Ведение хозяйства - любым образом важная сфера человеческой деятельности. Кроме того, такому принципу дано означать, что экономические реалии в смысле важности для нашего восприятия не лишены и такого веса, что и подобного плана «сухие категории» уже достаточны для порождения форм эмоциональной реакции. Отсюда и одна из повсеместных черт характера человека - эмоционально выраженное отношение к экономическим катаклизмам, росту цен, дефициту ресурсов, затовариванию или образованию черного рынка. Реальность подобного плана психологически «контрастной» формы восприятия реалий, определяющих практику ведения хозяйства, не минует, казалось бы, и ожидаемо беспристрастных работ экономистов, что и обращаются смешением одновременно и бесстрастного тона в отношении одних явлений и пристрастного и обостренного восприятия других проявлений. В частности, подобной формой эмоциональности тогда и возможно признание той же простой смены тональности текста, прямо переходящего от присущих науке объективных категорий к яркой палитре литературной метафоры.

Отсюда задачу настоящей работы и составит анализ ситуации использования метафоры в ее значении заместителя объективных категорий, когда и метафоре суждено сыграть роль средства выражения специфики эмоционально-психологической природы понимания явлений экономической жизни. Другими словами, нашу задачу и составит исследование коллекции метафор, собранной в процессе прочтения одной монографии, но при этом исследование не под углом зрения литературных достоинств, но как коллекции средств выражения тех психологических мотивов, что и позволят признание определяющими эмоциональную форму реакции на реалии экономической жизни. Кроме того, здесь возможно и то допущение, что таким метафорам равно дано обращаться и нечто в известном отношении знаком появления на открытой поверхности той же формации «эмоционально продуктивного отклика» еще и проступающей там формы «субъект экономического познания», и одновременно они вряд ли значимы как собственно выразительные средства. Иными словами, для нас подобное «вторжение метафор» в область экономической категоризации и позволит признание свидетельством формирования эмоциональной реакции, чему и дано сопровождать некие явления хозяйственной жизни, или, если брать шире, составлять собой и нечто признаки реальности эмоционально значимых условий и факторов хозяйственно-экономических практик.

Тогда в развитие идеи предложенного подхода нам равно следует признать неизбежным выделение момента, что изначальную выборку мы предпочтем использовать «как есть», игнорируя все возможности ее дополнения и возможными внешними примерами. Здесь мы позволим себе пренебрежение тем «направленным поиском» экономических метафор по широкому спектру литературы, так и оставаясь в пределах коллекции, собранной нами в результате составления базы данных по материалам монографии Т. Моримото «Большая банковская война». Хотя наша исходная коллекция вряд ли позволит признание «скромной» (199 выражений), но одновременно она также обнаружит и специфику характерно односторонней. Тем не менее, анализ и такого исходного массива все равно способен обнаружить и некую достаточность, хотя, быть может, и подходящую не более чем для осознания природы эмоционально значимых привходящих хозяйственно-экономических отношений. То есть - и такой объем исходной выборки равно позволит признание достаточным в том же качестве источника оценки, каким именно формам и дано принять на себя функцию средств воплощения эмоционального отношения к тем явлениям экономической жизни, что обращаются причиной столь существенной остроты известного «неравнодушия».

Во всяком случае, если традиционно для подхода философии или экономической теории предмету экономики и дало принимать вид нечто прагматически ограниченной области занятия деятельностью, то здесь и собственно допущение реальности эмоционального отклика на экономические коллизии уже позволит удостовериться, так ли это на самом деле. Ну а если позволить себе приведение означенной выше проблемы к равно возможной простой постановке, то предмет нашего анализа для нас и образуют факты характерно эмоционального истолкования публицистом левого направления Тадао Моримото столь характерных современной экономике рисковых стратегий ведения бизнеса.

Огл. Источники эмоциональности - меры и ментальные формы

Пожалуй, лучшим вариантом выбора объекта, достаточного для начальной стадии предпринятого нами анализа и возможно признание нечто метафорических средств, используемых для выражения эмоциональной реакции, порождаемой, как ни странно, условностями меры и величины. Как нам представляется, это, с одной стороны, и само собой не столь сложный предмет и, с другой, и нечто предмет ментальных форм, что, так или иначе, но значимы как формы и условности хозяйственно-экономической практики.

Но где именно и каким именно образом, по сути, совсем безыскусная идея меры и позволяет обращение средством порождения эмоции? Чтобы ответить на такой вопрос уже достаточно просто просмотра той выборки, что собственно и составляет собой собственно комплекс исходных данных предпринятого здесь анализа. Конечно, само собой абстрактный и объективный формат меры уже никоим образом не располагает возможностью обращения тем же источником порождения эмоции, но таким источником тогда и дано явиться нечто «размеру деления» такой шкалы, в данном случае явно не ускользающе малых величин, но теперь уже определенно «масштабно» размерного размаха. Так, для человеческого сознания все же более характерно признание непростительной уже собственно ситуации индифферентности в отношении астрономических величин, внушительных разрывов, колоссальных сумм, темпов изменений не по дням, а по часам или, положим, «поистине львиной доле остатков депозитов и облигаций». Тем не менее, мы все же явно несправедливы в оценке, что источнику порождения эмоции непременно следует представлять собой деление колоссальных размеров. То есть нашей исходной выборке дано вознаградить нас и теми примерами, что позволяют признание тогда уже указаниями на действительность иных размерных градаций, но, к несчастью, такого рода виды размеров также порождают и куда более скромные формы эмоционального отклика. В частности, на такой отнюдь не удивляющий своим объемом размер тогда и дано указывать выражению «не бог весть какой доход в виде дивидендов», когда пример точечной непротяженности явно способна обнаружить и конструкция «нет и в помине». И здесь же и значение, лежащее где-то в пределах отрицательной полуоси числовой оси будет предполагать передачу при помощи выражения «отрыв вывернутый наизнанку».

Но здесь же и еще более любопытным аспектом предмета в известном отношении «функционала формата» инструментария измерения возможно признание и собственно философского аспекта, то есть - очевидной истины, что исполнение функции меры позволяет возложение не только на средства количественной меры. Количественную или меру величины вполне дано дополнить еще и возможности задания категорий качественного измерения. В частности, подобными категориями тогда и возможно признание не только обреченных на изгнание из стада «паршивых овец вексельного хозяйства», но и собственно положения «по самой своей природе присутствия как бы за рамками качественных оценок». Также несомненно, что некоему возможному качественному параметру равно дано скрываться и за транспарантом с выражением «показатель, позволяющий утверждать, что перед нами возвышается здание балансирующее на глиняных ногах», как еще и средством представления некоей структурной меры возможно признание и выражения «устрашающе сложный механизм вексельных операций». Далее, здесь кроме нечто в известном отношении «объектуального формата» реализации меры тому же качественному измерению сферы экономических эмоций дано содержать и возможность задания неких «потенциалологических» видов меры, чьими образцами тогда и правомерно признание характеристик наподобие представления событий как связанных с «крутыми переменами», так и с «мерами, ложащиеся тяжким бременем». В тот же самый ряд также возможна постановка и той же «невыносимости бремени сомнительных, а то и просто безнадежных претензий». Более того, непременным дополнением подобного перечня возможно признание и той же квалификации «разительные перемены».

Практически ту же в точности способность порождения эмоционального отклика, что дано обнаружить и безыскусной мере, также дано предъявить и некоему спектру ментальных форм, что тем или иным образом и обнаруживают связь с экономической проблематикой. Однако здесь и собственно анализ подобного рода ментальных форм уже следует строить не в порядке исследования реальности этих построений, но уже посредством анализа такого качества, как степень эмоционального накала, естественно, что предъявляемого не только одной определенной, но и целым рядом таких форм. Собственно принятая здесь посылка тогда и позволит начать с возможности проявления эмоциональной реакции на получение некоторых впечатлений, в одном случае - порождаемых некоторыми сообщениями, а в другом случае - всего лишь элементарным наблюдением явлений. Итак, вряд ли что помешает осознанию содержания неких посланий как «душераздирающих», или тому же признанию некоей реальности еще и как «смахивающей на кошмарный сон». Точно так же и поступок выражения кем-либо собственного состояния или вынесения им некоей оценки и позволит признание как особенное состояние его психики «крик души».

Возможное продолжение такому перечню форм эмоционального отклика на некие протекающие в ментальной сфере катаклизмы также можно увидеть и в предмете уже отчасти смягченных «по накалу», но, здесь же выражающих и некое состояние обостренного восприятия идей тех же ментальных или когнитивных фактов или неких характеристик таких фактов. Собственно реальности подобного рода восприятия тогда и дано означать признание ментального мира уже в значении среды, допускающей население и такими любопытными формами, как «звонкие лозунги», «поучительные уроки истории» или нечто всего лишь «правдоподобно звучащими аргументами». Равно тому же ментальному миру дано знать за собой и такие существенные специфики или качества, как «восточная загадочность» или «фетиш эпохи быстрого экономического развития», а также предполагать включение в подобный ряд и характерного явления «процветающего культа собственного особняка», как предполагать действительность и особенного «символа специфически японской предпринимательской веры».

Еще одним вероятным источником порождения эмоционального отношения равно дано послужить и группе ментальных проявлений, что или же как-то связаны, или, более того, еще и позволяют констатацию того же состояния увеличения активности мышления. Здесь наш ряд примеров эмоционального порядка различения подобных форм тогда и следует открыть с представления нечто «пострефлексивной» эмоции на действительность нечто «нередко обращающего на себя внимание», далее - продолжить примером особого «обстоятельства вновь и вновь вызывающего интерес», и тогда и завершить примером любопытной формы «подтверждающие трудности сухие цифры».

Кроме того, еще одним непременным «естественным» видом ментальной формы тогда и возможно признание самоё философии, равно предполагающей распространение сферы ведения и на нечто «предпринимательскую философию». Здесь собственно факт бытования подобной ментальной формы уже позволит признание как нечто, совершенно исключающее всякое равнодушие, чему и дано найти выражение в собственно выделении двух особенных форм предпринимательской философии. Одна из них - предпринимательская философия, чему так свойственно «превозносить расчеты, открытые для всеобщего обозрения», своего рода «бухгалтерский эксгибиционизм», другой столь же любопытный тип - предпринимательская философия «ставящая во главу угла расчет за наличные».

Более того, ментальной сфере равно дано знать и такую специфику, как возможность наполнения не только идеями и всевозможными видениями, но и определенного свойства «мыслями». В таком случае, какие же посещающие homo economicus мысли и следует признать позволяющими порождение в нем и состояния эмоционального возбуждения? Конечно же, ему дано проявить неравнодушие и просто в ситуации «мысли о своего рода первом залпе в кампании банковских слияний», но здесь же и практически равной же силы средством побуждения эмоции дано оказаться и мысли о предмете, «о чем и думать было невозможно в эпоху быстрого экономического роста». В конце концов, сознанию, присущему человеку разумному также дано оценивать как эмоционально значимую и собственно «точку зрения, что, только выступая против всего нового можно заработать себе на жизнь».

Если продолжить этот ряд ассоциаций, то просто невозможно обойти стороной, что известное значение в том же качестве источника эмоциональной реакции также способно отличать и такие особые психические состояния или характерные нюансы психических состояний, для которых и собственно существование - это бытование именно как форм «представительства в психике» неких ментальных структур. В группу подобного рода форм «представительства» ментальных структур в психике тогда и возможно включение таких форм прямого выражения эмоционально всплеска, что и позволят отождествление тем же представлениям о действительности нечто «нежелательного затуманивания» или «явно недостаточного характера иронии причастного ко всему этому лица».

Нашему анализу предмета эмоционального восприятия ментальных форм не уйти и от определения условия, какой же форме трансформации и дано наделять условный поступок восприятия меры или ментальной формы теперь уже и спецификой события изменения эмоционального мира особенным образом настроенного человека homo economicus. Как мы позволим себе оценить, такое когнитивное событие «восприятия меры» и обращается для «человека экономического» никоим образом не состоянием радости, но именно нечто «состоянием озабоченности», порождаемым в некотором отношении разладом мира с его действительным или мнимым «равновесным» бытованием. Здесь или миру дано проявлять себя посредством утраты «характерного ему» состояния равновесия в силу обретения состояния меры, где подобной мере уже непременно дано обращаться нечто огромным или, напротив, съеживаться до неуловимо малых размеров. То такой мир, теперь в смысле действительности качественных средств измерения допускает образование и такого источника беспокойства, как качества хрупкости, сложности, невыносимости или избыточной крутизны разворота, то - качество средства устрашения нашего homo economicus уже дано обретать и нечто сомнительным претензиям и невыносимым переменам. Далее, ментальному миру такого homo economicus дано обнаружить неустойчивость и перед лицом воздействия кошмаров или возбуждения от чьих-либо криков души, или от обнаружения неладного в звонких лозунгах, или - от признания несостоятельности аргументов, что тогда уже способны содержаться в нечто лишь «правдоподобно звучащем». Человеку экономическому равно не характерна и склонность к ровной манере восприятия мира загадок, культов, фетишей и символов, чему он склонен предпочесть и нечто явно более жизнеутверждающее. Равно же он далеко не ровно настроен и в отношении нечто «говорящих» свидетельств, уже определенно предпочитая возможность отстраненного восприятия всякому «заострению интереса» или «обращению внимания». Также нашему человеку экономическому прямо не симпатична и та предпринимательская философия, что непременно и «определяет стиль» и практики коммерческого расчета, и также он склонен адресовать неприязнь и явлению выделения в коммерческих расчетах некоей специфики их ведения, в его понимании выпадающему из мира обыденного. Наконец, «экономический человек» привередлив и в собственно выборе предметов мышления - он предпочитает мыслить только нечто заведомо мыслимое, и негативно воспринимает иное, что в его понимании и принимает вид своего рода «не подлежащего» мышлению, как и все то, что формирующий его восприятие когнитивный фильтр и склонен причислять группе средств устрашения. Наконец, сознание «человека экономического» также дано наполнить и страсти к обретению лишь полной ясности, а также принятию одной лишь «достаточной» иронии одновременно с неприязнью ко всему недостаточно ясному и лишенному способности достижения должного качества иронии.

В таком случае, какой именно оценкой своего рода «психологии» homo economicus тогда и следовало бы подытожить выведенный выше ряд отдельных свидетельств? Здесь мы и позволим себе определение, что подобного рода «феномен человека» уже непременно означает действительность такого именно состояния сознания, что определенно предпочитает представление всякого событийного ряда лишь непременно формой рядового или обыденного процесса, откуда и собственно событию заказано здесь всякое обращение нечто антисобытием. Отсюда же и самой по себе картине действительности дано будет знать лишь представление как нечто непременно «честной игры на хорошем поле со справедливым судейством». А тогда и по самой присущей ему природе иное устройство социальной действительности, непременно и предполагающее и нечестного соперника, и плохое поле и несправедливое судейство прямым образом и обращается в понимании нашего героя нечто «антиреальностью», что и сохраняет в его понимании лишь возможность той же аффектированной формы восприятия такой реальности. Иными словами, наш homo economicus и позволит признание лишь непременно как некто «никогда не человек стратегии, но всегда человек прямого поступка», для кого и задача формирования стратегии - единственного средства преодоления таких препятствий - это любым образом нечто форма «особенно сложной задачи». Фактически лежащее на поверхности желание homo economicus - обязательное обретение благостной возможности осознания жизни лишь непременно в формате «спокойного течения» и полное исключение перспективы обретения чередой проживаемых дней уже нечто формы «бурного развития» событий.

Огл. Поступок как источник экономически мотивированной эмоции

Для сознания homo economicus и всякая картина реакции игрока «поля экономики» также будет предполагать становление непременно как некие мотив или источник эмоционального восприятия действительности. Вполне возможно, что для homo economicus все же далеко не каждый из числа возможных поступков экономического игрока будет обретать смысл эмоционально значимого, но и некий круг подобных поступков для него будет обнаруживать и собственно подобное качество. К примеру, если стратегия одного из рыночных игроков и позволит признание как «лишенная четких очертаний», то и на взгляд homo economicus ей тогда и следует ожидать оценки уже как «движения хозяйственного корабля по своему маршруту зигзагами». Далее, если и деятельность некоего другого игрока позволит признание случаем бессмысленного накопительства, то и подобное обстоятельство найдет выражение в эмоциональной форме понимания такого явления, допускающей и такой вариант выражения как представление о «набивании кубышки».

Более того, в дополнение к этому еще и образ действий неких игроков экономики, возможно, что и не лучший или - странным образом нелепый равно будет зарождать в душе homo economicus и некие формы эмоционального восприятия таких действий. Так, чьи-либо действия в задающей достаточно жесткие рамки ситуации он равно склонен определять как нечто «активность кошки попавшей на раскаленную оцинкованную крышу». Напротив, тогда уже ситуации перманентного денежного дефицита и дано порождать в нем такой всплеск эмоциональной реакции, чем и возможно признание той же «аналогии с настоящими хроническими наркоманами, нуждающимися в бесперебойном снабжении наркотиками». Далее, на его взгляд и попытки неких игроков рынка рефинансировать громадную сумму безнадежного долга это непременно «действия подобные все большему углублению в расположение трясины», а курс на возможно большую диверсификацию бизнеса - тогда это «манера велогонщиков изо всех сил нажимать на педали и сломя голову обгонять друг друга».

Равно и неким коммерческим и управленческим стратегиям и дано в понимании homo economicus обрести еще и специфику средства побуждения неких эмоциональных реакций. В частности, в оценке homo economicus неким характерным тенденциям монополистического передела рынка тогда и дано обрести форму события «протягивания мощной компанией своих щупалец к новому виду продукта». Так же и тем же самым образом и стиль корпоративного управления крупнейших компаний и банков он предпочтет характеризовать как нечто странное «стремление верхов на протяжении сроков пребывания на своих постах только обманывать и обманывать».

Наконец, homo economicus равно не чужда и способность «неровно дышать» в отношении предмета признаков профессиональной принадлежности. Однако в его понимании суть подобного предмета интереса - вовсе не профессиональные качества прачек или водителей грузовиков, когда мотив или источник порождения характерной ему эмоциональной реакции и образует специфика профессионализма офисных служащих - «разгрызание карандашей как атрибутика умственной деятельности конторской братии».

Помимо того, homo economicus не в состоянии обойти вниманием и специфику самостоятельности выбора кем-либо руководящей его деятельностью бизнес-стратегии. Конечно, ему не свойственно рассматривать зависимость дилера или арендатора, но, в частности, ему непременно интересна уже сама собой зависимость получателя кредита или поставщика продукции, обслуживающих единственного крупного потребителя. И он здесь тогда и не в состоянии подыскать иной возможности, помимо признания такой стратегии как нечто «действий, видом напоминающих пляску под чью-либо дудку». В чем-то подобным такому взгляду равно возможно признание и характерного homo economicus восприятия предмета в некотором отношении «позы покорности» - «простирание ниц перед банками для получения кредита».

Более того, видение homo economicus равно привержено выделению картины и нечто специфической атрибутики экономического поступка. Здесь его предпочтениям в некоем отношении и дано оказаться на стороне такой возможности, как определение социальной действительности еще и нечто спецификой «стиля» занятия хозяйственной деятельностью. Внимание homo economicus здесь странным образом дано привлечь уже нечто характерной особенности возникающего при ведении такой деятельности «состояния увлеченности». На несомненный факт выделения подобной специфики и дано указывать таким отмечающим его мысль выражениям, как «следование в каждом удобном случае», «устремление очертя голову» или «уход с головой в собирание депозитов».

Если наши суждения все же верно определяют некую присущую данной выборке общую тенденцию, то - чему же именно тогда и следует сопоставить то присущее homo economicus характерное представление, чему дано выразить уже нечто условность как бы «нормального порядка» ведения экономической деятельности? Скорее всего, это никоим образом не «быстрый бег наперегонки», но, непременно, «степенная прогулка главы семьи по парку в окружении семейства». Экономической деятельности, чем именно она и в состоянии «порадовать взор» homo economicus, уже явно нельзя предполагать ни форм «бурления», ни «кипения», но - допускать лишь порядок размеренно текущего процесса, ходу которого любым образом и дано исключать такие формы, как «разгрызание карандашей», «протягивание щупалец» или манеру «со всей силы давления на педали». Если подобное подсознание homo economicus и истолковать как некий возможный идеал, то, несомненно, это лучший среди всех возможных и предлагаемых «в качестве идеала».

Огл. Эмоциональные модели экономических потенциалов

Экономике также дано знать и такие формы как бы «естественной» специфики, как формы хозяйственных потенциалов, положим, такие показатели, как объем производства, масштаб кредитования, уровень благосостояния, норма сбережения и иные существенные характеристики как таковой «способности» хозяйственной системы или структуры. Более того, еще и в известном смысле «практическому» пониманию экономической проблематики будет дано обнаружить на взгляд homo economicus и существенный смысл ряда других потенциалов, вряд ли предполагающих признание достаточно простыми и, можно сказать, даже «обыкновенными» потенциалами, но, теперь, - потенциалами совершенно иного рода.

Обзор подобного рода потенциалов тогда и следует начать с анализа свидетельств любым образом эмоциональной формы восприятия homo economicus неких характеристик, собственно и определяющих собой специфику той части потенциалов, что прямо позволяют признание как нечто кризисные потенциалы. Это потенциалы или «размаха кризиса», или - распространения и проникновения кризисных явлений, или, помимо того, потенциалы степени поражения экономических форм и структур условной кризисной патологией. Собственно предметом специфических форм «потенциала поражения кризисной патологией» мы и позволим себе открыть наш обзор само собой способности эмоционального восприятия кризисных потенциалов. Конечно, непревзойденным шедевром в числе подобного плана образных «квалификаций» тогда и возможно признание несущей некий потенциал формации «порочный круг», а также и выражающей условие потенциальности характеристики «прямая дорога в ад» или - еще и характеристики «порочный механизм фиктивного кредита».

Прямой возможностью дополнения подобной картины тогда и возможно признание нечто картины «потенциалов состояния» - той же «мрачной перспективы, развертывающейся перед финансовыми учреждениями» или «ситуации практического нахождения в тупике». Более того, характерно естественными позициями такого списка также возможно признание и тех же образных квалификаций «дышания на ладан», как и «устойчивого гипертонического состояния универсальных торговых компаний»; еще более определенным форматом подобного потенциала равно возможно признание и характеристики «фирмы которым надо было развалиться 10 лет тому назад». Но потенциалы состояния - это не только потенциалы состояния объектов, но в известном отношении и потенциалы «состояния» поступков; к их числу тогда и дано принадлежать потенциалу «поступки, определяемые как пускание во все тяжкие на все большие и большие глубины». Далее потенциал дано отличать не только такой квалифицирующей функции, как характеристика объекта, но ему также дано означать и нечто характеристику функционала, примером чему и возможно признание выражения «способность непогашенных ссуд подобно раковой опухоли разъедать компанию».

Показателями потенциальности равно возможно признание не только признаков «мощности» и «достаточности», но еще и признаков нечто характерности, «тяготеющей» к форме выражения посредством потенциала. Такими тогда и возможно признание тех же признаков характерности «сумасбродная кампания за привлечение дополнительных вкладов», «удержание кое-как на поверхности», «удручающая убогость которую можно заметить даже на кухнях ведущих компаний» и - «эпоха движения по весьма шатким мосткам». Более того, одним из видов признаков характерности равно возможно признание и признаков своего рода «инерции»; именно таковы «неспособность былых привычек сдавать позиции», «картина продолжающего крутить педали велосипедиста и не опрокидывающейся машины, но вынужденной из-за заемного перебора терять скорость». Но если такая инерция и позволит отождествление как нечто признак внутренней природы, то специфика или принуждения или вынуждения и позволит отождествление уже на положении потенциала, прямо приданного объекту в силу его зависимости от условий среды бытования. Собственно подобного рода специфику и следует признать в выражениях «положение, в условиях которого волей-неволей приходится активно поощрять отпуск кредитов», «сложности функционирования рыночного механизма в финансовой сфере, где противоречивые интересы сплелись в запутанный клубок». Причем если не остановиться на этом и показать подобную специфику в развитии, то тогда и возможно построение выражения наподобие «усилий, не мешающих пожару продолжать разгораться».

Далее, характерная черта самих признаков или характеристик экономического потенциала - фактическое отсутствие и какой-либо необходимости в особом объяснении присущей им эмоциональной природы - здесь обращение всякой констатации некоего положения непременно констатацией «трагизма положения» и позволит признание тем же прямым указанием на эмоциональную природу выносимой оценки. Напротив, в действительности, если уж обозначаемому этими оценками положению все же дано составить и столь безнадежную картину, то это вряд ли отменит и того же его возможного качества уже как явно «естественного» варианта развития экономической конкуренции или изменений в структуре предложения и следующей из последней структуры хозяйственных операторов.

Но если предмет нашего анализа дано составить и условности «потенциала состояния», то ее «естественным» продолжением и возможно признание предмета того же «потенциала положения». То есть homo economicus, опять-таки, дано отличать и способности отождествления положения в некоей сфере занятия хозяйством уже непременно как трагического, недопустимо инертного или иным образом особенного той же его непременной эсхатологией. Такого рода формы эмоционального отклика тогда и позволят отождествление как маркеры нечто «качества потенциала» некоего положения, что и обнаруживают выражения «взрывная энергия противоречий стремящаяся вырваться наружу» и «ситуация поистине неутолимой денежной жажды». Экземплярами этого же ряда равно возможно признание и таких конструкций, как выражения «печальная реальность повседневной жизни в военное время», «неизбежность подчинения логике сильных» и - «ситуация в которой обе компании были что называется связаны одной веревочкой».

Тем не менее, сама собой экономика вряд ли позволит признание картиной безысходного трагизма, поскольку иногда ей дано приносить и воздаяние в том же виде счастливого вознаграждения, что равно не исключает признания и как нечто случай наличия некоего потенциала. В таком случае и на роль «средства представления» подобной специфики возможно назначение и выражений, определяющих уровень потенциала, то есть - «удерживаться на поверхности», «достойные условия жизни», «картина не позволяющая говорить о порочном круге», «не тождественность игре слепого случая», «способ развития позволяющий говорить о чуде» и «элитная отрасль вечного процветания».

Далее, если равно следовать тем же устоявшимся оценкам, что столь органичны сознанию homo economicus, то деньги и финансовая деятельность тогда и позволят признание условно формами как бы «алтаря» экономики. Здесь собственно положение «прямого подтверждения» подобного предложенного нами истолкования мы и позволим себе отвести тому же хождению в нашем источнике и таких выражений, как «платежи звонкой монетой», «роль банков как верховных штабов капитализма», «связи превратившие банки и компании в сиамских близнецов» и - «традиционная схема, увенчанная девизом Деньги - компаниям!».

Однако реальности равно дано предполагать не только наличие потенциалов предметного происхождения, но и «потенциалов» впечатления или восприятия, теперь образуемых осознанием некоего предметного качества. Но важно то, что и в отношении подобного рода «потенциалов осознания» homo economicus равно предпочитает выделение вовсе не объективных особенностей неких силы или слабости, но порождаемого его сознанием состояния «когнитивного резонанса», то есть - любым образом присущей ему реакции на подобные состояния силы или слабости. Собственно подобный момент тогда и составит собой прямую причину образования и таких любопытных «формул» потенциалов, чем и дано послужить выражениям «подобие быстрому спуску после преодоление перевала», «положение ахиллесовой пяты экономики», «факт, пожалуй, парадоксальный, но не меняющий сути дела» или «весьма впечатляющие данные».

Наконец, в понимании homo economicus качеству «потенциала» дано отличать и такую специфику, как нечто форма экономических отношений. Здесь и суждено получить прописку таким эмоционально окрашенным выражениям, чем и возможно признание таких фраз, как «установление универсальной торговой компанией с избранной фирмой сентиментальных отношений» или «преобладание, которое можно понимать своего рода знаком победы Давида над Голиафом».

И тогда если исходить из представленных здесь свидетельств, то и самоё экономику с позиций условного «экономического мышления» и следует понимать как нечто уже совершенно невозможное в условиях того же отсутствия и неких формирующихся в пространстве экономических потенциалов качеств драматизма, трагизма и даже известной иррациональности. Хотя в действительности подобное видение и позволит признание в большей мере отражением уже некоей инерции мышления, идущей от собственно неспособности человеческой мотивации подсказать верное решение в тех случаях, когда речь идет о неизбежности принятия одновременно и необходимого, и «болезненного» решения.

Огл. Экономическая деятельность как место эмоциональной рефлексии

Существенному числу процессов осознания экономических реалий так же странным образом дано обнаружить и далеко не академическую последовательность порядка протекания. Отсюда и отдельным оценкам экономических реалий дано обращаться и недостойными этого почетного статуса, если средством их представления уже дано оказаться характерно нейтральному, но - не «ожидаемо эмоциональному» тону представления такого предмета. Доходит и до того, что осознание неких явлений собственно «как явлений» и возможно лишь в случае, если и форма их представления неким образом не исключает элементов драматизма. Так, в частности, ту же действительность такой известной формы хозяйственной организации, как японские универсальные торговые компании и ожидает осознание уже непременно как нечто «ящик Пандоры, заключающий в себе всевозможные беды». Точно так же и величине процентной ставки в некоем отличающем ее актуальном звучании равно дано принимать форму лишь непременно образа «здоровенной дыры образованной в могучей плотине, именуемой процентной структурой». Так же без прибавления должного оттенка драматизма равно дано обнаружить невозможность и нечто само собой «оценке положения», когда она как бы «не позволяет» иного способа выражения, разве что посредством яркой фразы «нахождение на весьма и весьма сомнительных позициях в случае хладнокровной оценки положения вещей».

Далее, понимание предмета или реалий экономики само собой невозможно и без некоего иллюзорного синтеза, за чем дано следовать и той его трезвой оценке, чем тогда дано обратиться и собственно признанию подобного синтеза теперь уже «картиной, где стратегические секторы капиталистической экономики видятся в окружении мощных защитных валов». Кроме того, если неким экономическим реалиям дано порождать и некую рефлексию, то и функцию средств ее выражения также не помешает возложить на литературно совершенные конструкции наподобие тех же «уподобления священнодействию» или «уподобления шествию мастодонтов по очень тонкому льду». Далее, на фоне подобных приемов уподобления неизбежно и обессмысливание ряда приемов отождествления, уже более скромных в проявлении, казалось бы, «вполне ожидаемого» оттенка драматизма, например, «адресованного верхам определения, говорящего, что они тоже хороши» или характеристики «бросающиеся в глаза особенности», компанию которых дано дополнить и квалификации «весьма и весьма сомнительные компании». Равным же образом и собственно сложной природе экономики иногда будет свойственно вызывать и построение оборотов, подобных фразам «отождествление финансовых учреждений как слишком добреньких» или понимать приемлемой и такую мотивацию, как «лукавое оправдание необходимостью потрафить капризу уважаемого клиента».

Более того, и «представителям банковского мира» тогда вряд ли повезет уйти от оценки и вне приложения к ним нечто «резко очерченной» характеристики, например признания «нигде больше не встречающимися представителями безжизненного банковского мира». Собственно отсюда тогда и дано взять начало «оценке, что дыма без огня не бывает», и именно здесь и дано корениться «расчету, от которого волосы поднимаются дыбом», а также отсюда дано исходить и равно же столь яркому «сравнению с мокрыми тряпками».

По существу, своего рода «экономическому мышлению» потому и дано приветствовать столь яркие формы выражения в отношении неких экономических коллизий или условий, что, как оно полагает, лишь подобные средства и в состоянии дать должную «четкость рисунка». А последней, само собой, тогда и дано послужить и столь же достаточным залогом явно ожидаемой от подобных выражений «глубины осознания».

Огл. События экономической жизни в эмоциональном освещении

Характерной спецификой экономики возможно признание и собственно динамизма ее отношений, откуда и самоё пониманию сути экономических событий вряд ли состояться в отсутствии в составе выразительной структуры подобного представления и неких форм «обязательного» эмоционального дополнения. Тогда характерными образцами своего рода «эмоционально приподнятого» понимания экономических событий и дано послужить неким характеристикам, собственно и предполагающим использование таких понятий, как лихорадка, разгул, военные действия, спазматический рывок, сокрушительный удар и т.п. То есть экономические события, если им и дано порождать эмоциональный отклик в нашей душе, то здесь же и их «достойным предметом» непременно следует оказаться и неким обстоятельствам эсхатологического или катастрофического характера. Конечно, среди основной массы подобных характеристик, включающих в себя такие выражения, как «черные дни» или «неудержимое скатывание» иногда дано проскользнуть и куда менее трагичным «козням» или «временам горького похмелья», но, главным образом, развитию экономики все же дано видеться нечто источником мрачных ассоциаций, что явно не порождают столь вожделенного оптимизма.

Но здесь равно не помешает напоминание и о действии правила, утверждающего невозможность правил без исключений, и таким исключением из обозначенного выше частного правила и следует понимать использование таких характеристик экономического события, как «шумные фарсы» или же часть некоей развернутой оценки «празднование финансовыми учреждениями и крупными компаниями бесконечного медового месяца в эпоху быстрого экономического роста». Напротив, уже некую нейтральную и одновременно эмоционально приподнятую форму будет ожидать обращение тогда еще и показательной спецификой такой характеристики, как «веха, какой некогда явился первый год открытия Японии для контактов с внешним миром».

Ну а далее вслед выделению истоков прилива оптимизма уже неизбежное возвращение в «нашу реальность» и обусловит осознание экономических событий такими, какими их и предпочитает определять разум, тяготеющий к эмоциональному восприятию различного рода моментов, отмечающих собой ход хозяйственного развития. Здесь, поскольку собственно картине ведения войны и дано удостоиться чести помещения на почетное место в используемой нами коллекции оценок, то осмыслением характерного такой картине качества метафоры тогда и следует открыть собственно данную стадию предпринятого нами анализа. Конечно, идее войны и само собой дано получать права гражданства в том же описании экономических событий, подтверждением чему тогда определенно возможно признание такого выражения, как «война банков за новую клиентуру» или «война не на жизнь, а на смерть затеянная между собой мастодонтами - универсальными торговыми компаниями». Мало того, что войне здесь дано заявить себя как «явлению войны», но ей же дано обрести выражение и в действительности форм ее ведения, той же «картины расширяющегося изо дня в день театра военных действий процентной войны» или своего рода неизбежного финала любых войн «вывешивания недостаточно конкурентоспособными игроками белых флагов капитуляции». Равно же и о форме «выигрыша сражения» здесь дано напомнить выражению «брешь пробитая в оборонительном поясе контролируемого сверху процента». Более того, и неким дополнением темы войны на общем полотне экономической действительности следует понимать и представления о действиях, чей смысл достаточно близок тем же методам ведения войны, в частности «сокрушительный удар в солнечное сплетение, чем послужило для банков банкротство компании Атака сангё». Естественно, что близость теме войны дано обнаружить не только лишь картине удара, но и картине рывка - «последний спазматический рывок эпохи быстрого экономического развития».

Если для нечто телеологически выверенного понимания война - это нечто вполне определенное, то и неким иным формам развертывания экономических явлений уже дано обращаться и такого рода формами «драматической атмосферы», чему уже дано означать или воцарение хаоса, или - обращение некоего положения игрой разрушительных сил. Тогда пусть некоей доминантой для круга подобного рода «субъектов» и послужит выражение «анархический разгул, способный захлестнуть всю экономику», когда его возможными параллелями уже меньшей остроты кипения страстей и возможно признание «спазматических вспышек спроса на денежные средства на японском рынке краткосрочных капиталов» или «черных туч, надвинувшихся на значительную часть хозяйства страны». В чем-то близкой подобного плана апокалиптическим картинам также позволительно признание и той обстановки полной свободы, что обнаруживает пример «изменений процентной ставки по овердрафту и процентной ставки по трехмесячным депозитам происходящим в обстановке полнейшей раскованности» и одновременно с ним и как бы совершенно спонтанному «исчезновению земельной лихорадки подобно миражу в пустыне». Скорее всего, такому ряду событий, выражающих факт нависания над экономикой драматической атмосферы, дано принадлежать и таким образам, как образы «катастрофическое свертывание притока средств» или «напоровшийся на рифы проект слияния банка Сумитомо и банка Кансай». Формой, в какой-то мере близкой тревоге, внушаемой мрачным видом хозяйственной атмосферы равно возможно признание и следующей образной формы - «закрытие солнца сиявшего прежде над финансовыми учреждениями», как и близкой этому представлению картины «ситуации, в которой нежданно-негаданно лопнул главный сосуд, по которому текла животворная кровь».

Вслед за стихией чуть ли не столь же достойное место в эмоциональной панораме экономических явлений займут и представления о существовании неких трендов, например, выражения «неудержимое скатывание вниз процентной ставки по кредитам» или «катастрофическое свертывание притока средств».

Наконец, своим особым местом здесь также дано обзавестись и событиям, сложным по образующей их фигуре, и, вдобавок, недоступным простому осознанию посредством вынесения некоторой определенной оценки, но здесь же отмеченным и неизбежной «печатью драматизма». В нашем случае данную группу событий, значимых по присущей им способности порождения эмоционального отклика и дано представить «картине, понимаемой как сопровождение небольшого благоприятного сдвига в сфере основного занятия банков новыми кознями в сфере побочных занятий банков», а также и образному выражению «наступление времени горького похмелья для финансовых учреждений праздновавших с крупными компаниями бесконечный медовый месяц в эпоху быстрого экономического роста».

В конце концов, и неким другим выражениям, хотя и не заявляющим претензий в части достижения в их способности выражения эмоций столь сильной степени накала, положим, тем же «финалу истории с душком» или «попыткам вызволить из беды» равно будет дано дополнить раскрытую выше картину потрясающего эмоционального эффекта. Или - им и дано дополнить картину эффекта, производимого, быть может, хотя и важными событиями хозяйственной жизни, но при этом и характерно типичными.

Огл. Эмоциональное восприятие предмета стратегической установки

Помимо мира специфически экономических событий характерную форму экономической действительности равно дано образовать и миру специфически экономических замыслов, стратегий и планов. Именно в части такого рода планов и стратегий сознанию заинтересованного наблюдателя и дано обнаружить понимание подобных форм уже как наполняемых той же, послужившей объектом нашего анализа атмосферой драматизма, трагизма, коварства, или, скажем, фатальности, что и обращается выделением некоей следующей рубрики в той же типологии эмоционального восприятия хозяйственных явлений. Но здесь же и планы «просто как планы» вряд ли позволят признание прямыми средствами возбуждения страха, поскольку им равным образом дано обладать и спецификой форм сотрудничества и взаимодействия, в собственно качестве источника эмоциональной реакции - собственно форм выражения симпатии и расположения. Отсюда нам и следует уделить внимание такому любопытному предмету анализа, как такого рода экономические планы или стратегии, что позволят признание несущими позитивный эмоциональный заряд, хотя, вероятно, констатация подобного плана «позитива» нередко и предполагает известную долю иронии.

В частности, той же эмоционально выраженной картине мира экономических стратегий дано включать в себя и формы стратегий, что создают такие в известном отношении благоприятные условия, чем и следует видеть то же «буквальное вождение банком клиента за ручку» или «демонстрацию безоговорочного доверия». В данную группу равно возможно включение и таких форм условно «дружественных» стратегий, чем, в частности, и возможно признание выражений «любовное удержание в парнике ограниченной конкуренции», «начинающееся в результате установления сентиментальных отношений нежное пестование фирмы-партнера или фирмы-сателлита» или «розовые планы пронизанные духом бешеной гонки за все большей выручкой от продаж». Скорее всего, экземплярами данной группы также возможно признание и следующих характеристик - выражения «бросание банками кредитов в компанию как в бездонную бочку» и, кроме того, и выражения - «вымученные улыбки, маскирующие сокровенные мысли». В то же время и само собой манера восприятия homo economicus равно будет предполагать признание и своего рода осознанием «негатива в позитиве», поскольку любой из представленных здесь примеров и позволит истолкование в значении примера нечто в известном смысле «неестественного».

Вслед за «стратегиями благоприятствования» нам следует рассмотреть и формы эмоционального восприятия теперь уже тех стратегий, в которых их в принципе нейтральный характер непременно в понимании homo economicus и предполагает облечение аурой драматизма. Например, лишь подобным образом экономическое сознание и предпочитает определять нечто «гонку по пути быстрого роста к далеким неведомым рубежам» или «действительный отказ от вынесения на первый план интересов обеспечения прибыли» еще и вкупе с «зажжением красных огней бедствия на различных участках управления финансовыми учреждениями». Также настоящий раздел образуемой нами типологии вряд ли позволит признание полным, если его так и не пополнить примером рисковой стратегии «поставить на карту» и, в ее продолжение, и такой любопытной формой, как специфически японское явление «порожденной торговым финансированием сверхпредприимчивости в кавычках».

Завершить же наше описание форм эмоционального восприятия экономических стратегий и планов нам хотелось бы на описании тех явно негативно воспринимаемых стратегий, что прямо и предполагают признание на положении грубых и жестких. К примеру, сюда тогда и возможно отнесение тех же «безнадежных попыток выжить с помощью пассивных мер по сдерживанию падения и без того ничтожной прибыли» или же - «выбора из шести буддийских кругов существования круга именуемого царством голодных духов». Компанию из двух данных форм равно же дано разделять и таким выражениям, как «неведомо ни для кого подготовка опасной западни» как и тому же «упорному следованию начисто отвергаемой военной наукой тактике отступления в сторону фронта». Естественно, что в числе гротесковых характеристик «грубых» стратегий свое достойное место дано обрести и «финансированию с черного хода окруженных трогательной заботой компаний-сателлитов», а иногда и просто «финансированию с черного хода».

Тогда если завершить на этом описание деталей типологии «стратегий и планов» и предложить обобщение, то здесь явно возможно и то допущение, что экономическое сознание просто не знает ни хорошей стратегии, ни адекватного плана - в осознании подобных предметов ему непременно дано обнаружить склонность к уходу в область эмоционального восприятия. Либо такие планы и стратегии неуместно сентиментальны, либо при их кажущейся достаточности перегружены драматизмом, либо - они уже не обещают ничего хорошего в силу характерной им грубости или жесткости.

Огл. Эмоциональное осознание предмета экономической формации

Действительности сферы ведения хозяйства, подобно всем прочим формам социальной действительности, также не характерно и становление и в отсутствие способности порождения всевозможных производных форм, состояний и сред. Вполне естественно, что подобным формам и состояниям уже одним своим существованием дано порождать и сопровождающий их спектр многообразных чувств, как теперь мы с полным правом можем позволить себе сказать, столь характерных экономическому сознанию.

Тогда наш анализ предмета эмоционально обостренного восприятия производных экономических реалий и следует открыть исследованием практики эмоционального отношения, распространяемого, казалось бы, на совершенно чуждые чувственности территориально-структурные формы. Даже и подобного рода формы при всей их банальности нередко позволяют резко выразительные оценки, доказательством чему и возможно признание таких выражений, как «сектора экономики содержащие в себе специфический вулканический пояс» или «укромные уголки финансового континента». Скорее всего, достаточная близость подобным структурным формам присуща и неким особенным состояниям формаций или иных элементов, чей «непременный» драматизм также не ускользает от внимательного глаза - «смятенное состояние хорошо известное женщинам почувствовавшим под сердцем первое движение своего ребенка» или - «состояние свободы аналогичное состоянию свободы у обезьяны из старой китайской сказки».

Более того, непременными составляющими или условиями всякой формации также возможно признание и неких процессов и функциональных форм. И вновь простым порядкам их протекания или бытования и дано в представлениях экономического сознания представать уже непременно как соединяющие собой чуть ли не букет ощущений трагизма, драматизма или даже в известном смысле абсурдизма. Конечно же, за таковые тогда и возможно признание тех же «псевдосозидательных процессов» и вместе с ними и форм, именуемых как «скрытые пружины процессов»; здесь также не помешает отметить и «решения, основу которых составляет логика сильных» уже предполагающие и такую параллель, как «созданная проблемами банков атмосфера, пронизанная ощущением угроз». Ну а очевидным дополнением столь любопытной коллекции функциональных форм тогда и возможно признание тех же «сомнительных и безнадежных претензий так сказать скрывавшихся в глубинах», «товара фигурировавшего в космических плаваниях» и также и таинственного «фактора невидимой руки капиталистической экономики».

Конечно, подобного рода эмоциональность уже непременно позволит признание как мотивируемая моралистическим отрицанием всегда в известном смысле вороватой «живой природы» свободной экономики; при этом некоей «другой» стороной собранных здесь оценок и метафор равно следует определить и ту же известную наивность, как бы склонную к представлению экономики почему-то «отрицающей авантюризм». Определенная авантюрность и в исконном его значении и качество известной «подвижности» хозяйственной системы непременно и позволят признание такого рода характерной спецификой практики ведения хозяйства, что их вряд ли следует определять как-то предполагающими и эмоциональную форму оценки.

Огл. Эмоциональное видение природы хозяйственного эффекта

Весь выполненный выше анализ форм эмоционального осознания, направленного на те или иные разновидности обустройства сферы ведения хозяйства все же касался лишь форм, что никоим образом не предполагали перспективы условно «позитивного продолжения» и потому и допускали лишь порядок порождения, что так хорошо известен как «заколдованный круг». То есть для осознания, собственно и образующего основание подобного рода реакций, роль «заколдованного» круга и предполагала возложение не на само собой некую формацию, но - на нечто «метаэффект», или - на безуспешные попытки преодоления сдерживания, что для данных обстоятельств как бы совершенно исключало выход за очерчиваемые им пределы. Но, конечно, картине «заколдованного круга» вряд ли каким-либо образом дано ограничить объем той коллекции эффектов, что и дано увидеть опытному глазу в некоей обозреваемой им картине экономической жизни.

В таком случае, анализ предмета тех эмоциональных форм осознания, что теперь адресованы нечто природе экономического эффекта и следует начать с представления выражений, характеризующих положение далеко не в одной лишь сфере хозяйственной жизни. Тогда помимо открывшего обсуждение выражения «заколдованный круг» в тот же ряд возможна постановка и «золотого дождя», «впечатляющих результатов», «гонок зайца и черепахи», а также из ряда вон выходящего исключения, неудержимого падения, отражения как в капле воды, падения камнем вниз, преображения до полной неузнаваемости, как и происходящего буквально на глазах. Как правило, условной «интенцией» подобных характеристик и возможно признание идеи нарочито обостренного драматизма, хотя речь здесь способна идти и о том же показательном неравенстве, характеризуемом посредством картины «гонок зайца и черепахи». Явно видимое за такими примерами стремление homo economicus - это непременная приверженность манере придания хозяйственной жизни нечто порядка «нормального» течения, что вряд ли позволит признание просто элементарно возможным.

А далее равно возможно выделение и той любопытной метафоры, что и составляет собой выражение «рождение шторма одной волной»; далее, собственно обозначенному здесь событию равно не избежать истолкования и как чреватому «обращением в повседневную реальность того, чего все время боялись». Если, к примеру, экономике дано знать лишь «видимость абсолютно безоблачного существования», то иной раз содержанием такой экономики дано послужить и тому же «миражу, создающему видимость наличия каналов сбыта», равно как иногда все той же экономике дано предполагать и «невозможность и мечтать о прекращении падения ставок по кредитам». В условиях все той же ограниченной видимости тогда и остается либо «напрягаться, чтобы сводить концы с концами», либо, напротив, предпринимать поиск нового способа «пробиваться к уменьшившемуся пирогу отталкивая прочих едоков». В таких обстоятельствах и ряду компаний не избежать участи обращения «чуть ли не в буквальном смысле этого слова жертвой вивисекции» или, например, участи быть свидетелями «ситуации в которой всплывают наружу все обстоятельства крушения компании». В других случаях таким компаниям просто не остается чего-то иного, кроме как сохранения веры в счастливую звезду в «ситуации спуска предприятия на самое дно и ожидаемого завтра его подъема в заоблачные выси». Однако и все раскрытые здесь драматические и трагикомические исходы непременно следует признать померкшими перед той же «чреватостью обращения крупных размеров кредитов зловещей западней». Что именно заставляет экономическое сознание видеть в достаточно жестких условиях рыночных тенденций еще и специфический «привкус драматизма», реально вряд ли доступно осознанию; возможно, следует признать и нечто личное в картине чьей-то неспособности «прорываться к пирогу» или «сводить концы с концами».

Но мир, конечно, уже не в любых его проявлениях трагичен, и иной раз даже и в значительной мере оптимистичен. Здесь уже сама собой подобная отличающая мир специфика и позволит признание тем же творцом эффектов наподобие «возникновения буквально на каждом шагу», «вознесения сплошь и рядом на астрономические высоты» или даже достижения «впечатляющих результатов». Такой картине уже не дано знать чего-либо, что допускало бы осознание не только как неразумное, но и казалось бы просто чуждым оптимальности, здесь уже и «движение денежных средств подобно исполнению приказов неких автономных нервных центров», когда атрибутика такой картины это еще и «красовавшийся на знаменах компаний лозунг вышитый золотыми буквами». Более того, здесь также дано случаться и моментам «реализации фантастической выручки от продаж при мизерных собственных средствах», и саму полноту существования здесь непременно дано свидетельствовать и «аналогии процентной ставки центрального банка - концентрические круги, расходящиеся по воде от брошенного туда камня». Другими словами, если и предаваться радостному чувству, то только что и делать, что предаваться этому чувству лишь непременно «без остатка».

Но когда уже берет свое проза жизни, то следует уделить внимание и «лишению так называемым государственным контролем банковского мира жизненной энергии» или даже скорбеть о том, что сложившееся положение «не позволяет и мечтать о прекращении падения ставок по кредитам». И здесь лишь фантастический финт «отправления векселей в космическое плавание» будет порождать эффект того же «преображения до полной неузнаваемости», в отношении которого и следует понимать необходимым «признание сделанное в довольно приглушенных тонах». Иными словами, на взгляд человека, живущего экономикой, экономику и следует определять утрачивающей обязательную «экономическую идентичность» если ей одновременно дано лишиться и явно ожидаемого от нее сходства с драматургией, и, более того, даже все больше начинать походить на картину серых будней. Экономика без «драматургического эффекта», как можно подумать, это и не экономика вовсе, но нечто не более чем «рутинное существование».

Огл. Заключение

Как таковой истинной интенцией экономической метафоры тогда и возможно признание в известном отношении «тяги к безмятежности». Экономике, какой ее и воображает в мечтах экономическое сознание, никоим образом не дано представать каким-то образом иррегулярной; от экономики уже непременно следует ожидать планомерности, последовательности и надежности. А если этого нет, и для событий также характерен способ следования иным порядком, то и сопровождающим подобное положение эффектом следует понимать реакцию, похожую на реакцию публики на стадионе на промах нападающего. Экономическое сознание просто исключает для себя всякую возможность признания им простой идеи, что экономическое развитие в самой своей основе непостоянно, и что оно никоим образом не выдает авансов в отношении возможности равномерности хода, но непременно и предполагает построение тогда уже посредством череды взлетов и падений.

05.2016 - 05.2018 г.