниченный разнообразием экземпляров находящейся в нашем распоряжении коллекции, может принять во внимание лишь две разновидности такого рода фигур, а именно - сгущения и сетки, но, естественно, рассуждению дано прибегать к употреблению любых порядков, известных физике или геометрии. Тогда если дать оценку пониманию рассказчика, то для него существенна не «геометрия» такой организационной структуры, но, напротив, ее субстратная специфика («мелкая» сетка).

Далее, формат организации субстрата, если исходить из присущего рассказчику понимания, - это обращение субстрата нечто полем, открывающим свободу выбора, для чего как для «поля» характерного типа и как таковая возможность комбинации - это на метауровне и нечто производная «поля возможных комбинаций». По воле рассказчика назначение таких «полей» - исполнение функции скрепления начал устроения, подобно функции «поля» лексического корпуса некоторого языка. Рассказчику равно присуще и следование идее дополнения такого рода форм «полей» и нечто силовыми элементами, что в доступной нам коллекции просто представлены лишь некими «силами». Другое дело, что прямое отражение специфики используемой нами коллекции - это появление и такой любопытной формы как имплицирующая сила. То есть для рассказчика такого рода «силы» - это равно и нечто допускающее его сопоставление в широком смысле кругу комплементарно со-уподобляемых данностей, в лице которых прямо дано выступать «и актантам, и предикатам», а, равно, и любого рода условиям - как пассивно, так, тем более, активно предопределяющим развитие событий. В понимании рассказчика также и характеристике континуальности дано обрести облик разновидности «формы исполнения» нечто действительного, явно исключающей возможность естественного или «наивного» порядка констатации частей. Отсюда характерную форму репрезентации типологического ряда континуальности дано составить собой тогда же и нечто «единству».

Выстраиваемая рассказчиком схема общих принципов организации также заключает собой и некие «вспомогательные» порядки, в частности, две квалифицирующие позиции - форм организации и логических единств. Но здесь помехой на пути нашего анализа обращается достаточная бедность доступной нам коллекции, содержащей лишь единственный пример квалифицирующей позиции, а именно, - первичности, но нам не помешает предположение, что за всем тем, за чем рассказчик предполагает лишь структурную природу он равно видит и специфику квалифицирующей позиции. Рассказчик здесь мыслит как бы «на голову выше Ленина», что если чему-либо дано оказаться «взятым за первичное», то и само первичное равно «первично» перед всем тем, что «взято за» первичное. Предмет «логических единств», какими представляет их понимание рассказчика, - это комбинации, сплоченные и выведенные за ситуативные рамки, что в силу наличия неких условий позволяют приведение к состоянию консолидации. Более того, наилучший пример такого рода «единств» - собственно оценка источника, - «образование данными элементами в их взаимосвязи логического единства мотива, способного раскрыть определенную тему».

Если же оценить понимание рассказчиком предмета общих принципов организации, какими они предполагают определение с позиций философской онтологии, то это понимание можно характеризовать как «онтологию изначальности поступка по отношению возможности его совершения» («дейксический максимализм»). Рассказчик здесь по отношению едва ли не любой задаваемой им исходной позиции ограничивается лишь выделением предиката, когда все прочие привходящие воссоздаваемой им картины - лишь нечто пребывающее «под руками» такого рода непременной доминанты. А далее само собой такому преобладающему положению дано наделять предикат и характерной свободой выбора, фактически «по его собственной воле» обустраивающей всякое начало или вовлекающую предикат форму организации.

Огл.  Сознаваемое как проявляющее качество «простого бесструктурного»

То, что рассказчику дано расценивать на положении населяющих мир реалий в его понимании равно подлежит осознанию и как предполагающее две формы возможного обустройства - предполагающее простую, «бесструктурную» организацию и - исходящее из основания в виде комбинации или формы, равно заключающей собой и некий состав. Отсюда и наш анализ своего рода «таксономии структур» рассказчика и подобает начать с анализа форм, любым образом понимаемых им как наделенные «простой» организацией. Тем не менее, немного забегая вперед, мы все же позволим себе отметить, что при следовании этой схеме рассказчик заявляет и склонность к приведению к общему типологическому роду как той же «естественной», так и редуцентной, искусственной простоты.

В таком случае, что именно в понимании рассказчика и предполагает отождествление как нечто «бесструктурные» формы? К числу таких форм, на его взгляд, дано принадлежать таким формам обустройства как пространство и время. Тому пониманию, что в системе представлений рассказчика определяет специфику пространства и времени, вряд ли дано нести на себе печать оригинальности - это различного рода характеристики удаленности, продолжительности или всякого рода формы коннотации тех же продолжительности и длительности в их различных формах вовлечения в процесс развития события. Но и помимо пространства и времени рассказчику также присуще отнесение к числу «бесструктурных» форм и неких же идеальных начал или оснований тем или иным образом определяющих условия становления той или иной структуры. В этом случае выделение соответствующих позиций доступной нам коллекции позволит образование такого перечня идеальных и одновременно бесструктурных форм, как элементарные идеализмы, бесструктурные элементы, блоки признаков и связи сопряжения. Тогда, в частности, если под именем «элементарного идеализма» выделять и некую типологическую градацию, то в ней будет иметь место и такой экземпляр как «чистая идея перемены». Ту же операцию подбора можно повторить и в отношении «бесструктурных элементов», где в составе подобающей градации можно обнаружить и нечто элементы координатных сеток («смысловые элементы текста лишенные структуры и ставшие сеткой»). Такого же рода типологии дано отличать и «простую» форму блока или элемента, что равнозначна специфике полного исключения формирования какого-либо «тела блока», поскольку построение любого такого рода блока - никак не картина его создания, но лишь картина нечто, представленного посредством не более чем адресации. Прямой пример подобного рода формы, «не определяемой как тело, но - определяемой как адресат» это и нечто блоки «коннотативно эстетически» значимых признаков. Этой стройной схемы синтеза типологии также не дано нарушить и такой форме, как «связи сопряжения», поскольку это видение не более чем возможности установления такого рода связей. Если же суммировать представленный здесь ряд примеров, то допустима оценка, что «мир идеального» для видения рассказчика - это в известном отношении и характерно рациональный фрагмент его совокупной панорамы мира.

В понимании рассказчика равно и такой форме как субстраты, если под объемом данного понятия и определять лишь «непременно субстраты» равно дано обнаружить и типологию лишь нечто «простой» организации. В том числе, к числу такого рода субстратных форм, что вряд ли можно заподозрить в какой-либо структурности, дано принадлежать и таким формам как «лакуны» или «смысловые субстраты». И здесь если кто-либо пожелает оспорить простоту «лакуны», то этим он поставит перед собой и явно не знающую решения задачу, то, напротив «простоте» дано покоиться на том качестве смысла, как приобретение им структурной формы только лишь где-либо, но - непременно вне контура как таковой его исходной данности. Такое качество - непременное отличие и тех слов, которым в их роли понятий дано нести тогда и специфику «семантических субстратов смысла».

Однако все, что уже подлежало нашему рассмотрению, подобает расценивать не иначе как разновидности нечто «естественных форм» простой бесструктурности, что никоим образом не означает, что рассказчик обделил вниманием и их искусственные аналоги. Однако в этом случае наш анализ подобает построить исходя из следующего допущения - любая искусственная форма простой бесструктурности - все же это редуцентная форма. Наглядный пример такой редукции тот, что даже такой предполагающий повсеместное употребление философский концепт как «сознание» - это нечто равно несущее такого рода искусственность, когда едва ли не неисчерпаемое богатство возможностей высокоразвитого интеллекта, скорее всего, и допускает низведение лишь к форме «точка притяжения воли». Конечно же, следование такого рода схеме - отличительная особенность философского идеализма, когда понимание рассказчика здесь все же более реалистично. Квалификацию «актант» - оператора редуцентной схемы рассказчика, хотя иной раз ее можно приравнять тому же «сознанию», все же в части придаваемой ей простоты и подобает расценивать как нечто «субъекта ролевой редукции», например, что принимает облик действующего лица художественного произведения. То есть - в логике построения сюжета такого рода «актанту» и дано обнаружить качества характерно элементарной и простой репрезентации в любом его вовлечении в любой из поворотов сюжета. Или - «актант» непременно таков, что предполагает лишь расширение вовне, но никак не возможность распространения и в контуре его собственных пределов. Явное следствие такой установки - тогда и тот «объем особенностей» актанта, что включает в себя те же характерную открытость для восприятия, проявление в том или ином лице, определяемые для него в неких обстоятельствах положения пациенса или агенса, или релевантность, адресованную либо событию в целом, либо мотиву, но - не специфику наполнения. Актанта также дано отличать и включению в «систему актантов», но подобная система все же существенно ближе простому множеству, нежели нечто организованной структуре, даже столь незамысловатой подобно обыкновенной куче. Однако, увы, «актант» - это единственный известный нам пример редуцированной простой бесструктурности. Другое дело, что если этот пример типичен, то специфике его непременной эффективности для синтеза сюжетной схемы дано предполагать не только функциональную, но и философскую значимость.

Огл.  Сознаваемое как проявляющее качество «комбинационно сложного»

Миру не довелось бы обрести его достаточности в качестве «мира», если он не предполагал бы наполнения элементами, организационно или структурно тождественными комбинационному состоянию сложности. Отраден и факт осознания такой очевидной истины не только наукой и философией, но и системой воззрений рассказчика. Тем не менее, как и во многих прочих отношениях, рассказчику присуще и нечто особое понимание условности комбинационно сложного, чему необходимо адресовать и подобающую оценку.

Характерная специфика той части представлений рассказчика, что выражает присущее ему понимание «комбинационно сложного» - это известное многообразие признаваемых им форматов комбинации, что прямо исключает описание и вне упорядочения посредством приложения стороннего алгоритма. В таком случае первой градацией в этом упорядочении и правомерно избрание нечто группы составных агрегаций, а именно, форм комбинационной природы, чью специфику дано составить отождествлению присущего им ассоциирующего компонента тогда и нечто формам совмещения или соположения. Если задаться целью предложения иллюстрации такой абстракции, то такого рода агрегациям дано предполагать отождествление как нечто контингентные группы, лишенные способности построения каких-либо иерархий или - тогда как нечто подлежащее размещению или - каким-либо образом представляющее собой нечто «сторону сопряжения».

Тогда если предложенные здесь оценки равно определять и в значении посылок, достаточных для начала анализа, то это позволит переход к описанию данной типологической группы, что мы уже определили как группу «составных агрегаций». К составу данной группы правомерно отнесение таких форм, как полярно противоположные и вместе с тем сопряженные единицы, структуры сцепления, содержательные поля и функциональные агрегатные формы. Далее - всякая из названных здесь форм также предполагает базирование и на таком способе построения комбинации, чему дано допускать и тот порядок ассоциации элемента в состав комбинации, что не в состоянии как-то затрагивать и условия целостности вовлекаемого элемента. Конечно же, таким типологическим формам и само собой дано знать те же иллюстрации из области материальной реальности, скажем, «полярно противоположным единицам» - тогда и картину объектов, включающую в себя наличие электрических или магнитных полюсов или тех же образований на основе ионных связей. Другое дело, что используемый нами источник направляет свое внимание на характерно иные предметы; отсюда и его примеры такого рода форм - это «представления, развивающиеся на стыке концепций» или та же полярная пара «цвет - оттенок». Группа «структур сцепления» - в этом случае это группа, которой дано охватывать наиболее развитую в сравнении с параллельными ей группами группу типологических форм третьего уровня. Принадлежность группе типологий, подчиненных типологической форме «структур сцепления» дано отличать такие производные формы как сериизованные проявления, полусвободные формы структур сцепления, широкозахватный инструментарий, медиаторные структуры сцепления и подчиняющиеся упорядочению структуры сцепления. Кроме групп, указанных в настоящем перечне, к типологии «структур сцепления» правомерно отнесение и типологической группы «усиление базового субстрата налагаемой спецификой», то есть - реализации связи сцепления посредством явления в известном отношении «обрастания». В качестве экземпляра данной типологии возможно отождествление и того же «усиления в повести Пиковая дама характерного мотиву встречи семантико-синтаксического фабульного потенциала ярко выраженным прагматическим аспектом». Далее, принадлежность к расположенной на третьем уровне иерархии группе «сериизованных проявлений», дано заключать собой такие экземпляры как серии ситуаций, оппозиционные ряды («оппозиционный ряд прагматических признаков отношения пространства встречи»), серийная вариация («серийная вариация семантически сопряженного с темой свободы мотива обретения»), а также, как водится, циклы работ или серии работ. К группе «полусвободных структур сцепления», также помещаемой на третьем уровне иерархии дано принадлежать таким экземплярам как основа повествовательной формы коммуникации текст, определяющей тогда ее подразделом равно и «художественную речь как реальный и данный нам в текстах континуум повествования». Экземпляры опять же стоящей на третьем уровне иерархии группы «подчиняющиеся упорядочению структуры сцепления» - это «семантические сопряжения», а равно и всякого рода формы закрепления на условии принадлежности - либо определенным образом типизируемые тексты, либо, наконец, те же самые научные работы. Группа «широкозахватного иструментария», увы, обрисована в источнике лишь единственным относящимся к ней экземпляром - «объединенным ответом на несколько вопросов одновременно». Та группа, что проходит под именем «медиаторных структур сцепления» - это разного рода формы, где медиатор принимает на себя равно и исполнение функции начала упорядочения; в обыкновенном мире это «стенки сосуда» или поле постоянного магнита, а в «мире» избранного нами источника - это «смысловые отношения». Интересная особенность данной группы - это образование производной группы сцепления конкретных действий и конкретных актантов связанных этими действиями. В реальном мире такое «сцепление» - это качество кислорода служить окислителем, а для нашего источника сцепление «действие - актант» - это соответствие профиля литературного героя характерному «амплуа».

Далее в группе «составных агрегаций» мы позволим себе выделение на особом положении и принадлежащей ей группы содержательных полей. Опять же, группа «содержательных полей» - вовсе не интегратор отдельных экземпляров, но порядок, консолидирующий такие принадлежащие ей подгруппы как «спектральное многообразие» и «смысловые пространства», а с ними и группу «содержательных полей, получивших свой закрепленный тип описания», в нашем понимании - содержательных полей, заполняемых согласно некоему шаблону. Но в этом случае мы позволим себе пренебрежение представлением требуемых иллюстраций и ограничимся приведением примера экземпляра, относящегося к одной из подгрупп «спектрального многообразия» - вспомогательной градации «разнообразие спектра актантов мотива встречи в семантике» - такова тогда «доступность кому угодно возможности встречаться в фабульных мирах повествования».

Теперь же нам подобает перейти к представлению последней не раскрытой в деталях группы «составных агрегаций», в данном случае - группы «функциональных агрегатных форм». Для присущего рассказчику понимания предназначение такой группы - обобщение форм, чье комбинационное начало, хотя оно и не подлежит сомнению, но условно вытесняется на второй план тогда уже функционалом форм, тогда уже принадлежащих этим заключающим их формам. Вполне естественно, что к числу такого рода «функциональных агрегаций» и подобает принадлежать оболочкам, средам обитания и деятельности, а также - мягким разрежающимся на удалении от ядра оболочкам, и, кроме того, элементарным механизмам и отдельным системам культуры в целом. В частности, в этом случае «элементарному механизму сложения мотивов в нарративе» дано обрести значение не как само собой разновидности механизма, но - теперь уже значение средства агрегирования мотивов в комплекс нарратива в целом. Равным же образом и «миру ремесленного квартала» дано обрести значение лишь благодаря присущей ему способности создания для обитателей такого мира равно и комфортной обстановки устойчивости непосредственно этого мира на положении особой среды.

Далее, следом за показом насыщенной картины типологической группы «составных агрегаций» нам подобает перейти к показу теперь и предмета тех комбинационно развитых условностей, что допускают отождествление посредством понятия «связи» или различного рода разновидностей состояния связанности. Те связи, что можно обнаружить в доступной нам коллекции извлечений из источника - это типологические форматы задающие собой четыре различные формы построения связи - синтагматические связи, взаимосвязи элементов, предикативные сочетания и формы, эндемические началам их сложности. «Синтагматические» связи - это нечто специфичные для повествования связи смыслового и трансляционного сцепления, достаточно близкий аналог синтагматической связи - это отношение происхождения, форма связи по типу «отец - сын». Увы, используемый нами источник фактически никак не комментирует опцию «взаимосвязь элементов», когда «предикативные сочетания» он определяет как нечто «комбинации действий», существенные самой исполняемой ими функцией, например, таково «предикативное сочетание, образующее событие, вводящее мотив отправки в структуру повествования». «Формы, эндемические их сложности» - это «явления, возникающие и функционирующие на стыке» художественной речи и художественного языка литературы, иначе, явления сопряженные с ситуацией не переходящего в коллизию контакта, скажем, та же «разность потенциалов».

Другая форма комбинации, также относящаяся к числу форм, распространяющих условия «комбинационной сложности» - форма, охватывающая собой теперь не различного рода объектуальные форматы, но как таковые форматы и типологии. На первый взгляд эти формы вроде бы сведены в порядок, чему не дано знать какой-либо существенной сложности, и что заключает собой такого рода производные формы, как единицы дуального статуса, разнонаправленные связи и комбинации позиционных условий. Но нам посредством подбора аналогии следует представить и такую выпадающую из круга понимания рассказчика «единицу дуального статуса», как известный в современном познании принцип корпускулярно-волнового дуализма; хотя и в понимании рассказчика данной форме правомерно сопоставление и нечто «дихотомических представлений о мотиве как о единице дуального статуса - языкового и речевого одновременно». Под именем «разнонаправленных связей» нам здесь довелось прибегнуть к выделению хотя и сопряженных, но равно и единообразно не выстроенных связей, положим, таков тот же «круг знакомств». На данном фоне несколько более любопытными дано уже выглядеть комбинациям позиционных условий, включающим в себя такие подгруппы как «пуско-остановочные схемы» или «единства нескольких начал». Тогда в подгруппе «пуско-остановочных схем» дано найти себе место не только завязкам и финалам сюжетов, но и основам действия всякой автоматики, а к числу экземпляров «единства нескольких начал» принадлежать и «пониманию мотива единством вариантного и инвариантного начала».

К числу тех групп, что принадлежат большому отряду «комбинационно сложного» также дано относиться и типологической группе конгломератов - комбинаций, для которых составляющими их частями дано предстать тогда уже элементам, что сохраняют в составе таких комбинаций и их независимую телеологию. Характерный пример подобного сочетания - тот же биоценоз, положим, биоценоз водоема, где живущая в воде рыба - никак не фрагмент само собой массы жидкости. Равным же образом формату конгломерации дано найти себе место и среди представлений рассказчика, усваивающего идею реальности двух относящихся к данной группе форм - топосов и фигур интеграции. Понятие «топос», как его понимает рассказчик, - это имя предмета, отождествляющего место протекания событий, чья основная специфика - наличие некоего объема пространства. При этом характерной спецификой топоса как формы типологической общности «топосов вообще» дано оказаться и их существенному разнообразию - от «топоса дома» до «топоса дороги» или «топоса корабля». Далее, «фигуры интеграции» - тогда это несколько вариантов построения такого рода фигур - это и простые объединения, и - фигуры включающие лакуны и сложные коллизии. Кроме того, числу «фигур интеграции» дано принадлежать и такой подчиненной типологической форме, как метаструктурные единства и части, обобщаемые несколькими структурами. Тогда «простые объединения» - это объединения, образующиеся в порядке элементарного сложения, но, помимо того, позволяющие обращение и нечто целостным, здесь притом, что в обычной жизни это дождь либо толпа, то в литературе - это и «слияние составляющих в одном эстетическом целом». «Фигуры, включающие лакуны» - это некие незавершенности, в частности, незрелые яблоки, когда их прямой аналог в культуре - это и «подчеркивание сюжетной самостоятельности персонажа видимым отсутствием автора». «Сложные коллизии» - это не только комбинации дождя с грозой, но и идеи замысловатого сюжета. Лучшую иллюстрацию «метаструктурных единств» дано предоставить самой специфике типологических подгрупп данной группы - уравновешиванию, формам сверх-текстовой повествовательной целостности и повествовательному творчеству писателей. В понимании рассказчика группа по имени «части обобщаемые несколькими структурами» - это нечто порядки «открытого и свободного» сочетания нескольких составляющих структурной принадлежности - таковы «пересечение элементов описания» и «временной аспект, разделяемый событием встречи с составом хронотопа пути».

Область «комбинационно сложного» также включает в себя группу форм, обозначающих в понимании рассказчика различного рода комбинации субстратных форм или явления специфической природы. В этом случае нам подобает пройтись по перечню хорошо знакомых познанию типологических форм - это информационные, социальные, психологические явления, физические и природно-климатические явления, биологические явления, конкреции косной природы и химические вещества. Онтологической схеме рассказчика вряд ли дано обнаружить особую оригинальность в понимании явлений характерной природы, но она в известном смысле оставляет впечатление «житейской замкнутости» раскрываемой в ней картины.

Рассказчика также дано отличать и характерно своеобразному пониманию специфики «физических явлений». Естественно, что точка зрения рассказчика - это явное эпигонство по отношению физических представлений, но здесь подобает выделить присущую ему склонность к осознанию таких явлений то непременно в событийно-деятельностном ключе: «пушечный выстрел в отрывке ‘В 179* возвращался я…’». Другая страта - природно-климатические явления, - также вторит астрономическому и климатологическому описанию, но, как водится, снижая достаточность данной интерпретации до обиходного истолкования - «морская буря», «утро» или «глубокий вечер». Физике, географии или климатологии так и не удалось определить научно обоснованной формы типологической принадлежности определенной группы явлений, важных рассказчику в их типологической самодостаточности и позволяющих отождествление как «развитые формы косной природы», например, озера или пещеры. Также и химическое вещество в понимании рассказчика - это нечто значимое с позиций практического эффекта, если в повествовании идет речь о таких предметах, как «пресная вода» или «плодородная почва». Биологическим явлениям в их понимании рассказчиком равно дано воспроизводить ту же биологическую таксономию, пусть и несколько упрощенную, а равно допускать внесение в перечень специфик живой среды и много еще чего, начиная живыми существами вкупе с болезнями и возрастом и так и вплоть до типов биологических сообществ («рощи»). Социальным явлениям, в их открытости взору рассказчика, дано представлять собой предмет широко трактуемой социальной событийности - от застолья и дознания до бунтов и военных стычек. Тем не менее, и здесь рассказчик склонен отдавать дань действительности социальных институтов, например, церкви, или - институциональных форм (деньги), а также месту проживания и отдельным функциональным возможностям социальной организации наподобие «оказания помощи». Информационные явления рассказчику равно дано сознавать как разного рода манипуляции над сведениями или действия по приданию гласности или сокрытию сведений («показы»); например, использованный нами источник упоминает любопытное информационное явление «информационный сдвиг в фабульной ситуации, существенный для актантов или актанта встречи». Скорее всего, информационная природа - в открывающейся пониманию рассказчика форме ее интуитивного осмысления, - равно предполагает отождествление тогда и нечто «отдельным и конкретным звукам речи или фонетическим элементам во всей полноте их физических свойств».

В целом тот набор онтологических групп, что адресован рассказчиком предмету комбинационно сложных реалий, можно понимать тем комплексом позиций, чему адресована некая прагматическая ориентация, но и такого рода формами, что представляют интерес лишь под углом зрения прагматически значимой осведомленности. Рассказчику именно так и дано понимать природу явлений, что если ему приходится обращаться к предмету «рощ», «озер» либо «повествовательного творчества писателей», то подобные формы непременно предполагают выделение в особую типологию, а не, скажем, как это более уместно, рассмотрения на положении производных тех комплексов оснований, которым дано определять такого рода формы.

Огл.  Видение рассказчиком предмета «фактор неисключительности»

«Фактор неисключительности», как данному фактору дано найти представление посредством нашего собственного комплекса квалификаций, - это любое допустимое математическое структурирование; такое определение предложено в одной из принадлежащих нашему авторству работ, куда мы и предлагаем заглянуть читателю для ознакомления с основаниями для задания данной квалификации. Но, в таком случае, каковым дано оказаться пониманию рассказчиком реалий мира математических зависимостей?

Здесь первоначальным предметом настоящего анализа и правомерно избрание не примеров математических структур, но примеров антитезы, задаваемой рамками принципа неисключительности, а именно исключительности (уникальности), или, в темпоральной проекции - беспрецедентности. В подобном отношении и рассказчику дано испытывать необходимость во включении в его систему представлений конструкций, так или иначе, но выражающих условие присутствия, одновременно исключая и всякий намек на действительность какого-либо распространения, наподобие тех же ситуации единства без многообразия, монадических формаций или уникальной неповторимости.

Вслед подобному «математическому формату нематематического» следует изложить и нечто «имплицитное истолкование» рассказчиком предмета, чем, собственно «жива» математика, - математической логики в ее соизмерении привычного для рассказчика ограниченного круга содержания, принадлежащего математической логике. Из категорий математической логики рассказчик уверенно использует характеристики свойство следующий и целостность, но наиболее любопытная составляющая его понимания - обращение к формированию категорий, хотя и внесистемных, но тем или иным образом уподобленных математической логике. Такой в известном смысле «наивной» форме математической логики и дано обнаружить расширение посредством таких типологических групп как соответствие в целом, исключения из соответствия в целом, недостаточный уровень полноты и наборы составляющих. В привычных понятиях логики это отношения равенства, неравенства, неполной индукции и квалифицирующая характеристика «множество». Можно думать, что в отношении ряда математических представлений рассказчик фактически выстраивает те же квалификации, что и фундаментальная наука.

То, что математика знает под именем «теории чисел» в понимании рассказчика ограничено узким пределом практической необходимости. Это не только числа и неотъемлемое свойство чисел «дискретность», но и условность конечного значения или, словами оригинала, ограниченное число, а также порядковые позиции, почему-то выделяющие из себя специфику именно «первичности», а также бинарные структуры. Здесь практически исключен даже и намек на категоризацию, реализуемую посредством введения счисления или разрядного представления. В то же время рассказчик отдает должное и идеям Дедекинда и его пониманию проблематики теории чисел, упоминая такой важный элемент дедекиндовых координат, как «значения находящиеся в окрестности определенных чисел».

Предмет тесно связанных с числами простых математических выражений обозначен в понимании рассказчика типологическими градациями неравенства и суммы. Любопытны как таковые имена конкретных экземпляров неравенств и сумм - это «вероятностная характеристика реализации в общем случае не равная единице» и «предположительный принцип представляющий системное значение мотива суммой значений его фабульных вариантов». Категорию пропорций рассказчик репрезентирует посредством ее производной «частотность», заключающей собой равно и рубрики сравнительных характеристик, к примеру, «большую регулярность».

Существо природы числа, каким, в частности, оно предполагает понимание в рамках лингвистической теории «семантики числа» - тогда это смысл отделяемой от предметного начала характеристики здесь же и нечто «метапредмета»; если мы говорим «ботинки» или «конечности позвоночных», то не отделяем в данных понятиях присутствующие в них предметную и множественную составляющую. Напротив, математика вводит понятие субъекта порядковой адресации, или - понятие единичного, замещая то же понятие ботинки, склонное анонимизировать условие величины тогда и на явное свидетельство «пара обуви». И рассказчик, устремляясь вслед за требованиями научного познания, но, скорее, следуя своеобразной наивной математической интуиции, образует и собственные типологические формы редуцентной множественности. Типологические рубрики подобной обширной категории образуют у него производные формы количественных массивов, многоаспектности и сериизации. Подобные градации отражают не более чем понимание рассказчиком рациональности метода представления неких характеристик непременно посредством количественных показателей. А далее и функционал числа по отношению возможности элементарного сопоставления находит в его понимании отражение в предмете позиций экстремумов - максимумов и минимумов. Используемый нами источник странным образом выделяет одну форму экстремума - максимумы или «наибольшее», почему-то не уделяя внимания предмету наикратчайшего пути или наименьших издержек.

В отличие от серий, предмет, понимаемый рассказчиком как нечто последовательность, непременно наделен для него спецификой лишь внематематического упорядочения порядка последовательности. Что-то вне как таковой «последовательности развертывания» неким образом расставляемых элементов и наделяет члены такой последовательности признаками принадлежности данному определителю. Подобным образом данные элементы и обращаются повторными, поставленными в обратном порядке или квалифицируемыми в качестве конкретных элементов («отправные пункты»). Еще один вариант такой рубрикации дано образовать признанию некоей цепочки отрезком последовательности, а равно и определению принадлежности последовательности типу синтагматическая последовательность.

Предположение, признающее математическую специфику практически незначимой для построения литературного произведения, явно допускает и характерно несложное опровержение. А именно, для построения литературного произведения весьма существенное значение присуще и такой математической категории, как вероятность и ее производной «случайность». Но интересу рассказчика не дано замкнуться на предмете проецирования вероятностного отношения на содержательное наполнение повествования, ему любопытны и некие вероятностные характеристики действительности, пусть не обязательно специфика теории игр или чего-то подобного. Собственно подобную специфику и подобает расценивать как нечто определяющее конкретный состав производных типологических рубрик типологической формы «вероятность», включающей в себя авантюрный мир господства случая, вероятностные картины, вероятностные распределения, вероятностный вес и, наконец, собственно случайность. «Авантюрный мир случая» - это «положение героя, соответствующее чистой функции приключений и похождений», он же - возможный источник и само собой квалификации «авантюрность». «Вероятностные картины» и «вероятностные распределения» - это в чем-то близкие структуры вероятностно определяемых показателей рассеяния и позиционирования (или - локализации); назначение этих распределений или «картин» - фиксация численного значения вероятности. «Вероятностный вес» - фактически это характеристика «распределения», но определяемая под иным углом зрения - если для чего-либо возможно выделение нескольких признаков, то каждому признаку из подобной группы дано обнаружить и собственный вероятностный вес. Наконец, «случайность» в ее понимании рассказчиком, - это полностью неопределенный вариант вероятности, исключающий любую мыслимую возможность математической рационализации (вычислимости).

В таком случае дано подойти очереди описанию и той группы представлений рассказчика, что притом, как-то соотносятся с условием неисключительности, но также позволяют понимание и как предполагающие или в некотором отношении «вынашивающие» математическое оформление. Таковы неоформленные показатели, условный вычислительно не рационализируемый дуализм и, кроме того, группа подобий, также не подразумевающих вычислительной рационализации. Единственным представителем «неоформленных показателей» используемый нами источник понимает относительную идентичность, объемлющую собой, в свою очередь, типологическую характеристику «структурной и функциональной близости хронотопа мотиву». В подобной связи мы позволим себе критический «выпад», что и нестрогим совпадениям дано допускать номиналистическую рационализацию, хотя бы исходя из числа совпадающих позиций, не называя здесь и более изощренные математические приемы отождествления. «Дуализм», о котором идет речь, это понимание объекта с позиций, скажем так, его одновременной принадлежности типу и экземпляру, а позиция «подобий» - это организационно-структурное уподобление форм, реализуемое поверх пределов предметных сфер, определяющих природу сопоставляемых объектов.

В таком случае и «сухой остаток» наших впечатлений от понимания рассказчиком условности «фактора неисключительности» дано образовать пониманию несомненной обусловленности отличающего его видения не иначе как практической потребностью в произведении тривиальных вычислений и выделении особенностей условно «многочисленности» некоего наличия. Идеи же сколько-нибудь математически развитой картины, какие-нибудь «четность» или «дробность» явно выпадают из поля зрения рассказчика, хотя в некоторых случаях ему приходится определять и некие принципы сложной математики.

Огл.  Видение рассказчиком предмета «состояний бытования»

Всем нам доводится знать и такую специфику, как «горячие блюда» и тогда подогретое состояние продуктов питания и позволит признание как нечто «состояние бытования» данных продуктов. Физика и философия, каждая в силу ее особенных соображений, практически не рассматривают предмета типологической формы «состояния бытования», что совершенно не приемлет рассказчик - для него состояния бытования - одна из наиболее существенных премий его «онтологической схемы». Тогда мы позволим себе принятие как должного предлагаемой рассказчиком версии предмета обширного типологического класса по имени «состояния бытования».

Открыть наше описание «состояний бытования» мы предоставим право своего рода квалифицирующим, или, в более привычной терминологии, «генетическим» форма состояния бытования, когда некий объект характеризует бытование на положении нечто выражающего принадлежность или «природу». Собственно в смысле градации «квалифицирующих» состояний бытования пониманию объекта и дано ограничиться определением его роли как «представителя» некоей природы при исключении аспекта вовлечения данного предмета тогда и в некий ряд обстоятельств.

В частности, числу таких «квалифицирующих» состояний бытования равно принадлежит специфика, указывающая на признак укоренения или на наличие укореняющей составляющей бытования. Специфику некоей реалии равно дано образовать и характеристике принадлежности некоему «истоку» или «корню» подобного рода реалий; используемый нами источник тогда указывает такие виды «укоренений» или «начал», как субстратные начала, разделяемые условия принадлежности, а также всякого рода характерные формы принадлежности. Отсюда как возможный образец субстратного начала источнику и дано понимать «повествовательное начало», а специфике формы принадлежности дано определять региональную или цивилизационную принадлежность. Далее - возможность репрезентации логического посредством субстратного также позволит обращение такого логического тогда и нечто особенным «бытованием», что и порождает типологическую форму не обремененных состояний бытования. Примером таких «не обремененных» состояний бытования и правомерно признание той же разновидности, а также, вероятно, и нечто «стандартных элементов». Еще одной типологической форме приводящего к определенному укоренению состояния бытования дано предполагать отождествление как форме групповых состояний бытования. Если следовать за источником, то и в качестве подгрупп такой группы возможно признание тех же группирования посредством типологической ассоциации или, положим, посредством взаимодействия. Кроме того, доступной нам коллекции дано заключать собой и состояния неотделимости как равно и состояния бытования в группах альтернатив. Типологическое группирование вряд ли следует понимать хоть сколько-нибудь интересным, хотя оно и предполагает «группирование посредством противопоставления», причем и группированию посредством взаимодействия дано включать в себя не только «притяжение», но и такое основание для построения группы, как вовлечение в конфликт. Группировка по основанию «неотделимости» это нечто сходное с неотделимостью части тела от непосредственно тела, хотя наш источник и настаивает на «неотделимости мотивов от нарратива в целом». Формирование групп по основанию альтернативности составляющих их элементов это не только банальная противоположная направленность, но и альтернативный выбор возможностей как выбор между возможностями прозы или поэзии. Наконец, рассказчику присуще выделение и такой формы типологического укоренения бытования, как констуитивно чувствительные состояния бытования, указывающую на реалии, предполагающие сильную корреляцию с неким объемом возможностей становления. Здесь дано идти речи о таких проявлениях, как сущности, критичные к характеристике достаточности, условном характере, а также и о сущностях, проявляющиеся лишь в их конкретных событийных реализациях. Так, в первом случае речь о том, что «рабочий должен быть вынослив», «условный характер» - тому дано указывать на возможность получения эффекта лишь при наличии некоторого фона, в физическом мире - приема слабого сигнала лишь в отсутствии помех; а, в частности, «событийному обусловливанию» дано выражать условие образования толпы для реализации паники. Завершить же перечень состояний бытования, фиксирующих условия укоренения дано типологической градации адресных форм бытования. В том числе, здесь дано иметь место и характеристике «необходимости для», пример чему и показывают не знающие слова «плыть» языки малых горных народов. По оценке же используемого нами источника, таковы типологические градации подлежащее учету в восприемлющем значении и специальные концепции.

В развитие картины состояний бытования вслед «укореняющей» форме состояний бытования подобает перейти к рассмотрению группы состояний, обретаемых посредством погружения реалии в охватывающую ее среду или благодаря ее участию в становлении неких отношений. Конечно таковы состояния ролевого присутствия, состояния бытования на условиях конформизма, качества обладания и отсылающие состояния обладания.

В понимании рассказчика качеству «ролевого присутствия» не обязательно подобает отличать лишь носителя субъективности, или, в собственном определении рассказчика, актантов, специфика «характерной роли», как понимает рассказчик, будет отличать и различные объекты, как ее правомерно оценивать равно и как специфику неких условий или обстоятельств. Например, скверную погоду или нечто иное, наделенное способностью воздействия, рассказчик склонен рассматривать как такой же равноправный оператор ролевой позиции. Отсюда формам ролевого присутствия и подобает охватывать собой типологические градации характеристических специфик порядков вовлечения, ролевых позиций ресурсных начал, функционала интеграции, состояния сопоставления в контуре события и, конечно же, гармонично сочетающейся с подобным рядом индицирующей функции. Хотя квалификация «ролевого присутствия» в видении рассказчика прямо тождественна ее типологической форме, вряд ли нуждающейся в составляющих ее вспомогательных градациях, но это не помешает и продолжению настоящего перечня внесением вспомогательных градаций субъектов опосредования и присвоения, абсолютного состояния статичности и продуцирующей функции (в данном случае, как некоей «роли»). Увы, характеристической спецификой порядков вовлечения рассказчику дано понимать лишь исключительно авантюрность, вне соотнесения с данным порядком и очевидных здесь предусмотрительности и осторожности. Рождающаяся в понимании рассказчика картина определяет ролевую специфичность «ресурсного начала» объемлющим градацию характеристической длительности («затянутый»), но не объемлющим такую очевидную ресурсную квалификацию, чем правомерно признание питательности. «Функционал интеграции» в понимании рассказчика - это специфика универсальности по отношению области укоренения, но, например, не специфика редкости. Примерами известных рассказчику «состояний сопоставления в контуре события» дано послужить тем же актантам или наследию, но не известиям или средствам. «Индицирующая функция», на взгляд рассказчика, это не грозовые облака на горизонте, но нечто «предупреждение об ожиданиях». «Субъекты опосредования и присвоения» - это никакие не выгодоприобретатели, но нечто «образуемый из текста феноменом произведения субъект опосредования и присвоения». Вводимое вопреки всем увещеваниям физики «абсолютное состояние статичности» обращается у рассказчика тогда уже соответствием элементов «специфике чистой статики». «Продуцирующую функцию», раскрываемую в ее ролевом позиционировании, рассказчик идентифицирует посредством примера «заложенных в мотиве способностей исполнения продуцирующей функции», в частности, отличающих мотив способностей к трансформации, варьированию и изменению.

Одна из числа типологических форм своеобразной онтологии рассказчика, получившей от нас квалификацию «конформизм» - это не бичуемое моралистами приспособленчество, но, скорее, широко понимаемая способность адаптации или способность, понимаемая техникой как условие технической «совместимости». Тем не менее, лучший типологический маркер подобной специфики дано составить самой же характеристике конформизм, наличию всякого рода свойств соответствия или следования порядку обретения некоего состояния. Тогда и наиболее существенную подгруппу типологической группы «конформизма» дано составить тому же взаимодействию (как «совместному действию»), и, помимо того, таким производным формам, как доминирование, воплощение и умножающиеся порядки востребования. Но и названные здесь позиции не завершают собой настоящий перечень, что позволяет продолжение включением типологических форм принципиальной открытости и состояний, обеспечивающих открытость, иррегулярности в значимости, несвободы за пределами тюрьмы, тесных связей и характеристических форм отношений.

«Взаимодействию», или - пониманию рассказчиком образующей взаимодействие специфики дано объединить собой и группу производных форм, а именно взаимодействие определенных сторон взаимодействия, выраженные формы взаимодействия и транслируемые (транслированные) формы взаимодействия. Типологии взаимодействий, отличающихся составом участников, вряд ли дано предполагать сколько-нибудь существенной сложности, когда пример «выраженных» форм взаимодействия дано предоставить и нечто «семантическому взаимодействию», транслированных взаимодействий - смысловому взаимодействию. «Доминирование» в этом случае в известном отношении «обделено вниманием» используемого нами источника, где оно обозначено одним лишь примером «доминирующего положения в структуре мотива действия-предиката»; но должное воображение позволяет подбор и иных такого рода форм. «Воплощению», согласно используемому нами источнику, дано означать и воплощение инварианта в вариантах, в подобном смысле и образовавший химическую связь химический элемент равно позволит признание как «воплощение» его нейтрального состояния. Тогда «умножающиеся порядки востребования» - это в понимании рассказчика нечто «значения, прогрессирующие вне пределов их первоначального отождествления», когда в нашем понимании это может быть «рост курса акций» или, вероятно, «рост популярности». «Принципиальная открытость» в понимании рассказчика это нечто начальное условие сквозной идентичности, примером чему дано послужить той же «единой и принципиально открытой повествовательной традиции». «Состояния, обеспечивающие открытость» - это и нечто порядки компоновки, языком оригинала - «план позволяющий прочтение одного из ключевых суждений В.И. Тюпы по проблеме мотивики». «Иррегулярность в значимости» используемый нами источник предпочитает сознавать как нечто прямой исток возможности «избирательного учета иррегулярных в их значимости компонент семантики события встречи». «Несвободе за пределами тюрьмы» дано обрести значение нечто фигуративной формы понятия о некоем распространении, «тесным связям» - обозначать собой связи такого рода, по условиям которых «характеристическим формы отношений» дано знать за собой типологические варианты затейливой организации совместимости, отношений включающих условия возвратности или - и нечто условие принципиального характера отношений.

Условием, определяющим специфику укоренения реалии в условиях действительности, также правомерно признание и типологического рода «качества обладания». В понимании рассказчика такого рода «качествам» дано отличать группу характеристик, позволяющих представление реалии, с одной стороны, как наделенной возможностями внутреннего «закрепления», и, с другой - равно и внешнего «удержания». В понимании рассказчика квалификация, означающая наличие «качеств обладания» допускает отождествление такими производными формами, как формы достаточности, избыточности, синергетизма, возможности удержания и наличия потенциала. Если встать на позицию рассказчика, то специфике отличающих нечто реальное условий «достаточности» дано предполагать, в широком понимании, и некий признак удостоверяющий их «годность» - но использованный нами источник не представляет естественного в данной ситуации примера «свежести», ограничиваясь примером характеристики «густота». Фиксируемая рассказчиком «избыточность» характерно совпадает с тривиальным пониманием «избытка» - таковы избыточности интерпретации, описания, смысловая и стилистическая избыточность, даже семиотическая избыточность. Видение рассказчиком предмета «синергетизма» также не выходит за рамки рациональной схемы, что подтверждает и предлагаемая им конструкция «значение блоков мотивов не равное сумме значений входящих в них мотивов», а позиции «возможностей удержания» в понимании рассказчика присуще прямое соответствие собственно смыслу данного имени. Наконец, «наличию потенциала», в принципе предполагающему далеко не одну возможную иллюстрацию, в понимании рассказчика дано отражать лишь форму «отрицательного» потенциала, пример чему и дано предоставить «слабости в раскрытии».

По мысли рассказчика, элементами наполнения типологической формы «отсылающих состояний бытования» правомерно признание нечто форм разнообразных связей, отношений, иначе - зависимостей сочленения или условий стыковки. Если разделять понимание рассказчика, то «отсылающие» состояния бытования равно позволят представление посредством таких градаций, как сопряженные состояния, соизмерение с эталоном, маргинальные позиции, собственно характеристики окружения, порядки противопоставления или качества комплементарности. Помимо уже названных, группе «отсылающих» состояний бытования дано включать в себя и типологические градации отрицательного параллелизма, инвариантных вхождений и виртуального порядка воспроизводства. «Сопряженные состояния», если следовать принципам понимания подобной типологии, владеющего сознанием рассказчика, позволят отождествление и нечто условию «расположенности» обстоятельств к совершению поступка, но здесь это никак не «хорошая погода», а «семантическое пространство, определяемое с точки зрения фабулы, сопряженной с позицией героя». Специфику «соизмеримости с эталоном» рассказчику дано понимать вполне согласно с существом непосредственно имени данной градации, когда специфику «маргинальной позиции» дано определять у него нечто «маргинальной позиции в сословном обществе», иначе говоря, примеру атипичности. Яркой характеристикой рассказчика равно доводится предстать и предлагаемым им экземплярам «характеристик окружения», указывающих вовсе не на раскинувшиеся в округе поля, но - на нечто «фабульное окружение», конкретно - на сопровождающие мотив состояния препозиция и постпозиция. «Качествам комплементарности» в открывающемся рассказчику видении дано обращаться и квалификациями несовместимости и несвободной сочетаемости, хотя наиболее характерным примером комплементарности уже дано послужить той же интерфейсной унификации, на деле - геометрическому тождеству вилки и штепселя. Равно не помешает отметить и нетривиальность понимания рассказчиком «отрицательного параллелизма», видимого им либо связью «творение - подражание», либо - выражением «в снятой форме» значения действия через безуспешность его совершения. В присущем рассказчику понимании типологическая форма «инвариантных вхождений» - это нечто предполагающее уподобление «стереотипам» или «стандартным модулям», а «виртуальный порядок воспроизводства» рассказчик склонен приравнивать условию ослабления отношения сюжетной и фабульной зависимости для семантической периферии повествования.

Вслед за структурами бытования в некотором отношении «статического» или статически «ориентированного» типа нам следует уделить внимание и предмету состояний бытования, предполагающих такого рода «центр кристаллизации» выражающей их специфики, что, так или иначе, следует определять исполняющим функцию инициации момента или события изменения. С одной стороны, такого рода примером прямо правомерно признание нечто противостоящего или предопределяющего возможность сопротивления изменению или инервантность, и, с другой стороны, это форматы протекания процессов и бытование в формате сброса-набора составляющих.

Рассказчиком, настойчивым в приверженности владеющей его сознанием схеме, владеет предпочтение к определению типологической градации состояния бытования «инервантность» как охватывающей ее производные формы типы собирательности, форматы сохранности, показатели резистантности, инструментарий сохранности, актуальное время, историческая стандартизация и ресурсные качества. Наиболее репрезентативна для градации «инервантность» в этом случае вспомогательная градация «форматов сохранности», например, состояние «как новый», однако используемый нами источник включает в себя лишь такой экземпляр, принадлежащей данной группе как «ветхость». «Типы собирательности» для представлений рассказчика - это средства отображения «кумулятивного эффекта», хотя здесь, в частности, возможна и такая иллюстрация, как широта сферы применения или востребование, создаваемое удобством использования. В качестве «показателей резистантости» рассказчик склонен признавать лишь непременно устойчивость, в том числе, раскрывая такую специфику и контрпозицией неустойчивость, хотя кто-либо иной в данной связи упомянул бы и коррозионную стойкость, износостойкость и, естественно, иммунитет. Возможным воплощением «инструментария сохранности» используемый нами источник видит «формы сохранения культурных значений эпохи», например, письменный текст, хотя таковым правомерно признание и ходовой на сегодняшний день вакуумной упаковки. «Актуальное время» рассказчику дано понимать тогда промежутком времени, непрерывным на всем протяжении, или, если прибегнуть к предложенной им формулировке, «временем процессов происходящих здесь и теперь». Характерным представителем «исторической стандартизации» в использованном нами источнике дано показать себя каноничности, хотя исполнителем такой функции нередко следует видеть и те же «устойчивые привычки». Примером «ресурсного качества» используемый нами источник предпочитает видеть ту же потенциальную художественность, хотя и проживающие в джунглях туземцы явно лишены способности подлинного понимания предмета «ценных пород дерева».

Спецификой особого формата, означающего действительность нечто «происходящего сейчас процесса» рассказчику дано понимать типологические формы стихийно-хаотических явлений, характеристик темпа, а равно и условие момент действия. Само собой разумеется, что понятию «стихийно-хаотические явления» не дано утратить его универсальный смысл и в устах рассказчика, хотя включать в себя в этом случае и любопытную вспомогательную градацию «стихийно-возобладающих явлений». Как нечто «характеристики темпа» рассказчик также не преминет определить виды «управляемых» и «медленных» темпов, хотя подобный скромный перечень не исчерпывает и само собой действительное многообразие вариантов задания темпа. «Моментам действия», какими их изображает используемый нами источник, дано представлять собой некие срезы, благодаря которым некоего оператора дано олицетворять и некоему действию, положим, тот же этиловый спирт - опьянению или - нечто «событийную сторону повествования» - ее положению источником образования «связи мотива и персонажа либо героя». В составе градации «бытование в формате сброса-набора составляющих» нам дано увидеть как вспомогательные градации вариативной реализации (река с различным уровнем стока) так и нечто «расширенные варианты». И та, и другая градация явно позволят их понимание равно порождением и столь свойственной человеческому мышлению способности приравнивать метауровню характеристику идентичности, прямо позволяющей понимание предмета уже не самим собой, но - здесь же и формой проективной реализации, приводящей к выделению возможного метауровня.

Типологической группе «состояний бытования» дано включать в себя и такую практику выделения бытуемости, как отождествление некоей реалии спецификой «оригинализации». В отношении характеристик оригинализации само собой онтологии дано предъявить такие типологические виды, как «естественное происхождение» или «искусственное происхождение», и здесь недалеко от данной модели отстоит и понимание рассказчика. Но более существенную специфику рассказчик все же видит в возможности выделения типов природы, между которыми ему дано определять и формы живой и мертвой природы, а равно и в выделении специфики воспроизведенных состояний или - не обязательно принимающих физическую форму артефактов. Спецификой используемого нами источника равно правомерно признание и его предпочтение в большей мере концентрации на предмете научных работ, хотя под воспроизведенными состояниями равно правомерно признание и собственно артефактов, и форм условности, наподобие культурных установок, и - разного рода практик, в частности, фонетических языков.

А завершить обзор той части присущих рассказчику идей создаваемой им «локально-групповой» онтологии, что в нашем понимании позволяет отождествление в значении «состояний бытования», тогда выпадет освещению специфики условной отождествляемой бытованию «проективности» или - открытости бытования для реализации перспектив экспансии или совершенствования. Используемому нами источнику дано указывать на две такого рода формы - типологические группы метаиндифферентных состояний бытования и статусов субъектов репрезентации. «Метаиндифферентные состояния бытования» - это, с одной стороны, перспективы развития, включая сюда и перспективу развития сюжета, с другой - это наличие «точки подключения» условно еще не установленного отношения. «Статусы репрезентации» представлены в используемом нами источнике лишь типологической формой подобий, хотя базисным условием функции репрезентации также правомерно признание и оснований наподобие характеристик важности, доступности и т.п.

Огл.  Видение рассказчиком предмета форм нахождения

Особенное имя «формы нахождения» в нашем понимании - имя такого рода состояний, что не только следуют «отдельной строкой» в понимании рассказчика, но понимаемых и собственно онтологией как нечто «вариативные реализации» той непременно пренебрегающей вариативностью идентичности, что искусственно приобретает специфику нечто особенного наличия или присутствия, знающего и нечто актуальные условия позиционирования. Это своего рода «онтология, пренебрегающая существенными условиями ее построения», но как некая паллиативная практика построения моделей равно достаточная для квалификации на положении своего рода «пара-онтологии», но, тем не менее, все же онтологии. Другая существенная специфика типологической градации «формы нахождения» - очевидный параллелизм рассмотренным выше состояниям бытования, что не отменяет ее очевидной ценности в смысле выделения и у данного варианта «воспроизводства среза» равно же качеств известной достаточности.

Тогда нам следует остановиться на таком выборе первой подлежащей анализу группы как группа градаций, образующих типологическую рубрику «действительности нахождения», что обобщает собой такие подчиненные группы, как явная форма нахождения, неявная форма нахождения, порядок нахождения и маскирующийся порядок нахождения.

В развитие представленной здесь типологии, что за специфика «нахождения» и удостаивается в используемом нами источнике признания как предпочтительный объект квалификации в составе нечто «явной» формы нахождения? Для используемого нами источника подобного рода характерно «явной» или не знающей возможности удаления на второй план формой нахождения дано предстать группе градаций, включающей в себя такие позиции, как открытая под неким ракурсом идентичность, инерционная идентичность и открытая идентичность. Под нечто «открытой под определенным ракурсом» идентичностью используемому нами источнику дано понимать нечто «внешне выраженную зависимость», нечто отождествляемое, например, по «присутствию следа», или - любое открытое идентификации при правильном выборе ракурса. Далее, для присущего рассказчику осознания и специфику «инерционной идентичности» дано составить специфике неизбежности пока еще не наступивших последствий, или - «предугадываемости фабулы с самого начала в канонических жанрах художественных произведений». Равно и предметом «открытой» идентичности рассказчику дано определять способность воплощения в таких формах, как «эксплицитный характер» и «характеристическая наглядность». Иначе - специфике «открытости» для понимания рассказчику дано видеть и нечто состояние идентичности, что предполагает определение равно и на условии «непосредственного» наблюдения. Тогда и антисостоянию явного нахождения «неявное нахождение» дано обратиться и нечто непременно задаваемым «посредством» - или посредством стереотипа, или - контекста или любого иного возможного медиатора.

Используемый нами источник включает в себя и то небезынтересное развернутое полотно типологической градации «порядка нахождения», чему дано объединить собой значительное число производных рубрик, фиксирующих как предметные, так и квалификационные формы подобного порядка. О понимании предметной природы порядка нахождения тогда и подобает судить исходя из наличия рубрик формы агрегирования, порядки распределения, позиционные варианты и промежуточные звенья. Но данная картина далеко не ограничена выделением одних лишь обозначенных здесь градаций, находя продолжение в градациях состояния мобилизованности, темпоральные проекции нахождения, репрезентативный и долженствующий порядок нахождения. Тогда содержание группы «форм агрегирования» дано образовать таким ее подвидам, как комплексность, диффузия, примыкание в качестве потенциала и функциональное слияние. Пожалуй, перечисленные здесь позиции равно позволят отождествление то и как нечто «общее место» познания, за исключением «функционального слияния» - по существу, условия, определяющего, что достаток влаги и яркое солнце обеспечивают рост растительности. Далее, третичными типологиями порядков нахождения, принадлежащими группе «порядков распределения» правомерно признание групп, известных под именами градаций, вариантов, «порядков распределения, определяемых практически по формуле синтагматической последовательности» и структурных порядков распределения. Равно показательны в отличающей их специфике и ряд экземпляров типологической группы «позиционных вариантов», объединяющей собой две следующие формы - «расположение на траектории» и «соседское расположение». Наконец, используемый нами источник не находит никакой производной типологии в такой производной группе порядков нахождения, как «промежуточные звенья». Рассказчика отличает и понятная осведомленность в предмете действительности таких производных «состояний мобилизованности», как нейтралитет и потеря самого себя, хотя следующим возможным членом данного ряда правомерно признание и состояния настороженности. Общая принадлежность темпоральным порядкам нахождения равно характерна и таким вспомогательным градациям, как «варьирование» и «постоянные функции», допускающим дополнение их ряда тогда же и эпизодическими проявлениями. Вспомогательной градации «репрезентативных порядков нахождения» также дано адресовать нас к своей составляющей специфике «детальность», хотя явными претендентами на положение продолжающих ряд таких составляющих правомерно признание и тех же градаций «беспорядок» и «нерациональность».

Подлежащая нашему описанию градация «долженствующих порядков нахождения» составляет собой столь существенный пласт выстраиваемой рассказчиком онтологии, что непременно обуславливает тогда же ее отдельное и скрупулезное изложение. Описание данной градации и подобает открыть с рассмотрения рубрики, менее существенной в смысле порождаемой сознанием рассказчика модели - а именно, рубрики взаимно выраженных порядков нахождения. Подобного рода «взаимно выраженными» порядками нахождения рассказчику дано понимать те же равновесные состояния и созвучности. Две другие принципиально значимые для рассказчика градации долженствующих порядков нахождения - структуры потенциальной асимметрии и опорно-нагрузочные комбинации. В составе «структур потенциальной асимметрии» возможно выделение как менее значимых «распределения топических характеристик», «топологий, содержащих преобладания» и «амбивалентных формаций», так и более значимых статусных распределений и элементов структур потенциальной асимметрии. «Распределение топических характеристик» вряд ли чем-либо интересно, поскольку соответствует своего рода «распределению элементов ландшафта», а организованные на условиях возможности задания преобладания топологии иллюстрирует позиция, определяемая как «значимость, способная перевесить относительно небольшое частотное значение признака». «Амбивалентными формациями» рассказчик определяет формации, включающие в себя амбивалентные составляющие. «Статусным распределениям», пожалуй, дано предполагать отождествление как своего рода «подчеркнуто значимые» для понимания рассказчика, поскольку он склонен к их наделению равно и качеством основных элементов, определяющих важнейшее содержание повествования. Таковы темпоральные в своей основе статусы события встречи - встречи приуроченные к времени года, продолжительные встречи, краткие встречи, ночные встречи, вечерние встречи, утренние встречи или те же статусные признаки пространственных условий события встречи. В смысле характера события встречи и пространству события встречи равно дано предполагать наделение и коррелятивными статусами нейтрального пространства, враждебного пространства, пространства наполненного опасностями, чужого пространства, благоприятного пространства, желанного пространства, родного пространства и - пространства героя или своего пространства. Признаку подобного плана статусной стратификации также дано отличать и квалифицирующие статусы «герой» или «персонаж» художественного произведения. Наконец, «элементы структур потенциальной асимметрии» также предполагают выделение на положении особой группы. За возможность образования структур потенциальной асимметрии тогда следует благодарить такое условие, как позиционная асимметрия некоторых элементов подобных структур. Тогда какая именно специфика будет подлежать выделению посредством квалификаций, позволяющих различение элементов, выделяемых по признаку асимметрии позиции размещения в некоей среде? Наше описание таких квалификаций и следует начать представлением списка квалификаций, условно допускающих отнесение к рубрике «вспомогательных» квалификаций. Такого рода квалификациями прямо правомерно признание типологической специфики элементов, обозначающей их или как приобретающие центральное положение, или - претерпевающие коренные изменения, расположенные по периферии, принадлежащие полярным центрам образования связности, находящиеся на полярных позициях, а с ними - определяющие существенные итоги, играющие решающие роли, занимающие заметное место или ведущее положение. Данный перечень также допускает дополнение типологическими формами ведущего и противоречивого положений, перфектного значения, «центра модели событие», «столичных амбиций» и, естественно, предметных полюсов, например, трагического и комического. Далее, группу элементов структур потенциальной асимметрии, обнаруживающую куда большую мощность множества, дано образовать условностям, отождествляемым рассказчиком посредством признака «ключевой». Квалификация «ключевых» способна характеризовать значения и исследования, понятия и события, характеристики, слова или идеи. Рассказчик не следует здесь определенной «жесткой схеме», квалифицируя «ключевым» любое наделенное возможностью интеграции в структуру - фактор и положение, характер и поворот, встречи, фигуры и узлы. Но «ключевое» - это не только квалификации, но и как таковой предмет «ключей», в частности, «ключей к пониманию». Тем не менее, перечень квалификаций, отмечаемых признаком «ключевые» равно допускает продолжение и посредством дополнения такими позициями, как ключевые повествовательные феномены, позиции размещения или ситуации, наконец, ключевые смыслы. Рассказчик, одержимый своего рода манией «ключевого» метода декодирования явно забывает основной принцип онтологии, непременно определяющий реальность единством первого плана и фона. Но и «элемент структур потенциальной асимметрии» - это все же не самая показательная присущая рассказчику фактически враждебная онтологии трактовка - в таком качестве правомерно признание и нечто идеи опорно-нагрузочных комбинаций, подлинной «контронтологии внутри онтологии». Принцип «опорно-нагрузочных комбинаций» явно предполагает определение как нечто «принцип приведения» - некое многообразие обстоятельств допускает его приведение к нечто признаваемому за действительную ценность таких обстоятельств, как бы реально вряд ли возможной «ценностью бриллианта», объявляемой вне всякой связи с возможностью заключения бриллианта в оправу. Метод «опорно-нагрузочных комбинаций» - несомненное суррогатное начало замещения единственно возможной квалифицирующей характеристики «в развитие определенных обстоятельств» на характеристику «благодаря чему-то». Но, вероятно, и наша критика конструкции «опорно-нагрузочных комбинаций» не лишена пристрастности, но что именно, какие комбинации рассказчику дано определять как принадлежащие числу «опорно-нагрузочных»? Положим, в его понимании предмет потенциальной возможности таких комбинаций способен таить в себе и функционал «оснований» - целостных, объективных, оптимальных и оснований для синтеза, или - разнообразных «опор» - в частности, «опоры на широкий и устойчивый потенциал», «на определенную парадигму» или, в дополнение к этому, функционал опорных представлений или опорных элементов. Кроме того, характерному рассказчику видению предмета «опорно-нагрузочных комбинаций» дано включать в себя и позиции «основ представлений», «базового характера связи» и, помимо того, и «видов методологической почвы». Наконец, завершением данного перечня дано оказаться и одной преинтересной позиции, обозначенной ее творцом под именем «службы глубинным основанием». То есть - в отсутствие оснований, опор и всякого рода «базисов» рассказчик явно не позволяет себе даже и помыслить создаваемую им картину мира, чему на деле дано оставаться или же не более чем картиной отношений «тип - экземпляр», или - местом воспроизводства причинной зависимости.

Но порядок нахождения столь разнообразен, что не предполагает исчерпания и посредством представленной выше масштабной типологии среды его адресного или локального воспроизводства, предполагая и такую производную градацию, как «маскирующийся порядок нахождения». Под «маскирующимся» порядком нахождения прямо правомерно признание всякого рода возможности осознания реалий, реализуемой не посредством выделения специфики присущей им природы, но - посредством понимания присущей таким реалиям специфики участия или присутствия в чем-либо. Собственно подобного рода специфику и обнаруживают те же историографическая репрезентация теоретических положений и неявная форму задания темы повествовательным контекстом.

Вкратце необходимо обрисовать и ту часть форм нахождения, что предполагают приложение к ним такого порядка отождествления, в силу чего основному определяющему подобные формы содержанию дано составлять собой и нечто условие принадлежности. Используемый нами источник свидетельствует о существовании двух подобного рода градаций - или это формы нахождения замкнутые на место прикрепления или - равно и виды экзистентной инертности. «Формы, замкнутые на место прикрепления» видятся рассказчику разного рода «положением-расположением»: смежным, интерпредметным, промежуточным, лежащим вне пределов, наконец, они видятся и столь существенными его пониманию характеристиками нахождения зарубежное и отечественное. «Экзистентной инертности» в понимании рассказчика тогда дано ожидать раскрытия посредством типологических форм устойчивости, равновесия, векторных условий или жесткой структуры значения мотива. Любопытным здесь правомерно признание одного из возможных состояний такого равновесия - «общезначимый для ценностной системы ‘Капитанской дочки’ баланс самозванства и подлинности»; «векторные условия» используемому нами источнику тогда дано толковать посредством типологической формы необратимости изменений - «очевидность из развития сюжета необратимых изменений в жизни и судьбе отца и дочери».

Далее нам следует упомянуть и группу форм нахождения, для которых в условной «онтологии рассказчика» принят порядок отождествления, как-то связанный и со спецификой их функционально-ролевой нагруженности. В данном случае онтологии рассказчика дано прирасти тогда уже такими градациями, как виды агентского позиционирования, вторичные явности, состояния внешней принадлежности и зависимые формы нахождения. «Агентскому позиционированию» в данном случае не дано распространяться ни на занятие шпионажем, ни - на деятельность коммерческого посредничества, ни даже на химическое взаимодействие, но - описывать нечто социальную роль участия в любовном соперничестве. «Вторичные явности» - это нечто объемлющее собой комплекс различных возможностей, начиная от признаковой проявленности, а равно включая сюда и нечто ретроспективные проекции и вторичные уровни телеологии. «Признаковая проявленность» явно подразумевает самое себя, «ретроспективным проекциям» также дано указывать и на особенности, очевидные из их интуитивного толкования, когда «вторичные уровни телеологии» используемому нами источнику дано иллюстрировать примером «цели, преследуемой повествованием в сообщении о том или ином событии». «Состояние внешней принадлежности» - это и состояние неволи, хотя ему не возбраняется оказаться и состоянием нахождения в некоей среде или занятостью по найму, а «зависимые формы нахождения» - это артефакты со своими явно тривиальными пролетками и пистолетами и более любопытным «искусственно построенным миром текста». Примером же зависимых форм нахождения правомерно признание и того же «марсианского происхождения».

Рассказчик в создаваемой им онтологии обращает внимание и на обустройство такой существенной для выстраиваемой им системы представлений типологической градации «форм нахождения» как условность отождествляемого на положении подверженного внешнему воздействию. Экземплярами, наполняющими данную группу, он тогда понимает такие градации, как реляционные условия, обретенные состояния и характеристики условий насыщенности. Здесь, если сравнить какую-либо из этих групп с двумя оставшимися, то наиболее тщательная проработка будет отличать градацию «реляционных условий». Согласно предлагаемой рассказчиком оценке, принадлежащими «реляционным условиям» экземплярами и правомерно признание производных форм отношения содержательной конъюнкции, отношения содержательной дизъюнкции, условия потенциалологической компарации, топологического и компонентного видов корреляции, темпоральной координации, спонтанных отношений и глубинной связи. «Отношения содержательной конъюнкции» увы, представлены лишь сопутствующим содержанием, хотя они допускают представление и посредством каких-либо «заряда» или «котировки». «Отношения содержательной дизъюнкции», напротив, иллюстрируют две позиции - условие «отсутствия особой разницы» и «оборотная сторона явлений». «Потенциалологическая компарация» приводит нас к «признакам тяжести», хотя мы знаем и многие иные практики наделения потенциалом. «Топологическая корреляция», если понимать здесь специфику в известном смысле «изнанки» мышления рассказчика, употребляется с целью обозначения признаков близости или отдаленности, хотя могла бы указывать и на позиции, означающие «нахождение высоко в горах» или «в излучине реки». «Компонентная корреляция», опять-таки, несколько шире топологической - это и «характер сквозного для новеллы в целом», и - здесь же и состояние идентичности близость - «близость лексической семантики художественной семантике», и - повествовательные статусы смысловых структур, в частности, статус «принципиальное подчеркивание». А равно и «темпоральной координации» дано найти воплощение тогда и в «опережении», хотя ничто не препятствует и ее совмещению равно и с «отставанием». «Спонтанные отношения» - это как бы недвусмысленно «спонтанные» отношения, отношения воспроизводства неких условий неких же отношений, не объяснимые из природы субъектов таких отношений. Наконец, «глубинная связь» - это связь на некоем никак не актуальном, но на подспудном или исходном уровне построения некоей системы, положим, это и единство живой материи на генетическом уровне.

В отличающем рассказчика видении предмет «обретенных состояний» позволит представление тогда уже как функция, исполняемая неким элементом действительности в неких вполне определенных обстоятельствах, в частности, как функция «сетки» для нечто «элементов ставших сеткой». В используемом нами источнике «характеристиками условий насыщенности» тогда доводится предстать различного рода разновидностям разверток - ситуации реализации сразу нескольких признаков в одном ряду и - развернутым рассуждениям. «Ситуация реализации нескольких признаков», в предлагаемом рассказчиком определении, - это характеристика одновременно и как таковых признаков и - здесь же и характеризуемой ими условности, но - никак не свидетельство сложности как таковых обстоятельств. «Развернутые рассуждения» рассказчик понимает как бы само собой показательными.

Наконец, наше рассмотрение различных специфик «форм нахождения» следует завершить и на исследовании группы типологических градаций стадиальной организации. Используемый нами источник готов подтвердить действительность двух подобного рода градаций, собственно стадиальной репрезентации и типологической формы последовательность. Вспомогательными градациями «стадиальной репрезентации» источнику присуще определять те же качественно новые этапы, стадии формирования, внутрипоследовательные статусы, финальные конкреции и зачаточные состояния. «Качественно новые этапы» рассказчику равно давно видеть и своего рода релятивной мерой несходства элементов последовательности, подобной спецификой ему дано наделять и стадии формирования, финальные конкреции и зачаточные состояния - любые идентификаторы форм нахождения, определяемые относительно организации последовательности в целом. Напротив, внутрипоследовательные статусы он предлагает отождествлять лишь отношениям элементов последовательности между собой. Любопытной формой внутрипоследовательного статуса правомерно признание и нечто статуса «стадиальный предшественник», обозначающего некую стадию по отношению нечто следующей стадии. Различного рода вариантами «последовательности» в понимании рассказчика дано послужить и таким производным формам, как повторные прецеденты, обратные последовательности, элементы последовательностей, отрезки последовательностей, а также и специфической форме синтагматической последовательности. Любая из специфик, принадлежащих данной группе явно позволит признание характерно банальной, во многом составляя собой своего рода «неявную математику», что просто исключает ее признание тогда же и предметом существенного интереса.

Огл.  Видение рассказчиком предмета комплексов обеспечения

Положение следующей далеко не малозначимой «фракции» условной онтологии рассказчика дано обрести и проявляемому им пониманию специфики средства обеспечения или просто обеспечения. Здесь равно и наш анализ данной группы типологических градаций условной онтологии рассказчика дано открыть рассмотрению структур своего рода «прямого» обеспечения. Для рассказчика предметом обеспечения «как обеспечения» дано предстать нечто поддерживающему обеспечению, структуре носителей, поддерживающей тип активности, формирующим русла условиям, а равно и нечто формам доступным для ассоциации, пространствам поддержания способности бытования и комплексам обеспечения становления.

Типологическую градацию «поддерживающего обеспечения» используемому нами источнику дано продолжить лишь в специфической для присущей ему тематики рубрике отчетливое представление, хотя здесь правомерно указание и на нахождение в прямом доступе материальных или интеллектуальных ресурсов, положим, существенных сведений. «Структура носителей», какой ее дано видеть рассказчику - это всего лишь структура информационных носителей, «возможность вербального выражения прочитанного либо услышанного», хотя те же самые структуры носителей - это также контейнеры, проводники или растворители. «Поддерживающий тип активности» - фактически это лишь уточнение синонимического имени способствование - от «способствования пониманию» до «способствования новым обретениям в осознании повествовательного мотива», - хотя формой способствования равно правомерно признание и «материальной помощи». Также достаточно любопытна и градация «формирующих русла условий», образующая в нашем источнике триаду локальных «миров» - мира необычайного, мира обыденного и повседневного и риторической трансформации пакетов данных. Помимо того, специфика «русла» равно отличает и комплексы условий, обращающиеся формированием некоей среды, в частности, сопряженные события, пределы возможностей, эскортные комплексы процессов, а равно и «осложнения побочными эффектами». «Миру необычайного» в видении рассказчика дано предстать нечто «непосредственным и легким проявлением необычайного в настоящем мире», что, в свою очередь, выделяет и такую свою составляющую, как «достаточность для проявления полушуточного, но в душе серьезного и потому до некоторой степени перформативного произнесения вслух». Кроме того, моменту «проявления необычайного» дано отличать и нечто случай «сходства с разламыванием тонкой корочки льда». Понятно, что «миру обыденного и повседневного» никоим образом не дано непосредственно не граничить с миром необычайного, именно так подобный «мир повседневного» и самоутверждается как «мир» повседневного. Третий знакомый нашему рассказчику «мир», «риторическая трансформация пакетов данных», это подчиненность вероятностной семантики слова «риторической функции семантической избыточности языка в нарративе». «Сопряженные события», какими они позволяют представление посредством понимания рассказчика - это некие случайно совпадающие, но, одновременно, и каким-либо образом пересекающиеся события. «Пределы возможностей», какими им доводится присутствовать в той предметной области, где действует рассказчик - это своего рода соблюдение жанрового и повествовательного стандарта; или это принцип «невозможности отклонения от стандарта». Предназначение «эскортных комплексов процессов», каким его определяет используемый нами источник, это упорядочение посредством образования группы, объединяющей собой градации «родные места» и «сопровождение вероятностным шлейфом», но равно подобного рода «эскортом» правомерно признание и нечто условий, ожидаемо сопровождающих события или явления. «Осложнение побочными эффектами» представляет собой осложнение некоего рассматриваемого повествовательного мотива равно и «побочными мотивами».

Образцами «форм, доступных для ассоциации» используемому нами источнику дано определять формы доступные для символической ассоциации и понятийные основания. «Пространства поддержания способности бытования» в видении рассказчика дано представлять производным формам составляющие окружения и места, к которым приурочено действие. «Комплексы обеспечения становления» явно указывают на присущую рассказчику куда более глубокую степень их осознания, поскольку включают в себя целый ряд вспомогательных градаций - способов задания, характеристик необходимых для образования представления, истоков явлений, добавок содержания и конкретизации. Но, в частности, пониманию рассказчика все же присуще низводить «способы задания» лишь к косвенным способам задания, хотя помимо прямых и косвенных способов эти способы позволят их представление и некими дистанционными способами задания. Образованию представления, как мыслит рассказчик, необходимы «характеристики», что и показывает пример «знания, необходимого для более точного понимания подобия мотива и слова». Представителем «истоков явлений», поскольку используемый нами источник все же рассуждает о сфере культуры, дано предстать и нечто «этимологическим началам». Равно любопытна и градация «добавок содержания», представленная вовсе не «добавкой лакмуса», но столь популярным во времена брежневского политбюро «существенным вкладом». «Конкретизации», если не отвергать подхода рассказчика, непременно дано обращаться не более чем на высказывания и заключающие их порядки, например, такова «конкретизация инварианта за счет множества синонимичных друг другу частных мотивов».

Функции «средств обеспечения» равно доводится допускать возложение и на таких исполнителей, как влияния или свободы. Интерес рассказчика в предмете «влияний» дано привлекать вовсе не воздействию гравитации, не положительному влиянию, но - нечто специфичному «полю противоречивого влияния сформировавшихся сюжетных интенций». Видами свобод в понимании рассказчика дано выступать тем же доступности и свободе от обременения, где первой дано раскрыться и в такой интересной позиции, как «доступность кому угодно возможности встречаться в фабульных мирах повествования». «Свобода от обременения» - она и нечто «абстрактно-внеконтекстуальная свобода», непременно утрачиваемая мотифемой при ее «размещении в поле взаимоналожения языковых пространств».

К службе в роли «средств обеспечения» рассказчику также дано привлекать и специфические формы усилителей присутствия. Но рассказчику дано одарить нас лишь одной такой вспомогательной градацией, а именно - «варьирование, расширяющее объем связей сопряжения». Но если хорошо знать физику, то равно уместны примеры и всякого рода возможностей подкрепления, а равно и пример эффекта трансформации.

Наконец, роль средств обеспечения дано исполнять и устойчиво функционирующим практикам, представленным типологическими градациями наследуемых порядков идентичности и сред извлечения. В понимании рассказчика примером наследуемой идентичности следует понимать этимологию, а вспомогательной типологией «сред извлечения» он склонен определять среды извлечения информации, заключающие собой и такой образец такого рода среды, как те же письменные источники.

Огл.  Видение рассказчиком предмета «фигуры трансформации»

Существенную часть выстраиваемой рассказчиком условной «онтологии», способной обеспечить, как он полагает, решение ряда актуальных задач он склонен отвести и проблематике системной общности процессов изменения, типологически упорядочивающей предмет «фигуры протекания» такого рода процессов. С нашей же стороны мы позволим себе отождествление предмета «фигуры протекания» обуславливающих изменения процессов тогда и посредством имени «фигура совершения трансформации», характерно уменьшающим объем необходимого здесь плана выражения.

Тогда описание раздела онтологии «фигуры совершения трансформации» и надлежит открыть рассмотрению подчиненных групп, так или иначе, но означающих «изменение как таковое», когда предназначением иных типологических градаций фигур совершения трансформации уже дано послужить и таким обуславливающим изменения процессам, чему дано нести груз определенного обременения. Итак, под «как таковыми» фигурами совершения трансформации рассказчику дано определять в выстраиваемой им онтологии такие формы предметных конкреций, как акты новации и собственно действия.

Каким же образом условной «онтологии рассказчика» и дано рисовать картину «акта новации»? «Акту новации», каким его дано видеть выстраиваемой рассказчиком его «подручной» онтологии, дано ожидать отождествления посредством таких типологических форм, как процессы модификации и адаптирующие воздействия, замена функционала и смена вектора, зарождение и комбинирующая манипуляция суммирования, конструирующая деятельность и теоретическое оформление, иноприродное дублирование и генерация данных. Также непременный элемент представленного здесь перечня типологических форм «актов новации» дано образовать и самой его основной позиции процессы образования. Если анализ актов новации начать с рассмотрения «процессов образования», то ей дано знать такие производные формы как формирование, виды регресса, действия комплектования и оцельнения, метателесный синтез, образование регулярных конкреций, оформление в упорядоченное представление и самообуславливаемое становление в развитии, рост интереса и синтез элементов телесности. Еще одну большую группу типологических форм, относящихся к общей группе «процессов образования» доводится составить специфическим для нашего источника формам процессов мотивообразования, мотивного смыслопорождения в сюжетном нарративе, а равно и процесса образования мотивов в повествовательной среде фольклора и литературы. Характерная понятность позиций перечня «общих» рубрик процессов образования позволит нам ограничиться комментарием лишь в отношении ряда исключительных случаев; так, «метателесный синтез» предполагает такую вложенную позицию, как повторное формирование, а «образованию регулярных конкреций» дано обрести воплощение равно посредством каталогизации. Любопытство здесь также дано представлять и специфике «синтеза элементов телесности», предполагающей наличие таких экземпляров, как «обрастание набором и последовательностью функций» или «самообуславливаемое становление» имеющее место в случае «формирования алфавита непосредственно в развертывании структуры и через структуру».

Далее «процессам модификации» дано адресовать предпринятое нами рассмотрение к емкому перечню принадлежащих этой группе типологических форм, включающих в себя настройку и ремонт, усиление аспектов и придание состояния, добавление или приобретение особенностей. Скорее всего, пояснений здесь заслуживает лишь «приобретение особенностей», включающее в себя и такой случай подобного приобретения, как поломка. «Адаптирующие воздействия» используемому нами источнику дано раскрывать лишь посредством позиции «приведение в соответствие», нашедшей выражение в «приведении сюжета в соответствие намеченной ранее интенции». Возможную иллюстрацию «замены функционала» дано здесь образовать вспомогательной позиции «перемены социальных ролей», а также «превращению Ибрагима из светского героя в сподвижника государственного человека». «Смене вектора» дано вывести нас на «глубокую перемену в жизни», а иллюстрацию типологической формы «зарождения» дано составить тогда и производной форме «завязка любовного романа». Коллекцию иллюстраций для «манипуляции суммирования» дано образовать таким формам подобного рода манипуляций, как суммирование объектов творения, суммирование агенсов, иными словами - различных богов или культурных героев, суммирование предикатов, в данном случае - конкретных способов творения. Также «манипуляцией суммирования» правомерно признание и практики формирования коллекций. «Конструирующая деятельность» на взгляд используемого нами источника - это «разработка подходов исследователей», а «теоретическое оформление» - оно равно и становление исследовательского подхода. Наконец, «иноприродное дублирование» очевидно до невозможности - это перевод на иностранный язык, хотя неплохим примером такого дублирования правомерно признание и предмета науки «бионика». Актом «генерации данных» в используемом нами источнике фактические дано выступать функции выделения специфики, например, «эстетического критерия семантичности», хотя такому же в точности смыслу дано отличать и действие получения любой иной характеристики.

К позиции «действий», как следует из материалов доступной нам коллекции, дано принадлежать таким группам нижнего уровня, как группы образования структур символизации и раскрытия содержания, раскрытия (просто) и употребления средств, ассоциации и диссоциации, наконец, убийства. Здесь любопытно «раскрытие», адресующее нас к «эмпирическому раскрытию», а равно и «раскрытие перед Лизой обманов и преступлений Германна». Но, скорее всего, такому «раскрытию» также правомерно отождествление и такого экземпляра, как «раскрытие шва». «Употребление средств», каким оно представляется используемому нами источнику, обращается не приемом лекарств, но, в данном случае, «употреблением терминов», хотя и «курс приема лекарств» - равно одна из форм употребления средств. Также и ассоциации здесь дано представлять собой образование целого из частей, притом, что и диссоциации - деление на части. «Убийство» в данном случае наделено тем очевидным смыслом, который и принадлежит ему в принципе.

Вслед за «актами новации», означающими в рассматриваемой нами «онтологии рассказчика» возможность выделения «результата действия», не помешает уделить внимание и той части производных форм фигур совершения трансформации, в отношении чего отсутствует и как таковая возможность консолидированного представления результата, но имеет место такая форма представления, как образование комбинации. Формами операций, приводящих к результату в виде образования комбинации, используемому нами источнику дано определять такие формы, как совмещение, комбинирующую ассоциацию и помещения и изъятия. Предмету «совмещения» в составе условной «онтологии рассказчика» дано занять лишь скромное месте, где его дано обогатить таким градациям, как воссоединение родителей с сыном, диффузия и совмещение начал. Мы понимаем их характерно очевидными позициями, указывающими на ситуацию приведения положения к состоянию, удовлетворяющему определенному востребованию - состоянию «семьи», «равномерного распределения» или «условия достаточности». Экземплярами типологической формы «комбинирующей ассоциации» используемому нами источнику присуще понимать такие типологические формы, как формирование корпусных систем, диссоциация как обращение множеством, слияние и освоение наследия. «Формирование корпусных систем» отсылает нас к «составлению словарей и указателей», но такого рода формированием равно правомерно признание и образования планетных систем, а равно и построения системы физических мер. «Диссоциации как обращению множеством» дано знать и такой принадлежащий ей экземпляр, как «разграничение начал», а также иметь место и в случае «опережения постановки вопроса о художественно заданном употреблении мотива в нарративе принципиальным разграничением собственно языкового и речевого начала в структуре мотива». Также прямой пример такого рода диссоциации дано предоставить и разделению раствора на растворитель и наполнитель. Одним из возможных «слияний» нашему источнику дано определять нечто «схождение понятий в едином представлении», чему, в частности, дано иметь место в случае «схождения понятий лейтмотива и мотива в едином представлении в случае не принятия во внимания границы текста произведения»; обычный случай слияния - это перемещение животных посредством организованной формы стадо. «Освоением наследия» - это тогда и нечто постепенное включение содержания наследия в состав неких актуальных представлений.

Комбинирование посредством «помещения и изъятия» - та типологическая форма, что удостоена в источнике и наиболее широкого освещения из числа форм, принадлежащих рубрике «образование комбинаций». Здесь если следовать отличающему рассказчика пониманию, то принадлежность числу вторичных типологических форм «помещения и изъятия» дано обнаружить таким формам, как наделение и отъем, распространение путем занятия сопряженных пространств, вступление и выбывание, добывание, пространственно привязанные помещения (расстановки), замены, смысловая индукция и исчерпание. Перечисленные здесь позиции явно позволят признание столь очевидными характеристиками, что вряд ли требуют детального анализа, за исключением единичных любопытных моментов. В частности, одной из производных форм типологической формы «наделение и отъем» дано охватывать собой и производную форму «потеря той или иной существенной части значения», как равно и форму по имени «обнажение значения». В понимании рассказчика «смысловая индукция» - это, в том числе, и событие дополнения некоей интерпретации тогда и некоей характеристикой, определяемой стереотипом, действующем на смысловом уровне. Типологическими производными «замены» рассказчик в создаваемой им картине мира склонен видеть такие формы, как динамическая компенсация, подмена задачи, уход от описания и «замена термина терминологическим заместителем». Единственная типология, иллюстрирующая в используемом источнике возможность «исчерпания» - не иначе как растаскивание.

Причиной появления еще одной типологической формы «фигур совершения трансформации» правомерно признание и нечто особого положения изменений геометрии и пространственной позиции, как и изменения неких специфик, сопряженных с такими изменениями. Для используемого нами источника подобному предметному полю дано заключать собой две его подчиненные градации - изменения фигуративных особенностей и изменения мест. В понимании рассказчика «изменения фигуративных особенностей» - тогда это позиции концентрации и обращения разграничений в нечеткие, а равно и зеркального инвертирования и развертывания до плоской геометрии. Хотя обозначенные здесь позиции и ожидает уточнение рядом любопытных примеров их реализации в практике повествования и исследования предмета повествования, мы думаем, что такие частности вряд ли хоть сколько-нибудь интересны. «Изменения мест», какими их определяет условная онтология рассказчика, прямо позволяют обозначение и нечто рутинными формами вывода рассмотрения из границ одной схемы в границы другой, поднятия на уровень, изменения принадлежности, перенесения изучения в среду и отодвижки. В частности, мысль В.Я. Проппа видится в данной связи «отодвигающей конкретный сюжет ради метасюжета, адекватного жанру волшебной сказки».

Как справедливо полагает рассказчик, специфика подлежащего трансформации отличает не только объекты, но и «моменты изменения». Отсюда специфику типологических начал акта воспроизводства изменений, обращенных на порядок изменения, дано обнаружить и ряду типологических форм, включающему в себя трансформации трансформизмов, виды трансформационных разверток, а также изменения структур ведения деятельности. Тогда прямой иллюстрацией изменений, происходящих с нечто способами или порядками совершения изменения, используемому нами источнику дано понимать поворот самой жизни, как и нечто имплицирование элементов протекания. В качестве «поворота самой жизни» рассказчику тогда дано определять «повороты жизни души» литературных героев, а «имплицированием элементов протекания» он характеризует нечто «имплицирование конкретного движения сюжета» мотивами, стоящими у истоков сюжета. Для рассказчика очевидный пример «трансформационных разверток» это, прежде всего, тенденции, хотя, одновременно, они же и такой предмет как «изменение характера течения»; кроме того, структурам ведения деятельности в его понимании дано испытывать и такие воздействия, как ослабление оппозиции и адаптивную мобилизацию ролевых агентов. В первом случае речь идет о «существенном ослаблении оппозиции фабулы и сюжета в канонических жанрах», когда известный рассказчику пример «мобилизации агентов» - это и «сосредоточение на предмете».

Кроме того, изменения могут предполагать их обращение и на характеристики объектов (хотя схему, предполагающую неизменность объекта на условии изменения его характеристик вряд ли следует понимать как онтологически вполне корректную). Условная онтология, образуемая нами «вслед за рассказчиком» прямо позволяет фиксацию следующих типологических форм изменения признаков - реализация статусных претензий, изменение флагов состояний, изменение формы предъявления и изменение связности, метапрофильные последовательности и изменение установок, и, наконец, - изменение признаков достаточности. «Реализации статусных претензий», как подобного рода форму определяет понимание рассказчика, - это нечто распространение до обретения констуитивного признака, что и происходит с неким актом в случае его «разворачивания в мотив и далее - до размеров целого эпизода или в пределе - до сюжета». В отличие от столь скромно выражаемой нашим источником «реализации статусных претензий», «изменениям флагов состояний» дано предполагать заполнение уже весьма пространной коллекцией рубрик. Флагу состояния дано предполагать изменение не только в случае лишения свободы или отпуска на свободу, но и в случае изменения акцентов или актуализации в пределах казусов, а также иных предметно особенных форм «актуализации». Кроме того, изменению флага состояния дано происходить и в случае изменения типа принадлежности или актуализации представлений, или, например, в случае смысловой актуализации мотива. Как равно же следует думать, используемый нами источник главным образом и сопоставляет условие «флага состояния» со спецификой актуальности или неактуальности; а потому нам и подобает ограничить экскурс в подобный предмет лишь перечнем различных форм «актуализации представлений». Это, к примеру, и «актуализация темы» или «актуализация значимого топоса», актуализация отношения или нечто «далеко не обязательная актуализация, видимая в символическом и мифологическом значениях слова ‘ветер’». Наконец, это и актуализация некоего аспекта или того или иного значения, или «актуализация принципиальной связи», как и «актуализация в рамках исследовательского подхода». Но если не ограничиться известным рассказчику перечнем примеров, то изменением флага состояния равно правомерно признание и привычной в наши дни активации.

Специфика используемого нами источника - это и характерно широкое суждение о предмете «изменения формы предъявления». Изменениям, предполагающим отождествление как изменения «формы предъявления» дано включать в себя всякого рода манипуляции плотностью и редукцию, операции раскрытия и позиционные дрейфы, образование возможностей широкого использования и раскрытие этимологии. Имя «редукция» в том употреблении, которым его наделяет рассказчик, это манипуляция рафинирующей селекции, в частности, «редукция значения мотива до чистой функции». Операции «раскрытия», как их представляет рассказчик, - это раскрытие сюжетного смысла или, например, визуализация, «позиционные дрейфы» в его понимании это нечто продвижение (продвижение фабулы), а «образование возможностей широкого использования» - это собственно акт публикации. Общему имени «изменения связности» дано означать для рассказчика изменение консолидации (рассыпание), изменение комплекса аксессуаров или пространственной ориентации, а также разрывы связей; здесь любопытен лишь пример «изменения комплекса аксессуаров» - обратное переодевание. «Изменения установок» в видении рассказчика - это «нейтрализация» или «переход мотива обретения в мотив вольного движения», хотя подобная квалификация равно предполагает и возможность «приведения в негодность» или приведения в нечитаемость. «Метапрофильные последовательности» будут предполагать у рассказчика и «метапрофильные эмиссии-поглощения», в частности, развертывание образа и развертывание темы. В физической же действительности «метапрофильными» правомерно признание тогда уже нечто последовательностей намыва и замывания. К группе по имени «изменение признаков достаточности» тогда дано принадлежать торможению, преодолению рамок и «трансформации представлений от архаических форм к поздним». Кроме того, данной группе фигур изменения характера трансформации дано охватывать собой и разгон в компании с «преодолением рамок» уже ожидающим воплощение и в облике «преодоления героиней узких рамок авантюрного сюжета».

Существом неких специфических форм организации процесса изменения также правомерно признание и вовлечение в процесс изменения, как определяет рассказчик, тогда и нечто характерного «актанта». Таковы в его условной онтологии типологические позиции медиативных трансформизмов и вероятностной смены. «Медиативные трансформизмы» используемый нами источник видит не случаем «разрезания ножом», но - характерными для избранной им темы смысловыми процедурами изменения, например, «координированными миграциями в среде представлений»; пример такого рода «миграций» - «опережение постановки вопроса допущениями». «Вероятностная смена» - это замена чего-либо, предполагающая лишь вероятностный порядок ее осуществления, в частности, смена «ядерных и периферийных элементов семантической структуры мотива».

Онтология рассказчика также заключает собой и специфическую позицию фигур события трансформации. «Фигурами события трансформации» используемый нами источник определяет «виды протекания» процессов, инициацию коллизии и постепенное обретение, динамичные и резкие изменения и «момент телеологичности, вносимый в развитие сюжетов цикла тем самым универсальным законом, что по определению автора представляет собой эстетический закон сложения судьбы литературного героя». К сожалению, рассказчик слишком скупо обозначает «виды протекания процессов», представляя здесь лишь «установившийся процесс», хотя среди протекающих процессов равно возможны начинающиеся, завершающиеся и даже возобновляемые процессы. Пример «инициации коллизии» как судит источник - это завязывание противоречия, а «постепенное обретение» иллюстрирует не пример эволюции, но «постепенное обретение смыслового статуса героя сюжета». В нашем понимании, типологическая градация названная здесь развернутым именем скорее говорит сама за себя.

Огл.  Событие трансформации в задании ему порядкового начала

Рассказчику присуще рассматривать и само событие трансформации (или - событие изменения) в его обращении формой воплощения «порядка совершения» события. Выстраиваемая им условная «онтология» определяет следующие предметные формы порядковых условий события изменения - это событие контакта и характерные позиции, процессуально развернутые события, событийная множественность и тренды курсовой природы, телеологически идентифицируемые события и динамизмы, ввод и вывод из обращения, фигуративные движения и эволюция.

Но в целом рассказчику «не свойственно» задерживаться на предмете порядка события трансформации, где, как правило, он ограничивается раскрытием таких градаций лишь в считанных иллюстрациях. В таком ключе он и показывает «событие контакта», определяя его посредством вспомогательных градаций пространственной схемы события и видом предназначения события - событие встречи. «Характерные позиции» в его понимании достаточно представлены уже их кратким определением в виде включения в данную группу равно и подгруппы поворотных моментов, а иллюстрацией «событийной множественности», увы, предстают у него не более чем повторы. Однако рассказчик куда более пристрастен во взгляде на предмет «процессуально развернутых событий», включающих в себя процессуальную типизацию атрибутики события, совершение перемещений и коммуникативные события, акты творчества и изолированное применение метода, взаимодействие и предварение, развертывание работ и поединки. Примером, конкретизирующим «процессуальную типизацию атрибутики события» рассказчику дано видеть пример квазиобъективного хода события, а «коммуникативным событиям» дано охватывать собой и три производные типологические формы - долгожданные известия, полилоги и события, уникальные в художественном смысле. «Актам творчества» и «изолированному применению метода» дано раскрывать себя в самих обозначающих их именах, когда «взаимодействиям» дано отсылать к группе равновесно-неравновесных взаимодействий, примером чему и правомерно признание взаимодействия языка с речью. События, названные в условной онтологии «предварениями», «развертыванием работ» и «поединками» вряд ли требуют сопровождения каким-либо дополнительным толкованием. А равно и «трендам курсовой природы» дано обнаружить две подчиненные им типологии - усиливающийся характер интенции и судьбу, включающую в себя и позицию «испытания судьбы в игре», когда «телеологически идентифицируемым событиям» дано охватывать и раскрывающие их рубрики операций тестирования и событий, приводящих к образованию полного комплекса содержания. Формой, иллюстрирующей предмет «динамизма» рассказчику дано понимать лишь одинокое смысловое движение нарратива, когда средством раскрытия позиции «ввода и вывода из обращения» он предпочитает видеть типологическую форму отхода от употребления представлений, «фигуративным движениям» в его понимании подобает заключать собой и производную форму контрастная смена. Но точку в предмете «порядкового начала трансформации» дано поставить той же «эволюции», тогда проявляющейся здесь посредством семантической эволюции мотива.

Огл.  Трактовка предмета порядка протекания явлений

Предмет своего рода «явлений вообще» рассказчик склонен определять как подлежащий упорядочению и согласно некоему порядковому началу. Хотя используемый нами источник не сопровождает такой предмет характерной ему «онтологии» какой-либо богатой фрагментацией картиной, мы все же позволим себе ее отождествление посредством трех различных типологических групп.

Первую типологическую группу порядков протекания явлений мы определим как группу «структур протекания» явлений. Состав данной группы образуют тогда такие производные группы, как топология поля явлений, динамические потенциалы и структуры процессов. В отношении «топологии поля явлений» используемый нами источник определяет лишь единственную позицию, раскрывающую содержание данной группы - концентрации действия в позиции, образцом которой он понимает характеристику «направленности острия встречи именно на графа». Но если мы позволим себе дополнить оценку рассказчика, то протекание явления будет предполагать и известное разнообразие элементов топологического обустройства замкнутых на совершение такого действия - их сосредоточение или распыление, упорядочение или хаос. Используемый нами источник склонен наделять «динамические потенциалы» такой присущей им вторичной типологией, как интенсивность действия, хотя здесь равно допустима возможность и нечто подобного «полноте изоляции» и т.п. Как понимает рассказчик, в отношении «структуры процесса» протекание явления будет позволять образование таких структурных форм, как сложный характер развертывания действия или последовательное достраивание, взрывной характер развития событий или повторяющиеся действия, а также и одновременное исполнение функций. Мы позволим себе определить подобные структурные построения как вполне очевидные.

Однако характерными чертами явления, если отличающей явление спецификой и понимать его состояние «сопоставления с» внешним миром, следует видеть и специфические признаки его становления в подобном окружении. Собственно в смысле отличающей явление способности «вступления в контакт» с окружением реконструируемая нами «онтология» рассказчика и допускает существование четырех такого рода градаций - ситуативных форм приема воздействия, ролевых элементов событийности, траекторных форм протекания явлений и - с ними же и механизмов взаимодействия.

Типологическая группа «ситуативных форм приема воздействия» - это и платформа для построения таких ее производных, как внезапность и резонанс, где последнему дано подразумевать не только физический резонанс, но и резонанс обуславливаемый «полным процессуальным соответствием временной формы встречи ее сюжетному содержанию». Производной типологической группой базисной формы «ролевых элементов событийности» используемый нами источник склонен видеть нечто инициирующих операторов, хотя в отношении порядка протекания явления правомерно и то предположение, что допускает существование носителей любого рода вмешательства в протекание явления. Однако куда более яркой иллюстрации от нашего рассказчика дано удостоиться типологической группе «траекторных форм протекания явлений», знающей такие виды траекторий как заведение в тупик и церемонии, регрессивный захват, темпоральный каркас и обратные эффекты. В частности, особого освещения здесь непременно подобает удостоить «темпоральный каркас», предполагающий растягивание, сокращение и прерывание встречи; позиции же «обратного эффекта» дано найти выражение отнюдь не в «отдаче», но в специфическом для используемого нами источника «обратном эффекте трактовки сюжетного начала через начала мотива». «Механизмы взаимодействия» рассказчик, увы, описывает не катализом и не преобразованием механического движения, но - «механизмами семантического взаимодействия фабулы и сюжета».

Наконец, для понимания рассказчика нечто олицетворяющим «механизмы протекания явлений» правомерно признание и типологической группы структур «развития», включающей в себя и само собой развитие и - оформление завершенного вида. Развитие, если исходить из присущего рассказчику понимания, будет предполагать наличие характерных специфик, определяемых характером, предметной спецификой и динамикой развития. В таком случае характер развития и позволит выражение посредством типологических форм эволюционного типа развития, развития на качественно новом этапе, качественного развития, становления и дальнейшего нарастания, развития, предполагающего сопоставленные внешние тренды. Предметную специфику развития в используемом нами источнике дано представить тем же смысловому развитию нарратива, развитию в литературоведении последних десятилетий, развитию фольклорных жанров, развитию представлений людей и - развитию идей. Условие динамики развития здесь дано выражать, увы, лишь единственной позиции интенсивного развития. Напротив, «эволюционному типу развития» дано включать в себя и рубрики «эволюция мотивов в ходе развития фольклорных жанров» и - «историческую эволюцию сказочной мотивики», когда «развитие, знающее сопоставленные ему внешние тренды» дано конкретизировать такой любопытной форме, как «предвосхищение». «Развитие представлений людей» открывает для нас такие свои формы, как «развитие представлений до уровня теоретической модели» и «принципиальные шаги в развитии представлений». «Развитие идей» - это, скажем, не развитие маркетинговых или инженерных идей, но развитие идей всевозможных гуманитарных теорий, а также развитие идей, определяемое в границах некоей научной работы и - равно развитие идей одного ученого неким последователем. «Оформление завершенного вида» представлено здесь всего лишь единственной производной позицией - окончательным оформлением теории.

Огл.  Понимание предмета компаративно порождаемой телеологии

Онтологический формат компаративно порождаемой телеологии или «компаративной телеологизации» в рассматриваемой здесь условной онтологии рассказчика обобщает состояние наделения некоей реальности особым значением в случае помещения данной реальности в те или иные обстоятельства или условия. Иначе говоря, это по большей части специфика относительной полезности - если в домашнем хозяйстве не водится печи, то никакой пользы не стоит ожидать и от кочерги

Сам по себе предмет компаративно порождаемой телеологии, принадлежащий рассматриваемой нами условной «онтологии рассказчика» явно выделяет специфика существенной распространенности, и мы в настоящем рассмотрении содержания такой типологии прибегнем к возможности группировки. Тогда в первую возможную группу таких типологических форм мы отнесем те формы, по условиям которых специфика контраста нечто куда-либо помещаемого и обращается источником придания ему некоей телеологии. Подобного рода типологическими градациями мы и позволим себе определение градаций положения относительно условий гомогенности, специфики вовлеченности и положения относительно концентрических начал. Тогда типологическая форма положения относительно «условий гомогенности» и обнаружит ту любопытную особенность, что составляющим ее позициям дано представлять собой различного рода состояния отсутствия гомогенности. Таковы метагомогенные характеристики, включающие в себя отчетливость, дегомогенизированные виды связей, охватывающие собой «отношения ядра и периферии», вторичные негомогенности, располагающие экземпляром по имени «альтернативность содержания», средоточия или позиция большинство вхождений. Предмету «вовлеченности», каким ему дано открыться пониманию рассказчика, дано объединять собой типологические формы нахождение в употреблении, а равно и внутриструктурная ролевая противоположность позиций элементов, наподобие противоположности педалей газа и тормоза. «Положениям, определяющим позицию относительно концентрических начал» дано включать в себя такие опциональные формы, как темпоральные позиционные приращения, например, включающие в себя позиции современность, совсем близкое прошлое, недалекое прошлое и фундаментальность.

Далее нам следует уделить внимание предмету, каким образом некое реальное допускает придание ему телеологических качеств посредством неких протекающих процессов или происходящих событий, как та же необходимость зонтика и обращается реальностью в ситуации начала дождя. Рассказчик в той условной приписываемой ему онтологии фиксирует здесь типологические градации положения относительно порядка развития событий, положения относительно возможной достаточности, уровней продуктивности и положения относительно возможного востребования, а равно и градацию достижений. Тогда «положениям относительно порядка развития событий» дано найти определение посредством двух обозначаемых рассказчиком вспомогательных градаций качеств открытости предвосхищению и событийных статусов. Пример «качеств открытости предвосхищению» до элементарного прост - такова неожиданность, а «событийным статусам» дано найти воплощение в трех характеристиках встречи - обычной, инициированной или случайной. «Положения относительно возможной достаточности» в их приведении к производной типологии - это градации преобладания, типа регулярности, степени рациональности и фундаментальных традиций, принципиальной новизны подхода и абсолютизации аспекта отдельных отношений, капитального уровня охвата и принципиального характера новаций, а также существенных черт, крайних версий и относительных степеней. Как правило, это малоинтересные типологические формы, за крайне малым исключением, - «тип регулярности» отсылает нас к наличию у него подтипа «формальность», а «степени рациональности» дано включать в себя и такую значимую позицию, как «оптимальность». «Уровням продуктивности» в их определении рассказчиком дано принимать лишь весьма грубый облик, предполагающий лишь «высокую», «чрезвычайную» и т.п. продуктивность, не уподобляясь в этом рекомендациям торговли дарами полей, напоминающим о концентрации витаминов в продаваемой продукции. «Положения относительно возможного востребования» включают в себя типологические рубрики запечатлевающих репродукций, характера востребования и состояния вхождения в сферу обращения, достаточности востребования, фокусирующих установок и существенности. Нисходя далее к производным формам, содержанием «запечатлевающих репродукций» рассказчик определяет ту же «известность», «характера востребования» - нахождение в центре внимания и ведущее направление развития, а «состояние вхождения в сферу обращения» он обозначает посредством признака «актуальность вхождения», к примеру, актуальностью для современной науки концепций классиков. Далее, «достаточности востребования» дано охватывать собой и известность в комбинации с неполнотой востребования, а «фокусирующим установкам» дано включать в себя, с одной стороны, художественные установки, а с другой - и нечто «фокусирующие установки исследований». Наконец, «существенность» тянет за собой шлейф доминирующих и ведущих ролей, а также различные формы характерной существенности структур или предметов, например, «существенность идеи о ведущей роли предикативного начала в структуре мотива». Предмет «достижений» следует понимать достаточно скучным в его изложении рассказчиком - это искусные достижения и достижения в некоей области, а также теоретические достижения.

Наконец, важной типологической градацией компаративной телеологизации правомерно признание формы, получившей в нашем определении имя положений относительно инструментария идентификации. Содержанием подобной типологии рассказчику в силу специфического предмета его интереса дано понимать лишь непременно значения, хотя ничто не препятствует включению сюда и показаний приборов. «Значения» же в видении рассказчиком предполагают возможность выделения таких форм, уточняющих присущую им специфику как те же функциональные значения, или понимаемые рассказчиком понимает важной позицией части значений, поскольку такие части допускают и возможность утраты, и, кроме того, здесь можно обнаружить и инвариантные функциональные значения.

Как таковой компаративной телеологизации, а, равно, и ее освещению рассказчиком все же дано допускать различные оценки, но, как ни странно, учет в структуре модели подобной составляющей явно позволяет понимание и неким существенным улучшением какой бы то ни было онтологической схемы.

Огл.  Самобытная для рассказчика идея продуцентной репрезентации

Предмет «продуцентной репрезентации» следует рассматривать как любопытнейший образец той самой «нежеланной» никому группы онтологических специфик, от которых поскорее предпочитает откреститься всякая онтологическая схема, что философского, что научного происхождения. Хотя в некоторых, как правило, прагматически ориентированных направлениях или областях познания и допускается использование подобного рода характеристик. В понимании же рассказчика некая группа специфик, выражающая, в частности, характеристики авторства или условия завершенности, все же осознана как одна из наиболее значимых.

Здесь мы, отказываясь от приведения нашего рассуждения к такому задающему порядок основанию, как специфика объема, но, в первую очередь, принимая во внимание требования удобства и сопутствующие им требования предметной корректности, позволим себе задание следующей типологической рубрикации для типологической группы «продуцентной репрезентации».

Тогда в состав своего рода первой «порции» рассматриваемых настоящим анализом предметов мы позволим себе включение двух следующих типологических групп продуцентной репрезентации - видов продуктовых агрегатов и инструментальных операторов. «Видам продуктовых агрегатов» дано охватывать собой характерно обширную типологию, включая сюда позиции стадиальные корреляты процесса продуцирования, результирующие тенденции и результирующие производные, результаты и итоги исследований. Для использованного нами источника «стадиальные корреляты» явно не тождественны ожидаемым здесь полуфабрикатам, но непременно включают в себя «незавершенные продукты», ряду которых дано принадлежать и наброскам. Реальность «результирующих тенденций» наш рассказчик объясняет лишь косвенно, наличием «положения понятия сюжетного смысла как связанного с результирующей тенденцией темы», а «результирующей производной» он определяет, можно сказать, некую комбинацию, образованную посредством интеграции некоего множества, своего рода полный аналог кирпичной кладки. Предлагаемая рассказчиком интерпретация типологических форм «результатов исследований» и «итогов исследований» не представляет особого интереса, либо отсылая к конкретным исполнителям исследований, либо к якобы «классическому» характеру результатов исследований или их существенности. «Инструментальные операторы» в понимании нашего рассказчика это не дрели и не тиски, но формы содержательной фиксации, конкретно - «формы содержательной фиксации смысла».

Следующую подлежащую настоящему анализу «порцию» исследуемого содержания мы позволим себе образовать из группы типологий, возможно, и предполагающей такое условное имя, как «продуцентные связи», включающей в себя парапродуцентные подключения и метапродуцентное представительство. В используемом нами источнике парапродуцентные подключения выпало представить лишь единственной типологии, обозначенной как моменты преемственности, хотя данной позиции также дано допускать дополнение и предметами использования предыдущих результатов или накопленного опыта. «Метапродуцентное представительство» явно более насыщено производными формами, объединяя собой формы полноценное воплощение, находки и устаревание, заслуги и разговоры, ведущие к развитию любовных отношений. Как таковое данное богатство производных форм и позволяет заметить, что типология «метапродуцентного представительства» толком еще практически не разработана, но уже намечает и некие исходные позиции последующего становления.

Наконец, третьей вполне возможной порцией содержания, относимого нами к предмету «продуцентной репрезентации» нам послужит группа характеристик, тем или иным образом обозначающих деятельность продуцирования. Это типологические градации релятивной объемлемости совершения, релятивных позиций продуцирования и типов продуцентной активности. Тогда типологической градации «релятивной объемлемости совершения» дано допускать ее представление посредством таких форм, как незавершенность, состояние наименьшей разработанности, дейксические перспективы и достижения (здесь - достигнутые позиции или уровни). По существу, требующей пояснения здесь следует определить лишь форму «дейксической перспективы», примером которой используемый нами источник и понимает «тематическую перспективу текста»; но явно напрашивающейся здесь производной формой равно правомерно признание и той же «перспективы совершенствования выпускаемой продукции». «Релятивные позиции продуцирования» также адресуют к типологической градации незавершенности, хотя здесь вполне дано объявиться и таким стадиям как «подбор материалов» или «подготовка комплекта деталей», а также стадии «передачи на упаковку» и - передачи для машинописного набора в случае подготовки рукописи. В отличающем рассказчика понимании «типам продуцентной активности» дано прирастать и такими производными формами как завершения, поступки приводящие к образованию содержания и творчество. Рассказчик явно не обнаруживает склонности к углублению в предмет природы творчества, но называет «поступками приводящими к образованию содержания» действия, совершение которых тогда уже «формирует окончательный смысл сюжета и произведения в целом».

Огл.  Заключение

Развернутая в настоящем анализе картина «онтологии рассказчика» все же не позволяет ее признание полноценным анализом природы или зависимостей такого рода онтологической «архитектуры», но - представляет собой попытку воссоздания лишь простой панорамы специфических истоков мировосприятия рассказчика. Анализ возможностей или состоятельности такого мировосприятия или такого рода онтологической «архитектуры», скорее всего, следует признать задачей следующего этапа анализа. Пока же не помешает просто подтвердить правомерность оценки, что, подобно огромному большинству эмпирических моделей мира, и условную «онтологию рассказчика» отличает специфика существенной неровности - а именно, сочетание удачных идей с откровенно провальными или карикатурными. Но любопытным здесь подобает предстать и совершенно иному предмету, а именно - постановке вопроса, - какая именно «формула» способна определять тогда и как таковую концепцию «онтологии» рассказчика?

Получение ответа на такой вопрос все же подобает начать с предложения тезиса о наивысшей эффективности научной картины мира тогда и в онтологическом смысле. Подобное понимание не следует видеть говорящим о безупречности научного подхода в его конструировании связей мира, что, в частности, проявляется в попытках онтологизации научных достижений физического релятивизма и новой физики, нелепых на фоне необъяснимой установки, навязывающей определенные ограничения по числу условий такого рода схемы. В таких попытках физическая действительность доминирует в качестве основания своего рода «тоталитарной схемы», определяющей собой равно и «абсолютный порядок» материальной координации, вовсе не предполагая ситуации, где события допускают выход за рамки этой формы координации, на что указывает пример «геометрической скорости», или ситуация сцепления двух источников излучения. Но что тогда следует признать условным наиболее существенным основанием научного видения мира? На роль подобного основания и дано претендовать одному из принципов научного познания, а именно - установке на непременную атомизацию действительности. Основу научного понимания мира дано образовать методологической установке, что непременно предполагает атомизацию любой феноменологической целостности, непременное выделение частей и потенциалов на положении начал обустройства комплексов отношений, образующих эффекты и явления. В отличие от научного понимания мира, понимание мира рассказчиком - это понимание, практикующее использование консолидированных, феноменально стабильных структур, связей и форматов. Что, в таком случае, и позволяет признание, что для неких конфигураций или «случаев», что предполагают рассмотрение содержания мира то непременно в срезе обустраивающей его релятивности, тех же «компаративной телеологизации» или «продуцентной репрезентации», подобное понимание и отличает явное преимущество перед абсолютизирующей атомизацию наукой.

Но какая именно специфика, привносимая «онтологией рассказчика», и обращается с ее стороны наиболее существенным обогащением картины мира? Главным образом, здесь правомерно выделение перспективы построения нечто «общей теории квалификаций», явно не позволяющих ограничения научной схемой «атомарной» или философской - «субстантной» онтологии. Миру все же дано знать не только как таковое событие, не только как таковые особенности протекания события, но знать и разнообразные составляющие «обвязки» такого протекания, обрамление события - необходимые условия, характеристики фона и т.п. Кроме того, возможна, и, пожалуй, неизбежна детализация картины течения события, введение строгих градаций каждой из образующих событие фаз. Но подобные решения вряд ли возможно предложить непосредственно на основании схем, используемых в «онтологии рассказчика», хотя вполне возможно - на основании адресованного им критического переосмысления.

03.2015 - 10.2022 г.

Литература

1. Силантьев, И.В., «Поэтика мотива», М., 2004
2. Смит, Барри, «На основании сущностей, случайностей и универсалий. В защиту констуитивной онтологии», 1997