По завершении одного из этапов развития предмета логики, в результате которого этот предмет обогатил такой его новый раздел как «диалектическая логика», казалось бы, осталось лишь встречать наступление подобной революционной эпохи в развитии логического знания. Столь позитивный смысл, как предполагается, можно видеть в обстоятельстве, что в соревнование за право лидерства в прогрессе логики включилась тенденция, предложившая идею приблизить аппарат этого вида знания к принципам «естественного мышления». Предлагающие подобную «новую форму логики» воодушевлены надеждой, что обновленная структура формы знания «логика» позволит, если развитие логики все же последует по рекомендованному ими пути, дополнить его предмет таким понимаемым ими закономерно необходимым здесь средством как «диалог».

Конечно же, предложенный сторонниками сближения логики и естественного мышления план подразумевает интеграцию в тело логического знания не «диалога», наделенного смыслом структуры общительного поведения, но именно «диалога», воплощающего собой принципы процедуры, моделирующей порядок научного оппонирования. «Диалог» в роли процедурной модели научного дискуссии подразумевает возможность структурирования общительного взаимодействия оппонирующих сторон, что, собственно, и позволяет трансформировать коммуникативный обмен в источник четкого познавательного результата. Характерное подобному пониманию толкование формата «диалога» подразумевает выделение определенных рамок для системы действий, которую естественный язык поверхностно обозначает посредством понятия «обмен мнениями». «Диалог» в понимании современных тенденций логики оформляется как преследующая познавательную цель последовательность актов коммуникативного взаимодействия, замкнутая рамками единого целевого поля конкретной дискуссии.

В большей степени неявно, чем явно, но, все же, модернистская логическая концепция намекает на то, что она видит в «диалоге» новый элемент арсенала средств логического познания, его новый комплекс неотделимых от процесса познания интенционально-поведенческих структур. Такое понимание очевидно присутствует в предоставляемом сторонниками интеграции «диалога» в научный аппарат логики подборе арсенала «средств развертывания» диалога, в число которых данная концепция включает элементы «суждение», «оценка», «вопрос», «требование». Данные структуры конфигурирования познавательной активности модернистская интерпретация наделяет статусом прямого содержания корпуса логического познания, образующего само тело научной дисциплины «логика».

Однако здесь, что, с нашей точки зрения, не удивительно для знакомых с присущим представителям логического модернизма пониманием, игнорируется значимость множества фактически неизбежно порождаемых таким «расширением» логики сторонних факторов. Обзор данных факторов можно начать с указания, например, на неизбежную омонимичность называемых здесь лексем «диалог», «суждение», «оценка» и т.п., по отношению которых естественный язык не ограничивает себя строгими правилами использования лишь единично определяющего их плана содержания. Среди упомянутых здесь понятий относительно больший масштаб подобной омонимии можно наблюдать у слова «оценка», кстати, и заимствованного научным аппаратом непосредственно в обиходной лексике. Но куда более важен здесь иной аспект данной проблемы – равно же как непосредственно понятие «диалог», так и остальные, используемые для раскрытия структуры и содержания «диалога» понятия отнюдь не предназначаются для обозначения неких «простых и неделимых» сущностей. «Диалог» в любом случае представляет собой сложную комбинированную структуру, обозначаемую посредством характерных ему актуальных комбинаций, соответствующих конкретным ситуациям развертывания диалога. В меньшей степени, но, тем не менее, весьма ощутимо непостоянство структуры проявляется и в случаях выделения таких форматов как «суждение», «вопрос» и т.п.

Логика, вроде бы обогащаясь новым средством «диалог» вместе с ним приобретает и свой ранее отсутствовавший раздел «диалоговедение», и вряд ли можно определенно сказать, в действительности такое нововведение представляет собой позитивный вклад в корпус логики, продолжай оно сохранять особенности, следующие из показанных нами его неизбежных обременений. Понимая непростой характер последствий вольных модернизаций предмета науки «логика» мы попытаемся исследовать предмет «диалога» с целью установления, с одной стороны, того, какие именно аспекты отношений «диалога» затрагивает существующая формальная логика, и, если взглянуть немного шире, теория познания в целом. С другой стороны, мы постараемся оценить как же «диалог» организуется с точки зрения структуры межличностной коммуникации.

Наш анализ нам следует начать с операции разделения предмета диалога на составляющие его предметы «ход диспута» и «развитие в направлении достижения согласной позиции» (или – позиции расхождения). Более же предметно нам следует сосредоточиться на правилах, описывающих коммуникативную адаптацию сторон диспута в качестве реальных участников общения, располагающих характерными отличающими их особенностями реального «индивидуального поведения». Фактор «индивидуального поведения» требует понимания сторонами диспута уровня возможностей оппонента и адаптации своих собственных действий под определенную уже в процессе реального взаимодействия модель таких возможностей. Нам в данном отношении удалось выделить четыре составляющие построения диспута как системы, в которой сторона взаимодействия выстраивает свою активность в виде интерфейса взаимодействия именно с данным конкретным оппонентом:

Естественно, что показанные нами общие позиции присутствуют в сознании участника диалога не в их теоретической форме, но в виде определенных конкретных оценок участником диспута выстраиваемых его сознанием моделей коммуникативной активности. Способы понимания состояния коммуникации и тактика ее поддержания специфичны для каждого человека и проявляемую им коммуникативную активность следует понимать отражающей ограниченность используемой им собственной системы представлений и понимания специфики объема понятий. Коммуникативная природа диспута, хотя ее и следует признать необходимым условием его осуществления, в силу этого не приобретает статус «достаточной», сама собой она не образует никакого «диалога», лишь обеспечивая формирование коммуникативных проявлений «диалога».

От играющей служебную роль в построении событий диалога системы ведения диспута, мы перейдем к имплицитной, но в реальности ведущей составляющей диспута – «развития в направлении достижения согласной позиции». Ее мы позволим представить себе также 4-мя важнейшими условиями, в частности:

Наша интерпретация показывает диалог на положении некоего события прогресса познавательной активности, представляющего собой не что иное, как развертывание процесса расширения сведенных в классификационный порядок представлений о населенности мира, или, проще говоря, повышения уровня осведомленности его участников относительно тех или иных аспектов картины мира. (Здесь следует пояснить нашу точку зрения, представляющую человеческое мышление спонтанным творцом классификаций, хотя степень достаточности этих классификаций и определяется индивидуально.) Здесь не следует забывать, что мы обсуждаем не всякий, но именно специфический диалог, взаимно увязанный порядок действий различных участников, мотивом которых служит цель обретения или передачи познания. Напротив, обыденный опыт ежедневно знакомит нас с другого рода явлениями пополнения осведомленности, получением такого рода знания, что часто не обогащает, но лишь обременяет сознание. В данном смысле важно осознавать, что только лишь то построение «диалога», что мотивируется именно познавательным интересом, может пониматься восходящим к интенции приобретения знания, относящегося к избранной в качестве предмета обсуждения теме. Поэтому такого рода диалог вовсе не позволяет автоматически сводить его к протеканию процесса пополнения осведомленности, он в своем качестве «источника развития» представлений позволяет понимать его лишь потому, что непосредственно такого рода изначальная задача и мотивировала само его возникновение.

Предварительно наметив контуры собственно явления «диалога», мы можем обратиться к исследованию следующей проблемы: достаточно ли данное найденное нами решение для завершения «общего анализа» предмета «диалог» и обращения к анализу его составляющих частей, в частности, реплик? Знание каких именно принципов позволяет признать выход нашего анализа на этап выделения «основных условий диалога» и наступления возможности перенесения фокуса внимания на исследование его частных составляющих? Должны ли мы при этом исходить из понимания диалога вообще, то есть из обобщенного теоретического понимания предмета «диалог», или нам следует исходить из не более чем конкретной конфигурации конкретного случая развития диалога?

Если мы говорим о том, что диалог является эксплицитно протекающим проявлением имплицитно присутствующего процесса развития осведомленности участвующих в диалоге оппонентов, то не следует ли нам подумать и над предметом отличающей некоторые из построений диалога способности представлять собой простую имитацию событийного ряда дискуссии вместо реально происходящего развития понимания? Такой вариант вполне допустим, и его также не следует исключать.

Один характерный порядок хода дискуссии, известный благодаря своей яркой характеристике «диалог глухих», также следует понимать видом вполне реального развития событий, в частности, нередко философская дискуссия между представителями диаметрально противоположных взглядов, материализма и идеализма основывается на подобной полностью несовместимой конфигурации ее исходных посылок. Развитие столь чуждого возможности выхода на хотя бы какой-либо уровень взаимопонимания «диалога» представляет собой демонстрацию каждой из сторон некоторой эволюции или спекулятивного развития собственной позиции, координируемых с высказываниями другой стороной только в части обсуждаемой тематики. Данная форма «диалога» позволяет назвать ее всего лишь «координированной системой монологов», но никак не реальным обсуждением определенного предмета.

Если же, напротив, мы желаем осознать отличающие диалог возможности представлять собой реальный механизм совместного осмысления его участниками осуждаемой проблемы, то нам следует рассматривать условия принятия во внимание каждой из участвующих сторон аргументации оппонента. «Диалог» как акт познания совершается только в случае, если его участники проявляют возможность именно логического восприятия аргументации оппонента. В подобном смысле можно полагать доказанным, что не сам диалог образует систему логики, но существование каких-то иных, мы в данном случае не будем искать ответа на вопрос каких именно, логических нормативов, позволяет существовать той форме диалога, которую мы позволим себе назвать в познавательном смысле плодотворным диалогом.

Понимая различие между в познавательном смысле плодотворным диалогом и фактически безрезультативным взаимным декларированием различий в понимании, мы позволим себе обратиться к осмыслению элементов диалога в качестве познавательно эффективных инструментов. Но вначале мы остановимся на некоей описывающей элементы диалога как таковые, на наш взгляд наивной классификации. Список «элементов диалога» составлен М.П. Грачевым, и основной идеей составленной им классификации можно понимать обобщение «ролевой функции» элементов диалога. Составленная М. Грачевым классификация выглядит следующим образом:

Как можно заключить из приведенного здесь перечня, его составление означало совершение попытки структурирования диалога на основе выделения общего образующего «ткань» диалога элемента «реплика» и далее уточнения характера экземпляров данного типа в соответствии с потребностью восприятия участником диалога сообщаемой оппонентом информации. Пункты а) и г) этой классификации достаточно просты и представляют собой форму структурированных запросов – в одном случае на предоставление информации («вопрос»), в другом – на дополнение и изменение уже предоставленной информации («требование»). Эти пункты следует понимать в качестве обобщающих некоторые исполняемые в ходе диалога операции извлечения данных.

Пункт б) описывает такую вещь как инициативное представление одной из сторон диалога данных, вызванное внутренне присущей участнику диалога оценкой (осмыслением) данных и комментариев другой стороны. Пункт же в) представленной классификации скомпонован таким образом, что здесь объединяются несущие довольно разный смысл предметы. Главное отличие между ними видится нам в практическом отсутствии для данной группы коммуникативных реакций общих черт подкрепляющей их мыслительной активности. Это и, с одной стороны, развитие собственной осведомленности, как в случае «корректировки суждения с учетом принятой оценки», так и комбинация развития своей осведомленности с запросом оппоненту в случае «развития мысли контрагента в форме собственного суждения», так и просто коммуникативное действие в виде «прямого ответа на вопрос». С определенностью в вопросе о том, какого рода мышление обслуживает «речевое исполнение требования», на наш взгляд вообще можно не торопиться ввиду существенной неопределенности самой данной позиции классификации.

В общем же наш анализ, как мы готовы допустить, свидетельствует о том, что данная классификация в большей степени концентрируется на поведенческих и деятельностных аспектах «диалога», нежели на каких-либо иных. Она практически не позволяет связать характер коммуникативного акта и проблематику идентичности (истинности) и структуры идентичности, не содержа для этого никаких оснований. Здесь мы лишь можем говорить о том, что представленные сущности обеспечивают выполнение, главным образом, транспортной функции в отношении каких-то возникающих по ходу диалога у ведущих его сторон умозаключений.

Но в дополнение автор классификации предлагает ввести в свою классификационную систему еще две большие рубрики:

Предлагаемый им план явно говорит о его намерении создать в виде концепции «диалога» комбинированное описание как коммуникативной, так и познавательной деятельности, что вряд ли следует признать разумным в силу очевидного отличия присущей им природы.

Предпринятый нами краткий экскурс в область предлагаемого логическим модернизмом формата отображения процесса «диалога» не позволил нам выделить основания для пересмотра нашей идеи описания феномена «диалога» в форме прогресса состояний осведомленности, происходящего у каждой из сторон дискуссии благодаря предпринимаемому ими «обмену репликами». Но прежде чем начать искать решение самой по себе проблемы «осведомленности», нам следует хотя бы в довольно грубой форме пояснить, что же это такое понятийная структура мышления. Так, для нас здесь невозможно оставить без ответа вопрос о возможности «диалога» между теми же, например, «говорящими на разных языках» доктором и пациентом, в котором одни и те же феномены каждый участник подобного «диалога» рассматривает посредством приложения собственного понятийного аппарата. Нам следует вкратце определить принцип «идеи», и то, каким именно образом понимание альтернативного «чужеродного» обозначения формирует в сознании участника диалога «ясное» собственное представление.

«Идеей» в смысле в смысле способности выделения различно мыслящими сторонами диспута в сознании каждого из них фактически совместно возникающей у них интерпретации некоторой действительности следует признать некоторую ссылку или адресацию, указание положения или функционирования которой представляется при помощи некоторых правил однозначного перевода. Врачу известно, что стереотипные жалобы больных на такие-то симптомы служат признаком определенного заболевания, пациенты же отдают себе отчет, что слова врача о госпитализации для «обследования» не всегда соответствуют их буквальному толкованию. Тем более что в ходе диспута стороны обычно смягчают свои выражения, свидетельствующие о неуспешной защите собственных позиций, заменяя понятия «ошибок» на понятие «упущений», «разногласия» на «близость позиций» и т.п.

В силу сказанного «диалог» часто нельзя понимать даже структурой единого сознания участвующих в нем сторон, иногда даже и не дорастает до порядка координации между сознанием его участников. Отсюда в общем смысле «диалог» следует понимать не более чем присущим стороне диалога развитием осведомленности. «Диалог» в подобном отношении следует видеть процессом согласованного развития структуры осведомленности его участников, практически всегда строящих свои собственные модели описания мира. При этом, на что нам в особенности хотелось бы обратить внимание, для участников диалога вовсе не обязательно обретение в нем некоторого общего языка в случае, если предмет диалога одинаково понимается на «разных языках» благодаря соответствующему порядку перевода на «языки» участников.

И еще одно - главную роль в диалоге мы видим принадлежащей следующему аспекту. Важно понимать, что диалог никаким образом не может оказаться структурой «единого сознания», и, через нее, структурой единой системы представлений, и, далее, структурой «единого предмета», то есть сущностью, имеющей прямое отношение к конструкциям логики. Если уже говорить о логических средствах, то логика наверняка бы предпочла выделить в способности ведения диалога его качество логического оператора, что, в условиях неопределенности присущей ему структуры, он уже никак не позволяет обеспечить.

Другое дело, что именно развитие индивидуальной осведомленности участника диалога фактически формирует его активность в выстраивании диалога посредством подачи реплик. Врач, пытаясь выяснить проблемы пациента, пользуется методом задания наводящих вопросов не по причине именно такой «природы диалога», но в силу определяющей это его действие необходимости в составлении первоначального субъективного представления о картине заболевания. Преподаватель требует от студента перейти к другому вопросу потому, что уже убедился в определенном характере знаний студента по рассматриваемому предмету и теперь собирается проверить другие его знания. В любом случае мы видим, что не диалог как стандартная процедура диктует логику поступков его участников, а, напротив, конкретные порождаемые уровнем осведомленности его участников по отношению собираемых посредством диалога данных запросы определяют подачу отдельных реплик. Вне связи активности участников диалога с мотивами, определяющими их участие в диалоге, и сама проблема «диалога» как таковая теряет определяющий ее смысл.

Итак, каким образом можно представить действительный и в то же время скрытый и в смысле причинности односторонний мотив «диалога», который мы отождествляем с руководящей действиями его конкретного участника осведомленностью? Дабы решить подобную проблему, мы попытаемся построить некоторую классификацию осведомленности человека, собственно и ранжирующую структуры, определяющие в процессе диалога границы поддерживающей коммуникацию активности его участника. На наш взгляд, основные мотивирующие инициативу конкретного лица к вступлению в диспут с неким собеседником формы представлений допускают следующий их последовательный порядок определения:

Если мы говорим, например, о пункте (1) нашей классификации, то мы можем вспомнить в связи с ним правила проверки искренности опрашиваемых социологами респондентов, строящиеся, с учетом неполной откровенности респондента, на совмещении как непосредственно исследуемых в данном опросе вопросов, так и некоторых дополнительных контрольных вопросов. Пункт (2) отвечает за проблему адресности выбора предмета обсуждения, здесь концентрируется вся та группа усилий, прилагаемых с целью пунктуализации дискуссии. Если мы, например, обсуждаем некачественность выпущенного изделия, то от нас требуется выделить собственно обсуждаемый предмет – или конструктивный дефект или уже производственный брак.

Пункт (3) – это то, что обычно воспринимается как «очевидные признаки» ведения диалога. Здесь, как раз, имеет место ситуация подачи реплик в виде вопросов, запросов, комментариев и объяснений, связывающих одно с другим анализируемые в обмене мнениями данные. Здесь мы связываем с выделенным ранее «предметом диалога» различные свидетельства и указания, получаемые нами как прямо из ответов собеседника, так и косвенно из анализа как предоставляемой им информации, так и способов ее предоставления. В пункте (4) мы рассматриваем уже по завершении диалога список характеристик, нашедших, по нашему мнению, ясное или же половинчатое, не до конца определенное решение. Пункт (4), по существу, это уже рефлексия, сопровождающая уже завершившийся диалог.

В итоге можно сказать следующее: для «диалога», если даже отвлечься от рассмотрения природы данного феномена, сама его процедура не может явиться той сущностью, которая способна исчерпать собственно присущее ему содержание. «Диалог» в существенной мере связан с подготовкой самой акции «диалога», как он и в самих своих результатах представляется не как собственно коммуницирование, но видится в порядке некоторой рефлексии его участника на вновь обретенную осведомленность. «Диалог» же на поверхности представляет собой лишь отражение «диалога» как формы глубинного течения мышления, имеющего место в сознании его участников.

Важным аспектом моделирования диалога следует признать и правильное понимание и отображение проявляемой участниками диалога трансляции «состояния сознания» непосредственно в продукты коммуникативной активности. Казалось, можно было бы думать, что с помощью «диалога» собеседники могут непосредственно подключаться к мышлению своего собеседника, напрямую осуществляя коррекцию свойственного их оппоненту понимания. Иллюзия такого положения вещей, на самом деле, вполне оправдана. Однако с предметной точки здесь проявляются некоторые сложности, и для этого нам следовало бы обратиться к анализу некоего примера. Положим, покупатель примеряет одежду, обмениваясь мнениями с продавцом о качестве выбираемого изделия. «Как вещь сидит на мне?» – спрашивает покупатель. «Вам очень идет» – слышит ответ продавца. Можно ли, если обратиться к житейскому опыту, предполагать то, что покупатель обнаружит некритическое доверие к услышанной им оценке продавца? Скорее следует предполагать обратное – «вообще оно не очень», - подумает покупатель, - «но где найти лучшее?» Коррекция точки зрения покупателя безусловно произойдет, но выработанное им мнение не будет представлять собой прямое заимствование выраженного продавцом.

Тогда мы зададим себе следующий вопрос: может быть, и в принципе способ прямой коррекции представлений одной стороны диалога посредством учета ею высказываний оппонирующей стороны элементарно невозможен? Скорее всего, и здесь неприемлемо подобное категорическое понимание. «Прямая коррекция» осведомленности участника диалога со стороны оппонента возможна там, где стороны отказываются от использования естественного, а, быть может, переходят на употребление формального или близкого тому конвенционального языка, в системе понятий которого установлены жесткие правила и поддерживается однозначность обозначения. В такого рода языковых конструкциях доминирует логический способ аргументации, и обозначаемые позиции допускают возможность их строгой идентификации.

В широко же распространенном употреблении естественного языка реплики «диалога» в большинстве случаев не представляют собой актов «прямого» предъявления общающимися сторонами отличающей их осведомленности. Практически полной противоположностью такому положению вещей следует понимать обмен данными, кодируемыми посредством конвенциональных или формальных языков. Тогда открывается ли здесь возможность обретения некоего общего понимания или же предложения альтернативного решения? Быть может, следует пользоваться именно таким порядком конструирования системы «диалога», что полностью реализован посредством употребления именно формальных языков, или, если ориентироваться на естественные языки, то не смешивать коммуникативную процедуру «диалог» и логические критерии, средства и представления.

Поскольку мы наше «конструирование» диалога представляем именно вариантом процесса развития осведомленности действующего в качестве «стороны» такого диалога человека, то нам следует разобраться в предметах статуса и взаимодействия между собой умственных (то же самое – психических) продуктов. Итак, как же могут взаимодействовать между собой «идеи», «мысли» и «высказывания»? Нам следует определить, что представляет собой конечный, уже готовый к пересылке в коммуникацию продукт, то есть, конечно же, высказывание, и реконструировать связи, устанавливаемые им с «идеей» или «мыслью». Для этого мы воспользуемся такой конструкцией как «вопрос» и посмотрим на ее примере, как этот «вопрос» может формироваться.

Способен ли «вопрос» служить средством представительства некоторой идеи, еще не находящей, например, ее вербального выражения? Конечно, да; именно такой оказывается идея недоумения по поводу несоответствия условий действительности данным познания или несоответствия между одними и другими данными познания. Состояние недоумения, которое тоже допустимо определять как «идею», осознаваемое как некий ограничитель поведенческой активности, стимулирует собственную вербализацию в виде лингвистически выраженной мысли о некоторых обнаруженных несоответствиях. Подобного рода «мысль» побуждает появление другой мысли, представляющей собой интенцию обращения за разъяснением, теперь уже воплощаемую в конструкцию вопросительного предложения. Только после этого конструкция «вопрос» допускает ее введение в диалог как реплика одной из участвующих сторон.

«Вопрос», как мы видим, прежде чем обратиться в лексико-грамматическую конструкцию непосредственно реплики, претерпевает его созревание в качестве состояний «идеи», а затем и «мысли». Именно на этих первоначальных стадиях определяется и собственно смысловая нагрузка вопроса, когда последующая стадия «реплики» определяет лишь, фактически, только лексико-грамматическую конструкцию высказывания. Если элементом «диалога» мы делаем именно «представительскую структуру», то в таком случае ни данную структуру, ни сам «диалог» невозможно использовать в качестве «фундирующих» конструкций. А тогда, поскольку именно логические конструкции могут быть только лишь «фундирующими», то у нас нет другого выхода кроме как отказа от использования «вопроса» с целью построения на его базе логических конструкций.

Если мы окончательно соглашаемся понимать «диалог» только как отражение в нем развития осведомленности одной из участвующих в диспуте сторон, то нам следует отобразить происходящее с помощью подачи реплик изменение осведомленности хотя бы в модели «модифицируемой» системы, обязательно располагающей начальным и конечным состояниями развития. Но перед этим нам следует определить собственно существо предмета «состояния осведомленности». Под ним нам хотелось бы понимать концептуализацию оператором познания данного ему собственного «известного» на фоне не более чем обозначаемого его вербальным выражением, но познавательно им не ассоциированного «корпуса известного».

Примером носителя такого рода состояния осведомленности может служить переходящий в следующий класс ученик. Он изучил арифметику, а в следующем году начнет изучать алгебру; «арифметика» для данного ученика представляет собой его «состояние осведомленности». Сущности арифметики понимаются учеником как возможности его активности, сведения же о предмете алгебры пока еще он понимает как не дешифруемые лексические обозначения, «тайные знаки» другой системы координат. Ученик воспринимает эти лексические обозначения как «приглашения» в другие области активности, в которых он пока еще не умеет действовать.

Итак, мы видим, - осведомленность представляет собой функцию понимания некоторым лицом присущих самому себе познавательных возможностей, которые он определяет для себя как открытые, противопоставляя эту осведомленность «непонятному», потенциальным для себя возможностям познания, которые для него в настоящий момент не более чем «обозначаются именами». «Осведомленность», в таком случае представляет собой понимание соотношения между уже раскрытыми индивидуальным познанием возможностями и тем набором других возможностей, познание которых доступно в принципе (и познанность которых известна), но не раскрытыми этим индивидуальным познанием.

Происходящее в процессе диалога развитие осведомленности превращает известность возможности познания в состояние познанности. Поэтому моделью «диалога» следует признать именно процесс получения данных о характеристиках номинально известного, целью которого является превращение этого известного посредством его детализации и фиксации присущих ему связей в познанное. Процесс «диалога», вне зависимости от используемых средств его ведения, в конце концов, сводится к опросу (или – «взаимному» опросу) одного участника диалога другим, смысл которого заключается в замещении присущего этому лицу «номинально известного» познанным.

Если же мы говорим о «едином сознании» участников диалога, то мы в таком случае не более чем прибегаем к своеобразной интерпретации характера процесса превращения известного в познанное, параллельно протекающего в сознании каждого из участников диалога. Неизбежным же следствием данного положения мы видим понимание, исключающее какие бы то ни было основания для отождествления «диалогу» еще и некоего его «собственного» сознания, поскольку сам по себе «диалог» не обладает способностями хранения данных. Трансформируемые посредством диалога данные хранятся именно в сознании каждого из участников «диалога».

Но в связи с признанием нами «осведомленности» в качестве неизбежного основания «диалога», нам следует определить и систему зависимостей, формирующих на основе данного «основания» теперь уже конкретные акты диалога. Осознание того, что некие данные доступны для познавателя только в качестве «номинально известного», но не обретены им в качестве «познанного», формирует лишь определенные выводы рефлексии, но не активизирует управляющее моторикой сознание, определяющее произнесение речи или написание слов. Следовательно, реализация диалога возможна лишь при формировании побуждающих выход в коммуникацию интенций, мотивируемых именно осведомленностью оператора познания о недостаточности знаний по некоторой интересующей его проблематике.

Складывающее «чувство непонимания» порождает разнообразные виды воздействий на собеседника, понимаемого в таком случае потенциальным «источником информации». Следовательно, мотивом начала собственно «диалога» неизбежно служит появляющееся у инициатора диалога решение, признающее некоторого человека, потенциально способного быть его собеседником, предположительно могущим оказаться источником описывающей некоторое «номинально известное» информации. Причем «оптимальной моделью» диалога служит, естественно, идея прямого «полного» комментария, базирующаяся на ожидании в собеседнике способности познавательной компетентности. (Мы обсуждаем в данном случае, нам следует напомнить, именно «познавательный», но не всякого рода формальные «социальные» формы диалога.)

Высказывание инициатором диалога тезиса или вопроса вызывает ответную реакцию в виде ответа или встречного комментария, на чем и завершается образование ситуативного обрамления внешних проявлений «первого акта» диалога. Если и на «внутреннем» уровне данный «первый акт» диалога не переводит отношение «номинальной известности» в отношение «познанности», то инициатор диалога, анализируя изменения в своем состоянии осведомленности, осуществляет следующий акт диалога и т.п. Здесь приходит в действие такой фактор развития «диалога» как оценка компетентности собеседника, и характер высказываний и вопросов уже подбирается в соответствии с рождающимся пониманием «возможности извлечения данных познания».

На данной стадии управление «диалогом» передается от находящегося в сознании инициатора модуля «проблема» к модулю «представление о собеседнике». И диалог, начавшийся как непосредственно актуализировавшаяся «проблема познания», трансформируется в процесс «общения с обладателем» некоторой способности познания. Окончательным же результатом «диалога» следует понимать познание, фиксируемое на положении воспроизведенного подобного рода «коллективным разумом». При этом если «коллективный разум» реализуется с помощью формального или близкого формальному языка, то сформированная по завершении «диалога» осведомленность фактически получает статус «абсолютной» («теорема доказана»).

«Диалог», как мы видим, строится в силу обретения представлений о недостатке или достаточности данных, мотивирующего давления этих представлений на интенциональный механизм и построению с его помощью определенных коммуникативных актов. Если мы исключим этап обретения представлений о характере доступных познанию данных, то в таком случае развитие процесса «диалога» трудно будет назвать мотивированным.

В русле нашего разговора нам следует дать оценку и некоторой стоящей особняком аргументации, представляющей диалог на положении условной структуры «конструкций языка». Мы не станем прибегать к подробному анализу данной идеи, но укажем, что если «диалог» допускает его сведение в систему «конструкций языка», подобную, например, любой из сложных грамматических конструкций, то он должен быть описан порядком его «употребления». «Диалог» здесь отождествляется как некоторая форма речевой деятельности и может быть представлен как применяемый в таких-то и таких оборотах речи. Но «диалог» как таковой применяется, как мы уже и определили, не в силу потребностей речи, а в силу потребности познания, и служит не для выражения или конструирования мысли, а для получения неизвестных конкретному познавателю данных познания. В силу названных соображений мы и не предполагаем понимание «диалога» в статусе «конструкции языка».

Другая проблема, нуждающаяся здесь в кратком упоминании, это проблема неправомерного приравнивания конструкции языка и конструкции выражения. Положение вещей, когда конструкция языка «вопрос» всегда представляет собой конструкцию выражения «суждение», или необходимость для выражения конструкции «констатация» использования лишь «повествовательного предложения», не должно вести к выводу о переносимости конструкций выражения на конструкции языка. Согласие с подобного рода неправомерным тождеством лишь открывает перспективы спекуляции на предмет конструирования мнимой выразительной конструкции «диалог» напрямую посредством синтеза отдельных конструкций языка.

Для нас подобные вольности дедукции недопустимы по той простой причине, что конструкции выражения никак не равны конструкциям содержательной функции языка. (Мы, по существу, повторяем здесь банальное уже в наши дни требование лингвистики о разделении «плана выражения» и «плана содержания».) Более того, в части их формы языковые конструкции способны мимикрировать под другие формы конструкций. Так, конструкция выражения «констатация» может быть выражена конструкцией языка «вопрос» если последний будет сводиться не к самому собой вопросу, но выражать смысл уже риторического вопроса. Так и конструкция выражения «запрос» допускает ее реализацию посредством грамматических конструкций повествовательных предложений, специфическим образом говорящих о непонимании, недостаточности данных, наличии ошибок и т.п. Свидетельства неприводимости конструкций выражения к конструкциям языка – это еще один аргумент против использования модели «диалог» для построения любых смысловых и выразительных конструкций.

Наша нескончаемая дискуссия со сторонниками смешения языковых и выразительных конструкций позволяет нам предпринять попытку обращения к решению проблемы выделения предмета логики из массива научного аппарата познания. Именно нерешенность этой важнейшей онтологической проблемы позволяет сторонникам логической «анархии» привносить в логику различные произвольно выбираемые методики и средства познания. Свой поиск способа выделения предмета логики из общего массива научных методов мы попытаемся последовательно реализовать, начиная с собственно стадии постановки проблемы.

Подбор выделяющей предмет логики из общей массы научных методов формулировки мы попытаемся осуществить посредством постановки следующего вопроса: какие именно потребности специализации знания допускают их выведение из суммарного предмета познания в статусе специфик особенного познавательного предмета «логики»? Подобного рода потребностями могут быть, а мы, на наш взгляд, не претендуем на научно тщательное решение данной проблемы, но просто нуждаемся в комментарии к рассматриваемой нами теме «наполнения» предмета логики, - проблемы процедур верификации. Такие проблемы возникают во многих областях как практической деятельности, так и научного познания в случаях появления потребности в квалификации уровней достаточности и полноты принимаемых решений. Именно потребность в подобной квалификации и вынуждает обращаться к разработке систем квалифицирующих категорий, что и составляет основное содержание предмета науки «логика». «Диалог» же, не просто потому, что его невозможно отнести не только к выразительным, но даже и к языковым структурам, а именно потому, что он представляет собой собственно структуру коммуникации, не способен создавать никаких квалификаций, само собой посредством «диалога» фиксировавших бы детали смысловой и сущностной картины предмета достаточности и полноты решений.

Здесь мы позволим себе поставить точку и тем самым сказать, что мы закончили наш анализ эксперимента по внесению в предмет логики несостоявшегося претендента на статус ее средства «диалог», и теперь нам следует сформулировать некоторые выводы. Полученные нами выводы мы разделим на две группы, – одна будет относиться к нашей оценке некоторых особенностей характера предмета познания науки «логика», вторая будет связана с анализом взаимных отношений таких слагающих познавательный процесс функций как «осведомленность» и «коммуникация».

Тот факт, что на невзыскательный взгляд логика не определяется ставящей какие бы то ни было препятствия пополнению корпуса своих средств и критериев методологически как угодно реализуемыми схемами, привело нас к следующим выводам:

1. Современная нам наука «логика» как определенная система познания совмещает в своих построениях как практический «функциональный» так и фундаментальный уровни ее интерпретации, что, на наш взгляд, требует своего обоснования, которое в теории логики в настоящее время отсутствует.

2. Положение, на которое мы обратили внимание в нашем первом выводе, приводит к тому, что логика допускает совмещение синтеза и конструирования представлений, относящихся как к уровню рафинированной абстракции, так и к уровню области действия реальных языков. Вырабатывая символический язык, логика представляет его «идеальным языком», не заботясь при этом о том, что язык, для которого отсутствуют следующие из его грамматических конструкций ограничения, вряд ли реализуем, и равным же образом логика никак не утруждает себя доказательствами «идеальности» применяемого ею символического языка.

3. Фактор отсутствия в логике статусного анализа, на который мы обратили внимание во втором нашем выводе, лишает логический анализ крайне необходимой ему тщательности и допускает появление всех тех парадоксальных построений, невозможность которых и была предметом нашего анализа.

4. Положение дел в предмете познания «наука логика» требует определенных выводов. Главный из них состоит в том, что область познания науки «логика» требует ее строгого разделения на две сферы:

Спекуляция же авторов предложения по дополнению предмета познания науки «логика» средством «диалог» основана, как и показал наш анализ, на изоляции реальных процедур употребления логических средств от возможностей и функций применяющих эти средства операторов. Чтобы избежать подобного рода ошибок, следует придерживаться некоторых правил совмещения «средства» и «оператора» познания (в данном случае таким оператором служит для нас обобщенная нестрогая функция «человеческое сознание»). Мы предполагаем, что подобные правила должны иметь следующий вид:

1. Любая познавательно ориентированная активность представляет собой, прежде всего, внутреннюю активность индивидуального сознания.

2. Коллективные черты познавательной активности – это только признаки «способности разделить» («общего согласия с») некоторые представления.

3. «Диалог», «осведомление», «широковещание» и т.п. представляют собой только лишь подбор функциональных инструментов коммуникации, обеспечивающих протекающий в пределах индивидуального сознания прогресс осведомленности и через последнюю всех привязываемых к ней надстроек «способности разделения с».

Общий же вывод, следующий из проделанных нами изысканий, заключается в том, что логика в настоящее время формируется в виде не более чем утилитарного знания, что не позволяет развиваться в ней строгим системам статусной и категориальной стратификации. Отсюда можно судить и об определенном «пороке» существующей науки «логика» – произвольности и неупорядоченности используемых ею средств.

Названное положение вещей ведет к тому, что наука «логика» допускает и такого рода попытки развития ее научного аппарата, основанием которых оказывается чистый эмпиризм и которые фактически подразумевают то, что, будь они реализованы, логика утеряет как таковую чистоту предмета своего познания.

05.2005 - 08.2010 г.