Прямое основание настоящего анализа - такой его общий посыл как попытка доказательства утопичности одного известного социального проекта. Речь идет о концепции «экономики не знающей кризисов», якобы допускающей построение посредством ведения «планового хозяйства». То есть само существование этой иллюзии - прямое основание и для такой постановки задачи, как анализ того реального положения в системе ведения хозяйства, отчасти воспроизводящей условия воображаемой «плановой» системы, что равно составляет собой и прямое доказательство необоснованности ожиданий любого рода «бескризисных схем» развития экономики. Меры планового упорядочения экономики, пусть отчасти и достаточные для выравнивания небольших скачков конъюнктуры, все же обеспечивают лишь незначительный эффект, что никак и не позволяет признания за ними равно и качества универсального средства устранения нестабильности конъюнктуры. Кроме того, помимо попытки доказательства неустранимости состояния дерегуляции конъюнктуры, своей задачей мы также будем понимать доказательство положения, что приведшая к краху социалистического эксперимента в России социальная напряженность собственно и следовала из неспособности системы управления хозяйством как-то урегулировать колебания конъюнктуры неизбежные в любой экономике.

В существующей литературе столь удивительному явлению, чем и обратился развал CCCP, как правило, предлагается объяснение либо идеологическими, либо политическими причинами, однако сложно поверить, что только лишь неэффективность политики или абсурдность идеологии и составили собой наиболее значимые причины фиаско огромного государства, по большому счету, практически независимого от остального мира. Хотя на подобном фоне также известны и некие попытки экономического объяснения краха CCCP, но мы все же позволим пренебречь рассмотрением существа выстраиваемых там схем, и обратимся к предложению модели, для которой основным источником охватывающего индивида «чувства протеста» и обращается реакция на «реалии повседневности». При этом важно, что основной объем связей и отношений, охватывающих индивида в таком «контуре повседневности» тогда и образует «вовлечение в комплекс отношений» то непосредственно потребительского рынка. В таком случае и исследование предмета этих связей, характера их реального «наполнения» в советской экономике и составит собой важнейшую задачу предлагаемого ниже анализа.

Столь характерное советскому времени представление о предмете присущей этому обществу экономической модели то непременно предполагало замыкание в контур некоего принципа, равноценного тезису одной идеологемы, что, равно как и иные идеологические концепты предполагала осознание реальности не в ее подлинном многообразии, но под углом зрения некоей иллюзии. В случае коммунистической идеологии исполнителем подобной функции и выступала иллюзия, характеризовавшая социалистическую экономику как ту форму социального развития, что «абсолютно не предполагает экономического кризиса». Отсюда и настоящему анализу, прежде чем обратиться к рассмотрению отмечавшихся и на потребительском рынке CCCP кризисов перепроизводства, все же будет полезно и рассмотрение предмета некоего механизма, хотя и обделенного вниманием исследователей, но одновременно и столь существенного для реалий советской экономики.

Огл. «Кассовый план» - особая «экономическая категория»

Как это и следовало из идеологической доктрины, коммунистические отношения в CCCP еще только «строились», и потому там сохранялось и привычное для традиционной экономики денежное обращение. В этом случае и контролирующим эмиссию платежных знаков Минфину и Государственному банку было вменено в обязанность составление документа, регулирующего порядок проведения эмиссии платежных средств, носившего название «кассовый план» и регулировавшего как эмиссию платежных знаков, так и их встречную инкассацию в форме возврата в банки выручки розничной торговли и аккумуляции сбережений. Само условие поддержания баланса определяемых в этой схеме показателей и потока эмиссии, и встречного ему потока инкассации платежных средств и предопределяло стабильность денежного обращения, позволяя деньгам сохранять свойство платежеспособности, скажем, не посредством их «конвертации в валюту», но посредством подкрепления таким ресурсом, как наличие «товарного покрытия». Плановая система, следует отдать ей должное, весьма пунктуально составляла баланс поступления наличности и встречного предложения покупателю товарного «покрытия», устанавливая в своих плановых «наметках» требование чисто арифметического соответствия между объемами выдачи зарплаты и выручки от работы розничной торговой сети и поступлениями на сберегательные счета. Однако для претворения в жизнь заданного планом соответствия все же требовалось, чтобы все предлагаемое через торговую сеть «товарное покрытие» также находило и востребование в виде «потребительского спроса». Проще сказать - от покупателя здесь ожидалось, что полностью раскупал бы объем «завозимой» в торговую сеть продукции. Понятно, сведение подобного «кассового баланса» обеспечивало не только товарное предложение или предложение услуг, но на той самой же ниве трудилась и система сберкасс, и предприятия по оказанию страховых и других непосредственно финансовых услуг (например, фактически обязательные для населения лотереи).

Но одновременно сама реальность тогда и далеко «не вполне» подчинялась такого рода «планированию денежных потоков». Подлинный характер имевшего место положения и нашел отражение в одном характерном для того времени понятии, а именно, в характеристике «денежный навес». Своего рода «задачу» подобного понятия и составляла собой функция отождествления объема наличности, остававшегося на руках у населения и определявшегося как разница между объемом выпускаемых в обращение платежных средств, и объемом средств, поступающих в порядке инкассации. Здесь лишь следует пояснить, что относительно самой по себе «объемной меры» подобного показателя допускались и разные способы определения, например, учета или же всего лишь не вернувшейся в кассы наличности, или - включения в данную сумму равно и остатков на текущих счетах граждан в сберкассах. Другое дело, что баланс между оттоком и притоком наличности собственно и достигался посредством тех или иных манипуляций с розничной ценой товаров, определяемых как входящие в товарные группы «не первой необходимости» или «предметы роскоши». Другая, ныне стершаяся в памяти мера подобного установления баланса на бытовом языке обозначалась под именем «срезания расценок»; на языке же высокопарной казенной риторики она предполагала обозначение посредством использования неуместного в подобном отношении понятия «повышение производительности труда». (Иногда также приходилось прибегать и к экстраординарным мерам, таким как непосредственно замена банкнот, также лукаво характеризуемая как «изменение масштаба цен», а равно идти и на риск повышения цен, в том числе, и на жизненно важные товары.) Также одним из вариантов достижение баланса «притока и оттока» платежных средств виделось и подстегивание предприятий не потребительского сектора к выпуску товаров потребительской группы. Но, тем не менее, ситуация с ростом «денежного навеса», начиная с 1960-х, представляла собой практически неизменный элемент характерного экономического «фона».

Еще один важный аспект достижения баланса, заложенного в том самом «кассовом плане» - это высокая доля в государственном доходе поступлений от косвенного обложения. Источник таких поступлений составляла не только лишь реализация традиционно «подакцизной» алкогольной продукции или ювелирных изделий, но реализация и такой обыденной продукции как изделия радиоэлектронной промышленности или одежда. Хотя все это и играло свою роль, но мы будем понимать отпускные цены розничной торговли именно нечто самим по себе, «такими, какие они есть».

Огл. Одна сторона картины - «гонялись»

Так или иначе, но постоянным условием существования простого советского человека также обращалось и явление товарного дефицита. Не только та часть общества, что в то время определялась как «человек при деньгах», но и практически каждому приходилось сталкиваться с явлением недостаточного предложения отдельных видов товарной продукции. В частности, положение такого рода предметов «постоянного дефицита» отличало и такие товарные позиции как качественная обувь, элегантная одежда, качественная мебель, даже товары высокой стоимости, например, многократно дорожавшие ковры. При этом достижению баланса спроса и предложения явно не помогала и странная практика «планового завоза», когда продукция, легко находившая покупателя в городских «Универмагах» завозилась в глубинку, где выкупалась лишь случайно попадавшими туда приезжими. Показательный пример обретения некоторыми видами товарной продукции специфики «дефицитной» также дано представить и случаю, хотя и относящемуся к последним годам существования CCCP, объявления одним из ленинградских мебельных магазинов «свободной записи» на мебельные гарнитуры производства ГДР. В результате был создан многосоттысячный список желающих, и магазин, если бы ситуация так и осталась неизменной, получил бы и возможность целое столетие оделять счастливцев желанной покупкой. Реальность «очередей» (составляемых инициативными покупателями или самими магазинами списков потенциальных потребителей) на продавшиеся по фиксированным ценам и пользовавшиеся спросом товары и обращалась привычным элементом ландшафта потребительской экономики CCCP. Сама собой характерная картина такого рода явлений и позволяет признание факта имевшей место в советской экономике ситуации неудовлетворенного спроса и явно следующей отсюда упущенной выгоды. Казалось бы, исходя из этого и ситуацию с «денежным навесом» могли ожидать перспективы то и непременного разрешения. Однако реальность оказывалась такова, что на данную ситуацию имело место наложение и другой несколько иной ситуации.

Огл. Другая сторона картины - «лежало»

Конечно, здесь также надлежит представить и развернутый ответ на вопрос, действительно ли полки советских магазинов представляли собой образец той самой «первозданной пустоты»? Да, как это можно было видеть в последний год существования этой страны, равно и завершившего ее историю Горбачевского правления, они непременно соответствовали картине такого рода «сплошной» пустоты. И хотя опрос свидетелей той эпохи и обнаружит различие в оценках, но он обнаружит и свидетельства на тему наличия на полках также и характерного ассортимента «залежалой» продукции; в частности, многим памятны специфические консервы, трехлитровые пропыленные банки соков или некоторые крупы, чей вид постоянно украшал интерьеры учреждений советской торговли.

Однако этот рассказ все же подобает построить, начиная с момента, относившегося к более ранним временам, отчего и явление «перепроизводства» в советской экономике примет и несколько более упорядоченный вид. На памяти автора первым таким промелькнувшим в советской прессе сообщением на тему перепроизводства определенных видов продукции стал фельетон на тему «успехов» одной из фабрик по производству кожгалантереи, выпустившей немерянное количество кошельков. Невостребованность части видов произведенной продукции, странным образом создававшая и свою совершенно иную вселенную по отношению практики задания «планово определяемых» масштабов производства, и вызывало тогда явно раздражавшее экономическое руководство страны явление переполнения складов непроданными товарами. Но история с избытком такого любопытного вида продукции как кошельки скорее следует расценить как «первую ласточку» в далее довольно регулярно появлявшихся публикациях официальной прессы на тему «отставания» планов от жизни. Вначале затоваривание возникало, подобно ситуации с кошельками, либо по причине банальной непредусмотрительности, либо склады переполняла морально устаревшая продукция наподобие швейных изделий давно отвергнутых модой фасонов. Но ситуация «застоя», как называли эпоху правления генсека Л. Брежнева, представляла собой не только череду лет политического безвременья, но и некоторый промежуток времени стабильного экономического развития. В результате в число складских излишков стала попадать не только явно маргинальная продукция работающей на потребительский рынок промышленности, но и товары, на которые назначались неоправданно высокие цены, хотя и добротная, но далеко не блиставшая элегантностью одежда либо обувь, определенная часть культтоваров и т.п. С другой стороны, в этом списке, возможно, свое место находили и многочисленные издания никому не интересной политической литературы, но данная проблема, как можно думать, лишь косвенным образом позволит признание в значении собственно экономической. В результате на основании часто лишенного смысла «завоза» и тот же «кассовый план» вряд ли могли ожидать хоть сколько-нибудь реальные перспективы выполнения, хотя ситуация на рынке и продолжала обнаруживать действие такого фактора, как наличие уже известного нам «денежного навеса». Собственно привязываясь к подобному фону, нам и подобает напомнить об одном уже забытом событии, что явно не на памяти погруженных в полузабытье аналитиков и историков.

Огл. Забытое историей «знаковое событие»

Событие, о котором мы говорим, случилось на протяжении августа-сентября 1983 года, точная дата, к сожалению, стерлась из памяти автора, как она не упоминается и в возможных «подручных» источниках, но в нашем случае подобную точность исторической датировки вряд ли способен отличать и какой-либо существенный смысл. В это время и происходит так называемое «андроповское» понижение цен на целый спектр непродовольственных потребительских товаров, надо сказать, довольно хорошо проведенное в смысле последовавшего за ним оживления сбыта в некоторых группах товарной продукции, ранее выпускавшейся в продажу по явно нереалистичным розничным ценам. Хотя, следует отметить, что понижение цен на предметы, уже принадлежавшие некоторым другим группам товарной продукции уже не принесло результата и в виде столь позитивного эффекта. Например, одновременное с понижением цены на 25 % введение режима торговли в кредит оживило рынок технически довольно архаичных цветных телевизоров советского производства. Ставшая более доступной одежда и обувь тоже нашли своего, скажем, невзыскательного покупателя. С другой стороны, повышение цен на какие-то виды уже явно востребованной продукции сократило очереди на те же не отмеченные доброй славой легковые автомобили, например, марку «Москвич» производства АЗЛК. Подобного «соломонова» решения хотя и авторитарного, но в какой-то и мере здравомыслящего руководителя CCCP, одновременно с такими традиционными для советской экономики мерами, как повышение акцизной нагрузки на алкоголь возможно и хватило на тот последующий период, что и растянулся во времени на протяжении от 3 до 5 лет. Однако здесь важно понимать, что никакая экономика не способна носить характер «плановой», и, одновременно, характерное человеку ощущение «качества жизни» также как-то связано с уровнем потребления, и подобным ощущением прониклось и политическое руководство, уже увидевшее подобную проблему сквозь призму ее последствий в виде охватившего население повального пьянства.

Огл. Идеология «доброго» качества жизни

Идея политических «отцов» CCCP, образовавших с марта 1985 года его лидирующую верхушку, состояла в следующем. Нужно, в том числе и мерами улучшения качества жизни изменить качество сознания советского человека. Нужно, одновременно с объявлением морализаторской компании против алкоголизма, обратить внимание и на ассортиментный аспект рынка промышленных товаров. С одной стороны, больше уделять внимания влекущей потребительский рынок вверх инновационной продукции, с другой - изменить и практику планирования, нивелирующего сводные цифры вне их связи со спецификой производственного процесса. Именно в это время в официальной печати и появляются статьи о деструктивности правил специфической «экономии», требовавшей обязательного поддержания низкого уровня трудозатрат при производстве единицы продукции; подобного рода нормы просто не позволяли, в частности, швейной промышленности хоть как-то обращать внимание и на улучшение фасонов. С другой стороны, ни о какой «ценовой политике» даже в это время еще ни шло и речи, а единственной мерой регулирования фактически оставалось повышение цен на «дефицитные» товары (на самом деле, нередко скромное в сравнении с объемом спроса), к тому же в существенной мере еще и иностранного производства. Если материалы периодической печати того времени можно признать индикатором ситуации с товарными запасами в потребительском секторе, то вплоть до весны 1987 года центральная печать продолжала размещать материалы по тематике затоваривания, иногда даже такой продукцией как постельное бельё, приобретение которой буквально через год превратилось в вожделенную цель множества потребителей. При этом «денежный навес» как был, так и не ожидал сокращения, но странный феномен доверия советского человека к пусть и весьма условной по ценности «деревянной» валюте, не вызывал никакой паники или галопирующей инфляции, за исключением недоступности определенных продовольственных товаров (в основном, мяса и рыбы) по практически гипотетически существующим фиксированным ценам. Для советской истории это был период необычайно длительной «стабильности валюты», фактически продолжавшийся 40 лет, с 1947 по 1987 год. Но вот здесь советское общество и ожидал следующий «дар божий» в виде кооперативного движения, где в присущем этому движению смысле нам тогда и следовало бы разобраться.

Огл. Советский «кооператор» - продавец или покупатель?

Некоторые лидеры русского государства, например, хрестоматийная Анна Иоанновна или религиозно экзальтированный Николай II явно не пользуются репутацией интеллектуала. Конечно же, еще не пришло и время оценки интеллекта той же принимавшей решения советской верхушки образца 1987 года. Однако некоторые косвенные признаки позволяют предполагать характерную этой общественной группе по существу не очень глубокую интеллектуальность, на фоне которой, быть может, и возможно выделение А.Н. Яковлева, но и он странным образом не обнаружил каких-либо признаков интересующей нас «экономической» эрудиции. Да и покойный ныне Е.Т. Гайдар, подвизавшийся в то время в роли экономического эксперта, через 20 лет и после множества достаточно интересных работ лишь с изрядной натяжкой может быть назван грамотным экономистом. Во всяком случае, нам по отношению ситуации 1987 года следует сравнивать две вещи: декларации и реальные процессы, видные, можно сказать, невооруженным глазом.

Декларации же заявляли следующее: необходимо допустить (как это реально осуществить в «фондируемой» экономике неясно) возможность производства некоторых видов потребительских товаров на частных предприятиях, с целью наполнения потребительского рынка востребованной там продукцией. Но декларации для советских реалий не наделялись строгой связью с менявшими порядок вещей решениями; возможно, сама наивность идеологии препятствовала определению смысла предпринимаемых на деле мер. Реалии же оказались таковы, что кооперативную форму деятельности разрешили не только в производстве потребительских товаров в рамках полукустарных фабрик, но применили и в отношении тех работ по государственному подряду, что прямо предполагали и оплату по безналичному перечислению. Если использовать терминологию того времени, то положение заказчиков таких работ принадлежало «министерствам и ведомствам», где под понятием «ведомства» подразумевались не только принадлежавшие Моссовету «тресты Дормеханизации», но и такое учреждение как Академия наук CCCP. А помимо того в подобной связи читателю следует напомнить и о принятой в советское время практике ограниченной конвертируемости безналичных денежных поступлений в выдаваемую на руки наличность. Так, знатокам известны примеры едва ли не 20-ти видов разного рода «целевых» безналичных счетов, не допускающих обращение зачисляемых средств не только в наличность, но и перенос средств из одного вида счета в другой. Конечно, эффект от реализации программы кооперативного движения также состоял и в появлении не особо многочисленных кооперативных фабрик или даже участков на больших предприятиях. Но куда более существенный эффект тогда и принесло то обстоятельство, что тем местом, где подобная программа непосредственно и «сработала», и обратилась сфера конвертации безналичной оплаты в наличную форму через счета кооперативов или, в дополнение, через счета в то время довольно многочисленных структур, носивших название «временных творческих коллективов». Здесь, пожалуй, единственной пользой от реализации подобного проекта и подобает признать широкое ознакомление ученых и инженеров с новинками вычислительной техники, поступавшей как раз по таким схемам, когда в сравнении с подобным положительным результатом возможный ущерб следует измерять и несколько иной мерой. Но прежде чем оценить данную причину «дестабилизации потребительского рынка» в CCCP, мы все же предпримем попытку предложения и некоей грубой оценки как таковой причины создания подобного канала «вывода безналичных средств в наличные».

В таком в значительной мере грубом и «шапочном» анализе, чем, увы, и подобает признать настоящие размышления, явно правомерны и две следующие предположительные версии подлинных мотивов создания такого рода «шлюзов» для выпуска безнала в широкое обращение. В первую очередь, правомерно предположение, что причиной принятия подобного решения и подобает признать идею некоторого оживления потребительского спроса, что на конец 1986 года обещало перспективу сбыта залежалых запасов за счет своего рода «аккуратной и незаметной» эмиссионной подпитки. Второй возможный вариант, - быть может, партийное руководство ощущало и потребность в обретении новых средств стимулирования собственных «питомцев», «новой поросли», ведь такого рода «шлюзовые» кооперативы создавались при учреждениях ВЛКСМ или под контролем партийных структур. Во всяком случае, результат оказался вполне предсказуем, - денежный «навес» тогда прямо привел и к образованию денежной «лавины» и еще мелькавшие в зиму 1987 года в печати статьи о затоваривании к лету уже полностью пропадают, а наступление осени радует население не только дефицитом алкоголя, но и неизвестным истории человечества «мыльным кризисом». В результате невоюющая страна была вынуждена озаботиться введением той же обычной в военную пору карточной системы снабжения, что произошло где-то на рубеже 1988-89 годов, или прибегать к таким любопытным формам обеспечения населения некоторыми видами товарной продукции, примером которых и подобает признать «продажу нового телевизора в обмен на сдаваемый старый».

Огл. Б. Ельцин - источник «водопада щедрот»

Конечно, те явления, о чем здесь шла речь, это и прямое порождение той странной системы обустройства рынка, что основана на искусственном удержании фиксированных цен. Конечно, здесь не следует распространяться о явной социальной демагогии, лежащей в основании подобной практики, для нас принципиально важен уже как таковой факт наличия практики «удержания уровня цен в государственной торговле», определяемых далеко не из экономических соображений. По существу, сама система «социалистической собственности» и диктовала правила ценовых ограничений и отказа от экономических методов поощрения производителя востребованной продукции и удаления экономически неэффективного игрока. Но на деле выживание тогда уже российской экономики и было возможно лишь на основании принятия правил игры «гибкого» рынка, что и было сделано в конце января 1992 года, но в этом случае тогда и в ситуации потери хотя бы формальных рычагов власти партийным истэблишментом. Однако и система демагогического «пространства» партийной политики также не исключала из своего арсенала, как тогда называлось, и средства «приведения уровня цен в соответствии с экономическими реалиями», что и означало повышение цен на продукты первой необходимости. В том числе, общая ситуация клинча вынудила и М.С. Горбачева весной 1990 года решится и на следующую меру: он и возложил на себя миссию выступить с подобной инициативой на заседании Верховного Совета CCCP. Дело не только в том, что дотируемое в «перевернутой экономике» производство хлеба снижало его реальную цену, обращая нерентабельной хлебопекарную промышленность, но создавало и «странную» схему использования печеного хлеба также и как наиболее доступного корма в личном животноводстве. Кроме того, практически 15-летняя стабильность розничных цен хлеба при общем росте зарплат также выглядела явным анахронизмом, поскольку такой рост зарплат все же очевидно не исходил из роста производительности труда и во многом порождался квалификационными манипуляциями теперь уже и со стороны низовой администрации. Подобного рода манипуляциями и принимали формы практически повсеместного искусственного перевода работников на высшие позиции тарифной сетки с целью привлечения более высоким уровнем оплаты. В той ситуации мера Горбачева не просто «назрела», но, пожалуй, и перезрела. Тем не менее, как оказалось, что законы реальной экономики в CCCP не имеют никакого смысла в сравнении с практикой беззастенчивой демагогии. И, поскольку такого рода повышение цен требовалось утвердить в тогда уже «свободном» Верховном Совете, а при этом сама такая мера и принесла бы Горбачеву ряд политических выгод, против нее и ополчились якобы «либеральные» депутаты, в том числе и Б. Ельцин, находившийся на пути к избранию Президентом РСФСР. В подобном отношении следует признать характерным то же его выступление на тему разумности этой меры, где он стращал угрозой обречения на верную смерть получателей нищенских пенсий. Возможно, были и такие, кому на нищенскую пенсию оставалось питаться исключительно хлебом, но и подобный аспект вряд ли следовало бы понимать помехой устранению очевидных экономических диспропорций. Такое решение вполне допускало принятие и в комплексе с установлением минимума пенсионных выплат, причем повышение доходов этой группы населения вряд ли сказалось бы и на общей экономической ситуации, обремененной такой финансовой «дырой» как кооперативное движение или непомерные капитальные затраты, производимые одновременно и с поддержанием высокого уровня оборонного заказа. Здесь важно то, что к собственно «экономической» форме мышления и советское, и постсоветское руководство обратились уже несколько в более позднее время.

Огл. Пора подведения итогов

Насколько нам дано судить, для советского как экономического, так и политического руководства сфера потребительского рынка, в существенной мере свободного в смысле формирования его тенденций продолжала оставаться в известном отношении terra incognito. «Управляемость» подобного сегмента существовала лишь в периоды товарного голода, например, послевоенного 40-50-х годов XX века. Показательно, что уже 1960-е годы преподносят примеры выхода этой части экономики из-под контроля, начавшегося с образования никак не возвращаемого в хранилища Госбанка денежного «навеса». С другой стороны, и тезис о «бескризисности» развития социалистической экономики не может, если исходить из приведенных нами примеров, опираться и на какие-либо реальные данные. Советская экономика являла собой образцы и той же неконтролируемой эмиссии, и, равным образом, также и очевидных ситуаций перепроизводства

Но самое важное, что «неустойчивость» ситуации, которой либо элементарно не умели управлять, либо просто боялись делать это исходя, главным образом, из демагогически понятых социальных обязательств, и приводила к последовательности кризисных тенденций, в конечном итоге и обрушивших CCCP как таковой. Как нам представляется, невозможность перехода к использованию гибкой структуры управления фактором конъюнктуры вкупе с отсутствием или невозможностью развития системы стимулов к эффективному ведению хозяйства, как и организации инновационного процесса и породили в широких слоях населения взрывоопасное чувство безысходности. При этом система еще и обнаружила склонность отвергать многочисленные экономические «эксперименты», поскольку она более всего и опасалась появления реально независимых лидеров экономики, могущих составить и политическую конкуренцию номенклатурной системе управления. Кроме названного, другим важным аспектом, выделенным нашим анализом, следует признать и подтверждение универсального принципа ситуативного, а, значит, и принципиально непостоянного характера хозяйственного развития, собственно и имеющего место по вступлении всякого общества в историческую стадию формирования тогда и относительно развитой формы экономики.

12.2008 - 04.2024 г.

Литература

1. "Правда", орган ЦК КПСС, 1968 - 1991
2. Прочие контролируемые КПСС периодические издания данного периода.