Основания настоящего рассуждения - это предлагаемые нами определения следующих двух понятий:

Начать же настоящий анализ мы позволим себе с осмысления ситуации известной в классической физике. Положим, в нашем распоряжении две стоящие поблизости пушки, метающие снаряды прямой наводкой в диаметрально противоположном направлении. В случае производства двух практически одновременных выстрелов нам дана возможность определения скорости снарядов разлетающихся в диаметрально противоположном направлении посредством сложения их скоростей относительно «неподвижной точки» места размещения пушек. В этом случае все просто - возможны скорости, допускающие любые мыслимые варианты сложения при возможности приведения к общей системе отсчета.

Но эту ситуацию можно обыграть посредством ее приведения теперь уже к иной картине. Положим, у нас в наличии два лазера, испускающие лучи в диаметрально противоположном направлении на условиях, на которых и выстреливали пушки. Но здесь вступают в действие правила теории относительности, все же исключающей произвольный порядок сложения скоростей объектов. Нормы теории относительности также исключают и возможность сложения скорости фронта волны одного и другого луча, поскольку очевидное в случае простой арифметики суммарное значение будет превосходить скорость света в два раза. Казалось бы, мы получаем логический парадокс, ответ на который нам неизвестен.

Однако и направление познания по имени «наука физика» все же знает и способ разрешения такого вроде бы и «безвыходного» положения. Физика вводит условие, утверждающее, что ограничение предельным значением скорости распространения волны значимо не более чем для явлений, протекающих как ситуация «переноса энергии». Тогда если два лазера испускают лучи независимо, и данная ситуация исключает замыкание рамками условного «единого процесса», когда уже не идет речи о «переносе энергии», то здесь также возможно сложение двух скоростей фронта волны и в простом арифметическом порядке.

Но наука физика в принятии такого важного допущения в какой-то мере повторяет и ход шахматиста, забирающего пешку и теряющего качество. Тогда если физике дано различать имеющие место события физического мира как заключающие и не заключающие собой момент «переноса энергии», то и выделение особой группы ситуаций, в которых отсутствует «перенос энергии» и наделяет физический релятивизм лишь статусом частной теории, описывающей ситуации, построенные лишь по одной определенной схеме. То есть - тогда только лишь тем, что физика не объединяет в «генеральный» класс те ситуации, где возможен и где невозможен перенос энергии, она фактически и запрещает онтологическое упорядочение и разрешает только физическое.

Более того, те ситуации, где не происходит переноса энергии, образуют тогда и множество «не интересных для физики» особенных ситуаций, фактически выводимых за пределы поля познания - они, с одной стороны, не принадлежат числу «запрещенных» зависимостей наподобие вечного двигателя, но и не раскрываются в познании в силу, быть может, их «не существенности».

Подобное положение - равно и прямая причина постановки теперь и такого философского вопроса: насколько физические принципы позволяют их «прямой перенос» в онтологическое моделирование действительности?

На наш взгляд, поиск ответа на поставленный вопрос все же подобает начать с наделения рассмотренной нами схемы качествами релятивистского «парадокса». Но чему же именно удается придать парадоксальность такого рода парадоксу? Прямой источник парадоксальности картины данного парадокса - это достаточность подмены всего лишь одного из условий постановки эксперимента при сохранении «сюжета» этого эксперимента изменять тем самым и физический смысл результатов эксперимента. То есть предмет парадокса - это связь физического смысла эксперимента с не принципиальными особенностями условий постановки эксперимента: оказалось достаточно установки двух лазеров взамен одного для обретения результата, уже не принадлежащего ряду результатов, на которые распространяется некое строгое ограничение. Иными словами, изменение своего рода «логики» условий постановки эксперимента сказывается здесь и на результатах эксперимента, хотя, с другой стороны, если существует теория описывающая «любые» результаты эксперимента, такого не должно быть. Столь существенная степень «влияния», казалось бы, не столь уж и важного условия постановки эксперимента и позволяет нам возвращение к проблеме «прямого переноса» физических установок в теперь уже онтологическое моделирование действительности. Быть может, основное условие такого рода переноса это и устранение нечто «логической многозначности» условий постановки эксперимента. Но, в таком случае, возможно ли предложение неких принципов, могущих обеспечить такого рода «устранение многозначности»?

На наш взгляд, преодолению многозначности условий постановки эксперимента все же могла бы способствовать и замена в корпусе физических представлений представления о физическом явлении на представление о нечто физическом «районе», он же «локация» возмущения или о физическом «ареале». Физическое явление, в любом случае, и есть не иначе как нечто, данное в присущей ему событийной достаточности; явление и есть происшествие или проявление внутри контура обстоятельств, в котором оно состоялось собственно потому, что имела место инициация явления. То есть физическое явление - это или консервативное состояние само собой, или это замещение посредством трансформации одной формы консервативного состояния на другую. При этом равно возможны как одиночная форма явлений-трансформаций, так и их серийная форма; любого рода равноускоренное движение - это одно из «серийных явлений».

Далее нам равно же не помешает и более обстоятельное осознание условия становления явления, где положение одного из частных случаев задания такого рода условий будет отличать и условия постановки эксперимента. Так, в частности, любой случай падения физического тела под действием силы тяжести, это, по условиям становления такого явления, не только лишь наличие гравитационного поля, но и наличие среды оказывающей незначительное сопротивление, источника свободы для беспрепятственного продвижения и, наконец, таково и прочное препятствие, когда-то все же останавливающее падение. Но если были бы возможны и такие обстоятельства, когда тело под действием силы тяжести падало бы в колодец бесконечной длины, то это был бы не случай падения, но случай разгона до предельно достижимой скорости. Если бы такие «гравитационные пушки» были бы возможны, то сама их реальность в известной мере изменила бы и непосредственно физику, тогда бы и обратившуюся теорией явлений, строящейся как теория событий, следующих из раскрытия перед объектом чего-либо наподобие «окон свободы». Напротив, те физические представления, чем мы располагаем на настоящий момент - это все же физика затраты и аккумуляции, разбега и останова.

В том числе, и распространяющийся в пространстве световой луч физике также присуще представлять как нечто субъект случая «разбега и останова». Но «останов» здесь - это уже не «лежащее на пути» препятствие, но препятствие в смысле предела присущих возможностей; так, если мы от одного источника света через систему линз испускаем световые лучи в прямо противоположных направлениях, то по условиям теории относительности один фронт волны не имеет «упругой» связи с другим. Отсюда и сама парадигма современной физической теории - это парадигма нечто «дискурса явления» или специфическая схема, концентрирующая связи явления лишь на связях «ядра» явления - импульса, то есть теория не знающая схемы обращения одной картины развития ситуация в некую другую картину развития ситуации. То есть современная физика - это не наука, образующая «калейдоскоп картин», но наука «системы отношений внутри структуры картины», и если в ее поле зрения находится один вид явлений, то на таком фоне она «не замечает» иного рода явлений.

Изложенное здесь наше видение проблемы становления познания физической действительности тогда потребует введения и двух существенных понятий «парадигмального уровня». Речь идет о предметах «материальной координации» и положения «гравитации в качестве антидиссипанта». Идея «материальной координации» тогда и следует из того обстоятельства, что физический релятивизм тем и совершил шаг вперед по сравнению с классической физикой, что предложил ту версию описания событий, где условие координации исполняется в материальной форме. Такого рода условие собственно и устраняет в самой способности координации всякую идеальность, заменяя ее характеристикой, чью основу и составляет специфическая «техничность», главным образом, потребность в отведении некоторого промежутка времени на совершение «события координации». И, в нашем понимании, именно создаваемое всем этим усложнение непосредственно математической модели событий и обуславливает реализацию тех специфических способов расчета, где расчетно удобным оказывается представление, предполагающее свойство иррегулярности пространства и времени. Но чтобы понять предмет подобного, на наш взгляд, сугубо когнитивного казуса, следует предпринять экскурс, связанный, казалось бы, с возможностью понимания «совершенно постороннего» предмета.

Мы полагаем, что «ключ» к разрешению «загадки физического релятивизма» и надлежит искать в рассмотрении, казалось бы, сугубо «схоластической» проблемы различия между физическим явлением и техническим ухищрением. Правомерно ли использование представлений о действительности нечто «технических ухищрений» тогда и в значении той особой типологии, каким-то образом приемлемой равно и в онтологическом смысле? Что такое «технические ухищрения», если представить их посредством тривиальной иллюстрации? В смысле характерного нам понимания явными кандидатами на присвоение квалификации «технических ухищрений» оказываются тогда такие технические устройства как пульверизатор, шприц либо трансформатор. Природу подобных устройств недвусмысленно определяет некоторый общий закон, например, законы Бернулли течения жидкостей или закон электромагнитной индукции, когда специфическую реализацию как некоторой технической схемы определяет тогда и некоторая узкофункциональная оптимизация.

Так, если допускать действительность такого условия построения модели (что все одно - технического устройства), как «ухищрение», то отсюда возможно и представление о специфике практикуемого нами понимания некоторых отношений действительности, позволяющего, с одной стороны, рассмотрение подобных отношений в качестве характеристик некоторой онтологии и, с другой, - как характеристик, происходящих от «привносимой» оптимизации. Тогда мы можем обратить взгляд на уравнения Лоренца и задаться вопросом - действительно ли искажения пространства и времени, что явно предполагает применение подобного вычислительного метода, непременно же отличает онтологическая природа или, лучше сказать, онтологическая подлинность?

Возможно, здесь следует допускать наличие некоторых ограничений, привходящих не со стороны физической действительности, но … со стороны вычислительных возможностей. И в данной связи следует вспомнить математический формат «комплексного числа» и собственно специфику, могущую быть признанной своего рода «онтологическим началом» данного формата в качестве некоторой идеальной формы. Действительно ли комплексные числа и позволяют признание как нечто «незаменимая возможность» представления некоторых математических отношений? Могут ли математики предложить ответ - существуют ли такие альтернативные способы решения некоторых задач, вполне вероятно, что и более громоздкие в собственно смысле способа решения, что заменяли бы решения, получаемые посредством вычислений в комплексных числах? Если применительно к определенным задачам возможна конкуренция методов вычислений, то и непосредственно статус методов вычислений вряд ли следует понимать удостоверяющим онтологическую подлинность отношений, упорядочиваемых посредством подобных счетно-алгебраических зависимостей. Во всяком случае, если это так, то явно возможна постановка вопроса и о замене уравнений Лоренца некоторыми пусть более громоздкими, но решениями, не содержащими тех математических выражений, само существование которых и предполагает вывод о сокращении пространства и времени. Или, иначе, вывод на основании предъявления некоторых математических выражений, говорящий о том, что имеют место искажения пространства и времени может быть принят лишь на условии доказательства положения, что такую реализацию вычислительной модели или - такую реализацию всего лишь условий вычислительной модели уже можно расценивать как единственную реализацию такой вычислительной модели.

Далее, явное следствие успехов физического релятивизма - это и проблема места материальной координации в физической действительности. Действительность явно приемлет наличие в ней хотя бы двух форм реализации физических отношений - форму, в основании которой лежит не иначе как функция переноса энергии, и форму, пренебрегающую ограничением, следующим со стороны условия переноса энергии. Сколько бы физика не понимала вторую форму «излишней» в смысле создаваемой ею физической картины, это никак не изменяет собственно реальности подобной возможности, пусть и прагматически вряд ли существенной. Возможны отношения, где «энергетический мостик» между элементами некоторой картины явно отсутствует, что, тем не менее, не отменяет и действительности существования такого рода отношений и вмещающих их картин. Отсюда и отношения, для которых одним из существенных определяющих их начал тогда оказывается функция переноса энергии, мы позволим себе локализовать именно в качестве отношений материальной координации. Естественно, что форма подобной координации, что непременно предполагает еще и конечную величину скорости осуществления координации, будет требовать использования лишь сложных вычислительных схем, поскольку здесь можно говорить о наличии хотя бы двухзвенной корреляции - в составе собственно события и метасобытия «доставка». Это совершенно иная постановка задачи, нежели постановка всех без исключения задач ньютоновской механики, определенно пренебрегавшей учетом такого условия. Но данному обстоятельству не дано означать, что в тривиальной задаче, определяющей характеристики момента, когда мы дергаем груз за веревку, не следует учитывать и нечто «инерции веревки», способной к отдаче всего импульса буксируемому объекту лишь по приобретении предельного натяжения, или что нам с легкостью позволено забывать и о реальности «инерции веревки». Если физика и пытается придать некоторым выводам релятивистской интерпретации онтологическую достаточность, то ей следует объяснить, почему она склонна понимать подобного рода, по сути, «инерцию веревки» началом обустройства мира, а не началом обустройства частного случая воспроизводства некоторых отношений на началах, создаваемых возможностью проявления в подобных отношениях эффекта материальной координации.

В таком случае, какие именно общие положения позволяют их извлечение из настоящего рассуждения в отношении такого намерения как придание квалификации «онтологической достаточности» тогда и неким физическому явлению или же свойству? Нам удалось насчитать три такого рода условия.

Первое из этих трех условий, это, конечно же, условие повсеместности физического явления или свойства - возможны ли исключительно такого рода явления или же разновидности конфигурации фрагмента мира или возможны и иным образом организованные явления и конфигурации? Здесь, если нам неизвестна другая конфигурация явления, которую можно было бы понимать иной, нежели конфигурация, собственно и предлагаемая физическим релятивизмом, то отсюда также нам неизвестна и какая-либо иная конфигурация фрагмента мира. Вторым подобным условием следует понимать условие исключительности математического метода - если квалификацию наличия некоторой онтологии предполагается определять по основаниям использования вычислительной зависимости, то здесь явно не помешает отождествление такой зависимости на положении исключительной (незаменимой). И третье - это понимание некоторой типологической формы несущей некие свои особенные признаки тогда же выражающей через подобные признаки и некие универсальные признаки. Например, если физика с полным основанием может утверждать, что все зависимости, определяющие порядок материальной координации уже удалось выделить в ее познании, то что она может сказать о реальности или, напротив, невозможности тех явлений, где нет материальной координации?

Отсюда если мы и определяемся со спецификой весьма широкого круга явлений, причем равно и исчерпывающего круг наших практических потребностей, то и здесь для нас невозможно признание такого круга явлений также и в значении «универсального» лишь по причине не более чем незнания, исчерпывает ли данное разнообразие явлений и разнообразие явлений вообще. Далее, если мы думаем, что связи упорядочения некоторого круга явлений замещают собой и общие начала упорядочения такие как пространство и время, то тогда нам требуется доказать невозможность пространства не наполненного материей и времени не нагруженного событиями. И здесь если мы лишь на уровне постулата и заявляем о невозможности подобных состояний, то, конечно, мы прибегаем к достаточно смелому решению. И тогда всем посылкам, используемым для получения подобного вывода, и надлежит обнаружить такую же безупречность, что, увы, была не свойственна жене Цезаря, что просто была обязана быть особой лишь вне подозрений. Пока же онтологизация достижений теоретической модели физического релятивизма явно предполагает несколько существенных вопросов все еще не знающих внятного ответа. В частности, это весьма важная проблема структуры физических событий.

Наконец, нам следует развеять здесь любое сомнение в нашем вроде бы вытекающем из данного рассуждения «покушении» на явно предсказательно безупречные сугубо физические результаты теории физического релятивизма. Наше возражение направлено лишь против скороспелых намерений придания таким результатам онтологического звучания, для чего все же недостает наличия и некоторых обязательных предпосылок. Возможно, постановка здесь некоторых вопросов поможет в поиске таких предпосылок или в признании лишь физически частного, но при этом и характерно «колоссального» значения теории физического релятивизма.

И еще - может показаться, что мы пристрастны именно к физике или к некоторым выводам то непременно же физического познания. Это не так, поскольку и по сей день мир предполагает наличие в нем и нечто подлинно банальностей, что почему-то не любопытны наука. Характерный пример - простая донельзя физиологическая проблема: как нейроны делают красное? Ученые не то, чтобы не видят подобной проблемы, но зачастую не понимают и непосредственно смысла подобной постановки вопроса. Одновременно и наше предложение в отношении физического релятивизма - этой гениальной и много изменившей в физическом познании модели, - все же определиться с тем, что характеристика «скорость света постоянна» в понимании этой физической концепции не определяется в качестве одного из возможных выводов, но определяется лишь не иначе как посредством принятия постулата.

04.2015 - 10.2023 г.

Литература

1. Шухов, А., «Математика и мотив ‘обмана’ -проблема сильной ‘гибридности’ математической лексики», 2005