Тенденция последнего времени - понимание свободы в известном отношении панацеей, - мотивом популярных рассуждений часто обращается теперь и осознание состояния индивидуальной и социальной свободы то непременно как средства разрешения едва ли не любой возможной проблемы. Однако при некоторой принципиальной разумности такой идеи, абсолютизация состояния свободы как источника буквально любого рода возможности - все же очевидный перебор, и как показывает ход истории, отношения человечества с состоянием свободы не столь безоблачны, как, вероятно, может показаться. Тогда признание правомерности высказанных здесь оценок и придает смысл демонстрации реальной сложности тех отношений индивида и общества, что складываются у них с состоянием индивидуальной и коллективной (общественной) свободы.

Огл. Обременение свободой выбора

Теперь, когда мы начинаем первый этап задуманного нами анализа, мы начнем его с объяснения причин выбора решаемой на этом этапе задачи - или проблемы, что можно расценивать как не более чем «близкую» основной задаче предпринятого нами анализа. Конечно, наше время открывает нам и такую возможность как представление наших идей, рассуждений и образов посредством воплощения в цифровом формате или формате цифрового файла. Такая возможность вознаграждает человечество и такой ранее неведомой формой свободы, как свобода выбора формата файла. А теперь представьте себе человека, не только привыкшего к возможности фиксации информации на традиционных бумажных носителях, но и привыкшего к исполнению требований традиционно принятых стандартов, определяющих привычные способы сохранения информации. В наше время его судьба - предстать заложником положения, когда действовавший ранее универсальный стандарт фиксации информации порождает необходимость выбора одного из предлагаемых форматов, причем с точки зрения объема возможностей, как правило, не заключающих собой существенных различий. То есть обретение такой «креативной личностью» свободы использования различных способов фиксации структур или объектов его когнитивного или образного мира не обращается и чем-либо иным, помимо обретения в функциональном отношении «пустого» многообразия.

Хотя если судить не на основании объема возможностей условной «креативной личности», то эта форма свободы порождает и ранее неизвестную возможность раскрепощения - теперь, к примеру, локальной, а не всеобщей унификации форматов представления информации. Например, сфере гуманитарного знания (пример условный) дано определиться в выборе наиболее выгодного для нее формата, сфере естественно-математического знания - тяготеть к использованию удобного для нее формата, а сфере хозяйственного учета - обращать благосклонность и на некий третий формат. Но для человека, привыкшего черпать информацию из всех названных здесь сфер и привыкшего думать, что все важные сферы в период фиксации информации на бумажных носителях придерживались единого универсального формата, такая свобода обретает облик и неоправданного обременения ненужным разнообразием. Тогда такой пострадавший будет парировать и сам факт данного разнообразия таким аргументом, как рациональность такого известного достижения опыта познания в целом, как обретение универсального стандарта записи чисел посредством отображения символами арабских цифр.

Или - как таковой свободе вряд ли заказана возможность ее обращения то и состоянием неоправданного обременения, другими словами, обращения состоянием тягостной свободы. И зачастую реакция человека, встречающего предложение некоей обременительной свободы, которую он склонен понимать определяемой далеко не рациональной установкой, это обретение им ощущения и некоей несвободы. С другой стороны картина такого рода развития событий явно неприменима к той избыточной свободе, что образует наполнение тогда и «предмета отвлечения», чем и обращается разнообразие ресторанного меню или множественность жанров сборного концерта. Однако с точки зрения рациональной установки или своего рода «функциональной телеологии» избыточную свободу и надлежит расценивать в значении источника несвободы, что можно наблюдать и по характерному примеру той несвободы, что обратилась и порождением избыточного разнообразия автомобильных деталей отделения «Шевроле», над сокращением которого пришлось потрудиться тому же Джону Де Лориану. То положение, что свободе как «избытку возможностей» равно дано представлять собой и форму несвободы - это равно и наиболее существенный вывод из настоящего этапа анализа, носившего лишь предварительный характер, если судить с позиций стоящей перед нами задачи.

Огл. Не тождественность ощущения свободы наличию свободы

В криминальной среде нередки и те ее представители, кого ощущение наибольшей свободы и посещает в момент нахождения в заключении, где эти люди способны сознавать себя и как погруженные «в свою стихию». Кроме того, для большинства представителей криминальной среды редко чужд и как таковой страх тюрьмы, поскольку для понимания, отличающего представителей этой среды узилище не несет и смысла существенного условия сдерживания и значимого состояния несвободы. Следовательно, невозможно исключение и реалий инверсии - для состояния несвободы как «предмета ощущения» не заказано обращение и ощущением состояния свободы. В каком-либо тесном пространстве кубрика человек явно обретает возможность ощущать себя более свободным, если, например, сравнивать нахождение в кубрике с пребыванием на открытой палубе. Отсюда возможно согласие и с правомерностью оценки, что наличие свободы далеко не в обязательном порядке будет предполагать обращение ощущением свободы, а само осознание состояния свободы скорее следует связывать с ощущением свободы, чем с ее «объективным» наличием.

Отсюда человек и обретает свободу испытывать и некий спектр чувств по отношению условного «объективного наличия» свободы, а иногда и свобода непризнания самой свободы в качестве высшей ценности порождает и ощущение самоё себя «свободным от свободы» в том, что утрата некоей формы свободы компенсирует обретение и некоей иной свободы. Например, некоторым не дано воспринимать в качестве положительной ценности и данную им свободу смены власти на выборах. Взамен этой формы свободы данная часть общества и направляет свой выбор в сторону своего рода «царистской» модели общественной системы, где как наивысшая ценность и понимается способность царя править «твердой рукой» несмотря даже на проявления общественного недовольства. Или - данной части общества явно дано ставить превыше всего и консервативную «устойчивость» социального порядка, что гарантирует та же власть царя вместо поиска лучших возможностей, предлагаемых демократией. Тогда ощущая себя куда более дееспособным то непременно в несвободном контуре социального устройства, обладатель подобного мировоззрения тогда и понимает себя явно же и более свободным.

В таком случае, если возможно согласие с «логикой» представленных здесь примеров, то что доводится означать тогда и нечто общему принципу, определяющему несоответствие ощущения свободы равно и объективной характеристике действительного объема свободы? Конечно, здесь надлежит исходить из условия, что человек ценит не свободу вообще, но свободу применительно к данной ему дееспособности - избыточный вес вряд ли позволяет мечтать о карьере жокея, а отсутствие привлекательной внешности - о карьере кинозвезды. Если, к примеру, кому-то и приходит на ум соблазнять занятого простым трудом обитателя таежного угла свободой получения и обмена информацией, то он вряд ли преуспеет даже в самом объяснении ценности этой важной формы свободы. С другой стороны, жителю таежного угла все же существенна свобода практически неограниченной лесозаготовки или владения охотничьим оружием, что практически куда менее значимо для понимания горожанина. И если тоталитарная система общественного устройства дает обитателю таежного уголка такие важные свободы, а демократия, напротив, отбирает, - то отсюда он обретает и осознание демократии тогда и как некоей несвободы. Итак, свободу в ее важнейшем приближении, в разрезе ощущения свободы, и надлежит расценивать как телеологическую производную, но правомерно ли завершать анализа вынесением лишь данной оценки? Скорее всего, условие телеологической привязки ощущения свободы будет предполагать дополнение и рядом других «позиций привязки» того же самого ощущения. Например, можно предлагать стороннику традиционного уклада такую форму свободы, как «свобода критики», когда собственно «материя» жизненного успеха этого человека это и состояние слепого доверия окружающих; тогда, поскольку такая свобода будет выбивать здесь важную «опору» как такового существования, то она будет восприниматься и как источник возможной несвободы. Равно и свобода доступа к информации, если принять во внимание принцип «лучшее враг хорошего», закроет любые перспективы и перед тем индивидом, что в состоянии предлагать такое хорошее, но не в состоянии предлагать надлежащего лучшего. В обществе в целом возможно выделение и той части его членов, чей когнитивный багаж также позволяет употребление во благо и любого расширения их осведомленности, а также и ту другую часть членов общества, для которых широта кругозора каким-то образом характерно деструктивна. Потому в понимании последних и образование в его функции сообщения знаний и доступ к информации как возможность создания более насыщенной картины мира не будут подлежать осознанию равно и как одна из существенных форм свободы.

В таком случае позиционирование личностью самоё себя не просто безликим «игроком» в социальной игре, но и участником своего рода системы «социальных турниров» равно позволит привязку к схеме такой ролевой самоидентификации также и условия испытываемого данным человеком самоощущения в качестве субъекта обретения свободы. Человек по признаку ориентации на некоторую группу «социальных турниров» и позволит отождествление как ощущающий потребность в определенной части свобод и как безразличный или враждебно настроенный равно и по отношению ряда иных форм свободы. Если вернуться к нашему начальному примеру, то представителю криминального мира уже куда важнее его ощущение принадлежности своему сообществу, нежели утрата свободы перемещения в результате помещения под стражу. Сознание рецидивистом собственной свободы это, прежде всего, сознание собственной способности бросать вызов обществу через самоотождествление в принадлежности криминальной среде. А так - ничто не мешает и искушению, адресованному человеку не вполне привлекательной внешности в виде соблазна карьеры кинозвезды, но и ему самому вряд ли дано ощущать себя свободным равно и в подобном отношении.

Огл. Свобода каприза или свобода «наезженной колеи»?

Прямой источник прогресса в обретении человечеством все большего объема возможностей - это и такая форма свободы как «свобода каприза». Когда-то лишь богатый потребитель мог удовлетворить такой свой очевидный «каприз» как автомобиль с автоматической коробкой передач или мобильный телефон, теперь же этот технически сложный функционал доступен и любому желающему. Но «свобода каприза», если понимать ее практикой поиска излишеств, допускающих осуществление лишь посредством сложного технического решения, это, как можно понять из нашего предшествующего анализа, и некая несвобода - то есть несвобода излишне педантичного отношения к реальности пристрастий. Человек во времена отсутствия мобильных телефонов вполне заменял такой функционал использованием таксофонов, но некоторым в таком функционале явно недоставало определенного шарма и они готовы были нести и существенные расходы при использовании вначале далеко не дешевого и технически недостаточно совершенного мобильного телефона. Другие, следовавшие в их пристрастиях «рациональной» парадигме, понимали подобные траты «излишеством» и обретали посредством такой «сдержанности» тогда и свободу от обременения, как теперь принято говорить, излишними «понтами», а если употребить литературный стиль, то нагрузкой в виде излишних хлопот.

Реальность развернутой здесь альтернативы тогда и позволяет оценку, что свобода каприза - это свобода обретения себя в условиях более содержательного существования или свобода более содержательного наполнения непосредственного окружения, когда свобода «наезженной колеи» - это и свобода от обременения не слишком полезными хлопотами. То есть - опять же, речь здесь идет о понимании человека, совершающего выбор - или ему важна свобода в виде более богатого функционала, или, напротив, он более ценит свободу, данную как наличие устойчивой и предсказуемой традиции обустройства среды существования. Тогда и всякое новое при его очевидном значении источника жизненной новации это равно и средство разрушения среды существования одним лишь обновлением содержания существования, непременно предполагающим внесение в существование и неких структурных изменений. В этом случае человеку также доступна и возможность сопоставления преимуществ обретаемой свободы с тяготами дополняющей ее несвободы - или ему присуще признавать большую хлопотность лишь как несущественную форму несвободы, или тягость таких хлопот все же более порождает в нем и ощущение несвободы.

Такого же рода фигура парадокса - это и парадокс ухода за собой - кому-то возможности ухода за собой открывают столь существенную свободу, что все хлопоты такого ухода он склонен определять как ничтожные, а кому-то все перспективы такой свободы представляются столь мизерными, что он видит и одни недостатки такой хлопотливости

Но главное здесь в ином - существование посредством соблюдения условий «привычного режима» вознаграждает человека тогда и свободой его индивидуального становления, работы над собой, что так хорошо понимали отшельники, когда свобода каприза открывает для человека свободу обращения к содержательно более богатой действительности. Две названные здесь формы свободы тогда и надлежит расценивать в значении то и в известном смысле «конфликтующих» формы свободы. Если же такие оценки расценивать как наигранные, то полезно напомнить и об одной линии развития современного программного обеспечения - специальных редакторах «для писателей», когда экран компьютера намеренно освобожден от любых элементов наполнения, что придает экрану вид тогда и чистого листа бумаги.

Во всяком случае, нередкие в «доиндустриальную эру» эксцессы, направленные против изобретателей и отдельных новшеств в определенных случаях также допускают объяснение и той «боязнью новации», что угрожает ничем иным, кроме как обременением необычными хлопотами. В отличие от настоящего времени наличия в руках человечества значительных ресурсов, в то прошлое время всякое отвлечение от каждодневных интересов явно создавало дополнительные риски утраты подобной хрупкой стабильности и потому новое предполагало понимание и в значительной мере источником несвободы, нежели перспективой новой свободы.

Настоящую стадию предпринятого нами анализа тогда правомерно завершить и на такой ноте: присущие человечеству ожидания свободы - никоим образом это не ожидания свободы вообще, но - ожидания свободы такого типа, что образует собой предмет предпочтения тогда и для некоей особенной части человечества.

Огл. Вектор свободы - набор стратегий или аксиологический резонанс

Наш анализ уже позволил нам определиться с пониманием, что расценивает человека также и как свободного в выборе ориентации на «форму свободы, предопределяемую принятой установкой» - или человек выбирает свободу доступа к многообразию или, напротив, желает свободы «устойчивого и избавляющего от хлопот» порядка существования. Тогда если последовать подобному пониманию, то возможно и то допущение, что число различного рода форм воспроизводства свободы, «связанных с принятием установки» на деле все же несколько более двух. Отсюда и некий набор форм свободы, например, - свободы доступа к полному объему информации или доступа лишь к проверенной информации, личного знакомства с каждым или личного знакомства лишь с ограниченным кругом лиц и образует собой формацию, что можно расценивать как «набор стратегий в области стремления к свободе».

Здесь или кого-либо одного дано отличать предпочтению к обладанию свободой доступа к полной информации, к получению услуг стабильного поставщика, но одновременно дано отличать и предпочтению свободы выбора ресторана или свободы выбора адвоката или - свободы остановки каждый год в новом отеле, но в случае посещения лишь одного и того же курорта. Отсюда некий круг возможностей свободы, открывающейся в различных направлениях проявления активности, что присуще проявлять некоему индивиду как носителю своего собственного круга интересов и надлежит, по аналогии с физикой, определять и как нечто полосу «аксиологического резонанса».

Иными словами, индивиду, причем не только индивиду, но и коллективу индивидов в виде социума равно дано обнаружить и ту присущую ему специфику, какими именно ему дано «дорожить свободами» и какая широта отличает такого рода круг свобод наиболее приоритетных в его понимании. Например, индивиду дано не так уж и высоко ставить свободу от воздействия потрясений, высоко ценимую тогда и кем-то иным и одновременно отождествлять качество наивысшей ценности и со свободой проявления личной инициативы. Для человека другого типа личности, как бы полностью противоположной индивиду в нашем первом примере, напротив, наибольшую ценность дано составить свободе от воздействия источников внешнего стресса - потому тот же верующий вверяет себя и «воле божьей», ожидая от бога защиты, когда свободу проявления личной инициативы он осознает в значении менее ценного дара. Возможно, что некто ценящий свободу личной инициативы также способен высоко ставить и свободу доступа к информации или свободу от соблюдения жестких регламентов, но, что равно не исключено, ему также дано и не связывать свободу инициативы с доступом к информации и отсутствием регламентов. Так же и некто стремящийся к свободе от внешнего стресса может обнаружить за собой и качество признания ценности регламентов или, напротив, непризнания этой ценности; но одновременно он или будет ценить свободу присутствия в среде многообразной и сложной хозяйственной системы, или, напротив, не видеть в этом особенного преимущества. В последнем случае он может ценить и свободу существования способом «ведения натурального хозяйства». Ему также не возбраняется и совмещение присущего ему вожделения свободы от внешнего стресса тогда и со свободой доступа к информации и свободой критики, так, напротив, и отсутствие осознания за такими формами свободы и каких-нибудь маломальских достоинств.

Также имеет смысл и то предположение, что исходит из допущения то и бесконечного числа таких вкратце обозначенных альтернатив, ассоциаций и зависимостей, что делу здесь дано состоять равно и в возможности всякого рода форм свободы допускать иной раз и весьма причудливые варианты сочетаний. Например, в России в последовавшие за 1917-м первые послереволюционные годы на фоне ограничения политических свобод наблюдалась не то, чтобы само собой свобода, но - повышенный уровень активности в сфере образования творческих ассоциаций. Подобным же образом нередко действует и регламент сухого закона, когда запрет легальной продажи алкоголя порождает и «расцвет» черного рынка спиртного. Общество и раскалывается здесь в отношении, что его существенная часть, отказываясь от заявления формального протеста, все же обнаруживает предпочтение и свободы потребления спиртного.

Отсюда всякого носителя «чувства свободы» надлежит характеризовать равно посредством и такого признака как «широта полосы» аксиологического резонанса - то есть той самой коллекции видов свободы, когда утрата одного из таких видов образует для него равно и источник экзистенциального стресса. Тогда если некоторые социальные тенденции будут предполагать развитие в направлении как бы наперекор установкам аксиологического «резонанса», то здесь сами приданные им возможности развития подобает связывать и со способностью преодоления сильного встречного противодействия. Но, с другой стороны, утрата каких-либо свобод вне этой «полосы резонанса», например, ограничение доступа к информации или фактическое ограничение демократии в ситуации имитации порядка демократического правления тогда не вызовут и сильной ответной реакции. Конечно, прямую причину такой «слабой реакции» вряд ли дано отличать и какой-либо особенной сложности - такого формы свободы просто отсутствуют и в составе полосы «аксиологического резонанса».

Огл. Свобода «простоты бытия» или ограниченности функционала

Тем не менее, то, что можно определять как «обычное понимание» свободы - все же это движение в направлении обретения и большего объема возможностей. Однако такое «обычное понимание» - оно в значительной мере специфика литературных форм поиска свободы, нежели обыденного сознания, на деле понимающего состояние свободы как нечто большее количество свободного времени или наличие больших возможностей бесхитростного достатка. Тем более, такую свободу «простоты бытия» следует определять и свободой освобождения от «излишней премудрости» или своего рода свободой отсутствия тех форм обременения интеллекта, что на взгляд наивного понимания отличает и качество проявлений нежелательного или даже избыточного отягощения ума. Простой человек явно склонен к сознанию свободы собственного существования как способствующего становлению условий существования на манер «жизни от пуза» вкупе с достаточным наличием свободного времени и отсутствием наполнения сознания равно и отягощающими размышлениями и переживаниями.

Однако даже и состояние «жизни от пуза» не означает и полного устранения бремени обязанностей, исполнения «повинностей» или обретения знаний и впечатлений, вряд ли предполагающих признание источниками позитивных эмоций. Но при этом общая изоляция индивида или социальной группы от определенного плана «внешних вызовов» и создает в нем или в них то ощущение свободы, что позволяет рождение иллюзии и своего рода «раскрепощенной воли» этого человека или группы. В таком случае, какую форму выделения узкого спектра одних лишь «удобных» вызовов и правомерно расценивать в значении источника тогда и распространенной формы осознания специфической свободы «простоты бытия»?

Конечно же, в этом случае вряд ли подобает впадать в крайности и прибегать к отождествлению свободы «простоты бытия» лишь с порождением приятных впечатлений; здесь необходимо выделение не собственно условия качества впечатлений, но условия, означающего отсутствие своего рода состояния «перегрузки» впечатлениями, состояния в известном отношении ощущения «легкости» бытия. Иными словами, существенным конкурентом идеи свободы как нечто идеи состояния «полноты» или достаточного многообразия возможностей и правомерно признание идеи свободы, создаваемой и нечто состоянием «легкости бытия». Конечно, здесь каждого будет отличать и его собственное видение подобного рода «легкости», но и некую общую специфику любой такого рода формы восприятия своего существования составит и нечто «чистота горизонта», когда человек видит саму возможность существования то непременно как нечто экзистентно комплементарное и помимо того и никакое иное.

Отсюда и любое возможное предложение индивиду, мыслящему условие свободы как свободу «легкости бытия» тогда и свободы обретения более совершенной организации социума обретает и качества парадоксальной - индивид, не находящий ничего привлекательного в придании своему существованию большей степени совершенства будет определять подобное предложение как покушение на эту данную ему свободу. На подобном фоне и любое развитие среды существования будет представлять собой несвободу обременения избыточными предметами интереса или того или иного рода «дополнительной» интенциональностью или телеологией. Отсюда и свобода доступа к новым возможностям - это не свобода вообще, но лишь некая относительная свобода, что приносит с собой лишь одну вполне определенную перспективу, разрушая тем самым и другую возможность обретения свободы, а именно - обретения «легкости бытия».

Стремление же к свободе «легкости бытия», своего рода свободе цыганского табора, это равно и нечто «секрет» традиционного общества, что с легкостью отвергает любые посулы цивилизации. Потому тогда традиционное общество и подобает расценивать как общество выбора в пользу совершенно иной формы свободы, нежели свобода, предлагаемая цивилизацией.

Огл. Заключение

Притом, что разумная оценка настоящего эссе - равно и его понимание то непременным экспромтом, но и при таком его качестве «экспромта» тем же предложенным здесь оценкам дано выражать и некую значимую идею, в данном случае - признания свободы весьма и весьма «диалектической» категорией. Если для условной картины «идеального мира» свобода и есть нечто «высшая ценность», то, напротив, всякая схема теперь уже близкая «живой действительности» все же вынуждена сравнивать иной раз чуть ли не диаметрально противоположные варианты представлений о существе свободы. Во всяком случае, социальное развитие никоим образом не следует понимать везде и всюду «движением к свободе», поскольку, хотя оно и представляет собой движение к цели по имени «свобода», но и сама возможность определения данной цели также исходит и из неких актуально определяемых установок.

03.2016 - 03.2024 г.

Литература

1. Шухов, А., «Свобода - вид предстоящего как предстояния», 2015