Некая часть представлений, принадлежащих корпусу человеческого познания, не лишена и такой специфики, как отсутствие познавательной ценности на фоне, тем не менее, очевидной достаточности. Притом, что таким схемам дано достоверно описывать действительность, им также не дано дополнять комплекс представлений носителя познания равно и полезной функциональностью. Так, насколько нам дано судить, такого рода качеству доводится отличать и такую известную схему как предлагаемая классической политэкономией парадигма прибавочной стоимости. Принципу «прибавочной стоимости» по неизвестной причине дано обнаружить или своего рода сверхмерную универсальность, или, быть может, избыточный уровень обобщения, но, так или иначе, он не в состоянии породить и какого-либо «расширенного воспроизводства» решений экономического познания. Так, осознанию нами эффекта когнитивной непродуктивности принципа «прибавочной стоимости» и довелось обрести смысл причины, вызвавшей попытку предложения некоей альтернативной «формулы» или принципа, с одной стороны, не враждебной реалиям современной капиталистической экономики, с другой - несущей существенный выигрыш в иллюстративности и достаточности для построения производных схем.

Огл. Особенное явление коммерческой сделки

Конечно же, проблематику своего рода «базисного предмета» настоящего анализа явно доводится определять капиталистическому способу ведения хозяйства при не более чем поверхностном принятии во внимание иных исторически известных практик ведения общественного хозяйства. Более того, разумно и то допущение, что «оставшимся за бортом» практикам ведения хозяйства дано охватывать не одну лишь коммерческую форму его ведения, но не исключать и приемлемых в подобных условиях отношений прямого изъятия в виде налоговых или рентных изъятий и даже в известном отношении практик «легального грабежа». Так, если последовать заданным здесь допущениям, то чему именно и довелось бы составить характерную специфику коммерческой сделки в ее значении особенной формы социального взаимодействия? В присущем нам понимании наиболее существенной спецификой коммерческой сделки и дано предстать условности предполагающего возмещение заимствования, или если употребить здесь некое достаточно популярное понятие экономической науки, то реципроксности. Хотя, быть может, те же рентные и налоговые изъятия также можно было бы расценивать как некую разновидность реципроксности, но это не всегда так или не для всякого случая так. То есть - если рентные и налоговые изъятия они равно же формы реципроксности, но - в любом случае не более чем иррегулярной или спорадической реципроксности. Тогда дабы не сохранять данную квалификацию в значении всего лишь гипотезы и подобает обратиться к рассмотрению предмета того встречного требования, чему и доводится сопровождать любое покорное исполнение требований по внесению рентных и налоговых платежей.

Как мы позволим себе допустить, принуждение к совершению рентных и налоговых выплат и подобает расценивать как прерогативу некоего делегатора права. Если в отношении арендодателя земли, недвижимости и других предметов аренды здесь вряд ли возможно представление особенного комментария, - со своей стороны, подобный хозяйственный оператор и возмещает рентные платежи посредством предоставления права хозяйственного использования отдаваемых в эксплуатацию объектов, то статус государства во все том же отношении сложно расценивать как окончательно определенный. Однако и забирающее налоговые платежи государство фактически возмещает эти поступления предоставлением права хозяйственной или социальной автономии, или своего рода «права неприменения» к данному гражданину активности составляющего основу государства репрессивного аппарата. Но следует обратить внимание, что наше истолкование все же обращается к современному положению, и, более того, к положению, прямо ограниченному контуром сферы ведения хозяйства, хотя за рамками этой сферы государство и предлагает такой вариант возмещения гражданам производимых выплат, как, условно говоря, встречное предложение широкого спектра «государственных услуг». Еще более отчетливо реципроксная природа ренты проявляется в феодальном, в особенности, раннефеодальном обществе, где посредством рентных отчислений фактически имеет место оплата силовой защиты данного коллектива хозяйственных операторов. Тем не менее, с позиций современной экономической практики рентным отношениям явно не дано предполагать понимания, что имело место в случае феодального общества, как «непосредственно реципроксным», хотя в определенной мере их и подобает расценивать как косвенно, частично или опосредованно реципроксные.

Тогда, если мы убеждены в правомерности противопоставления «прямой» реципроксности рыночной сделки и опосредованной реципроксности других форм экономического взаимодействия, то потребности построения такой альтернативы порождают необходимость в определении и нечто «непосредственного» порядка становления отношения возмещения. Допустим, что формат «непосредственной» реализации отношения возмещения и есть тот порядок возмещения издержек, когда фиксация издержек происходит в товарной или денежной форме или в виде оказания услуги и где получатель подобного рода средств поддержки принимает прямое обязательство в части прямого или косвенного предоставления запрашиваемого возмещения. То есть, другими словами, «сделка» и есть та форма предоставления имущественного или деятельностного содействия, когда и как таковая возможность подобного содействия будет предусматривать равно и особое определение условия встречного предоставления товара, средства платежа или услуги. Когда принятие такого рода вполне определенного встречного обязательства и обращается обязательным элементом или частью «фигуры» или «формулы» такого рода поступка признания за собой определенных обязательств, то подобного рода взаимодействию и дано обрести отождествление как отвечающему формату коммерческой сделки.

Как таковое определение сделки и задает порядок, что ее возможность связана с тем, что помимо оказания содействия одной стороной имеет место поступок встречного принятия обязательств, то есть, ответом на обязательство одной стороны в части предоставления товара доводится выступать и обязательству другой стороны в части внесения оплаты. Если же такому деятельностному или имущественному содействию дано быть оказанным на условиях, определяемых вне локальных пределов данного замкнутого социального взаимодействия, то в этом случае механизм сделки отсутствует или не действует. Тогда основной признак рыночной сделки и дано составить условию взаимного адресного интереса ее контрагентов к обретению некоего материального или деятельностного содействия, исходящего от партнера по сделке. Если же ситуация складывается таким образом, что один из контрагентов проявляет адресный интерес, а другой - лишен подобной возможности, то в этом случае неправомерна и квалификация коммерческой природы такого рода формы экономического взаимодействия.

Однако подобно и любым иным классификационным формулам и предложенному нами решению вряд ли дано избежать неких вполне ожидаемых недостатков. Например, субъектом адресации рыночной сделки равно дано обращаться и некоей неопределенной сущности, в наше время - той же подарочной карте, а в иные времена - и нечто неопределенному «ожиданию содействия». Не вполне ясно, как здесь понимать то же самое меценатство и т.п. Тем не менее, предложенное нами решение уже достаточно для различения «как таковой рентной» и коммерческой формы выплат, что столь существенно в части требуемой точности искомого нами решения.

Огл. Специфика контрагента как прямого или транзитного поставщика

Прояснению такого предмета как «контур» коммерческой сделки также дано обеспечивать возможность анализа и такого связанного с ним предмета как специфика участника или контрагента сделки. В наше время повсеместного применения таких коммерческих инструментов как консигнация или факторинг практически невозможно отрицать реальное разнообразие способов совершения сделки и, соответственно, отрицать наличие существенного разнообразия фигур контрагента. Собственно предмету сделки, некоей разновидности товара или услуги равно дано допускать передачу не только лишь в распоряжение прямого собственника, но и его коммерческого представителя, действующего на основании либо поручительства, либо делегирования некоей функции, или - уступки прав требования, или, равным образом, на основании множества иных форм отношений коммерческого партнерства. Однако саму нашу задачу все же дано составить не анализу всего многообразия условий правомочности, позволяющих вступление в сделку, но - не более чем определению предмета некоего весьма существенного разделения среди многочисленных разновидностей коммерческих контрагентов.

Коммерческим контрагентам любым образом дано предполагать разделение не иначе, как по условию объема наличествующих у них прав на совершение или, как теперь понимают, «закрытие» сделки. Основанием подобного разделения и правомерно признание характеристики объема деятельности, в одном случае прямо ограниченного деятельностью лишь непосредственного участника сделки, в другом - привлекающего для закрытия сделки равно и объем деятельности неких иных индивида или структур. Причем подобному разделению, столь очевидному из множества современных примеров, дано иметь место и на стороне производства, где практически всегда имеет место или найм работников или заказ полуфабрикатов, так и на стороне привлечения финансовых ресурсов, где условие сделки нередко составляет собой открытие кредитной линии.

Итак, реальности дано предполагать наличие двух разновидностей контрагентов, один из которых вовлекает в осуществление сделки лишь собственные «располагаемые» возможности и, соответственно, несет любые издержки, связанные с завершением сделки и, равно же, представляет собой единственного получателя выгоды от ее совершения. Для такого контрагента его коммерческому успеху непременно же доводится исходить из присущей ему способности ведения некоей деятельности, востребованной в сфере потребления и, здесь же, его способности убеждения потребителя данного продукта в справедливости назначенной им цены (или, в общем случае, запроса на возмещение). Там же, где успех сделки ставится в зависимость от способности контрагента вовлечь в ее совершение иных исполнителей, делу дано принимать несколько иной оборот. Данный принимающий на себя подобного рода обязательства контрагент фактически и принимает на себя в обеспечение закрытия сделки равно же и обязательства в части совершения и некоторых других сделок, того же найма работника или заказа используемых материалов. Если первого рода контрагент непременно позволяет понимание как «недвусмысленно прямой» поставщик ресурса, пусть то изделие, работа или услуга, то второго, даже если он ограничивается лишь личным исполнением технологической операции, и подобает определять как посредника, откуда он и позволит признание то непременно же, как некто транзитный поставщик ресурса. Подобного рода принципиальное разделение и позволит нам построение некоего весьма любопытного рассуждения, что будет предпринято теперь уже в следующей части.

Огл. Арбитражная специфика транзитной поставки ресурса

Современной экономике знакомо понятие «арбитражной сделки», то есть доступной коммерсанту или брокеру возможности выхода на два различных рынка, различно оценивающих один тот же товар или такую же ценную бумагу, что обещает выгоду посредством перемещения торгуемого ресурса из оборота одного рынка в сферу обращения другого. Другое дело, что такого рода формам «арбитража» дано составлять собой равно и элемент всякой транзитной поставки любого рода ресурса.

Доказательство же справедливости предложенной нами квалификации все же куда лучше построить с представления некоего литературного примера (можно догадываться, что этот эпизод заимствован в известной повести «Белеет парус одинокий»). Сюжету этого эпизода дано строиться как развитию избитой фабулы «незавидной доли» рыбака, продающего улов рыночной торговке, соответственно, привыкшей к извлечению максимальной выгоды из разницы отпускной и закупочной цены. Соответственно и данному эпизоду, изложенному «от лица рыбака» также свойственно тяготеть к демонизации фигуры торговки, раскрывая присущее ей умение сбить цену поставки и, соответственно, «раскрутить» цену продажи. Такой картины уже нам вполне достаточно, чтобы завершить наш экскурс в перипетии литературного сюжета и обратиться к построению на его основе следующего рассуждения. Доступен ли для незадачливого рыбака, здесь вполне правомерна постановка такого вопроса, равно и некий иной выбор порядка поступка, нежели чем обращение к посредничеству торговки? Вполне естественно, что ничто не мешает его превращению и в многопрофильного специалиста, становления не только лишь в качестве рыбака, но одновременно и розничного коммерсанта. Однако подобает ли расценивать такого рода выбор как предполагающий и некую рациональность? Скорее всего, обращение рыбака «многостаночником» вряд ли рационально и вот почему. Помимо совершенно разной квалификации и квалификационных требований, экономической логике равно дано требовать и постоянного нахождения розничной точки на конкретном рынке, а добыче рыбы - соблюдения погодных и иного рода условий получения максимума промыслового эффекта. Отсюда понятно, что положению дел и дано определять для конкретных экономических практик принцип их «узкой» специализации, откуда и правомерно признание той же невозможности выбора в пользу участия сразу в нескольких видах экономической деятельности, занятия сразу нескольких экономических позиций. В силу подобного рода условий и дано происходить становлению различных по их формату рынков, не только, как в рассматриваемом случае, оптового и розничного, но и такой формы разделения экономической активности как выделение рынка поставки конечной продукции и рынка предложения труда. В отношении последнего в наши дни справедливо условие, что невозможность для мастера попытки изготовления в одиночку той или иной продукции и определяет для него порядок практически полной зависимости от характерно специализированной формы выхода на рынок труда.

Из реальности жестких требований специализации тогда уже прямо следует, что любой поставщик, вовлеченный в транзитную поставку ресурса, непременно обращается исполнителем функции «арбитража». Но исполнению им этой функции в зависимости от обстоятельств доводится носить различный характер - либо вынужденного и несвободного исполнения функции строго определенного «арбитража», либо, напротив, - свободного арбитража, фактически полностью отдаваемого «на усмотрение» поставщика. Нам же в силу постановки задачи подобает уделить внимание детальному анализу каждой из двух предполагаемых нами возможностей. Так, «несвободной форме» арбитража дано иметь место в случае, когда поставщик транзитного ресурса имеет дело с двумя рынками, устанавливающими у себя фиксированные цены. Например, такая ситуация показана в романе О. де Бальзака «Евгения Гранде» - виноделы не согласны отдавать вино по цене ниже некоего минимума, а потребитель не признает уровня цен выше некоего максимума. Иной характер исполнения функции арбитража можно обнаружить в случае, когда искусственное сдерживание поставки востребованной продукции стимулирует рост отпускной цены, а избыток предложения рабочей силы позволяет привлечение достаточного числа низкооплачиваемых работников.

В последнем случае арбитраж и обретает характер источника получения выгоды, не оправданной реальной сложностью занятия данной деятельностью. Неважно, хорошо ведет деятельность оператор транзитной поставки ресурса или не вполне удачно, все равно, здесь собственно род деятельности и обеспечивает возможность ее ведения в любых условиях, лишь бы она допускала возможность осуществления. При подобном положении эту возможность ведения деятельности дано определять не искусству ведения, но - нечто существенной величине своего рода «ресурса поддержки» (конечно же, прибыльности), что придает ей привлекательность для каждого, у кого в достатке возможностей для ведения такого рода деятельности. Тогда само собой подобному комплексу обстоятельств и доводится определять, что некая деятельность фактически значима не по результату, достигаемому благодаря умению ее ведения, но значима благодаря тому, что доступным при ее помощи возможностям арбитража дано обнаружить качества как бы «мало» зависимых от самой способности ведения деятельности. Подобное положение вещей общественное сознание нередко и склонно расценивать как реальность «социальной несправедливости» (мы, напомним, ограничились здесь анализом лишь капиталистических форм ведения хозяйства), и адресовать подобному положению различного рода меры устранения «диспропорции». Ситуацию хозяйственной и восходящей к ней социальной диспропорции, прямо вытекающей из неких особенностей тех или иных форм экономического арбитража уже как нечто, наделяемого обществом непременно же спецификой «нелегитимного» и подобает избрать предметом тогда уже отдельного анализа.

Огл. Общество и его толкование «нелегитимности» арбитража

Современному состоянию развития социальных форматов ведения хозяйственной деятельности также дано предполагать реальность известного многообразия способов теперь уже в известном отношении «возврата к состоянию легитимности» экономического арбитража. В том числе, здесь уместно упомянуть минимальный размер оплаты труда, антимонопольное регулирование, обязательность тендерных процедур, антидемпинговое законодательство, регулирование международной торговли, компенсации убыточным отраслям, - подобного рода практикам со временем доводится лишь обретать изощренность и пополнять свой перечень новыми формами. Кроме того, общую особенность такого рода мер дано составить подходу, прямо исключающему достижение стабильности экономического роста в условиях не воспрепятствования возможности появления не только само собой арбитражной диспропорции, но и условий, даже не более чем потенциально чреватых возникновением такой диспропорции. Мотивом, порождающим принятие подобных решений и правомерно признание вынашиваемой общественным сознанием идеи нелегитимности излишнего, как ему присуще расценивать, масштаба экономического арбитража. Собственно же анализ такого рода реалий и подобает построить в порядке, чтобы начать его с истории зарождения подобного рода идей, а далее продолжить исследованием равно и содержательной составляющей различного рода идей «экономической нелегитимности».

Как ни странно, но само собой практика ведения коммерции - она равно и одна из возможных причин зарождения идеи нелегитимности той или иной формы исполнения арбитражной функции, но в этом случае не исключено и более простое решение проблемы в виде смены контрагента или вывода капитала на другие рынки. Хотя и для практики коммерческого оборота не исключены и сугубо социальные механизмы протеста против душащего местную экономику импорта, завышенных цен на отдельные виды жизненно важных предметов и, в особенности, пищевых продуктов или требования ограничения вывоза продукции, равно располагающей масштабным внутренним спросом. Но, как показывает история, подобного рода социальным явлениям все же по большей части дано носить характер эпизодических и само собой не инициировать сильных всплесков социальной активности, хотя им и доводится приводить к установлению государством известных ограничений. Напротив, значением как бы «прямого источника» сугубо социальных по присущей им природе тенденций выражения протеста в отношении признаваемых «нелегитимными» форм арбитража явно дано располагать и тем проявлениям недовольства, чему дано исходить от социальных слоев, ориентированных на предложение труда, будь то промышленные рабочие или «свободные римские граждане». Не иначе, как такого рода социальным нишам и дано обращаться питательной почвой той части требований, что прямо направлены на ограничение арбитражной составляющей типа введения обязательных пособий, минимума или фиксированной ставки заработной платы. Или - собственно подобного рода среде и доводится порождать ту мотивацию общественного сознания, что означает обращение к попыткам определения социальных корней в известном отношении «арбитражного угнетения» данных социальных слоев. И именно в подобной среде и зарождаются общественные движения, что предлагают планы замены «чистой» экономики на «социальную модель» ведения хозяйства, в том числе, и на схему ограничения ценовой манипуляции, характерной для арбитражной сделки. Хорошо известным такого рода примером и правомерно признание «налога на сверхприбыль», когда полученная арбитражная составляющая стоимости продукта фактически предполагает ее налоговое изъятие едва ли не в полном размере.

Однако для предпринятого нами анализа все же существенны не отдельные случаи или казусы или даже выделение определенных категорий способов воздействия общества на функцию экономического арбитража, но для нас важен предмет некоей идеи, достаточной для побуждения и надлежащего становления такого воздействия. Наиболее же существенной составляющей такого рода идеи и правомерно признание принципа определенного рода дифференциации, означающей выделение как легитимных, так и не легитимных форм экономического арбитража. Или, как присуще сознавать подобную дифференциацию характерному жаргону социал-демократии, в придании гласности фактам и явлениям «капиталистического хищничества». Если социал-демократическое движение, возможно, утрирует смысл подобного явления и его последствий, то современным государствам, не отрицающим экономический арбитраж как таковой, равно же присуща и практика определения пределов его легитимности тогда уже в рамках действующей системы права. Или - отличительная особенность современного государства это нередкие случаи отождествления крайне эффективных видов экономического арбитража на положении «незаконных», что иной раз выпадает на долю неких форм предпринимательства, хотя более частый случай - признание отдельных форм бизнеса то и «непомерно доходными». «Непомерно высокая доходность» как свойственно судить современному праву и «социальной логике» уже достаточное основание для применения мер изъятия такого рода «непомерно высокого» уровня прибыли. На подобном фоне те формы экономического арбитража, что столь преуспевают в части доходности, хотя и не утрачивают признаков легитимности, но видятся наделенными спецификой как бы «функциональной» нелегитимности, что подтверждает и пример государств, где излишество в таком регулировании - прямая причина перехода национального бизнеса то и во всякого рода «налоговые оазисы».

Конечно, настоящую стадию предпринятого нами анализа сейчас уже можно признать вполне преуспевшей в осознании и ряда немаловажных качеств современного экономического порядка. Первое, современное общественное устройство предполагает наличие и таких социальных страт, чьим в известном отношении предметом «социального внимания» и подобает признание тех или иных условий или последствий экономического арбитража. Подобного рода социальной специфике и дано порождать положение, когда экономическому арбитражу дано испытывать прессинг то и целого ряда порядков и правил правового и административного регулирования, начиная от характеристик охвата такими отношениями неких секторов рынка и вплоть до установления нормы доходности. При этом условно «экстремальный» уровень экономического арбитража подобная практика не квалифицирует как «нелегитимный», но принимает меры для его превращения фактически в контрпродуктивный. Но социальному регулированию экономического арбитража равно дано порождать и множество социальных последствий вплоть до появления особого сервиса или бизнеса по обходу подобных ограничений или адаптации к воздействию такого рода регулирования.

Огл. Экономическая теория - ее адресаты и функционал аналитики

Конечно, одну из вероятных причин нашего обращения к предмету настоящего анализа явно довелось составить и как таковой идее осознания ряда реалий современной экономики. Тем не менее, иную причину нашего интереса к постановке проблемы «экономического арбитража» было дано составить и некоей значимой когнитивной проблеме - определению реальной познавательной ценности столь многочисленных в наше время экономических теорий. Поскольку для экономических теорий не вполне справедливо их понимание в значении концептов, предназначенных для решения практических задач, то потому им дано предполагать и некое альтернативное предназначение - равно и нечто средств синтеза понятийного аппарата, необходимого для поддержания определенных форм социальной коммуникации. Например, той же теории «прибавочной стоимости» К. Маркса, фактически не знающей использования как метод построения прогноза эффективности инвестиционного цикла, дано допускать употребление тогда же и как средству построения базисной системы понятий в определенной социальной практике. Подобного рода соображения и предопределят нашу попытку исследования функционала, присущего отдельным «экономическим теориям», что и наделяет их качествами нечто средства обретения того или иного комплекса понятий.

Тогда наилучший способ начать этот анализ - представление некоего столь любопытного примера. Теперь уже в далеком прошлом, в городе Самара на протяжении 1891-92 гг. проводил заседания кружок местных марксистов, в частности, посвящавший занятия изучению экономической теории Маркса. Для обретения представления, о чем там могла идти речь, достаточно познакомиться с мемуарами одного из участников кружка А.А. Белякова, по основной профессии - педагога. Как рассказал А.А. Беляков, -

Итак, самарским марксистам, что вполне возможно, довелось успешно одолеть сложную экономическую теорию К. Маркса лишь благодаря разъяснениям одного из их числа, в недалеком будущем удостоенного признания равно же и в роли «классика» марксизма. Однако какому новому багажу и довелось пополнить копилку познаний адептов марксизма? Как ни странно, но вряд ли возможно предложение свидетельств того, что расширение экономических познаний марксистов помогло им вырасти в деятелей практической экономики - банкиров, брокеров, собственников инвестиционных структур и т.п. В теории Маркса мы вряд ли обнаружим решения, способные помочь в освоении пусть даже и такой не особо сложной дисциплины, как первичный бухгалтерский учет, - как таковому предмету данной теории как-то дано обходиться и без тонкостей бухгалтерии. То есть «теория Маркса» это вряд ли источник полезных советов для тех же управления рисками или планирования инвестиций. Другими словами, теорию Маркса вряд ли подобает понимать то и какой-либо теорией практической экономики тогда уже в смысле предложения решений в части осмысления опыта практического экономического расчета, знания предмета экономики предприятия или специфических особенностей сферы денежного обращения. Но, вполне возможно, суть «теории Маркса» также доводится выразить той оценке, что определяет ее пусть не в сравнении с познаниями современного образованного человека, но - в соизмерении с познаниями человека времени ее появления, - равно источником и того спекулятивного позитива, что допускает признание в известном отношении «руководством к действию». А потому не подобает ли обозначить предмет и той деятельности, в отношении чего подобная теория и допускает признание как таковым «руководством» и, при том же, и какие именно рекомендации и позволяли бы их осознание благодаря овладению этой теорией?

Тогда насколько нам дано судить, для понимания приверженцев марксизма «теории Маркса» и доводилось играть роль концепции, так или иначе, но используемой как комплекс принципов или начал «социального измерения», чему ей доводилось адресовать и некий комплекс критериев. И первым, чем данной теории и довелось поддержать возможность синтеза такого «измерения» и обращалась возможность решительного исключения из числа существенных условий хозяйственной деятельности не только субъективной, но и ситуативной составляющей, что и определяло понимание некоторых форм проявления хозяйственной активности лишь как проявлений объективной природы, полностью лишенных личностной окраски. В развитие таких представлений «теории Маркса» было дано предлагать и ряд возможностей приведения в действие тогда и некоего аппарата императивно налагаемых запретов. Таким образом, по существу, эта теория и предлагала некую концепцию измерения формата деятельности, задавая с этой целью и ряд подобающих критериев, посредством которых некий формат и допускал выделение не иначе, как явно «избыточный» (или же контрпродуктивный, внесистемный, etc.). Как таковой же возможности подобного решения и дано было следовать из возникновения потребности на формулировку подобного плана квалификации, что уже подобает расценивать как характерную для планирования некоей социальной средой ее политической линии социальной модернизации. Иными словами, подобного рода «теоретическому освещению» и доводилось наделять некую практику равно и тем особенным обликом, что как бы «прямо предполагал» такого рода вмешательство в самоё присущее ей устройство, чему дано обнаружить и характер операции как бы «отделения зёрен от плевел». Напротив, нечто предмет «технологической» стороны хозяйственной практики, чем и правомерно признание специфики сделки, Марксова теория и не намеревалась исследовать, поскольку избрала путь отождествления неких составляющих процедурных условий сделки то непременно как навязанных нечто «внешними» условиями, и, соответственно, рекомендуя через изменение таких условий и устранение неких экономических особенностей и форматов. Или - в смысле в целом практики ведения хозяйства «теории Маркса» и доводилось заявлять себя лишь как нечто очевидно «не технологическая» концепция комплекса хозяйственных институций.

С другой стороны, Марксовой теории возможно противопоставление и ряда альтернативных схем, всяким образом предполагающих формализацию лишь непременно «технологических» привходящих практик ведения общественного хозяйства. Таковы, в принципе, разработки Д. Кейнса, предлагающие методы наполнения ликвидностью. Помимо теории Д. Кейнса здесь возможно указание и таких теорий, как теория жизненного цикла продукта, теория инвестиционного цикла, практические теории биржевого прогнозирования, на основе которых в наши дни удалось реализовать те же биржевые автоматы, теории склонности к потреблению и т.п. Тогда если аналитический потенциал теории Маркса и подобает расценивать как прямо предназначенный для закрытия потребности в социальной новации, то потенциал названных выше теорий равно направлен и на обустройство нечто сугубо функционального измерения в пределах той или иной экономической операции или функции. То есть - важнейший итог настоящего анализа и дано составить тому пониманию, что предмету теории не иначе, как доводится «выбирать» надлежащего ему адресата, что и обращает предметом нашего интереса реалии и нечто же «среды приверженцев» марксизма.

Огл. «Популярность в среде социалистически мыслящих рабочих»

На настоящей стадии нашего анализа мы уже лишены сомнений, какой именно социальной прослойке и адресована «теория Маркса», что и позволяет нам анализ реальности подобного рода «выбора адресата»; однако начать такой анализ все же подобает с рассмотрения неких иных аспектов. На этом предварительном этапе мы предпримем попытку обретения представления о предмете нечто различного для тех или иных обществ функционального качества присущих им финансово-хозяйственных систем. Так, насколько нам дано судить, здесь вряд ли следует понимать уместным сравнение развитой экономики и хозяйственной системы племени, живущего примитивным собирательством, скорее подобному сравнению все же подобает подвергнуть формы экономического устройства, различные по уровню диверсификации хозяйства. Положим, при всей условности подобного сравнения, одна рассматриваемая в нем экономика сосредоточена на такой форме ведения хозяйства, чем правомерно признание как бы нечто «брутального» товарного производства. Одновременно другую вводимую в данное сравнение экономику дано отличать характеристике экономики развитого фондового рынка, обширного банковского сектора и инвестиционной активности. Взаимным различиям двух данных экономических моделей также дано иметь место не только лишь в сфере экономических «интересов», но проявляться и в условиях несколько иной конфигурации комплекса применяемых финансово-хозяйственных инструментов.

Положим, что товаропроизводящей экономике скорее дано опираться на отношения прямой собственности, раздела рынков и контроля над структурами товарной дистрибуции. Яркой иллюстрацией подобного порядка и правомерно признание тех же японских дзайбацу или корейских чеболей. Основные финансовые инструменты в подобного рода экономике - прямые инвестиции в комплексе с товарным и залоговым кредитованием. Вовлеченную же в настоящее сравнение альтернативную форму организации хозяйства тогда доводится отличать широкому распространению акционерной схемы собственности и отвечающего ей порядка портфельного инвестирования и облигационного финансирования, и, соответственно, развития рынка ценных бумаг. В данной форме организации хозяйства тогда уже и товарная сфера куда более ориентирована на биржевой способ фиксации цен, а равно и на способность следования «логике» инвестиционного цикла. Столь существенное различие в практике ведения хозяйства - не просто различие структурных форматов, но и различие в опыте и понимании экономических реалий, собственно и порождаемых спецификой организации бизнеса. Такого рода различию «в опыте и понимании» и подобает предстать равно и нечто наиболее существенным предметом, если судить с позиций рассматриваемой нами проблемы характера востребования тех или иных экономических концепций.

Здесь просто чтобы избежать внесения избыточной сложности в анализ, мы позволим себе следование допущению, что опыт использования инвестиционных и различного рода финансовых (кредитных) инструментов уже фактически лишает всякого значения и как таковой анализ фундаментальной в таких операциях характеристики прибыльности. Для оператора, занятого в инвестиционной сфере, интерес скорее дано представлять вовсе не правилам, занимающим в экономике то же положение, что и таблица умножения для математики, но ему куда важнее специфические особенности реализации инвестиционного цикла, характеристики используемых инструментов, представления, относящиеся к области ситуативного анализа и т.п. В таком случае если судить под углом зрения такого рода сложного комплекса экономических реалий, то рассуждениям Маркса и подобает отождествить не более чем качества объекта литературного, философского и познавательного интереса, но - никоим образом не узкопрофессионального. Другое дело, возможен ли в наше время тот некто, кто воспринимает рассуждения Маркса по прежнему и как нечто истинное «откровение»?

Конечно, познавательная ценность творчества К. Маркса явно возрастает в глазах человека, соприкасающегося с экономическим манипулированием не иначе, как со сферой, характерно чуждой его повседневности. То есть - марксовы идеи все еще не утрачивают качества «занимательности» для того, кто далек от как таковой коммерции или того, кому вряд ли доводится выступать с собственным предложением хотя бы и на «скромной» рыночной площадке, иными словами, либо для занятых в натуральной экономике, либо - для просто предлагающих свой труд. В наше время «костяк» такого рода группы - это, скорее всего, наемные работники или деятели сферы бесплатного образования. То есть для человека, носителя характерно поверхностного экономического опыта, всякого рода теориям, недалеко ушедшим от «теории Маркса», и доводится играть роль источника представлений о природе экономики, обретающей здесь облик того «игрового поля», что и допускает его представление не иначе, как такого рода «скупыми штрихами». То есть посредством подобного рода картины, наполненной деталями, которым в большей мере дано исходить из «мира сказки» чем из реальности, кому-либо мало знакомому с экономикой уже дано обретать представление о населяющих экономику демиургах или ролевых стереотипах, подобных «буржуазии» или «пролетариату». Иного рода комплекс опыта, анализ ситуативной и инструментальной составляющей сложной практики капиталистического товарно-денежного оборота - тогда никоим образом не предмет каких-либо «теорий Маркса».

Соответственно и «чтение Маркса» - удел человека, непременно далекого от практической экономики, того, что просто в принципе не принадлежит числу практиков рыночной манипуляции. Последние же осваивают правило «прибавочной стоимости» уже на начальной стадии наработки практического опыта. Если и правомерна подобная оценка, то «основной заслугой» Маркса и подобает признать не иначе, как предложение некоей идеологемы, нашедшей благоприятный прием в некоей социальной прослойке. Но здесь утрачивает смысл и какое-либо продолжение предпринятого нами анализа, явно ограниченного постановкой задачи рассмотрения не более чем обстоятельства, что Марксовой экономической теории не следует приписывать и какого-либо функционального смысла. Иными словами, основную задачу «марксистской политэкономии» и довелось составить задаче обретения популярности в среде учительства, журналистов, прогрессивно мыслящих рабочих и т.п. экономически периферийных фигур.

Огл. Заключение

В итоге нашей попытке рассмотрения природы коммерческой сделки довелось обнаружить и такой ее существенный аспект - основным содержанием сделки доводится обращаться не неизбежному здесь «условию формата», отождествляемому с принципом «прибавочной стоимости», но не иначе, как условию «порядка построения» сделки. Главное в капиталистической сделке - возможность ее исполнения, или, иначе - возможность исходя из неких начал равно же согласования различных форм активности, включая и встречно направленные, например, желание потребления и намерение сбыта. Способность индивида представлять собой практического деятеля экономической сферы главным образом и составляет собой присущую ему способность действовать в роли исполнителя тех или иных процедур, и лишь во вторую очередь ей также дано обращаться способностью соблюдения нечто «условий формата». Собственно подобным обстоятельством и пренебрегают концепции, что куда скорее направлены на поиск «социального эффекта», порождаемого реалиями общественного хозяйства, нежели чем предполагающим анализ его функциональной стороны.

12.2010 - 03.2022 г.

Литература

1. Саллинз, М., «Экономика каменного века», М., 1999
2. Бродель, Ф., «Игры обмена», М., 2006
3. Моримото, Т., «Большая банковская война», М., 1981