Настоящий анализ в значительной мере следует определять как прямое следствие непонимания философией в целом той ситуации, что мир идеального дан одномоментно, а его человеческое познание происходит не сразу, но занимает некоторое время. Такому непониманию дано определять и неспособность философии адресовать некоторым формам знания требования не проецировать специфику человеческого овладения теми или иными представлениями на как таковую природу предмета познания. В частности, и нечто «логическое следование», априорно определяемое нами как сугубо эпистемологический дублер некоего отношения, связывающего некие формы идеального, в существующей науке «логика» принято характеризовать как само собой подобного рода отношение. Отсюда задачу настоящего анализа и дано составить поиску аргументации в защиту представления о неправомерности такого рода расширительного толкования.

Тогда настоящий анализ и подобает открыть указанием на обстоятельство, что если и сравнивать науку «логика» с другими видами знания, то она позволит признание и тем особым видом знания, что приложил любые усилия, дабы обрести возможность изоляции в как бы «башне из слоновой кости». Прямыми основаниями для вынесения такой оценки и правомерно признание нечто положения, что и показывает полное отсутствие в логике понимания принципа процедуры, а равно и наличия вытекающих из этого непонимания «неприятных последствий». А потому наилучшим способом начать наш анализ и послужит поиск в содержании существующей логической теории присутствующих там оценок предмета «процедура».

Некоему избранному нами источнику, «Словарю по логике» авторов А.А. Ивина и А.Н. Никифорова не дано определять понятия «процедура», однако поверхностному поиску дано обнаружить в числе содержащихся там словарных статей статью с описанием понятия «превращение», где положение ключевого термина в объяснении этого понятия дано занять понятию «заменяется». Так или иначе, но это положение исключает последующее продвижение - «Словарю по логике» не дано предложить объяснений ни понятия «изменение», ни - «замена». Далее, найденное нами уже в ином источнике понятие «логические операции» в качестве его ключевых понятий располагает «образуются» и «получать», которые, опять же, в смысле представлений, предопределивших принципы составления «Словаря по логике», нам даны лишь вне логики. Итак, в результате предпринятого нами, хотя и явно поверхностного опыта мы и обретаем возможность понимания используемых в настоящее время принципов «логики» как положений нечто теории или концепции условного моничного поля или структуры, не подразумевающего выделения на возможном «базисном» уровне и нечто процедурно специфических средств, скажем, средств синтеза или анализа. Однако косвенно, как можно видеть, подобные средства каким-то образом находят их место в корпусе логики, но лишены здесь какой-либо существенной роли, что фактически и означает введение их в логику в правах случайного внешнего включения.

В продолжение подобного хода мысли мы позволим себе характеризовать наш анализ и ни в коей мере не претендующим на научную достаточность предлагаемых ответов, а в пределах этой грубой меры оценим существующую науку «логика» то и как нечто контр-объектуальную схему. Иными словами, наука «логика» и есть нечто концепция схемы, чему дано отрицать как отдельность объектов, так, равно, и возможность их воссоединения посредством исполнения процедур или переходов, что, фактически обращает действительность и нечто реальностью «однородных» полей. А отсюда предлагаемому нами альтернативному пониманию базисной схемы построения логики мы и придадим специфику разделения на формы объекта и процедуры и, в связи с ним, отдельного представления правил квалификации в статусе объекта или процедуры. Реально же этому дано означать и то ограничение для всякого акта фиксации содержания, когда подлежащее фиксации уже изначально будет предполагать отождествление как соответствующее нечто «логическому формату», или - всякий раз предполагать задание в одной из двух форм - что в правах характеристики объекта, что - в правах характеристики процедуры.

В таком случае настало время и для принятия постулата, определяющего некое важное положение нашего рассуждения, а именно, что функцией науки «логика» как нечто средства человеческого познания и правомерно признание предоставления возможностей преобразования к структуре формальной операции нечто процесса последовательной или развивающейся интерпретации. «Логика» и есть практика формирования таких ограничений и предписаний, что препятствуют произвольному включению в содержание интерпретации равно и содержания, не определенного некими предшествующими условиями. Тогда если на момент забыть о возможности обратимости способа задания представления, то правила человеческой науки «логика» и представляют собой систему управления переходами от одного представления к другому, в котором один вид представления переходит в другой без расширения ссылочных оснований определяющих данное содержание. Если же переходу от одного представления к другому дано сопровождаться расширением круга посылок, определяющих некое содержание, то в этом случае он позволяет признание и как «некорректный» (ошибочный).

Следование данному допущению и позволит нам переход к анализу вводимого логикой правила управления переходом между видами представления, называемым посредством ряда понятий аналогичных друг другу в важнейших их чертах, а именно - «логическое следование», «материальная импликация» и утверждение «влечёт».

При этом мы позволим себе признание возможным и такого построения этого анализа, когда мы откажемся от использования не обремененных ясностью толкований учебников и справочников, и позволим себе опору на критический анализ суждений нашего постоянного оппонента, человека, достаточно осведомленного и в логике, и, в особенности, математической логике, В. Карева. Представления, столь характерные нашему оппоненту, это некое видение, согласно которому невозможно отождествление «следования» и некоего другого правила логики, носящего имя «теоремы дедукции»:

Тогда согласно нашей оценке такой подход важен лишь в следующем смысле: или «логическое следование» не есть манипуляция «фундаментального» порядка, или - в принципе логика не знает соглашений по базисным форматам, а если знает, то распространяет их на ряд параллельных условий, например, как на теорему дедукции, так и на логическое следование. Тогда само собой подобное понимание и позволит нам предложение оценки, уже определяющей как таковые логические представления как не покоящиеся на таком методе синтеза как вывод посредством дедукции. Собственно поэтому и интересующее нас «логическое следование» мы позволим себе определить как нечто лишь ситуативную конструкцию с несколько неопределенным статусом.

Отсюда и логике в целом не дано предполагать признания как нечто комплексу представлений, располагающему качествами индикативной системы, что прямо следует из того, что та же анархия сохраняющей свою «свободу» структуры логических операторов и не позволяет отождествления подлежащего логической манипуляции содержания как неким образом совместимого с порядком манипуляции. В подобном отношении действующую ныне логику и следует определять как систему немотивированных наложений «нечто» на «нечто», когда корректность подобного наложения фактически допускает и эмпирическое определение «по ходу дела». Во всяком случае, само отсутствие долженствования между различными видами логических операций никак не упорядочивает практику трансформации подлежащего логическому манипулированию содержания посредством некоей вполне определенной операции.

Далее нашему анализу подлежит на время изменить привычное «русло» и от предмета логической проблематики заняться анализом и лингвистической проблематики. Речевая практика и открывает нам любопытный факт не равноценности востребования слов «истинный» и «ложный», когда в конструировании сложных (сочетательных) понятий куда более востребовано «ложный», нежели «истинный». Понятию «ложный» на правах элемента знаковой комбинации дано входить в огромное количество составных понятий, для которых их семантическую специфику дано составить и как таковому неполному признаку подобия. В наше время можно говорить даже об исторической традиции иронии в отношении подобной практики построения понятий, где одним из ее первопроходцев и оказался Л. Кэррол с его знаменитой черепахой Квази. Языку в этой присущей ему манере непременно и дано следовать как бы «путем наименьшего сопротивления», образуя описания тех или иных сущностей как видоизмененных подобий иных сущностей. А в таком случае и понятию «ложное» дано предполагать отождествление не как абсолютному, но лишь как соотносительному понятию, указывающему на нечто возможность уподобления одной сущности другой. Отсюда уже нечто никоим образом не логическая, но лингвистическая «ложность» и потребует представления как непременно же нечто сложный (распространенный) операнд, а именно - операнд, позволяющий выход и на нечто «поле» ложности. В таком случае нам и интересно понять, осознает ли подобную специфику наука логика, и допускает ли она использование в ее конструкциях соотносительных понятий?

Представление здесь нашего ответа на заданный вопрос и следует начать с такой полезной возможности, как ответ на уточняющий вопрос: в какой мере употребление признака «ложности» можно понимать как «вполне оправданный» прием конструирования понятия? Отличает ли такого рода признак «ложности» специфика самодостаточности или его предназначение - лишь несение вспомогательной функции? Как именно прояснение подобного рода специфики могло бы оказать нам и некую важную помощь в понимании возможности разотождествления «объекта и процедуры», или различия, не позволяющего смешения констатации «не тот» с констатацией «не произошло»? На наш взгляд, назначению маркера «ложное» для плана содержания «не тот» и дано представлять собой построение фактически бессмысленного определения, представляющего собой операцию исключения из бесконечности или же практической бесконечности всего одного значения. (Чтобы не путать читателя, мы просто обратим внимание, что разговорному «ложному» часто придается синонимия с «похожим».) Напротив, теперь уже представлению определения, означающему возможность выражения качеств нечто особенного объекта, и дано означать, что имеет место такое использование истинностного определителя, когда нечто комбинации фрагментов или условий образованная в некоем порядке и дано образовать «нечто особенное».

Когда же нам доводится констатировать условие «ложности» теперь уже как специфику некоей проводимой процедуры – ложности указания, высказывания и т.п. – то здесь имеет место фиксация деятельности или, если судить «в общем», - активности, определяемой как любым образом «безрезультатная» в смысле неких ожиданий. Хотя с такой точки зрения здесь вполне возможна инверсия, когда «ложное движение» под углом зрения иного востребования и следует рассматривать как «результативное». В таком случае подобного рода смысловым операторам и дано указывать на реальность совершения акта, который в отношении некто совершающего такой акт указывает на исключение у него интереса к реализации неких возможностей.

То есть если судить с позиций функционала речевых практик, то дано иметь место понятию естественного языка «ложное», что способно знать и некую омонимию. В таком случае не помешает постановка вопроса, дано ли учитывать возможную двусмысленность «ложного» теперь и науке «логика»? В этом отношении, увы, нам присуще и то подозрение, что, к сожалению, для этой науки любые речевые смыслы понятия «ложное» одинаково приемлемы и потому и исключают разделения на разные виды смыслов. Причем пояснению этой нашей мысли дано отлично помочь и одному из замечаний В. Карева:

Здесь следует понимать, что выражение «2+2=5» - далеко не единственный носитель такого ложного смысла в числе множества иных выражений, содержащих левую часть в виде «2+2=…». Другое дело, что это выражение можно понимать и свидетельством в пользу необходимости для получения истинного выражения с левой частью «2+2=…» положим, что равно же и применения неких процедур верификации.

Далее, благодаря пониманию, что нам удалось обрести благодаря анализу «словесного ложного», мы обретаем и возможность оценки современной научной дисциплины «логика» как не исключающей и произвольного задания признаков. А далее, поскольку для логики выделение признака «ложный» выступает как одно из оправдательных начал импликации, то именно в подобном отношении сделанный нами вывод и будет означать, что употребляемый логикой порядок рассуждения не полагается на использование методов правильной адресации к субъектам рассуждения. Подобное понимание мы и позволим себе использовать как одну из важнейших посылок теперь и для последующего анализа.

Тем ее менее, на настоящей стадии мы все же вновь отложим как таковой этап начала исследования проблемы материальной импликации, и рассмотрим одну любопытную конструкцию «вербализации интуитивной ассоциации», подсказанную нам В. Каревым. В связи с этим обратимся к постановке следующего вопроса: допускает ли рефлексия образование посредством невербального построения, и, если да, то - что есть ее вторичное вербальное отображение? Ответ на данный вопрос следует начать тем, что механизм, именуемый на философском языке (неосознаваемой, подсознательной) «рефлексией», позволяет реализацию то и в как таковом условном рефлексе, то есть - в как таковом «опыте» животных, хоть и практикующих некие ассоциации, но и не особо сложные. А в сравнении с этим и нечто более сложным вариантом «подлежащей закреплению» ассоциации и правомерно признание построения, где уровень охвата и позволяет расширение посредством способа уподобления друг другу различных средств, положим различных инструментов. В подобном случае и правомерно представление примера, что некое осознание и есть осознание одинаковой эффективности в некоей ситуации таких средств, как палка и веревка. А отсюда и возможна оценка, что на уровне такого рода как бы «еще неполноценной» рефлексии возможно как обретение, так и закрепление развитой аналогии. В таком случае мы и получаем все основания для признания факта, что выделение изощренной связи раздражителя и отвечающей раздражителю реакции доступно и на невербальном уровне.

Однако теперь порядку построения логических зависимостей дано обнаружить и ту специфику, как отсутствие здесь каких-либо признаков, указывающих на наличие функционального средства «раздражитель». В таком случае если и позволить себе перенос логической зависимости на уровень составляющих человеческого поступка, то ей в лучшем случае и дано обращаться типизацией порядка моторной реакции, допуская, в частности, и такую предельно упрощенную форму представления, как выражение жестом одобрительного и неодобрительного отношения. Причем в части способности донесения плана содержания жесты, в пределах присущего им предназначения еще и полностью функционально подобны слову. Настоящее понимание и позволит предложение оценки, определяющей, что первичная формализация логических фикций нуждается в языке, и для нее процедурной иллюстрации (моторный акт, код) дано выражать лишь «символизм специфики» данных, подлежащих преобразованию или оценке (оценивающему нормированию).

Подобное понимание порядка «взаимодействия науки логика и языка» и обращает нас к необходимости определения и такой особенности, как исключительный порядок представления логического содержания посредством идеализирующих речевых знаков, невозможных вне знако-символического представления. Структуры логических зависимостей уже не предполагают представления как нечто «раздражитель», «результат поступка», «последовательность поступка» и т.п. форм функциональных или «низших» когнитивных операторов. Напротив, практика представления посредством как бы «элементарных» когнитивных конструктов - это функционал представления лишь объектных форм, чему любым образом дано предполагать возможность выражения посредством синтеза паттернов или эмоционально окрашенных ситуаций обретения ощущения. В противовес объектным формам выражающие логические отношения идеальные структуры уже не допускают каких-либо «визуальных» (сенситивных) съемов, зная реализацию лишь посредством знако-символической имитации.

Теперь же обретенный посредством всего предшествующего анализа совокупный опыт и позволит нам начать рассмотрение предмета понимания логикой одной из ее важнейших норм «материальная импликация». Тогда лучшим вариантом начального шага данного рассмотрения и правомерно признание исследования формата зависимости, выражаемого лексической связкой если. Тем более что основу анализа этой зависимости дано составить и нечто раскрытию условия обязательности задаваемых подобной конструкцией ссылок. Напротив, в современной научной логике конструкции, основанные на если, используются лишь в правах связок, то есть не предполагают никакой обязательности, что, по-видимому, и порождает рыхлость, неопределенность и фактическую произвольность известной ныне науки «логика».

Здесь нам, в большей мере прибегающим к нашей собственной интуиции, все же можно исходить и из той характеристики, что предлагает словарь Фасмера, чему и дано определять русское «если» как восходящее к выражению «есть ли» (естьли), то есть как допускающее расшифровку посредством выражения «условие (признак, факт, реальность) существования нечто несомненно позволяет». Данное выражение и есть не иначе, как указание на возможность понимания нечто, интересующего высказывающегося осуществленным в обстоятельствах осуществления еще и некоего иного «нечто». Тогда от данного положения и следует сделать шаг в сторону философской онтологии, основным «ошибочным» априоризмом которой и правомерно признание идеи разделения на собственные, необходимо обслуживающие и в принципиальном плане совместимые признаки. Положим, здесь и возможно использование в качестве примера как такового факта существования рода человеческого. В некий отдаленный промежуток времени, когда на Земле существовали лишь стада гоминид, климатические условия не препятствовали просто биологическому существованию человека, но эволюционный процесс еще не преуспел в достижении стадии социальной зрелости. Таким образом, для сущности «земной климат» времени первых гоминид существование человека являлось в принципиальном плане совместимым признаком, что не означало, что климат и исключительно климат окончательно позволяет существование человека, как мы его теперь понимаем.

Или, другими словами, связка «если» - это и есть любым образом указание на наличие обеспечения или «почвы», на чем и подобает «стоять» некоему данному. То есть - выражению «если» уже самому по себе дано указывать на применение к задаваемому данным выражением нечто равно и норм когнитивной проекции, выводимой из реальности некого объектуального или соотносительного «нечто». А отсюда дано следовать и тому любопытному выводу, что практически каждое использование логикой понятий естественного языка будет предполагать ту обращенную на них онтологическую диверсификацию, что непременно запретит выход за пределы ограничений, следующих из как таковой «нормативной определенности» этих понятий.

В случае же использования логикой ее импликации в качестве устанавливающей конструкции (сам рассуждающий устанавливает, что) и дано складываться положению, когда импликация утрачивает качества нечто «строгого порядка» интеграции в структуру вывода. Если импликации и доводиться исполнять функцию средства ассоциации, то само ее построение и возможно лишь на условии дополнения импликации как функции компонентом дополнительной распространяющей функции. Например, дано ли подобного рода «импликации» показывать некое отношение однозначно заданных условностей или строить связи между формами допускающими и произвольный порядок задания?

Логике в подобном отношении дано принимать облик и своего рода «Журдена», когда ей дано обращаться к использованию норм и правил, регулирующих порядок ассоциации и при этом не определять необходимой в этом случае теории ассоциации. Иными словами, вполне возможный переход логики к использованию куда более «внятного» в любом из его применений языка основных понятий ассоциации, разложения, синтеза и следует определять тем же куда более перспективным способом обретения четкости как таковым комплексом аппарата логики. А в силу этого и возможно то утверждение, что «логическое следование» представляет собой не более чем «комплексную» структуру комбинирования объектов и процедур, в своей основе и восходящую к названным нами трем возможностям и заключающейся в них онтологии.

То есть - это наше рассуждение и есть выражение присущей нам неудовлетворенности существующей конструкцией логики по имени «логическое следование». Но прежде чем выступить с предложением более устраивающей нас конструкции, следует уточнить возможные пожелания к этому логическому оператору. Что именно вынуждает нас ожидать от признаваемой «правильной» структуры логического оператора и такой ее особенности, как процедурная конкретность (определенность)? Каким именно посылкам и дано выводить на возможность строгого определения процедуры, обособления одной процедурной формы от другой и установление принципа мотивированного (обоснованного) использования той или иной процедуры?

Скорее всего, прямым основанием для построения системы процедурно точных правил и правомерно признание онтологической действительности логических и логически трансформируемых объектов, сущностей и отношений. Если некоему объекту дано проявить и нечто качества типологической принадлежности, то этому дано означать признание за ним и неких возможностей действия и равно и некоего объема возможностей направленного на него внешнего действия. А отсюда и как таковую логику следует определять как особую практику нормирования, направленную на некие онтологические типы, где как таковой характер этих типов и определяет корректность направляемого на них нормирования.

Насколько нам дано судить, реальность логики как системы оперирования со специфическими типами - реальность и нечто положения, не предполагающего какой-либо альтернативы. Все равно, рано или поздно, но логике необходимо определиться с действительностью ее объектов, относительно чего и предполагать совершение действий ассоциации, преобразования и приведения. В данном отношении, даже если логику и посетит идея введения нечто общего неопределяемого типа, все одно, она неизбежно вынуждена прибегнуть к отделению отличающей подобный тип специфики от условий неопределенность и потеря данных, и только в этом случае она сможет обрести возможность оперирования с этим типом как с «позитивно предрасположенной» условностью. Однако и тогда, поскольку логике не дано знать иных средств помимо символических форм, ее все равно будут преследовать препятствия в виде символической неоднозначности, а потому мы и предложили бы будущей логике оперировать объектами (сущностями), процедурами и отношениями, последними в роли норм и структурных позиций объектов, и - условием процедурного порядка следования.

В этом случае естественный выбор продолжающей наши размышления темы - попытка осознания того фундаментального условия, согласно которому конструирование логики невозможно без его опережения то и построением дологической онтологии. Тогда как таковое признание правомерности подобного подхода и вынуждает понимание логики тем нечто, что, будучи передано посредством (любого) языка, будет выражать собой правильные пропорции нормативной специфики объектов, процедур и отношений, вступающих в ассоциации, преобразуемых и приводимых при помощи приемов ассоциации, разложения и синтеза. Кроме того, и все обозначенные здесь формы равно следует определять как исключающие возможность их реализации вне погружения в некую среду онтологического «становления». Хотя в подобном отношении и следует понимать, что поскольку речь идет о формировании онтологии неких начальных структур, в определенной мере определяющих и онтологию как таковую, то подобная первичность будет предполагать образование то и лишь посредством принятия постулатов.

Кроме того, здесь не помешает и понимание, что построение науки «логика» объективирует не только предопределяющая логику онтология, но и специфическая интеграция логики как нечто определенной (или - собирательной) функции. А тогда, поскольку употребление логики в системе когнитивных операций связано с получением выводов (мы назвали эту специфику преобразованием и приведением), то главной задачей корпуса логики и правомерно признание синтеза и выверки системы процедур.

А отсюда условным «первым законом» логики и правомерно определение принципа начальной достаточности условий проведения процедуры (первичной позиции). Вслед за этим не помешает определение и нечто специфики данных или данностей подлежащих квалификации или комбинированию посредством логических процедур. А в этом случае и как таковому «первому закону» логики следует принять форму принципа, определяющего собой условия «старта» процедуры, или - закона идентификации суммы данных как достигших уровня необходимой «суммарности». Тогда какой именно следует представлять ту первичную комбинацию, посредством чего и возможно представление нечто связанных определенным отношением «A» и «B» и также связанных, но уже своим отношением «B» и «C»?

В этом случае, скорее всего, и следует ожидать принятия принципа, фиксирующего, что относительно неких сущностей и образованных ими связей дано иметь место заданию и неких онтологии или типологии, для которых присущая им специфика проявленности или «затенения» и определяется посредством одной из прилагаемых к ним схем рекомбинации. Тогда лишь вслед за определением подобного рода специфики и возможно проведение анализа на наличие собственных, необходимо обслуживающих и принципиально совместимых признаков. Или, иначе, для логики исключена возможность оперирования любыми «A», «B» и «C» вне их определения в статусе формализовано представленных данностей. Лишь высвечивание нечто тогда и не иначе, как нечто отдельного существования, даже пусть и не только лишь как допускающего типизацию, но и как допускающего метатипизацию и позволяет констатацию способности такого нечто к его включению в некую процедуру.

Если нами владеет убеждение, что нам довелось уже полностью осознать нечто комплекс необходимых посылок, то оно и позволяет начать наш анализ простейшей логической процедурной возможности «отсюда следует». Следование, о чем мы будем здесь говорить, и есть нечто, как и в традиционной логике, не процедура, а своего рода парапроцедура, указание на существование возможности ассоциации, приводимое в момент «объявления» данной начальной сущности или структуры сущностей.

Но если это и так, то как таковому выделению подобной специфики и дано обращать выполняемый на основе условия «логического следования» «логический вывод» фактически операцией «закрытия» проявившихся на стадии объявления лакун. Здесь уже явно полезно и представление подтверждения этой нашей оценки теперь и посредством некоего примера.

Учебник 1982 года «Логика» (В. Кириллов, А. Старченко, «Логика», с. 154) называет это «чисто условным умозаключением», и описывает таким образом: при «Если a, то b» и «Если b, то c» получаем «Если a, то c». Данный пример раскрывает исключительно ту возможность, в силу которой объявление, не рассматривая объявляемые условности в качестве включенных в типизирующее отношение экземпляров, представляет собой всего лишь указание составляющих такую типизацию подотделов. В результате же «слома» искусственных «перегородок» посредством логической операции «материальная импликация» мы получаем возможность осознания типа (или - порядка) в реально заданном исходными данными объеме, но не в виде, в котором он и был представлен в силу некоего искусственного «разбиения». А в развитие такого положения то и как таковой логике дано ожидать признание практикой «критики объявлений», но, другое дело, что при реальном построении наших когнитивных структур часто недостаточные возможности языка не позволяют строить объявления соответствующего «полного» типа, и здесь приходится прибегать к заведомо ущербному способу фиксации необходимых данных.

Истоком же неспособности логики оперировать «полными в присущем им объеме» данными и правомерно признание присущей языку ориентации при синтезе смыслов любым образом на «узкую», а не на распространенную типизацию. Например, содержащей текст бумаге уже дано представлять собой образец не чистой, но «грязной» бумаги, но язык не затрудняет себя конструированием слишком частного типа «несущий текст и грязный». Но иногда язык все же снисходит к такой детализации, указывая расширенный объем «следствий», как, например, в выражении «осмысленный рассказ». Потребность пользователей языка в части употребления объявлений с «расширенной структурой» возникает, как мы предполагаем, и в случае потенциальной невозможности исключения и некорректных (метафора и т.п.) параллельных прочтений одной и той же словесной конструкции. Другим случаем подобного использования правомерно признание и как бы избыточного имени «жилой дом»: противопоставьте подобной конструкции такие схожие с ней образования как «торговый дом» или «дом печати».

Во всяком случае, нам очевидна правомерность следующего положения: построение связок по способу «логическое следование» не допускает его понимания умозаключением, расширяющим состав действительности в сравнении с представленным на момент не более чем объявления. Здесь вполне уместна следующая ирония, – если вы не желаете прибегать к употреблению логического аппарата, то постарайтесь вводить в рассуждение как можно более пространные объявления.

Одновременно мы позволим себе признание несущественной и нечто присущей аппарату «логического следования» условности обратной модели. Перенесение условий одного суждения в другое возможно потому, что здесь уже действует правило построения отношения эквивалентности, и логическое следование невозможно рассматривать как основание для вывода таких реально производных этого отношения, как, к примеру, условие «истина». Да и фактическое использование «истины» и «лжи» в практике, в частности, компьютерного программирования сводится к проверке некоторых операций на схождение к определенному показателю.

Далее, поскольку для нас вполне очевидна уместность и нечто оценки как такового настоящего анализа, что и признает его уже предложившим ответ на вопрос о предмете положения и статуса «логического следования», то мы и позволим себе возвращение к проблеме построения логики в парадигме «разделения объекта и процедуры». В таком случае первое, чему как-то дано уточнить наши выводы, это и как таковое понимание подлежащих объявлению в логике данных то и нечто синтетической структурой в составе непосредственной в нормативности языка объектной части и характерной данному языку нормы признакового представления объекта. Всякое объектное представление непременно характеризует специфика наращивания само собой условности объекта равно и структурой связей и отношений, например, «если крокодил, то зеленый». Подобной фактически обязательной форме реализации представления и дано означать, что объект здесь подлежит представлению как неразделяемое вхождение, а связь – как разделяемое. Причем следует отдавать и отчет в том, что некая уникальная комбинация признаков способна представлять собой как связь, так и объект, что и видно на примере такого объекта, как «узел», чье представление зависит от сообщаемой описанию установки на показ «узла» либо как целостной формы, либо - и не более чем комбинацией.

Та трактовка, что и характеризует всякую интерпретацию то и как зависящую от задания неких установок, как ни странно, позволяет и некое упрощение как таковых процедур, предполагающих выполнение над этим выражением. Тем самым само собой процедуре и дано предполагать следующее определение: процедура представляет собой действие извлечение объекта из связи и дальнейшей интеграции его в другую связь на основании определяемых для него признаков переносимости (ассоциации). Отсюда и характеризующие объект признаки переносимости посредством определенной процедуры позволят определение на основании простого либо масштабного соотнесения занимаемых объектами мест как равно предназначенных для их занятия такого рода объектами. А далее для науки «логика» и как таковой предмет «места», что мы и наблюдали на примере конструкции «логическое следование», будет определяться и как допустимость отнесения к некоей типологии. Что важно, таков и есть реальный процесс в случае, когда логический вывод предполагает построение на основании следующей посылки: если объект без всякой модификации позволяет ассоциацию и с одной, и с другой типологией, то такое типологическое разделение лишь условно, и эти типологические градации - лишь подотделы общего для них типа. А само собой подобное понимание и позволяет оценку, что типологическая кодификация фактически устраняет избыточную обособленность содержания объявления.

Другое дело, что реальность мира как среды разомкнутости или, как определяет это лингвистика в отношении такой референциальной формы, как понятие, как корпуса «валентностей», это и проблематика, любым образом выходящая за рамки задачи анализа предмета «логического следования» (материальной импликации) как нечто базисной структуры науки формальная логика. Тем не менее, даже на фоне невозможности в рамках настоящей постановки вопроса предложения решения и такой важной задачи, мы убеждены, что все же смогли определить условия включения логики в общий корпус онтологических форм, что произошло посредством наделения логических категорий равно и некоей онтологической спецификой.

Кроме того, нам важно и то, что здесь мы, пусть и косвенно, но нашли возможность оценить и функциональность логического «языка»: применение в логике «своих особенных» понятий фактически лишь затрудняет анализ онтологически довольно очевидно конструируемых категорий, например такой, как взаимозаменяемость элементов типа в смысле условности собственно типа. Кроме того, нашему анализу удалось вознаградить нас еще и той оценкой, согласно которой как таковой перенос логических сущностей на язык онтологии особенно ярко демонстрирует первичность нормы эквивалентность перед всем прочим корпусом логических категорий.

Помимо всего прочего здесь нам удался подбор и своего рода «ключа» на наш взгляд к не особо ясным доказательствам в области математической логики, когда теперь мы обрели и возможность понимания часто используемого там «логического следования» в значении нечто приема преобразования, совершаемого посредством устранения [искусственного] разделения типов.

09.2006 - 06.2020 г.

1. Ивин, А.А., Никифоров, А.Л., "Словарь по логике", М., 1998.
2. Кириллов, В.И., Старченко, А.А., "Логика", М., 1982.
3. Шухов, А., "Невыводимость отношения эквивалентности", 2006.