Ведение хозяйства - любым образом одна из важных сфер человеческой деятельности. Значимость для человека экономических реалий также вызывает те последствия для эмоциональной жизни человека, когда «сухие категории» составляют собой источник эмоциональной реакции. Потому для большей части современного человечества ничто так не характерно как эмоционально выраженное отношение к экономическим катаклизмам, росту цен, дефициту ресурсов, затовариванию или появлению черного рынка. Реальность такой психологически «контрастной» формы восприятия реалий, определяющих практику ведения хозяйства, не минует, казалось бы, и ожидаемо беспристрастных работ экономистов, что допускают в материалах исследования смешение одновременно и бесстрастного тона в отношении одних явлений и пристрастного и обостренного восприятия иных проявлений. В том числе, подобная специфика находит выражение и в смене тональности текста исследования, иной раз - и перехода от констатации объективных категорий к яркой палитре литературной метафоры.

Изложенное здесь пусть не более чем «контурное» видение, тем не менее, достаточно и для постановки такой задачи анализа как проблема использования метафоры в ее значении заместителя объективных категорий, когда метафоре доводится принять на себя роль средства выражения эмоционально-психологической природы понимания явлений экономической жизни. Или - ведение предлагаемого ниже анализа и примет формы рассмотрения коллекции метафор, собранной в процессе прочтения некоей экономической монографии, но при этом и осознания подобного явления не под углом зрения литературных достоинств, но в значении коллекции средств выражения психологических мотивов, что можно расценивать как эмоциональную реакцию на реалии экономической жизни. Кроме того, такого рода метафоры - они равно свидетельства и проявления на фоне «эмоционально продуктивного отклика» тогда и следа особенной формы «субъект экономического познания», хотя сами собой они любым образом вряд ли значимы тогда и в качестве достаточных средств выражения. То есть - своего рода «вторжение метафор» в область экономической категоризации и подобает расценивать не только лишь прямым свидетельством формирования эмоциональной реакции, сопровождающей некие явления хозяйственной жизни, но, если брать шире, воспринимать и как прямое указание на реальность эмоционально значимых условий и факторов хозяйственно-экономических практик.

Также, что важно, настоящий анализ будет предполагать построение на материалах, не выходящих за пределы выборки из одной изученной нами монографии в отсутствие какого-либо дополнения и возможными сторонними примерами. То есть - здесь мы откажемся от постановки задачи поиска экономических метафор по широкому спектру литературы, а потому рассмотрим лишь содержимое нашей коллекции, собранной в процессе наполнения базы данных по материалам монографии Т. Моримото «Большая банковская война». Но эта коллекция, хотя ее вряд ли подобает расценивать как «скромную» (199 выражений), все же обнаруживает и характер односторонней. Но, невзирая на очевидную однобокость, исследование даже и такого исходного массива все равно достаточно для построения тогда и весьма плодотворной типизации эмоционально значимых привходящих хозяйственно-экономических отношений. Или - равно и такая исходная коллекция характерно достаточна как база вынесения оценки, какие именно формы и принимают на себя исполнение функции средств воплощения эмоционального отношения к тем явлениям экономической жизни, что обращаются причиной существенной остроты известного «неравнодушия».

Во всяком случае, если в привычном смысле предмет экономики и воспринимается не иначе как реальность прагматически ограниченной области занятия деятельностью, то в подобном отношении даже не более чем реальность эмоционального отклика на экономические коллизии уже позволит удостовериться, так ли это на самом деле. В конце концов, если предельно упростить определяемую нами постановку задачи, то предмет настоящего анализа и составит собой «экзотическое явление» характерно эмоционального истолкования публицистом левого направления Тадао Моримото столь свойственных современной экономике рисковых стратегий ведения бизнеса

Огл. Источники эмоциональности - меры и ментальные формы

На наш взгляд, оптимальный выбор предмета, подлежащего настоящему анализу на его изначальной стадии - рассмотрение группы метафор, что, как ни странно, находят употребление для выражения эмоциональной реакции, порождаемой условностями меры и величины. Так, с одной стороны, такого рода ряду метафор вряд ли дано порождать особо сложные ассоциации, но и, с другой стороны, меры и величины - все же существенная составляющая хозяйственно-экономической практики.

Но где и каким образом, безыскусная, по сути, идея меры и позволяет обращение средством порождения эмоции? Ответ на такой вопрос практически готов даже и при поверхностном просмотре той выборки, что образует комплекс наших исходных данных. Конечно, сам по себе абстрактный и объективный формат меры никоим образом не провоцирует акт порождения эмоции, но такой источник и составляет собой «размер деления», в данном случае не ускользающе малых величин, но - равно и различного рода «масштабных» градаций. То есть человеческое сознание понимает для себя непростительным и как таковую индифферентность в отношении астрономических величин, внушительных разрывов, колоссальных сумм, темпов изменений не по дням, а по часам или, положим, «поистине львиной доле остатков депозитов и облигаций». Тем не менее, невозможно не признать и бесспорную справедливость оценки, что источник порождения эмоции доводится составить собой не только лишь мерам колоссального размера. Так, нашей коллекции исходных данных дано заключать собой и примеры указания на действительность иного рода размерных градаций, но, к несчастью, такого рода виды размеров также порождают и характерно более приглушенные формы эмоционального отклика. В частности, на такой отнюдь не удивляющий своим объемом размер и указывает выражение «не бог весть какой доход в виде дивидендов», когда пример точечной непротяженности доводится обнаружить и конструкции «нет и в помине». Подобным же образом и значение, лежащее в пределах отрицательной части числовой оси позволит его передачу и при посредстве выражения «отрыв вывернутый наизнанку».

Далее - существенно более любопытный аспект инструментария измерения составляет собой и та очевидная истина, что исполнение функции меры по плечу не только лишь средствам количественной меры. Практики задания количественной меры или меры величины также дополняет и наложение категорий качественного измерения. В частности, предназначение составить собой такого рода категории возможно не только для обрекаемых на изгнание из стада «паршивых овец вексельного хозяйства», но и для обстоятельств «по самой своей природе присутствия как бы за рамками качественных оценок». Равно же «меру качества» выпадает выразить не только лишь транспаранту, на чем начертан «показатель, позволяющий утверждать, что перед нами возвышается здание балансирующее на глиняных ногах», но и средству представления структурной меры благодаря выражению «устрашающе сложный механизм вексельных операций». Однако все представленные выше примеры все же определяли лишь «объектуальный» формат реализации меры, следом за которым выпадает заявить о себе и формату «потенциалологических» видов меры, в данном случае - таким формам задания квалификации хода событий как «крутые перемены» или «меры, ложащиеся тяжким бременем». Ряд различного рода мер, выражающих специфику потенциальной достаточности, также доводится пополнить и «невыносимости бремени сомнительных, а то и просто безнадежных претензий». Более того, непременным дополнением подобного перечня равно обращается и квалифицирующая характеристика «разительные перемены».

Едва ли не такой же эмоциональной достаточности, что отличает безыскусную меру, дано отличать и те составляющие спектра теперь и само собой ментальных форм, что каким-то образом связаны с экономической проблематикой. С другой стороны, непосредственно анализ подобного рода форм все же подобает построить не в порядке исследования реальности само собой таких построений, но посредством рассмотрения действительности такой составляющей как степень эмоционального накала, предъявляемого не только лишь одной определенной, но и целым рядом подобного рода форм. Тогда сам выбор в качестве исходной позиции данного анализа «градуса накала» и позволит открыть его рассмотрением такой формы как эмоциональная реакция на порождение некоторых впечатлений, в одном случае вызываемых некими сообщениями, когда в другом случае - элементарным наблюдением явлений. В данный ряд тогда и правомерна постановка таких форм как осознание неких посланий не иначе как «душераздирающих», или признание некоей реальности тогда и «смахивающей на кошмарный сон». Подобным же образом и поступок выражения кем-либо собственного состояния или вынесения им некоей оценки допускает оценку и как особенное состояние психики «крик души».

Продолжение начатого здесь ряда примеров форм эмоционального отклика, что возникают в ответ на катаклизмы, присущие ментальной сфере, дано составить и идеям ментальных или когнитивных фактов или неких характеристик подобного рода фактов, пусть отчасти и смягченных «по накалу», но выражающих и некое состояние обостренного восприятия. Здесь сама реальность состояния обостренного восприятия - это и нечто равнозначное признанию ментального мира в значении среды, допускающей население такими любопытными формами, как «звонкие лозунги», «поучительные уроки истории» или не более чем «правдоподобно звучащие аргументы». Ментальный мир равно позволяет отметить в нем и такие существенные специфики или качества, как «восточная загадочность» или «фетиш эпохи быстрого экономического развития», а также предполагать включение в данный ряд и характерного явления «процветающего культа собственного особняка», как предполагать действительность и особенного «символа специфически японской предпринимательской веры».

Еще одним вероятным источником порождения эмоционального отклика равно доводится предстать и той группе ментальных проявлений, что или каким-либо образом связаны с совершением мышления, или, более того, означают и констатацию состояния «нарастания активности» мышления. Ряд примеров подобного рода форм и надлежит открыть представлением примера «пострефлексивной» эмоции на действительность нечто «нередко обращающего на себя внимание», а далее - продолжить и примером особого «обстоятельства вновь и вновь вызывающего интерес», а завершить - равно и представлением примера любопытной формы «подтверждающие трудности сухие цифры».

Иного рода характерно «естественная» разновидность ментальной формы - это и самоё философия, равно предполагающая распространение сферы ведения и на нечто «предпринимательскую философию». В этом случае не более чем реальность такого рода «философии» прямо воспрепятствует и любого рода эмоциональному равновесию, что и отражает выделение двух особенных форм предпринимательской философии. Одна из них - предпринимательская философия, чему так свойственно «превозносить расчеты, открытые для всеобщего обозрения», своего рода «бухгалтерский эксгибиционизм», другая - столь же любопытный тип предпринимательской философии «ставящей во главу угла расчет за наличные».

Разнообразие ментальной сферы - конечно же, это не только наполнение сознания всевозможными идеями или перцептивными реакциями, но и возбуждение в нем различного рода «мысли». Если это так, то какие посещающие homo economicus мысли и приводят его в состояние эмоционального возбуждения? Конечно, «человек экономический» склонен проявить неравнодушие даже и в ситуации «мысли о своего рода первом залпе в кампании банковских слияний», а также практически равной силы источником побуждения здесь дано предстать и мысли о предмете, «о чем и думать было невозможно в эпоху быстрого экономического роста». Кроме того, для «человека экономического» равно эмоционально значима и «точка зрения, что, только выступая против всего нового можно заработать себе на жизнь».

Прямое продолжение данного ряда ассоциаций - равно же и случай обращения источником эмоциональной реакции теперь и таких особых психических состояний или их характерных нюансов, для которых и само существование - это бытование как форм «представительства в психике» ментальных структур. К составу группы «форм представительства» ментальных структур в психике и правомерно отнесение нечто форм прямого выражения эмоционально всплеска, чем и обращаются такие формы или состояния как «нежелательное затуманивание» или «явно недостаточный характер иронии причастного ко всему этому лица».

Наш анализ предмета эмоционального восприятия ментальных форм также не обретет подобающей полноты, если пренебречь здесь рассмотрением проблемы, какая именно форма трансформации наделяет условный поступок восприятия меры или ментальной формы равно характером события изменения эмоционального мира особенным образом настроенного человека homo economicus. По типу реакции, как показывают наши данные, когнитивное событие «восприятия меры», каким его видит «человек экономический», это отнюдь не источник радостных переживаний, но, напротив, причина порождения «состояния озабоченности», следующего из осознания состояния мира как пребывающего в разладе с его действительным или мнимым «равновесным» бытованием. Здесь миру или дано проявлять себя посредством утраты «присущего ему» состояния равновесия в его соответствии той величине меры, где подобной мере непременно дано обращаться или нечто огромным, или, напротив, съеживаться до неуловимо малых размеров. В другом случае миру, теперь как объекту наложения качественной меры, дано составлять собой равно и такой источник беспокойства, как нечто подверженное хрупкости, сложности, невыносимости или избыточной крутизне разворота, или же - качество средства устрашения нашего homo economicus также выпадает обрести и сомнительным претензиям или невыносимым переменам. Далее, ментальный мир homo economicus явно неустойчив и перед лицом воздействия кошмаров или возбуждения от криков души, или от обнаружения неладного в звонких лозунгах, а также и от признания несостоятельности аргументов, что способны содержаться в чем-либо лишь «правдоподобно звучащем». Homo economicus также не отличает и склонность к ровной манере восприятия мира загадок, культов, фетишей и символов, чему он прямо предпочитает тогда и нечто более жизнеутверждающее. Этот самый человек неровно настроен еще и в отношении «говорящих» свидетельств, определенно предпочитая возможность отстраненного восприятия тогда и всякому «заострению интереса» или «обращению внимания». Между всеми прочими человеку экономическому не симпатична и предпринимательская философия, что «определяет» стиль и практики коммерческого расчета, а также присущую ему неприязнь он адресует и явлению выделения в коммерческих расчетах некоей специфики их ведения, в его понимании выпадающему из мира обыденного. Наконец, «человек экономический» привередлив и в выборе предметов мышления, где его выбор - допустимость мыслить лишь нечто заведомо мыслимое, и негативное восприятие иного, что в его понимании обретает вид своего рода «не подлежащего» мышлению, как и всего того, что формирующий его восприятие когнитивный фильтр и расценивает как группу средств устрашения. Равно же сознание «человека экономического» исполнено и страстью к обретению лишь полной ясности, а равно - и принятию одной лишь «достаточной» иронии одновременно с неприязнью ко всему недостаточно ясному и лишенному способности достижения должного качества иронии.

Теперь если подвести черту под чередой развернутых здесь иллюстраций, то как можно оценить и своего рода «психологию» homo economicus на основе устроенного выше «парада примеров»? Конечно, здесь как бы «само собой» вероятна оценка, что подобного рода ментальный «феномен» - явно же действительность состояния сознания, что расценивает любого рода событийный ряд не иначе как форму рядового или обыденного процесса, откуда событию прямо заказано и какое-либо обращение антисобытием. Потому в силу «качества мотивации» картине действительности и выпадает знать не более чем форму «честной игры на хорошем поле со справедливым судейством». Следом и любого рода иной «пейзаж» социальной реальности, что не исключает нечестного соперника, плохое поле и предвзятое судейство в понимании нашего героя и обращается условно «антиреальностью», на его взгляд предполагающей возможность лишь аффектированной формы ее восприятия. То есть самого homo economicus, мечтающего о высоких ценностях «кристальной честности» и подобает воспринимать как «никогда не человека стратегии, но непременно человека прямого поступка», для кого задача формирования стратегии - единственного средства преодоления замысловатых препятствий - это и любым образом форма «особо сложной» задачи. Homo economicus потому и отличает столь неприкрытое желание осознания жизни непременно и в формате «спокойного течения» и полное исключение перспективы обретения чередой проживаемых дней и нечто формы «бурного» развития событий.

Огл. Поступок как источник экономически мотивированной эмоции

Сознание homo economicus также обнаруживает и то специфическое восприятие любого рода реакции тогда и любых иных игроков поля экономики, что равнозначно пониманию такой реакции то не иначе как порождаемой эмоциональным восприятием действительности. Вполне возможно, что в системе ценностей homo economicus далеко не каждому поступку другого игрока экономики доводится обрести смысл эмоционально значимого, но в его понимании всякое действие, входящее в некий круг действий непременно надлежит осознавать как эмоционально существенное. Положим, если стратегия некоего рыночного игрока и позволяет ее отождествление как «лишенная четких очертаний», то на взгляд homo economicus ей и подобает ожидать оценки как «движение хозяйственного корабля по своему маршруту зигзагами». Подобным же образом если действия другого игрока правомерно расценивать как случай бессмысленного накопительства, то понимание подобного обстоятельства равно обретает эмоциональную окраску тогда и посредством представления о «набивании кубышки».

В данном ряду и иного рода образ действий игроков экономики, возможно, что не лучший или странным образом нелепый также зарождает в душе homo economicus и некие формы эмоционального восприятия такого рода действий. Так, чьи-либо действия в задающей достаточно жесткие рамки ситуации он склонен расценивать как «активность кошки попавшей на раскаленную оцинкованную крышу». Напротив, ситуация перманентного денежного дефицита - причина порождения его сознанием теперь и такого всплеска эмоциональной реакции, чем и подобает предстать «аналогии с настоящими хроническими наркоманами, нуждающимися в бесперебойном снабжении наркотиками». Далее, для него и попытки отдельных игроков рынка рефинансировать громадную сумму безнадежного долга это и любым образом «действия подобные все большему углублению в расположение трясины», а курс на диверсификацию бизнеса - он же и «манера велогонщиков изо всех сил нажимать на педали и сломя голову обгонять друг друга».

Похожим образом и некие коммерческие и управленческие стратегии также обретают в сознании homo economicus равно и характер средства побуждения неких эмоциональных реакций. В частности, в оценке homo economicus некие тенденции монополистического передела рынка - то не иначе как события «протягивания мощной компанией своих щупалец к новому виду продукта». Под тем же углом зрения и некий стиль корпоративного управления крупнейших компаний и банков homo economicus также характеризует как странное «стремление верхов на протяжении сроков пребывания на своих постах только обманывать и обманывать».

Homo economicus также обнаруживает характерно ангажированное восприятие теперь и такого предмета как признаки профессиональной принадлежности. Другое дело, что интересующие homo economicus качества профессиональной принадлежности - не профессиональные навыки лиц занятых физическим трудом, но прямой источник его эмоциональной реакции - профессиональные качества офисных служащих, - «разгрызание карандашей как атрибутика умственной деятельности конторской братии».

Также homo economicus не обходит вниманием и выбор кем-либо бизнес-стратегии, руководящей деятельностью этого некто. Конечно, в этом случае он не рассматривает зависимость дилера или арендатора, но предмет его любопытства - зависимость получателя кредита или зависимость поставщика продукции, обслуживающих единственного крупного потребителя. И здесь в его сознании не возникает идеи иного рода оценки, нежели признания подобной стратегии «действиями, видом напоминающими пляску под чью-либо дудку». Явный аналог подобному пониманию выпадает составить и присущему homo economicus восприятию предмета в известном отношении «позы покорности» - «простирание ниц перед банками для получения кредита».

Видению homo economicus также дано заключать собой и особую картину специфической атрибутики экономического поступка. Здесь ему доводится выразить свое предпочтение тогда и такой возможности, как осознание социальной действительности равно и особенным «стилем» ведения хозяйственной деятельности. Внимание homo economicus здесь странным образом привлекает и возникающее при ведении такой деятельности «состояние увлеченности». На несомненный факт реальности подобного состояния тогда и указывают такие отмечающие его мысль выражения, как «следование в каждом удобном случае», «устремление очертя голову» или «уход с головой в собирание депозитов».

Если нашим суждениям и доводится следовать здесь присущей всей выборке приводимых примеров характерной направленности, то чему именно и подлежит сопоставить то отличающее homo economicus характерное понимание, что выражает собой условность своего рода «нормального порядка» ведения экономической деятельности? Скорее всего, это никоим образом не «быстрый бег наперегонки», но всегда и всюду лишь «степенная прогулка главы семьи по парку в окружении семейства». Хозяйственной деятельности в той модальности, в которой она «радует взор» homo economicus, никоим образом не надлежит допускать ни форм «бурления», ни «кипения», но - допускать лишь протекание на манер размеренного процесса, чей ход никогда не предполагает ни «разгрызания карандашей», ни «протягивания щупалец» и ни манеру «со всей силы давления на педали». Если подобное подсознание homo economicus и определять как возможный идеал, то, несомненно, это лучший среди всех возможных и предлагаемых «в качестве идеала».

Огл. Эмоциональные модели экономических потенциалов

Многообразие экономических реалий объемлет собой и такие формы как бы «естественной» специфики, как формы хозяйственных потенциалов, таковы объем производства, масштаб кредитования, уровень благосостояния, норма сбережения и иные важные характеристики тогда и самой «способности» хозяйственной системы или структуры. Более того, и своего рода «практическое понимание», как расценивает его homo economicus равно это выделение существенного смысла и неких иных потенциалов, вряд ли предполагающих признание достаточно простыми и, можно сказать, даже «обыкновенными» потенциалами, но, теперь, - потенциалами то и совершенно иного рода.

Тогда наш обзор известных homo economicus экономических потенциалов и подобает открыть анализом характеристик, что определяют собой специфическое содержание той части потенциалов, что можно расценивать как кризисные потенциалы. Таковы или потенциалы «размаха кризиса», или - распространения и проникновения кризисных явлений, или - равно и потенциалы степени поражения экономических форм и структур кризисной патологией. В таком случае рассмотрению предмета специфических форм «потенциала поражения кризисной патологией» и надлежит открыть наш обзор теперь и способности эмоционального восприятия кризисных потенциалов. Конечно, непревзойденный шедевр в числе подобного плана образных «квалификаций» и выпадает составить заключающей собой характерный потенциал формации «порочный круг», а равно и выражающей условие потенциальности характеристики «прямая дорога в ад», здесь вкупе и с характеристикой «порочный механизм фиктивного кредита».

Равно же очевидным продолжением пока что только начавшего свое построение сюжета подобает предстать и картине «потенциалов состояния» - «мрачной перспективы, развертывающейся перед финансовыми учреждениями» или «ситуации практического нахождения в тупике». Кроме того, непременные отдельные позиции в подобном перечне выпадает занять и образным квалификациям «дышащие на ладан», как и «устойчивое гипертоническое состояния универсальных торговых компаний»; еще более определенный формат такого рода потенциала дано обнаружить и характеристике «фирмы которым надо было развалиться 10 лет тому назад». Но потенциалы состояния - это не только потенциалы состояния объектов, но и в известном отношении потенциалы «состояния» поступков; к их числу правомерно отнесение тогда и «поступков, определяемых как пускание во все тяжкие на все большие и большие глубины». Но, кроме того, за потенциалом также дано водиться и такой квалифицирующей функции как характеристика функционала, чей пример и показывает выражение «способность непогашенных ссуд подобно раковой опухоли разъедать компанию».

Некие разновидности показателей потенциальности способны составить собой не только признаки «мощности» и «достаточности», но равно и признаки характерности, «тяготеющей» к форме выражения посредством потенциала. Качество такого рода «признаков характерности» - оно равно же и прямой признак таких характеристик как «сумасбродная кампания за привлечение дополнительных вкладов», «удержание кое-как на поверхности», «удручающая убогость которую можно заметить даже на кухнях ведущих компаний» или «эпоха движения по весьма шатким мосткам». Более того, к числу признаков характерности также надлежит отнести и признаки своего рода «инерции», чем и подобает предстать или «неспособности былых привычек сдавать позиции», или - тогда и «картине продолжающего крутить педали велосипедиста и не опрокидывающейся машины, но вынужденной из-за заемного перебора терять скорость». Однако на сцене «признаков характерности» выпадает выступать не только сугубо внутренней природе, но и внешним влияниям, что вполне достаточны и для порождения «положения, в условиях которого волей-неволей приходится активно поощрять отпуск кредитов» или «сложностей функционирования рыночного механизма в финансовой сфере, где противоречивые интересы сплелись в запутанный клубок». Причем если характер внешнего влияния показать и в развитии, то возможно построение и таких выражений, как «усилия, не мешающих пожару продолжать разгораться».

Далее, характерная черта самих признаков или характеристик экономического потенциала - равно же и отсутствие необходимости в особом объяснении как таковой их эмоциональной природы - здесь обращение всякой констатации некоего положения равно и констатацией «трагизма положения» тогда и подобает расценивать как прямое указание на эмоциональную природу выносимой оценки. Здесь если некоему положению и выпадает составить столь безнадежную картину, то данный комплекс обстоятельств не отменяет и специфики такого положения представлять собой «естественный» вариант развития экономической конкуренции или изменений в структуре предложения и определяемой ими структуры хозяйственных операторов.

Теперь если продолжить настоящий анализ, то естественный продолжатель дела «потенциала состояния» - это равно и условность «потенциала положения». То есть homo economicus, опять-таки, не отказывает себе в удовольствии отождествления положения в некоторой сфере занятия хозяйством то непременно как трагического, недопустимо инертного или иным образом особенного его непременной эсхатологией. Такого рода формы эмоционального отклика потому и позволят отождествление как нечто маркеры «качества потенциала» некоего положения, что и обнаруживают выражения «взрывная энергия противоречий стремящаяся вырваться наружу» или «ситуация поистине неутолимой денежной жажды». Также положению членов данного ряда доводится отличать и такие конструкции, как выражения «печальная реальность повседневной жизни в военное время», «неизбежность подчинения логике сильных» и «ситуация в которой обе компании были что называется связаны одной веревочкой».

Тем не менее, экономика, конечно же, вряд ли это картина безысходного трагизма, поскольку иногда она приносит воздаяние и в виде счастливого вознаграждения, что равно не исключает и признания случаем наличия некоего потенциала. Тогда и функции средства представления подобной специфики дано предполагать ее возложение и на ряд выражений, определяющих уровень потенциала, те же «удерживаться на поверхности», «достойные условия жизни», «картина не позволяющая говорить о порочном круге», «не тождественность игре слепого случая», «способ развития позволяющий говорить о чуде» или «элитная отрасль вечного процветания».

Далее если признавать глубокий смысл в оценках, что столь органичны сознанию homo economicus, то деньги и финансовая деятельность позволят признание как бы формами «алтаря» экономики. Здесь миссию прямого подтверждения такой предложенной нами квалификации и принимают на себя такие выражения как «платежи звонкой монетой», «роль банков как верховных штабов капитализма», «связи превратившие банки и компании в сиамских близнецов», с ними и «традиционная схема, увенчанная девизом ‘Деньги - компаниям!’».

С другой стороны, реальность равно вмещает в себя не только лишь потенциалы предметного происхождения, но и «потенциалы» впечатления или восприятия, образуемые осознанием некоторого предметного качества. Но здесь тогда существенно обстоятельство, что по отношению такого рода «потенциалов осознания» homo economicus прямо предпочитает выделение отнюдь не объективных особенностей неких силы или слабости, но порождаемого его сознанием состояния «когнитивного резонанса», то есть - любым образом присущей ему реакции на подобные состояния силы или слабости. Как таковой подобный «момент реакции» и порождает тогда такие столь любопытные «формулы» потенциалов, примером которых и обращаются выражения «подобие быстрому спуску после преодоление перевала», «положение ахиллесовой пяты экономики», «факт, пожалуй, парадоксальный, но не меняющий сути дела» или «весьма впечатляющие данные».

Также в понимании homo economicus качества «потенциала» отличают и такую специфику, как формы экономических отношений. Потому в ряду отличающих его максим и получают прописку такие фразы как «установление универсальной торговой компанией с избранной фирмой сентиментальных отношений» или «преобладание, которое можно понимать своего рода знаком победы Давида над Голиафом».

При подведении итогов, если судить на основе представленных здесь свидетельств, то экономику в ее оценке с позиций условного «экономического мышления» и подобает расценивать как нечто совершенно невозможное в отсутствие образующихся в пространстве экономических потенциалов качеств драматизма, трагизма и даже известной иррациональности. Хотя на деле подобное видение все же отражает инерцию мышления, исходящую от неспособности человеческой мотивации подсказать правильный ход в случае, когда речь идет о неизбежности принятия одновременно и необходимого, и «болезненного» решения.

Огл. Экономическая деятельность как место эмоциональной рефлексии

Значительная часть процессов осознания экономических реалий также странным образом обнаруживает далеко не академически выверенную последовательность их протекания. Отсюда отдельные оценки экономических реалий и утрачивают все права на обретение почетного статуса «академических», когда средством их представления и обращается хотя и характерно нейтральное, но при этом далеко не «взвешенно эмоциональное» понимание как такого предмета такого рода реалий. В практической плоскости здесь не исключены и такие примеры, когда осознание явлений собственно «как явлений» и возможно лишь в случае, если форма их представления не исключает и элементов драматизма. Так, в частности, действительность такой известной формы хозяйственной организации, как японские универсальные торговые компании и предполагает осознание как нечто «ящик Пандоры, заключающий в себе всевозможные беды». Подобным же образом и величина процентной ставки в некоем отличающем ее актуальном звучании находит воплощение и в образе «здоровенной дыры образованной в могучей плотине, именуемой процентной структурой». Без прибавления оттенка драматизма равно невозможна и собственно «оценка положения», когда она как бы «не позволяет» иного способа выражения, разве что посредством яркой фразы «нахождение на весьма и весьма сомнительных позициях в случае хладнокровной оценки положения вещей».

Кроме того, понимание экономических реалий невозможно и в отсутствие иллюзорного синтеза, когда благодаря лишь развенчанию подобного рода иллюзий и возможна их трезвая оценка, что потому и строится как признание такого рода синтеза тогда и «картиной, где стратегические секторы капиталистической экономики видятся в окружении мощных защитных валов». Также если некие экономические реалии они же равно и источник порождения рефлексии, то и функцию средств ее выражения не помешает возложить на литературно совершенные конструкции наподобие «уподобления священнодействию» или «уподобления шествию мастодонтов по очень тонкому льду». Далее, на фоне подобных приемов уподобления неизбежно и обессмысливание ряда приемов отождествления, теперь куда более скромных в проявлении ими, казалось бы, «вполне ожидаемого» драматизма, например, «адресованного верхам определения, говорящего, что они тоже хороши» или характеристики «бросающиеся в глаза особенности», чей ряд дано дополнить и квалификации «весьма и весьма сомнительные компании». Равным же образом сложной природе экономики иной раз присуще предоставить все основания и для построения оборотов, наподобие «отождествления финансовых учреждений как слишком добреньких» или соглашаться и с правомерностью такой мотивации, как «лукавое оправдание необходимостью потрафить капризу уважаемого клиента».

Более того, здесь и «представителям банковского мира» не уйти от оценки посредством приложения к ним «резко очерченной» характеристики, например признания «нигде больше не встречающимися представителями безжизненного банковского мира». Более того, такая квалификация - она же и фактологическая база «оценки, что дыма без огня не бывает», а также на ней строится и «расчету, от которого волосы поднимаются дыбом» или от нее исходит и характерно яркое «сравнение с мокрыми тряпками».

Насколько можно судить, то «экономическое мышление», о чем идет речь, потому и приветствует характерно яркие формы выражения в отношении выражения реалий экономических коллизий или условий, что, как оно полагает, лишь такого рода средства достаточны для придания требуемой здесь «четкости рисунка». Как таковая же четкость рисунка - не иначе как достаточный залог и столь ожидаемой от подобных выражений «глубины осознания».

Огл. События экономической жизни в эмоциональном освещении

Характерная черта экономики - ее непременный динамизм, откуда и понимание существа экономических событий вряд ли состоятельно в отсутствие в составе средств их описания равно и составляющих эмоционального дополнения. Такие дополнения или же средства «эмоционально приподнятого» понимания экономических событий - это характеристики, невозможные без наличия в их составе тогда и таких понятий как лихорадка, разгул, военные действия, спазматический рывок, сокрушительный удар и т.п. Иными словами, экономические события, если им и выпадает породить эмоциональный отклик, и надлежит расценивать как заключающие собой те или иные эсхатологические или катастрофические привходящие. С другой стороны, среди основной массы подобных характеристик, включающих в себя такие выражения, как «черные дни» и «неудержимое скатывание» иногда доводится промелькнуть и менее трагичным «козням» или «временам горького похмелья», но, главным образом, развитию экономики дано обращаться источником то непременно же мрачных ассоциаций, не порождающих и вожделенного оптимизма.

Однако в развитие темы «эмоциональных дополнений» не помешает напомнить и о действии правила, утверждающего невозможность правил без исключений, и таким исключением из обозначенного выше частного правила и правомерно признание использования таких характеристик экономического события, как «шумные фарсы» или часть развернутой оценки «празднование финансовыми учреждениями и крупными компаниями бесконечного медового месяца в эпоху быстрого экономического роста». Напротив, на фоне подобных «контрастных знаков» явно нейтральная и одновременно приподнятая форма - тогда и качество такой характеристики, как «веха, какой некогда явился первый год открытия Японии для контактов с внешним миром».

Но и момент такого рода «прилива оптимизма», увы, слишком краток и неизбежное возвращение в «нашу реальность» обуславливает осознание экономических событий тогда же и такими, какими их предпочитает определять разум, тяготеющий к эмоциональному восприятию различного рода моментов, отмечающих собой ход хозяйственного развития. Здесь, поскольку картина ведения войны занимает свое почетное место в используемой нами коллекции оценок, то осмысление отличающего эту картину качества источника многочисленных метафор - явно удачный выбор предмета рассмотрения теперь и для стадии, открывающей настоящий этап анализа. Конечно, идея войны тогда и явочным порядком обретает права гражданства в описании экономических событий, что и подтверждает употребительность такого выражения как «война банков за новую клиентуру» или «война не на жизнь, а на смерть затеянная между собой мастодонтами - универсальными торговыми компаниями». Мало того, что война преуспевает заявить себя здесь как «явление войны», но она же удостаивается чести и в представлении форм ее ведения, например, в «картине расширяющегося изо дня в день театра военных действий процентной войны» или и неизбежного финала войны «вывешивания недостаточно конкурентоспособными игроками белых флагов капитуляции». Равно и о «выигрыше сражения» здесь напомнит и выражение «брешь пробитая в оборонительном поясе контролируемого сверху процента». Более того, развитие темы войны на общем полотне экономической действительности - это и представление о действиях, чей смысл достаточно близок методам ведения войны, в частности «сокрушительный удар в солнечное сплетение, чем послужило для банков банкротство компании Атака сангё». Естественно, что близость теме войны дано обнаружить не только картине удара, но и картине рывка - «последний спазматический рывок эпохи быстрого экономического развития».

Если для телеологически выверенного понимания война - это нечто вполне определенное, то иные экономические явления допускают их понимание и как такого рода формы «драматической атмосферы», чему дано означать или воцарение хаоса или обращение некоего положения игрой теперь уже и разрушительных сил. Тогда пусть некоей доминантой для круга такого рода «субъекций» и послужит выражение «анархический разгул, способный захлестнуть всю экономику», когда его параллелями, заключающими собой несколько поутихший накал страстей, и подобает предстать «спазматическим вспышкам спроса на денежные средства на японском рынке краткосрочных капиталов» или «черным тучам, надвинувшиеся на значительную часть хозяйства страны». Известную близость такого рода апокалиптической картине дано обнаружить и той обстановке полной свободы, что отличает «изменения процентной ставки по овердрафту и процентной ставки по трехмесячным депозитам происходящие в обстановке полнейшей раскованности», а одновременно с этим и как бы совершенно спонтанному «исчезновению земельной лихорадки подобно миражу в пустыне». Скорее всего, к ряду событий, что выражают собой факт нависания над экономикой драматической атмосферы, равно надлежит отнести и такие яркие образы, как «катастрофическое свертывание притока средств» или «напоровшийся на рифы проект слияния банка Сумитомо и банка Кансай». Чем-то равно же близким тревоге, внушаемой мрачным видом хозяйственной атмосферы, также обращается и такое пугающее видение как «закрытие солнца сиявшего прежде над финансовыми учреждениями», как и близкая подобному представлению картина «ситуации, в которой нежданно-негаданно лопнул главный сосуд, по которому текла животворная кровь».

Вслед за стихией чуть ли не столь же достойное место в эмоциональной панораме экономических явлений доводится занять и представлениям о реальности неких трендов, скажем, о «неудержимом скатывании вниз процентной ставки по кредитам» или о «катастрофическом свертывании притока средств».

Свое особое место homo economicus отводит здесь и событиям, сложным по образующей их фигуре, и, вдобавок, недоступным и простому осознанию посредством вынесения оценки, но также отмеченным и «печатью драматизма». В нашем случае эту группу событий, значимых по присущей им способности порождения эмоционального отклика и выпадает представить «картине, понимаемой как сопровождение небольшого благоприятного сдвига в сфере основного занятия банков новыми кознями в сфере побочных занятий банков», а равно и образному выражению «наступление времени горького похмелья для финансовых учреждений праздновавших с крупными компаниями бесконечный медовый месяц в эпоху быстрого экономического роста».

На ту же стезю вступает и ряд иных выражений, пусть и не заявляющих претензий на передачу эмоций столь сильной степени накала, но, тем не менее, достойно дополняющих ряд острых характеристик экономической событийность - «финал истории с душком» или «попытки вызволить из беды». Или - такого рода по сути «спокойные» выражения лишь дополняют общую картину равно и вкраплениями эффектов, что, быть может, хотя и обращаются последствиями важных событий хозяйственной жизни, но не выходят и за рамки характерно типичных.

Огл. Эмоциональное восприятие предмета стратегической установки

Реалии экономики в целом, это не только лишь экономические события, но и замыслы, стратегии и планы, связанные с ведением хозяйственной деятельности. Опять же, и здесь наш привычный наблюдатель мира экономических явлений обнаруживает склонность к пониманию такого рода форм как характерно наполненных ощущаемой им атмосферой драматизма, трагизма, коварства, или, скажем, фатальности, что позволяет выделение и некоей следующей подгруппы в типологии эмоционального восприятия хозяйственных явлений. Однако в этом случае планы «просто как планы» вряд ли надлежит расценивать как средства возбуждения страха, поскольку им равным образом присуще обладать и спецификой форм сотрудничества и взаимодействия, а если понимать их как источник эмоциональной реакции - то и форм выражения симпатии и расположения. Если это так, то надлежит обратить внимание и на ту часть экономических стратегий и планов, что могут быть расценены в значении несущих позитивный эмоциональный заряд, хотя, вероятно, констатация подобного «позитива» нередко предполагает и известную долю иронии.

В частности, эмоционально выраженная картина, рисующая среду экономических стратегий, явно не состоятельна и в отсутствие понимания таких разновидностей подобных стратегий, что способны обращаться обретением теперь и в такой мере благоприятных условий, что и равнозначны «буквальному вождению банком клиента за ручку» или «демонстрации безоговорочного доверия». Конечно, в данный ряд равно правомерна постановка и таких форм условно «дружественных» стратегий, как «любовное удержание в парнике ограниченной конкуренции», «начинающееся в результате установления сентиментальных отношений нежное пестование фирмы-партнера или фирмы-сателлита» или же и «розовые планы пронизанные духом бешеной гонки за все большей выручкой от продаж». Скорее всего, очевидным пополнением того же ряда надлежит предстать и таким характеристикам - «бросание банками кредитов в компанию как в бездонную бочку», а равно и «вымученным улыбкам, маскирующим сокровенные мысли». Но в этом случае и сам по себе мотив, предопределяющий восприятие homo economicus правомерно расценивать как своего рода «негатив в позитиве», поскольку любой из представленных здесь примеров также предъявляет свидетельства и возможной «неестественности» складывающегося положения.

Следующий предмет анализа, вслед за анализом «стратегий благоприятствования» - теперь и та часть экономических стратегий, чей в принципе нейтральный характер в понимании homo economicus равно облечен и аурой драматизма. Прямое подтверждение предложенной нами оценки - тогда и такие используемые им выражения как «гонка по пути быстрого роста к далеким неведомым рубежам» или «действительный отказ от вынесения на первый план интересов обеспечения прибыли» равно и вкупе с «зажжением красных огней бедствия на различных участках управления финансовыми учреждениями». Кроме того, аналогичный эмоциональный всплеск порождает в сознании homo economicus и такая рисковая стратегия как «поставить на карту» и, в ее продолжение, и картина специфически японского явления «порожденной торговым финансированием сверхпредприимчивости в кавычках».

Предмет же завершающей стадии нашего анализа реалий эмоционального восприятия экономических стратегий и планов составит теперь и группа стратегий, порождающих лишь характерно негативный отклик, поскольку они также допускают оценку и как характерно грубые и жесткие. В частности, их числу принадлежат и «безнадежные попытки выжить с помощью пассивных мер по сдерживанию падения и без того ничтожной прибыли» или же «выбор из шести буддийских кругов существования круга именуемого царством голодных духов». Аналогичные качества или смыслы прослеживаются и в таких характеристиках как «неведомо ни для кого подготовка опасной западни» или «упорное следование начисто отвергаемой военной наукой тактике отступления в сторону фронта». Равно в ряду гротесковых характеристик «грубых» стратегий свое достойное место надлежит занять и «финансированию с черного хода окруженных трогательной заботой компаний-сателлитов», а другой раз и просто «финансированию с черного хода».

Тогда если поставить здесь точку в описании типологии «стратегий и планов» и перейти к обобщению, то вполне возможно то допущение, что экономическое сознание просто не знает ни хорошей стратегии, ни адекватного плана - в осознании подобных предметов ему непременно дано обнаружить склонность к уходу в область эмоционального восприятия. Либо же такие планы и стратегии неуместно сентиментальны, либо при их кажущейся достаточности перегружены драматизмом, либо не обещают ничего хорошего тогда и в силу характерной грубости и жесткости.

Огл. Эмоциональное осознание предмета экономической формации

Реальность экономического «пространства» - равно и реальность бытования в таком пространстве производных форм, состояний и сред. Подобного рода формы одним своим существованием в состоянии порождать и сопровождающий их спектр многообразных чувств, как теперь с полным основанием можно признать, столь характерных экономическому сознанию.

Тогда анализ предмета эмоционально обостренного восприятия производных экономических реалий и подобает открыть рассмотрением практики эмоционального отношения, распространяемого, казалось бы, на совершенно чуждые чувственности территориально-структурные формы. Даже и такого рода формы при всей их безусловной непредвзятости не лишены и способности вызова характерно выразительных оценок, что и подтверждают такие характеристики как «сектора экономики содержащие в себе специфический вулканический пояс» или «укромные уголки финансового континента». Далее - очевидная близость таким характеристикам равно отличает и оценки, адресуемые особенным состояниям формаций или иных элементов, чей «непременный» драматизм не ускользает и от внимательного глаза - «смятенное состояние хорошо известное женщинам почувствовавшим под сердцем первое движение своего ребенка» или «состояние свободы аналогичное состоянию свободы у обезьяны из старой китайской сказки».

Далее - также и как таковым формациям доводится заключать собой и такие непременные составляющие как протекающие там процессы или действующие функторы. И вновь простому порядку устройства этих составляющих в представлениях экономического сознания и выпадает предстать как заключающим собой источник чуть ли не «букета» ощущений трагизма, драматизма или даже в известном отношении абсурдизма. Остроту этой оценки и подтверждают такие выражения как «псевдосозидательные процессы», а вместе с ними и формы, именуемые как «скрытые пружины процессов», а также и «решения, основу которых составляет логика сильных» равно предполагающие и такую параллель, как «созданная проблемами банков атмосфера, пронизанная ощущением угроз». Кроме того, очевидное дополнение столь показательной коллекции также составляют собой и «сомнительные и безнадежные претензии так сказать скрывавшиеся в глубинах», «товар фигурирующий в космических плаваниях», а вместе с тем и таинственный «фактор невидимой руки капиталистической экономики».

Особую форму эмоциональности, по большей части адресуемую характерно нейтральному предмету экономических формаций все же надлежит расценивать как порождаемую мотивом отрицания всегда в известном смысле вороватой «живой природы» свободной экономики; при этом «другую» сторону собранных здесь оценок и метафор выпало составить и известной наивности, понимающей экономику почему-то «отрицающей авантюризм». Известная авантюрность и в исконном значении «подвижность» хозяйственной системы - непременная специфика и любого рода практики ведения хозяйства, а потому их вряд ли правомерно расценивать как объекты эмоциональной формы оценки.

Огл. Эмоциональное видение природы хозяйственного эффекта

Любым предметам, рассмотренным на предыдущих стадиях настоящего анализа, не доводилось знать «позитивного продолжения», а потому предполагать и порядок порождения, известный как «заколдованный круг». Далее при построении эмоциональных реакций на такие реалии, качество «заколдованного круга» предполагало отождествление не эффекту, но «метаэффекту», например, безуспешности преодоления сдерживания, полностью блокирующего выход за пределы, заданные этим сдерживанием. Но экономические реалии столь многообразны, что опытный глаз способен различить здесь и формы, не заключающие собой «заколдованного круга».

Другими словами, понимание homo economicus достаточно для порождения и таких эмоциональных проявлений, что адресованы природе экономического эффекта; обзор подобных форм и подобает начать с представления выражений, характеризующих положение далеко не в одной лишь сфере хозяйственной жизни. В числе такого рода характеристик и обретают их законное место «золотой дождь», «впечатляющие результаты», «гонки зайца и черепахи», а также и из ряда вон выходящее исключение, неудержимое падение, отражение как в капле воды, падение камнем вниз, преображение до полной неузнаваемости, а равно и происходящее буквально на глазах. Как правило, очевидный посыл любой из названных характеристик и образует идея нарочито обостренного драматизма, хотя, в частности, такая характеристика, как случай «гонок зайца и черепахи» - это и всего лишь маркер показательного неравенства. Здесь за яркостью красок и прослеживается не более чем понимание природы хозяйственной жизни то непременно порядком «нормальной» формы протекания экономических процессов.

Далее важно не упустить из поля зрения и ту любопытную метафору, что выражает идиома «рождение шторма одной волной»; более того, событию, определяемому данной метафорой, дано предполагать истолкование и как чреватому «обращением в повседневную реальность того, чего все время боялись». Если, к примеру, экономике дано знать лишь «видимость абсолютно безоблачного существования», то иной раз содержание такой экономики то не иначе как «мираж, создающий видимость наличия каналов сбыта», но также здесь не исключено и то положение, когда «невозможно и мечтать о прекращении падения ставок по кредитам». Кроме того, если оказаться в ситуации ограниченной видимости, то отсюда невозможен и иной выход, разве что «напрягаться, чтобы сводить концы с концами», либо, напротив, искать новый способ «пробиваться к уменьшившемуся пирогу отталкивая прочих едоков». В подобных обстоятельствах и ряду компаний не избежать участи обращения «чуть ли не в буквальном смысле этого слова жертвой вивисекции» или, например, становиться свидетелями «ситуации в которой всплывают наружу все обстоятельства крушения компании». В иных же обстоятельствах такие родившиеся не под счастливой звездой компании будут вынуждены полагаться лишь на веру в удачу в «ситуации спуска предприятия на самое дно и ожидаемого завтра его подъема в заоблачные выси». Однако и каждый из числа представленных здесь драматических и трагикомических исходов непременно надлежит признать померкшим тогда и перед «чреватостью обращения крупных размеров кредитов зловещей западней». Насколько можно судить, то руководящее начало, что и заставляет экономическое сознание видеть в достаточно жестких условиях рыночных тенденций равно и специфический «привкус драматизма», реально вряд ли доступно осознанию; возможно, следует признать и нечто личное в картине чьей-либо неспособности «прорываться к пирогу» или «сводить концы с концами».

Однако и мир вряд ли таков, что непременно трагичен в любом его проявлении, напротив, мир иной раз и показательно оптимистичен. В таком случае мир и порождает фейерверк эффектов наподобие «возникновения буквально на каждом шагу», «вознесения сплошь и рядом на астрономические высоты» или даже достижения «впечатляющих результатов». Такая картина уже не заключает собой ничего такого, что позволяло бы осознание не только как неразумное, но и просто казалось и чуждым оптимальности, здесь мы видим не только «движение денежных средств подобно исполнению приказов неких автономных нервных центров», но с ним и «красовавшийся на знаменах компаний лозунг вышитый золотыми буквами». Более того, здесь также возможны и моменты «реализации фантастической выручки от продаж при мизерных собственных средствах», а полноте существования здесь дано отличать и «аналогию процентной ставки центрального банка - концентрические круги, расходящиеся по воде от брошенного туда камня». То есть чувство радости, как понимает его homo economicus - то чувство, чему и подобает отдаваться разве что без остатка.

Но тогда, когда и проза жизни берет свое, то не помешает отметить и печальный момент «лишения так называемым государственным контролем банковского мира жизненной энергии» или предаться скорби в силу становления тех обстоятельств, что «не позволяют и мечтать о прекращении падения ставок по кредитам». И в этом случае лишь фантастический трюк «отправления векселей в космическое плавание» и позволит порождение эффекта «преображения до полной неузнаваемости», в отношении которого не избежать и «признания сделанного в довольно приглушенных тонах». Иными словами, на взгляд человека, живущего экономикой, экономику и надлежит расценивать как теряющую свою «экономическую идентичность» если ей одновременно доводится обрести и никак не ожидаемое от нее сходство с драматургией, и, более того, совсем не походить на картину серых будней. Экономика беспрерывного «драматургического эффекта», это и не экономика вовсе, но и своего рода «эксцентричная трагикомедия».

Огл. Заключение

Как оказалось, истинная, скрытая интенция экономической метафоры - не иначе как недвусмысленная «тяга к безмятежности». Экономике, какой ее и воображает в мечтах экономическое сознание, никоим образом не надлежит носить характера иррегулярного течения событий; от экономики непременно надлежит ожидать характерной планомерности, последовательности и надежности. А если такого рода «устойчивое развитие» недостижимо, то любые иные обстоятельства и порождают реакцию, подобную реакции болельщика на промах нападающего. Экономическое сознание просто исключает для себя всякую возможность признания им простой идеи, что экономическое развитие в самой своей основе непостоянно, и что оно никоим образом не выдает авансов в отношении равномерности хода, но непременно предполагает и построение не иначе как посредством череды взлетов и падений.

05.2016 - 06.2023 г.