В наше время, когда интерес значительной части аудитории обращен на проблематику «потусторонних явлений» невозможно не приветствовать интерес к проблематике, рассматривающей определенную специфику действительных вещей. Очевидным проявлением подобного интереса и следует признать доклад философа З.В. Сокулер на прошедшей 30 ноября 2010 года внутренней конференции философского факультета МГУ, доступный широкой аудитории благодаря видеозаписи, сделанной Е.В. Косиловой, которой мы выражаем нашу искреннюю признательность. Предмет доклада З.В. Сокулер и составила собой такая любопытная форма наполняющих действительность объектов, чем и следует понимать артефакты, а существо интересующего ее предмета докладчик выразила в заглавии своего выступления, определенного как рассуждение на тему «Онтологии и гносеологии артефактов». Но если исходить из отличающего нас понимания, то предметом рассмотрения данного сообщения послужила лишь гносеология артефактов, но никак не отличающая артефакты онтологическая проблематика, что, однако, в смысле предлагаемого ниже анализа мы позволим себе признать совершенно несущественным. На наш взгляд, некоторое несущественное пренебрежение в сообщении З.В. Сокулер онтологией артефактов не умаляет достоинства предложенных там обобщений, которые мы и намерены исследовать в представленном ниже анализе. Согласно отличающему нас пониманию, основной идеей доклада все же следует признать мысль, наделяющую артефакты способностью формирования некоторой субтелеологии, вторичной по отношению телеологической установки непосредственно человеческой деятельности.

Более того, поскольку предметом нашего собственного интереса мы определяем именно онтологию артефактов, то и содержание доклада З.В. Сокулер мы позволим себе использовать лишь в качестве канвы предпринимаемого ниже рассуждения, и способность формирования подобной канвы мы и позволим себе определить основной ценностью доклада, избранного нами в качестве вспомогательного источника. Хотя такая ценность своего рода «принципиальной структуры» постановки вопроса о предмете онтологии артефактов не отменяет и некоторых других важных достоинств нашего первоисточника, определяемых некоторыми предложенными там решениями и определениями.

Огл. Наш «внешний тезис»: артефакты как уникальный функционал

Если бы мир отличало такое устройство, что он располагал бы всеми остальными веществами за исключением воды, то и само собой подобное устройство позволяло бы понимание в сравнении с существующим устройством своего рода «глубокой модификацией» его наличествующей организации. В данном отношении правомерно и дополнение, что, скажем, не содержи мир формата вещественной структуры «смесь», но располагай одной только однородной материей, он также предполагал бы существенное отличие от настоящей картины. Понимание того обстоятельства, что и составляет собой зависимость актуальной конфигурации мира от объема приданных миру возможностей и позволяет выражение посредством представления о способности каждого привходящего в мир содержания вносить в отличающую мир организацию и некоторые специфики, возможность воспроизводства которых собственно и определяет наличие такого содержания. Именно подобного рода источником особенных специфик, не подлежащих воспроизводству в отсутствие в составе мира некоторого определенного источника, и следует понимать артефакты. Хотя артефакты некоторым уже другим образом представляют собой и источник такого содержания мира, что знает возможность появления не только посредством способа порождения, именно и предопределяемого существованием артефактов. Собственно реальность подобной непростой картины и следует признать причиной нашего обращения к попытке осознания специфики, в рамках которой артефакты и принимают на себя стандартную для любых иных вещественных форм функцию, выступая в качестве незаменимого источника неких определенных возможностей.

Тогда для начала следует вспомнить о двух таких предметах искусственного происхождения как плотина и зеркало. Любопытно, что в некоторых условиях и дикая природа успешно воспроизводит как зеркало, так и «возводит» плотины. Легенда о подобном естественном зеркале в виде ровной поверхности водного источника связана с именем мифологического Нарцисса, сход же в узкое ущелье лавины нередко обращается причиной образования естественных плотин, и, соответственно, возникновения высокогорных озер. Сложно даже привести тот огромный перечень функций, равно допускающих воспроизводство как посредством образуемых дикой природой вещественных форм, так и обеспечиваемых посредством создаваемых человеческим трудом артефактов. Интересующим же нас предметом мы именно и понимаем характеристику того предела обеспечения функциональности, по линии которого и возможно проведение границы между характерными дикой природе возможностями реализации функциональности и возможностями воспроизводства той особо сложной функциональности, чей порядок порождения непременно и предполагает решающую роль артефактов. Мы не встречали подобной постановки вопроса ни в одной иной известной нам философской схеме, и тогда и рискнем предложить здесь один из первых вариантов такой модели.

Тогда существом предлагаемой нами идеи мы и определим выделение двух следующих явным образом недоступных дикой природе возможностей или специфик. Одной такой спецификой мы будем понимать отсутствие в дикой природе специфического физического комплекса, позволяющего обозначение именеммашина, и, второй подобной спецификой - незнакомство дикой природы с особого рода идеальными формами, представляющими собой нечто «предельно четкие» субстанциональные чередования, например, текстильные переплетения или намотку катушек индуктивности. Не доказывая данное утверждение, мы отметим, что непосредственно неживая природа не воспроизводит никаких форм постоянно действующего «самоактивного» преобразователя некоторого потока (машину), и, равным же образом, не знает никаких макроструктурных комбинаций, строго упорядоченных относительно некоторой основы чередования составляющих ее элементов. Хотя в определенном отношении подобием порядка строго организованного чередования элементов макроструктуры и следует признать те же дюны или слоистые структуры горной породы. Инициатором же той самой революции, что и вознаграждает мир наличием таких форм, как машина или упорядоченная макроструктура и следует понимать, мы используем здесь следующее привычное понятие, биологическую форму движения материи, создателя таких значимых структур, как мембраны и рибосомы, благодаря наличию которых собственно и появляются живые организмы. Далее один из числа живых организмов «венец творения человек» и привносит возможность теперь уже альтернативной реализации известной и на биологическом уровне структурной формы «машина», что и представляют собой привычные для понимания современного человека технические машины.

Отсюда и предметный класс артефактов позволит отождествление, с одной стороны, в качестве единственной открытой для природы возможности воспроизводства машины в виде технической системы, а помимо этого и в качестве возможности воспроизводства таких видов вещественной организации как отличающее объекты макроуровня регулярное чередование. Подобную специфику и следует понимать маркером онтологического своеобразия артефактов, и именно ее и рассматривать в качестве основания для любых попыток выделения собственно онтологической ниши артефактов. Если же обратиться в данной связи к содержанию доклада З.В. Сокулер, то там не то, чтобы отсутствовал ответ на вопрос о способности артефактов обращаться источником некоторого уникального содержания мира, но отсутствовала непосредственно постановка данного вопроса. Хотя в некотором отношении «трактовкой» обозначенной нами проблемы и следует понимать оценку З.В. Сокулер, выразившей мнение, что «границу между искусственным и естественным трудно провести». Но данный доклад содержит ряд иных любопытных представлений, к анализу которых теперь нам и следует обратиться.

Огл. Субъект в обременении антропогенной «проблемой артефактов»

Видение З.В. Сокулер определяет проблему отношений «субъекта и мира артефактов» рассматриваемой в модальности «способствует и тяготит». Напротив, присущее нам понимание склонно определять подобного рода «прямую проекцию» проблемы артефактов скрывающей собой совершенно иного рода связи, но мы вначале прибегнем к конспективному представлению понимания, определенного в докладе, представляющем собой основание настоящего анализа. Итак, артефакты потому и допускают определение в качестве «зависимых от человека», что именно человек и порождает артефакты. Одновременно они независимы от человека в силу, положим, отличающей их потенциальной готовности к выходу в своего рода «свободное плавание». Примером этому следует понимать зарытый в землю клад, судьба которого, с исчезновением хозяина, не привлекает к себе человеческого интереса. Естественно, что источником потребности в артефактах и следует понимать ту отличающую их функциональность, что они тем или иным образом обеспечивают увеличение объема доступных человеку возможностей. Однако одновременно артефакты в некотором отношении оказываются еще и «в тягость» своему обладателю, в связи с необходимостью проявления в их отношении и особой заботы, как и в связи с необходимостью их воспроизводства. Благодаря артефактам человек и обретает способность такого осознания своих собственных возможностей, как их видение в формате тех расширения или усиления, что и диверсифицирует биологическую основу этих возможностей через ее довооружение посредством использования артефактов. Артефакты, помимо способности наделения человека новыми возможностями, отличает и способность обращения источником новой угрозы человеку, исходящих как от возможной подавляющей мощи артефактов, в частности, оружия, так и от потери индивидом социальной конкурентности в силу неумения прибегать к инструментарию артефактов. Так, или близко к показанному здесь пониманию смотрит на дело З.В. Сокулер.

В таком случае мы позволим себе обращение к следующей постановке вопроса: следует ли с позиций человеческой экзистенции рассматривать артефакты неизбежным элементом способа человеческого существования? Столь же артефакты обязательны для образа жизни человека, как обязательны соты для пчел или гнездовья у птиц? Человек биологически способен существовать, при наличии достаточных ресурсов для своего рода «напрямую доступного» в смысле характерной ему биологии действия добывания пропитания и без использования артефактов. Эмпирически это доказывает существование в диких джунглях примитивных людей, не знающих никаких других орудий кроме ногтей и зубов и поедающих, главным образом, плодовую пищу, червей и моллюсков. Однако миграция в другие климатические зоны или существование на территории, не располагающей изобилием подобного легко доступного пропитания возможна у человека исключительно посредством расширения вооруженности, появления рубил, охотничьего оружия или средств возделывания посадок растительности. Следовательно, человек, если можно так выразиться, представляет собой существо, что само собой зависимо, если прибегнуть к использованию предложенного Р. Докинзом понятия, от наличествующего у него инструментария его «расширенного фенотипа». Поэтому да, формально у человека использование артефактов следует признать «биологическим излишеством», как бы обременительной забавой, однако сами его поразительная витальность и биологическое распространение практически невозможны без широкого употребления артефактов. Поэтому обременяет муравья строительство муравейника или нет, а человека - практикуемое им использование искусственных предметов, но первый вынужденно, а второй - фактически вынужденно ведут именно подобный образ жизни.

Причем сама логика все большего расселения человечества по широкому ареалу земной поверхности и его существования в условиях все большей плотности населения и исходит из возможности построения искусственной среды. Так что не обременяй человек себя средствами поддержания такой среды, он просто оказался бы обреченным на самоистребление посредством внутривидовой конкуренции. Развитие среды артефактов - это наиболее гуманный способ развития все более широко и плотно населяющего земную поверхность человечества. Особая же необходимость культивирования среды артефактов - это неизбежное следствие данной ситуации, где человек, если он все же откажется от привыкания к ним, вынужден будет свернуть в сторону уже тех или иных «негуманных» способов развития.

Огл. Артефикация эксперимента и «искусственная природа» опыта

Важное место в концепции З.В. Сокулер занимает анализ проблемы, которую мы позволим себе назвать проблемой «артефикации научного эксперимента». В чем ее существо? Развиваемая человеческим обществом наука якобы приходит к принципу постановки эксперимента не по своего рода «предложенному природой сценарию», но уже в некотором особом порядке, фактически не позволяющем иного понимания, кроме как признания «искусственным». З.В. Сокулер формулирует особого рода выражающую подобную мысль концепцию.

Человек в картине мира, возможно, и формируемой автором доклада на уровне подсознания, приобретает облик, созвучный библейскому «воплощению», откуда и реализуемый им в деятельности научного познания «чистый эксперимент» будет предполагать фиксацию никоим образом не простых, но, непременно, конвенциональных форм явлений. Наука в данном свете и определяется в качестве подхода, предполагающего комплекс практик, собственно и предназначенных освещению особого пути научного синтеза, научной редукции, в свете которой механизм протекания явлений непременно определяется как выделенная наукой «чистая событийность». Не облекая свое видение в некоторую форму «точной формулы», и поэтому и не уточняя, должны ли явления предполагать или возможность их выделения, или, напротив, только констатацию, З.В. Сокулер определяет лабораторное исследование явлений именно в качестве процесса «лабораторного получения явлений». Если данную оценку подтвердить буквальной цитатой, то докладчик прибегает к формуле «явления изготавливаются в лаборатории».

Если признать правомерность подобной оценки, то и само собой лабораторное «изготовление» явлений также следует понимать артефактом. В самой своей сути всякое такое «лабораторно изготовленное» явление именно и предстает ни чем иным, как «физически воплощенной интерпретацией». Отсюда в «логике» З.В. Сокулер и следует важный тезис (который мы совершенно не готовы принять), утверждающий, что «научный факт не может выйти за пределы лабораторий». Наука в своем взаимодействии с миром реальной производственной технологии становится своего рода поставщиком «чистых» лабораторных артефактов для в известной степени отличающихся «грязным» состоянием их реальности индустриальных технологий.

Отсюда и лаборатории, если основанием для их оценки и определять предложенную З.В. Сокулер логику, на фоне реальной производственной деятельности явно будут допускать признание миром «чистой» формы постановки эксперимента. Иначе говоря, деятельность лабораторий непременно и следует видеть практикой, недвусмысленно отчужденной от лишенного идеальной чистоты обыкновенного мира. Лаборатории, если согласиться с возможностью развития подобной логики, намеренно и обустроены «не такими, как мир», а мир никогда не знает ситуации, аналогичной постановке лабораторного эксперимента. Однако реальное знакомство с множеством физических, химических или биологических процессов явно показывает, что, по меньшей мере, данный тезис позволяет признание дискуссионным. Например, наша атмосфера содержит нечто «чистый воздух», что и позволяет получение во время грозы тех же окислов азота или озона практически такими, какими они доступны и для получения в лаборатории. Другое дело, что данная концентрация фактически недоступна для улавливания и претерпевает быстрое рассеяние. Далее, для наблюдения солнечной короны любое солнечное затмение - куда лучшая и более качественная лаборатория, нежели технические средства в виде масок и светофильтров. Потому мы и позволим себе пренебрежение оценкой, утверждающей невозможность осуществления таких природных процессов, что по характеристикам чистоты и качества непременно позволяли бы признание аналогами процессов, осуществляемых в лаборатории. Другое дело, что реальное большинство или достаточно большое количество протекающих в природе процессов явно отличает специфика достаточно далеких от реализации в них картины «чистоты явления». Но если некое природное явление полностью повторяет некоторую лабораторную схему, как молнии дано повторить электрический разряд высокого напряжения, и не предполагает включения в ход воспроизводства каких-либо сопутствующих явлений, то подобные особенности и позволяют признание фактического подобия лабораторных «чистых» процессов и протекающих в природе спонтанных процессов.

Правомерно ли в таком случае наделение лабораторного опыта безусловной «искусственностью» и оправданна ли констатация невозможности для научного факта, как полагает З.В. Сокулер, распространения за пределы лабораторий? Наш ответ отрицательный и вот почему. Как та особенность природы, что ей в некоторых случаях невозможно запретить обеспечить «чистые» условия, практически совпадающие с условиями в лаборатории, так и практическая идентичность лабораторных «чистых» и протекающих в природе смешанных процессов тогда и следует признать свидетельствами, явно опровергающими подобную оценку. А именно, они и позволяют признание свидетельствами способности теорий, проходящих проверку именно в лаборатории, предсказывать и характер течения процессов непосредственно в природе. Если, например, некоторые технологии и позволяют отождествление в качестве носящих как бы «не вполне лабораторный» характер, поскольку собственно определяющие их способы - это способы комбинирования некоторого числа процессов обособленной природы, то это не означает, что полученные в лаборатории результаты исключают использование при построении подобного рода систем. Кроме того, даже само положение дел в области развития технологий следует понимать ситуацией, теперь уже развивающейся «в обратной последовательности», где подтверждением подобной оценки и следует определять прогресс современной микроэлектроники. Здесь уже лаборатории нередко не поддерживают такую чистоту воспроизводства процессов, отличающую теперь именно технологические решения. Хотя требования лабораторного порядка воспроизводства явлений и на деле отличаются от реальности природных ситуаций или технологических норм, но лаборатории потому и работают, что их результаты допускают привнесение как в природу, так в область технологического прогресса. Именно потому, как мы позволим себе признать, и следует понимать невозможным отождествление лабораторной практики как некоторой особенной «искусственности», хотя и не следует пренебрегать важным условием специфических методологических и технических требований в отношении постановки научного эксперимента.

Огл. Наука в своем амплуа «самоартефакта»

По мысли З.В. Сокулер наука не только помогает развивать среду артефактов для передачи в широкую практику, но и располагает способностью и формирования самоё себя в качестве некоторого специфического «артефакта». Начать наш экскурс в данную проблематику нам, как и ранее, поможет тезисное изложение некоторых положений рассматриваемого доклада. В частности, очевиден факт, что наука как форма социальной деятельности обрастает системой производств, «производящих то, о чем она говорит». То есть наука непременно обрастает и особой отраслью промышленности по производству научного, метрологического и лабораторного оборудования. Неспособность науки к ведению деятельности в отсутствие специфических технологий простирается столь далеко, что теперь наука даже не в силах доказывать некоторые математические зависимости без использования компьютера, настолько велик вовлеченный в действие этого доказательства объем семантики. Докладчик, таким образом, подводит нас к мысли о фактически порождаемой, пусть и при посредничестве человеческого сознания, практике поддержания одного инструмента другим.

Действительно, здесь следует согласиться с правомерностью принципа, согласно которому реальные современные инструменты представляют собой порождение других современных инструментов. Внутри науки подобное положение порождает своего рода экспрессию саморазвития - не то, чтобы практика ощутила нужду в некотором следующем создаваемым наукой инструменте, но появление одного инструмента порождает рефлексию, создающую инструмент для манипулирования первоначальным инструментом. Соответственно, и подобный инструмент «второго» порядка не представляет собой конечного, допуская и построение инструмента, используемого в манипулировании им самим. Причем здесь не обязательно, чтобы подобный инструмент оказался бы более тонким, иногда он может быть и более грубым. Следует ли подобное положение определять как влекущее за собой и некоторые принципиальные выводы?

Ответ на подобный вопрос и следует начать указанием на то, что структуру материи (вещественности, субстрата) непременно следует видеть и структурой вложенности и, одновременно, и структурным партнером комплекса отношений (или - фокусной позицией некоторого «фона»), поддерживающих возможность существования такой материальной формы. Наука же, организуя свою деятельность ведения экспериментальных исследований посредством в некотором отношении «конвейера», воспроизводит в своей деятельности и связи подобного рода порядка отношений. Подобная форма обустройства занятия наукой тогда и определяет потребность науки не просто в создании некоторых специализированных приборов, но и в создании приборов и инструментов для производства тех же приборов, как и в создании особых технологических условий для подобных производств и достижения, в некоторых случаях, массовости данного производства. Тем более что в современных условиях наука как деятельность приобретает некоторые черты строгой организации и планомерности, потому и в появлении особой индустрии научного приборостроения сложно предполагать что-либо необычное. С нашей точки зрения, специфика экспансивности сферы научного приборостроения следует из собственно материальных реалий, а технологический прогресс в подобной области - с одной стороны, из потребности в должном уровне качества, и, с другой, - из условия превращения занятия наукой в рутинную массовую деятельность. То есть свойственное нам понимание и склонно находить здесь нисколько не трансцендентную и не индивидуально присущую, но уже обыкновенную синтетическую причину подобной «самоартефикации» науки.

Огл. Артефакты как порождающее начало следующего непознанного

Артефакты как таковые возможны потому, что человек обрел некое познание, и на основе подобного познания приступил к воспроизводству предсказуемо способствующих его деятельности предметов или устройств. Но и само по себе практическое применение подобных устройств и предметов вознаграждает человеческий опыт возможностью фиксации эффектов, не ожидаемых в момент созревания замысла по созданию таких средств. З.В. Сокулер использует здесь термин «упрямство», проявляемое артефактами перед лицом нашего проецирования, - мы ожидаем от них определенной реакции, а они в некоторых случаях ведут себя непредсказуемым образом. Особенно это относится к современным сложным системам типа мобильных телефонов, располагающим избыточно богатой гаммой функций. Для З. Сокулер подобного рода научный прогноз, явно не предполагающий полноценного описания функциональности предмета и вызывает истолкование уже в смысле некоторого «плохого» приближения.

С подобной оценкой сложно не согласиться. Артефакты зачастую представляют собой не только продукты сложного синтеза, но и средства, использование которых происходит в ситуациях наделения их комплексными функциями или наложения на созданные человеком предметы комплексных нагрузок. Естественно, что подобные ситуации не всегда позволяют предвидеть их в научном прогнозе, часто вовсе не понимающем, какого рода ситуации использования реально и ожидают создаваемый предмет. Артефакт проектируется под тривиальные ситуацию или комбинацию ситуаций, и рассчитывается на адекватность его «отклика» на, положим, искусственно воспроизводимые события употребления, реализуемые в процессе технического тестирования. Однако «идеология» тестирования не в любом случае позволяет точно предполагать объем эксплуатационных требований, свойственный уже периоду использования. Именно подобные обстоятельства и позволяют обращение артефактов в нечто источник нового опыта познания, отражающий возможность возникновения ранее непредвидимых ситуаций совмещения функций или наложения нагрузок. Что, собственно, и позволяет объяснение очевидного неуспеха в выявлении не только тех или иных лакуны или скрытого дефекта изделия, но и в том же опережающем обнаружении новых свойств материи, например, наподобие тех же термической и вибрационной усталости материалов. Классический же пример подобного фиаско и составляет собой неожиданное обнаружение факта непригодности стали, получаемой кислородно-конвертерным способом для изготовления корпуса сухогруза типа «Liberty». Артефакт явным образом изначально адресован некоторому многообразию ожидающих его ситуаций, и тогда наложение на него условий «непредвиденных» ситуаций и обращает его в предмет, служащий еще и источником нового познания.

Огл. Достижения «революции артефактов»: точность и инструментализм

В докладе З.В. Сокулер прозвучали и два любопытных суждения, что мы позволим себе отождествить одному общему предмету. На взгляд докладчика условным «дискурсом» любой научной революции и следует признать «сравнение природы с часами», а появление инструментально реализуемого способа воспроизводства аналога порождает действительность своего рода «второй подлинности». Такого рода «подлинность» и создает для науки возможность применения в проводимом эксперименте не собственно испытуемого субстрата, но построенного по его подобию аналога. Сама З.В. Сокулер привела пример использования в тестах менее агрессивного реагента, а мы позволим себе, в частности, дополнение данного примера ссылкой на эксперименты по математическому моделированию или на применение макетирования. Но позволяет ли подобная практика и предложение некоторых существенных оценок?

Первое, что следует отметить, что те самые устойчивые порядки воспроизводства некоторых отношений, которые мы упрощенно определяем как «научные законы», действительны для достаточно широкого диапазона условий. Такие порядки одновременно действительны и для компактного, и для большого объема, справедливы для тел, приобретающих твердость и при высокой и при крайне низкой температуре. Второе - общие порядки протекания процессов во времени и замещения телами пространства фактически и отличает универсальный смысл, если, конечно, не вдаваться в проблематику физических явлений, чье математическое описание построено на началах, определяемых концепцией физического релятивизма. Здесь еще и неким третьим важным условием следует понимать то обстоятельство, что проявляющаяся в физической действительности событийность допускает приложение к ней отнюдь не грубой, но, в некоторых случаях весьма и весьма точной и математически закономерной меры. Подобного рода особенности - это не особенности мира искусственных предметов, но особенности собственно физической действительности, но, одновременно, и особенности, принадлежащие числу специфик, что куда более весомы уже с точки зрения инженерной проработки структуры искусственных форм. Отсюда и собственно практика проработки структуры искусственных форм позволит признание фокусирующейся на определенных особенностях физической действительности, но на каких именно?

Воспроизводство артефактов в основном ориентируется на такие особенности физической действительности как возможность тонкой обработки и комплементарность материальных форм в смысле обеспечения ими определенного порядка взаимодействия с другими формами. Именно возможности «тонкой» обработки и обеспечивает получение достаточно точно выверенных форм искусственных предметов, возможность комплементарности - образование из одной материальной формации инструмента воздействия на другую формацию. Именно данные возможности и допускают признание в качестве двух важнейших преимуществ, собственно и обеспечиваемых артефактами, неизвестных как широко распространенным в природе нестрогим формам, так и состоянию примерного равенства характеристик материальных форм в естественно возникающем рассеянии. Здесь также уместно признание, что именно в силу подобных особенностей артефакты и обеспечивают появление совершенно нового вида явлений, хотя в чем-то и сходных с биологическими явлениями, но еще и таких, что дополняют мир и особым порядком протекания физических процессов.

Огл. Артефакты и «нефизический» формат сохранности

По окончании доклада, в ходе ответов на вопросы З.В. Сокулер высказала мысль о меньшей эффективности информационной сохранности в сравнении с физической формой сохранности. Буквально ее словами это звучало так, что если мы получили некое вещество, то оно у нас располагает лучшей возможностью сохранения в сравнении с тем, чтобы мы просто бы запомнили его формулу, которую можно легко забыть. На деле же необходимо признание способности артефактов к созданию еще одной важной возможности развития класса физических средств сохранения данных. Не только традиционная бумага, новый искусственно созданный инструмент, если судить с позиций параллели между бумагой и естественными камнем или деревом или кожей, но и современные компьютеры со своими системами памяти образуют особый мир искусственных по характеру и физических по природе средств сохранения данных. Хотя в подобном отношении не все так просто, например, физически мы располагаем массой сочинений средневековых алхимиков, но лишены возможности чтения данных текстов в силу незнания смысла используемых символов, но, тем не менее, при наличии стойко удерживаемого тезауруса физические средства хранения данных и придают особое качество феномену информационной сохранности. Это и позволяет построение антитезы сохранности не посредством примитивной альтернативы «память человека - существование физического объекта», но и на уровне некоторой достаточно сложной схемы.

Здесь мы позволим себе приведение примера опубликованного в 1970 году издания «Ленин в Швеции», повествующего о сносе практически всех посещенных знаменитым политическим лидером зданий, но и одновременно воссоздающих облик данных сооружений по фотографии. Все наши современники лишены возможности непосредственного наблюдения знаменитостей прошлого, но нам дано узнавать их облик уже благодаря портрету и фотографии. Именно поэтому артефакты и позволяют понимание не только средствами расширения числа форм доступной человеку деятельности, но и средствами совершенствования функциональности свойственного человеку сознания. Человек приобретает возможность достаточно пунктуального знания особенностей предметов уже утраченных в их физической первозданности. Отсюда следует, что антитезу механизмов сохранности, именно и исходящую из противопоставления механизмов сознания и присутствия в виде физического объекта не следует понимать ни полной, ни полноценной. Благодаря опыту воспроизводства артефактов человек и вознаграждает себя не только возможностью диверсифицированного воздействия на физическую действительность, но и обретает возможность использования теперь уже внешнего инструментария функциональной поддержки собственных когнитивных возможностей. Следовательно, и физическая данность требует противопоставления не просто актуальному состоянию активности человеческого сознания, но и комплексной картине потенциально доступных сознанию возможностей диверсификации посредством привлечения внешних сознанию инструментов.

Огл. Заключение

Достоинством предпринятой З.В. Сокулер попытки построения целостного представления о такой объективно существующей природе как мир артефактов следует признать постановку ряда важных проблем, - взаимоотношений между артефактом и субъектом, отличающей сферу опыта самогенерации, выделения посредством опыта следующего уровня непознанного, как и констатации своего рода «технологического» смысла научных революций. В то же время недостатком, пусть не решения, но собственно взгляда на подобный предмет мы видим оторванность полученного представления от понимания специфики материальной действительности как таковой. С нашей точки зрения, многие особенности артефактов представляют собой развитие «в лучшую сторону» некоторой специфики, так или иначе свойственной и дикой природе, но одновременно и предоставляющей такую возможность, как доступность для целенаправленного синтеза, собственно и дополняющего мир формами, исключающими образование в дикой природе, но потенциально не исключающими реализации. Возможно, следует ожидать и построения теории, представляющей мир артефактов источником специфической перспективы извлечения из физической действительности некоторых присущих ей «потенций».

11.2010 - 05.2016 г.