Такое явление как «жупел», хотя пока что невозможно указать даже метод определения, что оно такое в значении предмета познания - объект ли исследования психологии или, напротив, семантики, - вряд ли подобает расценивать как что-либо далекое от человеческой повседневности. Так, если манера многочисленных родителей - стращать собственных чад таким сказочным жупелом как «серенький волчок», то иное употребляемое средство устрашения теперь уже по отношению познавших мудрость жизни взрослых - равно же такой жупел, как собственной персоной Князь тьмы. Или - из самой способности «жупела» составлять собой неотъемлемую черту современности и возможно определение задачи настоящего анализа - обретения понимания что такое «жупел» в его специфике особенной семантической формы или структуры, и какому смысловому полю или пространству доводится наполнять собой, казалось бы, «самые простые страшилки».

Но если целому ряду индивидов все же не дано близко соприкасаться с такого рода реальностью, как воспитание подрастающего поколения или релаксация посредством литургического действа, то случается ли им вступать в контакт с таким явлением, как «жупел»? Конечно же, «жупел» - всяким образом характерное явление общественной жизни, а не только «функциональной» психологии в пределах простейшей воспитательной деятельности или компенсаторных практик религии. Да, действительно, такие маргинальные или «крайние» явления политической практики как терроризм или экстремизм - они не только вполне определенные социальные явления, но здесь же и выражающим их понятиям дано представлять собой очевидный жупел, неотделимый от потока слов у всех тех, кто склонен запугивать и собственно фактом такого рода угрозы. Или - нагнетанию «градуса накала» в отношении всякого рода «аномальных явлений» общественной жизни и дано обращать такие явления в семантическое начало жупела, чему дано утвердиться то и в само собой именах подобных явлений. Равно источником различного рода форм семантического начала «жупела» дано предстать не только лишь политической проблематике, но и экономико-бытовым реалиям, пусть и характерно привычным - угрозе распространения эпидемии, опасности, исходящей от потребления некачественной пищевой продукции или нарушениям здоровья, вызываемым нездоровым образом жизни. Здесь важно не то, чему дано допускать избрание в значении содержательной основы «жупела», но - важен «градус накала», пригодность такой «основы» для характерного утрирования. Однако помимо собственно жупела доводится иметь место и «антижупелу», чей очевидный пример - постоянное муссирование в советской печати такой облюбованной ею темы как «жупел советской угрозы», чем, если доверять ее утверждениям, и доводилось «размахивать американским империалистам». Причем, если судить по настойчивости напоминаний, не покидавших страниц советской печати, то и само собой этому «антижупелу» было дано допускать обращение и в очевидный «жупел».

То есть - жупелу как практике его употребления или даже пусть и всего лишь фигуре речи довелось обнаружить и характерную «повсеместность». Однако суть проблемы все же подобает видеть в предмете, как именно с позиций достаточности анализа определиться с лучшим методом исследования проблемы «жупела»? Здесь нам подобает признаться, что самой возможности такого анализа и довелось открыться не потому, что нас преследовало такое желание, но потому, что нам повезло напасть на источник, что равно с высокой достаточностью сумел снабдить нас подобающими данными. Тем не менее, мы откажемся от придания гласности названия и имени автора этого выдающегося произведения, дабы не отвлекаться на нечто явно постороннее. Но тот жупел, чем и довелось усердно «размахивать» автору источника - понятие «буржуазный» или «буржуазность», одно время столь популярная страшилка, что мелькала едва ли ни в каждой из речей, произносимой деятелями известного направления. Многочисленным извлеченным из источника «изводам» квалификации «буржуазный» и дано оказать нам существенную помощь в построении развернутой картины природы такого явления как «жупел».

Огл. Склонения

Из глубины веков к нам приходит предание, как довелось объявиться понятию атом - то поначалу был лишь авторский проект философа Демокрита. Но следом науке, прибегнувшей к тщательному анализу, довелось обнаружить и бездну разного рода атомов. Здесь если Демокриту доводилось оперировать не особо внушительным перечнем известных ему атомов, то успехи науки обернулись для «атома» его обращением в имя обширного типа. Если эту аналогию распространить и на судьбу, ожидающую понятие «жупел», то поначалу, конечно же, ему можно сопоставить лишь скромную коллекцию разновидностей, но по мере углубления в тему ей не избежать и существенного расширения. Хотя, конечно же, сложно сказать, дано ли «жупелу» выдержать сравнение с «атомом» в части богатства разновидностей, но все же и жупелу как-то дано уподобиться «атому» в части присущей ему изощренности. Более того, по многообразию форм и некоему отдельному жупелу, а «буржуазному» - так в особенности, дано обнаружить и характерную представительность.

То есть - если и существует тот кто-то, кто доверяет оценке, признающей понятие «буржуазный» лишь узким и «не распространенным» понятием, то это его толкование невозможно признавать не иначе, как заблуждением. То есть притом, что понятию «буржуазный» доводится допускать и употребление в форме просто «буржуазный» или «буржуазность», то данной возможности употребления данного понятия все же не доводится означать, что невозможны и иные формы его обретения, помимо как такового просто «буржуазного». То есть - той самой «буржуазности» доводится предполагать и такого рода сложность, как присущие ей формы классическая и традиционная буржуазность, а наряду с ними и форму «чистая» буржуазность, и то - если не спешить перечислить и «список в целом». Но если это так, и если «буржуазности» дано допускать выделение здесь же и в виде «чистой» буржуазности, то альтернативные формы классическая и традиционная буржуазность равно подобает расценивать не иначе, как «грязные». Другими словами, поискать бы той буржуазности, что обрела бы и качества буржуазности в собственном роде, чем и доводится предстать тогда уже ее «чистой» разновидности. Но это пока еще не все, ведь любопытно и то, что и смысловой форме «не быть буржуазным» доводится означать и «быть буржуазным», или - если последовать точной квалификации, то представлять собой и «объективно буржуазное». Также, если некоей «буржуазности» не содержать и характерной экзотики в самом качестве буржуазности, то ей дано предстать и нечто «типичной» буржуазностью. Точно так же, если «буржуазности» решиться и на попытку укрыть себя под нечто иным, то в этом случае ей доводится предстать уже как нечто «базисно буржуазному», ну а если сходу отвергнуть все формы камуфляжа, то заявить себя равно же как «прямолинейной буржуазности».

Далее - отличающая «буржуазность» способность состояться не означает запрета и на состоятельность ее антиподов. К пониманию подобного момента нас настойчиво и призывает источник, упоминающий такие формы как небуржуазность и антибуржуазность. Но если «антибуржуазность» явный антагонист буржуазности, то за «небуржуазным» дано стоять и характерно сложной природе, поскольку «буржуазное» для мира - все же не иначе, как частное, откуда и определение, чем именно доводится предстать такому содержанию мира, для которого существенна отчужденность от нечто частного, вряд ли подобает понимать простым. Вполне возможно, что обладатель такой характерной «отчужденности от» буржуазного» - то и такое нечто, чему не просто «не доводится знать» хотя бы какой-либо буржуазности, но такое, что равно предполагает и ее полное отторжение, или, скажем, полное очищение от всякого буржуазного то не иначе, как непременно от «нечистого».

Подобным же образом «буржуазному» доводится возглавить и нечто образуемую им типологическую градацию; конечно же, наиболее очевидный экземпляр «типа буржуазное» - всем известное «мелкобуржуазное». Но здесь буржуазному доводится обнаружить такую любопытную особенность, как наличие предела дробления - если с «мелкобуржуазным» все очевидно, то какому-либо «микробуржуазному» уже не удается утвердиться. Но равно «буржуазному» не доводится образовать и «гипербуржуазное», градацию больших масштабов, отчего оно в его «размерном ряду» и насчитывает лишь две разновидности.

Однако каждой из двух размерных градаций «буржуазного» доводится знать и характерно особенные формы воплощения. «Мелкобуржуазному» в этом случае довелось даже превзойти и само «буржуазное», обнаружив способность обретения качества «радикально мелкобуржуазного» в отличие от просто буржуазного, чему назначено судьбой не располагать и иными склонениями помимо типичного, классического и традиционного. С другой стороны, для мелкобуржуазного отнюдь не заказана возможность и становления как типичного, классического и традиционного, хотя нам здесь сложно указать какие-либо подобающие казусы, поскольку доступные нам данные не подают и намека на такую возможность.

Равно нам недоступен и простой путь описания буржуазности «как становления». Нам, увы, не дано знать, откуда дано происходить типичной, прямолинейной и традиционной буржуазности, стоять ли за ними особенной причине или это само собой типичный порядок развития, что просто не в состоянии не предполагать и неких характерных последствий. Но - нам дано знать иное, что в смысле происхождения одна буржуазность будет предполагать ее признание рассудочной, объектом осмысленного выбора, но другая - равно же признание непредумышленной буржуазностью. То есть в части ее происхождения буржуазности либо дано знать ее становление как продукта направленных форм становления осознанности, либо, напротив, формироваться не более чем на положении продукта подсознания.

И, наконец, буржуазности доводится знать и присущие ей неявные формы; это, собственно те обстоятельства, когда нечто, не означающее собой в прямой презентации чего-либо «буржуазного» обнаруживает себя как «буржуазное по сути» или - как располагающее «очевидной буржуазной сущностью». Здесь нам в силу скудости источника сложно вдаваться в детали, но вполне возможно, что дано иметь место и другого рода формам, не означающим открытую на поверхности, но и того или иного рода глубинную форму обретения «буржуазности».

Огл. Сочетания

Конечно, жупелу дано располагать и характерной «конструктивностью», то есть способностью обрести воплощение в тех или иных конструкциях, образуемых с его участием. Можно сказать, что жупел в какой-то мере даже можно уподобить «лучшему другу человека» в его способности помечать любое, до чего ему доводится дотянуться.

Другое дело, что тех форм, что способны формировать сочетания с жупелом «буржуазный» далеко не единицы, и вопрос подобает ставить о том, с какой из них подобает начать описание такого рода «конструктива». Нашему выбору здесь и дано пасть на способность жупела «придавать окраску» или, другими словами, на присущее ему качество «задания окрашенности».

Но поскольку само собой «буржуазному» дано иметь отношение к социальной реальности, то такого рода окраску выпадает нести социальным формам. То есть, если начать с гуманитарной сферы, то таковы буржуазные мыслители, писатели и литература. А если отойти от гуманитарной направленности, перейдя к общественной тематике, то таковы буржуазные или мелкобуржуазные слои, течения или движения. Причем, как и в случае с «радикальностью», нам странным образом не дано заметить в источнике каких-либо «буржуазных течений», когда мелкобуржуазные - сплошь и рядом. Далее, несколько более концентрированной формой, чем разного рода «течения» дано выглядеть и тем же «буржуазным» политическим партиям. По опыту нам известно, что возможны и мелкобуржуазные политические партии, но, увы, о них не случилось распространяться источнику. Ну а вершину такой пирамиды дано составить буржуазным же свободе и демократии, а вместе с ними и «буржуазному государству». Также окраску «буржуазности» доводится нести и индивиду, но - не индивиду собственно, но выражаемой им ролевой фигуре, что и показывает пример «мелкобуржуазного социалиста-революционера», а вместе с ним и «буржуазного политика». Наконец, «буржуазному» как разновидности окраски не избежать и состояния «изжитости», пример чему и показывает учение, «ранее признаваемое мелкобуржуазным».

Но если чему-либо дано обретать окраску характерно «буржуазного», то для него не заказано и действовать в «буржуазной манере». Пусть это будет «буржуазный характер», а с ним - и «мелкобуржуазный характер», буржуазный образ жизни или, наконец, буржуазное использование. Конечно, сюда подобает добавить и два таких известных метода или методологии как «буржуазный реформизм» и «буржуазная пропаганда». Ну а если как бы «не вполне прямо», то это будет и «буржуазная сущность политического использования» или пусть и неизменная «респектабельность буржуазных деятелей». Также этот ряд дано дополнить уже вряд ли заслуживающей одобрения манере «прямолинейной буржуазности» некоего учения.

Также «буржуазному» дано располагать и такой любопытной возможностью, как «внедрение» во что-либо с последующим приданием такому чему-либо и само собой телеологии, прямо исходящей от «буржуазного». Скорее всего, в этом случае «буржуазности» и дано действовать как своего рода раковой опухоли, перерождающей ткани системы-хозяина. Так, если буржуазности дано вселиться в литературу или гуманитаризм, то в результате дано состояться нечто «типично буржуазному направлению литературы» или «мелкобуржуазному гуманитаризму», каждому из которых, как водится, подобает утратить часть ценности равно же и по причине наделения такого рода «узкой» направленностью. Подобным же образом и политике дано следовать в задаваемом «буржуазностью» направлении, оттого являя собой и нечто «буржуазную политику», объективно буржуазную политическую линию или, в некоторых случаях, «реалистическую буржуазную политику». Ну а следом дано подтянуться и буржуазной демократии, буржуазным реформистским требованиям, «сильным буржуазным анархическим тенденциям», а с ними и «традиционным буржуазным позициям». Там же, где дано установиться всякого рода тенденциям и позициям, там доводится случаться и «пропитанному буржуазностью» социализму, каков бы он ни был - пусть буржуазный, а пусть и мелкобуржуазный. Кроме того, буржуазности дано пропитывать или «захватывать» собой индивида, но не индивида собственно, но - ролевую фигуру, будь то буржуазные исследователи, руководители или просто «носители мелкобуржуазной идеологии». Но если возможны «носители» идеологии, то вездесущей «буржуазности» дано напитать собой и самоё идеологию, откуда возможна не только лишь «буржуазная идеология», но и ее чистая форма или чистая буржуазная идеология, а вместе с ней и буржуазная националистическая идеология. Равно, как мы уже могли убедиться, невозможна постановка точки и на буржуазности просто, откуда и берут начало мелкобуржуазная идеология, а вместе с ней и ее «крестьянская» разновидность. Также если не ограничиться такой недвусмысленно достаточной формой как идеология, то грибку буржуазности дано поразить собой и утопии, тогда уже обращая их не иначе, как мелкобуржуазными, представления - то «традиционно буржуазными», ну а концепции, в таком случае - то и «традиционными и базисными буржуазными концепциями». На таком фоне, конечно же, особо дано выделиться и такой форме сочетания, как «оригинальная и архаическая проникнутая религиозными представлениями буржуазная по природе идея». В конце концов, не иначе, как прямым воплощением той телеологии, что отличает и всякую буржуазность, равно доводится предстать и самоё «буржуазной природе».

Еще одной разновидностью сочетания, также допускающей образование с прямым участием «буржуазности» дано оказаться и нечто «презентирующим» формам или присущим «буржуазности» вторичным воплощениям. Здесь вместо буржуазности просто на свет божий и явлено буржуазное руководство и буржуазное лидерство, буржуазные организации, а с ними - равно и буржуазные политики, социологи и идеологи. Кроме того, иного рода воплощениями буржуазности дано предстать и нечто «буржуазным по природе идеям», комплексу буржуазной идеологии и пропаганды и - вместе с ними и «буржуазным трудам».

«Буржуазности» также дано явить собой столь мощное начало, что ему по силам образование и собственных форм обустройства. Ну, конечно же, таково не только лишь «буржуазное влияние», но рядом с ним и «родство буржуазной и мелкобуржуазной крестьянской идеологии». Сила «буржуазности» такова, что вместе с тем и возможности выхода из-под ее влияния дано отметиться как нечто необычайному; недаром в подобной связи дано иметь место и нечто «небуржуазному контексту» или «нахождению буржуазных элементов идеологии в небуржуазном контексте».

Проникновению «буржуазности» также дано распространяться не только на уровень готовой продукции, но как бы и на уровень «комплектации», стоит лишь напомнить о реальности таких форм, как разного рода буржуазные и мелкобуржуазные «элементы» или «аспекты». Кроме того, таковы и «мелкобуржуазные крестьянские стороны» или «мелкобуржуазные составляющие», а с ними и «мелкобуржуазная основа», а в противовес всему тому - и небуржуазные и даже антибуржуазные черты. Ну а чему именно дано слагаться из подобных элементов, вряд ли столь важно, но, как показывают наши данные, по большей части это всякого рода учения или концепции, не грешащие принять в свои ряды и все те же «элементы буржуазной идеологии».

Огл. Пугающий эффект

Конечно, жупелу не дано предполагать какой-либо ценности, если он недостаточен для порождения пугающего эффекта. Другое дело, в чем подобает состоять пугающему эффекту - в страхе, отвращении или отторжении, и - возможно ли понимание той же «буржуазности» равно же средством порождения страха? Конечно, такие более привычные разновидности жупела как детский «серенький волчок» или более знакомый зрелому возрасту сатана - они же явные средства внушения чувства страха, но чем именно дано запугивать едва ли не инфантильной «буржуазности»?

Скорее всего, жупел не следовало бы расценивать то непременно средством порождения страха или ощущения опасности, но его скорее подобает понимать и нечто типологической градацией, чьим функционально далеко не равноценным экземплярам дано порождать и целый спектр различного рода «отношений отталкивания». Но если дано идти речи о таком виде воздействия как отношения «отталкивания», то правомерно ли признание подобного рода воздействия и источником «пугающего» эффекта?

На наш взгляд, пугающему эффекту все же подобает придавать некий расширенный смысл - определять его не только лишь источником порождения состояния испуга, но - равно же источником и ряда иных состояний включения механизмов предосторожности. Так, если где-либо можно предполагать ситуацию соприкосновения с источником загрязнения, то это не означает, что сила воздействия такого источника достаточна для порождения испуга, но это означает что она достаточна для порождения состояний предосторожности или брезгливости. Потому «пугающий эффект» и подобает истолковывать в том расширенном смысле, что дано иметь место не только лишь испугу, но и нечто равноценным с ним состояниям мобилизованности, чей порядок вызова практически аналогичен вызову испуга. И если традиционные серенький волчок и сатана - все же такого рода жупелы что можно понимать средствами порождения испуга, то «буржуазность», какой ей доводилось воздействовать на протяжении известного исторического периода, - по сути, столь же категоричная форма вызова состояния мобилизованности, но такого, в основе которого уже отсутствует какое-либо состояние испуга. Или, если теоретически, то «пугающий эффект» в том широком истолковании, в котором мы и позволим себе его отождествить, - это любого рода возможность резкого и едва ли не мгновенного вызова состояния мобилизованности. Но, в таком случае, о каком именно механизме вызова состояния мобилизованности и могла бы идти речь в случае использования такого жупела как «буржуазный»?

Скорее всего, «пугающий» эффект жупела «буржуазный» основан на чувстве причастности или на в известном отношении начале «общественности». То есть все то, чему не избежать отождествления маркером «буржуазный» - это своего рода знак принадлежности касте неприкасаемых, чего прямо подобает чуждаться. Хотя в этом случае и не дано идти речи о само собой страхе, но все же - в какой-то мере и о боязни исключения из общества в силу наложения того остракизма, что исходит из признания некоей непотребности, только в данном случае лишь обозначаемой именем «буржуазность». Здесь, конечно же, уместно ожидать анализа едва ли не целого ряда жупелов, столь близких по направленности интересующему нас «буржуазному», или жупелов, прямо акцентирующих ту или иную асоциальную направленность, но в целом такого рода жупелы, не исключая и жупел «буржуазность» все же подобает уподоблять старинным «еретик» или «вероотступник». Суть их фактически неизменна на протяжении едва ли не череды исторических эпох - это источник известной в оккультном деле «порчи», чего прямо подобает опасаться как «каиновой печати», способной отмечать собой индивида.

Другое дело, что жупел жупелу рознь, а потому бытуют и жупелы «мягкого» свойства, положим, столь известный «антинаучный». Да, и «антинаучный» - не иначе, как жупел, поскольку для объективного рассмотрения любая антинаучность - она не иначе, как беспочвенный плод фантазии. Смысловым же началом понятия «антинаучный» правомерно признание равно и идеи реальности нечто заряда агрессивности, чему присуща направленность на такую позитивную форму человеческих практик как деятельность научного познания. В этом случае источник пугающего эффекта - скорее существенный шанс признания индивида за маргинала и, соответственно, следующего отсюда порождения к нему и несколько презрительного отношения. Но такого рода пугающий эффект - все же любым образом «мягкая» форма пугающего эффекта.

Вполне возможно, что наш обзор предмета природы и обилия разновидностей пугающего эффекта далеко не полон. Но важно иное - пугающий эффект реален и ему дано восходить не только лишь к такой форме воплощения как порождаемое страхом состояние испуга, но и к целому спектру иного рода состояний, реальных притом, что их с испугом дано объединять и такому началу как приведение психики в «состояние мобилизованности».

Огл. Жупелолюбие

Анналам истории также доводится упоминать и такого свойства выдающихся личностей, чей образ сложно помыслить, не указав и владевшей ими страсти к манипуляции жупелом. Или - если таким «героям истории» выпадет действовать в социальной сфере или этической области, то свой выбор им дано обращать лишь на те возможности «постановки точки», что означают подведение отвергаемого порядка или условности под проблематику жупела, ассоциируемого с резко выраженным негативом. Более того, подобает напомнить и о той самой «паре жупелов», что столь успешно умел применять один небезызвестный политик - таковы «левый уклон» и «правый уклон», когда за счет отсечения всего, что допускало подведение под эти жупелы, он и выкладывал русло задаваемой им направленности.

Однако для вопроса, что определяет анализ предмета «жупелолюбия» уместна и несколько иная формулировка: если употреблению жупела доводится знать его «умеренную дозировку», то такая практика вряд ли в состоянии вылиться в «прецедент», здесь постановка вопроса уместна лишь в отношении, что нередко жупелу доводится затмить собой едва ли не все что угодно. Или - жупелу странным образом выпадает роль и той «первой скрипки», чему доводится принять на себя исполнение функции едва ли не универсальной отправной точки, а равно и универсальной «финишной черты». Жупелу в ряде построений и дано обращаться «центром притяжения», чему доводится сыграть роль того магического средства, мобилизации против которого уже доводится обещать не иначе, как порождение «потрясающего эффекта». То есть - не будь той самой «буржуазности» или исчезай они «ереси», то будут сняты и все препятствия на нашем пути. Но почему такого рода пристрастиям к «размахиванию жупелом» все же доводится иметь место?

Если начать с родителей, то для их понимания «серенький волчок» - простое и удобное средство обеспечивающее позитивный эффект плюс легкое в использовании, - отсюда их пристрастие к употреблению этого жупела можно расценивать как выбор простого решения. Для церкви убедительность «князя тьмы» - это его условная надежность как средства устрашения, закрытого от понимания рациональными методами. Для политикана «буржуазность» и вместе с ней прочие «экстремизмы» - явно идея «грубой селекции», порождающей иллюзию простоты проблемы. Таким образом, на уровне конкретных причин невозможно указание какой-либо одной конкретной причины, из чего прямо могла бы следовать приверженность того или иного лица употреблению жупела. Но здесь все же возможно определение и некоей «общей почвы» подобной возможности.

Приверженность манере употребления жупела любым образом возможна лишь в случае, когда источник позитивной реакции на это запугивание дано составить и нечто «благодарной аудитории». Конечно же, здесь легче начать рассказ с умельцев в употреблении жупела, кому довелось изобрести и проявить настойчивость в употреблении жупела «буржуазный»; но как бы они не старались в употреблении такого рода «знака», с чего он начал, то тем же он и закончил - ролью ходового средства шельмования в решении задач пропаганды. Серьезной социологической литературе странным образом не довелось воспринять всерьез жупел «буржуазный», а если и воспринять, то «на несерьезном уровне», - собственно так и происходит в используемом нами источнике, где «буржуазный» фактически и обращается не более чем рефреном. Равно и для родителей их ребенок - в силу своей неразумности равно благодарная среда для попугивания «сереньким волчком»; подобным же образом и рядовой прихожанин, далекий от практик абстрактного мышления - удобное поле для высева идеи страха, источаемого «князем тьмы». Отсюда «жупелолюбие» - любым образом продукт устремления к взнузданию такого рода «благодарной» аудитории, что отличает восприимчивость к вызову у нее и неких психологических эффектов. То есть «жупелолюбие» - оно не иначе, как форма пристрастия к практикам вербального гипноза.

Огл. Определение жупела

Наше рассуждение о природе «пугающего эффекта» фактически и подобает расценивать как своего рода «определение» жупела. Однако нам все же не помешает задуматься - а что же такое «жупел»?

Конечно же, с одной стороны, «жупел» - он же и некий маркер, когда с другой - и представление или понятие достаточное для порождения в широком смысле «пугающего» эффекта. В таком случае, что можно сказать о «жупеле» со стороны как такового маркерного начала? Здесь важно то, что такого рода маркер и подобает отличать необременительности приложения и своего рода «широте идентичности», то есть - свободе приложения к значительному числу предметов. Или - с позиций его маркерного начала «жупел» - это нечто характерно «липкий» маркер, к тому же и непритязательный под углом зрения субъекта приложения.

Далее, каким именно обобщением и подобает удостоить те особенности, чему дано отличать «жупел» со стороны пугающего эффекта? Со стороны пугающего эффекта «жупел» - инициатор различного рода состояний мобилизованности по типологии характерно близким состоянию испуга, включая сюда и сам испуг, но тех, чему каким-то образом дано «оставлять глубокий след» в психике индивида, принадлежащего аудитории, столь восприимчивой к употреблению жупела. Причем специфику этого следа также дано определять и далеко не одинаковой природе - это может быть и «кратковременное, но глубокое» состояние мобилизованности, а может - и «долговременное, но неглубокое». Или - состоянию мобилизованности, возникающему в результате предъявления жупела, дано определяться характерно разнообразными началами, но при этом с позиций любого из таких начал все же обнаруживать и непременную экстраординарность.

Конечно же, для природы «жупела» также существенно и такое условие: в силу запроса аудитории ему подобает располагать природой легко считываемого, достаточного для нанесения ожидаемого от него отпечатка и если суммировать две данные привходящие, то не отличаться и особенной сложностью. То есть «жупелу» следует представлять собой равно и легко усвояемый знак, эффективный в смысле ожидаемой от него пригодности к воздействию по типу «наложения отпечатка».

Таким образом, «жупел» - это нечто знак или маркер, употребляемый для порождения в воспринимающем субъекте различного рода экстраординарных форм состояния мобилизованности, что наделен должной прилипчивостью и непритязательностью по отношению субъекта приложения и, кроме того, легкий в считывании, усвоении и достаточный в присущей ему способности «оставлять отпечаток». Таким и дано предстать общему определению «жупела», если подойти к его построению не более чем из учета требований лишь философской достаточности.

Огл. Заключение

С одной стороны, проблема «жупела» - конечно же, проблема особенной семантической формы, но с другой - это и проблема общества или социальной среды, не иммунизированных от контроля их коллективного сознания при посредстве употребления подобного рода средств. Однако прежде чем обращаться к постановке вопроса, а как именно при помощи сугубо вербальных манипуляций или «вербального гипноза» возможно установление контроля над обществом, все же следует понять, а что такое и сами по себе «орудия гипноза». Объект изучения такой отрасли семантики, как «теория жупела» и доводится составить предмету особенной инструментальности неких вполне возможных орудий «вербального гипноза».

03.2022 г.