Предмет настоящего эссе, чего не следует исключать, равно и близко знаком вероятной аудитории, и - ему далеко не часто выпадает подлежать осознанию, - способность построения интуитивных определений, быть может, столь же естественна, что и «способность говорить прозой». Так, природа большей части решений принимаемых в повседневной жизни - тогда же и заключения, отсылающие к действительности своего рода «интуитивных» определений, хотя предметы, определяемые подобным способом не обязательно заключают собой и что-либо особенно сложное.

Более того, насколько нам дано судить, основной объем корпуса интуитивных определений - нечто надобностные констатации, решения, означающие задание признака соответствия, например, простые заключения «подходит» - «не подошло». Так или иначе, но видимой простоте интуитивного определения вряд ли дано обращать теперь и механизм его вынесения не иначе как характерно «прозрачным» в смысле возможности предложения его внятного определения, но - интуитивное определение равно открыто и для задания квалификации посредством построения «контурного» определения. Более того, такое лишь «контурное» определение теперь и непосредственно интуитивного определения куда уместнее адресовать все же и более сложному формату такого рода «надобностной» констатации, нежели чем элементарной не более чем «констатации соответствия». Или - если последовать подсказке присущей нам интуиции, то мы больше преуспеем в развертывании детальной картины «интуитивного определения» когда рассмотрим предмет специфической констатации, достигающей существенного состояния сложности, нежели развернем панораму характерно простой ассоциации, непременно чреватой введением в рассуждение и неких не вполне очевидных оснований. В этом случае, если вновь последовать подсказке нашей интуиции, то аналитически более перспективной формой такого рода «непростой» констатации и правомерно признание формы «трансцендирующего» заключения. Тогда наш анализ и выпадет открыть некоторой иллюстрации, чье сложное содержание вполне достаточно для обретения представления о нечто, что подобает относить к числу форм интуитивного определения.

Огл. Интуитивное определение согласно интуитивной квалификации

Как прямо следует из постановки задачи, наше внимание подобает направить на некую распространенную практику, по крайней мере, с большим трудом предполагающую, если вовсе не исключающую возможность формализации. Конечно же, такого рода специфику и подобает обнаружить посещающей сознание верующего идеи наделения единоверца статусом «святого». Рассмотрение же подобного предмета и подобает начать с указания на обстоятельство, что возможности принятия такого решения дано наступать лишь благодаря образованию в сознании верующего работоспособного представления о столь любопытной специфике. Верующему, конечно же, - здесь нам подобает судить лишь о случае его добросовестного отношения, - непременно дано оперировать строгим различием «святой - грешник», в том числе отсеивая вероятную подмену в ситуации ханжества. Другое дело, что верующему, при доступности для него как таковой возможности подобного отождествления, вряд ли выпадает обнаружить и способность перевода такой отличающей его далеко не простой интуиции в вербальную форму в виде пусть даже не наделенного должной связностью комплекса нарратива. Точно так же все то же фиаско здесь равно претерпит и «не особо продвинутый» сторонний аналитик, сумевший отследить интуиции верующего, и попытавшийся было сам воспроизвести такой нарратив, наделяя форматом вербальной структуры некие видения, посещающие сознания верующего. Хотя, быть может, кто-либо из сторонних аналитиков и преуспеет в подборе нужных слов, но в большей части случаев и они вряд ли осилят задачу подбора потребной здесь вербальной формы. В том числе, решению такой задачи воспрепятствует и некая заведомая рациональность, означающая постановку вопроса наподобие перевода на формальный язык альтернатив, аналогичных характерно двусмысленному истолкованию, известному из попыток понять «может ли святой нанести ущерб по неосторожности», «совершить ошибку» и т.п.

Тем не менее, условное «определение» святости - конечно же, здесь речь идет о «пространном» определении, - воспроизводимое в системе представлений верующего посредством построения интуитивных схем явно обнаруживает и должную практическую эффективность, в частности, исключая ошибку идентификации. С другой стороны, теперь уже построению вербально выражаемой формализации, способной донести такого рода квалифицирующую характеристику не обязательно выпадает принять вид логически непротиворечивого, хотя, как правило, «интуитивное начало» такой формализации и не утрачивает состоятельности на фоне характерной проблематичности столь «сложного в сложении» корпуса утверждений. Причем такого рода «проблематичности в вербальном выражении, обременяющей собой состоятельность» дано отличать не только лишь избранное нами в качестве примера специфическое определение, но распространяться и на такие, казалось бы, элементарные определения, как определение такого распространенного понятия как «мебель». Так, некий отдельный предмет, на что может быть направлено определение понятия «мебель» (констатация его принадлежности данному классу) благодаря отличающей его многоаспектности и обращается порождающим существенные сложности для построения строгого утверждения, достаточного для определения такого предмета. Тем не менее, подобного рода сложности сугубо формального порядка вряд ли препятствуют присущей обладателю бытового опыта способности различить принадлежность предмета категории «мебель» - его включению в данную категорию или исключению из этого класса.

Тогда если обратиться к постановке вопроса о природе механизма воспроизводства такого рода «строгих» представлений, но, одновременно, отторгающих возможность описательной формализации, то какие именно семантические формы и позволят отождествление как нашедшие применение в подобного рода синтезе? Скорее всего, здесь правомерно то допущение, что любой концепт, «неудобный» в смысле вербальной формализации способен представлять собой некий в известном отношении не «точечный», но непременно протяженный (объемный) корпус критериев, упорядочиваемых посредством комбинации семантически значимых элементов, адресуемой объектам, собственно и определяемым посредством приложения подобных критериев. Отсюда и возможность выделения «конкретного, но, здесь же, далеко не простого» признака не будет означать образования какого-либо понимания, непременно замкнутого на некое непременно же обозримое «укоренение», но любым образом допустит отождествление и нечто возможности в известном смысле «задания фильтра» или селекции на основе наложения комбинаций критериев. Или в этом случае уместно то определение, согласно которому нечто позволяющее выделение посредством интуитивного определения и подобает расценивать как восходящее к обобщенному представлению, что предполагало его обретение и не иначе как посредством слияния впечатлений, рождающихся благодаря сведению воедино некоего множества наблюдений.

Более того, реальные интуитивные определения - они и такого рода семантические формы, что любым образом «балансируют» на грани обобщения и отдельного решения - что, в частности, и имеет место в таких заключениях, как «пища питательна, но лишена вкуса», «книга содержательна, но тяжело написана». Интуитивные определения достаточно просты в их обретении интуитивными средствами, но одновременно и сложны для воспроизводства наполняющего их содержания равно же посредством воплощения в понятиях строго формализованного и «членораздельного» языка.

Огл. Дуализм видов определения: интуитивный и контринтуитивный

Казалось бы, мы все же избыточно усложняем существо проблемы, и интуитивные квалификации любым образом допускают и приведение к формату не более чем констатации: «мебель - это любого рода предмет, открыто расположенный в помещении, за исключением штор, картин, люстр, ковров, ваз...» То есть - на деле здесь имеет место построение некоей «свободной» схемы, открытой для дополнения новыми включениями, когда сама возможность включения в данную схему - равно и возможность образования ассоциации. Тогда и любое «новое включение» в схему - уже в известном отношении «двумерная» квалификация некоего особенного, - его уподобление множеству иных особенных одновременно с наделением собственной спецификой. Отсюда нашему анализу и подобает уделить внимание тому существенному обстоятельству, что такого рода синтез явно «не задерживается» на совершении попытки наделения такого рода комбинирования и любого рода вербальными определениями, отвечающими требованиям логики. Но на деле подбор таким интуитивным ассоциациям их вербального эквивалента прямо невозможен по той простой причине, что устанавливаемый логикой порядок непременно предполагает воспроизводство последовательности, прямо выражающей отношение дедукции - «относящееся к относящемуся к относящемуся...»

Однако вряд ли возможно исключение и того предположения, что достаточный ключ к пониманию предмета интуитивного определения смогла бы предложить и такая возможность, как нечто «линейность проекции». Характерным образцом такого рода формата доводится предстать и критике власть имущих, исходящей от социальных низов. Специфика подобного рода критики, направленной «снизу вверх» - равно и особого рода «понимание правомерности» поступка того или иного носителя полномочий как непременно определяемого на положении подверженного интенциям, равно присущим и как таковому критикующему, что и обращается искаженным представлением картины мотивов, на деле отличающих носителя полномочий. Или - такого рода критика - то не иначе, как выпадение из поля зрения критикующего такой специфики, как реальность присущего социальной действительности разнообразия непосредственно установок.

Тогда если признать правомерность высказанных здесь оценок, то они вполне достаточны для формулировки следующего утверждения: интуицию часто доводится отличать такой специфике как трансформация «оперирования многозначностью» в достаточно простую форму воспроизводства ассоциации или спекуляции. Но одновременно и всякой попытке переноса такого рода «редуцированной» многозначности на вербальный уровень равно дано означать необходимость решения спекулятивно сложной задачи.

С другой стороны, подход строгой науки к описанию своих предметов исследования - равно же практика заведомого исключения интуитивных представлений. Для науки любая предпринимаемая ею формализация - не иначе как следование тому порядку фиксации значимости, что категорически разнится от какой-либо интуиции. Строгий порядок фиксации предмета познания или его отношений в науке - или же своего рода «раскрытие» его специфичности, или - тогда и «перевод одной логической структуры в формат другой структуры или же комплекса структур», строящийся не посредством порядка констатации, совмещающего регулярное и иррегулярное начала, но посредством введения узкопрофильных типов. Такого рода типам даже притом, что иной раз им не дано располагать и присущим им лексическим эквивалентом, все равно подобает удовлетворять схеме «вытекающее из вытекающего из...».

Огл. Природа и предпосылки собственно возможности интуиции

Теперь, поскольку наш предшествующий анализ вознаградил нас рядом существенных оценок, нам легко решиться и на попытку построения хотя бы условного определения предмета интуиции. Основу же образуемого нами определения тогда подобает составить тому допущению, что расценивает интуицию как не допускающий расчленения комплекс рецепторно-эффекторных зависимостей, не только прямо восходящий к наличию некоего опыта, но и предполагающий воспроизводство посредством осознания некоего объема опыта на условиях проигрывания «всей гаммы целиком». Или интуиция в смысле отличающей ее специфики - это некое далекое подобие птичьей трели, проигрываемой от первого аккорда до последнего лишь на условии полного запрета каких-либо исключений. Следом интуитивное определение позволит подбор ему и такой аналогии, как структура фразеологически выраженного лексически не разлагаемого смысла (подробнее аспект соотношения содержательного и лексического начал рассмотрен здесь). Иными словами, присутствие в комбинации плана выражения сложного понятия «интуитивное определение» определителя «интуитивное» и подобает расценивать как не более чем «донора составляющей вербальной конструкции», но - не понимать его как собственно специфику как таковой этой семантической формации.

Но если основной смысл понятия «интуитивное определение» - вовсе не приведение его к началу интуиции, но приведение его к началу по имени определение, то и прямое последствие данного положения - равно же задание формату понятия «интуитивное определение» то не иначе как «бинарной» структуры. Или - специфическое качество «интуитивного определения» и дано определять такому началу, как «дуализм выразительных возможностей», что тогда уже прямо следует из совмещения образных (рецепторно-эффекторных) средств формирования квалифицирующих признаков и - равно и перспективного учета реальности вербальных средств задания такого рода осознанию тогда же и черт порядково-транспортной организации. В таком случае роль продолжателя обретенного здесь понимания готово попытаться принять на себя и некое следующее положение:

Как ни странно, но цитируемое нами вроде бы и правомерное утверждение - все же очевидный оксюморон, поскольку признак в данном утверждении уже понимается как задаваемый в отрыве от своего носителя. Реально же вряд ли возможен объект, что не обладал бы неким объемом собственных признаков, каким бы именно образом такого рода признаки и не закреплялись бы в данном объекте или не позволяли бы отождествление объекту. Или - сколько не различался бы объем опыта неких судящих, высказывающих суждение о некоей специфике, любое их суждение все равно будет подразумевать обозначаемый в таком высказывании предмет тогда уже как непременный денотат. То есть - пусть чьему-либо суждению о некоем предмете и дано коррелировать с объемом отличающего его опыта, но это не отменяет того обстоятельства, что понятие или выражение, включенные в это суждение как указывающие на породивший суждение денотат все же будут связаны со вполне определенным предметом. Другое дело, что для обладателя характерно скромного объема опыта предмет, указываемый в его суждении, будет допускать обозначение в местоименной форме или - допускать представление как субъект жестикуляции или описания через уподобление.

В таком случае мы допускаем возможность предложения следующей оценки. Речевые практики любым образом предполагают порядок организации, что включает в себя не только «маяки» наделяемого неким функционалом денотата, но, помимо того, что способен включать в себя и «пространства» некоего содержания, лишь «прилегающего» к тому, что принимает на себя исполнение функции адресации к денотату. В развитие данного положения равно и порядком недвусмысленности реализации акта коммуникации подобает признать положение, означающее наделение всякого нечто, исполняющего функцию адресации к денотату спецификой исключающего девальвацию в отношении условия его закрепления в тезаурусе. Так, пусть о некоем предмете и доводилось бы судить носителям характерно различного объема опыта, все одно - любого из них подобает отличать способности поддержания коммуникации, что и восходит к свободе употребления понятия, пусть и неизбежно неказистого, но - не влекущего за собой равно же и выхода за границы тезауруса. Или - включение некоего представления в коммуникацию между различным образом ориентирующими их сознание носителями когниции и подобает расценивать как возможное в силу задания понятийному началу некоего представления равно же и качеств своего рода «интертезаурусного» по отношению различного рода «узких» тезаурусов. Но равно и для «узких» тезаурусов используемым там формам адресации к денотату также дано предполагать обряжение и некими специфическими характеристиками, но это обряжение фактически непригодно тогда уже для трансляции в широкую коммуникацию. И тогда в смысле употребления неких специфических понятий даже и наивному пониманию иногда выпадает «дать фору» в части его содержательного наполнения равно и некоему изощренному пониманию.

Далее же из пока что неизвестного лингвистике принципа выделения «маяка» денотации и обряжения такой якорной формы сопровождающими тезаурусными дополнениями дано будет следовать еще и такому столь неожиданному производному принципу. Или - равно и представлению о предмете адресации к денотату, не предполагающему жесткого вербального закрепления дано будет складываться не только по результатам вовлечения в коммуникацию, но порождаться и непосредственно в сознании. То есть сознание будет в этом случае формировать никоим образом не один, но - как минимум два концептуальных модуля. Один такой модуль - равно же модуль, достаточный для охвата всего того, что обладатель сознания определяет как «твердо усвоенное» в отношении данной формы адресации к денотату, другой возможный модуль - оператор фиксации тех представлений, что обладатель сознания расценивает как сомнительные в части завершенности процесса формирования подобного рода представлений. Для сознания «твердо усвоенное» в отношении того или иного денотата будет представлять собой элемент условного «внутреннего» тезауруса, когда все иное, не более чем «нестрого связываемое» с денотатом, будет выделено сознанием тогда уже на положении содержания его условного «внутреннего внешнего» тезауруса.

Отсюда и всякая мыслительная манипуляция будет представлять собой не просто, как предполагал Бартлетт, тривиальный акт фиксации некоего символизма, но - непременно же обращаться актом фиксации как «твердо усвоенного» модуля некоего содержания, так и «нестрого связываемого» пока что лишь контурно определяемого содержания. Тогда если дополнить данное рассуждение анализом предложенного Бартлеттом примера, показывающего значение дорожного знака, то осознание требования правил, определяемого знаком следует видеть допускающим построение далеко не в порядке всего лишь единственной схемы. В том числе, конечно, здесь возможно построение и согласно схеме, для которой требования выражаемой знаком нормы будут позволять совмещение с шальной мыслью о возможности несоблюдения нормы в случае, попросту говоря, отсутствия на трассе полиции. Обретенное нами понимание специфической «неоднозначности» фиксации связей тезауруса и позволяет постановку в нашем анализе теперь и проблемы интуитивного мышления, тогда уже понимаемого как такого рода мышление, в чем крайне ограничен объем «твердо усвоенного» опыта и легко практикуется пренебрежительное отношение к необходимости рассмотрения значительно более объемного массива «нестрого» связываемых дополнений.

Только что заданная здесь посылка нашего анализа интуитивного мышления и позволяет предположение, что интуитивное мышление и есть своего рода мышление быстрого «скольжения» по ограниченному числу позиций нечто «основного» содержания. Одновременно интуитивному мышлению дано заключать собой равно и практику лишь вынужденного принятия во внимания содержания, расцениваемого оператором данной формы мышления тогда и на положении «пока неопределенного» содержания. То есть - интуитивное мышление и подобает расценивать как своего рода эмиссию ограниченного «усвоенного», что можно адресовать любого рода подлежащему осознанию «кандидату в допускающее обращение средством адресации к денотату», и что позволяет предпринять такую эмиссию благодаря признанию окружения средой, «чье разнообразие не выходит за рамки представления о привычном разнообразии». Тогда под углом зрения обретения достоверного представления интуитивному мышлению и доводится представлять собой источник лишь непременно же вероятностной, но не полной очевидности, и вероятность получения посредством интуитивного мышления достоверных решений возрастает в случае меньшего разнообразия адресуемой среды и, соответственно, сокращается в условиях наполнения окружения нерядовой спецификой.

Огл. Когнитивный рывок из потока интуиции в интуитивное определение

Если мы и преуспели в понимании такого существенного предмета, как природа интуитивного мышления, то это позволит нам совершение и такого шага, как выделение особой ситуации интуитивной констатации неопределенности и, равно, разрешения подобной ситуации посредством построения не употребляющего вербальные носители интуитивного определения. Открыть этот анализ и подобает рассмотрению случая фиксации носителем сознания ситуации «положения неопределенности» в некоей среде, воспринимаемой им как источник стимулирующего фона.

Так, ситуации интуитивного признания «положения неопределенности» или интуитивного признания неких распознаваемых источников побуждения на положении «не выделенных в отличающем их контуре» или неформализованных дано иметь место при наступлении и неких следующих обстоятельств. В неких условиях, действие которых распространяется на некое множество или комплекс распознанных или опознанных денотатов, дано проявить себя присутствию и некоего наличия или только характеризующей такое наличие контрастно проявляющейся специфики, относительно чего обладатель сознания уже обретает намерение в части отнесения такого наличия к тем или иным группе или же классу. То есть - сознание некоего индивида и пополняет в этом случае мысль о необходимости позиционирования некоего различаемого им наличия как относимого «к ряду» иных уподобляемых форм наличия. При этом для сознания данного индивида такого рода «первичная» идентичность не будет выражать собой и каких-либо признаков, достаточных для прямой идентификации, но будет допускать возможность выделения нескольких, начиная одним и заканчивая практически бесконечным числом, косвенных или вторичных признаков. Подобным же образом здесь равно же допустимо обретение положения, когда ряд важнейших форм, образующих специфику подлежащего осмыслению предмета обнаружат открытость и для их осознания как вторичные или косвенные формы. Тогда уже эффективным «триггером», достаточным для предложения характерно яркой иллюстрации и подобает предстать формам «пограничной» ситуации - если кому-либо и доводится установить в квартире верстак или мольберт, то правомерно ли отождествление данных предметов как «мебели» или же нет?

Обретение нами представления о предмете «изначальной неопределенности», предшествующей интуитивному определению подобает дополнить тогда уже картиной основной специфики ситуации, что побуждает к вынесению интуитивного определения. Акт построения интуитивного определения носитель интуитивного мышления все же предпринимает лишь в случае, когда стимулирующий фон будет предполагать восприятие как содержащий лишь нечто косвенно опознаваемое, которое, тем не менее, заслуживает осознания равно же и на положении «принадлежащего числу входящих в ряд». Положим, первобытный человек встречает в природе некое новое растение или животное и пытается по неким признакам осознать его опасность или неопасность или некие иные свойства. Первобытный человек даже, возможно, не зная вербально формализуемых понятий «опасное» и «неопасное», уже понимает предмет (или специфику) порядка обращения с незнакомым объектом - ловить или использовать или, напротив, отстраняться от данных растения или животного. По заданным нами условиям даже вне способностей вербализации, но посредством построения интуитивного определения носитель сознания и обретает возможность выстраивания некоей проекции или распознания той или иной специфики объекта.

Но каким именно образом тогда и подобало бы строиться такого рода «интуитивному определению»? Анализ возможности построения интуитивного определения равно подобает открыть принятием допущения, что интуицию все же следует расценивать как возможность образования ассоциации с нечто «твердо усвоенным». Другое дело, что такому «твердо усвоенному» не обязательно представлять собой нечто реализованное в объектуальной форме, для него не исключены и формы универсалий, и своего рода «остаточной раздражимости», и, само собой, ему дано допускать и своего рода «свободу порядка фиксации». Тогда интуитивное определение и подобает расценивать как образование новой или даже повторяющейся комбинации всевозможного «твердо» усвоенного, позволяющего распространение на нечто необычное благодаря выделению идентичной косвенной стимуляции как таким необычным, так и традиционно усвоенным. При этом интуитивное определение, скорее всего, в силу необходимости выхода за рамки элементарной ассоциации также не располагает и возможностями спекулятивного синтеза, а потому исключает и иную возможность построения, помимо связывания с тем «твердо» усвоенным, что в деятельностной проекции носителя когниции отличает и специфика прямой функциональности. Или, иначе, интуитивное определение - оно и никогда не расширение объема специфики твердо усвоенного, но - лишь консервация этого объема как некоего корпуса притом, что адресации к денотату здесь дано допускать отождествление как несущественному «отличающему», а определяющей комбинации не обязательно требовать вербальной репрезентации, допуская употребление дейксической или моторной ассоциации.

Тогда интуитивное определение и есть такого рода порядок задания квалификации, чья прямая задача - составлять собой «источник поступка», но ни в коем случае не средство синтеза того промежуточного гнозиса, чему никоим образом не дано допускать обращения прямым «источником» поступка, но обращается лишь средством конфигурирования определяющей поступок телеологии. Отсюда в известном отношении «фактический агностицизм» интуитивного определения и выпадает составить его замкнутости на не более чем потребность в совершении действия, но не, как в случае науки, на селекцию условий, что лишь своим сведением в особую конфигурацию и позволяют обретение «плана совершения» поступка. Интуитивное определение - любым образом нечто «прямая рекомендация», когда всякое определение выработанное познанием - оно не более чем адресация выбору специфик, где исключительно сведение комплекса характеристик в некую конфигурацию и означает образование «идеи возможности» поступка.

Огл. Реальность широкого применения интуитивных определений

Нам довелось обсудить проблему интуитивных определений с рядом собеседников, согласившихся принять участие в дискуссии, которой в конечном итоге довелось показать, если и последовать примерной оценке, что интуитивные определения - все же характерно распространенное явление. В том числе, ярким свидетельством их широкого распространения правомерно признание тогда и следующего свидетельства одного из наших собеседников:

Но насколько нам дано судить, подход нашего собеседника к предмету интуитивных определений все же будет предполагать и очевидную обратную проекцию. Для понимания, что отличает нашего собеседника, интуитивным определениям дано представлять собой вовсе не признаваемую нами возможность инерции сохранения традиционных стереотипов, но - обращаться своего рода поспешностью, проявляемой кем-либо, сталкивающимся с «избыточно богатым» наполнением мышления, и торопящимся с фиксацией вербально еще не оформленных составляющих такого многообразия. Тем не менее, подобное положение не только реально, но порождает собой и проблему установления подлинности или фиктивности подобного многообразия интерпретации, его принадлежности или нет лишь эпистемологической природе и т.п. Другое дело, что постановке подобной проблемы все доводится выйти за рамки постановки задачи предпринятого нами анализа, и, конечно же, означать тогда равнозначность и некоему аспекту теперь уже и нечто предмета способности мышления.

Тогда если вернуться к определяющей наш анализ постановке вопроса, то генезис интуитивных определений все же следует связывать не с населенностью действительности неизбежным многообразием, но со спецификой стереотипа, избыточно локализованного на выделении той или иной деятельностно или моторно локализованной функции. Такой стереотип - любым образом референт, для которого его денотат и доводится составить некоей локальной презентации или характерному востребованию некой сущности (содержания), но - никогда не пополнению некоего комплекса представлений равно и некоей следующей типологией. Более того, возможным началом подобного стереотипа равно же выпадает предстать и такой специфике как устоявшаяся картина неких форм бытования, но - ни с какой стороны не возможности некоего класса подразумевать и некоторую же множественность специфик, характерных для его экземпляров. Отсюда такого рода стереотипу и выпадает обрести специфику стереотипа реализации когнитивной активности, основанного на принципе доминирования прагматики в противовес доминированию подхода, основанного на созерцательном осмыслении, что и доводилось расценивать Пифагору как нечто «философский подход». Для прагматического же толкования уже ничто так не существенно, как нахождение объекта в положении «данного в качестве прямой и непосредственной данности» вне отличающей подобный объект способности тогда уже в некотором спекулятивном представлении позволять воспроизводство равно и на положении частной проекции некоей общности.

Отсюда не только лишь построению интуитивных определений, но и интуитивному мышлению в целом дано представлять собой практики, восходящие к ориентации оператора познания на поддержание собственного сознания в состоянии прагматической погруженности. Такого рода оператору равно же дано обнаружить и склонность к признанию высшей ценностью то и понимания реального как располагающего структурой детализации не иначе как комплементарной локальным казусам, но - никоим образом не видение реального уже как продолжения фундаментальной организации. Также обладателя такого рода специфического сознания отличает и стремление к «консервации стереотипа», фиксации некоего особенного наполнения налагаемой им объектуальной рамки или равно же фиксирующего такого рода наполнение комплекса ассоциаций, что он находит нужным закрепить посредством задания строгого порядка воспроизводства той же самой рамки. Одновременно такого рода «построению проекции» дано означать и наделение любого элемента, достаточного для пополнения объема содержимого объектуальной рамки и неким вполне определенным и исключающим любые «склонения» отношением идентичности, что может располагать лишь единственной локальной спецификой - позицией места, где было воспроизведено отношение. То есть обладатель сознания, ограничивающий свое сознание не более чем реализацией прагматического запроса, и обнаружит склонность к формированию комплекса «ходовых» стереотипов, арсенал которых тогда он и постарается закрепить посредством придания ему статуса условного «фундамента» как такового комплекса употребляемых им представлений.

Огл. Особенная схема ускоренной «стандартной» рефлексии

Интуитивные определения некоторым образом связаны и с такой формой организации развитого интеллекта, как программа запроса стандартной рефлексии. Некий анализ предмета такого рода формы запроса дано заключать собой следующему рассуждению:

Тогда если подытожить оценки, высказанные в данном фрагменте, то одной из форм совершения мышления дано обратиться и той особенной практике, когда мышление допускает построение как обращение не только лишь к особо сложным формам рефлексии, но и к условно «стандартной» форме рефлексии. Такая «стандартная» форма рефлексии, хотя, конечно же, это также рефлексия, но она же и рефлексия, совершаемая посредством употребления упрощенной «укороченной» схемы, и лучше всего ее сопоставить с рефлексией переводчика, знающего конкретный лексический эквивалент, но проверяющего возможность его использования, и нередко в поиске стилистического соответствия идущего на замену прямого эквивалента. Такого рода «стандартную» форму рефлексии вряд ли подобает расценивать как рефлексию выделения референта, но ей куда скорее дано обращаться рефлексией задания точности соответствия, или, скажем, рефлексией оптимизации ассоциации, или рефлексией, дополняющей очевидность картины и очевидностью атрибуции.

Отсюда и что-либо определяемое как форма «прямой адресации к денотату» - оно равно же и нечто, предполагающее воспроизводство посредством далеко не одного и того же плана выражения, но одновременно и такое, когда для всякой особенной системы стереотипов такому нечто доводится принимать и некую стандартную форму. Отсюда, если подчиняться требованиям «логики обустройства» системы стереотипов, то и средство адресации к денотату потребует его реализации посредством придания ему стандартной формы плана выражения. То есть если система стереотипов такова, что для нее понятие «вода» - далеко не конечный или узко направленный оператор адресации, то носителю такого рода представлений и подобает оперировать теперь и такими распространенными понятиями как питьевая, морская, дождевая вода или те же сточные воды. Отсюда интуитивное определение, как оно и понималось ранее, все же это не форма, достигшая содержательной или даже стилистической нормализации, но, напротив, такого рода форма, что все еще лишь ожидает последующей нормализации. Поэтому интуитивное определение, стоит ему состояться, далее будет предполагать и необходимость перевода «того, о чем мы думаем» равно же и «на язык коммуникации». Всякий акт «подведения под стереотип» никоим образом и не подобает расценивать как обеспечивающий здесь же и «транспортную состоятельность» выделенного смысла, а потому интуитивные определения и предполагают реализацию лишь на положении «внутренних структур» мышления, поступая в коммуникацию лишь претерпевшими рационализацию посредством доведения до вида «стандартной» рефлексии.

Огл. Феномен «внутренней истинности»

Человеку, формирующему массив необходимого ему опыта, не только доводится следовать установкам некоей проверяемой, «экстерналистской» верификации, но равно прибегать к использованию еще и особенного механизма «внутренней истинности». Такого рода характерно «внутренняя» истинность - это равно же комплекс требований к достаточности представления, что предполагает задание не иначе, как посредством содержательных представлений той практики, что прагматически значима для этого человека, в том числе, если ему доводится прибегать к абстрагирующему мышлению, то заключающей собой и требования такого рода мышления. Для обладателя сознания, вовлеченного в любого рода процесс познания, важно определиться, чему именно доводится допускать отождествление с тем объемом данных, что прямо необходим для разрешения тех или иных «практических» проблем, если и расценивать эти проблемы в определяемом здесь расширительном смысле.

Но каким образом тогда дано действовать такого рода механизму «внутренней верификации»? На наш взгляд, порядок действия механизма «внутренней верификации» - это следование установкам такого рода схемы: человек достигает «внутренней истинности» (здесь мы не придаем строгих очертаний содержанию данного понятия), то есть убеждает себя в несомненной правомерности некоей оценки, формализуя ради этого некий комплекс критериев, привязываемый к некоей прагматике его конкретной деятельности. Здесь тогда ему и присуще признавать «мебелью» те же мельчайшие предметы детской мебели, как обращаться к приложению и неких иных критериев, благодаря чему и выстраивать внутренне непротиворечивую (естественно, в требуемом ему смысле) схему определения признака идентичности.

Тогда из порядка действия механизма «внутренней верификации» и доводится следовать такой специфической особенности всякой внутренней истинности, как ее качество своего рода «следа», оставляемого в сознании такой формой сторонней когнитивной установки, как структура «постоянных» практических запросов. Лучший подобного рода пример - результаты получения образования; знакомясь в процессе получения образования с множеством теоретических и экспериментальных положений, человек, приходя с таким багажом в сферу практической деятельности, фактически удерживает в памяти лишь необходимую в реальной практике составляющую данного багажа. Отсюда ему и при оценке некоей проблемы как бы со стороны «высоты опыта» уже доводится исходить не из комплекса представлений, полученного благодаря образованию, но из того редуцированного объема такого комплекса, который сохраняется в системе его представлений в качестве нечто постоянно «напоминающего» о себе комплекса квалификаций.

Отсюда природу присущей оператору познания «внутренней» истинности и выпадает составить равно же и ее значению в известном отношении «отпечатка» далеко не всех потенциально известных ему представлений, но - лишь той части таких представлений, что предполагают их постоянную «активизацию» в силу интереса к решению лишь определенного круга задач. Природа «внутренней» истинности - любым образом это природа когнитивной действительности той среды опыта, что раскрывается носителю когниции в силу ее постоянного возобновления.

Огл. Заключение

На наш взгляд, очевидное достоинство выполненного нами анализа - представление в нем сознания как своего рода «сцены», на чем имеет место постановка практически неизменного «заезженного» репертуара. На это и указывает избранный нами на роль основания интуитивного определения принцип «воспроизводства стереотипа». Тогда в силу действия как фактора воспроизводства стереотипа, так и условия ориентации поведения на результативный эффект поступка равно и коммуникацию не подобает расценивать в значении генератора, но - определять ее не более чем акцептором лишь тех заключений, что субъект признает как существенные для поддержания коммуникации. Отсюда и формирование предметных квалификаций будет предполагать его возложение на интуитивную сферу, то есть - на практику синтеза ассоциаций, по крайней мере, в некий текущий момент не знающих их вербальной реализации. Или - порядок формирования подобного рода ассоциаций, вызревающих в специфическом не знающем вербальной нагруженности поле познания, и составил собой как таковой предмет настоящего анализа.

05.2012 - 08.2022 г.

1. Барлетт, Ф.Ч., Построение теории, гл. V монографии Мышление: экспериментальный и социальный анализ, 1958.
2. Муллиган, К., Как восприятие устанавливает соответствие, 1997.
4. Шухов, А., «Предмет семантики», 2007.
5. Шухов, А., «Теория здравосмысленных решений», 2004.