Различие между наукой «логика» и другими направлениями познания, равно практикующими использование сложного инструментария, и следует видеть в той особенности логики, чем и обращается использование вместо традиционных для науки абстракций (положим, чем и следует понимать ту же «массу»), непременно средств репрезентации феноменального уровня. Подобная практика вряд ли позволит иное понимание, помимо отождествления в качестве того странного положения, когда и сопромат вместо теоретической условности «сопротивление стержня» рассуждал бы о феноменально явной механической стойкости болта данного типоразмера. Отсюда задачу настоящего анализа и составит рассмотрение недостатков, что и не позволяют обретения современной наукой «логика» характера направления познания, собственно и приводящего к построению нечто «строгой теории». Непосредственно поводом для подобного характерно «критического» исследования и послужила та форма констатации, что и понимается как источник задания любого положения, формулируемого теоретической логикой, чем и следует понимать форму утверждения «мы не знаем, что А». Если и следовать присущему нам пониманию, то и построение логики в стандарте системы операций, непременно и обращенной к анонимно привлекаемым сущностям фактически и обращается устранением из нее систематичности, что мы тогда и собираемся доказать.

Огл. «‘А’ только представленное» и функция «быть представленным»

Итак, логика и исходит из возможности задания ее рассуждению такой мыслительной «презумпции», чем и обращается квалификация, что и представляет собой запрещение любой сложности для нечто «представления А». Более того, это условие «предельной простоты» подлежащей логическому рассмотрению данности и означает для комплекса посылок логического построения еще и задание понимания, что утверждает порядок «предельной» простоты и для собственно акта представления. Если и строить суждение, следуя заданному логикой пониманию, то событие «представления А» и подлежит рассмотрению в значении неспособного к внесению какой-либо сложности, определенно и не ожидаемой от акта представления, собственно и признаваемого в значении «элементарно простого». В таком случае и необходимо прояснение, насколько же и правомерен подобный редукционизм?

Тогда, ради упрощения рассуждения нам и следует обратиться к попытке замещения исходной формулировки вопроса теперь уже вопросом, что же именно и утверждает представителей логики в убеждении, что «А» в его положении объекта выделения непременно и отличает специфика «чистой абстракции»? Какая именно природа и предполагает признание в качестве начала того нечто, что при задании в качестве адресата рассуждения и допускает наделение спецификой «безусловной» абстрактности? Хотя теперь мы и обрели представление, какой именно вопрос и ожидает ответа, тем не менее, поиск этого ответа и следует предварить заданием ограничения, уже определенно не допускающего внесения в построение данного рассуждения каких-либо рекурсивных парадоксов, наподобие брадобрея либо лжеца. И тогда уже собственно действие данного ограничения и не позволит обращение подобного «А» к виду, одновременно, и не знающего за собой какой-либо специфики принадлежности предметной онтологии, и, одновременно, и сохраняющего принадлежность «онтологическому порядку логического пространства». Или, иначе, в первую очередь нам и следует озаботиться заданием «представляемому А» как таковой специфики принадлежности или среде субъектов, или - собственно логическому оперированию или, что также возможно, и принадлежности множеству элементов «онтологии логического», собственно и извлекающих из условия подобной принадлежности не более чем специфику адресата логической манипуляции.

Положим, мы и преуспеваем в том отношении, что в наше распоряжение и поступает такое «представляемое А», что определенно и не вмещает в себя никакой иной предметной онтологии, помимо специфики адресат логического манипулирования. Здесь непременно одно только подобное «практически полное» устранение всяческой свойственности и позволит обращение события «представления А» теперь уже в нечто вид происшествия нулевой онтологии. Отсюда нам и не будет дано какой-либо иной возможности, помимо собственно изменения постановки вопроса на задание посредством следующей формулировки: действительно ли «представляемое А» и отличает устранение в нем еще и присутствия любой возможной онтологии, помимо условной «нулевой»? Как мы понимаем, подобный вопрос определенно и исключает любой положительный ответ, и нам тогда и следует изложить те основания, что, собственно, и позволяют вынесение данной оценки.

Рассматриваемое нашим рассуждением «представляемое А» потому и позволяет признание в значении нечто «дологического», что и подлежит определению в качестве допускающего наделение не более чем характером привносимого в сферу логического манипулирования, а именно тем, что и предполагает лишь такой вариант пополнения объема свойств, чем и следует понимать распространение на него логического манипулирования. Специфическая практика познания «логика», как и следует из подобного понимания, именно через это и предполагает обретение в значении нечто фрагмента картины мира, когда уже все прочее наличие, пусть и в крайне универсальной форме, пусть и в качестве собственно «единообразного представительства», но будет формировать особую опцию нечто помещаемого в логику. В силу этого «привносимое А» и будет предполагать наделение статусом субъекта в столь существенной степени глубоко универсализующей презентации, что и будет означать возможность переноса в логику любого присущего миру наличия, но, тем не менее, оно же и продолжит оставаться лишь нечто представляющим подобное «переносимое в логику» наличие. Но тогда подобное «представляемое А», пусть, в данном случае, и в значении предельно простого, но будет обращаться и субъектом той «не нулевой онтологии», что хотя бы своим качеством «стороннего привнесения» и будет означать возможность выхода собственно за пределы онтологических рамок логики.

Тем не менее, со стороны адептов формальной логики мы и встречаем то возражение, что ее порядок рассуждения и предполагает установку на подавление в представляемом «А» предметности отличающей его собственной онтологии. Или - теория формальной логики притом, что все же предполагает признание природы «А» природой некоторой специфической онтологии, но уже в своей манипуляции подобным «А» и задает для себя тот порядок обращения с ним, что фактически и обращает его предметом условной «внутренней» логике нулевой онтологии. Тогда мы и позволим себе принятие посылки, что признаваемую логикой за собой способность «устранения в подлежащем представлению присущей ему онтологии» и отличает то качество релятивности, что, так или иначе, но связано с характером подлежащей решению задачи. И равно же в подобном отношении логика не обретает и свободы следующей важной возможности редукции: превращении «представленного А» в преобразованное к такому виду, что и позволяет понимание подобного представленного обращающимся в «не представленное» или же располагающее «абсолютной» нулевой онтологией. Из этого же тогда и следует, что если как таковой признак «представленности» именно и характеризовать как «несущественный для логики», то тогда и как таковое подобное «А» неизбежно и испытает судьбу изменения его существенной природы. Тогда собственно логика и испытает судьбу фигуранта той любопытной ситуации, когда при очевидной свободе редукции условий сторонней онтологии ей все же так и не улыбнется свобода совершения теперь уже нечто «предельно глубокой» редукции. Если же логический анализ и позволит себе заявление претензии на возможность подобной редукции, то из нее и не последует никакого иного результата помимо полного устранения того адресата, что и предполагал обращение субъектом логического манипулирования.

Тогда как таковое обретенное здесь понимание и позволит нам формулировку правила: «помещаемое» для логики всегда предполагает его отождествление в рамках логики на положении того «внешнего», что и отличает хотя бы возможность выражения крайне обобщенного условия «присутствия», инородного для онтологических условий собственно логики или способности логического манипулирования. Непосредственно данное правило и обратится началом определения специфики как бы «предельно узкого» спектра возможности «присутствия», но при этом ничего не утверждая уже о характере собственно «широкого спектра» присутствия. Отсюда и «А», никогда в смысле действительности логического манипулирования не утрачивая специфики «стороннего происхождения», непременно и обратится источником отождествления собственно логической манипуляции еще и в ее значении операции переноса элемента некоторой предметной онтологии в ту условно «нулевую» онтологию, что и будет отличать значение вводящей условную анонимность «вспомогательной онтологии» логики.

Огл. Логика в роли «агента проникновения» в предметную онтологию

Очевидным итогом предпринятого выше анализа и возможно признание оценки, не допускающей для логики и малейшей возможности обращения нечто «элиминирующей онтологию» универсальной платформой. Условное «взаимодействие» системы логических условий и обращаемого субъектом их наложения действительного и будет представлять собой, в предельно урезанной форме, непременно взаимодействие форм, принадлежащих различным отделам онтологии. Отсюда и любопытным аспектом непосредственно подлежащей нашему решению задачи и следует признать оценку способности логики воспринимать содержание внешних для нее разделов онтологии собственно в значении специфически характерного нечто. Положим, что подобного рода формами, присущими внешним для логики разделам онтологии и обращаются такие формы, как те или иные формы пространства, времени, материи, сознания, ощущения, теории, величины, и тогда, если подобные формы и предполагают «перенесение» в логику, то - что именно логика и склонна определять как состояние достаточности их представительства? Какая именно способность тогда и будет позволять отождествление непосредственно в значении той способности предметного различения, что и следует понимать достаточной в смысле «возможности совершения» логической манипуляции?

Итак, нам и следует понять, что именно в задаваемом логикой смысле и допускает обращение тем предметным форматом, в отношении чего логике, в частности, и открывается возможность обращения арбитром, собственно и выносящим вердикт в части допустимости соотнесения пространства как условности и величины как средства его регуляризации? Чем именно тогда и следует понимать пространство, воспринимаемое логикой в собственно значении «перспективного» в отношении нечто привязанной к нечто «оператору меры» функции регуляризации, и чем же следует понимать величину, аналогично «перспективную в отношении» обращения началом регуляризации той меры, что и предполагает ее наложение на пространство? Чем именно и могли бы обращаться подобные предметы тогда уже в значении привходящих в логику посланцев других отделов онтологии, или - чем именно и следует понимать подобные предметы теперь уже в значении средств побуждения некоего комплекса последствий?

Собственно логику и сложно было бы понимать «логикой» если бы она в принципе проявляла индифферентность к специфическим предметам как к источникам последствий, но она так же и «не была бы» логикой, если бы не идентифицировала предметы в значении определенных инициаторов глубины наступления последствий. Логика явно и недвусмысленно исходит из различения элемента и соединения, тела и нагромождения, личности и общества, слова и предложения, орбиты и полосы фронта, линейной и амплитудной траектории. Равным же образом логика различает причастный и индифферентный форматы вовлечения, такие, что мы видим у сгорающего топлива и нагреваемого кирпича, расходуемого электричества и неизменно подающего его провода. Понятным логике также оказывается и различие проницаемости и экранируемости, кратности и некратности, сродства и несродства, вычислимости и невычислимости, упругости и вязкости. Если, все же, логике и дано подобное понимание, то, что очевидно, и непосредственно отличающее ее понимание природы «не логических» отделов онтологии не следует отождествлять как просто нечто картину каузально определяемых комплексов. Вполне очевидно, что логике не дано знать ни «физического», ни «психического», но для нее уже явно имеет место нечто такая конфигурация, положим, элемента, траектории, вовлеченности, проницаемости, что и предполагает воплощение посредством становления казуалистического постоянства, определенным образом и населенного операторами и субъектами сочетания. Для нее также явно не имеет значения отождествление казуалистических постоянств комплексами качеств, что наше познание и вводит под именами физическое, химическое, биологическое или математическое, но уже имеет значение то, что им будет свойственна определенная населенность спецификами реализации комбинаций. Отсюда и следует, что логика и будет понимать существенным не то, что некое одно наличествующее и представляет собой именно физическое, другое - математическое, но то, что одно из них, в частности, отличает способность дробления, когда другое - деления.

Отсюда и идентификация логикой нечто на положении принадлежащего предметно специфическому отделу онтологии и будет обращаться его определением не как «принадлежащего онтологии», а инопредметно, в качестве принадлежащего определенной сфере свободы комбинации. Собственно подобная свобода, непосредственно и сообщаемая такому нечто и будет составлять для логики собственно меру его перспективности. В подобном отношении всякая предметная онтология для логики и будет предполагать обращение именно нечто стандартом меры перспективности в смысле некоторого рода открытости перед возможностью комбинации. Но позволяет ли подобного рода казуалистически порождаемый порядок меры перспективности тогда уже и построение специфически выстраиваемой в логике «генеральной модели» мер перспективности?

Насколько можно судить, непременным основанием для построения «генеральной модели» мер перспективности и следует признать нечто идею как бы подонтологически заданной сферы населенности, определяемой еще и ее размещением во вполне определенном отделе онтологии, а, равно, наделенной еще и нечто спецификой «насыщенности». В частности, в смысле подобной проекции, спецификой той же физики и послужит не маркер общей модели материальной среды, но маркер интегральной модели способов реакции, от взаимодействия частиц до устройства планетных систем, и, хотя логика не знает ни частиц, ни планетных систем, ей и дано характеризовать их в значении «специфик населенности». Далее уже химия в ее значении еще одной специфической «формы населенности» и позволит уподобление своего рода «рекреации», что и предназначена для размещения систем кинетически-ассоциативного комбинирования, для которых и как таковое условие становления и составит перспектива обретения состояния сложности данной комбинации. Тогда и биология будет позволять признание еще одной разновидностью подобной рекреации, чье предназначение и составит размещение таких субъектов, чем и следует понимать агентов, характерно и наделенных спецификой «внутренней» мотивации. Равным же образом и математику следует определять как ту же «рекреацию», но лишь предназначенную для распространения свойства комбинации на все, собственно и возникающее посредством образования комбинации элементов, что и располагают лишь свойством «вхождения в комбинацию». И тогда одно только признание правомерности подобной аргументации и позволит оценку, что для логики любое принадлежащее определенному предметному отделу онтологии и будет предполагать понимание уже в значении того, что, так или иначе, но наделено открытостью перед сочетательным обременением, можно допустить, что получающим выражение в задании определенной специфики. Другими словами, если и предложить тогда некую более наглядную картину обстоятельств задания подобного «обременения», то, в частности, тот же «камень» и не следует определять в его условной «логической репрезентации» как физический предмет, но уже его следует определять как нечто, наделенное n видами сочетательного обременения.

В таком случае, если и допускать возможность приведения всякой формальной организации к виду математической зависимости, то собственно условия «логической репрезентации» и обретут специфику такого «оператора редукции» всех без исключения предметных форм, что и найдет выражение в показателе счетного объема открытых для подобной редукции вариантов связывания. Исходя из этого и собственно отличающая логику возможность описания «происходящего в мире» явно и позволит сведение к процедурам уменьшения или увеличения подобного количества вариантов. Потому собственно и отличающая логику способность проникновения в содержание предметных отделов онтологии и будет предполагать ограничение всего лишь фиксацией характеристики разнообразия выделяемых там видов отношений, но не позволит ее обращения какой-либо реконструкцией «картины явления».

Причем и спецификой подобного ограничения, собственно и не позволяющего логике ничего помимо выделения «вариантов связывания» послужит еще и распространение его действия на отдельные акты наложения логических условий, когда существо «логического решения» собственно и будет состоять в установлении условия, допускает ли определенный объем специфик его приращение или сокращение. В принципе, тогда уже некое «перекрестное» построение подобного рода схем и будет позволять обретение фактически и состояния «онтологически достаточного» описания, но на настоящий момент это вряд ли следует понимать реальным.

Огл. Конкуренция целостности явления и типологической позиции

Достижением предшествующего анализа и следует признать понимание, что логику и следует определять как лишенную всякой возможности преодоления собственными средствами закрытости перед ней любого из отделов предметной онтологии, что тогда и порождает для логики и такую необходимость, как выбор собственного «средства представительства». Тогда уже очевидными кандидатами на роль «аналитического инструмента» логики и следует понимать либо то же задание всякой условности в качестве «члена класса», или «объекта, принадлежащего фону», или - использования некоего модуса отождествления целостности, традиционно и характеризуемого понятием «феномен». «Феномен», собственно и отождествляющий собой специфику целостности явления, и следует понимать совершенно иным притяжением адресации, нежели просто, казалось бы, множественно выраженное собирательное начало нескольких характеристик. Непременное отличие собственно феноменального начала тогда и следует составлять не, условно, некоему уже «выявленному», доведенному до состояния «комплекта» набору характеристик, но уже тому непременно «маскируемому» комплексу таких характеристик, что определенным образом и не предполагает выделения условности «следующего уровня реакции». То есть и феномен «в смысле феномена» тогда и следует понимать как не предполагающий никаких ни «парафеномена», ни «метафеномена». Но, поскольку такой уникально идентичный комплекс характеристик феномена представляет собой нечто как бы «не обретаемое в прямой проявленности», то его в какой-то мере и следует понимать «вступающим в игру» со всем, что только и отличает возможность действенного влияния на подобный феномен. Для логики же подобная специфика и будет означать еще и необходимость задания особой нормы «не до конца подлинной» представленности мира.

Отличающую феномен специфику несомненного «ухода в себя» и следует понимать собственно и предполагающей противопоставление недвусмысленной действительности той же собирательности, уже «полностью открытой определению». Собственно подобное противопоставление тогда и допускает для логики его обращение в противопоставление индетерминизма детерминизму, не исчезающее и в условиях, когда условности, отождествляемые на положении феноменальных, реально не располагают настолько уж существенным объемом неопределенного содержания. Однако пусть даже и незначительный довесок оставшегося нераскрытым и обращает феномены своего рода подлинными фигурантами, то есть теми носителями активности или способности, чье проявление как подобного рода носителей и возможно лишь в случае реального, а не предвосхищаемого в рассуждении воздействия. В таком случае феномен для логики и будет представлять собой явно не нечто, «аттестуемое определенной спецификой», но то, аттестация чего возможна «лишь посредством его самого». Или - феномен для логики непременно и будет предполагать обращение такого рода условностью, чья специфика, пусть и не до конца, но в определенной части непременно лишь вносится, но не следует из неких априорных конструкций. Феноменальная действительность, таким образом, и открывает для логики мир фигуративных связей, где сама логика оказывается способной определять не содержание связи, но исключительно ее фигуру, да и то, в определенной мере, лишь довольно условно.

Отсюда и всякую действительность, образованную как «комбинация феноменов» и следует понимать подлинным творцом логической перспективности, своего рода работодателем для системы логического оперирования, тем, что, вытесняя предопределяющую классификацию, и наделяет логику значением «востребуемой». Однако следует признать, востребованность логики и предполагает наступление лишь в условиях совершения манипуляций в границах своего рода «пространства неопределенности», когда переход от одного состояния к другому только и предопределяет лишь достижение некоей «вновь обретаемой» определенности. Напротив, тогда уже задание неких иных условий, что и обращают некое представление развертываемым «согласно отождествлению» определенной позиции классификации и будет устранять как таковую потребность в логике. Самое любопытное, что и сама логика каким-то образом допускает это ее «уничтожение классификацией», именно поэтому и проецируя на мир абсолютность феноменологической структуры. Конечно, не стоит ожидать, что познание рано или поздно преуспеет в создании нечто «абсолютной классификации», но и, что вполне очевидно, не следует думать, что несовершенство знания и следует видеть поводом для вытеснения классифицирующего порядка феноменологическим. Данный вывод, далее, и позволяет выражение в форме оценки, признающей феноменологическое представление своего рода «не подлинным» порядком выражения содержания действительности, а именно порядком, чьей функцией собственно и следует видеть фиксацию ориентиров когнитивной активности в условиях «состояния незнания». Отсюда и как таковой собственно существенной посылкой состоятельности логического моделирования и следует признать понимание специфики лишь актуалистской обусловленности феноменологического способа представления, что тогда и обращается требованием недопустимости блокировки неизбежного прогресса классификации увековечением данного способа представления. Напротив, блокировку прогресса классификации по условиям попытки увековечения феноменологической картины и следует признать имеющей место в случае преследования рассуждением полностью противоположной цели, что мы и рассмотрим на следующей стадии настоящего анализа.

Огл. «Простейшее окружение» якобы как «не знающее типологии»

Та особенность логики, что и была выделена на предшествующей стадии нашего анализа, чем и оказалась склонность логики к «тотальной конверсии» любого предмета в феноменологическую форму представления, тогда и обращается источником формирования любопытной ситуации отождествления логического заключения, реально выносимого в категорифицированном мире, собственно в качестве не признаваемого принадлежащим такому миру. То логическое знание, что и оперирует в современном познании, собственно и наделяет качеством феноменологической принадлежности не только нечто составляющее собой предмет логического заключения, но распространяет подобное отношение и на самоё себя, в частности, что и имеет место при формулировке принципа «логически оперирующего субъекта». В условиях подобного подхода собственно предмет логического акта и не позволяет признание как погруженный в пространство обстоятельств, но собственно и предполагает отождествление в правах «реализуемого в любой конфигурации». Потому отождествление на положении принадлежащего подобному казусу и позволяет распространение на практически любое обстоятельственное привходящее, что и вынуждает в возвратном порядке к пересмотру собственно начального контура подобного казуса.

Тогда чем же именно и оборачивается использование подобного порядка построения логического заключения? Подобный результат собственно и принимает форму направления логикой в собственный адрес характерной констатации ее же собственного присутствия как нечто «прежде отсутствующего, возникающего по отношению к подлежащему рассуждению». С идеей подобной весьма любопытной манипуляции нам и довелось столкнуться благодаря одному из наших оппонентов в дискуссии:

Концептом, доносимым данным рассуждением и следует признать мысль, что исключение некоего инструментария («априори») и устраняет в самоё логике собственно «специфику инструмента», поскольку и вынуждает к введению в аналитическое построение еще и апостериори, собственно и обретаемого еще до момента извлечения прогностических значимых данных. Тогда чтобы располагать возможностью предложения уже с нашей стороны некоей помощи логике в части разрыва такого «заколдованного круга», и, одновременно, не пренебрегая и рассмотрением предложенного нам примера «данное предложение ложно», нам и следует обратиться к попытке определения, что именно и позволит признание в значении нечто «категоризационного минимума» акта логического отождествления.

В таком случае мы и позволим себе исходить из мысли, что акт логического отождествления непременно и исключает его отождествление собственно в качестве акта «самопогружения». Как и физическое воздействие, и математическая операция, а, равно, и представляющий нечто выражаемое набор речевых структур, и логическая операция будет представлять собой некую манипуляцию содержанием, где манипулирующее непременно и будет располагать практической автономией по отношению подлежащего манипуляции. Существует нечто или некто «оператор (инициатор) логического акта», что и устанавливает логическую специфику для тех отношений, что непременно и образуются вне пределов, собственно и ограничивающих данного оператора. Собственно логический оператор и будет позволять отождествление в значении некоего функтора, непременно и обращающегося нечто отчужденным от инициируемого им логического акта.

Но здесь, прежде чем продолжить наше рассуждение, мы все же позволим себе его предварение и неким незамысловатым примером. А именно, мы и позволим себе указать логике на ее очевидное незнакомство с каким-либо внутренним правилом «мытья пробирок». На наш взгляд, характерным недостатком логики и следует признать полное отсутствие каких-либо правил фиксации логической состоятельности некоторого синтетического образования, в частности, утверждения, обеспечивающих его выделение на фоне состоятельности иного порядка, в частности, нарративно-грамматической состоятельности. Более того, приличной современному уровню развития познания формулировкой подобного принципа и следует понимать утверждение, что логическое познание и обнаруживает наличие такого не имеющего объяснения недостатка, как признание не более чем «нарративно когерентного» высказывания достаточным и для произведения над ним логической операции. Факт подобной непритязательности и находит подтверждение не только во множестве возможных свидетельств, начиная уже представленным здесь «данное высказывание ложно», но еще и в самом факте невзыскательности речи в части собственно построения утверждения. Последний тезис элементарно и позволяет подтверждение теми же «первыми попавшимися» попытками построения нарративно достаточных, но логически абсурдных утверждений «мы утверждаем уже выраженное в утверждении» и «произносимое нами предложение не построено». Более того, следует допустить, что речевые требования для акта донесения содержания и исходят вовсе не из специфического контура «объема понятия», но собственно и следуют из практики применения речевых стереотипов, посредством, возможно, мы несколько неверно употребляем это специальное понятие, грамматических валентностей. Выражение (или предложение) и употребительно в языке потому, что оно здесь и признается на положении значащего; следовательно, язык, пусть и в произвольной форме, еще и следует принципам некоей собственной системы квалификации содержательного качества утверждения. Подобная самодостаточность языка почему-то и обращается для современной логики препятствием в понимании ее самой как очевидной реальности, чему уже наш собственный не столь глубокий опыт пока что не позволяет предложение разумного объяснения.

В таком случае логике и следует адресовать рекомендацию отбросить ее «подчинение языку». Ей тогда и следует рекомендовать обращение к попытке построения той схемы логической операции, чью основу и могла бы составить система категорий, чьими условиями и будет происходить задание тех же элементарных типов (1) подлежащего логической операции, (2) инициирующего логическую операцию и фильтров, (3) квалифицируемого в качестве подлежащего логической операции. Напротив, как таковое отсутствие идей подобного рода «эссенциализма», а равным же образом и идей неких столь необходимых «десигнаторов» и не позволяет логике обращение собственно должным образом сложной когнитивной схемой, так и консервируя ее во всего лишь качестве «практики приложения» отношения эквивалентности.

Огл. Логика в своем стремлении к «лидерству в гонке»

Логику, как мы видим, отличает склонность оценивать самоё себя непременно в значении «состоятельной вне востребования чего-либо онтологически определенного». Собственно следование подобной установке и составляет собой причину не только появления тех рассуждений, что и пребывают в поиске «необходимого a posteriori», но и более простых концепций универсализации логики, типа введения «оператора ‘принадлежит’». Общей чертой все равно, что сложных, что простых подобного рода моделей и следует понимать практику введения в логику инструментария описания собственно состава данности (или объекта), всегда признаваемого прерогативой онтологии. Этим логика и выражает тяготение к постановке самоё себя в положение, где для нее и возможно занятие позиции определенно не знающей каких-либо сторонних средств нормирования порядка логической операции, что и позволяет придание логике статуса того первоначального, что и не допускает нахождение под действием стороннего нормирования. По существу логика и не мыслит себя в известном смысле состоятельной вне способности представлять собой своего рода «творца первосущностей».

Но дело здесь явно не в самой невозможности признания подобной претензии, но в упорном сопротивлении логики всякой попытке лишения ее подобной претензии, и тогда собственно подобное явление и предполагает его философскую оценку. Тогда и следует начать тем, что логика собственно и позволяет ее оценку в такой степени узко направленным и нераспространенным по условию охвата видом познания, что она, так или иначе, дабы утвердить себя в статусе полноценной практики познания, и претендует на собственное исследование предметов опыта других, в особенности, смежных областей познания. Именно подобная специфика логики и позволяет постановку достаточно обобщенного, но, одновременно, и очевидного вопроса: чем же именно и следует понимать ситуацию тесноты познавательной перспективы некоторого направления познания внутри области естественно подлежащих ему предметов познания? Насколько потребность в иллюстративности или просто в пространстве ведения спекуляции и обращается источником побуждения подобного познания к его экспансии в смежные области? И, собственно, в связи с поставленным в заголовок данного раздела определением, важно понять, насколько же выходящему за свои пределы знанию приходится при подобной экспансии «закрывать глаза» на результаты, получаемые действительно исследующими подлежащий им предмет смежными областями познания?

На деле склонность к пренебрежению результатами, полученными определенным направлением познания тем или иным образом и следует из условий веса или «авторитета» определенной области познания на нечто «общем пространстве» сферы научного опыта. Например, физический релятивизм, если логически анализировать используемые им основания, фактически тяготеет к парадоксальным решениям, но в сфере познания физика и логика слишком уж представляют собой своего рода «бойцов» несравнимых весовых категорий, чтобы с логической точки зрения выражать сомнения в явно прогностически достаточных результатах. Хотя, например, претензии сугубо логического порядка к менее авторитетной лингвистике и позволят в подобном отношении их признание «куда более» уместными. Что же тогда и следует видеть причиной экспансии в смежные области познания именно логического знания? На наш взгляд, подобного рода причинами и следует признать те обстоятельства, что получаемые в этих сферах познания результаты на рынке знания в целом и определяются на положении «слабых», либо - подобные сферы и вовсе остаются свободными, либо же, наконец, саму логику может отличать и нечто непосредственно «чрезмерный уровень» экспансивности. Скорее всего, речь здесь идет именно о первом варианте, поскольку логика отказывается использовать результаты именно философии, а философия в сфере познания никогда и не удостаивалась характеристики «науки».

Как бы ни выглядели мотивы логики, собственно и заставляющие ее «закрывать глаза» на явно «слабые» результаты философии, налицо непосредственно факт - логика склонна игнорировать непосредственно философские результаты. Здесь с логикой можно даже согласиться и признать подобное пренебрежение даже в некоторой мере и обоснованным, но тогда для явно не слишком разборчивой логики оно таит в себе и некую существенную неприятность. Фактическое, в силу реальной слабости, «не становление» онтологии «как знания» все же не означает и отсутствия по подобной причине и онтологической проблематики как специфического предмета познания. Пусть логика и понимает себя компетентной в онтологической проблематике, но подобная уверенность не отменяет для нее необходимости, пусть и внутри логики, воссоздания именно онтологии, а не неких частных постулатов или некоего неполноценного подобия онтологии. То есть, игнорируя результат философского познания, логика забывает принять обязательство, что если уж она в такой мере понимает себя компетентной, то тогда и обращения к самостоятельному построению онтологии, а не ограничения ее практики познания лишь замечаниями частного порядка.

Непродуманность подобного рода претензии логики и следует понимать проявляющейся в ее склонности к введению того или иного рода онтологических нормативов внутри своих решений не более чем в значении частных характеристик. Иными словами, такими тогда и обращаются характеристики, не более чем удовлетворяющие условиям задачи построения локальной комбинации или модели, но никак уже не те, что очевидно и подразумевают неизбежную для них перспективу выхода и на уровень системного упорядочения. Одно такое решение может предлагать норму «бытийности», второе - существования, третье - действительного, и нигде подобные нормативы не предполагают приведения к общему основанию, и не предполагают рассмотрения с позиций приведения к как бы «универсальному основанию». Отсюда собственно и происходит практика пополнения коллекций логики немалым арсеналом норм, не обращающихся частями каких-либо нормативных пространств; и в подобном смысле логика действительно может ощущать себя лидером, но именно в таком специфическом соревновании как первенство по странному смешанному разряду «бокса и художественной гимнастики». Если же логика преодолеет себя, и преобразует столь полюбившуюся ей систему частных констуитивов тогда уже в вид определенной онтологической схемы, то она и испытает судьбу обращения той же онтологией с единой базисной формацией действительного и вытекающей из этого системой производных, но только разработанной вне философии.

Огл. Демаркация - дополнение «формальной сферы» внешними данными

Если и признавать правомерность неких существенных принципов, собственно и определяющих практику познания в целом, то в известном отношении «очевидным опровержением» данных принципов и следует понимать наличие двух самостоятельных теорий формального пространства - логики и математики. Тогда мы и позволим себе вольность указать на правомерность и третьей подобной теории по имени «онтология». Поскольку подобные практики познания фактически не закрепляют за собой какой-либо области эмпирического опыта, они потому и исключают возможность обособления друг от друга посредством приложения слаборефлексивных критериев, - типа тех, что находят применение в сравнении: «где механическое взаимодействие, там физика, где образование вещества - там химия». Собственно подобная особенность и составляет собой причину обращения каждой из них к самостоятельному и совершаемому посредством приложения собственного инструментария поиску решения задачи демаркации. А именно, каждая из названных нами практик познания и обращается к попытке определения - где именно имеет место использование логического оператора, а где необходимо применение специфически математического. В частности, именно по причине подобного рода «предпочтения» и то же свойство коммутативности допускает отождествление непременно в значении логической функции, а уже действие сложения вознаграждается «более функциональным», что ли, статусом «арифметической операции». Однако для нас в силу интересующей нас проблемы любопытна не сама по себе подобная коллизия, сколько уже значима специфика «объема претензий», что и заявлены логикой и математикой в том диспуте, где обе названные формы познания и выступают в известном отношении «единым фронтом» против одиноко противостоящей им онтологии. Нам же в смысле подлежащей нашему решению задачи и существенно выделение возможности демаркации проблематики относящегося к ограниченно замкнутой «области идеального» и того «разомкнутого» пространства онтологии, что, определенно и охватывает собой и то же идеальное, но именно в общем комплексе с физическим и «восходящим к» физическому. Тогда и следует согласиться с допустимостью положения, что некое идеальное вполне позволяет рассмотрение одновременно в значении и логической, и онтологической формы, что не столь важно, когда существенна собственно «демаркация» между тем, в чем нечто допускает востребование в качестве логического и в чем оно же допускает востребование в качестве онтологического.

По существу наш анализ в данном пункте и следует понимать как обращенный к предмету определенного отличия онтологического «объекта» от логической условности интерпретируемого «в представительской потенции ‘объект’». Прямым примером тому и следует понимать видоизменение зыбкого, функционального, налагаемого в силу аксиологических или телеологических причин порядка связей в некий обязательный порядок; именно подобную форму и принимают всевозможные рассуждения о «народе», «науке», часто о «сознании», «эволюции» и т.п. Для логики, таким образом, то, что в смысле только специфики построения рассуждения (в обобщенной форме - «в смысле специфики некоторого востребования») берется как объект, и будет тождественно объекту как таковому. Напротив, уже с онтологических позиций правомерным и следует понимать совершенно иное решение, когда квалификации «объект» и удостаивается лишь нечто, способное в рамках определенного структурного начала к обнаружению консолидированного порядка активности. Для онтологии условностью «объекта» и возможно понимание лишь полка, наделенной спецификой «дислокации как полка», когда в ее понимании некий корпус, чьи дивизии и принимают участие в боях на разных участках фронта, уже не позволит признания в качестве объекта, собственно и требуя тогда отождествления «в значении структуры».

Отсюда и как таковое «формальное пространство» логики и следует определять еще и в качестве источника построения отношений «дополнения» с тем сторонним онтологическим содержанием, если нечто обращаемое предметом логического анализа и вынуждает к его последующему раскрытию в картине присущей ему характерной онтологии. Отсюда и специфический для логики порядок востребования и позволяет понимание самоё логики непременно построителем той специфической онтологии, что и выливается в логически гармонизированное, равно и логически рациональное и логически уместное пространство предметов логического декларирования. В развитие настоящего положения логику и следует понимать как рациональную именно в отношении специфики системы, собственно и обнаруживающей определенный «объем и ассортимент» доступных для декларирования условностей, или, если быть точным, «типов условностей». Логика, как и таможня, исключающая декларирование наркотика с целью его провоза, не знает декларирования никакой конкретной «кислотности», но допускает декларирование норматива «свойство», собственно и позволяющего сравнение по своим характеристикам со следующим свойством, что и происходит посредством логически заданного порядка сравнения.

Представленное здесь понимание мы и склонны оценить как вполне достаточное и для обращения в основание построения, пусть и непременно схематического, но уже некоторым образом и определяющего правило демаркации на общем поле онтологии условного «специфически логического». Логику тогда следует понимать собирателем всех тех форм отношенческой редукции, что и позволяют реализацию в них способности подлежать предъявлению непременно в значении ограниченного форматом статуса. Некий специфический порядок построения отношения или связи, обуславливающий собой возможность предъявления нечто на положении равнозначного потенциалу возможностей нечто представлять собой, к примеру, тот же объект, допускающий идентификацию по признаку «плотности» построения отношения или условия диверсификации подобного признака, и обратится для логики нечто значимым для ее типизирующего обобщения онтологически действительного. В силу этого и самоё логику в ее специфике нечто основания для объединения тех же отношений, пригодных к предъявлению порядков организации и следует понимать областью действительности тех практик предъявления, что и раскрывают действительность определенно посредством фиксации среза отношений, в смысле которого любая генерация порядка организации отношения и понимается как самодостаточная. В подобной связи логика и обращается своего рода «повышающим преобразованием», где все, что и обнаруживает способность явить себя данностью на «уровне отношения» тогда и предстает как бы данностью и на подлинном уровне «порядка образования» отношения. Тогда демаркацию «онтология - логика» следует и проводить по рубежу «открытости для расследования»: к «логическому» здесь и следует относить все то, что и допускает выделение в значении целостного с позиций его способности вовлечения в некое отношение. Когда же постановка проблемы еще и будет предполагать дополнение собственно анализом достаточности становления подобного рода системы, то тогда построение и покинет область слабо упорядоченного логицизма и вынуждено будет вступить в область онтологии, уже склонной к более жесткому определению характерных констуитивов.

Принципы, собственно и определенные благодаря настоящему анализу и позволяют признание, что «в смысле логики» народ действительно и допускает отождествление в значении «объекта», когда выделение специфики того же «народа» на уровне онтологии уже явно исключено и вне предполагающего особый порядок проведения «особого» расследования. Отсюда логика и позволит понимание той нечто «ослабленной» реализацией онтологии, что и довольствуется лишь фиксацией целостности, собственно и достигаемой на уровне «отношений», уже непременно избегая углубления в анализ каких-либо иных, диверсифицированных специфик проявления такой целостности, скажем, отличающих уровень взаимодействия. Иными словами, логика и позволяет признание той практикой фиксации условия «целостности», что и допускает определение пока еще вне задания составляющей стабильности подобной целостности, проявляющейся уже при ее введении в среду «диссоциирующего» порядка. Собственно потому логика и понимает утверждение «я лгу» лишь утверждением, что уже определенно недопустимо для онтологии, непременно и включающей в себя и комплекс неких правил корректности построения утверждений.

Огл. «Апостериори» в его значении шокера для субъекта предъявления

Тогда принимая во внимание предложенную выше характеристику логики, мы и позволим себе возвращение к предмету тезиса С. Сомса, определяющего, что «не все то, что эпистемически возможно, возможно также и метафизически». Как таковой идее формулировки данного тезиса и возможно отождествление такого значения, чем и следует признать идею существенного облегчения задачи построения познавательной модели, поскольку фактически и предлагаемый в ней произвольный порядок отбора первоначально предъявляемого содержания и вырастает далее в состояние «свободы отбрасывания жестких десигнаторов». Собственно допуская данную оценку, мы и позволим себе постановку следующего вопроса: не следует ли подобного рода порядок двойной интерпретации и характеризовать как очевидный образец «двойной работы» сознания? Не следует ли характеризовать как куда более разумное уже то понимание сущностей, что изначально и предполагает их констатацию исключительно на условиях онтологической «полноценности», когда только лишь в отношении тех задач, где такая полноценность явно не существенна, и предполагалась бы свобода редукции подобных сущностей? На наш взгляд, само построение тезиса о «необходимом апостериори» и восходит к такому началу, как понимание всякого «пригодного к предъявлению» нечто только и исключительно в значении открытого для сопряжения с множеством миров, что, следует допустить, не реализуемо в случае онтологически полноценной идентификации. Не ради того ли и мыслится то самое «отбрасывание» жестких десигнаторов, чтобы и открывалась свобода адресации любого подлежащего анализу нечто непременно «любым возможным мирам»?

Здесь и следует вспомнить о той известной особенности логики, что и составляет собой наличие множества областей приложения. Одна из них - область своего рода еще не обращающегося собственно познанием «свободного поиска», то, что и составляет собой источник подавляющего большинства идей «расширенного представления области познания»; так, не получи наше познание подобного рода свободу и счет, скорее всего, так и не построил бы из натуральных чисел следующее множество рациональных чисел. Некий альтернативный порядок ведения анализа уже и обнаруживает та же ситуация развития структуры представления о нечто известном: здесь изначально определяется как бы «завершенный» объем свойств, только и предполагающий его развитие «вглубь». Напротив, как таковой свободный поиск и следует определять как попытку раскрытия условно затененного невидимого, и здесь вполне оправданы и допускающие определенный иррационализм приемы. Конечно, в подобном отношении ситуация описания явно и обнаруживает свою характерную противоположность: мы от известного продвигаемся в направлении осознания не более чем «деталей» подобного известного.

Однако проблему и следует видеть в том, что в логике «необходимого апостериорного суждения» нам ни дано увидеть не первого, не второго. Подобная логика не более чем подразумевает, что устанавливаемый ею порядок логических операций и означает существование некоей «не прибегающей к эссенциализму» эмпирики, когда каждое положение в статусе анонимного утверждения всякий раз и будет подлежать особой проверке. Тем самым логика как бы признает себя «работающей с безликим миром», и, в силу этого, и понимает самоё себя в качестве оператора, запрашивающего нечто в произвольном порядке открытое для предъявления. В подобном отношении логика и обращает себя в специфическое знание «теста», знание не основывающегося ни на каких предварительных квалификациях способа тестирования для которого, возможно, и собственно исходное проецирование на мир равнозначно сократическому «я знаю то, что ничего не знаю». Но тогда если логика и склонна следовать подобному порядку, то она и совершает ничто иное, кроме как обращение самоё себя в парадокс …

В таком случае, какую же именно оценку и следует понимать очевидным развитием подобной квалификации логики? Скорее всего, логику и следует признать невозможной без ее собственной теории уровней или статусов нечто «пригодного к предъявлению». В частности, это или предъявление собственно конкреции, или же, быть может, нечто конструкции, непременно и восходящей к характерному «конструктору», или же, равным же образом, и предъявление содержания, не позволяющего охват «одним замыканием», что и имеет место при соединении дров и им же восприемлющей золы. В подобном отношении и как таковое «высказывание» непременно и позволит понимание в значении «конструкции», определенным образом и предполагающей построение по правилам «реализации специфической конструкции высказывание». Во всяком случае, если логика отрицает эссенциализм как таковой, то ей следует искать способы построения не «жесткого», но уже «мягкого» эссенциализма, вводящего сущности именно на положении содержания, не выходящего за пределы «возможности предъявления внутри логики».

В противном случае, все, что и описано здесь под именем «науки логика» и позволит признание своего рода «алхимией», собственно и построенной в порядке столь странной для подобной формы опыта практики «простого смешения» всевозможных субстанций.

Огл. Заключение

На взгляд философии просто не подлежит сомнению, что онтологию и отличает значение той фундаментальной среды, что и обращается основой интеграции всех присущих миру условностей. Однако отдельные направления познания не признают подобной недвусмысленной «презумпции» философского понимания, и позволяют себе определение самое себя посредством принципа «мы сами своя онтология». Собственно данное отношение и вознаграждает подобные формы познания определенными проблемами с систематизацией результатов познания и построением классификаций. В частности, биология не вполне осознает ту онтологическую специфику, что и предполагает необходимость в отождествление всякого живого организма непременно в значении динамического объекта. Поэтому она, пытаясь строить некоторую свою «теоретическую биологию», и вводит вместо обязательных, в соответствии с подобным условием, биологических «струй», биологические «кирпичи», что и лишает ее возможности введения в такую классификацию определенного рационального начала. Фактически та же специфика показательна и для логики, продолжающей развитие собственного корпуса познания на манер объединяющего множество частных рецептов комплекса «логической алхимии», что и не позволяет ей превращения в собственно науку непременно по причине непонимания собственного же запроса на наличие некоего «изначального эссенциализма» логически данного.

Хотя предметом настоящего анализа и послужило положение в логике, но последнюю вряд ли следует рассматривать в значении источника эпистемологической ситуации, и характерной исключительно логике. Наука в принципе, в ее современном состоянии и предполагает построение в форме решательно-вычислительного аппарата, и потому она и недостаточно внимательна в отношении предмета типологического конструирования. Данное положение следует понимать особенностью практически любой формы познания, в том числе и таких, казалось бы, «вылизанных» в систематическом отношении как физика. Обратится ли физика к совершенствованию своей типологии, покажет время, но если первый шаг в таком направлении и сделает именно логика, то такой ее «смелый поступок» и следует только приветствовать.

11.2010 - 05.2017 г.