Положим, мы держим в хозяйстве клей. Но прежде, чем начать клеить, мы справляемся по инструкции на тюбике - «предназначен для склеивания бумаги и картона» или, пусть, «стекла и керамики» и т.п. Тогда если от «чувственно доступной» действительности обратиться к логическим практикам, то обладание клеем спецификой комплементарности склеиваемым материалам не позволяет отождествление «клеит» собственно в значении предиката - в этом отношении глагольная форма «клеить» - не иначе, как фрагмент составного предиката. А само собой предикату в этом случае и дано принимать вид выражения наподобие «клеит бумагу», «клеит кожу» и т.п. Как таковой подобной специфике и дано предполагать ту оценку, что если исходить из логики образования определяющего функциональность предиката, то простому понятию «клеить» дано представлять собой недостаточный маркер. Элементу построения предиката «клеить» дано ожидать использования для образования предиката лишь в случае совмещения с указателем вида приклеиваемых поверхностей. Или, иначе, в смысле задания функциональности выражение «клеит» недостаточно для заявления претензии на статус самостоятельного предиката, но достаточно как нечто в известном отношении предпредикат, что в случае совмещения с указанием поверхности склеивания и позволяет образование предиката, достаточного как функциональная характеристика клея

Но одновременно если ограничиться не более чем схемой, порядком или структурой процесса склеивания, то и нераспространенная форма «клеит» уже достаточна как предикат, определяющий лишь тип отношения, но - не задающий указатель «специфики реализации» функции склеивания.

Если принять к руководству «уроки» представленной здесь иллюстрации, то логическую теорию предикатов и следует понимать невозможной вне указания неких принципов, определяющих для кандидатов в предикаты само собой возможность исполнения функции предиката. Для «клеит» (в определенных условиях) отсутствует возможность исполнения функции предиката, поскольку в основании подобной функции невозможно положить не обусловленное ничем (универсальное) событие приклеивания.

Далее настоящему рассуждению, чему выше дано было носить лишь предварительный характер, следует обратиться к любопытному предмету синтетичности бытия в его значении единого пространства разнообразия бытования. Бытию непременно дано обращаться вместилищем далеко не единообразных возможностей бытования, что «на положении возможности» равно таковы, что обладание ими тем или иным свойством придает им и специфику несовместимости с некими альтернативами. Положим, здесь возможен и порядок нечто «простых» альтернатив - упорядоченному не дано предполагать отождествления в значении беспорядочного, чистого - в значении грязного, живого - мертвого. Тем не менее, наибольшее любопытство здесь дано представлять и совершенно иному ответвлению такого анализа - возможности того самого отождествления бытия, когда подход к бытию с позиций инобытия обращает и само бытиё в странную общность бытия и небытия.

Наиболее любопытный пример подобного рода особой условности - в данный момент уже израсходованный ресурс, выпитый стакан сока, что при отождествлении в условиях «небытия как стакана сока» остается бытием то и на положении когда-то полного стакана сока. А еще более любопытный пример - те же утраченные тексты, положим, античных мыслителей, не предполагающие восстановления в наше время «как тексты», но продолжающие существовать в нашем понимании как предмет интереса мыслителей, чьи тексты мы еще сохранили возможность прочесть. Такого рода картину равно удается «наполнить иллюстративностью» и посредством представления о деятельности, направленной на преодоление некоего бытия. В итоге подобной деятельности преодолеваемое бытие таки и обращается в преодоленное, но сама данная деятельность сохраняет осмысленность исключительно на фоне понимания, что когда-то преодоления дано было требовать и нечто преодоленному. Превосходный пример - НКВД и проводимые им репрессии, обрушившиеся не только на человека, но и, в частности, на текст. Арест НКВД очередной жертвы сопровождало и изъятие архива арестанта, и нам никогда не узнать, какие мысли он доверил бумаге. Но одновременно у нас отсутствует возможность и отождествления подобного рода утраченных мыслей равно как несуществующих - эта оценка в определенном отношении обессмыслит не только действия писавшего, но и жестокость НКВД, адресующего расправу «даже тексту».

Иллюстрации позволяют их множить, и по нашей оценке их следует продолжить. Познание человеком физической действительности невозможно без такой составляющей, как представление и о такой важной позиции, как нечто «энергия». Энергия приходит и уходит, присутствует в «физическом объекте», предполагает передачу и прием, но у нас полностью отсутствует возможность показать существование энергии как «самодостаточной реальности энергия». Энергии дано допускать членение на порции, перенос, новое соединение и концентрацию, но при этом не знать и возможности обособленного существования или такого, что могло состояться и в отсутствие какого бы то ни было носителя энергии. По сути, как таковая бытуемость энергии - это и куда более парадоксальная бытуемость, нежели бытуемость утраченного текста.

Но если бытуемость энергии и позволяет сравнение с кораблем, кому океан бытия никак не обозначает порта приписки, то возможностью бытования дано располагать и таким формам существования, для которых проблематичен и собственно аспект соприкосновения с возможным регистратором. Специфическая живущая по ночам размером чуть более насекомого тропическая пташка никогда не служит объектом опыта рядового человека, но служит объектом опыта лишь непременно специалиста биолога; другой момент - существование карточного домика или равно и соединений инертных газов способно представлять собой лишь результат особых действий по поддержанию такой реалии «в состоянии существования». Другое дело, существование, в чем регистратор не испытывает никакой необходимости - боль, когда свою цель этому регистратору и дано видеть лишь в необходимости приглушения раздражающей его боли.

Комплекс показанных здесь примеров следует понимать указанием на то, что (предикату) простому «существует» вряд ли дано обнаружить достаточное совершенство, дабы составлять собой и средство обозначения глубины разнообразия подобного комплекса.

Тогда равно следует предпринять и нечто попытку «шага в сторону». Какой именно специфике и дано отличать такой предмет, как своего рода смысловой «арсенал» слова «существует», каким ему дано циркулировать в естественном языке? Для естественного языка «существует», насколько нам дано понять, с одной стороны, это указание на то, что нечто дано допускать выделение в состоянии существующего и, с другой, оно же и то «существует», чему фактически дано явиться и нечто же синонимом «беспокоит». И одновременно естественному языку не присуще признание реальности то и того смысла «существует», чему дано представлять собой и нечто констатацию проявления в бытии чего-либо, чему дано знать возможность фиксации то и вне указания присущей ему специфики актуальной формы проявления. Для «существует» естественного языка и Ленина и, вместе с ним, и всех античных героев «не существует». А потому и возможна оценка, что онтологии и гносеологии и дано здесь сходиться в одном - понятие «существует» и есть понятие с таким очерченным как «кот в мешке» потенциалом означения, когда как таковая присущая такому понятию смысловая нечеткость и исключает для него возможность обращения знаком уникального смысла. «Существует» естественного языка - это нечто обладатель того «характерно эластичного» смысла, что и придают ему те многие «существует», когда каждому из них и дано «каким-то образом» существовать.

Но если в продолжение таких оценок допустить и теоретическую постановку вопроса, то из чего же и следует «исходить» существованию? На наш взгляд, такому вопросу не только не дано предполагать прямого ответа, но, помимо того, допускать и порядок поиска ответа, когда первоначально необходимо прохождение предварительной стадии такого поиска, а именно, ответа на вопрос, каковы предметы или предмет, из чего существованию то и никак не дано исходить. В этом отношении и подобает отметить, что формации «существования» никак не дано покоиться на условии стабильности существования - ветру все равно дано оставаться само собой ветром вне зависимости, слабый он или сильный. Точно так же существованию не дано исходить и из условия насыщенности существования - и масса вещества, и следы вещества - все равно вещество. Равным же образом существованию не дано исходить и из условия актуальности - если сейчас ночь, то это не означает, что ее не дано сменить дню. Равно существованию не дано исходить и из действующей формы воплощения - если сейчас некое растворимое вещество оставлено на хранении как сухой порошок, то это не значит, что из него невозможно приготовление раствора. И равно существованию невозможно исходить и из условия утраты способности проявления - если мы не видим пыль на предметах в потемках, то это не значит, что ей дано сохранить незаметность и на ярком свету. На наш взгляд, такому перечню легко найти и его продолжение, другими словами перечень нечто «того несущественного» для существования, из чего ему и не дано исходить - равно и не столь уж и мал.

А далее правомерна постановка следующего вопроса - если и возможно нечто «несущественное» для существования, то не дано ли такое несущественное обращать «несущественным» то и лишь нечто определяющим это положение обстоятельствам, но не самой присущей ему данности? Положим, мы бросаем горох об стену. Тогда если мы не выходим за рамки обычных биологических возможностей, то и стене ничто не угрожает. Но если нам доводится метать его и посредством той катапульты, что разгонит горох и до космической скорости, то здесь возможен и иной исход событий. Такой довод и позволяет нам прибегнуть к допущению, что относительно конкретного существования невозможно утверждение, что набору его атрибутов дано явиться и нечто раз и навсегда определенным. Фактически ту же природу дано обнаружить и той же реальности числа, чему «как числу» и дано означать любой возможный исход подсчета - что и получение посредством простого суммирования, что и получение посредством сложных вычислений, выполняемых по хитроумным формулам. Далеко не всем и явно не каждому отдельному существованию дано определять для себя, каким именно образом ему тогда дано обретать состоятельность, в том числе, зная источником его обретения на положении «вот так» тогда и не только процесса прямого синтеза, но и всякого рода возвратные процессы - регенерации, рекуперации и т.п.

Итак, хотя существование действительно, но при этом оно равно и не действительно как прямое последствие то и непременно лишь одного порядка становления. То есть - всякому существованию и дано предполагать сложность в том, «в каком контуре» ему дано установиться «как существованию» - если оно и установилось как «комплекс функций», то это не означает, что оно равно установилось и как «комплекс последствий» и т.п.

Тогда если предпринять попытку теперь и более тщательной выверки той мысли, что характерно пронизывает предпринятый выше анализ, то невозможно не отметить, что всякого рода специфика «идентичности» или «тождественности» - это и любым образом характеристика наследования или уподобления. Хотя, вполне возможно, такого рода специфике равно дано захватывать и некое иное поле, но это уже сложно проследить. То есть - подобные характеристики и есть признаки возможности переноса некоего объема свойств с одного на другое, признания чего-либо «продолжающим самоё себя», как прямая продолжает себя в пространстве, тело - во времени, каким и дано предопределять некое утверждение, что нечто определенное (свойство, часть) -

В этих условиях характеристики «неразличимость» и «тождественность» и есть нечто средства унификации разнообразия, заданные в формате операторов сброса состояния «незаменимости», когда по отношению некоего существенного начала и допускается возможность исключения «неважных здесь» нетождественности и неидентичности. А потому и как таковое существование проблематично в его задании как принадлежащего нечто «наконец-то окончательно» «редуцированному» многообразию, откуда и собственно существованию дано «распадаться как существованию» в бесконечном возрастании количества специфик, позволяющих уточнение нечто присущей ему «способности» существования.

Подобное положение и вынуждает нас к попытке поиска ответа на вопрос, что притом, что всякому особенному присуще качество «покоиться на» существовании, отличает ли тогда и собственно существование способность «покоиться на» нечто предопределяющем «существование как таковое»? Возможно ли определение то и нечто того, благодаря чему и дано становиться то и собственно условию, определяемому как «существование», определяя это условие вторичным и производным такого начального условия? Насколько нам дано судить, в том числе, и на основании настоящего анализа, то притом, что возможность существования есть нечто определяющее действительность и множества отдельных существований, вряд ли будет найдено и то нечто, что предопределяет и собственно «возможность существования». Если это и так, и существованию лишь посредством прямой проекции и дано подлежать определению как «исходящей из себя» возможности, то возможно ли сопоставление ему и неких аналогов уровня «исходящих из себя» возможностей? Увы, в этом смысле нам пока нечего противопоставить той собственной оценке, что пока познанию дано познакомиться лишь с некими существующими, то есть - некими формами, лишь «исходящими из» существования.

Но «существующее» неким иным образом позволяет раскрытие и в значении нечто «обнаруживающего себя»; кентавр и по сей день существует на положении присущего кому-либо среди нас ожидания, но пока ему не дано существовать и за пределами таких ожиданий «лишь некоторых». Тогда и как таковому подобному положению дано означать, что позиция «существует» по отношению нечто отдельного существующего будет предполагать и истолкование как открытое выявлению «в заданном масштабе», причем не нечто четко определенном «сингулярном масштабе», но непременно «в масштабах» - в масштабе доступного фиксации и - в масштабе способностей системы фиксации. И такого рода порядку дано действовать равно притом, что роль как такового средства воссоздания подобной неоднозначности дано принять на себя тому же в какой-то мере и подлежащему такому определению предикату «существует».

Но здесь пора подумать и о том, что и как таковая философия никак не чужда проблеме «существования», и, естественно, к данной проблеме дано было обратиться и Николаю Гартману. Но тогда уже в смысле источника цитаты мы позволим себе следующую вольность - нам важна не идентичность исходных положений, но, скорее, - легкость восприятия предмета, потому мы и позволим себе цитирование не оригинальной идеи, но - нечто ее доступного изложения:

В этом случае, приветствуя в целом идею подобной схемы, мы позволим себе отметить и такой ее недостаток, как незнание великой концепции «Ареопагитик», и, одновременно, не захватывая здесь ни иного, помимо задачи философии логики, прямо откажемся и от попытки развертывания такой сложной структуры, как предложенные Н. Гартманом двенадцать пар категорий. В подобном отношении фактически нам значимо лишь следующее - предикат «существует» неотъемлем от его воплощения посредством тех же отдельных прецедентов или «моментов» существования, и в этом и следует видеть важнейшую ценность мысли Н. Гартмана.

А далее нам не помешает проверить заявленный здесь тезис и посредством построения схемы реализации некоего специфического «отношения пренебрежения» неким другим существующим, собственно и могущим исходить от некоего иного существующего. Подобное отношение не исключено и для неживой природы, таково безразличное отношение камня к низвергающемуся на него потоку, но лучшей иллюстрацией данной зависимости все же правомерно признание и всякого рода социальных «казусов». Тогда уже очевидную пользу дано принести и размышлению над тем любопытным предметом, что способу отрицания существования посредством выражения безразличия, - «а нам все равно», - не дано обращаться и выражением отрицания такого существования. То, что собственно безразлично, оно и безразлично лишь в силу существования нечто вызывающего безразличие; и одновременно - в смысле «действительности существования» и как таковое выражение направленного на такое нечто безразличия и есть не иначе, как «усилитель» собственно его обретения и равно же как «существования». Некое существование именно потому и как-то «более укоренено» в мире, что ему удается и обращение нечто данностью, еще и безразличной кому-либо. Тем не менее, из такого анализа нам не удается извлечение и представления о том, а что именно и достаточно для действительности существования, то и не знающего какого-либо содержания, собственно и обеспечивающего ему то «наращивание потенциала» как такового его качества действительности.

Но проблеме существования дано предполагать и ту возможность осмысления, когда ключом осмысления возможно избрание и нечто формации «ничто». А именно - это вопрос о том, что есть «ничто»? «Ничто», скорее всего, и есть нечто «идеализация обустройства» нечто же вполне реальной формации, что лишена и всякой возможности самостоятельного вступления в ее собственные права. Или, быть может, «ничто» и есть то «что», для которого обязательно важно условие, что право присутствия придаем ему лишь мы. С этой точки зрения всякий артефакт - «ничто», поскольку его невозможно найти в несоциальной природе; но артефакт есть «ничто» и лишь в отношении «дикой» природы. Тогда как таковые настоящие рассуждения и позволяют постановку следующей проблемы - чем дано оказаться и тому самому «мизеру становления как проявленного», чего достаточно дабы «состоялось что»?

Или, иначе, существование-что и есть то, чему и дано явиться само собой самоценностным, а это - лишь космос, поскольку любое иное, что содержится в космосе, наделено и свойством совместимости с нечто «местом расположения в космосе». Все иное, «не космос», оставаясь не более чем «объектом космоса», не позволяет иного отождествления, кроме как представления на положении «нагруженного» существования.

Если каким-то образом нас и удовлетворяет такой ответ, то нам следует уделить время и критической фазе нашего анализа - а именно, вопросу существует ли воображаемое? Здесь наш ход мысли можно трансформировать в любопытный вопрос (подсказанный нам одним из наших собеседников) - а дано ли существовать воображаемому (единорог), тем и отличающемуся от несуществующего - логически абсурдного (круглый квадрат)? Или, на деле, это и само собой точности анализа дано обращать и квантор существования излишним, позволяя оперировать лишь ситуационно зависимым предикатом? Иными словами, не подобает ли нам ограничиться и тем употреблением «существует», когда нам удается очертить и контур ситуации, что позволяет привязку в картину ее условий и этого самого «особого существует»?

Здесь нас и озаряет идея поступить таким образом - определить необходимое ограничение. Тогда нам следует постулировать принцип, согласно которому если некое рассуждение ссылается на позицию «существует» как на некое одновременно и «нераскрываемое и компактное» и - здесь же и принципиально значимое условие его построения, то с нашей стороны ему дано ожидать и некоего осторожного отношения. Или - в отношении позиции или начала, известного как «существует» и принципиально важно то обстоятельство, что оно никогда не компактно.

Если же предикат «существует» и предполагает включение в построение некоего рассуждения как нечто собственно «компактная форма», то его и следует понимать пустым предикатом. Собственно в этом он и позволяет его уподобление математической функции, вводимой без определения значения той или иной задающей ее переменной.

Для иллюстрации данного положения не помешает представление и следующего примера - если доказывающий что-либо математик и выбирает предметом доказательства позицию «существует», то и как таковое построение им этого доказательства и есть использование некоего уподобления. Собственно подобным образом, если ему и доводиться доказывать факт наличия некоего числа в диапазоне 0 < x < 1, то здесь ему дано априорно мыслить и предметом данного доказательства некое подобие 0 или 1-цы.

А отсюда, насколько можно судить, и дано следовать, что логическую корректность дано обнаружить то и лишь такому утверждению о существовании, что равно же означает и указание специфики, в чем такая позиция существования и укоренена как существование. То есть в смысле такого банально-обыденного существования уже не существует и Бога, если Бог и есть то, что «существует во всем», а не лишь в том, что «способно его содержать».

Тем не менее, нам не дано судить здесь о богословских проблемах. С позиций богословия, скорее всего, Бог не допускает приложения к нему каких-либо мирских мерок, но … здесь и богословию дано упустить из виду то обстоятельство, что невозможность приложения к Богу мирских мерок, опять же, есть некий следующий вариант собственно задания его некомпактности. Здесь, конечно, не исключены и всякие иные варианты продолжения построения такой зависимости, но нам вряд ли это важно.

В таком случае возможно и подведение итога нашего рассуждения о предикате «существует», чью специфику тогда и следует видеть в том, что для него и принципиально то условие, что он никогда не компактный.

02.2013 - 04.2020 г.