Наука «логика» и другие практики познания, использующие сложный инструментарий тем и не совпадают друг с другом, что логика вместо использования традиционных для науки абстракций (таковы, в частности, физические констуитивы «масса» или «заряд»), странным образом прибегает к употреблению средств репрезентации феноменального уровня. Такую практику вряд подобает расценивать иначе, помимо признания образцом той странной инверсии, когда и физика вместо абстракции «массы» рассуждала бы о реалиях тел весовых гирь. Потому задачу настоящего анализа и составит рассмотрение тех недостатков, что не позволяют обретения современной наукой «логика» качества направления познания, позволяющего построение «строгой теории». Как таковым же поводом для данной постановки задачи и обратилось столь свойственное нам отторжение манеры формулировки любого рода положения в образе утверждения «мы не знаем, что ‘А’». Для отличающего нас понимания как таковое построение логики в стандарте системы операций, непременно обращенной к анонимно привлекаемым сущностям, фактически и означает устранением из нее систематичности, что мы и намерены доказать.

Огл. «‘А’ только представленное» и функция «быть представленным»

Итак, насколько можно судить, логика допускает возможность ведения рассуждения на основании равно и такой мыслительной «презумпции» как запрет любого рода сложности для нечто «представления ‘А’». Более того, такая «предельная простота» подлежащей логическому рассмотрению данности также означает для комплекса посылок логического построения равно же задание понимания, утверждающего порядок «предельной» простоты и как такового акта представления. Если строить суждение, следуя заданному логикой пониманию, то событие «представления ‘А’» - это акт или операция, никак не позволяющие внесения какой-либо сложности, определенно не ожидаемой от акта представления, собственно и признаваемого в значении «элементарно простого». Но, на деле, насколько же правомерен такой редукционизм?

В этом случае и нам самим ради упрощения рассуждения подобает подобрать теперь и вариант замещения исходной формулировки вопроса равно и на вопрос, что именно убеждает представителей логики в правоте понимания, что «А» в его положении объекта выделения непременно отличает специфика «чистой абстракции»? Какая именно природа и обращается началом того нечто, что при задании в качестве адресата рассуждения тогда и предполагает наделение равно и качествами «безусловной» абстрактности? Тем не менее, хотя данную постановку вопроса и подобает расценивать как непременно «ясную» постановку вопроса, но поиск ответа на этот вопрос также подобает ограничить в том, что построению данного рассуждения надлежит совершенно исключить и воспроизводство любого рода рекурсивных парадоксов, наподобие брадобрея либо лжеца. Тогда задание такого ограничения прямо исключит и обращение «логического ‘А’» к такого рода виду, что одновременно как не знает принадлежности, так и сохраняет принадлежность некоей предметной онтологии. Или, иначе, в первую очередь нам подобает озаботиться заданием «представляемому ‘А’» равно и специфики принадлежности или среде субъектов или объектов, или - принадлежности числу субъектов логического оперирования или, что также возможно, принадлежности множеству элементов «онтологии логического», собственно и извлекающих из условия подобной принадлежности не более чем специфику адресата логической манипуляции.

Тогда положим, что мы уже преуспели в том отношении, что смогли обрести и такое «представляемое ‘А’», что определенно не вмещает в себя никакой иной предметной онтологии, помимо той специфики, что носит имя адресата логического манипулирования. Тогда такого рода «практически полное» устранение всяческой свойственности будет означать и обращение события «представления ‘А’» равно и совершением некоего акта тогда и на массиве элементов нулевой онтологии. В этом случае мы также перекроем для себя равно и любые иные возможности ведения рассуждения помимо контроля самой постановки вопроса то и на предмет действительно ли «представляемое ‘А’» отличает устранение в нем то непременно же присутствия тогда и любой возможной онтологии, помимо условной «нулевой» онтологии? Согласно нашей оценке такой вопрос никоим образом не предполагает и какого-либо положительного ответа, а потому нам и подобает представить те основания, из которых, собственно, и исходит эта оценка.

Рассматриваемое нашим рассуждением «представляемое ‘А’» потому и позволяет признание в значении нечто «дологического», что его предполагается наделить тогда и характером не более чем привносимого в сферу логического манипулирования, или предполагающим лишь ту возможность пополнения его объема свойств, чем и обращается распространение на него функции логического манипулирования. Специфическая практика познания наука «логика», как прямо и следует из подобного понимания, через становление среды своей «онтологии манипулирования» тогда и обращается не иначе как фрагментом картины мира, а все остальное через редукцию к сумме качеств формации этой онтологии обретет специфику тогда и нечто помещаемого в логику. Потому и «привносимое ‘А’» будет отличать и статус субъекта в существенной степени глубоко универсализующей презентации, что также будет означать и возможность переноса в логику любого присущего миру наличия, но при этом оно удержит за собой лишь качество наличия нечто лишь представляющего подобное «переносимое в логику». Однако в этом случае «представляемое ‘А’» обнаружит специфику тогда и далеко «не нулевой» онтологии хотя бы и в силу его реальности пусть и всего лишь «транспорта» стороннего содержания в сферу логического манипулирования.

Тем не менее, со стороны адептов формальной логики не задержится и возражение на эту оценку - указание, что принятый в логике порядок ведения рассуждения заключает собой установку на подавление в «представляемом ‘А’» предметности его собственной онтологии. Или - теория формальной логики притом, что предполагает признание природы «А» природой специфической онтологии, но в своей манипуляции таким «А» задает себе и тот порядок обращения с ним, что фактически и обращает это «А» предметом условной «внутренней» логике нулевой онтологии. Нам же при подборе необходимой аргументации все же надлежит озаботиться принятием посылки, что признаваемая логикой за собой способность «устранения в подлежащем представлению присущей ему онтологии» обнаруживает и то качество релятивности, что тем или иным образом связано с характером подлежащей решению задачи. Более того, логика не свободна и в следующей важной возможности редукции - превращении «представленного ‘А’» в преобразованное к такому виду, что позволяет понимание подобного представленного равно обращающимся «не представленным» или же располагающим «абсолютной» нулевой онтологией. Если это так, то признак «обращения нечто представленным» и надлежит характеризовать как «несущественный для логики», а отсюда и как таковому «А» неизбежно испытать равно и судьбу изменения его существенной природы. В этом случае отрасль познания «логика» и обращает себя фигурантом равно и той любопытной ситуации, когда при очевидной свободе редукции условий сторонней онтологии ей так и не улыбнется свобода совершения нечто «предельно глубокой» редукции. Если же логический анализ и позволит себе выступить с претензией на возможность такого рода редукции, то из нее не последует и иного результата помимо полного устранения того адресата, что и предполагал обращение субъектом логического манипулирования.

А далее обретенное здесь понимание уже подобает привести к виду тогда и такого правила: «помещаемое» для логики в рамках самой логики непременно будет предполагать отождествление на положении того «внешнего», что отличает возможность выражения хотя бы и крайне обобщенного условия «присутствия», инородного для онтологических условий собственно логики или способности логического манипулирования. Принятие этого правила равно обусловит необходимость определения специфики и как бы «предельно узкого» спектра возможности «присутствия», то есть не содержащего никаких свидетельств тогда и возможных особенностей как такового «широкого спектра» присутствия. Отсюда «А», никогда в смысле действительности логического манипулирования не утрачивая специфики «стороннего происхождения», непременно и обратится источником отождествления как таковой логической манипуляции тогда и как операции переноса элемента некоей предметной онтологии в ту условно «нулевую» онтологию, что будет расцениваться как источник задания и нечто «условной анонимности».

Огл. Логика в роли «агента проникновения» в предметную онтологию

Прямой итог предпринятого выше анализа - обретение понимания, что практике познания «наука логика» не дано располагать даже и малейшей возможностью обращения нечто универсальной платформой как бы «элиминирующей онтологию». Отсюда и условное взаимодействие комбинации логических норм и некоего действительного, обращаемого субъектом их наложения, обратится, в предельно урезанной форме, равно и взаимодействием форм, принадлежащих различным отделам онтологии. Потому тогда в рамках нашей основной задачи равно необходима постановка и такой вспомогательной задачи как оценка способности логики воспринимать содержание внешних для нее разделов онтологии в значении специфически характерного нечто. Положим, качество такого рода «содержательных конкреций» равно отличает и некие образования «сложенные из» пространства, времени, материи, сознания, ощущения, теории, величины, и если такие формы допускают их перенос в логику, то каково с позиций логики равно и состояние достаточности подобного представительства? Какую именно способность и надлежит расценивать как такого рода «зацепку» для предметного различения, что равно будет отличать достаточность и в значении предмета, на что и направлена логическая манипуляция?

Итак, нам тогда и надлежит попытаться понять, что именно с позиций как таковой логики и есть та форма представительства предмета, что достаточна и для принятия на себя логической манипуляцией равно и функции арбитра, собственно и определяющего - открывает ли данное соотнесение некие условия комплементарности сторон соотнесения или не открывает? К примеру, если мы располагаем мерой, и равно предметом приложения меры, причем равно и меры, заданной посредством выстраивания ее множеств или объемов посредством определенного порядка регуляризации, то какая специфика будет отличать и как таковой акт наложения этой меры на измеряемый объект? Чем именно таким предметам как «мера» и «подлежащее измерению» дано отметиться и на положении привходящих в логику форм, относящихся к иным отделам онтологии, или - что есть тогда и нечто привносимое в логику равно и как нечто источник некоего объема последствий?

Науку «логика» в принципе сложно было бы расценивать как «логику», если бы ее отличала бы и индифферентность к специфическим предметам как к источникам последствий, и ей в подобном отношении также не быть «логикой» и при неспособности задания предметам тогда и такой характеристики как качество инициаторов глубины наступления последствий. Все же логика уже в такой мере осмысленна, что располагает и всеми возможностями различения элемента и соединения, тела и нагромождения, личности и общества, слова и предложения, орбиты и полосы фронта, линейной и амплитудной траектории. Равным же образом логика различает причастный и индифферентный форматы вовлечения, такие, что мы видим у сгорающего топлива и нагреваемого кирпича, расходуемого электричества и неизменно подающего его провода. Равно же логика способна фиксировать и такие формы задания различия как проницаемость и экранирование, кратность и некратность, сродство и несродство, вычислимость и невычислимость, упругость и вязкость. Но если логике доступно осознание подобного рода различий, то в этом случае и само ее понимание природы «не логических» отделов онтологии уже не правомерно расценивать как картину комплексов, просто заданных на положении «отдельных». Притом, конечно же, хотя логика и не знает ни «физического», ни «психического», но для нее имеет место и нечто такая конфигурация, положим, элемента, траектории, вовлеченности, проницаемости, что и предполагает воплощение посредством становления казуалистического постоянства, вполне определенным образом населенного операторами и субъектами сочетания. Для логики также бессмысленно и отождествление комплексов предметного содержания как носителей определенной природы, что наше познание и вводит под именами физическое, химическое, биологическое или математическое, но для нее существенно, что такие комплексы или комбинации дано отличать и населенности формами реализации комбинаций. Отсюда и следует, что для логики существенно не то, что некое одно наличие представляет собой физическое, а другое математическое, но то, что одно из них отличает способность дробления, когда другое - деления.

Отсюда если логике и дано определять нечто как принадлежащее предметно специфическому отделу онтологии, то ее осознание подобного предмета - отнюдь не отождествление в значении «принадлежащего разделу онтологии», но отождествление в значении условного «субъекта», самим своим бытованием тогда воспроизводящего и некую свободу комбинации. То есть здесь равно и та форма свободы, что допускает ее сообщение или придание некоей формации, тогда и образует для логики такой важный для нее показатель как меру перспективности нечто подлежащего логической манипуляции. Вследствие этого и всякая предметная онтология с точки зрения логики будет равнозначна то и не иначе как заданию стандарта меры перспективности в смысле некоторого рода открытости перед возможностью комбинации. Но позволяет ли подобного рода казуалистически порождаемый порядок меры перспективности равно и построение специфически выстраиваемой в логике «генеральной модели» мер перспективности?

Насколько можно судить, построение «генеральной модели» мер перспективности вряд ли возможно тогда и при невозможности определения подонтологически заданной сферы населенности, равно определяемой и ее размещением во вполне определенном отделе онтологии, а, равно и вне выделения показателя насыщенности, определяющего такую сферу населенности. Например, если под таким углом зрения рассмотреть область физической действительности, то здесь для логики существенна не идея материи, но общая картина способов реакции, от взаимодействия частиц до устройства планетных систем, и, хотя логика не знает ни частиц, ни планетных систем, для нее эти сферы - это и некие формы населенности. Или, положим, если в среде физической действительности на особом положении выделить химическую форму материальной организации, то для логики это не «химия», но среда образования комбинаций за счет кинетики и ассоциации, где в логическом смысле уже существенно и состояние сложности образуемой комбинации. Живая природа, равно, если «судить логически», это и среда бытования агентов, которым возможно отождествление внутренне порождаемой специфики мотивации или парамотивации. Равным образом и математика «в логическом смысле» - тогда и та область становления порядковой организации, чье «фундаментальное начало» - это распространение свойства комбинации на все, возникающее посредством образования комбинации элементов, что наделены лишь способностью «образования комбинации». Если подобный подход признать тогда имеющим право на существование, то его прямым следствием и обратится оценка, что для логики любое принадлежащее определенному предметному отделу онтологии будет предполагать понимание равно и как нечто наделенное открытостью перед сочетательным обременением, можно допустить, что обретающим выражение в задании определенной специфики. А если подобное «обременение» тогда и выразить посредством более простой формулы, то и тот же камень для логического понимания это никоим образом не физический предмет, но нечто, за чем были замечены и некоторые формы сочетательного обременения.

Далее, если признать правомерность оценки, что всякая формальная организация это одна из разновидностей математических зависимостей, то и сама «логическая репрезентация» в значении формальной организации это и показатель счетного объема тех вариантов связывания, что открыты для такого рода редукции. Потому тогда и тот функционал описания «происходящего в мире», чем располагает логика - это и нечто набор процедур уменьшения или увеличения числа вариантов связывания. Отсюда и как таковое отличающее логику понимание существа или содержания предметных отделов онтологии - это и фиксация порядков или условий разнообразия выделяемых там видов отношений, но не реконструкция «картины явления».

Как таковая реальность объема возможностей логической реконструкции, не выходящей за рамки выделения «характера разнообразия» также находит свое выражение и в существе «логического решения», фактически сводящегося лишь к установлению условия, допускает ли некий объем специфик его приращение или сокращение. Хотя если решиться здесь и на совершение следующих шагов, то есть на построение «переплетения» или перекрестной схемы из простых логических схем, то на этом пути возможно обретение равно и «онтологически достаточного» описания.

Огл. Конкуренция целостности явления и типологической позиции

Предшествующий анализ уже вознаградил нас пониманием, что логика и есть нечто практика компарации и комбинирования, но такая, что лишена и всякой возможности преодоления собственными средствами закрытости перед ней любого из отделов предметной онтологии, что и порождает для логики такую необходимость, как избрание теперь и ее собственного «средства представительства». В этом случае представительствующими формами логики и обращаются такие формации как «места» или «позиции», например - «член класса» или «фрагмент фона», или равно и позиция задания целостности - «феномен» или «явление». «Феномен» как нечто репрезентант целостности - тогда это и нечто совершенно иное притяжение адресации, нежели, казалось бы, простое множественно выраженное собирательное начало целого ряда характеристик. Непременная специфика «феноменального начала» это все же не набор специфик, доведенный до состояния «полноты комплекта», но тот непременно же и «маскируемый» комплекс подобного рода характеристик, что определенным образом не предполагает выделения условности тогда и «следующего уровня реакции». То есть феномен «в смысле феномена» и надлежит расценивать равно и как прямо исключающий его заданность то и в виде модифицированных форм что пара-, что метафеномена. Но, поскольку такой уникально идентичный комплекс характеристик феномена представляет собой нечто как бы «не обретаемое в прямой проявленности», то его в какой-то мере подобает понимать и как нечто «вступающее в игру» со всем, что и обнаруживает возможность действенного влияния на этот феномен. Для логики же подобная специфика рано будет означать необходимость задания тогда и особой нормы «не до конца подлинного» представительства мира.

Характерную феномену специфику несомненного «ухода в себя» и надлежит расценивать как прямо предполагающую противопоставление тогда и недвусмысленной действительности собирательности, как бы «полностью открытой определению». Для логики же реальность такой альтернативы как «феномен» против «полноты комплекта» тогда и обращается реальностью общей схемы противопоставления индетерминизма детерминизму, не исчезающему и в условиях, когда условности, отождествляемые на положении феноменальных, реально не располагают настолько уж существенным объемом неопределенного содержания. Однако пусть даже и незначительный довесок оставшегося нераскрытым и обращает феномены своего рода подлинными фигурантами, то есть теми носителями активности или способности, чье проявление как подобного рода носителей и возможно лишь в случае реального, а не предвосхищаемого в рассуждении воздействия. Отсюда феномен для логики и есть далеко не то, что допускает «аттестацию определенной спецификой», но то, чья аттестация возможна «лишь посредством его самого». Или - феномен для логики и есть такого рода условность, чья специфика, пусть и не до конца, но в определенной части непременно лишь вносится, но не следует из неких априорных конструкций. Феноменальная действительность, таким образом, и открывает для логики мир фигуративных связей, где непосредственно логике дано определять не содержание связи, но только лишь ее фигуру, да и то, в определенной мере, довольно условно.

Отсюда и всякая действительность, образуемая как «комбинация феноменов» равно обретает и все права подлинного творца логической перспективности, своего рода работодателя для системы логического оперирования, тем, что, вытесняя предопределяющую классификацию, образует и как таковую потребность в логической манипуляции. Однако логическая манипуляция равно ограничена и в ее эффективности, в возможности совершения то непременно же в пределах лишь нечто «пространства неопределенности», когда переход от одного состояния к другому только и предопределяет лишь достижение некоей «вновь обретаемой» определенности. Напротив, всякая недвусмысленная вторичность комбинации условий, воспроизводство своего рода «стандартных фабрикатов» на деле будет устранять и как таковую потребность в совершении логической манипуляции. Самое любопытное, что и сама логика каким-то образом допускает это ее «уничтожение классификацией», потому тогда и проецируя на мир абсолютность феноменологической структуры. Конечно, не стоит ожидать, что познание рано или поздно преуспеет и в создании нечто «абсолютной классификации», но, что вполне очевидно, не следует думать, что несовершенство знания - это и прямой повод для вытеснения классифицирующего порядка феноменологическим. Далее, данный вывод тогда и позволяет выражение в форме оценки, признающей феноменологическое представление своего рода «не подлинным» порядком выражения содержания действительности, а именно порядком, чья функция и есть фиксация ориентиров когнитивной активности в условиях «состояния незнания». Потому тогда и существенная посылка состоятельности логического моделирования - это понимание специфики феноменологического способа представления как явно тяготеющего к воспроизводству актуальной составляющей, что и обращается требованием допустимости блокировки неизбежного прогресса классификации тогда и увековечением того или иного способа представления. Напротив, блокировке прогресса классификации по условиям попытки увековечения феноменологической картины и дано иметь место в случае преследования рассуждением полностью противоположной цели, что нам предстоит рассмотреть тогда и на следующей стадии настоящего анализа.

Огл. «Простейшее окружение» якобы как «не знающее типологии»

На предшествующих стадиях настоящего анализа мы уже преуспели в выделении той любопытной особенности логики, что представляет собой склонность к «тотальной конверсии» любого предмета в феноменологическую форму представления, что и порождает ситуацию отождествления логического заключения, реально выносимого в «типологически выстроенном» мире, как не признаваемого принадлежащим этому миру. Более того, практика познания наука «логика» странным образом наделяет качеством феноменологической принадлежности не только предмет логического заключения, но распространяет такой порядок задания квалификации и на самоё себя, что, в частности, имеет место и при формулировке принципа «логически оперирующего субъекта». Здесь собственно «посыл» такого подхода - это и совершенное исключение представления о предмете логического акта как допускающего и погружение в пространство обстоятельств, или его представление на условии «реализуемого в любой конфигурации». Потому отождествление на положении принадлежащего подобному казусу и позволяет распространение на практически любое обстоятельственное привходящее, что и вынуждает в возвратном порядке равно и к пересмотру начального контура рассматриваемого казуса.

Однако каким же именно последствиям и дано исходить из осознания предмета логического акта тогда и как «реализуемого в любой конфигурации»? Здесь имеет место порождение и такой схемы «вовлечения логики в ход рассуждения», как понимание роли логики как нечто «прежде отсутствующего, возникающего по отношению к подлежащему рассуждению». С идеей подобной весьма любопытной манипуляции нам и довелось столкнуться благодаря одному из наших оппонентов в дискуссии:

Тот концепт, что фактически лежит в основе настоящего рассуждения - то непременно же мысль, что исключение некоего инструментария («априори») устраняет в самоё логике и ее «специфику инструмента», поскольку и вынуждает к введению в аналитическое построение еще и апостериори, обретаемого еще до момента извлечения прогностических значимых данных. Мы в этом случае, чтобы обратиться теперь с предложением нашей помощи логике - одновременно и разрыва заколдованного круга и анализа существа примера «данное предложение ложно», и предпримем попытку определения, какой в точности «минимум категоризации» собственно и достаточен для совершения акта отождествления «в понятиях логики».

Здесь мы позволим себе следование допущению, что акт отождествления «в понятиях логики» - это никакой не «акт самопогружения». Как и любая иная форма или разновидность совершаемой манипуляции равно и логическая операция это некая манипуляция содержанием, где манипулирующее равно отличает и практическая автономия по отношению подлежащего манипуляции. Здесь дано иметь место некто «оператору (инициатору) логического акта», обладателю такого качества как возможность задания логической специфики для тех отношений, что непременно образуются вне пределов, ограничивающих данного оператора. Этот логический оператор и есть нечто функтор, непременно же отчужденный и от объекта инициируемого им логического акта.

Другое дело, чтобы прояснить ход нашей мысли нам все же стоит подкрепить ее и не особо сложным примером. А именно, нам подобает попенять логике и на ее очевидное незнакомство с неким внутренним правилом аналогичным правилу «мытья пробирок». На наш взгляд, характерный недостаток логики и выпадает составить тогда и полному отсутствию каких-либо правил фиксации логической состоятельности некоторого синтетического образования, в частности, утверждения, обеспечивающих его выделение на фоне состоятельности иного порядка, в частности, нарративно-грамматической состоятельности. Более того, приличная современному уровню развития познания формулировка данного принципа это равно и утверждение, что логическое познание обнаруживает наличие и такого никак не объяснимого недостатка, как признание не более чем «нарративно когерентного» высказывания уже достаточным и для произведения над ним логической операции. Факт подобной непритязательности и находит подтверждение не только во множестве возможных свидетельств, начиная уже представленным здесь «данное высказывание ложно», но и в самом факте невзыскательности речи в части собственно построения утверждения. Данную оценку прямо подтверждают и любого рода «прямо попавшиеся» попытки построения нарративно достаточных, но логически абсурдных утверждений «мы утверждаем уже выраженное в утверждении» и «произносимое нами предложение не построено». Более того, следует допустить, что речевые требования для акта донесения содержания исходят вовсе не из специфического контура «объема понятия», но любым образом следуют из практики применения речевых стереотипов, посредством, возможно, мы несколько неверно употребляем это специальное понятие, грамматических валентностей. Выражение (или предложение) употребительно в языке потому, что речевая норма, равно допускающая тогда и множество форм своих функциональных искажений (метафоры и т.п.) даже и обращаясь идиомой, уже расценивается как значимое; следовательно, язык, пусть и в произвольной форме, равно следует своим особенным принципам задания квалификации «содержательного качества» утверждения. Подобная самодостаточность языка почему-то и обращается для современной логики препятствием в понимании ее самой как очевидной реальности, чему уже наш собственный не столь глубокий опыт пока что не позволяет предложения разумного объяснения.

Потому тогда логике и подобает адресовать рекомендацию отбросить ее «подчинение языку». Тут логике и правомерно рекомендовать попытку построения равно же той схемы логической операции, в основе которой и надлежит лежать системе категорий, посредством которых и возможно задание ряда элементарных типов - (1) подлежащего логической операции, (2) инициирующего логическую операцию и обустраивающего обеспечивающие ее фильтры, (3) «квалифицируемого в качестве» подлежащего логической операции. Напротив, пренебрежение подходом тогда и такого рода «эссенциализма», а равным образом и применения надлежащих «десигнаторов» и не позволяет логике обращение должным образом сложной когнитивной схемой, так и консервируя ее всего лишь в качестве «практики приложения» отношения эквивалентности.

Огл. Логика в своем стремлении к «лидерству в гонке»

Настоящий анализ вряд ли был бы возможен, если практика познания наука «логика» не обнаружила бы и склонности определять себя как должным образом состоятельную и вне возможности онтологического позиционирования. Некритическое принятие подобной установки и есть прямая причина не только появления рассуждений, что пребывают в поиске «необходимого a posteriori», но и более простых концепций универсализации логики, наподобие введения «оператора ‘принадлежит’». При этом и общая черта и сложных, и простых такого рода схем - это и практика введения в логику инструментария описания собственно состава данности (или объекта), на деле все же составляющего собой прямую прерогативу онтологии. Этим логика и выражает тяготение к постановке самоё себя в положение, где для нее и возможно занятие позиции определенно не знающей и каких-либо сторонних средств нормирования порядка логической операции, что и позволяет ей обретение статуса того первоначального, что не допускает нахождение под действием стороннего нормирования. По существу логика не мыслит себя состоятельной и вне способности представлять собой и своего рода «творца первосущности».

Однако дело здесь не в несостоятельности этой претензии, но в упорном сопротивлении логики всякой попытке лишения ее подобной претензии, откуда и самому явлению стойкого сопротивления логики равно надлежит подлежать и философской оценке. Попытку вынесения такой оценки и подобает начать принятием допущения, что практика познания наука «логика» - это в такой степени узко направленный и нераспространенный по условию охвата вид познания, что дабы утвердиться в статусе полноценной практики познания, логика и претендует на собственное исследование предметов опыта других, в особенности, смежных областей познания. Такого рода явный «экспансионизм» логики - также прямой источник постановки пусть и достаточно обобщенного, но, одновременно, и очевидного вопроса: чем именно следует понимать тогда и ситуацию тесноты познавательной перспективы некоего направления познания внутри области естественно подлежащих ему предметов познания? Насколько потребность в иллюстративности или просто в пространстве ведения спекуляции и обращается источником побуждения подобного познания к его экспансии в смежные области? И, также, в связи с определением, поставленным в заголовок данного раздела, важно понять, насколько выходящему за свои пределы знанию приходится при подобной экспансии «закрывать глаза» на результаты, получаемые действительно исследующими подлежащий им предмет смежными областями познания?

На деле склонности логики к пренебрежению результатами, полученными в иных направлениях познания, все же дано прямо следовать и из условий веса или «авторитета» определенной области познания на условном «общем пространстве» сферы научного опыта. Например, физический релятивизм, если логически анализировать используемые им основания, фактически тяготеет к парадоксальным решениям, но в сфере познания физика и логика - это «бойцы» и своего рода не сравнимых весовых категорий, чтобы с логической точки зрения выражать сомнение в прогностически явно достаточных результатах физики. Хотя, например, претензии сугубо логического порядка к менее авторитетной лингвистике и позволят в подобном отношении то и их признание как «куда более» уместные. В таком случае, чему же именно и дано составить собой прямую причину экспансии логики тогда и в смежные области познания? Согласно нашей оценке такая причина - это реальность тех обстоятельств, когда результаты, получаемые в этих сферах познания, на рынке знания в целом и определяются на положении «слабых», либо - подобные сферы и вовсе остаются свободными, либо, наконец, и саму логику может отличать тогда и характерно «чрезмерный» уровень экспансивности. Но здесь более чем остальные два все же вероятен именно первый вариант возможного ответа, поскольку для логики если что и неприемлемо, то это результаты философского познания, а философия в сфере познания никогда и не удостаивалась квалифицирующей характеристики «наука».

Но какими бы мотивами и не руководствовалась бы логика, явно «закрывая глаза» на «слабые» результаты философии, налицо и очевидный факт - логика склонна игнорировать результаты собственно философского познания. Здесь с логикой можно даже согласиться и признать подобное пренебрежение тогда и в известной мере обоснованным, но для не слишком разборчивой логики подобное пренебрежение все же таит в себе и существенную неприятность. Фактическое, в силу реальной слабости, «не становление» онтологии «как знания» все же не означает и отсутствия по подобной причине и онтологической проблематики как специфического предмета познания. Пусть логика и понимает себя компетентной в онтологической проблематике, но подобная уверенность не отменяет для нее необходимости, пусть и внутри логики, воссоздания именно онтологии, а не каких-либо частных постулатов или некоего неполноценного подобия онтологии. То есть, игнорируя результат философского познания, логика и забывает принять обязательство, что если уж она в такой мере и понимает себя компетентной, то ей надлежит развить такого рода компетентность тогда и в части самостоятельного построения онтологии, а не ограничения ее практики познания суждениями лишь частного порядка.

Непродуманность претензии логики понимать себя независимой от результатов других направлений познания также проявляется и в ее склонности к введению того или иного рода онтологических нормативов внутри своих решений не более чем в значении частных характеристик. То есть тогда логика и формализует то непременно же характеристики, достаточные для образования лишь локальной комбинации или схемы, тем и препятствуя заданию характеристик, достаточных и для выхода на уровень системных решений. Так, если одно из решений логики предложит норму «бытование», второе - «существование», третье - признание действительности, то логика прямо позволяет существование таких квалификаций лишь самих по себе тогда и вне их приведения к общему основанию или определения с позиций возможности задания и некоего «универсального» основания. Потому логика и пополняет свои коллекции пестрым арсеналом норм, не обращающихся частями каких-либо нормативных пространств; и в подобном смысле логика действительно может ощущать себя лидером, но именно в таком специфическом соревновании как первенство по странному смешанному разряду «бокса и художественной гимнастики». Если же логика и найдет в себе силы преодолеть самоё себя, и отказаться от системы частных констуитивов в пользу построения специфической онтологии, то она и заявит себя на этом поприще тогда и как специфическое направление предметных исследований в комплексе познания вообще.

Огл. Демаркация - дополнение «формальной сферы» внешними данными

Если возможно образование своего рода «комплекса познания в целом», то в состав этого комплекса, увы, выпадет войти лишь некоторым направлениям естествознания и гуманитарного знания, но не таким наукам как логика и математика. Кроме того, такому комплексу представлений почему-то не дано заключать собой и такой унифицирующей классификации действительности как онтология. Равным же образом логике и математике присуще осознавать себя еще и как нечто систему представлений, относящиеся к той или иной области эмпирического опыта, а потому не предполагать выделения посредством приложения слаборефлексивных критериев, - подобных тем, что находят применение в сравнении: «где механическое взаимодействие, там физика, где образование вещества - там химия». Не закрепление за собой области эмпирического опыта и обращается для этих дисциплин равно необходимостью тогда и в самостоятельном и совершаемом посредством приложения собственного инструментария поиске решения задачи демаркации. А именно, каждая из названных нами практик познания и обращается к попытке определения - где именно имеет место использование логического оператора, а где необходимо применение специфически математического. В частности, по причине подобного рода «предпочтения» и то же свойство коммутативности допускает отождествление то непременно в значении логической функции, а действие сложения тогда уже вознаграждает, быть может, и «более функциональный» статус «арифметической операции». Однако для нас в силу интересующей нас проблемы любопытна не как таковая эта коллизия, сколько значима специфика «объема претензий», заявляемых логикой и математикой в том диспуте, где обе названные формы познания и выступают в известном отношении «единым фронтом» против одиноко противостоящей им онтологии. Отсюда тогда и задача данного этапа настоящего анализа - это попытка осмысления равно и возможности демаркации, с одной стороны, ограниченно замкнутой «области идеального» и, с другой, того «разомкнутого» пространства онтологии, что, охватывает собой и то же идеальное, но не иначе как в комплексе с физическим и «восходящим к» физическому. Если это так, то неизбежно согласие с допущением, что некое идеальное вполне позволяет рассмотрение одновременно в значении и логической, и онтологической формы, что не столь важно, когда существенна собственно «демаркация» между тем, в чём нечто допускает востребование в качестве логического и в чём оно допускает востребование и в качестве онтологического.

В этом случае наш анализ и обретет облик исследования равно и предмета отличия онтологического «объекта» от логической условности «интерпретируемого в представительской потенции ‘объект’». Прямым примером тому и правомерно признание видоизменения зыбкого, функционального, налагаемого в силу аксиологических или телеологических причин порядка связей в некий обязательный порядок; именно подобную форму и принимают всевозможные рассуждения о «народе», «науке», часто о «сознании», «эволюции» и т.п. Для логики, таким образом, то, что в смысле только специфики построения рассуждения (в обобщенной форме - «в смысле специфики некоторого востребования») берется как объект, тогда и тождественно объекту как таковому. Напротив, теперь уже по условиям «подхода онтологии» подобает предполагать и несколько иное решение, когда квалификации «объект» и удостаивается лишь нечто, способное в рамках определенного структурного начала к обнаружению консолидированного порядка активности. Для онтологии условность «объект» - то непременно полк, равно выделяющийся и качеством «дислокации как полк», когда в ее понимании некий корпус, чьи дивизии принимают участие в боях на разных участках фронта, это и нечто не расцениваемое в значении объекта, а потому и требующее отождествления «в значении структуры».

В силу признания правомерности заданных здесь допущений, «формальное пространство» логики и надлежит расценивать как нечто источник построения отношений «дополнения» с тем или иным сторонним онтологическим содержанием, если нечто обращаемое предметом логического анализа будет требовать раскрытия равно и посредством представления картины присущей ему онтологии. Отсюда этот специфический для логики порядок востребования позволит понимание и самоё логики то непременно как построителя той специфической онтологии, что и выливается в логически гармонизированное, равно и логически рациональное и логически уместное пространство предметов логического декларирования. В развитие настоящего положения тогда само собой логику и подобает расценивать как рациональную еще и в отношении ее качества системы, собственно и обнаруживающей определенный «объем и ассортимент» доступных для декларирования условностей, или, если быть точным, то «типов условностей». Логика, как и таможня, исключающая декларирование наркотика с целью его провоза, пусть не зная и декларирования какой-либо конкретной «кислотности», все же потребует декларирования тогда и норматива «свойство», собственно и позволяющего сравнение по своим характеристикам со следующим свойством, что и происходит посредством логически заданного порядка сравнения.

Определяемое здесь понимание равно вполне достаточно и как возможное основание для построения, пусть и характерно схематического, но некоторым образом все же состоятельного правила демаркации, позволяющего выделение на общем поле онтологии равно и условного «специфически логического». Логика с такой точки зрения и есть собиратель всех тех форм отношенческой редукции, что и допускают реализацию в них способности подлежать предъявлению то непременно как нечто ограниченное условием их статуса. Некий специфический порядок построения отношения или связи, обуславливающий собой порядок предъявления нечто на положении обладателя потенциала возможностей представлять собой что-либо, к примеру, объект, допускающий идентификацию по признаку «плотности» построения отношения или условия диверсификации вовлечения в некое отношение, тогда составит для логики равно же и нечто значимое для ее типизирующего обобщения. Отсюда и самоё логика в ее специфике основания для объединения неких отношений как пригодных к предъявлению порядков организации и есть нечто область действительности тех практик предъявления, что достаточны для раскрытия действительности равно и посредством фиксации среза отношений, в смысле которого любая генерация порядка организации отношения и понимается как самодостаточная. То есть логика в этом смысле и есть нечто «повышающее преобразование», где все, что обнаруживает способность явить себя данностью на «уровне отношения» равно предстает и как данность тогда и на подлинном уровне «порядка образования» отношения. Тогда демаркацию «онтология - логика» и подобает провести то непременно и по рубежу «открытости для расследования»: к «логическому» здесь и следует относить все то, что допускает выделение в значении целостного с позиций его способности вовлечения в некое отношение. Когда же сама постановка проблемы все же будет предполагать и ее дополнение анализом достаточности становления такого условного «целостного», то это построение тогда уже не только лишь покинет область слабо упорядоченного логицизма, но вступит и в область онтологии, характерно склонной и к более жесткому определению требуемых констуитивов.

Конечно, заданные здесь принципы - равно же прямое основание и для перехода к такому порядку задания квалификации, когда «в смысле логики» народ действительно допускает отождествление в значении «объекта», хотя на уровне онтологии любое выделение специфики того же «народа» прямо исключено и вне «особого» расследования, предполагающего и особый порядок его проведения. С такой точки зрения логику и подобает характеризовать как ту «ослабленную» реализацию онтологии, что довольствуется лишь фиксацией целостности, тем или иным образом реализуемой на уровне «отношений», далее прямо избегающей тогда уже и углубления в анализ то и каких-либо иных, диверсифицированных специфик проявления этой целостности, скажем, отличающих уровень взаимодействия. Иными словами, логика - это и та практика фиксации условия «целостности», что допускает определение пока еще вне задания составляющей стабильности этой целостности, что можно обнаружить лишь при помещении такого предмета задания квалификации равно и в «среду диссоциации». Потому присущее логике «поверхностное выделение целостности» и позволяет ей понимать утверждение «я лгу» то и не более чем утверждением, что прямо исключено для онтологии, непременно включающей в себя тогда и некий комплекс правил корректности построения утверждений.

Огл. «Апостериори» в его значении шокера для субъекта предъявления

Теперь опираясь на характеристику логики, признающей эту практику познания не иначе как «ослабленной» реализацией онтологии, мы и позволим себе возвращение к предмету тезиса С. Сомса, определяющего, что «не все то, что эпистемически возможно, возможно также и метафизически». Скорее всего, прямой посыл этого тезиса - явно мысль и о существенном облегчении задачи построения познавательной модели, поскольку фактически предлагаемый в ней произвольный порядок отбора первоначально предъявляемого содержания и вырастает далее в состояние «свободы отбрасывания жестких десигнаторов». Далее, опираясь на эту оценку собственно предназначения этого «отбрасывания» мы равно позволим себе постановку и такого вопроса: не следует ли этот порядок двойной интерпретации характеризовать и как прямой пример «двойной работы» сознания? Не следует ли признать явно большую разумность тогда и того понимания сущностей, что изначально предполагает их констатацию то непременно на условии онтологической «полноценности», когда лишь в отношении той части задач, где такая полноценность не существенна, равно правомерна и некая свобода редукции этих сущностей? На наш взгляд, само построение тезиса о «необходимом апостериори» и восходит к такому началу, как понимание всякого «пригодного к предъявлению» нечто только и исключительно на положении открытого для сопряжения с множеством миров, что, следует допустить, не реализуемо в случае онтологически полноценной идентификации. Не ради того ли и мыслится то самое «отбрасывание» жестких десигнаторов, чтобы имела место и свобода адресации любого подлежащего анализу то непременно и «любым возможным мирам»?

Здесь, конечно же, явно уместно и напоминание и о той известной особенности логики, что составляет собой наличие множества областей приложения. Одна из этих областей - область пока еще не еще равнозначного познанию «свободного поиска» или своего рода «расширенное представление» области познания; конечно, без такого поиска равно невозможно и какое-либо «расширенное предложение» гипотез, хотя иной раз и полезных лишь на положении объекта опровержения. Такое «расширенное представление» - удобное поле и для расширения объема представления о чем-либо известном: здесь изначально определяется как бы «завершенный» объем свойств, позиция, допускающая возможность не более чем продолжение «вглубь». Если же на этом поле дано иметь место и вовсе «свободному» поиску, то он обретает здесь и формы попытки раскрытия условно затененного невидимого, и здесь равно оправданы и любого рода иррациональные подходы. Конечно, строгие формы ведения анализа равно обнаружат и характерно иной порядок: здесь от известного происходит продвижение то не иначе как в направлении осознания не более чем «деталей» такого известного.

Однако в логике «необходимого апостериорного суждения» мы уже не видим ни строгого подхода, ни образования поля «расширенного представления». Такой логике дано признавать реальностью лишь нечто «не прибегающей к эссенциализму» эмпирики, когда каждому положению в статусе анонимного утверждения здесь равно подобает подлежать и особой проверке. Логика, прибегая к такому решению, тем самым и осознает как «работающая с безликим миром», а потому и определяет самоё себя тогда и на положении оператора, запрашивающего лишь нечто в произвольном порядке открытое для предъявления. Тогда логика и есть не иначе как особенное знание «способа тестирования», или знание такого способа, не только не основывающегося на предварительных квалификациях, но и такого для которого и само исходное проецирование на мир равнозначно сократическому «я знаю то, что ничего не знаю». Но если логика понимает для себя уместным следование такого рода порядку, то это прямо равнозначно и ее попытке обращения самоё себя равно и фигурой парадокса …

Но если и последовать такого рода «критическому пониманию» логики, то каких следующих оценок можно ожидать от этого «формата» понимания? Скорее всего, науке «логика», если и придать ей вид систематической практики познания, равно невозможно состояться тогда и в отсутствие теории уровней или статусов «пригодного к предъявлению». В частности, или это предъявление как таковой конкреции, или же, быть может, конструкции, восходящей к характерному «конструктору», или это и предъявление содержания, не позволяющего охват «одним замыканием», что и имеет место при соединении дров и им же и восприемлющей золы. Отсюда и такую форму как высказывание и надлежит расценивать как нечто «конструкцию», тем или иным образом предполагающую построение и по правилам «реализации конструкции» высказывания. Во всяком случае, если логика отрицает эссенциализм как таковой, то ей следует искать способы построения не «жесткого», но «мягкого» эссенциализма, вводящего сущности то не иначе как на положении содержания, не выходящего за пределы «возможности предъявления внутри логики».

В противном случае все то, что нам довелось изобразить здесь под именем «науки логика» равно обретет и облик своего рода «алхимии», строящейся в порядке столь странной для подобной формы опыта практики «простого смешения» всевозможных субстанций.

Огл. Заключение

Для философии само собой построение онтологии - это образование той фундаментальной среды или такого рода «универсального поля», на чем и имеет место размещение любых присущих миру формаций и условностей. Однако «по оценке» отдельных направлений познания этот принцип вряд ли корректен, откуда эти отрасли познания и обращаются к построению самих себя тогда и на условии «мы сами своя онтология». Это отношение - равно прямая причина тогда и порождения определенных проблем с систематизацией результатов познания и построением классификации. Например, если взять биологию, то для нее живой организм это почему-то не «форма динамической организации, равно поддерживающая и гомеостаз некоторых своих основных структур». Потому при построении своей теории биология вместо структур стабильной динамики и образует классификацию характерно статических структур, что не вполне объяснимо с точки зрения реалий жизни как формы бытия. Так равно и логика выбирает для себя путь становление не иначе как в формате системы частных рецептов вместо образования централизованной системы производных, исходящих из того или иного фундаментального начала.

С другой стороны, в мире познания логика далеко не одинока в ее «стремлении к полной независимости». Наука в принципе, в ее современном состоянии, - все же система положений, предполагающая построение то не иначе как в форме решательно-вычислительного аппарата, и потому она и недостаточно внимательна в отношении практик ведения тогда и типологического синтеза. Увы, такое положение - пока что отличительная черта практически любой формы познания, в том числе и таких, казалось бы, «вылизанных» в систематическом отношении как физика. Обратится ли физика к совершенствованию своей типологии, покажет время, но если первый шаг в таком направлении выпадет сделать логике, то такой ее «смелый поступок» равно подобает только приветствовать.

11.2010 - 03.2024 г.