Получив ранее основное рамочное «комбинационное решение» проблемы времени мы на данной стадии обратимся уже к анализу формации времени как наделенной признаками существования. Каким образом время выстраивает то нормирование, которое оно адресует состоянию «существование»?

Однако данному анализу должно предшествовать замечание о предмете, именно и способном помочь нам получить ответ на вопрос о природе нормирования временем, но, правда, выраженный в несколько специфичной постановке. Он будет относиться не к тому, как время «действует», но к тому, как время «представляется»; найти нужный ответ мы попытаемся среди богатств «великого и могучего» русского языка. В самом деле, возможно ли в лексике русского языка найти некое слово, семантика которого отображает «чистое» время, но само данное слово собственно время как бы и не обозначало? Как именно может звучать подобное слово, нам следует напрячь нашу память и попытаться вспомнить?! - Конечно, подобным словом оказывается слово «времяпровождение», которое, как бы кому ни хотелось бы, выражает вполне определенную, не адресующуюся ни к какой парадоксальности специфику.

Хотя мы и потратили некоторое время и прилагали определенные усилия для поиска самого слова «времяпровождение», вспомнилось оно нам лишь в обстоятельствах, когда наше рассуждение попыталось так или иначе обыграть предмет времени при помощи слова «проводить». При этом, несмотря на фактически интуитивный характер данного решения, мы позволим себе начать наше объяснение сущностного решения проблемы времени с анализа предмета подобного понятия.

Итак, опираясь на собственный произвол, мы связываем гипотетическую условность «проводящая среда» статусом более фундаментальной характеристики, нежели имеем возможность аттестовать время; время выступит у нас неким относящимся к «проводящей среде» производным. (В конце концов, мы придаем некоему нашему представлению под именем «среда» качество определителя в отношении определяемой нами «структуры» времени.) Тогда для этой самой среды время предстанет «менее всего востребующим» объектом передачи. Ведь для того, чтобы «провести время» … собственно ничего и не нужно. Для «проведения» времени не потребуются никакие переносчики - время не подобно току, и потому не нуждается ни в каких электронах, - именно в этом и заключается самый любопытный для нашего анализа аспект.

В таком случае нам следует предпринять некоторый непродолжительный экскурс в физику. Ее представления условно руководствуются положением о том, что ток течет именно от плюса к минусу. Философия, позаимствовав опыт физической номинализации, может позволить себе декларировать принцип, утверждающий, что состояние свободы времяпровождения суть исходное качество «системной» (всеобщей) природной среды. Астероид, говоря обиходным языком, «проводит время» в вольном космосе и занят, собственно, именно времяпровождением - никто, хотя практически это и осуществляется именно «не всегда», столкновения случаются, не нарушает покой его безмятежности.

В этом же самом смысле «живой организм», всегда выступающий неотделимым субъектом некоторой системы (не вдаваясь в подробности, назовем ее «биосфера»), искусственно лишен свободы времяпровождения. Жизнь вменяет ему потребности, обслуживать какие он и тщится, не уставая, каждый из дней собственной жизни.

Да, перечисленные положения не создают собой в подлинном смысле данного слова теории. Но сама проблема носит аксиоматический, или, если немного понизить «накал» подобного утверждения, «близко»-аксиоматический характер. Вопрос в ином – принятое нами решение открывает, как оказывается, бесподобную возможность построения классификации, и самое странное, о которой мало кто по неведомым нам причинам догадывался!

Поэтому от нас теперь требуется объяснить открывающиеся здесь для понимания возможности выхода на тезис о критериальных качествах характеристики «времяпровождение».

Возьмем для примера рассуждения неких философов, прототипы которых хотя и воплощены в определенных персоналиях, но в нашем случае сохранят анонимность. Данные представители философской мысли предпринимаемые ими поиски предпочитают вести именно некоторым определенным образом, намереваясь сформулировать положение, описывающее нечто настоящее «в чистом виде». Возможно ли такое?

Рассуждение данных философов начинается с указания на такие обстоятельства случая, согласно которым в качестве примера настоящего допустимо привести акцию, потенциальную наделенную некоторой своей «свободой развития» и причем так, что здесь появляется возможность реализации состояния поступка, наподобие «я смотрю на девушку». (С нашей точки зрения, данную трактовку следует отнести к числу образцов философского позитивизма, но в данном рассуждении это не существенно.) Обратить же внимание следует на то, что практикуемое данными философами рассуждение игнорирует практическую идентичность между «смотреть» и «рассматривать», что означает совершение действия проведения осмотра; то есть фактически «рассматривание-осмотр» представляет собой многократную операцию и его в таком случае не следует использовать в качестве примера «настоящего как образца простого состояния».

Если же говорить о такой вещи, как характерное обыденному пониманию толкование, то всякий замечаемый там смотрящим в одну точку обычно принимается за отрешенного, в отношении неизбежно проявление беспокойства - «что с ним случилось?»

Однако имеют место и другие примеры, когда в смысле характерного человеку опыта перцепции оказывается возможной именно форма стимуляции, ограниченной пределами «практического» настоящего. С нашей точки зрения именно таковы казусы наподобие «свистка арбитра» или «яркой вспышки» – это именно случаи вытесняющей из сознания любые иные вызовы «полной блокировки» рецепторов, не позволяющие рецепторным механизмам восприятия прогрессировать в качестве источника поведения. Феномен «блокированный рецептор» - он и позволяет принять его в качестве образца «неделимого» настоящего.

Пытаясь понять предмет этого «неделимого» настоящего, мы позволим себе согласиться с правомерностью выработки конвенции, определяющей нечто истинно «унитарное» (не провоцирующее никакого акта выделения в нем какого-либо особенного) подобающим для отождествления в качестве действительно «настоящего». Внутри такого «унитарного» фактически исчезает отличаемость - любая позиция в пределах его протяженности не означает возможности констатации специфики именно «данного момента». Звучание свистка, мы позволим себе следующую редукцию, наделено абсолютной однородность - что в начале, что в конце трели.

Отбрасывая то, что в подобного рода настоящем присутствие время все же выделяется на положении «приданного условия», мы признаем, что наше «практически унитарное» суть в смысле данных нам рецепторных возможностей именно пример подлинного «настоящего».

Полученный нами пример «практического» настоящего определяет, что настоящее, это все-таки эпистемическое выделение, формат, вводимый в обращение в результате признания самодостаточности конкретной архитектуры рецепторной системы. Данное представление неотрывно от характеристик определенной отличающей некоторый механизм способности. (Унитарность, собственно и характеризующая однородность реакций нашего сознания, реализуется благодаря, например, отсутствию у сознания способности к преодолению той сильной степени раздражения, что порождается избыточным уровнем стимулирующего действия сигнала.)

Если унитарность только эпистемична, а реальность бесконечно континуальна, то и собственно время онтологически следует даже и в отношении мизерного промежутка определять в статусе интеграла (ассоциатива) именно потому, что и такой его промежуток не устраняет потенциальной свободы наложения другой возможности эпистемической регистрации.

Поэтому излишне пояснять, что настоящее как представленное настоящее не может оказаться чем-либо иным, кроме как воспроизводством некоторого данного для некоторой возможности выборки предела.

Отказываясь, таким образом, от онтологического статуса унитаристского инструментария установления настоящего, мы получаем возможность удостоверения качества «времени» (именно отличающего его онтологического формата) на положении средства «исчерпания настоящего», посредством приложения критерия, отождествляющего определенный промежуток времени с определенной же способностью «являться составителем». Онтологическое «всегда ускользающее» время формирует собой эпистемологический «замирающий на промежуток настоящего» вид «отраженного» времени.

Таким образом «не захватываемое» нами онтологическое время мы можем рассматривать исполняющим функцию обслуживания «процедур составления» выборок, необходимых для реализации эпистемического представления времени.

Тогда несомненной принадлежностью такого рода моделей следует понимать именно характеристику «предела различения», указывающего на ту особенность нашей возможности представления, в силу чего у нас, так или иначе, появляется возможность выделения состояния, в котором окончательно утрачивается номинация «период времени».

Время для присущих современному состоянию познания возможностей оказывается связанным ограничением простоты, тем именно, во что мы, начав процесс последовательного упрощения, наконец, упираемся. (Физики упираются в планковское время 5*10^-44 с.)

Если же нам отбросить здесь теоретическую идеализацию и исследовать способ, посредством которого практика представляет время, то стоит обратить внимание, что время для нее открывается как никогда не обладающее состоянием простоты. Человеческому опыту свойственно оперировать представлением о времени именно как о многомерной характеристике, выделяя в нем далеко не единственную возможность назначения контрольного критерия - от проверки на своевременность до проверок на динамизм или достаточность количества времени.

Создаваемую практическими потребностями специфику интереса к проблематике времени можно, пожалуй, обобщить посредством ее объединения в общую категорию «своевременности», определяющей такие характеристики, как быстрота, растянутость, упорядоченность, эпизодичность, равнопеременность, преждевременность или отсталость. В подобном смысле практику невозможно понимать построителем онтологически безупречного понятия «времени», оказывающегося, в силу значимости здесь всевозможных актуализаций, никак не связанным с особой спецификой данной способности интерпретации.

Учитывая подобный урок практического опыта нам и следует отделить онтологию времени от его же эпистемологии и попытаться разобраться в собственно относящемуся к такого рода онтологии содержании, включая сюда и предмет «идеальных конструктивов» времени.

Наш первый вопрос к онтологии времени будет заключаться в том, как же нам следует обращаться с временем: обосновывать ли время какой-либо природой или признать самодостаточность некоей именно его специфической природы? Если, в частности, нам неприемлемо определение времени именно «самим собой», то нам следует сопоставить время с чем-либо, показать время как случай, и определить его на положении «происходящего с чем-либо».

Тогда начнем данное рассуждение именно с исходной позиции физикалистского представления вещественности, и попытаемся спроецировать на продолженность времени служебную конструкцию «проводящей среды», обладающей такими присущими ей характеристиками как «сроковый коллапс» и «ресурс размещения».

Случай в любых условиях подразумевает превращение, и в данном смысле время не более чем способно к фиксации или оформлению подобного превращения. Тогда случай в силу его действительности на положении нечто, замкнутого рамками временного представления допускает возможность определить его посредством понятия срокового коллапса. Такое имя, конечно же, подразумевает «разрушительный» подтекст, но мы пользуемся им не более чем основываясь на литературных предпочтениях. Хотя следует согласиться и с тем, что понятие «срок» более объективно в качестве «темпорального имени случая».

Сроковый коллапс, в таком случае, следует понимать своего рода «естественным последствием» существования онтологического качества «проводящая среда». Все, что присутствует в такой среде, что в своей стадийности допускает деление его на фазы «возмущения», «резервирования ресурса» и «успокоения», вовлечено в сроковый коллапс.

Данное терминологическое решение следует снабдить и еще одним пояснением. В этом конкретном употреблении «срок» следует понимать не собственным, но лишь «смысловым» именем класса, включающего в себя широкий спектр сроковых коллапсов.

Итак, время в смысле его онтологии мы определяем не в коей мере не в качестве срока, но, более того, ни в коей мере и не в качестве коллапса, но только в качестве состояния простоты для коллапса. Таких состояний будет не одно, а два.

(Данные конструкции соответствуют состояниям предельной редукции другого идеального представления - точке и объему геометрического пространства.)

Далее - об отношениях, в принципе могущих возникнуть у подобной сущности с иными сущностями. Здесь вновь мы обратимся к эмпирическому анализу и проанализируем действия такого лица как футбольный арбитр. В его отношении практика допускает следующее выражение: «судья добавил время (матча)». Можем ли мы, в реальности, допустить существование такого субъекта, который вторгался бы в абсолютную протяженность?

Конечно, нет. Любые «прочие субъекты» не способны ни на что иное, кроме перераспределения времени. Единственно допустимой здесь остается лишь возможность того, что любой субъект, включая сюда и какие-нибудь вершащие наши судьбы космические объекты, может лишь распорядиться временем, например, экономить отпущенное ему время или тратить его напрасно. Добавленное арбитром к матчу время обладает, например, исключительно тем смыслом, что подобное продление уменьшает остающееся свободное время как зрителей, так и игроков.

Попробуем доказать тот же самый тезис и посредством теоретического рассуждения. Если на деле какой-либо субъект способен физически изменять время, то, следовательно, оно уже не может представлять собой «объект передачи с наименьшим востребованием». Так всякий, на кого распространяется обычный порядок проведения времени, будет передавать его без каких-либо условий, другое дело, что стоит лишь появиться некоторому «арбитру» с возможностью власти над временем, то приходит и нужда в обращении к нему за согласием - осознанным либо безразличием - для того, чтобы эта свобода передачи времени без каких-либо условий была восстановлена.

Если существует возможность появления субъекта, способного физически вторгаться в течение времени, то оно в таких условиях время перестает быть минимально обуславливаемым объектом передачи.

Наш рассуждение тогда мы завершим приведением некоторых определений.

10.2003 - 10.2010 г.