Тематика предпринятого ниже анализа - семантическая проблема выделения условия минимальной дистанции между возможным ментальным актом и его представлением в акте отображения, совершаемого как в обстоятельствах поддержания коммуникации, так и при циркуляции данных обращающихся непосредственно в мышлении. Такая проблема хорошо знакома и логике, наделяющей ее смыслом одного из логических парадоксов, состояния совмещения совершившегося и не совершившегося, хорошо известного по парадоксу «я лгу». Однако ничто не мешает и критическому восприятию подхода логики, его оценке не иначе как абсолютизации логической нормы, чему в понимании логики надлежит допускать приложение к любого рода предметной специфике. Потому настоящему анализу не только доведется перейти грань заявленной проблемы, но также предложить и возможные оценки и по сей день далеких от совершенства начал логики.

Начать же настоящий анализ полезно с прояснения момента, что для ситуации, по условиям которой фигура логического отношения «размещается на вербальных носителях», а если точнее, на семантических носителях, собственно логике не надлежит вступать в действие вплоть до обретения убежденности в способности конструкции в целом принимать во внимание любые возможные семантические ограничения. То есть - иной раз надлежит принять во внимание и то обстоятельство, что современная логика в ее собственном понимании - это, главным образом, теория логических операторов размещаемых на вербальных носителях (или на заместителях таких носителей в виде символических знаков). Более того, логика, вполне сознавая свое качество практики синтеза, употребляющей такие элементы сложения как операторы, заданные посредством размещения на семантических носителях, странным образом не учитывает возможных ограничений тогда и со стороны таких носителей. Отсюда и возможна та альтернатива, когда не просто вербальные, но и любые семантические средства, не исключая и формальные языки, равно и в некоем синтезе, реализуемом с их помощью, и подобает расценивать как источники определенных ограничений, налагаемых на сугубо логический синтез. То есть логический синтез прямо невозможен и в отсутствие осознания способности используемого средства не только позволять собственно синтез, но и его качества источника наложения и того или иного рода запретов. Логика здесь в несколько ином положении, чем физика, чьи упущения допускают коррекцию посредством получения данных эксперимента, когда недостатки логики находят выражение лишь в таком не особо приятном явлении как бесполезность дискуссии.

Отсюда основную задачу настоящего анализа и надлежит составить задаче определения правила, с одной стороны, представляющего собой некое «позитивное» правило, и, с другой - запрещающее правило, то есть правила, определяющего условие минимальной семантической дистанции между совершением ментального акта и презентацией такого акта посредством акта отображения этого ментального акта. В дополнение, данный анализ вряд ли возможен и без предложения решения такой задачи как задача определения, возможна ли ситуация совмещения в едином акте двух одновременно исполняемых функций - и совершения ментальной процедуры, и, здесь же, совершения поступка презентации такой процедуры, пребывающей еще в процессе ее исполнения.

В целом же наш анализ подобает повести исходя из следующего постулата: проблема автореференции - это не психологическая, не логическая и не проблема теории информации, но семантическая проблема - проблема предела объема функциональности, присущей функции обозначения. Если это так, то функция обозначения - это не универсалия, а скорее это состояние или случай, то есть - не наложение, но то становление, что не в состоянии состояться и вне предварения рядом подобающих посылок. Тогда и те посылки, что обеспечивают реализацию акта или бытования обозначения - это равно и структуры сложения «пространства воспроизводства» акта обозначения, или, в одном случае, это «среда» воспроизводства такого рода функционала или, в другом, некая организация, в составе которой дано присутствовать и данной «связи обозначения».

Задания двух данных посылок уже достаточно и для проведения анализа того расхожего примера, что вне подобающего критического восприятия и расценивается как очевидный случай образования связи автореференции и одновременно как логический парадокс - высказывания «я лгу». Если данную «конструкцию представления» и рассматривать с семантической точки зрения, то здесь вряд ли возможно иное понимание, нежели оценка как очевидного удвоения - констатации в одном выражении не только положения пока что лишь совершения ментального акта, но и состоявшегося события его совершения.

Тот смысл, что и находят в данном акте недалекие «свидетели парадокса» - это смысл констатации ложности, представляющей собой своего рода «тень истинности». То есть истинность события совершения действия, а именно - очевидного произведения высказывания почему-то допускает перенос и на содержание, доносимое актом высказывания, хотя только лишь в момент совершения действия как таковому акту высказывания еще не доводится состояться. Отсюда также возможно выделение и такой семантической проблемы как проблема конституции акта высказывания, что такое акт высказывания как поступок при своей специфической сложности совершения, и допускает ли акт высказывания его ограничение рамками лишь одного процесса или он также допускает распределение равно и на некоторое число процессов?

Также поскольку с точки зрения синтеза содержания и акт высказывания - это форма умственной спекуляции, то каковы пределы сложности и комбинаторика такой спекуляции - требует ли построение содержимого высказывания фокусировки только лишь на нем, или здесь открывается поле и для проявления способности Юлия Цезаря, делавшего сразу два дела? То есть здесь равно возможна и постановка задачи о концентрации в одной позиции одновременно некоторого комплекса средств действия. Если предложить такую аналогию как пение в момент гребли на лодке или езды на велосипеде, то здесь мы свободны в возможности одновременного ведения двух видов деятельности - наш организм воспроизводит «две разные» инструментальные функции, для которых «параллельная работа» возможна в силу действия двух разных физиологических органов и должной адаптивности психики. (Однако в наши дни предложение подобного рода оценок также невозможно и отсутствие такой оговорки - мы оставляем здесь в стороне все результаты «тонкого анализа» нейрофизиологии с ее пониманием мозга как «однопотокового процессора», потому и располагающего возможностью реализации лишь «виртуальной многозадачности».) То есть настоящий пример вознаграждает нас и таким существенным аргументом: если нам дана способность параллельного использования нескольких инструментов, то этого вполне достаточно и для параллельного исполнения нескольких актов, и потому в подобном отношении нас и не сдерживает специфика сложности совершения акта.

Далее, возможность параллельного исполнения нескольких функций - это источник аналогии и при оценке конституции вербальных структур, или их представления как аналогов физиологических органов, играющих роль «инструментов совершения действия». Если это так, то акту высказывания не возбраняется совершение и в формате сложного действия, пример которого и надлежит составить реплике актера произносимой с подсказки суфлера. Или в этом случае и сама деятельность актера - это совмещение двух актов: усвоения и воспроизведения высказывания. Отсюда и разрешаемую в настоящем анализе проблему «парадокса» в виде представления действия лишь совершаемым и одновременно совершенным тогда и подобает расценивать как образование «комбинации», совмещающей собой несовместимые друг с другом условия или же обстоятельства.

Но здесь и то возражение, которое могла бы представить вполне вероятная критика - это допустимость сведения воедино противоречивых начал, хорошо знакомых и по картине «раздвоения личности». В этом случае и возможность парирования подобного рода критики - это представление картины противоположно направленных тенденций и трендов, когда объединяющей их структуре дано включать в себя и то множество различных локаций, в которых и возможно задание взаимно противоположных трендов, но не выходящих за границы данных локаций. Так, танцору дано делать «шаг вперед» и «два шага назад» явно в разные моменты времени, хотя и в одном и том же танце. И в отношении высказывания «я лгу» также возможно и такое разнесение локаций; так, ничто не мешает сказать «содержимое произносимого мною высказывания - это ложь». Но и в этом случае такое высказывание будет заключать собой и иного рода ошибку - квалификация «ложь» это соотносительное понятие, следовательно, здесь обязательно указание и того предметного сообщения, что в соотносительном смысле и воспринимается как «ложь». Если учесть и эту поправку, то можно сказать что «настоящий рассказ о моем действии совершения высказывания - это ложь», но и в этом случае мы также не преодолеваем и такого ограничения, что данное сообщение в целом мы вряд ли сможем уложить тогда и в одно высказывание.

Далее, если предмет полноценности содержательного наполнения высказывания рассматривать семантически, то высказывание вряд подобает расценивать как полноценное лишь на основании, что оно не предполагает несовместимости с другим высказыванием. Для семантики содержательное наполнение любого рода понятийной формы - все же это средство задания бытийной данности или квалифицирующей характеристики, должным образом состоятельной и в качестве такого рода «средства задания». То есть и квалифицирующая характеристика «ложное» - это средство задания лишь соотносительной специфики, адресованной некоему предметному представительству. Более того, такие требования семантического свойства - это требования не ограничиваться заданием истинности или ложности, но и требования проведения проверки, дано ли иметь место и как таковому высказыванию или - качество не более чем набора слов тогда подобает расценивать то не более как преддверие возможного высказывания. Если же нам дано встретиться с такой понятийной формой как объектуализированная квалификация «ложь», здесь - существительным «глагольного типа», то по его условию формата это существительное обнаружит принадлежность и одной и той же группе с существительными «радость» и «грусть», то есть обязательно будет предполагать и нечто, на что распространяется эта квалификация. Отсюда если обратиться к попытке подбора теперь и такой замены высказывания «я лгу», что в состоянии отвечать всем требованиям семантики, то в любом случае ей надлежит располагать и таким развернутым построением, что явно будет выходить за рамки формата «автореференция высказывания». То есть в этом случае лишь «грамматической достаточности никоим образом не дано означать собой и семантической достаточности».

Также дабы «разбавить» этот анализ также показом наглядной иллюстрации, то полезно представить и ряд примеров автореферентных конструкций естественного языка. К примеру, вряд ли возможны претензии к содержательной стороне такого высказывания как «я говорю словами», как вместе с ним и «говорю прозой» или «слова мои рифмы являют пример». То есть если высказыванию дано выражать собой такую специфику как вид или конструкция фразы, собственно и доносящей высказывание, то если не предъявлять здесь специфически сложных претензий, то такому высказыванию дано носить характер автореферентного.

Тогда если автореферентный формат высказывания возможен для неких видов содержания высказывания, а для других - невозможен, то правомерна постановка вопроса, а что такое автореференция как одна из разновидностей семантической структуры и как некий вид продукта мышления?

Найти ответ на этот вопрос, скорее всего, нам может помочь лишь условно «теория» содержательной составляющей высказывания. Так, конечно же, высказыванию дано допускать несколько различных вариантов обращения на самое себя, в частности, представление в нем оценки не только его содержания в целом, но и оценки какого-либо из характерных ему отличий. В частности, одним из примеров представления в высказывании одного из отличий как такового высказывания можно понимать выражение «данное высказывание реализует желание придания ему простоты построения, что не мешает ему и в обретении вида сложного утверждения». Или таково и высказывание «сейчас я произношу не простое, а сложноподчиненное предложение». То есть если семантическим зависимостям не дано выводить в высказывании на какую-либо несовместимость, то для высказывания не исключено и обращение на само себя, или высказывание равно достаточно и для показа в себе же самом равно и неких собственных «ипостасей».

Тогда на основе предложенных нами оценок, подтверждаемых в представленных примерах, теперь возможно предложение такого правила. Смысл этого правила - задание с его помощью особого предмета «направленности» автореференции. То есть: если высказывание автореферентно не в смысле функции, исполняемой актом высказывания, но автореферентно лишь в отношении отличающей построение высказывания обеспечивающей функции, то оно не утрачивает корректности на положении акта выражения определенного содержания и не обращается образованием структуры недопустимой содержательной автореференции. Подобное высказывание, характеризующее себя лишь в части, что обеспечивает его построение - это ни с какой точки зрения не образец автореферентного перечеркивания самоё себя в значении высказывания. Напротив, высказывание, предполагающее адресацию самому себе тогда и характеристики, что именно дано означать содержанию высказывания, тогда надлежит расценивать и как прямое проявление автореферентного перечеркивания самоё себя. Если высказывание фиксирует определенное событие совершения, а, поскольку речь идет о высказывании, то фиксирует совершение когнитивного акта или акта коммуникации, то ему, что вполне естественно, не дано допускать обращение самого себя здесь же и нечто метасовершением. Даже если высказывание в качестве высказывания будет охватывать предмет собственного содержания, подобно высказыванию «говорю о том, о чем и говорю», то здесь собственно в силу использования такой именно фигуры построения ассоциации оно и обратит функцию высказывания равно и гиперфункцией, то есть нарушит принцип причинности, или - поместит причину в пределы причиняемого.

Согласно предложенному нами правилу тогда возможно и такое определение связи автореференции: в содержательном смысле автореференция допускает реализацию не более чем в случае обращения автореферентного замыкания лишь на некие аспекты поступка высказывания, но не на целиком поступок высказывания. В противном случае поступок высказывания обращается и нечто случаем самопорождения, что прямо нарушает фундаментальный принцип причинности, в силу которого причиняющему надлежит пребывать лишь вне причиняемого.

«Я лгу» в таком случае невозможно уже потому, что донесение лжи и есть не иначе как целостная характеристика данного высказывания, когда, напротив, «я придумываю» вполне допустимо в силу его обращения вовсе не на предмет состоятельности высказывания в целом, но на предмет лишь порядка его формирования. Если от условно «деятельного» предмета автореферентного высказывания перейти к «не деятельному» варианту, то здесь в случае высказывания - «данная фраза ложна» будет иметь место тавтология «представления собственно данного представляющего», то есть, опять же, такое же нарушение принципа причинности. Практически такая же, но в некотором отношении «обратная» ситуация проявляется и в случае оксюморона - «данная фраза не существует, но только придумана».

В таком случае, быть может, некоторые предельные автореферентные структуры, но никаким образом не автореферентные структуры вообще и допустимо определять как нечто операторы «структурирования структурности», то есть тавтологии, как и противоположные им структуры - «структурами, разрушающими их собственную структурность», что и имеет место в случае оксюморона. Сама же возможность приложения данной квалификации тогда уже ограничена тем, что справедлива лишь по отношению такого особенного случая, когда содержание высказывания неким особенным образом и обращается на самое себя целиком.

Предложенные здесь оценки и квалификации явно достаточны и для анализа предмета систематического понимания философией казуса автореференции. Насколько нам дано судить, философскому объяснению природы автореференции присуще восходить к таким важнейшим посылкам:

Если же выйти за рамки настоящего анализа и допустить развитие его темы, то не избежать и постановки вопроса, а какие же именно идеи, важные для поиска специфики автореференции можно обнаружить в конвенциональном знании? Например, конвенциональному знанию дано указывать на наличие такой особенной формы, как «перформативное высказывание», то есть высказывание-действие (я клянусь, я объявляю войну и т.п.), то есть ему дано понимать специфику совершения-несовершения, но одновременно отказываться и от раскрытия в рамках подобного понимания специфики «сложности совершения». Другая особенность конвенционального знания - различение им описательного, перформативного, указательного и других видов высказываний, знающих вполне определенный порядок построения, чему, однако, дано иметь место и на фоне пренебрежения со стороны конвенционального знания тогда и различием между грамматической и семантической нормализацией.

Если, учитывая такую специфику обратиться к попытке предложения оценки равно и на условиях задания альтернативы «грамматическое vs. семантическое», то автореференция - она не иначе как рядовая форма в понимании грамматики, но далеко не простая проблема в понимании семантики. Отсюда и как таковой настоящий анализ можно кратко характеризовать как признание автореференции пусть и безупречной грамматически, но не избегающей претензий и со стороны семантики, но и возможных лишь в случае выбора вполне определенных предметных форм или форматов высказывания.

Заключение

Некоторые из известных форм познания явно неудачны и в отличающем их допущении правомерности своего рода «грязных» моделей, определенно не предполагающих разделения предметного и идеально-логического содержания. Напротив, недостаток науки «логика» - использование избыточно «чистых» сущностей, чрезмерно рафинированных в смысле удаления реально не допускающего устранения предметного наполнения. Высказывание «я лгу» не допускает его анализа на предмет природы его абсурдности в сугубо логических рамках притом, что установление отличающей его недопустимости возможно при использовании семантического инструментария. Прямое продолжение данной оценки дано составить и такому ее существенному следствию, что современная логика в ее функции средства познания достаточности высказываний терпит фиаско и в отношении, что на деле не понимает значимости принадлежности предмета к данной определенной природе, а не к какой-либо иной специфике. Отсюда сама спекулятивная техника науки «логика» и предполагает исполнение в двух различных модальностях - в модальности, допускающей выделение «чистых форматов» не загрязненных предметным наличием, и модальности, когда рассматриваемый предмет уже исключает и любую возможность «очистки» от всего привходящего со стороны предметной специфики или предметного содержимого.

04.2012 - 12.2023 г.

1. Кюнне, В., Гибридные имена собственные, 1992.
2. Муллиган, К., Как восприятие устанавливает соответствие, 1997.
3. Шухов, А., Предмет семантики, 2007.
4. Шухов, А., Семантическая природа доказательной проекции, 2008.
5. Шухов, А., Много и одно, 2007.
6. Шухов, А., Причинность, 2009.
7. Шухов, А., Три среды представления, 2009.