Отчеты ОФИР за 2007 год

16 января 2007 года, Тема - "В царстве призраков или о необходимой реформе феноменологической социологии".

Собравшимся на заседание ОФИР 16 января 2007 года К. Фрумкин представил свое сообщение на тему "В царстве призраков или о необходимой реформе феноменологической социологии", предметом которого являлся критический анализ работы А. Шютца "Смысловая структура повседневного мира". Согласно взглядам А. Шютца, способность индивида мыслить общество тесно связана с его вовлечением в процесс непосредственного общения, в котором "мы-отношения" формируются на основе "ты-ориентации". "Непосредственное" общение позволяет общающимся людям "разделять общее пространство и время", от точки которых строится система увеличивающих анонимность и утрачивающих непосредственность "концентрических кругов", создавая тем самым систему эгоориентации человека по отношению общества. В наше время возможности коммуникации разрушают эту систему эгоориентации, позволяя игнорировать и расстояние, и время. Однако и ранее в определенных общественных практиках живое общение намеренно устранялось, например, при контактах высокопоставленных фигур с широкими слоями населения. Сейчас деятельность служб связи с общественностью вообще привела к появлению феномена "не-лица", когда выполняющий подобную функцию человек, выступающий от имени коллектива, фактически "теряет лицо". Последнее повлияло на сам процесс характерного для человека "домысливающего представления", при котором люди стали домысливать не людей же, а виртуальные персонажи и формальные функции. Психическое развитие нашло ныне форму протекания, в которой процессы овладения навыками живого общения вступили в конкуренцию с процессами овладения навыками активности в виртуальной среде. Однако роль виртуальных технологий вряд ли может оцениваться так однозначно, они, в отличие от декоммуницирующих среду живого общения медиа, в определенной мере возвращают человека и в среду непосредственного общения.
        Дискуссия началась с анализа проблемы позиции "замыкания общения" - является ли таковым тело или таковым является сознание? Обсуждающие при этом склонялись к оценке, выделяющей не моновекторность, а многозначность влияния виртуальной среды, не обязательно порождающей дегуманизацию жизни. По мнению П. Полонского смысл коммуникации состоит в нахождении на противоположном конце именно субъекта, что находит пример в смысле спорта как "соревнования между людьми". Интернет-игроки в шахматы не желают, например, иметь своим противником компьютер, а не человека. Как отметил А. Шухов, виртуальная среда является местом приложения многоадресной телеологии, а свойство части современных политических лидеров терять свою индивидуальность находит свою альтернативу в примерах харизматических политиков, типа М. Тэтчер, У. Чавеса или Ф. Кастро. Вряд ли можно представить себе ситуацию, в которой некий референт окажется способен "написать текст за Ленина". Ход дискуссии вызвал замечание Я. Гринберга о конфликте между предельностью нашей возможности обогащать себя знанием и практической беспредельностью нашего эмоционального развития. На его взгляд, общей целью различных средств общения можно признать решение проблемы создания комфортных условий для эмоциональной жизни. Завершая обсуждение К. Фрумкин заметил, что устаревающим "технологиям поведения" свойственно не изчезать до конца, однако при этом с падением доли живого общения падает и ценность этой формы коммуницирования. Скорее всего, человек будущего откажется от взгляда на общество как на "коллектив людей", а будет видеть его своего рода моделью "совокупной функциональности".

23 января 2007 года, Тема - "Что есть истина?".

Гость заседания ОФИР 23 января 2007 года А. Мелихов выступил с докладом "Что есть истина?" по мотивам его публикации в журнале "Знамя" - "Коммунизм, либерализм, национализм - конкуренция грёз". Согласно представлениям докладчика, движущей силой развития человечества следует признать коллективные фантазии, а глубинные причины нравственного кризиса следует видеть в упадке подобных иллюзий. Собственно нация требует понимания в качестве продукта воодушевляющего вранья, что представляет собой главную цель пропаганды. Более приемлемы иллюзии фантастического плана, а наиболее опасны "рациональные", в виде "сказки под маской науки". Среди всех присущих человеку иллюзий следует выделить несколько базисных, по отношению к которым все остальные оказываются производными. При этом саму нашу возможность интерпретации следует понимать как "постиллюзорную", "мы видим то, что ищем", а наши науки строятся "из данных нашего тела" (благодаря использованию в моделировании "животных впечатлений"). Причем объективация нашего научного познания практически невозможна, поскольку существует дифференциация моделирующих практик, и "то, что на примитивном уровне называлось доказательством, на сложном понимается только "наводящим соображением". "Истину" в подобном смысле следует понимать продуктом некоторой культуры формирования тезауруса, статусом "достоверных" мы наделяем продукты нашего мышления, построенные по требованиям определенной интеллектуальной культуры. В общепринятом смысле "истина" - некоторый усвоенный некоей субкультурой стандарт, определяющей воспроизводство ее интерпретаций. Базисные иллюзии можно понимать строительными элементами вырабатывающих истину суждений, а силу грёз следует понимать критерием и основой определяющего целенаправленность человеческой деятельности упорства.
        В ходе ответов на вопросы А. Мелихов пояснил, что понимание "реальности" равнозначно представлению об "убийстве скепсиса", поскольку даже реакции системы ВНД не обеспечивают нужной однозначности (фантомные боли при удалении конечностей, коррекция восприятия убеждением и т.п.). Проективное же представление о "реальности, выходящей за пределы субъективности" основано на свойстве мышления представлять собой подтасовку, "разворачивающую предвзятость в пользу мечты". Если же, по его словам, говорить о понятийном аппарате, то он состоит только из соотносительных и не содержит абсолютных понятий. Яркий пример здесь физика, не содержащая безотносительного понятия "покой". И, по его словам, вера и убежденность оказываются "строителями грёз", убивающими скепсис. В определенной мере докладчик отстаивал апробированность своей модели значимости "грёз", проверенную в психиатрической и психологической практике.
        При обсуждении доклада были высказаны мнения о соответствии данной модели построению именно индивидуальной психологии, но отрицалась ее безусловная применимость в описании социальной действительности. Социальная действительность не только проявляется независимо от всяких грёз, но и в некоторых случаях, например, научно-технической революции даже в чем-то способна "опережать грёзы". По мнению П. Полонского зыбкость методологических основ познания не довод в пользу собственно ложности познания, нацеленного на воспроизводство успешной деятельности. Довод докладчика об ущербности контингентного базирования ("принято всеми") методов достижения истинности блокируется представлением об отождествлении таких "всех" с, например, интеллектуальной элитой ("принято наукой"). Кроме того, "грёза" априорно не является знаком ожидаемой ложности. По мнению И. Федотовой жизнь человека строится по схеме "деинфантилизации" - перехода от детских грёз к психологическому принятию не изобилующей приятностями реальной жизни. С ее точки зрения, существует особый тип навязывающих грёзы обществ, общественная структура которых построена по схеме "патернализма государства-отца по отношению к гражданам-детям". Как отметил К. Фрумкин, "грёзу" можно понимать практически полным аналогом практической поведенческой психологической модели. Как пояснил Н. Петров, дефекты авторской концепции представляют собой общеизвестные недостатки философской концепции скептицизма. Как подвел итог А. Мелихов, "грёза", несомненно, представляет собой модель, однако модель, отображающую свойственное человеческой психологии стремление к достижению эмоционального комфорта.

30 января 2007 года, Тема - "Эмоции".

Заседанию ОФИР 30 января 2007 года было предложено выработать представление о предмете "эмоций". Основанием для анализа послужил доклад А. Шухова по статье Пола Е. Гриффитса Базисные эмоции, сложные эмоции, Макиавеллистские эмоции. Помимо выводов автора статьи докладчик обратил внимание на важность в решении данной проблемы более общей модели ассоциативной проективности, известной как Бартлеттовская теория схемы и на мобилизующее значение эмоциональных состояний для организма в целом. В начавшейся дискуссии была предпринята попытка анализа онтологии и онтологических предпосылок эмоциональности. П. Полонский обратил внимание на сводимость всей проблемы к частному случаю общей схемы "мотивация-реакция", причем, согласно концепции П. Гриффитса, реакции именно выразительного типа (мимика). Развернутый анализ онтологии эмоций представил К. Фрумкин; по его оценке, эмоция представляет собой осознанный феномен субъективного переживания, включающий различные составляющие. Вразрез с оценкой автора обсуждаемой статьи, он обратил внимание на множественность физиологических проявлений эмоциональной реакции, выражающихся и в учащении сердцебиения, и в проявлениях потливости, эффекта "гусиной кожи" и т.п. Эмоции выражаются не только физиологически, но и культурно обусловленными способами, в речи, жесте, даже музыкальными средствами. Тезис, провозглашающий "автоматизм эмоции", не вполне, с его точки зрения, доказан, однако в некоторых случаях подавление внешнего проявления переходит и в подавление собственно эмоции, что можно видеть на примере подавления смеха. Анализ эмоций в значительной мере пересекается с концепцией Бергсона, построившего шкалу замедления воздействия стимула и понимавшего, в частности, мысль столь "запутанным стимулом, которые еще неизвестно когда реализуется в эмоцию". Предложенный им анализ был дополнен Н. Петровым, обратившим внимание на превращение, в силу свойственной им объективности, эмоций в фактически внешний "Я" объект. Эмоции входят в ряд из трех таких внешних объектов: это "мысли", "эмоции" и "объекты внешнего мира". Данное в работе П. Гриффитса определение Р. Уоллхейма, "эмоция представляет собой расширенный интеллектуальный эпизод, происходящий благодаря возможности событий внешнего мира препятствовать или удовлетворять предустановленному желанию", представляет собой, с его точки зрения, попытку снесения границы между эмоциональным и рациональным. Генезис эмоций, как он предложил, можно выяснить на примере образования чувства голода из ощущения голода. Человек же располагает достаточным опытом "обращения" с эмоциями, подавления отрицательных и усиления эйфорических эмоций. К. Фрумкин далее предложил понимать эмоции "налагающимися" реакциями, формально наделенными "пассивной" значимостью. В отличие от них "чувства" можно представить длительно существующими "устойчивыми ассоциациями". Исследование эмоций, заключили присутствующие, требует продолжения, в частности, посредством выделения пограничных состояний между эмоциями и рефлексами и анализом состояний с неопределенным пока что статусом, таких как "тоска" или "скука".

6 февраля 2007 года, Тема - "Эволюция этических оснований".

Перед собравшимися на заседание ОФИР 6 февраля 2007 года Я. Гринберг развернул панораму вынашиваемой им концепции эволюции и миграции этических оснований. Этические основания как таковые могут быть определены в широкие классы авторитарных и конформистских концептов. Квинтэссенцией последних является понимание человеком свойственного ему социального поведения как "игры", единственной этической доминантой для которого оказывается "выигрыш". Для класса авторитарных этик, напротив, характерно выделение некоторых непререкаемых стандартов морали, обязательных для разделения каждым членом данного общества, несмотря на особенности его психики. Переход от авторитарных принципов строительства морали к игровым приводит к появлению "эгоцентрической этики", по существу этикой не являющейся. В подобном смысле иллюстративна половинчатость марксизма, выдвинувшего весьма близкую игровой стратегии концепцию "классовой борьбы", но испугавшись следующего из подобной модели панбиологизма, совместившего ее с идеей "общества абсолютной справедливости". Начавшаяся дискуссия обозначила две основные проблемы: что такое игра и за кем же остается определение стратегии участника (стороны) такой игры? Если некто "колебался вместе с линией партии", то что же понимать под его собственной игрой? Полностью ли идея выигрыша в играх замещает стереотип "жизни по укладу" или нет? Более того, вполне реальны ситуации "игр на множестве досок", когда ценность отдельной партии понимается в связи с ее значимостью для данного игрока. Как заметил К. Фрумкин, отношение к "игре" серьезно можно принимать во внимание лишь в случае рациональной мотивации включения в такую игру, невольное или эмоциональное участие в игре трудно даже понимать собственно как "игровое поведение". Другой проблемой, как отметил Н. Петров, оказывается релятивизм ценности (или - идеи выигрыша), где позиционирование выигрыша в смысле приверженности догмату не совпадает с его позиционированием в смысле гедонизма. В определенной мере слово "игра" в некоторых контекстах замещает слово "ситуация" или же выполняет функцию понятия "мотива поведения". Присутствующие обратили внимание и на зависимость игровой позиции от подкрепляющей ее самоидентификации, и где один индивид ценит себя как личность, там другой выделяет значимость собственной принадлежности к коллективу и полное слияние с коллективистским стереотипом. К. Фрумкин привел известные в современной социологии 4 типа игр: миметические (игра актера), агональные (спортивные с выделением соперников), аляторные (бросание кости), головокружительные (экстремальный спорт). С его точки зрения, "игрой" следует называть "развлечение по условным регулирующим принципам", прочее использование понятия "игра" представляет собой его метафорическое расширение. В заключении участвующие признали определенную полезность прошедших размышлений над структурированием понятия "игры".

13 февраля 2007 года, Тема - "Констуитивы физических теорий".

На заседании 13 февраля 2007 года спонтанно возникла дискуссия на тему констуитивов физических теорий. Я. Гринберг обратил внимание, что введение физической сущности "масса покоя" трудно совместимо с принципом относительности, провозглашающем связь между массой и скоростью. Принцип "массы покоя" означает введение некоей начальной системы, относительно которой устанавливается минимальная масса. В результате появляется проблема "привилегированной системы", в качестве которой, как правило, выбирают гипотетический "эфир". В то же время, по его мнению, физика фиксирует не только соотносительные "пропорции", устанавливаемые разного рода законами, но и выделяет "абсолютные" события, примером которых может быть распад частицы. При попытке осмыслить данный ряд проблем проявилось следующее затруднение: неопределенность статуса "системы отсчета", представляет ли собой последняя собственно физическую сущность или налагаемое нами представление? С одной стороны, смена системы отсчета невозможна без затраты энергии, а, с другой, что такое "система отсчета"? Н. Петров обратил внимание на ряд нюансов общепринятой физической идентификации материи как "количества вещества". Поскольку масса релятивна, каким образом она идентифицирует количество материи? Употребление понятия "материя" в науке свидетельствует о переоцененности его смыслового объема, избыточно вмещающего в себе все основания физической действительности. Тем более, введение физической связи невозможно без выделения позиции "мир в целом" как той "подложки", на которую помещаются физические реалии, например, два взаимодействующих тела. Факты, в частности содержание работ по теории относительности, говорят о неразделенности онтологического и гносеологического содержания релятивистских моделей, когда их авторы не находят точного эквивалента понятию "измерение".
        В оставшееся время были высказаны ряд замечаний по обсуждавшейся в прошлое заседание теме "игры". Вряд ли оправдано замыкать предмет "игры" на узкую конкретику "борьбы с антагонистом", скорее "игра" возникает во всякой ситуации, связанной с выбором стратегии поведения. С другой стороны, не совсем правилен и "пангеймизм", выделение всякого рода поступка именно как "игры". Игра как позитивного рода активность может быть истолкована как средство обеспечения жизни, понимаемой в смысле высказанного А. Шуховым определения. Как "внутреннее" последствие игры возникает "игра в игры", в которой человек фактически играет со своими пристрастиями. Симптоматична и позиция аскезы, в которой непонятно образующее стратегию такой "игры" условие. Скорее всего, игра аскета представляет собой попытку совладания с требованиями некоторого ценностного поля.

6 марта 2007 года, Тема - "Кризис художественной литературы".

6 марта 2007 года К. Фрумкин доложил ОФИР'у свое видение проблемы социальной дисфункции современной художественной литературы. В смысле социального явления "художественная литература" сейчас мы наблюдаем либо деструкцию данного общественного феномена, либо умножение препятствий для выполнения художественной литературой своих социальных функций. Для художественной литературы можно определить 3 основные социальные функции: эстетическую (развлекательную), познавательную и социально-коммуникативную (формирование социально значимого предмета интереса). И практически каждая из этих функций переживает кризис, например, внутри эстетического пространства появляются более эффективные эстетические носители, хотя подобную угрозу и нельзя назвать непреодолимой. Меняется социальный портрет "читающего человека", ныне это не как во времена вековой давности, представитель социальной элиты, а представитель той или иной субкультуры - от поведенческой до профессиональной. Потому эстетическая и социально-культурная функция литературы начинают действовать в противофазе, можно сказать, что наиболее вероятна ситуация, когда два начитанных случайных собеседника могут не найти общей темы разговора. Познавательная функция литературы сместилась в сторону т.н. "гибридных" жанров - исторической, биографической, научно-фантастической прозы, а в публичном пространстве функция экспертизы, ранее выполнявшаяся писателями как носителями обыденного опыта, вытеснена экспансией профессиональных экспертных систем. Аналогом доминирования статистики и социологии в социальной экспертизе можно назвать вытеснение живописи фотографией как более распространенным "средством описания мира".
        Обсуждение, начавшееся с ответов на вопросы, прояснило, что литература утратила и прежде присущую ей "снобистскую" функцию, невозможную в отсутствие общепринятых культурных высот. Хотя некоторые представители высокой литературы, конечно, О. де Бальзак, в свое время сумели предложить столь высокий уровень социальной аналитики, конкуренцию которому часто не способна составить даже современная социология. Литература метатекста ("Евгений Онегин", "Буратино" и практически весь М. Булгаков) не может рассматриваться в социальном контексте, поскольку феномен метатекста могут понимать лишь единицы. По мнению И. Федотовой, не вполне верно употребление в контексте доклада понятия "кризис", поскольку на смену творцам-единицам пришел феномен массового "литературного процесса". А. Шухов, рассматривая высказанные докладчиком положения, отметил, что само развитие общественного кругозора привело к возможности более критической оценки всякого, и, в том числе, литературного творчества. Наше время, более разнообразившее эстетические критерии, допускает теперь, в том числе, и переоценку прежней литературной классики. Однако книги, художественным результатом которых является синтез собственной поэтики, например, бессмертный роман Я. Гашека, продолжают служить средой, погружение в которую возвращает человека к его собственному мироощущению, что практически не может быть подорвано никаким конкурирующим влиянием. Кроме того, развитие литературного опыта читателей порождает более взвешенную оценку ими качества литературы, так, в эстетическом смысле роман "В круге первом" не выходит за пределы литературного стандарта советской литературы 50-60-х годов. Как оценила И. Федотова, о "кризисе" можно говорить именно в смысле общественного развития, иначе востребующего продукцию литературного процесса. Россия вообще находилась в прошлом в уникальной ситуации в определенной мере избыточности социально-коммуникативной функции литературы, посягавшей на поле деятельности других видов искусства и науки. В настоящее время, по ее мнению, понятие "кризиса социальной функции литературы" в принципе не применимо к уровню субсоциумов. Для современного гумананитарного интеллектуала литература с очевидностью осуществляет социально-коммуникативную функцию субуровня. По оценке В. Князева, новые средства эстетического процесса ведут весьма активную экспансию на поле социальной познавательной функции. С другой стороны, по оценке Я. Гринберга, медийные средства эмоционального побуждения в сравнении с вербальным уровнем представляют собой более низкоуровневые инструменты. И. Федотова подчеркнула в этой связи особую востребованность литературы в определенной психологической группе людей - особо чувствительных к слову. К. Фрумкин привел в этой связи любопытный тезис о наступающей атомизации творческого процесса, когда творец будет обслуживать весьма небольшой круг потребителей. В своем выступлении Н. Петров подчеркнул, что матерство в искусстве связано в большей степени со способностью передачи психологического переживания, а не чего-либо иного. По его мнению, никакая духовная сфера не бесконечно эластична, и определенные достижения духа, в том числе, например, в сфере классической музыки, практически исчерпали возможности развития подобных сфер. Мастерство литературы фактически можно понимать мастерством построения намеков, когда посредством внешнего слова читатель погружается в мир собственных ассоциаций. В итоге жизнь духа можно видеть в аспекте эволюции разных средств ее передачи, но не изменения ее содержания как жизни духа. Ориентир современного искусства - постмодернизм - фактически представляет собой "постискусство", то есть, если передать это посредством образа, "закуску после хорошего обеда". В заключение К. Фрумкин согласился с важностью смысловой функции художественного произведения перед эстетической, "изящная словесность" просто как таковая никому не интересна.

13 марта 2007 года, Тема - "Математика и религиозное и философское мировоззрение".

13 марта 2007 года гость ОФИР`а Е.С. Левитин сделал сообщение на тему "Математика и религиозное и философское мировоззрение". Конкретной целью представленного им анализа являлась задача понимания значения математики для процесса формирования мировоззрения. Мировоззрение и наука в смысле человеческой психики не всегда вступают в отношения конкуренции, религия же представляет собой достаточно универсальный инструмент психологической компенсации и заполнения когнитивных брешей. Теологию можно понимать примером крайне примитивного пользователя математическим аппаратом, предметом ее интереса остается лишь такая узкая сфера математического опыта как числовая мистика. С другой стороны, архаизм принятых религией догматов противоречит присущим современной науке представлениям, и со стороны религиозно мыслящих ученых предпринимаются попытки осовременивания религиозной догматики. Математика попадает при этом в особое положение предмета, далекого от мировоззренческих интересов, поскольку неопределенность и широта мировоззренческих понятий представляет собой сильное препятствие для какой бы то ни было формализации. Математика эффективна в смысле концептуализации однозначных общепринятых понятий, размытость мировоззренческих норм приводит к положению "у каждого верующего свой бог". С другой стороны, сложности процесса аксиоматизации математики порождают со стороны математиков интерес к решению ряда философских проблем.
        Начавшаяся дискуссия сразу поставила проблему взаимодействия математики и логики, подчиненности математических конструкций общим логическим и семантическим правилам формализации. Одним из аспектов данной проблемы является вопрос о разделении на "математический" и "логический" виды ошибки. "Математическая ошибка" связана с несоблюдением формальных правил математики, наподобие "деления на 0", примером "логической ошибки" можно назвать случай неполноты проводимой рассуждающим проверки объема посылок утверждения. П. Полонский затронул вопрос о "проверяемости математики на практике". Физические и иные сферы приложения средств математического аппарата представляют собой фактически косвенные свидетельства правильности математической интерпретации, в области, например, теории чисел математика проверяется только непосредственно вычислениями. Как отметил Е.С. Левитин, "идеальное" в математике это не "идеальное" в мировоззрении, "бог" отличается от "точки" невозможностью применения к нему итеративного способа приближающего моделирования. Разногласие вызвала и позиция докладчика, однозначно перемещавшего определенный род проблем из корпуса философии в корпус математики, например, исключая из состава философской проблематики апорию "Ахиллес и черепаха". И. Федотова обратила внимание на аспект разделения в общем содержании научного опыта математизированного и нематематизированного знания. А. Шухов высказал точку зрения что любая семантическая форма номиналистического представления является "математической" даже несмотря на неприменяемость к этому представлению особой алгоритмизации. П. Полонский подчеркнул важное значение математической составляющей в пифагорейской и платоновской философии, особо обратив внимание на то, что математика не может поистекать из опыта и эксперимента, а порождается именно рефлексивными формами сознания. Пример с "теоремой Гёделя о неполноте" свидетельствует о непоследовательности математики в смысле соблюдения некоторых логических принципов, например, "закона исключенного третьего". Как подчеркнул Н. Петров, противопоставление науки и наивного опыта несколько искусственно, фактически система понятий и образов представляет собой единое семантическое поле представлений человеческого сознания. Присутствующие отметили влияние уже устаревших стереотипов во взглядах докладчика на предмет философии.

20 марта 2007 года, Темы - "Второй путь" и "Б.Ф. Поршнев".

Заседание 20 марта 2007 открыло сообщение В. Золина о предмете замены формального метода анализа практикой построения художественного образа, озаглавленное "Второй путь". Ссылаясь на материалы заседания ОФИР от 27 декабря 2006 года (в отчетах ОФИР за 2006 год) докладчик показал несостоятельность приложения формальных методов к проблематике понятий "культура" и "цивилизация". Ответом автора вызову со стороны создателей формальных моделей явилось исполненное белым стихом размышление "Сивилизация", обращенное к проблематике моральных ценностей прошлого и современного российского общества.
        Вторая половина заседания была отдана обсуждению доклада В. Князева, озаглавленного "Б.Ф. Поршнев". Исследование Б.Ф. Поршнева "О начале человеческой истории" прошло трудный путь от автора к читателю. Авторская рукопись в полном объеме оказалась доступной читателям буквально лишь в самых последних изданиях этой фундаментальной работы. Фактически можно говорить о деятельностном и традиционно дарвинистском подходе Б.Ф. Поршнева к объяснению феномена возникновения человека. В объяснении появления человека освоением тех или иных форм деятельности, связанных, например, с определенным пищевым рационом, эта концепция чем-то перекликается с подходом классического марксизма. В свое время публикации данной гипотезы сильно препятствовали этические предубеждения, поскольку она предполагала включение в пищевой рацион человека поедание падали и каннибализм. Освоение человеком огня Поршнев связывает с тесным использованием им камня, причиной прямохождения он определяет необходимость одновременного удержания руками как инструмента-камня, так и разбиваемого питания, например, черепа животного. В начавшейся дискуссии сразу было подчеркнуто значение для эволюционного развития человека эмоциональной и интеллектуальной составляющей. Кроме того, развитие человека можно рассматривать продолжающим общие тенденции эволюции членов отряда приматов, у которых передние лапы уже трансформировались в руки и форму их перемещения по земной поверхности можно представить себе в качестве своего рода "ущербного прямохождения". По оценке Н. Петрова, взаимодействие разума и поведенческой практики можно видеть в форме последовательной цепи взаимного влияния факторов, подобной известной из схемы "курица и яйцо". В чистом виде, таким образом, здесь невозможно выделить условия "причины" и "следствия". Общей позицией взглядов Я. Гринберга и И. Федотовой оказалось представление о связи развития интеллекта с определенной социальной позицией индивида. Интеллект оказался востребованным физически "слабой", притесняемой особью, которой потребовались особые, "не грубые" средства закрепления своей позиции в коллективе. Я. Гринберг подчеркнул и значение присущих человеку особых психических (генетических) возможностей, позволяющих ему обеспечивать столь сложное интеллектуальное развитие. К. Фрумкин указал на близость взглядов Поршнева и Энгельса в представлении об особом, не похожем на прежний биологический, пути эволюции разума. Уже приматы обладали избыточно сложным в сравнении с другими животными мозгом, и на стадии человеческой эволюции практически речь шла о подкреплении "ресурсов" такого мозга подобающими им алгоритмами. В анализе эволюции человека важно понимать и предмет, способны ли, на деле, психические стрессовые ситуации порождать генетические мутации. Эволюцию гоминид, скорее всего, можно отнести к обычному биологическому типу эволюции, но на этой базе происходило развитие не только органов тела, но и объединяемых в категорию "культуры" поведенческих и коммуникативных навыков. При этом подобная "культура" наследует более примитивной "обучаемости" наиболее развитых животных.

27 марта 2007 года, Тема - "Книга М. Эпштейна "Постмодернизм в России".

Заседание 27 марта 2007 года было посвящено докладу И. Федотовой по книге М. Эпштейна "Постмодернизм в России". Идеей книги, по оценке докладчика, является построение на материале художественной критики некоторой философии истории, понятой как теория культурной периодизации. Непосредственно предмет постмодернизма понимается М. Эпштейном взаимопроникновением культурных и философских течений, отличающимся копиистичностью и эклектикой, образованием "означающего без означаемого". Фактически постмодернизм можно понимать своего рода "провозглашением эклектизма как принципа". Подводит к представлению о постмодернизме созданная М. Эпштейном европоцентристская классификация эволюции культуры, в которой обозначенное понятием "модерность" Новое время приводит по своему истечению к появлению эпохи "постмодерности", содержанием которой и является постмодернизм. Поэтому "постмодернизм" понимается одной из стадий культурного прогресса, истекающей в будущем. "Постмодернизм" представлен не только в художественной культуре, но и во множестве других форм культуры, от науки до идеологии, где "послами" постмодернизма оказываются разные культурные продукты, от квантовой механики до советской идеологии. Например, для литературы постмодернизма характерно уделение избыточного внимания самому тексту в ущерб сюжету и стилю. В медиа постмодернизм представлен искусственной "правдивостью", мешающей "правде" наивного и феноменального опыта. Постмодернизм характеризует несколько "гиперпиететов", например, чистая сексуальность, гиперсоциальность и гиперреволюционность, в чем функциональное подменяется ментально экстремизированным. "Гипер" следует понимать определенного рода "супером", таким переходом границы реальности, который приводит в зону "псевдо". Принцип "постмодернизма" М. Эпштейн использует для объяснения ряда социальных явлений, например, отечественной истории, определяя феномен коммунизма как "постмодернистский". В области гносеологии М. Эпштейн фактически вводит представление о "максимуме истинности", переход через который устраняет знание "сути", сохраняя только знание "знаков". Результатом постмодернизма становится "мерцающая позиция" - комбинация "оригинальности и цитатности".
        На стадии ответов на вопросы обсуждающие пришли к пониманию свойственной М. Эпштейну особенности "упиваться языком" и "бороться с поэтическим в себе всеми силами, но безуспешно". Как подчеркнула И. Федотова, важнейшей культурной идеей М. Эпштейна можно признать противоположность "авторства" и "анонимности". Выступивший А. Шухов отметил прозвучавшие в докладе признаки поэтического характера мышления М. Эпштейна, избирательность отношения к фактам и нерешенность проблемы взаимодействия "мэйнстрима и субкультур". Литературное мастерство М. Эпштейна, по его мнению, оказывается локомотивом в продвижении не вполне логически завершенных идей. П. Полонский согласился с данной оценкой, обратив внимание на способность эссеистики М. Эпштейна посредством присущего ей культа слова "порождать саму себя". В. Князев не согласился с возможностью проекции сложных культурных моделей на ситуацию социального развития нашей страны, продолжающей оставаться скованной путами наивных архетипов. Я. Гринберг обратил внимание, что поклонение вербализации у М. Эпштейна подавляет его "прямые впечатления" от восприятия искусства, что ведет и к утрате смысла самой вербальной моделью. "Стремление к познанию истины" остается таковым вне каких-либо культурных оков. Н. Петров выступил, напротив, в защиту самого принципа культурной периодизации, однако спроецировал названную М. Эпштейном "постмодернистской" ситуацию на похожий процесс упадка античной культуры. Он выступил с прогнозом, основанном на биологическом прообразе, ситуации "заката мирового духа", способного отмереть, как отмирает всякий организм. В то же время, культурные тенденции определенным образом мотивированы, и подобный "анализ мотивов" был бы весьма полезен. Как оценил К. Фрумкин, творчество следует понимать продуктом основных тенденций развития мирового духа. Культура допускает расщепление и выделение субкультур, однако для нее характерно и появление "культурной доминанты", в качестве которой, как правило, выступает направление, отличающееся большей плотностью культурных инноваций. Такое течение, занимая статусную позицию "наиболее модного", позиционирует себя в качестве некоторого "объекта подражания". Предшествовавший постмодернизму модернизм К. Фрумкин предложил понимать "экстремальным по замыслу рационализмом, основанным на "вере в успех рационализма". Любой рациональный проект замкнут оболочкой определенной телеологии, фактически становясь "стремлением к построению догмата". Постмодернизм, напротив, представляет собой компендиум множества различных проектов, между которыми трудно выделить отношения долженствования. Как подытожил диалог В. Золин, под постмодернизмом можно понимать "максимизацию числа названий некоего непонятного явления". В заключение И. Федотова признала, что позиция М. Эпштейна - это позиция культуролога и литературного критика, а не ученого-энциклопедиста.

3 апреля 2007 года, Темы - "Физическая экспериментальная и мысленная модели" и "Субитация".

Начало заседания ОФИР 3 апреля 2007 года было отведено представленному Я. Гринбергом сообщению на тему отличия между мысленной моделью и физическим экспериментом, дискуссия о чем некоторое время продолжалась по переписке. Источником дискуссии являлась одна публикация в Интернет, автору которой, по мнению докладчика, присуще формалистическое отношение к физическим реалиям, не вызывающее у него "сущностного шока". Основой новых моделей физики является представление о комплексной структуре базиса физических реалий, т.н. "интервале", сложной сумме параметров объекта в пространстве и времени, для которой сохраняются не отдельные значения, а общее значение алгебраической суммы составляющих "интервала" в целом. При этом принятие того или иного метода математического описания физического явления основывается на эмпирических признаках: если, как утверждает учебник Ландау и Лифшица, математическое описание способно объяснить результаты эксперимента, то оно вводится в физическую теорию. При этом "одновременность" как объективное свойство мира, что естественно, фальсифицируется. П. Полонский дополнил сообщение докладчика замечанием о универсальности представления об "интервале" как всеобщей конструкции всяких физически представимых отношений, соединяющем в себе и временной, и пространственной интервал. Однако следует ли запрещать или разрешать представление об обращении пространства во время и время в пространство, физическая теория не определяет. С другой стороны, как выяснилось, физика не готова и представить пример реального обращения последовательности событий, где предшествующая позиция менялась бы местом с последующей. Как пояснил К. Фрумкин, вводимый в подобных моделях 4-х мерный континуум представляет собой "ложную" модель, поскольку для него помимо его внутреннего времени требуется еще и "внешнее". Понятие взаимодействия определяется общеонтологической нормой причинно-следственного взаимодействия, содержащей в себе отнюдь не один аспект, в частности, разделения на "причинную" и "очередную" зависимость. Нечто, находящееся "по очереди" событий после чего-либо, не обязательно причинно определяется этим предшествующим проявлением. Как подчеркнул П. Полонский, физика предпочитает работать с "мягким" определением причинности: если бы не произошло А, то не произошло бы и Б. Слаба в оценке данной проблематики и позиция логики - ее представления о логической связи фактически неявно вводят время. Как отметил Н. Петров, наше представление о физической реальности преддетерминировано нашим пониманием ее характерности (специфики), так, не встречая никаких препятствий, мы можем строить модели предстоящих событий, в том числе и тех, спецификой которых оказывается "относительный" (релятивистский) порядок протекания. Зная систему, в которой распространяется некое явление, мы уже "на шаг опережаем физический процесс". Сама по себе оценка "горизонта событий" невозможна вне нашей мыслительной способности "забежать вперед" физического процесса.
        Во второй части заседания было заслушано сообщение К. Фрумкина по теме "Субитация". Это новое понятие произведено им от латинского "субито" и означает понятие о структурирующем сюжетные отношения художественного произведения эффекте контраста. Например, фигура короля Лира намеренно иллюстрирует контраст перехода от одного социального полюса к противоположному; эстетика намеренно воссоздает систему координат, позволяющих вести игру в "обращение противоположностей" - "радость в горе", "зло в добро". Реакция на контраст в значительной мере возможна в силу "линейности" человеческой психологии, стремящейся удерживать одно избранное состояние. Контрасты как таковые можно грубо разделить на "коллизии" и "неожиданности", последние же апеллируют к более примитивной специфике нашей психики - например, к перцептуальной установке. С другой стороны, эффект контраста притупляется привыканием, тем не менее, контраст довольно эффективно выполняет свою функцию побудителя эстетического интереса. Человек в своей психологии более привычен к позитивной модели развития событий, и потому эстетика в большей мере предпочитает употреблять приемы "низвержения". "Контраст" нельзя воспринимать как неизменное условие нашей психики, отношения контрастирования меняются, главным образом связываясь с более широко практикуемым приемом экстраполяции. В небольшой дискуссии отмечалось, что различие способов реализации сюжетной схемы не позволяет говорить о собственно "единой" теории эстетики. На восприятие накладывается уровень развития воспринимающего интеллекта, и безинтересное для "низкого" интеллекта может представлять собой интерес для более развитого сознания. Как подытожил докладчик, сознанию свойственно эстетически выделять именно непривычное как более ценное в сравнении с доступным.

10 апреля 2007 года, Тема - "Глубина отпечатка".

На заседании ОФИР 10 апреля 2007 года выступил писатель и художественный критик К. Рылёв с изложением своей концепции комплексной оценки эстетических и социальных феноменов, в дальнейшем охарактеризованной присутствующими как "метахудожественная". Предметом такой оценки автор избрал сложное комплексное понятие, которое только крайне упрощенно можно представить как "интересность". Это представление можно изобразить как синтез двух работающих на единый результат начал - восходящего как к высокой культуре, так и "мужскому началу" вертикального начала и восходящего к структуре повседневности и "женскому началу" горизонтального. "Точка пересечения" подобных начал смещается по линейке воображаемых позиций в последовании и одного, и другого "начала", и степень ее воздействия на восприятие феномена и определяется автором как "глубина отпечатка". "Талант" как продукт "вертикальной" шкалы требует сочетания с "хваткой" как продуктом горизонтальной, и именно такое оптимальное сочетание и обеспечивает социальному феномену культурное и историческое закрепление. Примером контрастного преобладания вертикального и горизонтального начала можно выбрать знаменитый дуэт Шерлока Холмса и д-ра Ватсона.
        Ответы на вопросы начались с выяснения проблемы ситуативного характера выведенных в схеме "вертикальности" и "горизонтальности". Например, по мнению докладчика, вульгарный прозелит некоей религии может обратить ее духовную "вертикаль" в горизонтальную культовую рутину. Кроме этого, в определении "вертикали" и "горизонтали" важно выделить и "направление движения", понижательное или повышающее, что звучит в двойной рифме И. Бродского: "твои глаза как … 'бирюза' или 'тормоза'". Докладчик признал сходство своей модели с известной древнекитайской философской концепцией "инь - ян". Кроме того, для "вертикали" опасно вульгаризующее эпигонство, в отношении чего К, Рылёв предлагает использовать именно метод выделения "точки пересечения" двух шкал, которая "абсолютна" при относительности самих позиций на шкалах. Я. Гринберг обратил внимание на большую близость данной системы ко всякой методологии экспертных оценок, в частности, к ряду методов спортивного судейства. А. Шухов обратил внимание на проблему исторической девальвации и социальной относительности эстетического результата, который вносит во всякую культурологическую оценку весьма важный фактор среды (для читающих Апулея не интересен Цицерон и наоборот). По мнению И. Федотовой фактически существуют только оценки, восходящие к представлениям о формальном успехе (тираж, рыночная стоимость), оценки же эстетического потенциала выносятся представителями элит и культивируются, как правило, внутри этих элит, или, в случае господствующих элит, навязываются всему обществу. В наше время "размывания элит" фактически не существует среды, способной к собственно эстетической оценке. С точки зрения К. Фрумкина "тираж есть показатель соответствия качества произведения психологическому запросу потребителя". Н. Петров обратил внимание на изначально свойственную человеческой психологии и проявляющуюся и в данной модели практику выделения именно "двух противоположностей". Как оценил в целом данную концепцию К. Фрумкин, она представляет собой попытку упорядочения "вкусовой игры между вкусовыми пристрастиями и метафизическими реалиями". Метафоры подобные слову "глубина" могут выразить столь много, что зачастую … ничего не выражают реально. Всякое же введение ценностной модели представляет собой, помимо всего прочего, и "провокацию имитации". В продолжительном заключительном слове докладчик подчеркнул важность определившего построение его модели посыла - "значимо лишь находящее отклик в человеческом духе".

17 апреля 2007 года, Тема - "Глобальное потепление".

17 апреля 2007 года с рассказом об одной острой одновременно и научной, и социальной проблеме "Глобального потепления" выступил М.Н. Ноздрачёв. Знакомство докладчика с проблемами геофизики и климатологии связано с его профессиональной деятельностью и работой над научной проблемой солнечно-земных связей. Актуальность и общественная озабоченность предметом вызванного вмешательством человека в природу потепления вызвала к жизни особую научную дисциплину - климатологию, начавшую свое развитие в 1960-х годах. Эта комплексная наука, предметом которой являются как традиционные синоптические данные, так и анализ факторов состава разных сфер земной поверхности и связей мезосферы с другими источниками воздействия. Само развитие климатологии связано с формированием необходимых базисных представлений, как о усредненных параметрах, так и о физических характеристиках геосферных объектов, кроме того, потребность в сравнительной информации вызвала к жизни такой раздел этой науки как палеоклиматологию. В результате 40-летнего периода развития научное направление климатологии в целом к нашему времени получило в достаточной степени объективные данные о реалиях климатических тенденций, выражающихся в общегодовом исчислении потепления на десятые доли градуса (в Северном полушарии) в сравнении с климатом конца XIX начала XX века. При этом на этой же территории сезонный фактор изменения климата выражается в уменьшении холодности зим и практически не сказывается на климатическом характере других сезонов. На территории европейской части России доминирующим климатообразующим фактором являются циклонические вихри, и анализ климатических тенденций следует начинать с определяющих атлантические циклоны факторов. Современное потепление с формальной точки зрения имело свой аналог в период около 1000 года х.э., а характерные для сегодняшних дней теплые зимы имели место и 6000 лет назад.
        Анализ перспективной ситуации в области климата говорит о том, что извлечение и окисление всего ресурса углерода из полезных ископаемых позволит увеличить плотность CO₂ в атмосфере всего лишь в 2,5 раза. Известны два сценария потепления - максимальный и минимальный, по первому общая температура Земли возрастает на 4,5 град., по второму - только на 2, причем второй можно признать более обоснованным. Оценка угрозы таяния ледниковых областей Гренландии и Антарктиды при таких характеристиках потепления говорит о невозможности уничтожения этих огромных ледяных массивов таким количеством тепла. Однако при этом проявится и фактор температурного расширения верхнего слоя океана, поднявшегося за XX век за 10-12 см. Для России можно даже говорить о "выгоде" от глобального потепления, заключающейся в сокращении сроков отопительного сезона и потеплением в отдельных районах Сибири. В ответах на вопросы докладчик разъяснил влияние на изменение климата солнечной активности, фактически весьма стабильной и меняющейся на доли процента, что фактически не вызывает мультипликативного эффекта. Знаменитые исторические оледенения вызывались, главным образом, миграцией земной орбиты, и, в иных случаях, увеличением мутности атмосферы в силу вулканических явлений. В настоящее время земная атмосфера удивительно прозрачна. По оценкам ученых, температурный режим земной поверхности можно понимать удивительно стабильным, усредненная температура земной поверхности за весь период геологической истории Земли менялась только в диапазоне 10 - 12 град.
        Дискуссия по докладу началась репликой П. Полонского, отметившего, что высвобождение связанного в недрах углерода представляет собой беспрецедентный процесс и распространение на него наукой некоторых аналогий не вполне корректно. Значение леса, как отметил докладчик отвечая на следующую реплику, для концентрации CO₂ в атмосфере тоже не столь велико, обезлесение приведет, как в случае Сахары, и к увеличению отражения лучевой энергии земной поверхностью. К. Фрумкин поднял вопрос о неспособности политических структур к эффективному управлению процессом научных исследований, когда политики становятся игрушкой в руках выбираемых ими экспертов. В связи с этим он затронул проблему идеологического значения "Киотского протокола" и утверждал, что объективистское обесценение этой инициативы способно негативно повлиять на настрой общества в сфере экономии энергии. М.Н. Ноздрачёв подчеркнул, что российские трудности в сфере энергосбережения связаны с социальной интенцией всего нашего общества, представляющего, что "газ должен быть очень дешев". С другой стороны, по его мнению, воздействие "общественной истерии" на науку может негативно сказываться на получаемых данных исследований. П. Полонский, не склоняясь к точке зрения какой-либо из диспутирующих сторон, отметил, что "Киотский протокол" можно понимать еще и как и эксперимент в области международного взаимодействия в сфере решения глобальных проблем. Мнение К. Фрумкина о доступности обществу в понимании деятельности науки только социальных критериев было оспорено А. Шуховым, подчеркнувшим возможность использования потенциала знаний в целом для анализа корректности оценок в сфере некоторых предметных исследований.

8 мая 2007 года, Тема - "Духовная жизнь".

Темой заседания 7 мая 2007 года было избрано сообщение Н. Петрова "О духовной жизни", реально представлявшее собой анализ онтологических оснований философской категории "дух". Первым тезисом сообщения оказалась мысль о том, что не только "духовная жизнь", но и само понятие "дух" так и не обрели в философии строгих определений. Для восполнения подобного пробела докладчик предложил определить "дух" посредством отсылочного комбинационного определения как совокупности "сознания", "разума" и "чувства" (эмоций). В проекции данной комбинации "сознание" требует понимания как некая основная способность, "разум" как всеобщая или социальная функция, а "чувства" как эмоциональность, внутренне очевидная для ее носителя. Совместное действие трех данных образующих или составляющих и можно понимать как "духовную жизнь". "Дух", если рассматривать его функционирование, есть абсолютная чуждость всему употребляемому духом, в том числе, казалось бы, и неотделимому "своему" в духе. Но при всем при этом "дух" оказывается и абсолютной неуспокоенностью, в силу чего, он отождествляет себя с чем-либо из мира, например, с захватывающим его стремлением. "Дух" также признает своим определенные внедуховные особенности, в частности, физикализм телесности носителя духа; "дух" абсолютизирует цели поведения постановкой нереальной задачи самореализации, что еще более усугубляет неподконтрольность духу фактически принадлежащей миру ситуации действия духа на мир. "Дух" следует признать средней точкой особого диполя, построенного из экстериоризации и интериоризации духа; когда "дух бодр" эта условно "средняя" точка приближается к граничной позиции экстериоризации, когда дух ущербен, например, тело больно, он смещается в направлении интериоризации. Смысл постижения специфики "духовной жизни" заключается в обучении эффективному общению на основе собственной сущности "духа" и в обучении способности правильного регулирования реакций духа на входящие к нему из мира возбуждения.
        Обсуждение доклада фактически уже началось на стадии подачи реплик во время выступления докладчика. Так, К. Фрумкин отметил, что если допускается некий порядок взаимодействия "с помощью окна", то этим отрицается сама возможность построения предельно радикальной модели "отрыва духа". По представлению докладчика, субъект необходимо понимать особым центром, поскольку он, с присущим ему предельным эгоцентризмом, обращает себя в центр упорядочивания, для которого даже время служит упорядочиваемым. Яркий пример субъективизма, по его мнению, это вкус. По отношению к механизму высшей нервной деятельности "дух" является тем, что существует в таком механизме, "дух" перемещается по структуре высшей нервной деятельности так же, как паровоз перемещается по рельсам. Как понимает докладчик, коллекцию первичных ощущений нельзя определять в качестве основания духа, к проблеме духа не имеет отношения и тезис о первичности эмоционального перед рациональным. Разъясняя свое понимание связи "духа" с "духовным содержанием", Н. Петров отнес убежденность и, в том числе, содержание пропаганды к экстериоризации, когда "духовное" в отношении всякого экстернального может быть только деактуализированным. Например, литературный герой Г. Мелихов представлял собой образец "духовности", поскольку он "не мог ни понять, ни примкнуть".
        Прения начались с реплики И. Федотовой, подчеркнувшей что в данной модели "дух" фактически выступает синонимом "сознания"; по ее оценке, направляющей силой духовного развития оказывается разум, а цель духовного развития следует видеть в "слиянии с миром". А. Шухов высказал свою известную точку зрения на биологическую предзаданность возможностей, отражаемых понятиями и "духа", и "сознания". На его взгляд, следует вообще задуматься над рациональностью введения тех или иных понятий в философский анализ, поскольку сама функциональность понятийного аппарата сильно влияет на ход этого анализа. Другие выступающие поднимали вопрос о том, "что есть дух", нельзя ли понимать его в статусе феномена? Если ответ на данный вопрос отрицателен, то каковы основания для рассмотрения предмета "духа"? В то же время духовная жизнь как определенного рода деятельность весьма важна для личности, исключение этой части существования быстрее ведет к деградации личности, чем пристрастие к алкоголю. В данной схеме, более того, не нашли отражения категории ни "воли", ни "интенциональности". В защиту данной модели духовности высказался А. Каменщиков, по мнению которого, она вполне достаточна для экзистенциального осмысления человеческой судьбы. Напротив, В. Князев был ближе к критической оценке доклада, особенно для него оказался непонятен приоритет, отданный функции "восприятия" перед функциями "желания" и "мышления". Он также привел пример с лунатиком, у которого действие механизма рецепции не является результатом сознательной активности. Поэтому он оценивает используемые в модели Н. Петрова определения "сознания" и "восприятия" как отличающиеся известной узостью. Как подытожил К. Фрумкин, тема доклада может быть отнесена к проблематики "прикладной этики", к теме влияния оценки нашего положения в мире на наше поведение. Вообще проблема того, с чем и как мы себя отождествляем - это пока открытая проблема. В отношении предмета "бессмертия духа" если сознание переживает тело, то отождествлять себя с духом - стратегически выгодно, в противоположном случае такое отождествление представляет собой просто психотерапевтическую практику. Не существует пока окончательных решений и психофизиологической проблемы: что и как из духовного содержания проявляется на физиологическом уровне мы пока четко не понимаем.

15 мая 2007 года, Тема - "Ситуация в пространстве культуры".

Предметом заседания ОФИР 15 мая 20007 года был избран совместный доклад И. Федотовой и К. Фрумкина на тему "ситуации в культурном пространстве" по книге Д. Сибрука "Маркетинг культуры". Стержнем анализа рассматриваемой в сообщении двух членов ОФИР работы была ситуация с имиджевой миграцией средств масс-медиа, и перемещения критерия имиджевой позиции из сферы вкуса в сферу успеха. Культура, как понимает это Д. Сибрук, олицетворяется некоей важнейшей символикой культуры, характерной для подавляющего большинства носителей этой культуры. Если раньше эта символика образовывалась под влиянием процессов синтеза культуры в среде интеллигенции, руководствующейся преимущественно вкусовыми понятиями, то сейчас она формируется на уровне маркетингового менеджмента в культуре, стремящегося к обычной коммерческой цели "высоких продаж" культурного "товара". Косвенно в таком случае символику современной культуры формирует вкус невзыскательного, но массового по своей социальной базе потребителя.
        Дискуссию по теме доклада можно скорее расценивать как пошедшую в двух направлениях: что такое массовость распространения культурной символики и какова действительная цена применяемой Д. Сибруком компаративистики? П. Полонский привел примеры ряда символов, распространенных в культуре практически повсюду в мире и не девальвируемых краткосрочными культурными новациями. Для оценки культуры, с его точки зрения, необходимо сформулировать добротный принцип темпорального "среза". Во рамках второй ветви дискуссии собравшиеся пытались понять как же к нам пришли классические образцы культуры, и насколько их выбор действительно можно понимать "вкусовым"? Точку в дискуссии поставила реплика Н. Петрова, предложившего видеть в наследовании культурной традиции прежде всего определенное выражение духовной потребности, а не краткосрочных всплесков зачастую подогретого ажиотажа вокруг мнимой привлекательности служащего товаром культурного продукта. Если вокруг предложения культурного продукта на товарном рынке не возникает вторичная духовная "волна", то фактически нельзя говорить об усвоении этого продукта широкой культурой.

22 мая 2007 года, Темы - "Ю. Дюбенок и свободная философия" и "Норматив "информационный процесс".

Заседание ОФИР 22 мая 2007 года открыло сообщение В. Князева на тему "Ю. Дюбенок и свободная философия", посвященное организованному философом Ю. Дюбенком интернет-форуму. Ю. Дюбенку удалось создать не только реальную философскую школу в Иркутске, но объединить ряд философов вокруг площадки интернет-общения. Основной дискуссией данной площадки стала тема создания обобщающего учебника философии. Обсуждение этого сообщения началось с высказанного Я. Гринбергом тезиса о в значительной мере неформальном характере философского опыта, что не подразумевает создания системы непререкаемых научных дефиниций. Само собой философское положение "истина" содержит невысказанность и потому естественно отличается диалектичностью. Как отметил К. Фрумкин, после ухода с философских подмостков такого их в прошлом ведущего режиссера как марксистская философия, в философских дискуссиях началась ощущаться нехватка "общего языка"; в 90-е годы ведение философских дискуссий существенно упрощала повсеместно распространенная инерция марксистского мировосприятия. Я. Гринберг в этой связи подчеркнул потребность для философа в создании собственного тезауруса, помощь которого могла бы облегчить прочтение философской концепции. По мнению И. Федотовой, используемое в философии понятие "истина" в большей мере относится к обозначению предметного, а логического понятия, например, "физическая" истина. Н. Петров обратил в связи с этим внимание на единственность предметной идентичности, например, кто бы ни был автором "Тихого Дона", включая версию о нескольких авторах текста романа, все равно существует однозначно определенная формула такого "авторства". Адекватное предметное представление единственно, и по отношению к нему невозможно применить принцип "квантового эффекта".
        Во второй части заседания с сообщением на тему "Норматив "информационный процесс" выступил А. Шухов. Его сообщение представляло собой краткое изложение его же работы Общая категория процессно-событийной нормы информационных явлений. Дискуссия по данному сообщению в основном развивалась в плоскости проблемы возможности выделения информационной специфики как таковой. Я. Гринберг высказал мысль о "панинформационизме" биологических структур, все существо которых фактически предопределено характером генетического материала. На это последовали возражения Н. Петрова о неясности природы, предопределяющей существо самого генетического материала, и И. Федотовой о природе "забывания" при утрате биологическими существами их некоторых фенотипических признаков. Она же высказала предположение о "параллельности" информационного мира физической онтологической структуре. К. Фрумкин обратился к исторической периодизации бытования понятия "информация", в которой выделяются 3 периода:
      до середины XX в. понятие информации связывалось только со сферой деятельности человека, но не животных и технических средств;
      в середине XX в. понятие "информация" распространилось на биологические и технические приложения, выработалось представление об аналогичной носителю разума системе; в этот период понятием "информация" стали обозначать сложно-структурные физические процессы;
      в последней чертверти XX в. по аналогии с предшествующим понятием "информации" данное имя распространилось на сложно-структурные физические объекты, могущие оказать влияние на более масштабные процессы (например, гены или компьютерные программы); подобные процессы оказывают влияние на рациональность функционирования технических и биологических систем.
      По его мнению последний смысл понятия "информация" вносит определенную долю неопределенности, поскольку здесь даже поворот руля может пониматься в качестве "информации". С его же точки зрения процессы управления можно понимать неотъемлемым признаком именно сознающих систем. В завершение А. Шухову был задан вопрос о том, как можно понимать работу телетайпа у внезапно ослепших пользователей? На вопрос последовал ответ в смысле, что утрата конечной результативности функционирования телетайпа не отменяет внефизической природы заложенной туда человеком и определяющей реакции данного аппарата "таблицы соответствия". На подобном основании был сделан вывод о присутствии в "философии информации" подтекста, заключающегося в намерении "исключения человека".

5 июня 2007 года, Темы - "Понимание и объяснение" и "Пути истории".

5 июня 2007 года ОФИР обратился к двум темам, первой из которых оказалось сообщение А. Каменщикова на тему "Понимание и объяснение (или круговые процессы в деятельности порождения знания)". Процесс наработки познавательных решений в науке и не только в науке трудно представить в виде однонаправленного линейного развития. Подобную специфику отобразил и философский опыт, начало накоплению которого положил немецкий философ Ф. Шлейермахер, создатель философской дисциплины герменевтика. Исследование, как оно видится в герменевтических моделях, представляет собой "круговой процесс", "герменевтический круг", когда синтезирующиеся из отдельных представлений обобщенные или редуцированные представления образуют логические "обратные связи" со своими исходными посылками. Не только философия как таковая, но и целый ряд представителей естественнонаучного знания и не только в пределах герменевтических моделей обращали свой интерес к проблемам понимания. Например, русский физик Л.И. Мандельштамм предложил модель "2-х степеней понимания", где над первичным пониманием надстраивается 2 ступень, на которой все связи некоторой группы отдельных моделей объектов предметной области увязываются в единую схему. Для понимания, как определил докладчик, ведущая роль может принадлежать только понятию, в рамках которого идеализируются отношения действительности и в нем объединяются функции как фильтра, так и траспорта данных (концепция "линзы"). За "пониманием", как определил докладчик, следует "постижение", в частности, такие обобщения Ньютоновской механики, как представление ее связей в виде функций Лагранжа и Гамильтона, можно понимать в качестве "постижения" данного предмета. Теоретическая же редукция, обобщающая ряд законов отдельных процессов, может быть понята в качестве примера "построения нового пространства смысла". Понимание, помимо всего прочего, следует связывать и с накоплением культурного опыта в целом.
        В ответах на вопросы докладчик пояснил свое видение содержащихся в его модели расхождений с традиционными представлениями о когнитивном процессе. В частности, он в определенной мере отказался от традиционных норм логики и семантики, таких как "индукция", "дедукция" и "объём понятия". Обсуждение началось репликой Я. Гринберга, подчеркнувшего, что речь фактически идет о проблеме природы творчества и формальности теории. А. Шухов обратил внимание на оторванность данной модели от общепринятых представлений в области психологии и теории искусственного интеллекта; другой вопрос - это проблема формальной недостаточности смысловой почвы понятий, в том числе и не исключая отсюда и понятия точных наук, часто как понятия выражаемых не только логикой их концептов, но еще и контекстом их употребления ("квантовое число странность"). "Герменевтический круг", с его точки зрения, как раз и представляет собой пример недостаточности контекста для построения строгого понимания некоей сущности. П. Полонский отнес проблематику понимания к области исследования теории мышления. В частности, он отметил, что, каково бы оно ни было, мышление остается подчиненным по отношению к законам логики сущностью. К. Фрумкин обратил внимание на необходимость создания единого корпуса средств анализа когнитивных процессов. Понимание, на его взгляд, следует относить не более чем к вписыванию нового знания в уже существующую систему познавательных представлений. О некоторых науках, для которых характерна эмпирическая перегруженность, можно даже говорить как об "утрачивающих понимание". Понимание можно определять как "завершение познавательных процессов для индивидуума", тогда как для культуры специфично уже не само понимание, а предоставляемые ею возможности поддержки понимания.
        В оставшееся время К. Фрумкин выступил с сообщением по книге И.М. Дьяконова "Пути истории". Автор данной книги критически переосмыслил предложенную еще марксизмом схему социальной периодизации, представив собственный вариант картины системных исторических этапов. Ключевым в схеме И.М. Дьяконова оказалось условие достижений в сфере военного дела, принципиальным образом влияющих на социально-географическое деление человеческого общества. Фактически Дьяконов объединяет структурно-социальные и технологические условия развития общества в общую схему. Обсуждающие отметили, что военно-стратегические возможности, с одной стороны, можно назвать "ясным критерием" общественного развития, с другой - подобная схематизация не вполне стыкуется с картиной синхронных срезов обещецивилизационного процесса. В связи с этим была приведена оценка русского историка А. Спундэ, отметившего способность Петра I "построить то, чего никогда не было" - крепостную мануфактуру и европейского типа армию на социальной базе феодального общества.

26 июня 2007 года, Тема - "Первые уроки игры в бисер".

Посетивший ОФИР С.Н. Ловягин познакомил собравшихся на заседание 26 июня 2007 года со своей концепцией особой качественной алгебры, имеющей смысл развивающей обучающей игры, общие принципы которой изложены в работе "Первые уроки игры в бисер". Замысел подобного рода метода заронило знакомство автора с рядом философских работ, не приводящих к появлению формальных схем в области знаково-символьных систем. Отсюда появилась идея создания некоторой достаточно общей формальной модели, использующей способ компактной записи при достаточной эффективности употребляемой системы операторов. В числе таких операторов оказались операторы повышения и понижения степени общности, "зеркала", "аспекта", "состава", "контекста", "синтеза", "фильтра" и т.п. Область действия таких операторов не абсолютна, а определяется комментарием, допускающем выражение как в произвольной форме, так и в форме одного из операторов. Общую задачу построения такой системы можно определить как "создание корректной грамматической ситуации для обоснования методологии обучения". То есть главным потребителем подобной системы могут быть педагоги, работающие в области обучающих методик. Система призвана изобрести корпус задач, развивающих самые разные способности ума, и в чем-то подобна методологии ТРИЗ.
        Дискуссия по докладу главным образом затрагивала проблемы когнитивной и социальной функций педагогики. С.Н. Ловягин, комментируя замечания на тему отсутствия у современной педагогики цели "научить мыслить", отметил, что на основе своей методики он уже разработал обучающие пособия "Практикум по праву", "Задачник по ботанике", "Вязание морских узлов". Оценивая проблемы современной педагогики, Я. Гринберг подчеркнул, что, с другой стороны, и повышение эффективности обучения может сослужить роль особого рода "социальной бомбы", подрывая интерес молодежи к занятости в простых областях деятельности. Система образования реформировалась всегда, реформируется и сейчас, причем на современном этапе появление технических средств обучения может привести к десоциализирующему влиянию на обучающихся. По мнению И. Федотовой, обучение потеряло смысл приобретения знаний, показателем чего является отсутствие у учащихся стремления к самопроявлению в процессе обучения. К. Фрумкин отметил, что прогресс технических средств обучения имеет и обратную сторону - ухудшение как качества преподавания, так и контингента обучающихся. Н. Петров дополнил, что игровые методики можно понимать лишь формой обучающих практик, реальное содержание обучения - развитие как логики, так и знания изучаемых проблем. К сожалению, на заседании не прозвучала тема противопоставления алгеброподобных систем как "бедного" экстракта из построенного в виде "богатой" среды естественного или философского языков.

Материя, ОФИР и сознание

Виктор Князев, май-июль 2007

Как можно понять такое зыбкое и аморфное явление, каким является ОФИР? Вот Андрей утверждает, что это всего лишь средство для самоутверждения. Покойный Рубен иногда говорил, что это просто собрание болтунов. Олег часто сожалел, что мы постоянно забываем о метафизике. А как же на самом деле? Где лежит истина? Попробуем применить острый скальпель анализа. И первый, пока еще неуверенный разрез сделаем по линии отношения к основному вопросу философии.

Итак, Николай Михайлович, глава нашего общества и его душа - что в прямом, что в переносном смысле. Махровый объективный идеалист. Настолько махровый, что идеализм у него порой переходит в свою противоположность. Стоит только посмотреть, как он рукой показывает место обитания души в районе грудной клетки, и даже скашивает глаза к подбородку, будто надеясь ее увидеть - сразу понимаешь, что душа для него вполне материальна.

Константин, исполняющий обязанности секретаря общества, т.е. добровольно согласившийся наводить хотя бы элементарную дисциплину в буйной среде невежественных философов. У него, в отличие от остальных, великолепная память и четкое мышление, и я скорее назвал бы его историком философии. Ведь философией он занимается вполне серьезно, а подлинный философ никогда до этого не унизится. Чрезмерное увлечение концепциями требует удержания в уме разных точек зрения, что неизбежно ведет к дуализму или даже эклектике. Что мы порой и наблюдаем: половинчатые высказывания по принципиальным вопросам.

Или Виктор Андреевич, который совершает периодические набеги на наше бедное воображение. Не уверен, что в его праязыке найдется хотя бы один пракорень для понятия материи. Разве что только для праматерии, но это уже совсем другая материя, а точнее - вовсе не материя. Нет уж, сторонников материализма следует поискать не в среде расплывчатых гуманитариев, а у поклонников более точных наук.

Вот, например, Павел Борисович. Казалось бы, вполне респектабельный материалист? Черта с два! Стоит его как следует поскрести, и под толстой коростой методологии обнаруживаешь нежный розовый идеализм. Особенно когда речь заходит о разуме или сознании.

Может быть, Ирина? Ах, Ирина! Хоть она и изучала математику, но давно уже изменила ей с культурологией. Я уверенно причисляю ее к идеалистам (вы когда-нибудь видели живую материалистку?) Но главное не в этом. Мне кажется, она рассматривает философию всего лишь как подсобное средство для анализа явлений культуры. Что поделать, форма всегда привлекала женщин больше содержания.

А Яков? Вот кто занимается философией исключительно для собственного удовольствия. Яков - позитивист, что звучит почти как ругательство. Он превозносит его величество факт. Если он поверил, что сверхспособности йогов являются физическим фактом, то готов принять и все их мировоззрение. И получается, что в голове у него мирно уживаются два мира - мир физической реальности и мир за покрывалом майи. И плевать на то, что эти два мира противостоят друг другу - его это не заботит. А если и заботит, то не сильно. Не так сильно, чтобы представлять мучительную проблему всей жизни.

Александр? Можно ли рассчитывать на него, как на союзника? Какие взгляды скрываются за его эрудицией? Затрудняюсь сказать. Свою сущность он еще проявить не успел. Или просто пока осторожничает.

Огладываюсь назад - и вижу в тылу только Алексея. Вот уж кого идеалистом никак не назовешь. Человека, который считает, что ученые вот-вот откроют механизм восприятия, трудно заподозрить в идеализме. Наверное, поэтому я склонен с ним во многом соглашаться. Но в том-то все и дело, что и материалист из него не получается. Чтобы быть материалистом, надо как минимум признавать наличие оппонента - идеалиста. А Леша подобен инженеру, разрабатывающему конструкцию какого-нибудь кривошипа. Скажи ему кто, что этот кривошип приводится в движение не шатуном, а волей Создателя - он только плечами пожмет. И продолжит свои занятия.

Вот и получается, что я - единственный, кто не боится во всеуслышание заявлять: «дух не существует». Строго говоря, такие люди не имеют права именоваться философами. Это то же самое, что физик, который отрицает существование молекул или силы тяготения. Если исключить дух, чем же еще заниматься философу? Пытаться сложить Вселенную из атомов, как из кубиков? Но пока что наши идеалисты еще ни разу не прижали меня к стенке всерьез. Так что главные бои впереди. А значит, жизнь продолжается.

Да и вообще, после окончания эпохи марксизма - так ли уж важен этот самый основной вопрос философии? Ведь антиномия материя-сознание даже не оставляет места для подсознания.

3 июля 2007 года, Тема - "Критерии анализа моделей альтернативной истории".

3 июля 2007 года в ОФИР состоялась общая дискуссия на тему критериев, используемых при анализе моделей "альтернативной истории". По мнению собравшихся, общим основанием диспута с представителями течения "альтернативной истории" должен стать принцип отказа от своей позиции в случае доказуемости дискутируемого положения (иначе это формулируется как "отказ от исключительного права на истину"). Вторая основа такой дискуссии - получение абсолютных критериев для каждой рассматриваемой предметной области. Далее следует обратить внимание на различие специфик индивидуальной фальсификации, например, "сочинений Оссиана", и коллективного обмана, примером чего, в частности, может служить искаженное представление современной истории в советский период. Отсюда можно протянуть связь к проблеме использования суммарного опыта человеческого познания, погруженности индивидуального сознания в неконтролируемый им когнитивный "бульон". Далее, и общее направление развития познания требует анализа по принципу "селя" - оценки обобщенной телеологии познавательной новации. Поэтому концепции, сходные с "концепцией" Фоменко можно понимать "играющими на несопоставимости объективной познавательной осведомленности индивида и необъятности социально накапливаемого опыта". Конкретно анализ хронологической последовательности можно разделить на 3 реально независимые тенденции "смены содержания" - тенденции эволюции материальной культуры, языка и астрономических явлений. Объявляемая представителями направления "альтернативной истории" возможность "перенесения явлений на более поздние сроки" действительно допускает некоторые основания, однако эти основания не однозначны. Остается множество проблем, типа появления на занятых некоей культурой территориях инокультурных памятников, возникновения "мертвых" языков и их хождение, адекватность описания астрономических эффектов в источниках, сам объём архивного хранения, непосильный для целенаправленной подделки и т.п.
        Как сформулировал свое отношение к проблеме К. Фрумкин, в философском смысле данную проблему можно рассматривать как "проблему доверия культуре". Гипотеза Фоменко посуществу представляет собой попытку покушения на устоявшийся кругозор человечества, пересмотр его представления "о самом себе". Как отметил Н. Петров, модель Фоменко построена по схеме изначального построения некоей концепции, которая впоследствии подкрепляется разного рода аргументацией, главным образом, астрономической. Фактически в данной модели отсутствует анализ рядов какого-либо другого типа.

10 июля 2007 года, Тема - "Роль философской концептуализации в мотивах творчества К. Малевича".

И. Федотова представила заседанию ОФИР 10 июля 2007 года сообщение о философских представлениях К. Малевича, сформулированных самим художником в качестве оснований собственного творчества. Основу творческой концепции К. Малевича составила идея неких конечных зрительных примитивов, в частности, черного квадрата, красного квадрата, белой основы, "первоэлементов движения" в виде креста и круга. Само созданное им имя собственного направления - супрематизм означает представление о "сверхпринципе". Для Малевича искусство понималось в качестве особого вида познания, возможно развивающегося не по рациональным законам. Предназначение живописи, по Малевичу, заключается в выявлении "чистого содержания образа", некоторого нечто, свободного от обыденной ассоциации. К. Малевич и, с одной стороны, писал философские работы, в частности, "Мир как беспредметность" (1922), и, с другой, создал модель эволюции художественных принципов, в том числе, подстроив "опрокидывание" этой эволюции на собственное творчество. По Малевичу, путь прогресса живописи пролегает от импрессионизма через кубизм к супрематизму. Наиболее знаменитая работа К. Малевича "Черный квадрат" выражает собой идею "абсолютного ничто, абсолютной потенциальности", выступая своего рода маркером фона, "Красный квадрат" - маркером цвета. Супрематизм вызывает революцию в искусстве, открывая дорогу "новому реализму". Он провозглашает некое "видение живописи", противопоставленное "видению предмета" или формы. Малевич понимает искусство неким остановившимся "моментом достижения", означающем "искусство в чистом виде". Все же, супрематизм возможно не учитывает реалии в действительности синтетического механизма восприятия, а параллелью для него может быть музыкальный авангард, т.н. "чистый затыкающий звук".
        В начавшемся обсуждении отмечалось, что супрематизм отвергает эстетическую в узком смысле слова функцию живописи. Однако, как пояснила И. Федотова, он к ней возвращается на этапе "возвращения фигуративности", перерождаясь в "новую" фигуративность. Фактически К. Малевич создал не просто искусство живописного полотна, но искусства разыгрывания информационного повода, вызываемого появлением предмета живописи. В супрематическом эстетическом акте объединяются живопись, концепция и текст. Как отметил А. Шухов образную почву супрематизма можно понять как "предрефлексию, рефлексивно выводимую как отказ от рефлексии". С его точки зрения живопись используется здесь для извлечения из опыта восприятия уже формализованных зрительных образов и выплескивания их на полотно. Это искусство фактически не ставит перед собой цель воссоздания "внешнего" зрительного образа. Н. Петров понимает творчество К. Малевича явлением исторического возвращения "иконописной манеры на новом этапе". "Новая" фигуративность легко сопоставима с формалистической и символической манерой построения фактуры на полотне иконы. Поиск же "первоэлементов" характерен для китайской живописной традиции, обратившейся к этой проблеме еще в первом тысячелетии н.э. Как и в китайской традиции, супрематизм предполагает выделение "образа действительности из пустоты". Я. Гринберг обратил внимание, что феномен К. Малевича основан на предложении художественного продукта подготовленному, но никоим образом не наивному зрителю. Как отметил К. Фрумкин, суть супрематизма в поиске компромисса между сложностью естественных форм и простотой геометрических; такая художественная манера, менее реалистично передавая образ человека, позволяет не изменить принципам реализма при передаче технического объекта. Живопись К. Малевича отражает дух неостановимо меняющейся техносферы, цивилизации, в которой доминируют неодушевленные тела. Более тонким, по его словам, объяснением художественного поиска супрематизма может послужить тезис о том, что "искусство управлять формой, и составляющее собой собственно содержание искусства живописи, можно понимать как "самое человечное в человеке", не доступное никакому другому существу, не располагающему возможностью направленного воздействия на природу.

17 июля 2007 года, Тема - "Отношение ОФИР к базисной философской проблематике".

17 июля 2007 года Я. Гринберг предпринял попытку, отталкиваясь от анализа сложившегося в ОФИР'е отношения к базисной философской проблематике, обрисовать картину как самой этой проблематики, так и её топологии "на пространстве ОФИР". Он начал с традиционного схематизма, выделяющего "поля" единого материализма и идеализма, последнего - распадающегося на субъективный и объективный. Отличие между материализмом и идеализмом пролегает по разделу отношения к объективности мира, и по такому критерию практически каждого участника настоящего заседания можно отнести к "материалистам". Идеализм же, по Ленину, тяготеет к Берклеанской схеме непреодолимой субъектности, сводящей, с целью оправдания религии, действительность мира к действительности наших ощущений. Тем не менее, и идеализму свойственно признание определенной объективности мира на почве отказа от придания материи самодостаточного статуса. Как бы ни был хорош, с другой стороны, материализм, ему недостает возможностей для истолкования некоторого рода специфик мира, например, протекания эволюционных процессов, что создает нишу, занимаемую идеализмом и агностицизмом. И здесь можно говорить о трех практических механизмах познавательной деятельности: религиозного, в котором источником знания является только канонический текст, классической науки, основанной на принципах полного детерминизма (Лапласовского панмеханицизма), и современной науки, совмещающей определенность, неопределенность и вероятность. В отношении же претендующих "заместить науку" идей можно сказать о характерном для них принципе введения "абсолютно непознаваемой позиции" и порождения, в силу специфики современного мощного развития знания, концепции границы, разделяющей принципиально познаваемое от принципиально непознаваемого. В подлинной же, по мнению Я. Гринберга, науке господствует принцип "примата фактов", когда последним "предоставлено право" опровергать любую теоретическую модель. Для науки также характерна чрезвычайная осторожность в определении результатов научного познания в качестве фундамента какого-либо мировоззрения. Поэтому материализм, использующий текущие результаты научного познания для построения безоговорочных мировоззренческих проекций, не вполне прав в таком своем стремлении. Если же говорить о "собственной логике" прогресса научного познания, в частности, о том редукционистском результате, что определил химизм утратившим право на обретение "собственной природы", то такого рода "идею полного объединения", поиск "суперобщей" теории можно отнести к результатам влияния определенного рода "когнитивного эстетизма".
        Начало дискуссии по сообщению Я. Гринберга положила реплика И. Федотовой о влияний искажений перевода на наше традиционное представление о взглядах Дж. Беркли. Возможно, русский эквивалент его формулы, выраженной словами "вне нашего сознания", нуждается в замене. К. Фрумкин обратил внимание на монистичность видения, проявляющегося как в концепте "материализма", так и "идеализма", подхода, допускающего альтернативное построение хотя бы в виде дуалистической модели. В. Князев подчеркнул, по его мнению, тот факт, что основной смысл материализма в наше время видят в отрицании духовности как особой сферы бытия. А. Шухов высказал точку зрения о неединственности "материи" как некоей категории предельной редукции, что возвращает познание к предложенной Аристотелем схеме, в которой "материя" в качестве предельной категории дополнялась такими же предельными категориями "время" и "пространство". Возможно, в перспективе "материализм" переживет замену "онтологизмом", включающем в себя не только расширение числа предельных категорий, но и введение представления об объективности бытования идеальных объектов типа натурального ряда чисел, как и дополнения существенно значимыми непредельными категориями, в частности категорией "информация". И. Федотова подчеркнула, что сложность научной проблематики девальвирует собственно "монистическую претензию" материализма; "материализм" именно в качестве эстетического конструкта может остаться в корпусе философского знания, в качестве практического направления философского познания - вряд ли. Н. Петров обратил внимание на специфику социализации человеческого общества как на очевидное проявление определенной идеалистичности. В таком смысле "материалистом" он признал бы только социально изолированное животное; также и для Ленина, возможно, его "материализм" оправдывал примат животного насилия над возможностью достижения прогресса через развитие духовности. Грубоватость версии материализма в изложении Ленина говорит о его неприятии опытнического взгляда на природу, и этим подчеркивает, собственно, характерный Ленину … идеализм. И. Федотова поддержала Н. Петрова в смысле отнесения самого понятия "материя" к группе понятий категориальной, а не феноменальной группы. В заключение Я. Гринберг отметил, что, позитивно принимая критику своих тезисов, он предложил бы ввести понятие "рационализма" как обобщающего в своей основе материалистический, но в подобном отношении нежесткий подход науки к пониманию мира в целом.

14 августа 2007 года, Тема - "О философии, истинной сущности и будущем финансов".

14 августа 2007 года К. Фрумкин представил ОФИР'у свой доклад на тему "философии финансов". Исходным положением доклада послужил тезис, объявляющий деньги "информационной системой, обслуживающей распределение реальных стоимостей, в том числе материальных, трудовых, инфраструктурных ресурсов". Деньги можно охарактеризовать как функцию, для которой доступно наибольшее число управляющих подробностей, они предствляют собой систему производства знаков, управляющую производством вещей. С другой стороны, деньги оказываются своего рода "фондом прав", на основе которых происходит распределение предметов между субъектами. Деньги служат средством компенсации издержек производства, в том числе и средством поддержки повторного производства. Экономику можно рассматривать в качестве системы, построенной на стремлении ее субъектов к бессмертию, что вынуждает их к компенсации истраченной "жизни". Это будет более понятно, если сравнить экономику с "однократной" биологической жизнью, например, самцов у некоторых видов насекомых. С психологических позиций деньги для их получателя оказываются "надеждой получить компенсацию в будущем". Покупатель, возмещая издержки производителя деньгами, подкрепляет последние продуктом "неопределенно большого числа других производителей". Важную составляющую функции денег кредит можно рассматривать в качестве однократного перекоса оборота в пользу одного потребителя и последующего выравнивания искаженного оборота. В данном же смысле страхование служит системой создания резервов, аналогом которой является круговая материальная или повинностная порука. На современном этапе банки превращаются в информационно-аналитические центры, нуждаясь в прогнозе развития и определении направлений активности своих контрагентов, в особенности заемщиков. Отсюда, в силу тотального распространения кредита, предметом внимания банков оказывается общество в целом. Индивидуальный член общества помимо уже привычной медико-биологической оценки будет оцениваться и как потенциальный агент по воспроизводству прибавочной стоимости.
        Обсуждение доклада началось с критических замечаний А. Шухова о разделении предмета и функции денег, когда современная виртуализация денег не изменяет их функцию; П. Полонского о прогностической основе, свойственной и любой совершенно обычной сделке; и вопроса В. Князева о причине отказа от привязки денег к товарному эталону. Прения открыло выступление И. Федотовой, показавшей, что деньги можно понимать и как информацию о присущих данной экономике возможностях товарного покрытия; деньги отражают характер рынка, к которому они привязаны. А. Шухов обратил внимание на сохраняющуюся товарную природу денег, отраженную в определении Д. Кейнса, назвавшего деньги "товаром с наименьшими издержками хранения". С его точки зрения, ценность денег, даже товарных и металлических, а, тем более, современных условных, во многом связана с усилиями государства с организацией спроса на деньги, в частности, с запретом хождения на своей территории иностранной валюты в платежном обращении. Он не согласился с данным в докладе определением кредита, сопоставив его с такими формами услуг как прокат или лизинг. Отказ же современных финансовых систем от товарно-золотого формата денег связан, по его мнению, с большей курсовой нестабильностью этих средств, отличающихся непостоянством поступления на рынок. Я. Гринберг отметил, что появление денег в истории конкретной экономики обозначает наступление фазы товарной насыщенности рынка. Системы же финансового управления, согласно его представлениям, можно понимать в качестве надструктур денежного оборота. П. Полонский представил контуры правовой модели денег, отражающей определенную специфику выраженных именем "деньги" социальных отношений. Деньги являются видом имущественных прав, то есть видом обеспечиваемых социумом возможностей. В теории права деньги как непосредственно имущество являются предметом абсолютного права, а как средство обеспечения возможности участия в товарном обороте - предметом относительного права. Деньги выступают не только в качестве монотонной, но и сложной социальной структуры, так, как в CCCP денежные фонды делились на фонд заработной платы, фонд НИОКР и т.п. При обмене репликами с К. Фрумкиным, заметившим, что в такой схеме право предшествует рынку, П. Полонский ответил, что, возможно, здесь имеет место ситуация "курицы и яйца". Платежеспособность денег, как отмечали выступавшие, только с одной стороны подкрепляется государственным регулированием, когда с другой - фактором экономической инициативы общества. Ю. Дюбенок высказал мнение, что в современном обществе проявляется тенденция возврата от условных денег к "реальным", например, к золотым деньгам. По оценке Н. Петрова, свойствами денег оказываются "анонимность, тотальность неуправляемость"; деньги воплощают качество человека "жить будущим" и являются своего рода "социальной энергией". По его мнению, деньги появляются в социуме только по причине того, что человек способен жить ожиданием.

21 августа 2007 года, Тема - "Апология материализма".

21 августа В. Князев доложил ОФИР'у свое видение решения "основного вопроса философии" в форме доклада "Апология материализма". Исходным тезисом послужило определение материи, понимаемой докладчиком как "основа космологической эволюции". Материализм, как оценил докладчик, провозглашает существование Вселенной, ее познаваемость и неприемлемость креативистской телеологии. Напротив, по его убеждению, основной массив философского опыта проникнут креативистскими идеалистическими тенденциями. Позитивная задача материализма заключается в создании списка проблем, требующих решения со стороны предметных наук - от физики до социологии. Как оценил эту часть рассуждений докладчика Я. Гринберг, полезно было бы определиться с предметом содержания того "идеального ответа" на вопрос о возникновении Вселенной, на котором бы настаивал материализм. Далее докладчик суммировал способствующие и не способствующие материалистическому толкованию мира современные представления предметных наук. Реконструкция космологической эволюции, за исключением проблемы "изначального толчка" ("Большой взрыв"), говорит в пользу материалистического понимания мира, равно как и эволюционистская биология в целом и нейрофизиологический анализ сенсорных способностей. И только проблема изощренности духовного мира человека, проходящая в философии под рубрикой проблемы "сознания", не получила по сей день удовлетворяющего материалистическую модель толкования. Хотя задаваемый 50 лет назад вопрос "может ли компьютер играть в шахматы?" уже нашел своё положительное разрешение. Поэтому можно сделать вывод о неуклонном сокращении "территории" идеалистического объяснения действительности в пользу рационалистического научного объяснения.
        Тон начавшемуся обсуждению задала постановка ряда проблем методологического плана, например, что же такое "естественные причины"? В данном же ключе было выдержано и выступление К. Фрумкина, понимающего материализм в качестве своего рода "проблемы генезиса": что может быть определено в статусе "субстанции", а что лишь в качестве признака или свойства такой субстанции? Сейчас избегают рассуждать на тему "основного вопроса философии", но появилось фактически обращенное к той же проблематике направление "философии сознания". Согласно его представлениям, то, что называется "сознание", препятствует его сведению к игре того, что можно было бы представить только в виде средств материальной реализации сознания. Современный философский идеализм вовсе не защищает трансцендентность процесса, в частности, биологической эволюции, лишь бы трансцендентным признавалось возникновение материального мира в целом. Не пытается современный идеализм и затормозить обширную "программу" рационального научного понимания содержания действительности. Далее выступил А. Шухов, предложивший отделить предмет мотивационных посылов поведения от мировоззренческого концептуализма. Концепция материализма, определенная оформленная идея, несомненно родилась в силу появившегося востребования: развитие познания нуждалось в идеологеме, принципиально исключающей всякое трансцендентное объяснение содержания действительности. По его мнению, казалось бы необъясняемое сознание вполне может быть объяснено, если в исходном пункте этого объяснения будет лежать принцип объект-процессного преобразования; сенсорику же и ощущаемость невозможно понимать самодостаточностями, поскольку они замкнуты на свое единственное приложение - моторику. "Свойство материальности" является определенным категоризующим понятием, обозначающим способность сопротивления конкурирующей возможности пространственного замещения или способность барьера. П. Полонский согласился с И. Федотовой в анализе собственно постановки проблемы: нужно обсуждать не содержание некоего убеждения, а источники его появления. Кроме того, необходимо прийти к общему пониманию предмета "материи". Н. Петров высказал точку зрения, согласно которой всякое выражение определенного представления в форме идеи можно отнести к идеализму: различие "идеализм - материализм" есть различие в способах выражения представлений. По его мнению, идеи делятся на "абстрактные и конкретные", если последним присуща проверяемость и они могут быть признаны материалистическими, то абстрактные идеи никак не проверяются и им свойственна лишь идеалистическая природа.

28 августа 2007 года, Тема - "Онтологические аспекты философского материализма".

На заседании 28 августа 2007 года ОФИР предпринял общую дискуссию по предмету онтологических аспектов философского материализма. Первым обсуждаемым вопросом оказалась проблема невозможности "чистой феноменальности" проводимого опыта. Опыт, как и каким образом мы бы его не ставили, покоится на выработанной предыдущим познанием предметизации, в силу чего любой, даже сугубо натурный охват действительности содержит в себе присутствие нашей интерпретации. В силу этого никакой "материализм" невозможно понимать доинтерпретационной моделью мира. Далее центром внимания дискуссии стал высказанный Н. Петровым тезис о фактической концептуальности поведенческого мотива, когда элементарное поведение животных проективно может пониматься как своего рода "материализм". Большинство присутствующих отвергло данный тезис, сославшись как на философскую традицию, так и приведя аргументацию в пользу наличия у разных концепций и убеждений содержания, специфического этим концепциям, а не только общего концепциям вообще. Материализм, в частности, представляет собой концпцию, провозглашающую примат опытной проверки любых представлений. Обсуждение в дискуссии философского понятия "материи" обратило внимание присутствующих на проблематику категории "существования", далеко не раскрывающей детали собственно существования; притом, что "Уральские горы существуют", их существование можно идентифицировать как существование динамического объекта. А. Шухов обратил внимание на возможность отнесения признака "существования" и к идеальностям, например, к натуральному ряду чисел, геометрическим фигурам, логическим категориям. В терминологии И. Канта существование идеальностей определялось как "априорное знание". Если исходить из принципа не отождествления материи со всем возможным содержанием мира, то она, по мысли К. Фрумкина, представляет собой "всё, что способно действовать на другую материю", исключая из множества материальностей сферу идеализируемых отношений. Обращение к проблеме "существования" вызвало и анализ такого его признака как "настоящее". Однако ситуативная модель фактически не способна рассматривать никакое материально действительное или событийно состоявшееся не иначе, как в прошлом. Иллюстрацией служит ситуация "гола" в футболе. "Гол" фиксируется при пересечении мячом линии ворот, то есть в качестве уже произошедшего события. Тогда, как определил К. Фрумкин, "настоящее" следует понимать "ненаполненной непрерывно перемещающейся планкой, отделяющей прошлое от будущего". В смысле данной модели "прошлое" оказывается постоянно наращивающим свой объём, а "будущее" - непрерывно его утрачивающим.

4 сентября 2007 года, Тема - "Современное состояние философской проблемы выделения сознания из мира".

4 сентября 2007 года К. Фрумкин познакомил собравшихся на заседание ОФИР с картиной истории развития и современным состоянием многочисленных философских концепций, решающих проблему выделения сознания из мира. Некоторая обособленность развития философии не помешала недавним достижениям нейрофизиологии лишить актуальности философскую проблему соотношения между психическим, выражаемым в философии с помощью категории "сознание", и материальным мозгом. Многочисленные философские направления предлагают свои решения данной проблемы, и следует перечислить основные и более обратившие на себя внимание концепции. Например, философский идеализм предлагает схему восходящего к Р. Декарту классического субстанционального дуализма, проводящего категорический водораздел между "материей" и "Я". К настоящему времени данное направление практически растеряло своих адептов. Другой базисной концепцией может быть признана модель "дуализма свойств": у материи обнаруживаются ментальные и субстанциональные свойства. Сейчас более востребован такой вариант общей модели "дуализма свойств" как "эмерджентная теория" (или - синергетизм): человеческое существование порождает сознание как некое свойство сложной системы. Другой весьма распространенной версией принципа "дуализма свойств" можно назвать "эпифеноменализм" - порождаемое материальным миром сознание не оказывает на сам материальный мир никакого встречного влияния, сознание есть "инертный субпродукт" физической действительности. Альтернативу последнему представляет "интеракционизм", представленный, главным образом, идеями К. Поппера. Еще одной заметной на философском небосклоне концепцией оказывается "элиминативный материализм", сводящий идею сознания к всего лишь продукту некоторой "народной психологии". С позиций первичности собственно отношения материи и сознания выступает "нейтральный монизм", выдвигающий идею наличия субстанции, способной в актуальной ситуации обращаться то в материю, то в дух. Кроме этих течений уровня мейнстрима можно отметить и "теорию тождества", провозглашающую принцип тождества физического и буквального состояний. С именем Л. Витгенштейна связана "двухаспектная теория" ("аномальный монизм"), обращающая внимание на неполную тождественность понятийной и объективной (материальной, предметной) представленности, заостряющая внимание на опасности превращения лингвистического парадокса в модель действительного мира.
        Одну из основных тем начавшейся дискуссии можно вкратце обозначить заданным Я. Гринбергом риторическим вопросом: анализируется ли при постановке проблемы "сознания" связь "тезис - модель", и как вообще философы понимают возможность рационального анализа данной проблемы? А. Шухов в своих репликах говорил об отторжении философским анализом проблемы "сознание - материя" какой бы то ни было базисной онтологической классификации; непонятно почему сознание идентифицируется на феноменальном уровне, хотя скорее его можно понимать "свойством", "ситуативной формой" или вообще категорией. Неизвестен или не обсуждаем способ выделения философским анализом ментальных условностей. Если философское моделирование пытается искать здесь строгое решение, то ему, вероятно, следует прежде всего обратиться к общему анализу проблемы "процесс-объектного преобразования". Если же исходить из предмета изучения наук "нейрофизиология" и "психология", то согласно их трактовкам "сознание" безусловно является формой "поведения"; активность сознания, которую мы привыкли понимать активностью именно спекулятивного (разумного) сознания, осуществляется посредством активности тех же самых речевых центров мозга. Я. Гринберг обратил внимание еще на один аспект данной проблемы: наблюдение "сознания" как сознания другого субъекта отличается от наблюдения исследователя за собственным сознанием. И. Федотова сосредоточилась на том, что "сознание" является внутриантропной проблемой, оказываясь определенным отличием людей, приобретаемым ими на некотором этапе эволюционного развития. В заключение К. Фрумкин проанализировал понятие "субстанции", представляющее собой экстраполяцию обобщения как "материи", так и "сознания". Подобное понятие вводится для достижения своего рода "инструментального единства мира" с той целью, чтобы оправдать такую черту определенной группы концепций мироустройства как возможность взаимопревращения "сознания" и "материи".

18 сентября 2007 года, Тема - "Антропология Б.Ф. Поршнева".

Внимание ОФИР за заседании 18 сентября 2007 года вновь было приковано к идеям антропологии Б.Ф. Поршнева, но на сей раз с анализом основных концепций монографии "О начале человеческой истории" выступил Н. Петров. На взгляд Н. Петрова, созданная Б. Поршневым гипотеза возникновения человечества основывается на принципе "абсолютной" случайности, абсолютно случайного стечения обстоятельств. Сам Б. Поршнев обозначает причинную природу такой ситуации как просто "спонтанную". Предложенный Б. Поршневым механизм "холистического" образования нового из старого сводится, по мнению докладчика, к принципу "все новое содержится в старом". По Поршневу новое возникает как ограничиваемое (урезываемое) старое, в частности, в психическом развитии Поршнев сводит психические возможности человека к арсеналу таких возможностей у животных, всего лишь дополненных механизмом торможения. Тем не менее, Б. Поршнев выделяет психический мир человека в особую сферу. Возникновение гоминоидов, как таковое, по Поршневу, связано с появлением промежуточной ветви "троглодитоидов", в силу влияния факторов окружающей среды освоивших прямохождение и употребление мясной пищи, в частности, питание мозговым веществом. Переход на новую пищевую базу послужил, по Поршневу, и причиной появления среди троглодитоидов механизма взаимопоедания, что разделило это сообщество на ветви агрессивных поедающих суггесторов и поедаемых. Далее развитие человечества происходило именно в ветви "поедаемых", поскольку именно среди них наблюдался прогресс психических возможностей торможения, обеспечивающих отклонение адресуемого им со стороны суггесторов такого средства принуждения к жертвенному поведению как гипноз. Одним из ключевых вводимых Б. Поршневым решений можно назвать принцип "ультрапарадоксального состояния", намеренного доведения психики до состояния дезориентации; однако именно в таком состоянии живое существо погружается в свой внутренний мир, отключаясь от приходящих извне возбуждений. Б. Поршнев акцентирует внимание на социализации личности уже в доисторической период, говоря о трансперсональности психики. В подобном смысле инструментом внутренней тенденции развития психики Б. Поршнев называет "внушаемость", стандартный аппарат заимствования психических и поведенческих новаций; отсутствие внушаемости вообще или избыточную внушаемость он определяет как очевидную психическую патологию. Добывание огоня, как предполагает Б. Поршнев, можно признать следствием случайных бытовых пожаров, возникающих от искрения употребляемых кремневых инструментов. Теория Б.Ф. Поршнева, как подытожил докладчик, оказалась продуктом своего времени, в ней не использован аппарат генетической реконструкции и она следовала в русле господствующей в то время марксистской методологии, восходящей к работам Ф. Энгельса.
        Дискуссия по докладу началась с ответов на вопросы, и одним из наиболее острых оказался вопрос о модели, предполагающей замыкание "нового в старое". В результате докладчик был вынужден согласиться с некоторой искусственностью данного метода, поскольку сложное из простого порождается не потому, что оно есть в этом простом, а по причине присутствия в этом простом сродства к образованию выстраивающих такое "сложное" связей. Прения начались с выступления К. Фрумкина, отметившего, что принцип "внушаемости" следует признать одним из главных достижений психологии XIX столетия, раскрывшей его значение как главного инструмента социализации. Обществу, согласно таким концепциям, свойственно разделение на "внушающих" и "внушаемых"; предпринятая Б. Поршневым теоретизация радикализовала данное разделение. Помимо уже известной хотя бы из биологии приматов имитативности, достижением человека следует признать возможность внутреннего порождения инновации и сознательного закрепления технологических и поведенческих традиций. С точки зрения Я. Гринберга, концепция Б. Поршнева все же больше оставляет вопросов, чем предоставляет ответов. А. Шухов обратил внимание на невостребованность модели Б. Поршнева конвенциональной наукой, в которой к нашему времени создана и палентологическая летопись развития рода гоминид, и проделана работа по генетической и морфологической реконструкции как развития, так и фенотипа предлюдей. Другая проблема заключается в точном определении "стартовой позиции" нашего психического развития, нахождения достоверных параметров "точки отсчета" психической эволюции человека. Мало того, что животные обладают эмоциональностью и сопереживанием, приматы обладают и зачатками сложного эмоционального поведения, такими, например, эмоциональными формами как смех или улыбка. Если бы Б. Поршнев создавал свою модель в наши дни, ему следовало бы предложить определить верхний предел психических способностей, характерный для животного состояния. По мнению П. Полонского палеоантопология, так, как она представлена в виде созданной Б. Поршневым концепции, более заслуживает имени "гипотезы", чем проверенной теории. Гипотезы же, по его мнению, ориентированы на поиск подтверждающих их фактов, что и требуется сделать в настоящем случае. По его оценке, лучшим подтверждением таких гипотез было бы непосредственно наблюдение прохождения стадии подобных эволюционных изменений вне сферы земной биологической эволюции.

25 сентября 2007 года, Тема - "Влияние интеллекта на эволюцию человека".

На состоявшемся 25 сентября 2007 года заседании ОФИР с докладом на тему "Влияние интеллекта на эволюцию человека" выступила представитель трансгуманистической мировоззренческой концепции В.В. Прайд. Трансгуманизм - "мировоззрение, утверждающее желательность и возможность совершенствования человека"; трангуманизм заключается в выработе индивидом в себе особого отношения к жизни и представляет собой идею социально обеспечиваемой фенотипической и фенотипически продолженной "вооруженности" человека, включая интеллект. Трансгуманизм базируется на выводе о том, что уже более чем 30 тыс. лет назад эволюция человека окончательно замкнулась в свою социальную фазу, когда только социальные условия остались источниками формирования как фенотипа, так и средств дополнения фенотипа. Например, образ жизни, в частности, характер питания влияет на появление в популяции кочевников особого гена усвояемости молока, а характер поведения определяет отсутствие дальтонизма у собирателей и его возможность среди охотников. С возрастанием телеологической составляющей человеческого поведения интеллект тем более становится значимой составляющей развития личности. С другой стороны, сам интеллект можно понимать продуктом как демографических факторов, так и, в частности факторов социального устройства и среды обитания. То, что в обществе появился такой вид занятий как интеллектуальная деятельность, позволяет участвовать в социальной жизни и людям с ограниченными возможностями и ослабленным здоровьем. Элементом социальных реалий становится и "кибернизация" , - в США до 10 млн. человек носят в себе искусственные органы, вплоть до того, что ведутся работы по созданию такого искусственного органа как "протез гиппокампа мозга". Но, тем не менее, одно из направлений такого развития, генетическое клонирование, можно охарактеризовать как несущее некую угрозу традиционным человеческим ценностям. В то же время современные нанотехнологии можно рассматривать как заявку на создание практически идентичных натуральным искусственных систем, поскольку они подобно натуральным будут управляться на молекулярном уровне. При этом и человеческие возможности как чисто биологические будут расширены применением таких средств как "экзоскелетоны" и т.п. Для решения проблемы продолжительности жизни создаются специальные биоинженерные дисциплины "антиэйджинг" и "ювенология", ставящие перед собой цель создания технологий эффективного долголетия. Лабораторные мыши уже познали радость увеличения продолжительности жизни до 2,5 раз. Ближайший прогноз заключается в том, что максимум за 30 лет технология изменит сам порядок жизни, превратив жизнь в технически обеспечиваемое явление. Современный кудесник Б. Гейтс предполагает скорое появление интерфейса "мозг - компьютер", а все большая универсализация и деперсонализация знания уберут с дороги человечества такой ограничитель его развития как авторские права. Нанотехнологии станут инструментом "одомашивания" высоких технологий, когда соответствующие средства позволят изготавливать тонкие продукты "на коленке", толчок к воспроизводству сложных одноэлементных устройств дадут аппараты по типу "трехмерного принтера". Прогресс систем искусственного интеллекта приведет к появлению самоэволюционирующего искусственного интеллекта, что несет в себе угрозу собственно человеческой идентичности. Докладчик видит следующие главные философские проблемы современного этапа развития всех видов технического прогресса: это именно размывание границ между живым и неживым, естественным и неестественным, разумным и неразумным.
        Этап ответов докладчика на вопросы начался с вопроса К. Фрумкина о механизме влияния интеллекта на эволюцию человека, на что докладчик пояснила, что механизм опосредуется теми же самыми генетическими мутациями и естественным отбором. А. Шухов попросил пояснить понимание докладчиком интеллекта как единого целого или как синтетической структуры, на что докладчик выбрала синтетическую модель. П. Полонский поинтересовался тем, будет ли трансгуманистический человек новым биологическим видом и если это так, не чревата ли ситуация новым социальным конфликтом? Докладчик пояснила, что ее позиция по данной проблеме эмпирическая и не находит пока теоретического решения. Ряд заданных вопросов можно было отнести и к риторическим, например, "что случится с людьми, если развитие их интеллекта позволит им видеть друг друга насквозь?", или "может ли быть искусственно воссоздана свободная воля?". На вопрос В. Князева, гарантирует ли трансгуманистическое будущее многообразие выбора индивидуальных интересов, докладчик дала положительный ответ. Отвечая на вопрос И. Федотовой докладчик подчеркнула, что трансгуманисты видят будущее общество обществом большего многообразия. В ходе ответов на вопросы докладчик пояснила и отношение трансгуманизма к возможности клонирования, возможность которого, скорее всего, будет обеспечена криогенными технологиями сохранения мозга. Р. Павлов обратил внимание на детерминизм трансгуманизма, что вылилось у него вопрос к докладчику: "захотелось бы вам полюбить человека контролируемым образом?", на что был получен положительный ответ.
        Прения по докладу открыл К. Фрумкин, обративший внимание на недопонимание трансгуманистической моделью глубины философской проблемы "сознания". Разные техницистские практики и приемы дублирования функций сознания не повторяют его исходную эгоистическую иррациональность, в силу чего сознание фактически сводится ими к способности либо перцептивной обработки, либо осуществления мыслительной комбинации, но не выражения индивидуальности. Заменяющий сознание при техницистской редукции мозг не представляет собой сознания, как и при подобной замене никакого выражения не находит метафизичность самой судьбы сознания. Трангуманизм также не видит того очевидного факта, что сам прогресс является порождением интенциональной сферы, в частности, настойчивого желания обретения бессмертия. Многие другие выступившие в прениях выразили свою благодарность докладчику за возможность познакомиться со столь насыщенным содержанием сообщением. А. Шухов обратил внимание на несколько философски значимых аспектов предлагаемой трансгуманизмом модели. Человек, создав искусственную среду, пока не оснастил ее достаточно совершенным (гуманизированным) интерфейсом обращения с ней. Поэтому одним из важных направлений последующего прогресса должны стать как гуманизация технической среды, так гуманистическая рационализация и логическое упорядочение всего корпуса человеческого знания. Кроме того, следует обратить внимание на явление конкуренции двух тенденций: все большей вооруженности техническим инструментарием и все большего развития изначально биологически данных человеку возможностей, как, к примеру, "состязание" между использованием допинга и лучшей спортивной подготовленностью. Техническая вооруженность в определенной мере выступает закабалителем человека, в смысле осознаваемой свободы воли наиболее свободными были именно первобытные люди, получавшие все необходимое в природе путем охоты и собирательства. Р. Павлов поддержал оценку, признающую за саморазвитием особое значение стимула собственно желания жизни, что перечеркивается возможностью обретения того же самого развития посредством "приема таблетки". На что Д. Рикой возразил, что таблетки в определенной мере задают лишь другой начальный уровень того же самого саморазвития. Для И. Федотовой раскрывающийся в трансгуманизме феномен веры в безграничные возможности науки на самом деле свидетельствует о … парадоксальном падении веры в возможности науки. Если прогресс не может найти другого пути, кроме как отделения от человека, то технизацию самих человеческих возможностей трудно иначе понять как наступление эпохи "эволюции киборгов". Потеря же веры в человека адекватна в современных условиях потере веры в созданную же людьми науку. Трансгуманизм проповедует тезис о спасении человечества посредством "спасения тела"; тогда способный управлять процессами на уровне молекул "трансчеловек" фактически заменяет собой бога. Приход киборгов как именно неких их можно понимать фантазией на тему выявления окончательных победителей в своего рода "соревновании брони и снаряда". П. Полонский отметил, что в трансгуманизме человек оказывается не только творцом, но и объектом прогресса. Человек как объект прогресса сводится к сумме двух отдельных направлений: развития тела и развития души. В подобном смысле развитие тела видится ему более простой задачей, поскольку уже элементарный рычаг являлся шагом в развитии возможностей тела. Как бы человек не развивал тело, это развитие не принесет никаких кардинальных изменений в его существование; развитие же души оказывается своего рода "болезненной проблемой", поскольку, согласно прикидкам трансгуманизма, здесь возможно появление "не-человека", каким-то образом трансформированной душевной основы личности. Идея личного бессмертия как идея бессмертия лишенной телесной оболочки души также парадоксальна: если верить в достижение личного бессмертия через технический прием "записи души на дискетку" и ее последующей биотехнической реновации в новой живой особи, то это породит множество социльных проблем. В частности, потребуется новое определение правообладания и правовой преемственности; основой подобных проектов следует сделать и собственно философский анализ статуса "человек", поскольку, как мы видим на примерах, в частности, ограниченной дееспособности душевнобольных, этот статус не абсолютен. Осуществление предлагаемого трансгуманизмом проекта потенциально несет в себе угрозу конфликта традиционалистской и модернистской групп общества. В завершение Н. Петров отметил, что провозглашенная в докладе задача получить формальный алгоритм влияния уровня интеллектуальности на фенотип и генотип человека, не решена. Если человек выберет для себя практику "киборгизации" собственного тела, то ещё неизвестно как он будет здесь решать проблему самоидентичности. "Искусственная" же жизнь, как и всякая эксплуатация технических устройств, будет содержать в себе элемент постоянного технического же обслуживания подобных систем.

2 октября 2007 года, Тема - "Сверхзадача неуничтожимости - задача цивилизации в нестабильном пространстве".

2 октября 2007 года члены ОФИР познакомились с представленным А.А. Кононовым докладом "Сверхзадача неуничтожимости - как главная задача цивилизации в катастрофически нестабильном пространстве". Начальный тезис сообщения заключался в том, что взрывное расширение астрономических знаний последнего времени принесло и массу знаний о возможных новых рисках существования цивилизации, замкнутой во включенные в галактические образования космические системы. Космос, от которого цивилизации никуда не деться, не только сотрясается коллапсами наполняющих его физических объектов, но и представляет собой систему космических перемещений, чреватых неизбежными столкновениями. Кроме такого рода угроз космос наполнен выбросами мощных и губительных для биологических организмов излучений, не говоря уж о таких поглощающих материю феноменах как "чёрные дыры". В частности, потухшая звезда Эта Карины, потенциально способная взорваться в качестве сверхновой, расположена от Земли на расстоянии всего лишь 7,5 тыс световых лет. Подробнее с изложенной участникам заседания спецификой космических процессов можно познакомиться на сайте автора www.mirozdanie.narod.ru. Кроме угроз космического происхождения, человечество сталкивается и с угрозами техногенного происхождения, включая угрозу безответственного отношения человечества к среде обитания и жизненным ресурсам. Элементом подобного недалекого отношения можно признать и отсутствие интереса к созданию системы защиты от катастрофических факторов космического происхождения. Радикальным же решением подобной проблемы "защиты" можно признать только создание технологии эвакуации цивилизации в безопасное место проживания. Проблема возможного контроля над нашей цивилизацией со стороны возможной более совершенной цивилизации упирается в тактику поведения той цивилизации по отношению к нам: возможно, они применяют здесь "протокол контроля без вмешательства". От идеи достижения цивилизацией "неуничтожимости" перебрасывается мостик к идее "конкурентоспособной нации", способной искать ответы на вызовы, рождаемые как собственно развитием цивилизации, так и внешними факторами. Социальная "технология" решения таких проблем видится докладчику в замене власти элит властью "меритократии", некоторого "авангарда общества", владеющего представлениями о первоочередной необходимости решения тех или иных проблем.
        Отвечая на вопросы, докладчик не смог указать, какие из видов угроз космической среды потенциально в ближайшей перспективе могут оказаться отразимыми, а какие - нет. Ему незнакома также и модель улучшения настоящей жизни при помощи изменения мотивации членов общества. Логику социальной конкурентности он предпочел бы заменить на системообразующий фактор социальных процессов, который он обозначил как "сознание госнации". Он признал возможность и отрицательного воздействия нашей цивилизации на процессы во Вселенной, отметив, что наше развитие еще не достигло важного этапа "прохождения этического фильтра", после чего цивилизацию можно признать зрелой. На вопрос П. Полонского "как преодолеть при введении новой идеологии фатализм и консерватизм существующего религиозного мировоззрения?" докладчик предпочел возложить надежды на революционный характер предлагаемого им "правильного знания". Не смог он выделить направления и предметы, в сторону которых должен совершаться прогресс этики. Остался без ответа и вопрос К. Фрумкина о противоречии между единством цивилизации и ее распределенным существованием; непонятно как и каким образом следует удерживать цивилизацию в рамках "общего вектора" развития. Выступления начались с реплики А. Шухова, подчеркнувшего значение индивидуальной инициативы, единственно реальной основы всякого действительного прогресса. Я. Гринберг обратил внимание на сочетание агитационной составляющей концепции и непризнания конкурентной стратегии в качестве единственного "мотора" социального развития. Н. Петров высказал мнение о неразумности и наивности самого стремления к "бессмертию цивилизации", смерной, как и всё существующее. Человеку свойственно отождествлять себя с теми гигантскими системами, в которых он существует, что не вполне обосновано. Если же человечество найдет технические решения по защите от возможных катастрофических рисков, то оно ими воспользуется; подобного рода проблема связана только с естественным течением научно-технического прогресса. Саму собой грандиозность космоса следует понимать важной составляющей жизни человека. П. Полонский согласился с мыслью, что главное гуманистическое содержание проблемы глобального риска - этическое. Фактически подобные проблемы выливаются в проблемы человеческой самоидентификации. Отмечаемое докладчиком отсутствие глобалистского мышления в современном обществе - это именно этическая проблема. В. Князев, поблагодарив докладчика за содержательное сообщение, отметил отсутствие заскорузлой узости в понимании поднятых проблем у членов ОФИР. По его мнению, интерес к решению проблем "отдаленных опасностей" возможен и благодаря решенности более близких стоящих перед человечеством проблем. И. Федотова обратила внимание на сходство идеи "бессмертия цивилизации" с давно знакомой идеей "бессмертия души"; фактически этим выстраивается новый, и более абстрактный, предмет веры. В нашей действительности идеи "новой этики" служат средством проталкивания интересов космической отрасли; и в старой этике существовал ряд позитивных установок, так окончательно и не воспринятых человечеством. Другие выступавшие отмечали, что риски новых технологий лишь увеличивают опасность самоуничтожения, а средства возможного ответа развиваются слишком медленно. Знакомство же с внешним миром опасно еще и в смысле получения порождающей напряженность информации. По оценке К. Фрумкина, через 1000 лет следует ожидать такое изменение социального ландшафта, что воспринимать названные докладчиком угрозы будут совершенно незнакомые нам институции. Саму собой "космическую опасность" он оценил как "скорее фиктивную", спасение же цивилизации он видит не в спасении ее биологического носителя, а в спасении ее "духа". Необходимо понимание возможности "обладания разумом", и исходить из посыла, построенного на основе понимания существа этой проблемы. В заключительном слове докладчик высказал тезис о том, что одним из возможных механизмов сохранения человечества в целом может стать информационный механизм сохранения индивидуальной духовности. Предмет же "космической угрозы" он понимает всего лишь средством дополнительной мотивации.

9 октября 2007 года, Темы - "Деградация общественной системы" и "Монизм и плюрализм".

Предметом внимания ОФИР на заседании 9 октября 2007 года стали две дискуссионные темы - "Деградация общественной системы" и "Монизм и плюрализм". Проблема "деградации" появилась в связи с антропологической реконструкцией палеоистории австралийских аборигенов, утративших культурные признаки своих исторических полинезийских предков. В то же время ни в одном из примеров современных обществ не существует такого же рода тенденций деградации, которые, хотя и имеют место, но либо кратковременны, либо локальны, либо переломлены внешними цивилизационными влияниями. В центре внимания оказался и пример Советской России, где на фоне деградации сельской и гуманитарной культуры совершался прогресс городской культуры, то есть имело место лишь смещение фокуса цивилизационного развития. Высказывалось мнение, что понятия "прогресса" и "деградации" несут и субъективный оттенок; так, многие народы идеализируют периоды своего исторического прошлого в виде мифа о "Золотом веке". Изумительно то, что в России, несмотря на 1500-летнюю государственность, такой миф не сложился. В то же время отличием современного положения вещей можно признать большую скорость прогресса техно- и социосферы по сравнению с развитием личности. Анализировалась и высказанная А. Франсом мысль о большей социальной приемлемости построенного по принципу "метаморфозы" жизненного цикла насекомых: человека ограничивает в молодости противоречие между избытком жизненных сил и недостатком опыта, старость отличает картина достаточности возможностей и недостатка жизненных сил. В то же время бабочка живет по принципу "метаморфозы", когда половой цикл выпадает на время старости. Собственно и идею "продления жизни" следует понимать своего рода переключением с интереса к биологическому размножению на заботу о существе индивидуальности. Человечество тоже переживает своего рода "естественный отбор", когда в нем происходит вымирание носителей идеологии, отрицающей потребность в потомстве. Утопию "общества бессмертных" тоже следует понимать утопией общества без биологического воспроизводства.
        Вторая часть заседания была посвящена обсуждению сообщения П. Полонского на тему "Монизм и плюрализм". Как он отметил вначале, результатом дискуссии между эволюционистами и креационистами следует признать затруднения представителей научной биологии в объяснении "первого шага" в механизме эволюции, упирающиеся в неразъясняемую идею "прото-РНК". Биологическим процессам характерна некоторая "изюминка", которой трудно подобрать аналогию в физическом мире, за исключением, пожалуй необъяснимого события "Большого взрыва". "Прото-РНК" - это 400-500 нуклеотидов, соответствующих "осмысленной фразе". И в данной позиции следует обратиться к эпистемологическому анализу науки, фиксирующей связи только наблюдаемой системы, но не некие "потенциально задавшие" ее условия. Подобного рода анонимно влияющий источник задания специфики и следует понимать предметом креационистской трансценденции. Подобную проблематику П. Полонский разложил на 3 вопроса: 1. Почему все произошло, почему есть что-то, а не ничто? 2. Почему все имеющееся подчиняется некоторым законам? 3. Почему эти законы именно такие? То, что имеющиеся законы "именно такие", не исключает гипотетического предположения и других законов, например, такого соотношения квантовых чисел, при котором исключается существование стабильных частиц, но не исключается существование вообще. Идеологией же современного научного подхода является решение: "если могут быть выделены некие начальные условия, то мы знаем как все произошло". Мечтой человечества является идея благодаря выделению нечто одного получить объяснения всего на свете. Пока же при ответе на вопросы о возникновении Вселенной, возникновении РНК и возникновении разума науке непонятно, что именно сыграло в перечисленных случаях роль "толчка". Напротив, феноменологический подход диктует необходимость наличия нескольких (плюральных) оснований объяснения положения вещей. Фактически научную добросовестность следует противопоставить монистическому решению. "Идеологичность" же современной науки приводит, например, к фактическому оспариванию эволюционистами феноменологического статуса жизни. Дискуссию начал тезис Я. Гринберга о том, что можно согласиться с оценкой, говорящей о конфликте идеологии и методологии науки. А. Шухов обратил внимание на стремление науки создавать модели, реализующиеся в расчетные эквиваленты, но не в классификационную картину "ситуационного многообразия" мира. По существу предположение о "самозарождении жизни" можно понимать экстраполяцией известной даже из общей биологии возможности видообразования или создания новых сортов и пород. Сама неразрешенность проблемы "ситуационного многообразия" и позволяет спекуляции по поводу тех или иных базисных структур мира; однако неслияние физических и идеальных условий все же больше свидетельствует в пользу "плюралистической" картины мира. Далее наиболее любопытной идеей дискуссии следует признать мысль К. Фрумкина о том, что если Вселенная вечна, то все процессы следует видеть только "естественными", если невечна, то это как раз и сохраняет лазейку для наложения на естественный ход вещей и некоторых неестественных влияний.

16 октября 2007 года, Темы - "Происхождение жизни и разума" и "Замедление времени".

Заседание ОФИР 16 октября 2007 года началось с обсуждения проблемы "происхождения жизни и разума", изложенной К. Фрумкиным по материалам сборника "Много миров". Свое выступление он начал с тезиса о том, что, несмотря на реально обозначившиеся пределы прогресса в науке о жизни, не наблюдается фактов проявления сомнений в собственно идеологической заданности научной установки - наука рано или поздно объяснит происхождение жизни и разума. В представлениях о происхождении жизни можно выявить две основные парадигмы: либо "биологический детерминизм", представляющий, что в некоторой ситуации сами физические законы с неизбежностью порождают жизнь, либо теория "случайного фактора" - стечение обстоятельств позволило зародиться жизни. Ученые пытаются познать проблему зарождения жизни не переступая рамок правила "вывод не может быть сложнее исходных посылок". Если проблему зарождения жизни как-то связать с проблемой зарождения Вселенной, то можно рассуждать о "тонкой настройке" Вселенной, об определенной конфигурации мировых констант. В такой ситуации имеющиеся непроясненные места теорий оставляют место для предположений, что, тем не менее, не мешает "прогрессивной" теологии оставлять приоритет в решении этих проблем за наукой. Обсуждение началось с риторического вопроса П. Полонского "можно ли представить эксперимент, в котором могут существовать разные мировые константы?" Он предположил, что даже "тонкое" изменение таких констант означает космическую "революцию". Н. Петров обратил внимание на общий вектор убывания систематической связанности научных моделей, замещаемую произвольным набором эмпирических представлений. О происхождении же жизни можно рассуждать и, например, с точки зрения логики, понимая, что "случайность не может играть здесь конструктивной роли". Случайность следует понимать категорией нашей когнитивной формализации, а не категорией мира. А. Шухов защищал позицию, согласной которой анализу происхождения жизни и происхождения разума по-прежнему недостает полноты картины обязательных "технических" факторов. Белки и прочие вещества живых тканей представляют собой полимеры, и при этом при объяснении происхождения жизни не принимаются во внимание никакие теории "самообразования полимеров". Происхождение разума часто замыкается на проблематику только выживания, хотя пора бы обратиться и к анализу факторов влияния сложной эмоциональности и роли системы эмоций в целом на продление рода человеческого. Далее внимание переключилось на заявленную Я. Гринбергом проблему "случайности и фактора больших чисел". Если условие "больших чисел" выполняется, то влияние случайности на всякое развитие неизбежно; тем более, мы знаем, что механизм мутагенеза и по сей день продолжает объясняться случайными факторами. По его мнению, для представителя естественных наук выявление логического несоответствия служит лишь посылом для поиска ответа. Ю. Дюбенок предложил обсудить проблему "случайности появления гения", на что ему были противопоставлены возражения о значении общественного востребования в подобном появлении. С точки зрения О. Нотыча предшествующую случайности "свободу" следует понимать в рамках неким образом оформленного спектра возможностей, а понятие "случайности", опять-таки, несет в когнитивном смысле наследие способа видения.
        Вторая часть заседения прошла в обсуждении предложенной Ю. Дюбеноком темы "Замедления времени". Как он предположил, психологической основой апории Зенона "Ахиллес и черепаха" следует понимать своего рода мыслительно реконструируемую картину "замедления времени", когда реально все более сокращающиеся по времени "шаги" в мыслительно плане сохраняют "постоянную протяженность". Пожалуй, лучшее решение проблемы предложил П. Полонский: решение вопроса о том, можно ли корректно помыслить эту ситуацию видится в невозможности такой эмпирической процедуры. Скорее всего, проблема континуальности действительно отрывает математику от эмпирической науки, поскольку в последней никогда не возникает ситуаций "оперирования бесконечностью". Саму появившуюся в математике идею "бесконечности" следует признать "подарком" религии, первой начавшей оперировать принципом "абсолюта". Выход из подобной ситуации, скорее всего, способна предоставить "динамическая парадигма": переход от описания вещей к описанию процессов. Зенон же по причинам мировоззренческого порядка, связанным с присущим тому времени видением мира, не мог принять характерную для современной высшей математики практику суммирования потенциальной бесконечности. В общем, скорее всего, проблему данной апории следует видеть в невозможности физического объекта совместиться с определенным минимальным приращением времени или "уплотнением времени", наступающем при приближении чисто идеальной прогрессии к своему пределу.

23 октября 2007 года, Тема - "Специфика демократии".

Предметом рассмотрения на заседании ОФИР 23 октября 2007 года явился доклад А. Шухова на тему "Репутационный принцип действия демократического механизма". Основным защищаемым докладчиком тезисом послужило положение о том, что собственно признаком демократического устройства общества следует понимать чувствительность политических структур к репутационному урону. Однако участники заседания пришли к выводу о необходимости более широкой постановки проблемы. В частности, было обращено внимание на более широкую, чем только к политической области, применимость "репутационной модели", относящейся к любым, не только общеполитическим, демократическим процедурам. Более того, как показывает практика реальных демократий Запада, на низовом уровне демократическое общество разделено на территориальные корпорации, диктующие личности ее политические предпочтения. Сама же собой репутация может определяться не только как проекция обобщенной коллективной точки зрения, но и являться проекцией оценок избранных или авторитетных оценщиков, что имеет место при формировании рейтингов сайтов или научной квалификации. Далее общую направленность дискуссии задало выступление П. Полонского, определившего, что сам механизм выборов, формирущий в этой структуре властные отношения, представляет собой не более чем проективность от формальной структуры власти. Существо же демократии в подчинении руководства находящемуся под его управлением обществу. Выборы - это не более чем делегирование деятеля в определенную структурную ячейку административной системы. Причем, скорее всего, степень влияния личности в демократической практике обратно пропорциональна собственно демократичности. Выборы - это своего рода альтернативный системе цензов механизм, и их следует понимать неким "экзотическим" способом подбора кандидатур, использование которого невозможно в ряде важных социальных структур, например армии. Демократия в принципе возможна только там, где уже сложилась четкая система власти, а то, что обычно подразумевают под "демократией", соответствует хорошо отработанной системе администрирования. Н. Петров отметил проблематическую узость собственно предмета "репутационного механизма", а сам доклад расценил как агитацию в пользу демократии. По его мнению субъективная оценка компетентности … не представляет собой оценку вообще. Теория компетентности не способна вскрыть истинные механизмы управления, а структура общества не сводится к демократическому механизму и свободе слова. Кроме того, он не видит смысла в известной формулировке концептуальной основы права: "разрешено все, что не ограничивает права другого". Напротив, К. Фрумкин склонился к позитивной оценке выдвинутых в докладе положений. Совершенно естественно, что репутацию следует истолковывать как субъективное отношение выборщиков к фигуре представительной демократии. Демократию вообще можно определить как "политический строй на основе конкуренции политических сил в условиях выборности". Демократическому же механизму как таковому свойственна сильная подверженность потенциально возможным дестабилизирующим воздействиям. Распространенное в нашем обществе представление о том, что "демократия навязана нам либералами в начале 1990-х годов" объясняется реальной востребованностью в тот период развития России подобной трансформации. Отчасти сковывающий демократию корпоративный механизм существует лишь в обществах, разделяющихся на сообщества, сильно размываемые, однако, доминирующими ныне процессами эгалитаризации. Я. Гринберг отметил детерминистский посыл доклада, основанный на том, что знание общественных явлений позволяет оптимизировать общественную структуру. Как он полагает, мнение избирателя сильно искажено воздействием пропаганды или рекламы. Оценка репутации - это еще одно поле "игры", на котором реализуются уже свои особенные "стратегии" и "тактики". Вообще демократическая форма общественного устройства характерна для меньшинства современных, а, тем более, и исторически известных обществ. Склонность к демократическому или авторитарному построению фактически же обозначает доминирующие в данном обществе психологические стереотипы. В общей дискуссии сложилось общее мнение о том, что для позиции Н. Петрова, в которой всякая власть характерно истолковывается как враждебная личности, правомерен отказ от анализа деталей общественного устройства. В заключительном слове А. Шухов подчеркнул, что его целью было определить "репутационный риск" в качестве критерия отличения именно демократической системы власти от всех прочих.

30 октября 2007 года, Темы - "Пределы области познания наук" и "Авторство Шекспира".

На заседании 30 октября 2007 года О. Нотыч представил сообщение на тему "пределов познания физики". Присущее ему понимание проблемы объективной ограниченности научной методологии строится на традиционной модели разделения объекта и представления об объекте. Далее он противопоставил инкапсулированное в физику понимание ограниченности научной методологии и возможностей "свободного" отношения гуманитарного знания к своим возможностям. Если же говорить о природе ограниченности собственно физических методов, то она, грубо, разделяется на инструментальную и онтологическую при невозможности окончательного точного специфицирования вида этого ограничения. Показательна и неудача статусного упорядочения различных таксонов в биологии, где систематизация сталкивается с причудливостью сочетания морфологических, этологических и генетических критериев. К числу инструментов познания можно отнести и наш человеческий интеллект, а на законы физики, в силу их связи с описываемым предметом, часто налагаются ситуативные ограничения. В связи с этим следует обратить внимание на провозглашенный Фейерабендом принцип "методологического анархизма", оправдывающий снятие методологических ограничений в случае анализа неизвестной или малоисследованной проблемы. Для науки, как подытожил выступающий, важно тщательно специфицировать ее методологический арсенал. На этапе ответа на вопросы были затронуты проблемы и, с одной стороны, перспективы формализации гуманитарных наук, и, с другой, реальных пределов точности естественных наук. Высказывались разные точки зрения по поводу предмета "общей теории классификации", до сих пор продолжающей находиться в зачаточном положении. П. Полонский подчеркнул, что всякое ограничение физического метода обязательно реализуется посредством той же самой численной параметризации, а для гуманитарных наук просто необходима числовая факторизация. Н. Петров отметил, что, как правило, все благие пожелания преследуют цель "доразвития" гуманитарных наук до уровня естественных. В ходе своего выступления в прениях Я. Гринберг подчеркнул, что переход от физических объектов к биологическим и социальным есть переход от динамических к игровым системам, то есть от модели "подверженности" к модели "телеологии". А. Шухов подчеркнул дисциплинирующую роль для естественнонаучного знания предсказательной ориентированности всей этой сферы познания, чего часто недостает гуманитарному знанию. В то же время логическая или логико-философская модель классификации путается еще в анализе таких исходных позиций как "объект", "категория", "условие" и т.п. Факторизацию же гуманитарного знания задерживает, что самое парадоксальное, недостаточная идеализированность представлений общественных наук, их склонность к феноменологическому описанию. А. Кононов отметил, что гуманитарным наукам не свойственен строгий верификационизм, скорее их содержанием во многом является интуитивизм. П. Полонский подчеркнул, в связи со своей предшествующей оценкой, что хорошо математизируется все то, что можно описать в лапидарных представлениях. Н. Петров разделил в практике общественных наук представления уровня индивида и макроуровня; с его точки зрения, наличие очевидной предсказуемости социальных тенденций совмещается с феноменом крайнего субъективизма личности. Как отметил К. Фрумкин, не только гуманитарные науки, но и, например, криминалистика в качестве формы представления данных выбирают феноменологическую проекцию. В гуманитарных науках, что характерно и для отечественной ситуации, наблюдается отрыв от практики: идеи ученых никуда не внедряются и не проверяются. С другой стороны, преследование цели методологической пунктуализации знания может уже создавать помеху собственно анализу проблемы. В заключение О. Нотыч отметил субъективный характер влияния на науку как парадигмальных ограничений, так и телеологии конкретной исследовательской программы. Физика, на его взгляд, должна содержать не только строгие, но и нестрогие элементы научного моделирования.
        Во второй части заседания К. Фрумкин сделал сообщение по проблеме "авторства Шекспира". Сомнения в авторстве В. Шекспира появились с конца XVIII века, подхлестываемые рационалистической парадигмой господствующих в то время воззрений. Не существует подлинно рукописных источников текстов Шекспира, прижизненно он либо издавался в виде печатных изданий, либо - существуют прижизненные суфлерские копии его пьес. А. Барков отмечал странное совпадение между датой смерти К. Марло и началом творческой активности самого В. Шекспира. Текстология выделяет в наследии Шекспира факты редактуры, соавторства и стилистического непостоянства. С другой стороны, никому из современников не удалось продемонстрировать хотя бы равное Шекспиру богатство словарного запаса, насчитывающего 25 тыс. слов, когда словарный запас Ф. Бэкона остановился на уровне 10 тыс. слов. Широчайшая осведомленность Шекспира в какой-то мере может быть объснена кругом общения, во всяком случае, можно говорить о влиянии лорда Ретланда на Шекспира в качестве информатора. Италия же являлась "сценой" пьес Шекспира в силу культурной традиции. В определенной мере "антишекспировская" интерпретация авторства Шекспира невозможна без выделения здесь элементов замысла, а, что равноценно последнему, "заговора".

6 ноября 2007 года, Тема - "Сверхзадачи цивилизации".

На заседании ОФИР 6 ноября 2007 года А.А. Кононов продолжил начатый им на заседании 2 октября анализ способности цивилизации противостоять вызовам среды и времени, в данном случае анализируя вызовы социального плана, как собственно социальной природы, так и связанные с проблематикой физической и биологической природы. Согласно высказанной им оценке, Ф. Фукуяма в работе "Конец истории?" сформулировал основополагающее представление о возможностях и тупиках современного либерализма. Основываясь на этом понимании и сформулированной им самим "общей теории неуничтожимости цивилизации", А. Кононов видит следующие основные цели современного цивилизационного процесса: это определенные изменения в системе ценностей, приоритетов и социальных механизмов. Решение подобных проблем возможно на основе смены "элитарной" конструкции общественной системы на модель "доминирования авангарда", предполагая за последним доминирующее влияние в сфере социально значимой инициативы. В рамках подобной модели докладчик сформулировал 7 задач "неуничтожимости цивилизации и построения сбалансированной общественной системы". Средством решения этих задач он видит "свободное общественное правительство", реализованное в меритократии - практике "власти способностей". Он, в частности, остановился на специфике предполагаемого им лидирующего общественного слоя "авангард", - от которого он ожидает осознания себя в качестве слоя-лидера, противостоящего элите как архаичной среде социального преобладания. Роль этого "авангарда" могут играть любые социальные формы, в том числе нации, организации и сферы деятельности. "Авангард" в его представлении фактически обременен обязанностью проявления значимой инициативы, что можно рассматривать как условие его этического ограничения.
        Вопросы к докладчику начались с заданного Я. Гринбергом вопроса о конфликте между всякой внешней предопределенностью и возможностью самоидентичности. На что последовал ответ, что нравственный императив … остается императивом. Отчетливого ответа на вопрос о том, что докладчик подразумевает под "консолидацией человечества" присутствующие так и получили, под "консолидацией" докладчик понимал объединение для решения частной проблемы. Вопрос вызвала и проблема совмещения эгалитаризма и меритократии, когда последняя, несмотря на ее предельную демократичность, все равно подразумевает неравенство. Не продуманными докладчиком оказались и проблемы размывания этической основы, происходящей в случае прорастания на основе непротивленческой идеологии воинствующих мировоззрений, как и вопрос все более просматривающейся в общественном развитии тенденции подавления индивидуальности. К. Фрумкин поставил и вопрос, как понимает докладчик предмет "позитивной цели" развития, поскольку цели "спасения цивилизации" имеют смысл именно негативных. Кроме того, докладчик обратил внимание еще на две свои оценки: сам прогресс технологической цивилизации он приравнивает к этическому прогрессу, а функция авангарда в определенной мере оказывается релятивной, так Наполеона I можно рассматривать в качестве представителя авангарда только французской нации. В своем выступлении в прениях Я. Гринберг подчеркнул, что ограничение свободы ради реализации сверхцели порождает явления по типу казарменного социализма; по его оценке, предлагаемые автором методы достижения таких целей недостаточно … цивилизованны. По оценке А. Шухова постановка целей, каков бы благородный смысл они не отражали, вторична, а прогресс возможностей вторжения в мир - первичен. Наращивание возможностей человечества порожден, как показывает исторический опыт, главным образом частной инициативой, в какую бы оболочку она не рядилась. П. Полонский проанализировал сам предмет цели "выживания человечества". Если целью отдельного человека оказывается выживание как самоцель, то этот человек не пользуется особенным уважением окружающих, напротив, уважение часто вызывают выделяющиеся личности: экстремалы, герои, гении и т.п., часто пренебрегающие ценностью своей жизни. Вообще, по его оценке, цель жизни не может лежать внутри ее самой, а как только общество ставит перед собой глобальную цель, то ему становится не жалко никаких жертв: это явление можно оценить как этически неразрешимый парадокс. Н. Петров обратил внимание на свойство теорий "правильного общественного устройства" быть основанными на … незнании общественного устройства. Непонимание особости человека ярко показывает пример антропизации животных - устройство суда над ними, или завещания им наследства. Человечество, по мнению Н. Петрова, стоит перед выбором: или изучать объект, или что-то требовать от него. Первым тезисом выступления К. Фрумкина была мысль о свойстве наиболее грандиозных результатов оказываться только побочными продуктами реально ставящихся целей. По его мнению, если исчезнет мелочное и злобное соревнование наций, то исчезнут и мотивы космической экспансии. А если космическая экспансия выступает в качестве основной цели, то что же тогда будет иметь значение побочного результата? Если цивилизация в действительности обладает каким-либо смыслом, то он может возникнуть только в контексте "разумной Вселенной".

13 ноября 2007 года, Темы - "Код памяти" и "Материализм".

Заседание ОФИР 13 ноября 2007 года разделилось на две части, в первой из которых с сообщением "Код памяти" по материалам журнала "В мире науки" выступил К. Фрумкин. В одном из номеров журнала опубликована статья проф. Д. Циня с одноименным названием; лейтмотив публикации - источником формирования памяти служат яркие (или глубокие) впечатления, важнейшим побудителем которых служат стрессовые ситуации. Схема Д. Циня подразумевает выделение в гиппокампе мозга млекопитающих особых ассоциированных с определенными возбуждениями устойчивых зон - "кликов" по принятой в данной схеме терминологии. Подобные "клики" различаются по степени универсальности - некоторые из них активизируются при всяком стрессовом возбуждении, другие - ассоциируются лишь с определенным ощущением или состоянием. В частности, "клик" страха активизируется при любой форме стресса, вестибулярный клик - при аномальном перемещении, существует еще много иных кликов, активизирующихся в некоторых конкретных случаях; модель, описывающая комбинации активизированных зон, может служить определенного рода средством кодирования, например, "опасное событие, связанное с перемещением в закрытом пространстве". Важно, как подчеркнул выступающий, что данные реакции представляют собой не реакции на прямую перцептивную стимуляцию, но уже определенные абстракции. Поэтому, как он представляет, саму способность абстракции можно переместить с мыслительного на эмоциональный уровень. Развитие же разума можно понимать как процесс наращивания специфичности реакции. Оценивая сообщение, присутствующие на заседании отмечали, что, скорее всего, стресс как таковой можно определять именно как неспецифичную реакцию, а спонтанно протекающие реакции именно и отождествляются с эмоциональностью, возможность "мышления" - это и есть возможность блокирования прямого проявления эмоциональности. В отношении же данных исследований можно выделить перспективу как соотнесения мозговой специализации с эволюцией системы высшей нервной деятельности, так и с более детальным анализом системы функций "узнавания". В принципе, подобный анализ требует большей пунктуальности: отделение специфических реакций от неспецифических и причинной составляющей от коррелятивной.
        Основной доклад на заседании по теме "Материализм" сделал В. Князев. Он начал с несогласия с предложенной Я. Гринбергом оценкой, стирающей грань между материализмом и объективным идеализмом. Далее докладчик привлек внимание собравшихся к проблеме абсолютизации содержания бытия через его полную материализацию: если отказаться от данной позиции и признать разнообразие видов существования, то тогда требует определения принцип "существования" как таковой. Признание "существования идеальных объектов" нуждается в определении целой группы понятий - от "идеального" до "налагаемости". Материя же, по мнению докладчика, при ее весьма сильной трансформируемости допускает наличие пределов, в которых уже невозможно воплощение некоторых материальных конфигураций, например, таким является ограничение по проницаемости для проникновения поля. Для идеальных же объектов подобные пределы еще более жестки: уже "двуугольный треугольник" невозможен. Вряд ли характеристические возможности "материи" могут быть заменены образующими соотносительные понятия универсалиями, поскольку само определение таких понятий релятивно. Более того, человек выстраивает и понятия, покоящиеся на проекциях его предпочтений, они, подобные понятию "красота", не присущи бытию как таковому. Если же и впечатления и когнитивные проекции сознания признать "нематериальными", то теряет определенность само сознание как некая классификационная позиция. В принципе вопрос о возможности сознания допускает только два ответа: либо панпсихизм, признающий принадлежность сознания всему существующему, либо - материализация сознания как "материального свойства" материи. Тем не менее, о сознании следует говорить как "о появляющемся в ходе развития материи".
        В продолжении доклада начался оживленный обмен репликами, первой из которых стало замечание П. Полонского о "пустом смысле" всякого претендующего на всеохватность понятия. К. Фрумкин обратил внимание на любопытный парадокс: если согласиться с тезисом о "материальности свойств", то и твердость или двойственность оказываются, как и всякая материя, протяженными в пространстве. А. Шухов предложил обратить внимание на категориальную природу представления о материи, параллельную всякому прочему категориальному выделению, в частности, выделению бытовой категории "мебель", на что последовало возражение П. Полонского о том, что "материя" в таком случае окажется "категорией всех категорий", "мебелью всех мебелей". Далее, при обсуждении статуса сознания, П. Полонский предложил понимать "материю" как определенную относительно последнего сумму всех возможных ему альтернатив. К. Фрумкин возразил на это, что не следует поддаваться соблазну исключения субъекта из мира. Обсуждение коснулось и проблемы статуса "естественной истории", которая пока, в настоящий момент представляет собой не форму строго детерминированной тенденции замещения одних условий другими, а просто констатацию фактов смены, например, одних биологических видов другими. В своем выступлении в прениях А. Шухов обратил внимание на необходимость "более философского" видения проблематики материальности в целом; понимание данной проблемы невозможно без подведения такой фундаментальной базы как теория объекта и отношения, феномена и категории, способности и её проявления. Предмет сознания вряд ли может быть познан без подведения под него особой модели категории "информация", а специфика представления о материи базируется на категориальной же универсализации свойства сопротивляемости. Как отметил в связи с этим К. Фрумкин свойство сопротивляемости фактически равнозначно способности занятия уникального места в пространстве. П. Полонский в своем выступлении подчеркнул необходимость отделения собственно субъективности от того, на что она направлена: это объект. В этой связи можно вспомнить диалектическую схему становления объекта: материя - объект - предмет - сущность. "Материя" - это первичный неопределенный этап становления объекта. Н. Петров отметил, что понимание "материи" в качестве неопределенного субстрата говорит о факте эволюции материализма в сторону агностицизма. К. Фрумкин подчеркнул особенность материи быть протяженной в пространстве и во времени, а сознания - только во времени. Сущности же "третьего мира" - идеи и т.п. появляются в силу попыток стягивания материальных свойств в точку. Свойства вряд ли реальны в их чистоте, они в виде идеальной упорядоченности возникают на границе "точечности" сознания и протяженности "материи". Имевшая же место дискуссия фактически же сводится к решению проблемы триады "реализм - номинализм - концептуализм".

20 ноября 2007 года, Тема - "Бессмертие сознания".

Заседание ОФИР 20 ноября 2007 года обсудило предложенную Н. Петровым концепцию "бессмертия сознания". Очевидный для человека факт смертности тела сопровождается далеко не очевидным и не неоднозначным решением проблемы о действительности души или присущей телу способности духовной жизни. В таком смысле Эпикур призывал не бояться смерти: "Когда мы есть, - рассуждал он, - то нет смерти, когда смерть наступает, то нас нет". Нам, согласно позиции Н. Петрова, присуще наблюдение только внешних проявлений окружающего мира, и, в то же время, дополнительно и внутренних проявлений самих себя; при этом внутренний мир индивида, по его утверждению, абсолютно не переносим вовне. Н. Петров - сторонник полной автономизации "внутреннего мира" - который не то, что не передается, но и не может быть раскрыт перед кем-либо другим. Человек противится смерти как именно утраты внутреннего мира, что выражает афоризм: "не жизни жаль, а жаль того огня". Поэтому внутренний мир отображается в модели "абсолютного внутреннего объекта" - не имеющего величины, и потому как не выделяемого вовне, так и не испытывающего метаморфоз. В то же время человек идентифицирует себя не как этот внутренний мир только: кроме "абсолютного внутреннего объекта" индивид видит себя триадой "тела, души и сознания". Кроме смерти, мы знаем и другие виды прерывания потока исходящей от себя жизни - это не содержащие сновидений сны, интоксикации, беспамятства и т.п. В этот момент, как и в момент смерти, нет никакого "внутреннего", поскольку оно не направлено ни на какое внешнее. Часто "внутреннее" путают с памятью - это свойственно бытовому наивному суждению о "внутреннем". В то же время мы уверены в неустранимости бытия, что лучше всего передано афоризмом Швейка: "никогда не было, чтобы никак не было". Своего рода "фактической смертью" является и наше ощущение ничтожности собственного существования перед лицом необъятности мира. Тем не менее, может быть, ощущая свою душу и бесконечной, мы ощущаем ее начальной, что следует из антиномии Канта: "Если не было начала, то ничего не может появиться".
        Доклад вызвал множество вопросов, ответы на которые удовлетворили их авторов лишь частично. Не вполне ясно, в чем же состоит природа "опустошения памяти" (сознания), почему разделяя индивида на "внешне открытую" и "внутреннюю" специфику мы говорим о двух объектах, а не о двух взглядах на один объект? Почему следует приписывать "внутреннему" возможность существования несмотря ни на что? Содержит ли неживой мир неявности и проективности? Что такое в неживом мире "утрата внутренней среды", например, карстового образования, куда такая среда может исчезать? Можно ли говорить об информативности внешних проявлений для оценки внутреннего? Докладчик отрицал возможность просачивания "внутреннего" вовне по причине вынужденно связанной с этим утратой внутренним простоты. Выступивший первым в прениях Я. Гринберг отметил, что если в момент смерти сохраняется как внешнее в виде тела, так и внутреннее в виде души - то исчезающим оказывается отношение между ними. Вечность же существования души можно мотивировать постулатом: ничто существующее не может исчезнуть. Для нас же важен наш психический опыт, возникающий при помощи сознания. В. Золин рекомендовал докладчику обратить внимание на антропоморфизм предложенной им модели. А. Шухов выступил с критикой использованного докладчиком категориального аппарата, реально упрощающего сложность имеющих место функций и средств психических проявлений. Согласно высказанной им точки зрения, фактически "Я" представляет собой собирательный образ модуля ресурсов, похожим примером является существование "юридического лица" - меняющего свой профиль, активность, состав коллектива. Согласно его опыту, внешние наблюдатели нередко отождествляли с ним такие проявления поведения, которые он не помнил или не представлял. О. Нотыч отметил, что он бы согласился понимать "душу" модифицирующейся структурой. В. Князев сосредоточился на том, что знакомое присутствующим и давно предложенное докладчиком определение "сознание - место восприятия" расширяет класс обладателей сознания, включая сюда представителей "неразумного мира", типа насекомых или микроорганизмов. Философская категория "сознания" так, как она присутствует в сообщении Н. Петрова, введена умозрительно, на основании факта расхождения наших представлений с проявлениями внешнего мира. Идея "сознания" как таковая появилась в силу необходимости введения в состав модели и моделирующего, т.е. наша интроспекция - это и есть "сознание". Глубина проблемы, определившая активность дискуссии, что исчерпало отведенное на заседание ОФИР время, и потому, в частности, позиция по обсуждавшейся теме К. Фрумкина представлена письменно в виде его работы "Тройная миссия сознания".

27 ноября 2007 года, Тема - "Достигает ли искусственный интеллект уподобляемости естественному".

На состоявшемся 27 ноября 2007 года заседании ОФИР по предложению П. Полонского состоялась общая дискуссия на тему способности стороннего наблюдателя различить реакции искусственного интеллекта от реакций человеческого интеллекта. В некоторых областях, например, в шахматной игре проблема приняла практическую остроту: при проведении турниров в Интернет непонятно, что представляет собой ваш противник. Постановку проблемы дискуссии предложил уточнить А. Шухов: искусственный интеллект хорошо справляется с решением задач любой сложности, но по типовым алгоритмам естественный превосходит искусственный в тех сферах, где имеет место многозначность и избыточное ветвление (например, перевод художественного текста). Дискуссию начал К. Фрумкин, привлекший внимание к проблеме, определенной им как "проблема симптоматики", проблема критериев, по которым мы выносим суждение по вопросу природы нашего интеллектуального партнера. Сходная проблема имеет место в случае биометрической идентификации, когда находятся возможности подделки не только отпечатков пальцев, но и цвета радужной оболочки глаза. Наше признание факта "данный ящик обладает интеллектом" равноценно нашему признанию умения его создателей переиграть человека, пытающегося установить искусственную природу данной системы реакций. Я. Гринберг обратился к проблеме реального прогресса систем искусственного интеллекта, которые за 30 лет от возможности исполнения отдельных функций доросли до полноценной функциональности, в частности, того же шахматного игрока; при этом, как он подчеркнул, способность "свободы воли" остается прерогативой человека. А. Шухов обратил внимание на пока не присущую системам искусственного интеллекта возможность определения "степени четкости задачи", что мешает полнофункциональности таких его форм как машинный перевод. С его точки зрения, биологический интеллект отличают эмоционально порожденные способности сомнения, перепроверки и придания реакциям эмоциональной тональности. На что последовала реплика П. Полонского о возможности внесения подобного рода нестабильности в реакции искусственного интеллекта программным способом. Еще А. Шухов подчеркнул масштаб прогресса систем, основанных на машинной интеллектуальности, указав пример ставших привычными нам платежных терминалов. В. Князев предложил не определять разум вершиной эволюционного процесса, обратив внимание на непродолжительность периода его существования. При этом способности эмоциональности существуют куда больший промежуток времени и выделяются большей структурной сложностью, чем разумность. Он не видит препятствий и для программной реализации "иррационального "Я". О. Нотыч предложил исходить из, с одной стороны, более "тонкой" дефиниции интеллекта, и, с другой, сопоставить распознавание интеллекта с тоже не всегда однозначно решаемой задачей психиатрического распознавания безумия. В биологическом интеллекте заложены биологические же посылки: интенциональность, обучаемость, использование стимулирующих входов. Особенностью же человека можно признать отстраненную от реальной практики обучаемость на основе умственной имитации. По мнению Н. Петрова, естественный интеллект - это творец и пользователь понятий, что не специфично современным системам искусственного интеллекта. Практика образования понятий, способных предоставить возможности метапредметного синтеза, поднимает мышление над предметной сферой. Он подчеркнул, что компьютер пригоден к решению только "четких" задач, но и человеку свойственно совершать ошибки в его "нечетких" предположениях.
        Дискуссию во второй половине заседание открыло продолжительное выступление К. Фрумкина, начавшееся тезисом о недоступности для контроля сторонним наблюдателем внутренних процессов, но доступности их симптоматики. Если обратиться к разным типам операций, то ничто не препятствует искусственному интеллекту имитировать формальные операции, сознание же человека или животного подделывается в том случае, если ставится именно цель его имитации. Конечно, невозможно отказывать машине в возможности проявления неспецифической реакции, однако сам наш психологический настрой порождает большую вероятность признания творческого начала в человеке, и формального - в роботе. В проблеме признания за роботами "прав личности" следует видеть вторичную проблему выделения симптомов, удостоверяющих наличие субъективной и личностной специфики. К. Фрумкин видит два пути "одушевления роботов" - либо панпсихизм, либо - модель "посадочной полосы", нечто, на что может поместиться (на чем локализоваться) сознание. Присуствующие обменялись репликами на предмет, насколько по симптоматике может быть воссоздана личность, с одной стороны, она позволяет воссоздать многие черты личности, с другой - вряд ли личность в целом. Далее Я. Гринберг выступил в защиту представления о уникальности собственно симптоматики, не воссоздаваемой с абсолютной адекватностью. С его точки зрения "понимание" можно назвать не воспроизводимым элементом "интимной жизни" сознания; если мы признаем способность автомата обладать "пониманием", то этим же признаем здесь наличие сознания. В частности же, невозможна и подделка просто интеллекта, последний может быть "подделан" и при воспроизводстве его носителя - организма. А. Шухов обратил внимание на значение проблемы реальной ограниченности сферы человеческих интересов, делающих его поведение в существенной мере детерминированным, однако человек, "свободно" определяя свою волю, исходит из телеологически основанной оценки собственного состояния (включая организм), а машина - вряд ли. Человек есть не только личность, но и опыт и знания, и поэтому не всякий конкретно данный человек может заменить другого человека. Искусственный же интеллект может условно пониматься "произвольным", если к подобной проблеме подойти к некоторыми критериями достаточности такой произвольности (некоторых могут устраивать и общительные возможности программы "Болтун"). В. Князев защищал принцип полной идентичности между симптоматикой и нашими внутренними процессами, на что последовала реплика К. Фрумкина, что актер, играющий роль одного из членов ОФИР'а, вряд ли сможет заменить его в качестве участника заседания. По мнению В. Князева, "свободу воли" можно определить как осознание того, что немотивированные действия возможны. П. Полонский обратил внимание на то, что сама идея "личности" является продуктом процесса эмансипации, в частности, выраженной через христианском принципе "ближнего"; человек обладает нечто, что, в отличие от животных, наделяет его правами и обязанностями. По его оценке проблема "интеллекта" вторична на фоне проблемы существа "Я". Завершил дискуссию Н. Петров, отрицавший сводимость существования субъекта только к наличию симптоматики, и истолковавший "свободу воли" в качестве выражения абсолютной изолированности личности.

4 декабря 2007 года, Тема - "Способность к сознанию".

Время заседания 4 декабря 2007 года было отдано дискуссии о предмете того, что же мы идендифицируем со "способностью сознания". Дискуссию начало высказанное Н. Петровым утверждение о неопределенности понятия "искусственного интеллекта", прилагаемого ко всякому контролирующему собственные реакции техническому устройству. В таком случае предметом философского анализа должно стать нечто, отделяющее человека от не-человека. Лейтмотивом выступления Я. Гринберга явилась критика предмета предыдущего заседания ОФИР'а: на нем обсуждался "интеллект", то есть комплекс таких сущностей как "разум" или "мышление", не охватывающий другую группу видов интеллектуально базированной активности. К последним следует отнести такие позиции как "эмоции и воля", "поступок" и "сознание согласно определению Н. Петрова (место восприятия)". Если сводить интеллектуальность только к рационализированным реакциям, то появляется возможность практически прямой аналогии человеческого и искусственного интеллекта; с другой стороны, способность наблюдения собственных реакций уровня "биологической" сознательности отличает именно человека. Личность, как отметил Я. Гринберг, следует понимать суммой двух составляющих: интеллектуальной и эмоциональной способности. Концепция "сознания", соответствующая определению Н. Петрова - это всего лишь выделение некоей параиндивидуальности, но не индивидуальности в конечном счете. Далее свое понимание представления о "сознании" представил Н. Петров. Он начал с тезиса о присущем человеку критическому отношении к показаниям чувственного опыта: наше доверие некоторым чувственно представленным картинам далеко не абсолютно. На основе подобного понимания Н. Петров сделал вывод о напрашивающейся иррациональности наших представлений как таковых: получается, что эмоционально-рассудочная сфера отчуждена от "Я". А. Шухов выступил с критикой высказанных Н. Петровым тезисов. Человек строит свое представление о мире не только посредством "смыслового" метода, сводящегося к простому суммированию чувственных реакций, но и методом "выделения значения", подразумевающим получение представления о взаимодействии отчужденных от человека объектов между собой (например, выделения характеристики "прозрачности"). Второе - "сознание" нельзя отрывать от биологической потребности в определении характера поступка; "сознание" следует рассматривать не как нечто самодостаточное, а скорее как "сервисную функцию", обеспечивающую адекватное протекание поведенческого акта, или, другими словами, как одну из сторон "сенсорно-моторной корреляции". Я. Гринберг предложил Н. Петрову сосредоточиться на таких моментах как выделение различия между "сущностью и кажимостью", и не стремиться к абсолютизации интеллекта или способности сознания, неизбежно изменчивых и не всегда в своей реализации адекватных (свойство допускать ошибки). По его мнению, понимание сознания как "абсолюта" свойственно западной мировоззренческой традиции, восточная традиция допускает возможность "выхода из неабсолюта, но невозможность прихода в абсолют". Проблема же идентичности личности связана, на его взгляд, с определенными генетическими задатками интеллекта, проявляющимися на протяжении всей жизни человека.
        Более определенно в ходе дискуссии материалистическую точку зрения на "сознание" отстаивал В. Князев. Он ограничил роль чувственного паттерна лишь построением основания для последующей интерпретации. Как, в связи с этим отметил К. Фрумкин, констатацию "я вижу" уже следует понимать проявлением интерпретации. Интерпретацию же как таковую следует толковать как возможность включения стимульного отклика в уже существующую систему представлений. Странно, как далее отметил В. Князев, что сознание ничего не контролирует, а только "присутствует". По его оценке, персональная идентичность (единство личности) - иллюзия, покоящаяся на достаточности небольшой скорости в изменениях личностных характеристик для введения их некоторого обобщенного "статического" портрета. Гипотеза "Я" действительно довольно удачно описывает аппарат психики, но подобный успех нельзя превращать в основание для абсолютизации нормы "Я". Как В. Князев, так и А. Каменщиков обратили внимание на возможность поведения в состоянии "аффекта" - поступков в состоянии утраты способности самоидендитификации. В связи с этим поднята проблема склонности людей с определенной психикой к проявлению "сильных страстей", иногда вызвающих коренное изменение личностного облика, например, трансформацию из разбойника в святого. Развернутую оценку высказанных в ходе дискуссии положений дал К. Фрумкин. Как он отметил, интеллект следует признать само собой не работающей машиной, эта "машина" лишь исполняет задания, поступающие со стороны эмоциональной сферы. Кроме этого, следует обратить внимание и на "борьбу ума и сердца", конфликт двух подотделов эмоционально-волевой сферы, различающихся исполнением обеспечивающего их интеллектуального аппарата. "Воля" же - это понятие, характеризующее именно осознанно проявляющуюся эмоциональность, альтернативу чему можно увидеть в "неосознанном поступке". Норма "Я" скорее позволяет понимать ее некоей иллюзией, основанной на способности давать интерпретацию самому себе. Человеку, кроме того, свойственно понимание, например, персонифицированное в фигуре "дьявола" или идее "соблазна", некоторого побуждения как отчужденного от личности. Дискуссия завершилась на выделении понятия "чистой интеллектуальной деятельности", нагядным примером которой может являться анализ в сфере формальных систем, например, расчет численных констант.

11 декабря 2007 года, Тема - "Логика и интуиция".

Предметом занятий заседания ОФИР 11 декабря 2007 года явилось сообщение К. Фрумкина по книге Е. Файнберга "Две культуры, интуиция в искусстве и науке". Очевидным признаком научного мышления следует признать его естественное стремление к редукции оснований и логическую очерченность дедуктивно выстраиваемых моделей. Тем не менее, при установлении исходных посылок и аксиом наука и в таком случае прибегает к интуиции. Напротив, обыденный опыт в огромном большинстве сформирован интуитивными оценками, интуитивные представления как таковые следует обозначить в виде доминирующего пласта человеческой культуры. Но и вряд ли оправданно приравнивать интуицию к "непосредственному усмотрению истины", и, так же, и "догадка", проверяемая в последующем опыте, вовсе не равнозначна интуиции. Использование интуиции в науке связано с решением проблем или установления исходных оснований, или - интуиция обеспечивает оценку силы и достаточности доказательств (в настоящем смысле - оценки количества тестов, говорящего о стабильности результатов эксперимента). Науку же следует понимать областью специального познания, введенную в рамки определенных пределов достаточности конкретных способов исследования. К области "компетенции" интуиции Е. Файнберг относит и решение "основого вопроса философии", и психологическое чувство удовлетворенности эффективностью выработанных представлений. Тогда, в частности, религиозная интуиция отличается от научной как независимостью от эмпирически обнаруживаемых фактов, так и внутренней логической противоречивостью. Сверхзадачей же искусства является утверждение интуитивных истин посредством придания им убедительности. Искусству свойственна сверхзадача "возвышения движения души над движением рассудка". В наше время, по оценке как автора книги, так и докладчика, в науке возрастает роль интуиции в силу отказа от принципа признания полноты выделенных логических оснований (проблема, связанная с "теоремой Гёделя"). Если же наука превращается в полностью формальный процесс познания, то интуиция полностью перемещается в область обыденного опыта. По докладу был задан всего лишь один вопрос о смысле принципа "сверхзначимости" (сверхистинности и сверхложности). Отвечая, К. Фрумкин воспользовался введенным Ф. Сантаяной понятием "датума" - предельной степенью достоверности, для которой устранено отличие между очевидностью и логикой. Любые "тонкие" места касаются фактов, не данных в непосредственном наблюдении, интуиция, как и логическое воспроизводство - это приемы, прилагаемые именно к реконструкциям.
        Этап выступлений по докладу открылся репликой Н. Петрова, о "различии западной и восточной парадигм". "Восточная парадигма" не выделяет подобного противоречия, прибегая к практике "инсайта", неожиданного усмотрения, озарения, - наступающего в момент "окончательного распредмечивания логики". "Восточная парадигма", как было отмечено, в отличие от "западной" пренебрегает поиском оснований. В своем выступлении Я. Гринберг подчеркнул неприемлемость для науки апелляции к субъективности, вполне уместной в искусстве, он предложил вынести мотивационные источники когнитивной активности за пределы логической рационализации. Далее выступавшие обратили внимание, в частности, на позицию А. Бергсона, понимавшего интуицию "проникновением сознания в самое себя", или на точку зрения А.Н. Туполева видевшего в информации "мать интуиции". Для русской культуры, например, характерен возвышательный оттенок понятия "творчества", при устранении которого это понятие может оказаться русским эквивалентом заимствованной "интуиции". А. Богданов ввел понятия "эгрессии" и "дегрессии", в которой последнее обозначает логику; согласно его концепции "дегрессия бессмысленна без эгрессивного наполнения". В. Князев обратил внимание на факт, что основной объем мышления представлен формами интуиции, когда основной объем информации - построен логически. А. Каменщиков указал на критическое отношение философского позитивизма к разделению на интуитивную и логическую формы мышления. Особенно подобное видно на примере монографии Бунге "Интуиция и наука", где интуиция представлена "помойкой, содержащей то, что мы не можем осознать, не подвергнув рефлексии". Для развития науки характерен процесс постоянного устранения нечетких или внеклассификационных представлений. А. Шухов в своем комментарии отметил, что как "интуиция", так и "логический метод" относятся к общему классу способов получения достаточных оснований для построения прямо не очевидной интерпретации. В подобном смысле можно говорить о "методологии" тех или иных способов получения таких оснований, и в данном ракурсе "интуиция" есть всего лишь методологически не упорядоченный способ получения достаточных оснований. Она нужна в случае избыточной зауженности метода в сравнении с существующим многообразием мира; Галилей явно опирался на интуицию, когда определил сопротивление среды причиной потери инерции в реальной ситуации. Его предшественники просто не отождествляли с физическим миром такой функции как "образование среды". Наука, с его точки зрения, строится как "практика нарастающей десубъективизации самой возможности выделения оснований". Предложенная же Э. Файнбергом модель "интуиции" основана на неразделении таких категорий как субъективно выделяемый "смысл" и объективно выделяемое "значение". В этой связи Я. Гринберг подчеркнул "дискурсивность" интуиции: она основана на недостаточном понимании нами хода нашего мышления.
        Н. Петров в своем выступлении признал за "европейской традицией" особенность отнесения интуиции к временно не формализованным сферам. Она не стремится рационализировать интуицию, а такие направления как экзистенциализм или стоицизм вообще исключают подобную постановку вопроса. Европу вообще можно понимать колыбелью концепции отчуждения человека, понимания его всего лишь элементом социальной "мегамашины". Реально же, помимо редуцированного абстрактного, разумно и феноменальное представление, более того, человеку свойственно не распознаваемое им "внутреннее усмотрение". Феноменологический уровень консервативен в своей приверженности состоянию "нерасследуемости", а цель искусства - это просто уход от намерения познавательного "расследования". Источником интуиции можно признать "просветление" в лице побудителей последнего, в частности, стрессов. Понимание же некоего предмета "познанным окончательно" приводит нас к абсурдной ситуации. Дискуссию подытожил К. Фрумкин, определивший, что "рациональными мы называем способы мышления, способные исполняться по инструкции", наиболее объемной подобного рода инструкцией можно признать логику Аристотеля. Интуиция же представляет собой всего лишь "набор обломков инструкций". Если поступок позволяет его оценивать, то он, в конечном итоге, позволяет этим и свое воспроизводство; если же мы будем понимать функцию мозга не более чем работой информационной машины с неким предельно установленным числом элементов, то такая система потенциально рационализируема. Европейская традиция "машинизирует" наше сознание, создавая практики, основанные на использовании сложных систем инструкций. Воспрос об "исчерпании психического" - величайший вопрос нашей культуры, если мы увидим здесь ограничительную планку, то утвердимся во мнении о способности замены нас роботом. Или же - мы в таком случае окажемся "неинтересны себе", поскольку можем быть "полностью осознанными".

25 декабря 2007 года, Тема - "О двух когнитивных инженерных программах".

Трибуна заседания ОФИР 25 декабря 2007 года была предоставлена А.Б. Бахуру, последователю пожалуй самого востребованного отечественного философа А.А. Богданова. Развивая идеи последнего, он представил сообщение на тему "национальной специфики решения проблем управления". "Когнитивная инженерная программа" (КИП) - это регрессивное звено, связывающее мировоззренческие посылки и конкретные действия носителя мировоззрения. Их можно понимать как специфику этнических социальных комплексов, например, европейской фрагментарно-рационалистической традиции и присущей странам сферы восточного христианства системно-рационалистической традиции. Разница между ними - в опорных практиках, в одном случае - предельно предметно выраженной, в другом - консолидированно-синтетической. В рамках обоснования подобного разделения докладчик проанализировал ряд определяющих генезис таких позиций факторов. В большей мере докладчик анализировал более агрессивную "фрагментарную традицию", сосредоточенную на индивидуализме, физиологизме, конкретности, предметной противопоставленности, точности иллюстрации. Для "системной традиции" характерно "погружение взгляда", неприятие фрагментированности картины, социальная согласованность опыта, как в принципе А. Суворова "каждый солдат должен знать свой маневр", что позволяет ему легко включаться в любой воинский контингент. Греки, носители последней, не знали принципа "причинности", а выдвигали принцип "вины", в сильной степени напоминающий современную "обусловленность". В когнитивном смысле фрагментарная КИП выливается в структуру науки, соответствующую множеству слабо связанных между собой теорий, а в политической области продуцирует либерализм, в котором человек рассматривает себя как отделенный от мира фрагмент. Выражением системной КИП является философская идея соборности.
        В ходе ответов на вопросы докладчик пояснил, что склонность к определенной парадигме скорее объясняется социальной традицией, чем генетикой. Психологизм, с его точки зрения, отличительная черта фрагментариского отношения к действительности, сама идея психики представляет собой идею отдельного предмета. Для фрагментаристской парадигмы, как полагает А. Бахур, характерно стремление к максимальному извлечению ресурсов объекта, например, достижения высшей степени совершенства техники. С его точки зрения, все же условия, ведущие к выбору той или иной парадигмы следует искать на индивидуальном, нежели на социальном уровне. Выступивший первым в прениях К. Фрумкин отметил, что метод "семантической дифференциации" или дихотомического деления ограничен по самому своему существу. Подобная модель, более того, напоминает широкоупотребительную модель "Восток - Запад", при построении которой игнорируется культурное взаимопроникновение, в частности, неопределенность положения греческой или египетской культуры. Идею "соборности" можно определить как сформировавшуюся именно на почве знакомства с западной философией отечественной философской "амбицией". Я. Гринберг подчеркнул, что науке, если это наука, присуща единственно возможная методология опытно-теоретического анализа. Другое дело, что принимаемые на практике решения в большей или меньшей степени содержат как элементы рационального расчета, так и эмоциональные мотивы. В принципе, проблема разделения парадигм скорее существует, чем не существует. В своей реплике А. Шухов подчеркнул, что исторический опыт не дает оснований говорить о разных принципах эффективного управления, степень же предметности мышления сильно коррелирует с уровнем экономического развития общества, а обобщенной модели прогресса и деградации социальных систем пока не создано. Ленин именно потому оказался политическим победителем А. Богданова, что сумел стать более эффективным менеджером "предприятия РКП(б)". Н. Петров обратил внимание докладчика на необходимость более тщательного анализа индивидуальных возможностей человека, а также на значительную историческую распространенность "фрагментарной традиции", в частности, в Китае. Имеющиеся в ОФИР разработки поднимали проблему разноспецифичности мышления, выделяя концептуальные модели "континуально-комплексной" и "дискретно-временной" форм мышления. В выступлениях В. Князева и А. Каменщикова подчеркивалось такое достоинство представленной модели как ее простота и эффективность дихотомического разделения.

© ОФИР