Предмет «общественное сознание», анализу которого посвящено настоящее эссе, философии дано расценивать как располагающий достаточным определением, в чем легко убедиться, читая словарные статьи философского либо толкового словаря. Тем не менее, не всем определениям дано удовлетворять строгим критериям состоятельности как определению, поскольку если следовать правилам семантики, им подобает строиться и в соответствии такому критерию, как представление феноменального описания определяемого предмета. Тогда естественно предположение, что и для представляемых словарями определений обязательно включение феноменальных характеристик общественного сознания. Однако подобной уверенности дано простираться не далее, чем до знакомства с предлагаемыми определениями, что, по странному стечению обстоятельств, не заключают собой какого-либо феноменального описания предмета «общественного сознания».

Однако философские словари, если не ожидаемым от них образом, но неким иным образом все же определяют «общественное сознание»; в таком случае, чему именно, если задаться постановкой такого вопроса, дано обратиться и нечто ключевым критерием определений, предлагаемых в таких словарях? Внимательному знакомству с содержащимися в словарях определениями и дано обнаружить следующую «странную вещь»: словарям дано видеть «общественное сознание» не иначе, как некоей функцией, но - не раскрывать его на положении определенным образом локализованного явления. Так, если подытожить ряд известных энциклопедических определений «общественного сознания», то ему дано предстать реальностью нечто вполне очевидного действия, но - не располагать обликом объекта, адресующегося к некоему конституирующему его содержанию. Тогда дабы не прибегать к заявлению всяким образом голословных утверждений, нам подобает подкрепить их подобающим цитированием.

Здесь ниже будет представлены те извлечения, что заимствованы в ряде энциклопедических и философских словарей, к чему на момент написания работы уже был возможен и онлайн-доступ; в частности, одному из доступных в сети философских словарей дано определять «общественное сознание» тогда и посредством представления данной характеристики в составе словарной статьи «Сознание»:

Прямым дополнением представленного здесь определения доводится и тому определению «общественного сознания», что характеризует это явление в значении фактора формирования специфического сознания, чему дано иметь место в случае образования таких его производных, одним из которых дано предстать правосознанию:

Другому представленному в сетевом доступе определению, принадлежащему Большой Советской энциклопедии дано определять «общественное сознание» через посредство одного из его продуктов - общественного мнения:

…

Наконец, в какой-то мере близость ожидаемой нами постановке вопроса дано обнаружить определению «общественного сознания», предложенного самим Э. Дюркгеймом. Однако данному определению дано характеризовать не само «общественное сознание», но иную форму неиндивидуального сознания – коллективное сознание:

Если же обратиться к попытке обобщения подходов, на основании которых и строятся те определения «общественного сознания», что были найдены в справочных изданиях, то в интересующем нас смысле их правомерно характеризовать как не предлагающие ответа на поставленный нами вопрос. Нам вряд ли подобает признавать приемлемыми схемы, что приведены в таких определениях, так или иначе, но предполагающие адресацию к нечто определенным образом нормированному индивидуальному сознанию, или же к нечто корпусу смысловых конструкций обыденного опыта. Если общественное сознание все же реально в присущем ему феноменальном качестве, то ему подобает существовать и в той или иной «собственной форме», а не принимать облик вторичной сущности, первичной «материи» которой дано допускать отождествление равно же посредством указания на некое стороннее явление.

Далее - нашему выбору между различными путями ведения настоящего анализа и дано пасть на последовательность, начинающуюся построением нашего собственного определения «общественного сознания», что позволит нам обращение тогда уже к анализу специфики задающих характер подобного определения посылок и корректности как таковой выражающей его формулы.

Итак:

Казалось бы, настоящее определение сложно расценивать как располагающее теми или иными отличиями от представленных выше определений. С формальной точки зрения данное определение дано выделять лишь специфике, отличающей его от массы определений представленных в справочной литературе, что ему дано использовать определение индивидуального сознания, принятое в научной дисциплине «когнитивная психология». Согласно тем представлениям, которым дано отличать направление когнитивной психологии, под «сознанием» подобает понимать «знание о событиях или стимулах окружающей среды, а также знание о когнитивных явлениях, таких как память, мышление и телесные ощущения» (Р. Солсо, «Когнитивная психология», М., 2002, с. 100). Но, тем не менее, такое могло показаться только лишь на первый взгляд. Предложенному нами определению специально дано оговаривать и такой существенный признак общественного сознания как переносимость. Мы далеко не случайно, но характерно осмысленно обратились к выделению данной особенности, откуда такого рода выбор нам равно подобает подвергнуть и более тщательному анализу.

Затрагиваемой здесь проблеме «переносимости» как-то довелось оказаться в центре внимания некоего диспута, причем особую остроту начатому там обсуждению довелось принять в ситуации анализа такого явления, как утрата неким идейным багажом ранее присущей ему социальной ценности. Собственно речь шла о том, что в современном обществе (2003 г.) проявляются признаки разочарования в коммунистической идеологии. Общественному сознанию, если именно ему и приписывать факт утраты интереса к идеологическим максимам, тем дано обретать и нечто специфику равно же его собственной активности. Однако ряд участников дискуссии не согласились принять эту точку зрения в силу того, что не наделяли общественное сознание такой возможностью как способность формирования реакции, то есть - понимали его всего лишь набором институций, то есть - напрямую следовали как таковым энциклопедическим определениям предмета общественного сознания.

Однако факты негативного или, напротив, благожелательного отношения общества к тем или иным пропагандируемым воззрениям равно же и невозможно отрицать. Яркой иллюстрацией такого рода встречной реакции прямо правомерно признание такой постановки вопроса: «какого рода сюжеты характерно уместны для съемки по ним тех же голливудских фильмов»? Голливуд явно предпочитает отбор тех сценариев и сюжетов, какому бы они не адресовались историческому или культурному фону, чью сюжетную коллизию обязательно способна воспринять и понять тогда и та широкая аудитория, что единственно и обеспечивает достаточные размеры кассового сбора. Постановка в Голливуде картины, рассчитанной на элитарную аудиторию практически невозможна; отсюда и дано следовать условной схеме как бы «вкуса Голливуда», а на самом деле - картине уровня интеллектуального развития и духовных запросов массовой аудитории.

Но нам дабы обратить на проблему переносимости равно и несколько более тонкий анализ все же придется предпринять попытку построения следующей модели. Положим, некто «творцу» дано породить нечто «идею» и начать искать возможности ее распространения. Такую картину равно подобает дополнить тем допущением, что такая идея характерно банальна, и принадлежит, как оценивает Б. Смит, «мезоскопическому слою» действительности. В этом случае, о каких именно мотивах, побуждающих вероятного адресата к разделению предлагаемой ему идеи, тогда и могла бы идти речь? В одном случае или же подобной идее дано вызывать интерес эмоционально-мотивационного плана, либо, в другом - ее навязыванию каким-то образом дано состояться уже потому, что ей дано быть созвучной некоему общему принципу, разделяемому в данном обществе.

Положим, что такого рода попытке распространения дано продвигать ту же коммунистическую идею, и тогда нам подобает проверить данную идею на наличие у нее в наше время эмоционально-мотивационной привлекательности. Привлекательность присущего данной идее обещания лучшей жизни на основе механизма справедливости распределения вряд ли заинтересует современного человека уже потому, что конкретное наполнение подобных обещаний на фоне современного относительно благополучного уровня жизни уже не обнаруживает столь высокой привлекательности. Но тогда дано действовать и второму каналу влияния - распространенности этой идеологии в обществе. В этом случае важным условием и дано предстать принятию данной идеологии элитой: но поскольку элита не принимает названной концепции, то это присущее ей отношение и блокирует принятие этой идеи как значимой пусть в качестве системы критериев для принятия, в частности, хотя бы адресных и локальных решений.

Насколько нам дано судить, в интересующей нас постановке вопроса анализа предмета «общественное сознание» характерно важна вторая из допускаемых нами возможностей. Значимости коммунистической идеологии непременно дано снижаться собственно потому, что на настоящий момент она постепенно утрачивает потенциал переносимости; агитируемому лицу, стоит ему обратить внимание на состав поддерживающих это мировоззрение адептов, достаточно просто составить представление и о недостаточной влиятельности, или, например, о пониженной активности общественного слоя следующего данному мировоззрению. Или - решению о принятии данной идеологии, если ему дано быть принятым посредством действия второго из рассмотренных здесь механизмов, дано исходить из значимости некоей общественной среды, используемой как «ориентир». Насколько нам дано судить, настоящему представлению уже дано раскрыть ту картину, когда общественное сознание, в силу существенности для ряда конкретных случаев второго из показанных выше механизмов его распространения, и есть нечто форма «кумулятивного эффекта», когда интересность причисления себя к общественному слою и задает для личности приемлемые для нее стандарты понимания.

Если нам и довелось обрести определенность в предмете такого существенного свойства общественного сознания как «переносимость», то продолжением нашего анализа возможно избрание и нечто предмета «способности действия» общественного сознания. Индивидуальное сознание дано отличать и такому очевидному функционалу, как способность восприятия информации и принятия решений, но если задаться вопросом о способности общественного сознания к проявлению реакции, то здесь и самой постановке вопроса дано порождать изумление.

Тогда дабы придать подобной постановке вопроса несколько более четкий контур, нам подобает обратиться к предложению формального определения такой сущности как «действие сознания». Здесь также в отношении индивидуального сознания нам равно подобает исходить из следующего разделения: если деятельность сознания не покидает собственных пределов, например, при решении задачи в уме, то здесь имеет место собственное действие сознания, если способности сознания уже находят употребление для координации поведения, то здесь имеет место иной формат - «поступок индивида».

Далее посредством приложения аналогии нам равно подобает обратиться к попытке приложения принципа «собственного действия» и по отношению общественного сознания. В этом случае нам подобает указать такого рода действие, матрицирующееся на каждое отдельное индивидуальное сознание, и при этом «не выходящее за пределы» отличающей его «переносимой» осведомленности, что приводит лишь к реорганизации самой данной части осведомленности с использованием только лишь отводимого под подобную осведомленность ограниченного ресурса возможностей. Осознать же такого рода искомую возможность нам и поможет анализ нечто «комплекса возможностей реорганизации» переносимой части осведомленности о событиях внешнего мира и собственного тела.

Конечно, вполне возможно, что наилучшим примером такого рода трансформации и правомерно признание предложенной Куном концепции «научной революции», когда ранее признанное каноническим понимание неких физических начал предполагает замещение и на некое альтернативное толкование фундаментальных категорий, определяющих картину физической действительности. Однако нам, дабы придать настоящему анализу не иначе, как приемлемые рамки, подобает обратиться к представлению куда более простого примера. Поиску же среди ряда вероятных кандидатов на роль такого рода примера и дано привести нам к такому предмету, как событию «изменения автобусного маршрута». Идее «автобусного маршрута» непременно дано составлять собой и нечто функцию общественного сознания, общественному транспорту иным образом и невозможно исполнять свое предназначение, кроме как в условиях осведомленности массы потенциальных пассажиров о маршруте его движения. Если автобус и начнет обслуживание маршрута, информация о котором недоступна никому из потенциальных пассажиров, то им в этом случае вряд кто-либо и мог бы воспользоваться.

Итак, здесь дано идти речи о том комплексе обстоятельств, когда многочисленные клиенты автобусного маршрута вынуждены изменить ранее отличавшее их знание о такого рода возможности сообщения на новое. Для этого каждому из них непременно подобает привести в действие механизм мотивации своего поступка обновления знаний, адресуя свой акт обретения нового представления к объявлениям о смене маршрута в самом автобусе или на остановках, или использовать сообщения любого иного лица, что в понимании такого клиента располагает должной осведомленностью. Действующему в этом случае условию - адресации к нечто внешней осведомленности и дано составить собой нечто наиболее существенный критерий, на основании которого человек позволяет себе сменить одно присущее ему представление из сферы «переносимой части» его осведомленности на некое другое.

Однако та «внешняя осведомленность», о которой дано идти речи, все же представляет собой «внешнюю» лишь для определенного круга людей, принадлежащих данному общественному сознанию, но для кого-либо, в особенности в начальный момент формирования данного представления, ей дано носить характер «внутренней», а именно - присущей кому-либо уверенности в правильности такого понимания положения вещей. Нам тогда, в развитие картины нашего примера, и остается лишь проследить как понимание предмета по имени «маршрут», первоначально формируясь в сознании диспетчера, проникая, благодаря средствам коммуникации, в сознание других обслуживающих его работников, становится достоянием и более широкого общественного сознания, включая сюда и всех потенциальных пассажиров.

В таком случае нечто первой стадии процесса распространения переносимого элемента осведомленности, на что и дано указывать представленному нами примеру, дано носить не иначе, как характер явно авторитарной. Диспетчеру дано располагать соответствующими полномочиями и указывать водителям и службе движения как должен проходить маршрут. Эти службы не более чем получают указание диспетчера и воспринимают их как должное. Второй стадии продвижения переносимых элементов осведомленности тогда дано основываться на факторе интересности (заинтересованности). Потенциальным пассажирам автобуса дано усваивать информацию об изменении его маршрута равно же и в силу их заинтересованности в использовании предоставляемых услуг.

Представленный здесь пример вполне достаточен и для задания контура той процедуры, что происходит в выделенном под общественное сознание фрагменте индивидуального сознания в случае замещения одного из составляющих его элементов осведомленности. Так, одновременно достаточно широкому кругу лиц подобает ощутить в себе давление некоего, относящегося не иначе, как к «переносимой» части осведомленности, «авторитарного» понимания, вынуждающего их обозначить как «интересное» некое условие, фокусируемое подобным авторитарным пониманием. Если подобное представление и расценивать как вполне функциональную теоретическую схему, то возможно ее приложение тогда уже к неким отдельным ситуациям.

Например, наше доверие к качеству продукции одного производителя, ранее разделяемое нами наряду с подобным же отношением широкого слоя иных потребителей, начинает страдать в силу воздействия опыта потребления. И мы в отдельности, подобно многим таким же «в отдельности» другим, и формируем в себе то «интересное» как необходимую предосторожность при выборе такой продукции. Нам в этом случае притом, что дано представлять собой лишь единичного потребителя, дано образовать и предмет того «интересного» чему равно же дано совпасть с предметом «интересного» иных подобных потребителей, который, если он не подвержен и некоей сторонней блокировке, составит собой и нечто элемент общественного сознания.

Настоящему теоретическому представлению дано здесь раскрыть картину, по сути, и нечто двоякой природы общественного сознания: подобного рода форме коллективной ментальной унификации, с одной стороны, дано строиться на устойчивых реакциях множества отдельных членов общества, и, с другой, и на благоприятной реакции общей коммуникации, допускающей такого рода форму отношения. Тем не менее, данным двум условиям общественного сознания равно дано пребывать и в разных отношениях: в одном случае благоприятному общему фону дано укреплять уверенность индивида в правильности занимаемой позиции, в другом - неблагоприятному фону дано принуждать замалчивать как таковой предмет подобного рода выбора. Второму примеру явно дано напоминать нам о временах отсутствия свободы слова, когда составу общественного сознания дано было характерно распадаться на скрытый и явный пласты, где скрытому уже дано обращаться почвой для формирования альтернативной общественной среды.

Настоящему анализу тогда дано расширить объем наших представлений за счет их дополнения равно и следующим положением: обращение в полноценную разновидность общественного сознания доступно лишь для такого рода формы переносимых элементов осведомленности человека о событиях во внешнем мире и своем теле, распространение которой не блокировано по условиям социальной коммуникации. Другое дело, что специфике формального элемента общественного сознания равно дано отличать и нечто форму массовой реакции на некую особенность, встречающуюся в социальном развитии. Но в этом случае это не более чем «формальный» элемент, отнюдь не гарантирующий, что в момент его появления тем же «лишь нарождающимся» отношениям общественного сознания доводится вступить и в их полную силу. Общественному сознанию дано укореняться в индивидуальном сознании лишь в случае, когда фиксирующие его элементы индивидуального сознания будут признаны некоей социальной коммуникацией.

Полученные нами выводы, если придать им значение посылок для последующего анализа, равно позволят постановку вопроса и о нечто обладателе общественного сознания. Скорее всего, поскольку контроль над присутствующими в индивидуальном сознании формальными элементами практически невозможен, то подобает исходить из того, что контролю над общественным сознанием дано принадлежать той сфере, где происходит переход индивидуальной идеи к положению представления, доступного для общего пользования. Или - общественным сознанием и дано управлять некто «лидеру», будь он коллективный или индивидуальный, что руководит аудиторией или, здесь возможна и такая оценка, «квазиаудиторией», площадкой, на которой индивидуальное сознание предает гласности рождающиеся в нем идеи.

Вслед за рассмотрением проблематики функциональной организации общественного сознания, нам подобает уделить внимание и предмету контингента условностей понимания, что допускают их отнесение к числу переносимых форм осведомленности. Данному анализу уже дано обратиться к исследованию предмета или группы предметов, допускающих отождествление как нечто символическое пространство, образуемое вещами, располагающими смыслом атрибутов коллективно формируемых целей деятельности. Любому из подобного рода элементов и дано выражать собой нечто символизм, равно не лишенный и способности трансляции его символической природы. В частности, в одном случае таковым дано предстать символизму обозначения, эмблематическому обозначению образующейся общественной группы или одной из функций, присущих данной группе. Иного рода аналогичным символизмом дано предстать символизму именования, принадлежности к той или иной традиции пользования тем или иным набором имен. Наконец, таковым дано предстать и символизму волеизъявления, принятия некоей общественной группой неких вполне определенных принципов организации или стандарта активности.

Символизму дано обогащать общественное сознание равно же и такой возможностью как вовлечение в коллективное ощущение. Один из приемов политической стратегии и дано составить привитию некоей общественной среде, например, пролетариату, самосознания «угнетенного класса». От недостаточных условий жизни и скудного существования до понимания какого-то конкретного положения как результата определенного построения социальных отношений все же дано пролегать и достаточно длинной дистанции. Но и усилия пропагандистов социалистических идей тратились совсем не напрасно, - им и довелось воспитать в общественной среде наемных работников так называемое «классовое сознание пролетариата». Процессу подобного рода «обучения» как раз и дано было пройти по показанной нами схеме: внедрение понимания неким отдельным представителям некоего общественного слоя, создание из таковых новой коммуникационной площадки и вовлечение в участие в сформированную подобным образом коммуникацию большего числа участвующих.

В настоящем случае предметом нашего рассмотрения и дано предстать ситуации намеренного внедрения эффекта общественного сознания, но с тем же основанием дано предполагать реальность и его спонтанного появления в общественном развитии. В этом случае подобает обратить внимание на такие явления, известные в общественной жизни, как массовое возмущение или массовый ажиотаж. Как правило, подобного рода явлениям дано развиваться благодаря формированию среды слушателей, благожелательно воспринимающих определенного толка идеи; хотя условия спонтанного развития не предполагают предварительных планов или намерений, их роль дано принять на себя и нечто «фокусной реакции», выразителем которой и доводится предстать некоему лицу или группе лиц. Здесь общественному сознанию, пока такого рода «фокусной реакции» дано отсутствовать, и дано представлять собой нечто «рыхлую» формацию, собранную из разнообразных форм устойчивых реакций отдельных людей. Но стоит «фокусной реакции» сложиться, как подобное общественное сознание и претерпевает консолидацию на ее основе как на фундаменте своего рода «массовой» идеи. Роль же такого рода «фокусной» реакции уже дано брать на себя, в частности, и нечто «спонтанным» проявлениям эмоций, что некоему кругу лиц уже дано воспринимать как обязательные для проявления в неких ситуациях.

Другое дело, что схема «спонтанного построения фокусной идеи» - это специфика не только лишь комбинаций социально-политической активности, но и развития такого инструмента общественного единства как язык. Слову или иной лексической норме языка равно же дано представлять собой ту же «фокусную идею», но только лишь такую, что позволяет оптимизацию поступка обозначения определенного денотата. Слову непременно дано пополнять лексический корпус далеко «не просто так», но часто оказываться отобранным из множества вариантов, существующих в виде диалектизмов, когда среди многих форм в конечном итоге и дано иметь место выбору словоформы, что более приемлема и для более широкого распространения. Другое дело, что процессу формирования лексического корпуса во многом равно же дано следовать путем заимствований, в этом случае и обращаясь далеко не добровольной, но, тогда уже, скорее принудительной формой становления общественного сознания, в огромной мере зависящего от предыдущего опыта своего развития.

Тот объем решений, что были получены на предшествующих этапах настоящего анализа, достаточен в отношении, что на подобной базе возможно формирование представления и о взаимной связи развития общественного сознания и накопления опыта социализации. Процессу социализации также дано допускать представление посредством нечто формальной схемы наращивания масштаба и сложности социальных отношений, обуславливающих большую степень распределения активности (обязанностей) и, помимо того, усложнения целей деятельности, определяемых исходя из социальных условий. Но развитие, связанное с дальнейшим структурированием общественной системы также невозможно и без подобающего ему развития модуля переносимой части осведомленности индивида. Так или иначе, но в условиях любого рода структурно избыточных систем поддержке поступка и доводится поступать лишь со стороны представлений, достаточных для исполнения функции средства интерпретации, полноценного в части задания должной степени детализации, лишь на основе чего и возможно должное согласование отдельных проявлений поведенческой активности. Само же собой функционалу «детализирующего представления» равно дано обнаружить и характерную потребность в развитых средствах описания, внимательных к деталям и обеспечивающих прецизионное выделение требуемых признаков. Требованиям же «детальности описания» дано вести к тому, что речевой практике дано обретать облик и нечто особого и сложного «искусства», прямо ориентированного на пунктуальность передачи содержания.

Потому подобного рода специфике фактически и дано запрещать вхождение в общественное сознание развитого общества то и того индивида, что своего рода «просто знаком» с тем или иным лексическим аппаратом, когда такое вхождение прямо невозможно и без умения гибкого обращения с традицией обозначения, используемой в данной среде. Барьеру доступа в общественное сознание равно дано предполагать установление и в отношении практики переноса в него то и некоторой индивидуальной осведомленности - включение в общественное сознание возможно лишь в отношении тех решений, что могут быть получены на уровне индивидуальной осведомленности, которым дано располагать и необходимой функциональностью выразительного аппарата. Так, начиная с момента появления барьера доступа в общественное сознание, возможна констатация и нечто процесса ветвления общественного сознания, поначалу общего для некоей коммуникационной площадки - выделения групп обладателей неких специфических способностей, отождествляемых, в силу активного проявления ими этих способностей, с теми или иными социальными ролями. Здесь общественному сознанию фактически и доводится исполнять роль построителя социальной стратификации.

Реальности «барьера доступа», что довелось обнаружить предшествующей стадии настоящего анализа, дано познакомить нас и с проблематикой такой особенной области как нечто область коллективных реакций. Так, барьеру, мешающему буквальному восприятию индивидом некоей внушаемой ему со стороны осведомленности равно дано представлять собой и такого рода индивидуальную реакцию, что входят в число формирующих общественное сознание в статусе феномена одинакового отношения множества его носителей. Коллективную же форму реакции, тот же массовый крик болельщиков на стадионе в момент поражения ворот соперника, и подобает расценивать как нечто одинаковое действие множества индивидов, побуждаемое в них идеей их сопричисления к числу деятелей данной «площадки» общественного сознания.

Однако в отношении коллективной реакции вряд ли правомерна оценка, сводящая ее к ряду незамысловатых проявлений, присущих «площадке общественного сознания», - коллективной реакции дано предполагать и нечто особый порядок формирования, откуда нашему анализу подобает рассмотреть и предмет тех или иных реальных процедур коллективных реакций. Всякому проявлению коллективной реакции и дано предшествовать явлению формирования распространенного идентифицирующего стереотипного отклика. Так, болельщику некоей команды, причисляющему себя к площадке общественного сознания «болельщики команды», и дано определять команду соперников как объект его критического отношения.

Далее нам не помешает выделение и неких двух типов развития общественного сознания: если формирование площадки общественного сознания в большей степени определяет потребность в обслуживании некоей сферы деятельности, то выделению переносимой части осведомленности в большей степени дано исполнять функцию фильтра, отсева участников коммуникации. Подобного развития и подобает ожидать от научной или каких-либо иных специализированных площадок поддержания коммуникации. Там же, где источником формирования общественного сознания дано предстать эмоциональному фону (положим, при образовании сообщества болельщиков), тогда и дано иметь место дефициту содержания, который участники такой коммуникации могли бы использовать в их развитии. Потому эмоционально проявляющемуся содержанию коммуникации и дано провоцировать становление форм деятельности, которые подобная коммуникация могла бы обслуживать благодаря порождению в ней неких новых элементов переносимой части осведомленности. Подобная практика равно находит выражение в той же театрализованной активности, известной нам по примерам поведения болельщиков; образованию же коллективов по признаку социального положения их членов тогда уже дано вести к формированию деятельности коллективного социального поступка, известного нам по восстаниям и забастовкам или показной роскоши, фестивалям и т.п.

То есть нашему анализу здесь доводится преуспеть и в выделении нечто следующего существенного вектора - появлению новых возможностей деятельности непременно дано предшествовать появлению новых возможностей коммуникации, что уже доводится формировать тем новым элементам переносимой части осведомленности, что ориентированы на включение индивида в новую площадку общественного сознания. Более того, данная оценка явно равнозначна и следующему утверждению: прежде чем дано образоваться семье (а под «семьей» нам дано понимать устойчивые семейные отношения, а не просто формальное «состояние в браке»), мужчине и женщине и подобает образовать устойчивую пару партнеров по ведению коммуникации. Также далеко не простым в свете подобного рода оценки дано предстать и акту формирования общины. Социумам, как будет следовать из определяемой нами схемы, еще до их образования на положении средства совершения коллективных действий, дано формироваться и на положении общественного сознания, и после прекращения активности в качестве источника действий еще некоторое время сохранять связи действующей площадки общественного сознания (что видно и на примере землячеств).

Но, с другой стороны, наличие общественного сознания не подобает расценивать как однозначный определитель возможности коллективной реакции. Почему, в частности, появляющемуся эмоциональному настрою одной площадки общественного сознания дано разряжаться посредством некоего проявляющегося действия, когда реакции другой площадки сводится лишь к удрученному настроению или, например, выражаться в форме пассивного протеста? Ключом к разрешению подобной проблемы и правомерно признание различения двух следующих форм коммуникации - той, где рычаги поддержания уровня активности пребывают в руках получающей стороны, и той, где специфику уровня активности определяет сторона передачи. Тем не менее, наличию у заимствуемой осведомленности такой способности как возможность побуждения действия, дано обнаружить связь и с показателем степени доверия индивида заимствованию. Если заимствованию осведомленности дано покоиться на значительном «кредите доверия», то перенимаемым элементам осведомленности доступно обретение качества своего рода «откровений», блокирующего некие естественно присущие индивидам возможности скептического понимания воспринимаемой идеи.

Подобного рода оценкам равно дано порождать собой следующее понимание - обращению заимствуемых переносимых элементов осведомленности побуждением к действию уже дано исходить не иначе, как из нечто «однонаправленного» характера подобного заимствования. А если восприятию переносимых элементов осведомленности равно дано отключать и рассудительную функцию сознания, то здесь, помимо того, механизму формирования общественного сознания дано обращаться и нечто механизмом организации коллективного поступка. Об этом, в частности, и говорят правила военной дисциплины - подчиненному подобает понимать приказ, но ему запрещено обсуждение отдаваемого распоряжения.

Подобного рода специфике и функциональности общественного сознания равно дано определять собой и те же основные возможности проявления в общественном сознании и такого эффекта как вложенность. Возможно ли, здесь равно правомерна и подобная постановка вопроса, существование и нечто «потока», переносящего элементы осведомленности от одной площадки общественного сознания к другой? И не дано ли такого рода процессу или событию переноса допускать и его разложение на отдельные акты коммуникации или, положим, дано иметь место и нечто тиражируемой форме коммуникации (в частности, выступлению перед широкой аудиторией, «выезду агитаторов в деревню»)?

На наш взгляд, общественное сознание в любом случае подобает расценивать как обретающее очертания посредством приведения в действие так называемой «медленной» схемы, когда тиражируемым формам коммуникации дано нести не более чем функцию «подкрепления» поступка заимствования переносимой части осведомленности в узком межличностном общении. Для индивида, выходящего на площадку общественного сознания и обращающегося к попытке присоединения к подобной площадке, здесь непременно важен как таковой двусторонний характер устанавливающейся коммуникации, важно не одно лишь то, что он найдет здесь возможность обретения новых сведений, но что здесь будут восприняты и его собственные обращения. Индивиду присуще уже заведомо исключать возможность присоединения к такой форме общественной интеграции, что предлагает ему роль лишь «безропотного винтика». Потому успеху социальной пропаганды, как правило, и дано приходить лишь к активистам тех пропагандируемых моделей, что куда лучше и убедительнее обещают большее число возможностей социальной активности личности.

Тогда как таковой правомерности правила «предпочтения активного участия» в действиях площадки коллективного сознания и дано обратить приемлемой лишь одну конфигурацию вложенности одной формы общественного сознания в другую. Вложенность - в любом случае это комбинация стадийной формы доступа или стадийной формы участия в активности площадки общественного сознания. Например, удачно обыграть этот момент довелось и структуре коммунистической партии, реализовавшей возможность не только кандидатского стажа, но и особой формы объединения лиц молодого возраста в молодежные организации. Практика применения механизма вложенности - она же и характерная черта закрытых общественных структур, например, тех же самых масонских лож.

Однако практике дано знакомить нас и с таким многообразием реальных форм, отчего для нас просто невозможно не обсудить и некий иной потенциально возможный «формат» вложенности. Здесь и дано идти речи о выделении в общественном сознании формации коллективного сознания уже как такой особой операционной формы переносимой осведомленности, прямо ориентированной на обслуживание коллективно проявляемой активности. Предположим, игрокам биржи в целом присуще обладание неким специфическим общественным сознанием. Но равно неким коллективным сознанием, формирующимся на таком поле, дано предстать и того рода переносимой осведомленности, что отличает группу брокеров играющих на повышение. Отсюда коллективное сознание и подобает расценивать как нечто особый транслятор переносимой части осведомленности, чему дано переносить значения не в их исходной «консистенции», но непременно в форме, означающей придание им того освещения, что прямо выгодно для носителя коллективного сознания. Так, не иначе, но консолидации порядка и формы интеллектуальной адресации и дано создавать все возможности для концентрации активности в коллективном действии, о чем подобает осведомиться и у тренеров спортивных команд, известных знатоков подобной проблемы. Что важно в этом случае - коллективное действие никоим образом не подобает расценивать как множество стереотипно выполняемых индивидуальных действий, ведь забиванию гола равно дано представлять собой совершение и той сложной операции, где одни из числа игроков команды могут активно прорываться вперед, когда другие - целеустремленно опекать защиту соперника.

Важный аспект проблемы коллективного сознания дано составить собой и нечто предмету сознания групповой манеры. Распространению манеры любым образом дано происходить даже если оно происходит и вербальным (формальным) способом, то любым образом - лишь непрямым. В том числе, существенному значению здесь дано отличать источник подражания или как таковую способность к подражательности. Построение же эскиза такого рода формы сознания тогда возможно следующим образом: групповой манере дано допускать реальность двух различных стандартов - «быть как все» и «быть не как все» (классификация предложена В. Кононовым). Если «быть как все» по самому своему содержанию дано означать присоединение к группе, то «быть не как все», как может показаться, равно дано обратиться свидетельством то и полностью отличающейся формы поведения. Тем не менее, и «кричащей индивидуальности» равно дано составить собой такого же рода групповой признак, как и стремлению к подчинению собственного поведения стороннему стандарту. Отсюда и присущему нам пониманию групповой манеры дано предполагать сведение не иначе, как к позиционированию человеком себя как носителя определенного стереотипа, хотя подобному стереотипу в определенных условиях дано представлять собой и нечто «контрстереотип».

Однако принятой здесь нами постановке вопроса не дано означать и погружения в предмет собственно формы такого рода интеграции, хотя и в подобном отношении возможно различие концентрической и диссипативной форм. Если это так, то и как таковую группу с позиций групповой манеры поведения и подобает характеризовать как нечто способ формирования типажа социальной роли и в подобном отношении равно же означающий и нечто деятельностное развитие переносимой части осведомленности.

Подобного рода условности, а именно - пониманию человеком типичности принимаемой им на себя социальной роли, равно дано представать и нечто существенным фактором оптимизации коммуникации и, тем самым, сокращения времени отклика при коллективной реакции. Подобную проблему подобает представить и в образе нечто же своего рода функтора «работоспособности консилиума». Работоспособность консилиума прямо связана с тем, насколько каждый участник данного механизма коллективного интеллекта отдает отчет в том, насколько и какие его предложения он мотивирует лучше, чем это доступно иным участникам. Исходя из этого и возможно задание принципа, определяющего, что переносимую осведомленность, оптимизированную для организации коллективного поведения, также подобает отличать и характерно тщательному структурированию. Тогда чем тщательнее могут быть структурированы представления в переносимой части осведомленности, тем более просто и выделение типажа эксперта (знатока) по той или иной проблеме внутри коллективно действующего сообщества.

Отсюда и природе коллективной реакции, само собой составляющей собой некое изменение переносимой части осведомленности, прежде всего, и дано обращаться действием формирования как таковой подобного рода переносимой части осведомленности. Насколько участники консилиума открыты для восприятия идей друг друга, то, в какой степени они способны сознавать выносимые своими коллегами оценки, и определяет показатель эффективности их работы. В подобном отношении и как таковое решение консилиума - равно показатель взаимопонимания и способности взаимного проникновения участников консилиума в предлагаемую каждым из них аргументацию.

Тому коллективу, которому дано выстраивать некое общественное сознание в целях нахождения коллегиальных решений некоторых проблем, так или иначе, но дано представлять собой консилиум. Другое дело, как же именно и дано действовать той или иной форме такого «консилиума» - слаженно, анархически, или же как-то иначе - это проблемы совсем иного порядка. Более того, если данному коллективу дано решать проблему в целом, то это отнюдь не означает, что и любой его член будет решать ту же проблему, что решает и коллектив в целом. Также некоторым членам коллектива, что обуславливают свое участие в нем задачей преследования ими собственных целей, дано формировать для себя и такие элементы переносимой части осведомленности, что лишь на положении деклараций могут обнаружить совпадение с переносимой частью осведомленности коллектива в целом. Отсюда и возможно возникновение теперь и нечто сложной структуры переносимой части осведомленности, допускающей разбиение на два субблока - «фоновую» и «фактическую» части.

В этом случае «фоновую» часть переносимой части осведомленности сложных коллективов и дано образовать тем же декларациям, постоянно провозглашаемым подобным коллективом, а «фактическую» - тогда и стремлению сосредоточить общественный интерес именно на данном аспекте проблемы в целом в ущерб иным ее аспектам. Например, когда коллективу дано пребывать в таких обстоятельствах, что не допускают одновременного решения ряда проблем, то для него неизбежно соблюдение и очередности их решения, и в подобных обстоятельствах представители групп интересов и обращают внимание на те проблемы, решение которых в чем-то связано с их интересами. Исходя из этого возможно определение и как таковой специфики деятельностно объединенного коллектива, равно же обустроенного как многократно повторенная цель деятельности его рядового члена (с декларативных позиций государству и дано бороться за благосостояние «всех граждан»). Однако для условно «нерядового» члена коллектива такого рода цели его деятельности уже не дано проецироваться и на как таковую цель деятельности коллектива.

Так для возглавляющих коллективы лидеров уже более важна и некая иная цель, нежели сама по себе цель деятельности коллектива - на деле использование коллектива как базы для их власти, или, в общем случае, как такового «авторитета». Нередко важная цель того или иного сподвижника лидера - получение выгод от услужения лидерам; и только для «человека толпы» коллективная цель по-прежнему наделена смыслом индивидуальной цели. Поэтому в смысле мотора деятельностной активности, поскольку цели коллективов всегда задают лидеры и поддерживают сподвижники, цель коллектива и обращается псевдоцелью. Подобного рода реальность дано характерно подчеркивать и некоему примеру, столь типичному для современных революций. Как в Будапеште 1956 года, так и в Тегеране 1980 года распространялся слух, что прежнее правительство содержало заключенных в той особенной подземной тюрьме, что, несмотря на контроль революционеров над городом, все еще остается вне их власти. Населению же, уверившему в эту идею, дано принять активное участие в поиске воображаемых тайных казематов, лидеры же, отчетливо представлявшие себе иллюзорность распространяемых домыслов, тем не менее, подогревали распространение слухов, дабы употребить активность населения равно и в собственных целях. Здесь если человеку с улицы было дано доверять цели «поиска тюрьмы», то руководителю, на словах согласному с такой постановкой задачи, явно дано подразумевать и нечто совершенно иное.

Напротив, примеру того управляемого коллектива, чему дано действовать по принципу «думает фюрер», а прочих ожидает наделение статусом только лишь исполнителей, тогда не дано представлять собой случай общественного сознания по той очевидной причине, что в такой схеме дано действовать лишь прямому информационному способу «передачи команды». В этом случае вряд ли следует предполагать формирование какого-либо общественного сознания.

Вполне возможным продолжением настоящего анализа равно дано предстать и постановке вопроса о возможности внесения в переносимую часть осведомленности блоков или комплексов составляющих ее представлений. Или, положим, доступно ли для некоего общественного сознания, образовавшего ту или иную площадку, равно и заимствование культурного багажа более развитой площадки? Здесь если прибегнуть к обобщению реального опыта, то, с одной стороны, дано иметь место взаимопроникновению культур, и, с другой, - проявляться и формам изолированного развития. Тогда если попытаться вообразить картину неких способов взаимодействия цивилизаций, то - либо некоей площадке общественного сознания дано ставить перед собой цель сближения со сторонней цивилизацией, либо, напротив, пополнению багажа переносимой части осведомленности дано происходить посредством частных контактов отдельных индивидов на разных площадках.

Тогда если общественному сознанию присуще централизованно формировать возможности для своего развития, то для этого ему дано прибегать к социальным средствам наподобие введения программ обучения или массового подключения к внешней коммуникации (что и делал Петр I). Если, в другом случае, общественному сознанию дано благоприятствовать активности отдельных деятелей своей площадки, то ему дано поощрять их к созданию «фактической части» переносимых элементов осведомленности. Так, подобному общественному сознанию дано поощрительно воспринимать выезд своих представителей за рубеж для получения образования. Здесь тогда возможна констатация и такого рода трендов - в случае развития посредством инфильтрации общественному сознанию самому своими же усилиями дано поддерживать такое развитие, при проведении же масштабных преобразований общественное сознание фактически трансформируется в силу воздействия или навязывания ему некоей внешней разумности. Так, подобного рода специфике уже дано вести к тому, что организованному навязыванию стандартов часто дано впоследствии встречать в некоторых формах общественного сознания и некую выраженную реакцию отторжения. Если же развитию общественного сознания дано избрать путь инфильтрации, то здесь, несмотря на явную инертность подобного процесса, новшествам куда прочнее дано ассоциироваться с переносимой частью осведомленности каждого человека.

Но если общественное сознание дано отличать способности воспринимать или отторгать имплантируемое содержание (переносимую часть осведомленности), то имеет смысл констатация нечто свойства иммунитета общественного сознания. Превосходным примером здесь дано предстать случаю неудачи нацистской пропаганды в США в 30-е годы XX в., где перед Второй мировой войной проживало 30 млн. потомков немецких эмигрантов, где Гитлер на попытку формирования из них «пятой колонны» для своей экспансии затратил порядка 100 млн. $ и, несмотря ни на что, не добился успеха. Общественное сознание той части американского общества, как оказалось, отличал и такой потенциал критической способности, что не позволил ему клюнуть на предложение дешевых сантиментов.

Отсюда общественное сознание высокоразвитых обществ уже дано отличать специфике, когда далеко не каждый элемент переносимой части осведомленности будет приниматься как заключающий некую ценность. Более того, нередко такого рода формам общественного сознания дано отказываться и от практики фиксации содержания переносимой части осведомленности. Отсюда подобного рода структурам общественного сознания и доводится понимать своей целью не навязывание стереотипа, но приучение к скептической или аналитической манере. Признак общественного сознания высокоразвитого общества и дано составить лишь некоему стилю мышления, а содержание переносимой части осведомленности, как правило, редуцировано там до осознания манеры построения умозаключений. Подобного рода форму общественного сознания и подобает расценивать как характеристику сознания «правового общества».

Но в этом случае отрыву общественного сознания от загрузки некоего адресного содержания и его концентрации на предмете методологии мышления и дано придавать актуальность проблеме утраты индивидом локальных корней и обретения им общекультурных корней. Представителям современных развитых обществ все же в большей степени дано мыслить себя носителями неких культурных стандартов, и в меньшей степени - скажем, что представителями национальной культуры или специфического социального слоя. Такого рода «распределению ценностей» прямо дано вести к тому, что переносимая часть осведомленности, несмотря на безусловное сохранение в качестве особой функциональности, условно будет предполагать разделение на нечто группы семантически самостоятельных и семантически функционально ограниченных элементов. Идеи конкретного порядка, например, содержание научных законов (предметное знание), сохраняет в таком общественном сознании свою семантическую самодостаточность, лексика же конкретного языка теперь понимается в нем на положении функционально ограниченной части, необходимой лишь для поддержания общения в некоей языковой среде.

Также нашему анализу предмета общественного сознания равно дано исходить и из представления, что определяет переносимую часть осведомленности человека в любом случае формируемой осознанно. Однако своим специфическим смыслом дано располагать и поиску ответа на вопрос, способны ли элементы переносимой части осведомленности формироваться бессознательно. Например, аудитория, смотрящая фильм с участием отрицательного героя должна, по предположению авторов, осознавать выводимых там персонажей злодея и жертвы отнюдь не под влиянием рассудочной оценки положения вещей, но непосредственно на эмоциональном уровне. Итак, постановке подобного вопроса и дано обрести формы вопроса о способности как таковых эмоциональных реакций к созданию элементов переносимой части осведомленности.

Поскольку в подобных обстоятельствах вряд ли правомерно предполагать некий «обмен эмоциями», и раз общественному сознанию дано представлять собой структуру не иначе, как рационально обретаемых представлений, то здесь прямо правомерна лишь такая форма обмена содержанием, что из эмоционального представления допускает его трансформацию в рациональное. Так разделяемые в некоей группе людей общие всем им грусть или радость могут иметь место и проходить, но в качестве констуитивов общественного сознания им дано действовать лишь тогда, когда они уже обращаются основаниями для формирующихся осознанных представлений. Не иначе, как в тех случаях, когда «оптимистические ожидания потребителей увеличивают спрос» возможно предположение действия механизма, когда некая эмоциональная реакция преобразуется в данном общественном слое не иначе, как в факт общественного сознания. То есть - имело место событие, когда достаточному числу индивидов довелось осознать их эмоциональную реакцию в значении такой характеристики как нечто присущая им «собственная эмоциональная реакция». Если эмоцию и дано отличать способности обращения в рациональную значимость, то в таком случае и бессознательному дано допускать обращение нечто условием развития общественного сознания. Здесь нет нужды говорить о том, что подобный способ развития общественного сознания в значительной мере характерен для примитивного общества.

Общественному сознанию, помимо присущей ему способности в части формирования социальной активности, дано воздействовать и на ту «остающуюся» часть осведомленности индивида, в отношении которой ему никогда не свойственно предполагать ее обращения «переносимой». Превосходной формой такого рода примера и правомерно признание медицинского образования. Человек, например, знакомясь с правилами гигиены (не только именно с этой частью медицины, но для нас куда как уместен именно данный пример) каким-то образом будет изменять и свое собственное поведение с тем, чтобы поддерживать собственное здоровье. Таким же образом для низшего культурного слоя, например, правила арифметики, без которых невозможно активная деятельность, оттесняются в «теневую» часть их переносимой осведомленности, когда в качестве «работающей» части тогда уже используются предметные знания, связанные с непосредственно деятельностью. Данный пример показателен в отношении, что развитие общественного сознания может происходить и посредством выведения некоторых элементов содержания переносимой части осведомленности в непереносимую часть, однако подобные эволюции дано претерпевать лишь той части осведомленности, что относится либо к сугубо сфере индивидуального опыта, либо - к общеупотребительным элементам знания.

По завершении же настоящего анализа различного рода возможностей, присущих общественному сознанию, нам равно подобает обратиться к попытке их фиксации то и посредством построения некоей классификации. В как таковом же построении данной классификации и подобает выделить то особенное обустройство общественного сознания, чему дано определять не иначе, как разумный порядок его возникновения то не иначе, как в виду преследования разумно определяемой цели. Нет нужды говорить, что лучший пример подобным образом организованного общественного сознания и дано предоставить как таковой науке или иным аналогичным образом обустроенным сферам комбинирования представлений - праву и в какой-то мере идеологии (религии, мифологии). Вторая разновидность обустройства общественного сознания - такого рода форматы его площадок, что допускают образование в силу длительного синтеза межиндивидуальной коммуникации - например, народные традиции или «опыт практической деятельности». Третья разновидность порядка обустройства общественного сознания - рациональные способы разумного оформления эмоций, агрессивности или вообще форм активности, представленная, в частности, современными стратегиями «активного маркетинга», а в прошлом - той же фанатической одержимостью участников крестовых походов.

Еще один существенный общий признак общественного сознания - наличие у него и такой характеристики, как нечто показатель «состояния». То есть, как подобает спросить, а правомерна ли оценка осведомленности человека о событиях во внешнем мире и собственном теле то не иначе, как располагающей той же фиксированной, статичной конструкцией «состояния»? В какой именно мере потребности обращения сознания будут предопределять фиксацию имеющихся представлений, и в какой мере им дано требовать употребления особых усилий на свое поддержание и развитие? Этому вопросу, если ограничиться лишь настоящей формой его постановки, вряд ли доведется дождаться возможного предложения ответа. Элементом переносимой части осведомленности явно возможно избрание и знания условий непосредственного окружения, положим, имен участников того или иного конкретного коллектива. С другой стороны, становлению общественного сознания равно невозможно предполагать и как таковую подобную возможность вне расширения объема знаний общего порядка, например, необходимости знакомства с новыми правилами правописания. Тогда правомерно ли подобного рода формы, в которых совершается расширение содержания переносимой части осведомленности и расценивать как нечто «развитие общественного сознания»?

Скорее всего, как таковым развитием общественного сознания но - не его справочного багажа, - и правомерно признание пополнения его переносимой части осведомленности то и такого рода элементами осведомленности, что меняют функционирование как таковой осведомленности. Если, например, некоторое общественное сознание меняет правовые условия или правила грамматики, и эти изменения отражаются на его дееспособности, то в таком случае и имеет место развитие общественного сознания. Если же происходит не более чем пополнение справочного багажа, то собственно общественное сознание тогда не меняется.

Некий итог настоящего анализа уже можно подвести на том, что на всем его протяжении не обнаружилось ни одной такой условности общественного сознания, которая смогла отдельно формировать феноменальную природу этой структуры действительности, в свою очередь, не оказавшись при этом и элементом индивидуального сознания. Другое дело, найденная нами формализация коммуникативных связей индивидуальных сознаний в общественном сознании потребовала от нас равно и введения условности площадка общественного сознания, фиктивной среды, внутри которой индивидуальному сознанию и доводится вступать в отношения общественного взаимодействия.

Тогда тому опыту, который нам довелось извлечь из настоящего обобщения, дано обратиться причиной и некоей коррекции нашего первоначального определения. Первоначально нам дано было предложить следующую формулу:

Два данных положения, по результатам нашего анализа, нам подобает расширить посредством их дополнения и неким третьим положением:

07.2004 - 02.2022 г.