Наш анализ мы и позволим себе открыть некоторыми, казалось бы, посторонними экскурсами - преамбулой, где представим некий аналог рассматриваемого предмета и предисловием, где и позволим себе обрисовать некую аллегорию.

Тогда и следует начать оценкой, что очевидным аналогом наполняющего каналы обращения объема стоимости и следует признать количество крови, циркулирующее по кругу кровообращения. При этом медицина прибегает и к такому приему, как компенсация кровопотери переливанием донорской крови, то есть, на деле, к восполнению количества крови до значения, хоть как-то обеспечивающего снабжение организма. Однако в отличие от носителя стоимости, положим, теперь явно устаревающих бумажных денег, кровь будет отличать и та характерная особенность, что относительно количества крови и возможно указание той меры ее объема, что уже достаточен для поддержания жизнеспособности. Тогда если в отношении крови и возможен такой строгий расчет, то стоимость не каждый раз будет допускать обретение подобной меры (хотя финансисты знают, как производить подобные расчеты), поскольку покупательная способность денег зависима не только от колебаний конъюнктуры, но и различным образом реагирует на законодательно установленные нормативные принципы фиксации стоимости. Стоимость денег не только следует за инфляцией или дефляцией, но, в частности, допускает и изменение в силу такой «технической» операции, как та же деноминация. То есть здесь вряд ли следует ожидать возможности недвусмысленно точного расчета, столь же точного, что и в случае определения необходимого объема крови, и тогда и любой метод расчета объема денежной массы и следует понимать не более чем эмпирическим или косвенным. Хотя если исходить из знания основных форм расчетов, которые на данном рынке и предполагают обслуживание некоей валютой (нам не следует забывать и про бартер и т.п.), а также оценки объема единоразовых выплат и скорости оборота, то знание подобных исходных данных и позволяет вычисление необходимого объема денежной массы. Тогда и подведение черты под настоящими предварительными замечаниями и позволит нам перейти от преамбулы к предисловию.

В качестве же предисловия к настоящему анализу предмета экономической функции стоимости мы и позволим себе изложение одной выдуманной нами «притчи».

Представим себе спортсмена, для которого главное содержание жизни –бесконечный процесс подготовки, – так, вначале он узнает теоретический минимум знаний об избранном виде спорта, настраивает себя психологически, и, главным образом, выполняет развивающие упражнения. Да, безусловно, если судить со стороны «объема деятельности» спортсмена – то, главным образом, это бесконечная череда тренировок. Но где в таком случае деятельность спортсмена и ожидает наступления «момента истины»: что именно и позволяет оценку достаточности полученной подготовки? Да, тем местом, где и возможна поверка результата тренировок на предмет качества полученной подготовки и составляет собой участие в соревнованиях, где, собственно, и определяются фиксируемые арбитрами результаты спортсмена.

Экономику, как и спорт, равным же образом и следует определять как «многогранную во множестве характерных аспектов». Известная марксистская традиция, с чем одно время и сверялась экономическая наука, и фиксирует именно то, – а здесь в ее оценке мы и применим категории, что действуют и в ситуации, о которой рассказано в притче, – что показывает и та форма осознания, что для занятий спортом и соответствует картине «хода подготовки». Категории предложенной К. Марксом концепции политэкономии – производительные силы, производственные отношения, потребности – это категории формирующего (или «подготовительного») уровня. Но, как и в рассказанной нами притче, и в отношении хозяйственной деятельности не обойтись и без указания среды, чьи обстоятельства в отношении всех базовых экономических состояний и составляют собой как бы состояние или круг условий «момента истины».

И таким местом, где экономическое развитие и настигает адресованный ему «момент истины» собственно и следует понимать отношения товарно-денежного оборота. Все то, что в экономике формирует товарное предложение, равно как и средства, которыми потребитель оплачивает товар, и обретают свой «момент истины» в конкретных операциях по совершению сделки купли–продажи.

Память автора сохранила сюжетный эпизод одного давно прочитанного художественного произведения, источник которого, к сожалению, нам так и не удается восстановить в памяти. Та часть разговора, что мы теперь и изложим, собственно и навеяна одним из рассказанных там эпизодов, чей сюжет и составляет дискуссия между социалистом и носителями буржуазного мировоззрения.

Чтобы, далее, не просто пересказать идею этого эпизода, но и располагать в дальнейшем возможностью ссылки на раскрываемую в нем идею, мы и обозначим существо данного примера посредством особого понятия консервативная модель денежной базы рынка. Основной параметр подобной модели – принцип постоянства абсолютной величины денежной массы. Логика рассуждений, присущая подобной модели, такова. Мы условно соглашаемся с тем, что в первый момент вся наполняющая некий рынок денежная наличность находится в собственности потребителя; и, второе условие, видимо, настолько велик товарный голод, что уже первый этап работы рынка и приводит к тому, что вся эта принадлежавшая потребителям денежная наличность и переходит в собственность продавцов. Но и сами продавцы не принадлежат числу обитателей иных галактик и, получая в собственность свободные средства, также выступают в качестве потребителей.

Иными словами эти продавцы, собственно и получившие в их распоряжение весь объем наполняющий рынок наличности, далее и обращаются к поступку выхода теперь уже с присущим им спросом на все тот же рынок. Вот здесь нам и следует указать на некое наше первое «но» в подобной пока «безоблачной» картине развития событий. Нам и следует предпринять попытку определения, а целиком ли та сумма, что и перешла к «бывшим продавцам - новым потребителям», и будет потрачена ими уже в качестве потребителей? Внеэкономический формат, посредством которого мы и рассматриваем интересующую нас проблему, и напомнит о том, что определенной части таких собственников денежного ресурса не возбраняется и обращение, - здесь нам и следует использовать не предполагающее никакой иронии научное понятие, - теми же самыми тезавраторами. Если все же попытаться обойтись без понятия «тезавратор», то русская речь позволяет характеризовать подобное лицо и более простым, но теперь уже развернутым именем «человек, склонный к сбережению». То есть результатом воздействия фактора склонности к сбережению и следует понимать такой эффект, как уменьшение объема возвращаемой в оборот величины исходной денежной массы (хотя, естественно, это явление не обращается изменением абсолютной величины денежной массы).

Подобного рода, если и держаться рамок настоящего рассуждения, по существу «открытие» и следует понимать означающим определение важного эмпирического (нам, к сожалению, не известно теоретическое выражение подобного положения) закона экономических отношений. Мы определим его в следующей формулировке: естественной характеристикой денежной базы в ее консервативной модели и следует понимать подверженность непрерывному сокращению.

Конечно, в реальных обстоятельствах будет иметь место и обратный процесс – проедание сбережений, но мы будем говорить о проблеме уменьшения денежной массы собственно в силу признания правомерности причины, что ряд эмпирических свидетельств и указывают на наличие такого явления, как ситуация эмиссионного голода. Тогда рассуждение о подобном предмете нам и следует построить не от собственного лица, а от лица условных теоретиков той исторической эпохи, что и была отмечена временем жизни, пожалуй, наиболее известного экономиста Адама Смита. И здесь сразу же и следует признать правомерность напоминания тех мест из учебников истории, где и приводятся свидетельства реального эмиссионного голода и порождаемых им последствий. В частности, средневековые географические открытия великих мореплавателей в известной мере и позволяют объяснение наличием такой проблемы, как нехватка монетного металла, что и составляло собой причину активного поиска новых источников его пополнения. Напротив, ситуация наличия на руках у массы покупателей известного количества «горячих» денег порождала как бы обратную тенденцию - тогда уже мечту активной части населения в отношении какого-нибудь приобретения «свечного заводика в Самаре» или, в общем случае, выхода на рынок с собственным товарным предложением. Более того, известные из истории случаи особой ситуации «эмиссионного голода» не исчерпываются всего лишь эпохой великих географических открытий.

Тогда одним из значимых аспектов проблемы эмиссии стоимости и следует понимать ответ на вопрос о существе известных из истории вариантов ее решения. И таких ответов явно несколько, где первым из них и следует назвать уже указанный способ увеличения добычи благородного металла. Другим известным решением, неизменно соблазнительным для владык прошлого и следует назвать порчу монеты. Так, та же русская серебряная копейка от начала чеканки до времени Петра I и сохранила лишь треть изначального веса. Существовали и более экзотические решения, подобные чеканке многокилограммовых медных платежных знаков высокого номинала (известный в отечественной нумизматике сестрорецкий рубль и более успешный в этом смысле шведский проект).

Далее, прежде чем продолжить исследование нашей проблемы на материале современной ситуации, нам следовало бы предложить и наши ответы на вопросы, что нам уже и следует услышать от наиболее осведомленных из наших читателей. Многие из них, по существу принимая предложенный нами принцип «консервативной модели денежной базы рынка», найдут, что его опровергает то отличающее современную банковскую систему качество безналичной технологии денежного обращения, что практически и устраняет любое затруднение, вызываемое «склонностью к сбережению».

Здесь нам следует изложить и наше видение данного предмета. Конечно, условия, использованные нами для построения консервативной модели денежной базы, все же носят идеальный характер. Реально те же моменты стагнации, порождающие замедление оборота и обуславливающие снижение цен на товары, обуславливают уменьшение общего объема сбережений. Но стоит лишь, так или иначе, возобновиться и «выровненной» тенденции, как последняя определенно и подтверждает правильность понимания, видящего консервативную денежную массу непременно и подверженной эффекту уменьшения ее представленной в обороте части.

Второму разделяемому нашими предполагаемыми читателями недоумению уже следует заключаться в убеждении, что оборот денег в современной капиталистической экономике практически полностью принимает вид безналичного оборота. Такое представление мы и позволим себе понять заблуждением. Во-первых, валюты основных капиталистических стран представляют собой резервные авуары для других менее развитых государств; именно эта валюта в наличной форме отчасти и поступает как в государственные запасники, так и пополняет накопления рядового человека, живущего на Среднем Востоке, в России или в Юго-Восточной Азии. И помимо той роли, которую валюты развитых стран способны играть в качестве резервной валюты, в самих этих странах наблюдается еще и существенный размах теневого наличного оборота, что, как и любой наличный денежный оборот, и обращается образованием накоплений в наличной форме. В частности, одно время Германия была подвержена подобному явлению, что и обнаружили события перехода на евро.

Во-вторых, деньги, даже если они выражены в безналичной форме, при помещении в банк приносят проценты их вкладчикам. Следовательно, банк, чтобы платить начисляемые проценты из кредитного дохода, и вынужден помещать полученные средства в сделки по кредитованию. Поиск же надежного заемщика задача явно не настолько простая, как можно было бы ее представить. В таком случае нам и следует пояснить непосредственно трудность разрешения подобной проблемы тремя следующими иллюстрациями.

Случай первый уже позволит понимание как уходящий в историческое прошлое. Некто Джон Д. Рокфеллер ссудил средства множеству фермеров и рассчитывал в течение ряда лет на получение процентного дохода с выданных ссуд. Но его планы перечеркнули природа и конъюнктура – хороший урожай одновременно с повышенным спросом в достаточной мере обогатили фермеров. Они потребовали права досрочного погашения ссуд, Рокфеллер сопротивлялся, и в дело вмешалось правительство США. После принудительного погашения этих ссуд, как это и освещено одной из публикаций, у Рокфеллера «прибавилась головной боли, вызванной необходимостью нового размещения внезапно вырученных средств».

Другой случай произошел в наши дни. Образовался банк сексуальных меньшинств. С привлечением средств вкладчиков банк не встретил особых проблем – на его депозиты нашлось и достаточно число желающих поместить сбережения. Но по каким-то неизвестным, но довольно очевидным причинам, банку практически уже не удалось размещение полученных средств, то есть подбор своего круга заемщиков, потому он и прекратил существование.

Третью такая же история известна по монографии Т. Моримото «Большая банковская война». Первоначально ситуацию в Японии отличала такая специфика, как дефицит свободной наличности. Банковские служащие с копилками в руках обходили домохозяек и только так и преуспевали в привлечение вкладов в банки. Но и здесь настало время иного положения дел. Банки привлекли большой объем свободных средств в условиях сокращения количества компаний, нуждающихся в привлечении займов. В этих условиях одна из фирм, желающих получить кредит, устроила тендер на определение лучшего предложения со стороны банков. Желание одного из банков выиграть тендер было столь велико, что он выдал кредит компании под процент ниже выплачиваемого вкладчикам.

Обобщение представленных здесь примеров неизбежно и предполагает следующий вывод: для капиталистической экономики недостаточно существования концентрирующих достаточные денежные ресурсы (пассивы) банков, здесь важно и наличие спроса на деньги со стороны, что существенно, достаточно надежных заемщиков. Деньги в капиталистической экономике – тот же товар, продаваемый особой сферой кредитного сектора (и покупаемый в случае привлечения вкладов); а собственно для устойчивости работы кредитного сектора капиталистической экономике и следует обращаться к попыткам формирования устойчивого спроса на кредит.

Но мы все же позволим себе и возвращение в наше время. И тогда, прежде чем начать рассмотрение проблематики формирования денежной массы в современной экономике, нам и следует обратиться к построению некоего определения. Собственно «функцию эмиссии» мы и позволим себе представить несколько расширительно, и потому и допустим наделение спецификой той же «эмиссии» и выпуска любых возможных обязательств, хотя и поступающих в обращение, но не подкрепляемых залогом каких-либо ликвидных активов.

То есть, чтобы тезис о ликвидности был несколько более понятен, проиллюстрируем его на примере работы теперешних московских ломбардов. Наверняка на памяти многих еще живы свидетельства советского времени, когда объект залога для ломбардов, в том числе, могли составлять собой даже носильные вещи. Теперь уже подобные «объекты залога» явно незнакомы современным ломбардам, что именно и используют лишь узкий спектр видов товарной продукции, непременно и медленно дешевеющей, и точно так же ликвидной на современном розничном рынке. В настоящее время число подобных объектов уже крайне ограничено и, как правило, представлено лишь двумя вариантами - ювелирными изделиями или легковыми автомобилями.

Тогда не упуская из виду столь показательное явление «резкого сокращения» числа видов ликвидного залога, мы и в общеэкономическом смысле будем понимать обеспеченными лишь те виды ценных бумаг, что и предполагают наличие такой гарантии, как предоставление ликвидного залога. Например, выпуск в викторианское время банковских билетов английского банка невозможно называть эмиссией бумажных денег именно в силу полного покрытия золотым запасом Английского банка и, следовательно, не более чем замещения такими билетами реального золотого обращения.

Но уже в наше время функция обслуживания платежного оборота непременно и исполняют никакие не золотые или серебряные монеты, но она именно и поддерживается уже как бы «ничем» не обеспеченными бумажными деньгами (или, скажем, просто изменением значений в неких записях на электронных носителях). И хотя сама собой стоимость купюр явно не обременительна для их эмитентов, государства странным образом не спешат с наращиванием эмиссии подобного рода «бумажных» денег. Им уже довелось приобрести отрицательный опыт инфляции, и теперь они уже вслед непременно же озабочены тщательным контролем состояния баланса, когда количеству денег на рынке определенно не следует превышать потребностей оборота.

Но нам также не помешает и прояснение следующего аспекта: действительно ли проводимая современными эмиссионными центрами эмиссия и ограничивается собственно эмиссией «бумажных» денег? Хотя, скажем, характерная курсовая стабильность таких средств платежа и придает им привлекательность и в качестве того средства сбережения, что больше известно по иронической характеристике наличных «под матрасом». Тем не менее, явно никуда не исчезающие два сонаправленно действующих фактора, – необходимость изъятия излишка денег и частый дефицит государственного бюджета и заставляют власти идти на эмиссию, но теперь уже не собственно денег, но, практически, в той же степени лишенных какого-либо обеспечения государственных облигаций. А здесь нам не помешает напомнить, что «обеспеченными» мы все же договорились признавать лишь обязательства эмитентов, гарантируемые наличием ликвидного залога.

Итак, денежную массу современного рынка и пополняет не только непосредственно эмиссия платежных средств, но сюда же поступают и государственные облигации, фактически лишенные какого-либо реального обеспечения. Но в качестве очевидного продолжения данного анализа следует согласиться с обоснованностью и подобного вопроса: а разве в наше время одно только государство представляет собой, если и прилагать предложенный нами критерий, эмитента ничем не обеспеченных обязательств?

Нет, следует отдавать себе отчет, что в современных условиях действует и такой источник эмиссии стоимости, как корпоративные обязательства. В отношении этих корпоративных обязательств справедлив и вопрос, почему же мы позволяем себе их признание как «не обеспеченных», когда они уже знают такое обеспечение, как собственно имущество корпораций? Но на самом деле в отношении акций, облигаций и займов корпораций принцип обеспечения их выпуска имуществом и следует понимать не более чем лукавством.

Рассматриваемый нами вопрос допускает постановку и в следующей плоскости: что же именно и приобретает покупатель акций, выпускаемых одной из действующих корпораций? Дабы понять, что же именно он и покупает, нам и следует провести такой мысленный эксперимент. Возьмем какую-либо хорошо работающую компанию и проведем в ее отношении умозрительный процесс банкротства. Иными словами, один товар, ранее наделенный значением инвестиционного и определяемый в качестве работающего бизнеса мы тем самым и обратим теперь совершенно иным товаром, собственно и составляющим собой комплекс «имущества» и охватывающим здания, сооружения, землю, оборудование, патентные права, складские запасы и т.п. Подобный переход товара, носившего ранее название «бизнеса» в некий другой товар, уже определяемый под именем «активов», и обращается причиной существенного снижения той цены, за что теперь и возможна реализация этого изменившего его качество товара. Собственно отсюда и всякий выпуск корпоративных обязательств и следует понимать эмиссией, поскольку реально стоящая за подобными ценными бумагами ликвидность как таковых физических ресурсов уже существенно меньше так называемой «эффективной» ликвидности, под которой и возможно понимание цены функционирующего бизнеса.

Но современный капиталистический рынок в такой степени диверсифицирован, что два названных здесь, можно сказать, «традиционных» источника эмиссии все же не обеспечивают необходимый ему объем покупательной способности. И в дело тогда и вступает некий следующий значимый для современного рынка источник образования дополнительного объема денежной массы.

В современной капиталистической экономике фактически функцию «эмитента» принимает на себя и обыкновенный гражданин–потребитель. Конечно, потребителя не следует определять как лицо, самостоятельно выпускающее платежные обязательства, но вместо него исполнение такой не более чем «технической» функции и принимает на себя банк, предоставляющий ему фактически неограниченный кредит. (Хотя в подобной связи следовало бы вспомнить и героев О. Де Бальзака, столь преуспевавших в оплате насущных потребностей при помощи выдачи собственных векселей.) И главное, что и существенно для интересующей нас постановки задачи, в обеспечение подобного кредита не предлагается никаких ликвидных залогов, помимо такой «ликвидной» вещи как прогнозируемая платежеспособность заемщика. Причем не следует забывать, что в наиболее развитых экономиках современного мира объемы выданных потребительских кредитов превышают и объемы валовых национальных продуктов этих стран.

Экономическая теория, объясняющая роль и значение эмиссии денег и платежных обязательств для экономики разработана знаменитым экономистом Дж. М. Кейнсом. Его анализ обращался не только к непосредственно предмету источников эмиссии, но затрагивал и иную проблему – оценку достаточности количества денег, необходимого для поддержания состояния расширенного воспроизводства.

Философии не следует опасаться и использования в ее построениях и тех же уроков теории достаточности денежной массы и не следует думать, что сами теоретические основы кейнсианства в такой степени сложны и недоступны для понимания. Анализ условий достаточности обеспечения деньгами экономики Кейнс и построил не на каких-то расчетах абсолютных величин денежной массы, но именно на анализе таких показателей как величина ссудного процента и инфляция.

Так, инфляцию и следует рассматривать как явный показатель избытка денег, а ситуация с недостатком денег уже находит выражение в аномально высоких нормах ссудного процента (когда цена за кредит превышает норму уровня рентабельности). Наиболее любопытный вывод Кейнса – это необходимость для стимулирования производства в некотором малом уровне инфляции; смысл же представленных им предложений именно и заключается в создании регулируемого механизма поддержания ситуации «чуточку избыточного» предложения денег.

Но положение дел в современном капиталистическом или, как его называют, в постиндустриальном обществе выявило и ряд слабых мест предложенной Дж. Кейнсом теории. При том положении, когда состояние конъюнктуры и заслуживает такой оценки, как признание ситуацией переизбытка товарного предложения, рычаг инфляционного стимулирования развития фактически перестает действовать. Экономические средства уже, в частности, не помогают в преодолении такого внеэкономического фактора, как усталость потребителя, уже не видящего какой-либо пользы от участия в «гонке за потреблением».

Современное экономическое состояние России, казалось бы, опровергает все построения кейнсианства (и уж, в точности, состояние ее экономики до осени 2008 года). Государственный бюджет в годы высокого внешнего спроса на энергоресурсы сводился с профицитом, что, однако, не создавало каких-либо препятствий и для умеренного экономического роста. Однако подобное противоречие лишь кажущееся – на самом деле выручка от российского сырьевого экспорта и обеспечивала страну платежными средствами, в частности, эмитируемыми другими государствами, но оседающими «под матрасами» теперь уже отечественных тезавраторов.

Но и предметом настоящего анализа мы все же склонны понимать именно философские смыслы, явно и предполагаемые из собственно рассмотрения проблемы достаточности денежной массы. Прежде всего, если рассматривать функцию и предназначение такой практики познания, как анализ экономических проблем, то явно не следует столь последовательно фокусировать внимание на изучении предмета производительных сил и всей производственной базы экономики. Относительно всякой экономической проблемы и следует понимать предмет собственно специфики ее происхождения: так никакие экономические кризисы не следует понимать собственно последствием какого-либо «развития производительных сил». За всяким экономическим кризисом непременно и следует стоять нарушению в части подкрепления текущей конъюнктуры необходимым объемом ликвидности. В раннем же хищническом капитализме, о чем и рассуждал К. Маркс, такая ситуация часто и создавалась завышенной долей рентной составляющей, сейчас же это положение в капиталистической экономике в существенной мере уже преодолено посредством высокой стоимости наемного труда.

Ситуацию же товарного дефицита, весьма памятную многим еще по временам CCCP, и следует понимать связанной с проблемой перекоса цен –свободная экономика потому и знает подобного явления, что неплатежеспособный спрос немедленно же предполагает отсечение ценой. Выведение же ценовой и денежной политики за рамки экономических фундаменталий – это казуистический прием, чем и злоупотребляла марксистская традиция изобретения социальных иллюзий.

Однако, что следует с очевидностью признать, высказанные здесь замечания не снимают остроты непосредственно проблемы «природы методов» регулирования денежной массы. Например, следует ли представлять регулирование денежной массы формой механизма опосредованного регулирования производительных сил или других каких-нибудь базовых категорий экономики? Нет, конечно. Действительной природой всякой капиталистической экономики и следует понимать то обстоятельство, что государство не пренебрегает и обязанностью содействия «развитию производительных сил», например, применяя и меры государственной поддержки. Например, то же «развитие высоких технологий», хотя его теперь по большей части непосредственно и поддерживают значительные размеры прибыли производителя, но еще и теперь, а еще больше и на раннем этапе происходило за счет помощи в виде государственного финансирования. Но на подобном фоне - что же именно и следует понимать предметом приемов, выработанных уже в силу использования кейнсианских методов экономического регулирования?

Прямым предназначением «кейнсианских» методов регулирования собственно и следует понимать выравнивание баланса текущих операций рынка. Например, развитие экономики начинает сдерживать стагнация, и тогда снижение ставки рефинансирования и обращается мерой повышения доступности кредита, что и создает дополнительный источник поступления новых денег в экономику. Избыток же свободной наличности, подстегивая спрос, непременно провоцирует повышение цен на товары, тем и ускоряя инфляцию. Здесь уже свою сдерживающую роль будет играть повышение ставки, собственно и способствуя перетоку свободных капиталов с товарного рынка на кредитный рынок. Кейнсианские методы, скорее всего, и позволяют применение к ним следующего определения, – это средства второго, а не первого уровня экономического регулирования, это средства собственно сглаживания неравномерности экономического роста.

Отсюда мы также склонны допускать и наличие трех следующих философских смыслов, прямо и определяемых реальностью кейнсианских методов экономического регулирования. Тогда первым подобным смыслом и следует понимать признание очевидного факта, что экономика не может представлять собой функцию некоторой прямой зависимости между производством и потреблением. Здесь следует вспомнить, как трактовал подобную проблему классический марксизм. Он полагал, что производство прямо служит потреблению, а все нюансы капиталистического рынка он относил к условности собственно и нуждающегося исключительно в устранении «субъективного» фактора. Потому и вся сложность, отличающая систему связей и зависимостей капиталистического рынка, и представала в понимании марксизма явно нечто прямым аналогом дьявольского искушения.

На самом же деле экономика капитализма потому и динамична, что располагает средствами преодоления ограничений развития, налагаемых на экономику фактором, например, невозможности значительного расширения спроса. То, что капитализм научился эффективным приемам увеличения, пусть и дозированного, денежной массы, и обеспечило для него возможность формирования широкой сферы спроса, что и следует признать подобающим источником любой возможности интенсификации экономики. Во всевозможных же феодальных и бюргерских (раннекапиталистических) экономиках ограничения со стороны спроса и представляли собой один из тех существенных факторов, что и не позволял их ускоренного развития. В тех условиях денежная масса достаточно быстро оседала в сбережениях немногих богатых собственников, а основная масса населения практически не могла участвовать в формировании платежеспособного спроса именно на промышленные товары (основные часть расходов бедняка именно и составляло в то время приобретение продовольствия).

Еще одним философским смыслом, порожденным реальностью кейнсианских методов экономического регулирования и следует понимать проблему, получившую теперь известность под именем социальных технологий.

Для философии это относительно недавно появившееся в языке понятие и будет предполагать сопоставление с системой категорий, уже используемых для обозначения социальных явлений. Почему же, например, исторически пришедший в общественную жизнь метод регулирования, основанный на принятии законодательства и создания обеспечивающего его исполнительного механизма, до сих пор так и не предполагает отождествления под именем «технологии»? На наш взгляд, группа специфических функций, обозначаемых именем «социальных технологий», тем и отличается от традиционных методов законодательного нормирования, что и предполагает такой обязательный элемент, чем и следует признать практику формирования вполне определенных социальных условий, реализуемую и на условиях использования формальных критериев. Никакое же законодательство никоим образом и не предполагало ни прямого включения, ни даже и поддержки со стороны какого-либо метода анализа, на смену чему в наше время и пришло едва ли не тотальное «прощупывание» настроений общества на предмет их возможного предсказания.

В подобном отношении собственно кейнсианские методы регулирования экономики и будут позволять понимание той «социальной технологией», что уже достаточный период времени и находит определенное использование. Аналитическим началом подобного рода условной «технологии» и следует понимать статистический анализ ситуации в сфере денежного обращения. Некий конкретный управленец, а именно работающее по подобной технологии лицо, ограничен в своем субъективном произволе в том отношении, что большее, что и могут позволить ему предписания, диктуемые через механизм общественного принуждения, так это небольшой перенос момента принятия необходимых мер по времени или выбор осуществляющего регулирование конкретного оператора. (Так влияние на положение дел в денежной сфере может быть оказано как через центральный банк посредством уровня ставок, так и через систему казначейства посредством эмиссионных вмешательств.) Точно так же современные правительства приводят в действие и меры прямой поддержки потребления, к примеру, те же льготы покупателям автомобилей.

Фактически современное социальное управление уже перешло на такую практику как «работа по технологии»; в силу этого его тогда и дополняют такие «обязательные элементы», как структуры отслеживания ситуации, так и исполнительные механизмы, адаптированные к выполнению определенных акций регулирования. Так центральные банки теперь помимо чисто казначейских функций выполняют и функции по анализу и контролю динамики денежного обращения, что было немыслимо лет 100 назад, равно и располагают структурой контроля и регулирования валютного курса, что также не столь давно вошло в практику их деятельности.

Кейнсианский механизм регулирования денежного обращения вошел в практику где-то в период после экономического кризиса 1929 года и был закреплен в послевоенной Бреттон–вудской системе, в разработке которой и принимал еще участие еще непосредственно и Д. Кейнс. (Любопытный штрих, встретиться с Кейнсом довелось и А. Громыко, тогда советскому послу в Соединенных Штатах.) Конечно, опыт его применения не свидетельствует в пользу его признания своего рода «волшебной палочкой» экономической политики. Данный метод достаточен для разрешения определенной группы экономических проблем, и уже там, в частности, где вливание денег в экономику и сталкивается с проблемой пассивности потребительской психологии общества, он явно перестает действовать. Примером здесь явно может служить и та же Япония, где основную массу потребителей характерно не отличает стремление к повышению уровня потребления, а зарабатываемые деньги японцы главным образом предпочитают обращать в накопления, в том числе в значительной части и в наличной форме, как свидетельствуют данные средств массовой информации.

«Социальные технологии», что непременно и позволяют признание новой формой, дополняющей собой социальную практику, требуют пока что и известного совершенствования, как явно предполагают и определенное расширение их перечня. Еще одним уроком самого факта появления социальных технологий и следует признать необходимость в проявлении известной доли осторожности при использовании подобных новых возможностей, поскольку очевидно, что расширение возможностей манипуляции может угрожать обществу и некоторыми достаточно неприятными последствиями.

И тогда уже третьей разновидностью философского смысла, порождаемой действительностью кейнсианских методов экономического регулирования и следует понимать проблему так называемой технологической зависимости общественного развития.

Но вначале здесь следует вспомнить не зависимость общества от его способности в части использования социальных технологий, но же некоторые другие виды зависимости общества от условий существования. Например, в наше время плотность населения столь велика, что человечеству уже невозможно пренебречь применением современных методов интенсивного ведения сельского хозяйства и вернуться к использованию примитивных. Общество в своей важнейшей потребности – пищевых ресурсах – явно зависимо от уровня развития сельскохозяйственных технологий, ориентированных на применение интенсивных методов выращивания. В подобном смысле утрата сельскохозяйственным производством современного технологического уровня элементарно и угрожает обществу острым кризисом, связанным с ситуацией нехватки продовольствия со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Так и социальные технологии к нашим дням уже позволяют признание неотъемлемым элементом социального пейзажа. И ровно тем же самым образом, как и с продовольствием, не владение искусством адресного использования подобных методов и будет обращаться источником определенных кризисных ситуаций. В частности, если будет нарушено то же регулирование динамики денежной массы, то так называемая форма «свободного рынка» рано или поздно вновь воспроизведет экономический крах 1929 года, поскольку воспроизводство условий кризисов перепроизводства – это и есть объективный признак любой системы «свободной экономики». Утеря такой способности как «административное искусство», если и не провоцирует в прямом порядке голод, то в некоторой близкой перспективе вызывает к жизни такие неприятные факторы как нестабильность общественного развития, явным примером чему и следует понимать тот же экономический кризис.

01.2003 - 03.2017 г.

Литература

1. Кейнс, Дж. М., "Избранные произведения", М., 1993
2. Бродель, Ф., "Игры обмена", М., 2006.