Я полагаю, что для более глубокого понимания помещенного в книге материала, следует хотя бы вкратце обрисовать те новации, которые появляются в моем изложении семиотических проблем. Разумеется, желающие сами извлечь это новое, могут обратиться к моим книгам (см. список в конце статьи). Но их довольно много, и в изобилии изложенного иногда трудно докопаться до существа поставленных проблем. Да и достать все эти книги достаточно сложно. Кроме того, на протяжении четверти века, в течение которых я занимался семиотикой, мои воззрения изменялись достаточно радикально. Поэтому, облегчая дело, я сам изложу те пункты, которые считаю самыми важными для понимания моей позиции по основным вопросам семиотической теории, которую я назвал теорией общей семиотики. Они представляются мне следующим образом.

Огл.  Основная проблема сегодняшней семиотики

Основной проблемой, которая стоит перед современной семиотикой, является, по-моему, создание ее парадигмы, которая была бы принята большинством семиотиков и которая бы регулировала, хотя бы приблизительно, направление исследований и общий настрой мыслей тех, кто посвящает семиотике свои силы. Пока такой парадигмы нет, и поэтому семиотика в ее современном обличии не может быть признана зрелой наукой. В этом положении я следую за Томасом Куном ^[1], который считал наличие в науке принятой ее адептами парадигмы показателем зрелости данной отрасли знания.

Методом достижения согласованной парадигмы в семиотике я полагаю разработку положений общей семиотики. Эти положения давали бы ориентиры для работ всех отраслевых (частных) семиотик. Именно работа по сближению общей и отраслевых семиотик, по установлению для них общепринятых принципиальных оснований и является на сегодняшний день тем магистральным направлением, которое может дать нашей науке решающий импульс. Сегодня все без исключения отраслевые семиотики работают каждая по своему собственному плану, руководствуясь своими специфическими соображениями.

Это объясняется историей возникновения семиотики. Неверно, что семиотика возникла в XIX веке. Понимаемая как наука о знаках и о знаковых системах, она возникла уже в Древней Греции и в Риме. Древнегреческие врачи, например, в лице Гиппократа, обратились к симптомам заболеваний как к знакам, которые показывают анамнез и характер недомогания. Они же назвали исследуемые ими симптомы знаками (греч. σημειωτική, от др.-греч. σημειον - "знак, признак"), откуда и пошло название нашей науки. С тех пор медицинская семиотика бурно развивается по своим собственным законам. Из медицины это название перешло во все другие науки, которые усердно занимались обозначениям вещей в них исследуемых. Поскольку нет такой науки, которая бы не обозначала предметов своего изучения, в каждой науке появилась и развивалась своя семиотика, но по законам, которые были в ней приняты.

Однако не существовало и не существует общей семиотики, которая бы объединила усилия всех частных семиотик и, в свою очередь, питала бы их общепринятыми постулатами и установлениями. Есть некоторые общие положения, которые разработаны такими классиками семиотической мысли как Ч. Пирс, Ч. Моррис, Г. Фреге и рядом других. Но они благополучно существуют рядом с самостоятельно развивающимися отраслевыми семиотиками, а не внутри них. Семиотики часто клянутся в верности своим классикам, но в практической деятельности каждое из отраслевых ответвлений следует своим путем. Наиболее честные семиотики даже смирились с тем, что нет общей парадигмы для всех. Скажем, Евгений Горный в знаменитой статье "Что такое семиотика?"^[2] пишет, что семиотикой называется все, что любому семиотику представляется как таковая. А Кристиан Банков, руководитель одного из немногих в Европе учебных центров по семиотике в Софии (Болгария), убежден, что общей семиотики не существует потому, что ее невозможно создать.

Такая ситуация возникла потому, что семиотика уже около ста лет питается теми постулатами, которые были выдвинуты классиками, боясь даже издали на них покуситься. Между тем, наука за это время решительно продвинулась вперед и смело пересматривает свои прежние основания. На всех семиотических съездах и конференциях до сих пор клянутся именами Пирса и Морриса, даже не пытаясь приспособить их взгляды к науке сегодняшнего дня. Я в своих работах, отдавая дань прошлому и относясь к классикам со всем возможным уважением, решительно дополняю (не пересматриваю, а дополняю!) их постулаты, как это будет ясно из последующего изложения.

Огл.  Определение предмета семиотики

Обычно определяют семиотику как "науку о знаках", наиболее просвещенные говорят о семиотике как "науке о знаках и знаковых системах". Я в конечном плане сформулировал свое понимание семиотики как «науки о знаках, знаковых системах и семиотической реальности». Иначе говоря, я различаю в семиотике три составные части: отдельные знаки, составленные из них системы и семиотическую реальность, которая возникает в результате обработки с помощью знаков и их систем любого знания, научных проектов, учебных материалов и пр., и т.д. Введение иерархически построенной триады создает формальную аксиоматику семиотики, подобную той, которую ввел Д. Гильберт для построения геометрии: точка, линия и плоскость, из которых появляются все геометрические фигуры, изучаемые каждая по отдельности.

Аналогично и у нас получаются три взаимосвязанные и последовательно появляющиеся части семиотики – сначала изучаются знаки per se, из них складываются знаковые системы, а набор систем и создаваемых из них текстов составляют семиотическую реальность, которую люди собирали на протяжении всей истории цивилизации. В каждой части свои ведущие концепты, свои базисные знаки, свои правила их поведения, свои методы анализа. Семиотик может изучать знаки, а может заняться знаковыми системами либо семиотической реальностью в целом.

Если работы по знакам и знаковым системам не являются редкостью, то само понятие семиотической реальности является новшеством, введенным мною впервые в научный оборот. Вы можете ознакомиться подробно с первым упоминанием и анализом этого термина в работе "Несоответствие между онтологией и семиотической реальностью (к философским основам семиотики)" ^[3]. Смотрите также помещенный в этой статье раздел о семиотической реальности, в котором ясно продемонстрировано, что решение проблем семиотической реальности отличается от анализа отдельных знаков и знаковых систем. При этом меняется само понимание знака и его связей с сопутствующими концептами.

По мнению И.М. Зацмана, возглавляющего сектор в Институте проблем информатики Российской академии наук (Москва), мое понятие семиотической реальности решительно отступает от понимания семиосферы Ю.М. Лотманом. Он пишет мне в частном письме: «Самое главное, на что сразу обратил внимание – с моей точки зрения в Вашей схеме речь идет совершенно о другом и новом концепте (подчеркнуто Зацманом), если сравнивать с работой Лотмана "О семиосфере"». Стоит заметить, что именно концепция Лотмана была единственным плацдармом для ученых, которые обращались к семиотической слагаемой прежнего знания, накопленного человечеством. Теперь они получили еще одну опору. Данная опора многое меняет в нашем подходе к семиотике вообще, начиная, как было отмечено, с понимания отдельного знака.

Моему определению знака и его функций посвящается следующий параграф.

Огл.  Понимание знака – основной семиотической единицы

Во главу своих рассуждений о знаке я кладу определение Пирса (да и многих других ученых): «Знак – это то, что помимо самого себя указывает на что-то другое, репрезентирует это другое». Функция обозначения в знаке еще чего-то, кроме самого себя, была и остается основной и решающей для понимания характера знака, и в этом я ни на йоту не отступаю от классической его интерпретации. Но я не ограничиваюсь этим коротким определением и выделяю еще несколько функций знаков, кроме функции обозначения.

Во-первых, я говорю о том, что знак еще и характеризует свой референт (обозначаемое). Например, в этом тексте некоторые слова выделены жирным шрифтом либо курсивом. За такими словами функция обозначения остается – они обозначают то, что они называют. Особый вид шрифта подчеркивает важность данных слов в контексте написанного. Или – при редактуре набранного в компьютере текста я выделяю те его места, которые я каким-то образом изменяю либо поправляю. Новый текст выражает то, что автор и редактор предназначили для выражения, а красный или иной цвет букв, слов либо фраз подчеркивает те места, по которым прошлась рука редактора.

Кроме того, существуют знаки, которые специально создаются для обработки материала, введенного с помощью знаков в контекст той иной знаковой системы. Символы химии, физики или математики шифруют обсуждаемые предметы и явления таким образом, чтобы, манипулируя с этими знаками, можно было их трансформировать в новый вид знания. Эта важнейшая эвристическая роль знаков является ведущей в период научной революции, которую человечество переживает в последние столетия. Не выделять ее, ограничивая роль знаков только обозначением, представляется мне колоссальным недопониманием их значения и вклада в развитие человеческого общества. Именно этой проблеме посвящается моя статья "Язык науки" в продолжении этой книги.

Кроме названных выше функций знаков, они предназначены еще и толковать, объяснять все непонятное, с чем мы сталкиваемся. Особенно это касается языковых знаков. Язык призван, прежде всего, объяснять, толковать самим себе и окружающим нас людям все, что с нами происходит, все, что мы чувствуем и переживаем. Засеките, хотя бы приблизительно, все, что вы сказали или подумали в течение, скажем, последних двух часов. Большая часть этого будет, несомненно, посвящена объяснениям. Но не только язык толкует, толкуют и многие другие знаки, Письменный текст обычно оформляется потоком слов. Иногда его приходится прерывать, чтобы наглядно объяснить нашу мысль с помощью схем, диаграмм, рисунков. Это тоже знаки, только знаки иного характера, нежели слова (ниже об этом будет сказано подробно).

Выделение иных функций знаков, кроме функции обозначения, является очень серьезной добавкой к обычному их толкованию.

Еще одной новацией является выяснение связей: знак – окружающая обстановка и знак – знаковая система. Часто возникает вопрос: может ли знак существовать в одиночку или он всегда включается в систему иных знаков, то есть, находится внутри знаковой системы? Семиотики отвечают на него по-разному: и "да", и "нет". Я не встречал подробного рассмотрения этого вопроса, хотя он является весьма существенным для нашей науки. Ему посвящается немало страниц и в моих книгах, а вывод, к которому я пришел, – следующий:

Сам по себе знак существовать не может. Для выяснения значения он должен опираться либо на свой референт и на окружающую его реальную ситуацию, либо на знаковую систему, в которую он включен. Рассмотрим каждый случай по отдельности.

Знак вполне может существовать как самостоятельная семиотическая единица в одиночестве, но для этого он должен быть очень близок к своему изображаемому. Это происходит тогда, когда знак представляет собою реальный предмет, обозначающий нечто подобное самому себе. Такой знак назван мной естественным знаком. Скажем, булка в витрине магазина показывает, что в нем продаются хлебобулочные товары, а платье – что это магазин белья. Не только естественные знаки могут выступать в одиночку. Образы вполне справляются с этим тоже, но только тогда, когда они очень похожи на изображаемый ими объект. Фотография на документе удостоверяет личность его владельца; она специально для этого и наклеивается на паспорт либо на иное удостоверение личности. Даже слова, которые по своей степени абстрактности стоят в знаковой иерархии выше знаков естественных и образных, тоже могут выступать в одиночку. Но такими словами являются только имена собственные. Слово "Москва" на карте рядом с кружком (пунсоном) удовлетворительно объясняет, что за объект изображен с помощью данного знака. Более абстрактные знаки уже требуют поддержки от своей системы.

Во всех указанных случаях знаки выступать как одиночные, потому что они помещены в соответствующее реальное окружение. Булка в витрине понимается как знак потому, что она выставлена в окне магазина, круговая стрелка на ручке двери показывает, куда эту ручку повернуть. Он понимается правильно только в контексте всех реальных обстоятельств. Или, например, круглый щит с цифрами 3,5 или 4, повешенный на мосту через реку или над дорогой, совершенно однозначно объявляет, что транспорт с грузом, возвышающимся выше указанных габаритов, там не пройдет. Равно, и надпись на трансформаторной будке или на опоре для проводов с рисунком молнии или со словами "Опасно для жизни" являются одиночными знаками с абсолютно понятным содержанием. Но для этого в каждом случае необходима подходящая реальная ситуация.

Все остальные знаки, достаточно удаленные от своих прототипов (изображаемых ими референтов), абсолютно произвольные и ничем их не напоминающие, могут существовать только при поддержке системы, в которую они включаются. В этом случае они не только выполняют поставленную перед ними задачу. но и участвуют в создании знаковой системы. Что собою представляет знаковая система, мы расскажем в следующем параграфе.

Огл.  Знаковые системы

Знаковая система состоит из знаков. Она обладает следующими характерными признаками.

а/ Обычно все ее знаки можно перечислить, во всяком случае, их стараются перечислить. Некоторые системы составляются из небольшого числа знаков, которые всегда стоят на закрепленных для них местах. К такого рода системам относятся, например, национальные алфавиты, состоящие из нескольких десятков букв, расположенных "по алфавиту". В шахматной нотации в начале партии значатся 32 значка, расставленных на четко фиксированных местах.

Некоторые системы содержат небольшое число знаков, но более свободно расставленных. Например, в легенде к географической карте обычно тоже наличествуют несколько десятков образов и иных изображений, но которые располагаются не в столь жестком порядке. Имеются системы с огромным количеством знаков, которых даже невозможно подсчитать. К ним относятся системы естественных языков, в которых не дано поименно перечислить все используемые в них слова. Тем не менее, это пытаются сделать в толковых словарях.

б/ Кроме знаменательных знаков (которые имеют соответствия за пределами системы) в системе имеются знаки синтаксического или логического плана. Они не имеют внесистемного содержания и играют роль строительных и направляющих элементов – они выстраивают знаменательные знаки в нужном порядке и надзирают за их трансформациями по правилам системы. К синтаксическим знакам письма на любом языке относятся предлоги и союзы, пунктуация и всякого рода отступы и завершения.

Логические знаки выстраивают знаменательные слова (и они сами тоже являются словами) так, чтобы пользователь (читатель текста либо его слушатель) поняли содержание текста. Они, например, начинают предложение словом "Поскольку…, а в продолжении могут поставить еще "постольку"… Синтаксическими знаками в языках являются не только слова, но и части слов. Скажем, в русском языке начальная буква предложения выступает в прописной форме; в немецком языке такой прерогативой пользуется каждое существительное, а в иврите и вообще нет прописных букв. Такое использование букв является синтаксической характеристикой соответствующего языка.

в/ Как было отмечено выше, в системах знаки вступают во взаимодействие друг с другом и соответствующим образом трансформируются. Правила трансформации знаков излагаются в ее метаязыке.

В несложных системах правила трансформации знаков могут формально не излагаться (то есть, в них отсутствует записанный метаязык). Но метаязыки в них все равно есть. Например, на деревенской свадьбе действуют твердо зафиксированные ритуалы; они обретают жизнь в устной традиции, передающейся из поколения в поколение, но не записываются. От этого они не становятся менее обязывающими для участников события. В сложных же системах письменные правила фиксируются как можно понятнее. Их может быть очень много, и их изучение может растянуться на десятилетия. Такими являются, например, правила трансформации знаков в математических построениях; которые можно изучать всю жизнь.

г/ Метаязыки включают обычно правила для выделения базисного знака системы (слово для устного языка, буква для письменного, фонемы для изучения звуков языка и пр.). Они также включают правила образования из исходных базисных знаков их сложных вариантов и сращений (сложные слова в языке, слоги для букв, дифтонги или трифтонги для фонем и пр.). Затем эти сложные знаки и сращения используются в качестве полноценных знаков системы, вступающих в те же трансформации, что и их исходные элементы.

Третьим видом правил служат как раз правила трансформации знаков для вывода нового знания. Вспомним запись любой химической реакции. В ней базисными знаками являются символы химических элементов. Они соединяются в молекулы (сложные знаки) и в обозначение цельных химических веществ (принятые сращения знаков), которые вступают в реакцию. Реакция записывается по определенным правилам. Появляются коэффициенты, указатели количества взаимодействующих атомов, показатели теплоты и математические синтаксические направляющие. Наконец мы выходим на результат.

Таким способом мы действуем исключительно со знаками, вместо того, чтобы проводить реакцию с реальными химическими соединениями. В современной науке ученые всегда проверяют возможный практический результат сначала в знаковой форме и лишь потом в реальной жизни с материальными предметами.

Огл.  Классификация знаков через их знаковые системы

В создании парадигмы для любой науки огромную роль играют классификации объектов, которые она изучает своими специфическими методами. Семиотика не является исключением, и все ученые, ею занимавшиеся, пробовали свои силы на классификации предметов изучения, прежде всего, знаков. Но знаков так много, что расклассифицировать их по классам не удавалось. Несколько десятилетий посвятил классификации знаков Чарльз Пирс, но в конце жизни он признался, что ему не удалось этого сделать. В итоге он объявил, что все знаки можно разбить на три категории: индексы, образы и символы. Этой тройственной схемой пользуются до сих пор, хотя многие семиотики признаются, что она несовершенна и не отражает всего многообразия знаков: она еще очень примитивна и не отвечает потребностям науки сегодняшнего дня. Тем не менее, она остается основной классификацией в практических применениях семиотики еще и сегодня.

Я пошел другим путем и создал классификацию знаков через классификацию их знаковых систем. Знаковых систем значительно меньше, чем отдельных знаков, а собранные в отдельные резко отличающиеся группы (типы знаковых систем), они дают возможность выделить те специфические знаки, которые лежат в их основании (я назвал их базисными знаками для данного типа систем). Выстроенные в иерархическом порядке, типы знаковых систем дают возможность построить их градацию между собой, применяя для этого историю любой современной науки. В каждой из них будет повторяться принятая мною иерархия знаковых систем в одной и той же последовательности – от знаков с малой степенью абстрактности к знакам с постепенным переходом к более абстрактному их содержанию. Это объясняется просто: люди в онтогенезе и человечество в целом в филогенезе проходили и проходят путь от мышления менее абстрактного к мышлению все более и более отвлеченному.

В результате у меня получилось шесть типов знаковых систем, каждый со своим базисным знаком:

Если выстроить последовательно все таксоны, возникает лестница появления в коллективном сознании людей и в их личном индивидуальном развитии тех знаков и знаковых систем, которые вместе составляют все содержание нашего разума. Может быть, этот подход к классификации знаков не является оптимальным и он, наверняка, не конечный (такого вообще не может быть, поскольку человечество постоянно развивает свой умственный потенциал). Тем не менее, по сравнению с ранее существовавшей классификацией Пирса, он представляет существенное продвижение. Недаром, поэтому, большинство работ, ориентирующихся на мои выводы, цитируют предложенную выше классификацию (смотрите помещенные далее статьи).

Выдвижение моей классификации сопровождалось еще и использованием абсолютно новых философских представлений по поводу общепринятых и распространенных в сегодняшней науке категорий. Такого рода новацией явились, в частности, примененные мной трактовки таксономии и классификации в их взаимоотношениях между собой. Для нас важно, что эти новации зиждутся на семиотических подходах.

Огл.  Знаки в таксономиях и классификациях

Таксономия в науке является предтечей разрабатываемых в ней классификаций. Эта позиция не новая и основана на выдвинутых в середине прошлого века воззрениях. Но вот то, как это происходит, и то обстоятельство, что выделяемые при этом таксоны и вытекающие из них классификационные знаки имеют совершенно иное семиотическое содержание, разъяснено не было. Подробно об этом вы можете прочитать в моей статье о картографических знаках, помещенной далее. Здесь я ограничусь краткими замечаниями.

Когда та или иная наука только начинает оформляться и представленные в ней концепты находятся еще в пеленках, ее направляющие только-только примеряют свои главные характеристики. Эти направляющие сначала приобретают характер таксонов, которые воплощают в себе чрезвычайно расплывчатые значения. Когда в Древней Греции стали появляться работы, связанные с описанием земной растительности, Теофраст выдвинул самую первую классификацию объектов изучения возникающей науки о растительности. Он разделил ее на четыре категории: травы, цветы, кусты и деревья. Все люди видели примеры этих четырех категорий и соглашались с тем, что они отличаются друг от друга и должны описываться в различных терминах.

Потребовались тысячелетия, прежде чем ученые узнали подробности о каждом растении, разобрались, как оно построено и из каких частей состоит. Лишь тогда в ботанике появись подлинно научные классификации растений (Линней), основанные на совершенно иных признаках, чем те, которые использует любой наблюдатель и даже ученый в начале научной разработки проблемы. Аналогичным образом дело происходило и в семиотике. Конечно, Пирс был не простым наблюдателем со стороны, и он дал своим категориям вполне научное объяснение, но все равно его подразделение знаков является всего лишь приблизительным и первоначальным, не могущим дать ответы на большинство конкретных проблем, возникающих при работе со знаками.

Да и мои категории знаков, приведенные в предыдущем параграфе, являются первоначальными, но в том смысле, что их дальнейшее развитие обязательно приведет к классификациям, имеющим прикладное практическое значение. Они не претендуют быть окончательными операторами действий, но называют таксоны, которые могут быть разбиты на классы, действительно затем появляющиеся в семиотических классификациях. Таксоны ведут к выделению подлинных классов, постепенно переходя в классификационные построения по мере продвижения науки вперед и приобретения ею конкретных знаний об изучаемых предметах. До этого они остаются на положении таксонов, имеющих весьма расплывчатое содержание и объединяющих в себе достаточно разнородные группы объектов.

Скажем, естественные знаки объединяют в себе и хождение по следам, и ориентацию по звездам, и симптомы заболеваний, которые отражаются в самых замысловатых знаках машинного происхождения, и многое другое. Каждую категорию следует рассматривать отдельно, разбивая ее на конкретные разделы и подразделы, в которых появляются знаки все более однородных категорий со специальными методиками работы по их изучению. Системы записи объединяют в себе и записи на естественных языках, и нотную нотацию, и картографические изображения. Естественно, что это все разные знаки, требующие к себе различных подходов. Обращение к каждой такой категории требует соответствующих классификаций, основанных уже на совершенно конкретных и отчетливо отделенных друг от друга признаках. До поры до времени, пока их конкретные свойства не будут изучены, они существуют в форме таксонов.

Однако приведенная мною последовательность таксонов претендует еще на одно очень важное заключение.

Если последовательно выстроить указанные выше таксоны один за другим, то каждый из них окажется обладающим более высокой степенью абстрактности, нежели предыдущий. Образ обладает большей абстрактностью, чем естественный знак, слово – абстрактней, чем образ и т.д. Степень абстрактности определяется близостью знака к своему изображаемому: естественный знак, который обычно сам является частью общей картины, о которой он нам сообщает (дым сообщает об огне, Полярная звезда – о направлении на север и пр.), ближе к изображаемому, чем образ, ибо образ уже не является частью реальной картины. Слово дальше отстоит от прототипа, чем образ, так как оно обычно произвольно, а образ все же чем-то напоминает изображаемое и т.д. Этот признак положен в основу моей классификации всех знаков и знаковых систем, в классификации по иерархическому принципу абстрактности знаков. В этом я также вижу преимущество своей типологии перед типологией Ч. Пирса. Пирс просто перечислил три категории знаков: индексы, имиджи и символы; а я построил из своих категорий логически оправданную последовательность.

Такое построение типологии знаков и знаковых систем дает надежду на определение в будущем их количественной соотнесенности. Сегодня еще нет четкой соотнесенности отдельных уровней иерархии с числовыми показателями, но первые попытки в этом направлении уже имели место (смотрите ниже статью Ахмада Джаффара). Тем не менее, уже сейчас мы получили важный оперативный инструмент, который помогает сравнивать знаки и знаковые системы между собой. Причем, с некоторыми числовыми показателями.

Дело в том, что распространенное мнение, будто существуют всего два способа характеристики тех или иных явлений – качественный и количественный – и будто они не имеют промежуточных вариантов, мнение ошибочное. На самом деле обнаруживается еще и третий промежуточный слой между ними. Он частично качественный, а частично количественный.

Я покажу на примере, что я имею в виду, на примере из археологии. Археологические артифакты рассматриваются как знаки исчезнувших культур и цивилизаций. Археологи делают все возможное, чтобы как можно точнее атрибутировать тот или иной найденный объект, показать принадлежность его к определенной культуре, к месту, а главное, ко времени, когда он использовался. Желательно, чтобы искомая хронология была абсолютной, то есть была бы привязана к какому-то календарю. Тогда можно сравнивать новую находку с уже описанным ранее, установить более точно ее происхождение, а, самое главное, установить ее связь с известными историческими событиями. Но такая привязка не всегда возможна.

На помощь иногда приходит относительная хронология. Так если в одном и том же раскопе обнаружили поселение, возраст которого невозможно определить по принятой хронологии, но в раскопе найдено три слоя, которые можно соответственно описать как принадлежащие к каменному, медному (бронзовому) и железному векам, то это дает нам хотя бы какую-то зацепку при описании данной находки.

Такой способ атрибуции может на равных правах быть отнесен и к качественному, и к количественному методам исследования. Сначала по найденным предметам мы определяем качественные характеристики слоев: каменный век, бронзовый или железный. Но это же обстоятельство дает нам право сказать, что самый глубокий слой должен принадлежать каменному веку, над ним простирается бронзовый век, а последний слой принадлежит к веку железному. Тут мы уже можем определить слои с помощью порядковых числительных – первый, второй и третий слой, а это уже количественные показатели. Мы не достигли идеала (абсолютной хронологии), но достигли промежуточного уровня атрибуции, который тоже дает нам многое.

То же самое можно сказать об уровнях абстракции в выделенных мною типах знаковых систем. Их пока нельзя охарактеризовать численными показателями (я полагаю, что в будущем это будет сделано), но зато с большой долей уверенности можно сказать про ту или иную знаковую систему и даже про отдельный знак, что они менее или более абстрактны по сравнению с другими знаками либо системами. При определенных обстоятельствах этого оказывается достаточным для практических умозаключений. Так, уровневые системы сравниваются в статье М.А. Урбана для конкретных выводов по поводу решения письменных задач в младших классах школы, и его выводы кажутся мне весьма обоснованными.

Кроме этих весьма теоретических характеристик, знаковые системы имеют и более зримые, хорошо просматриваемые свойства, которые служат нам для их практических классификаций.

Огл.  Группировки знаковых систем по различным параметрам

Кроме основной семиотической классификации знаков и знаковых систем по степени абстракции их базисного знака, я предлагаю еще несколько дополнительных классификационных схем, но они не пользуются единым критерием, а каждая группировка имеет свою собственную характеристику. Я просто выбрал несколько бросающихся в глаза признаков в существующих системах и распределил релевантные системы внутри выделенных групп. Таким способом я хотел подчеркнуть некоторые особенности семиотических построений. Это даже не классификации, а этап перехода от семиотической таксономии к конкретным классификационным схемам. Я отчетливо понимаю, что – это случайные выборки, которые никоим образом не покрывают всю семиотическую реальность. Ниже выделено четыре направления для группировки знаковых систем.

Первое из них высвечивает особенности построения знаковых систем, Многие системы повторяют в семиотической реальности те связи предметов и явлений, которые мы наблюдаем в реальности. В этой категории выделяются знаковые системы с линейно построенными знаками (алфавиты и вообще списки); линейно построенные, но прерывающиеся по какому-то признаку на периоды, системы (например, Периодическая система Менделеева), циклически построенные системы, постоянно повторяющие одни и те же знаки через определенные промежутки времени (циферблат часов, календари) и замкнутые системы, в которых знаки разворачиваются не линейно, а по нескольким параметрам.

Второе направление ориентируется на признак открытости/закрытости знаковых систем. Эта характеристика признана Людвигом Берталанфи ^[4] основным различающим свойством систем вообще, поэтому я не мог миновать ее в своем анализе. Этот признак, действительно, добавляет красок нашим попыткам описать различные семиотические построения. Открытые системы постоянно обновляются (например, список файлов в нашем компьютере все время изменяется – некоторые файлы из него уходят, но появляются много новых файлов). Закрытые системы специально закрываются и являются более стабильными структурами (список кандидатов на выборах, алфавиты и пр.).

Третье направление для группировки построено на чисто семиотических основаниях; оно оценивает системы с точки зрения связанности включенных в них знаков. Есть системы с низким агрегатным состоянием, где знаки очень слабо связаны между собой. Например, в телефонной книге запись одного абонента никак не зависит от всех прочих записей. Ее легко выкинуть, равно и к существующему списку так же просто добавить дополнительные номера. В системах со средним агрегатным состоянием изменения требуют некоторых перестановок в знаках, связанных с измененяемым элементом (добавление новых слов в словарь связано с изменением мест рядом расположенных слов). В системах высшего агрегатного состояния всякая подвижка сказывается на изменении весов всех прочих элементов системы (любой ход в шахматной партии изменяет ситуацию на доске, то есть влияет на состояние всех прочих фигур).

Наконец, в четвертой группировке систем рассматривается совсем особая проблема. Она связана с тем, что развитие знаковых систем, потребных для эволюции человеческой цивилизации, не могло дожидаться, пока созреют все условия для их теоретического обобщения. Поэтому в ходе развития homo sapiens многие знаковые системы возникали еще до того, как были сформулированы их теоретические основы. Такое стихийное развитие знаковых систем во многом определило особенности их построения и дальнейшую судьбу.

Поэтому я отдельно рассматриваю системы, составленные по заранее намеченному плану, и отдельно системы, составленные стихийно, в которых потом приходится многое переделывать. Любой естественный язык возникал стихийно, поэтому после наступления эры его научной обработки она продолжалась многие десятилетия, если не столетия. Искусственно созданные языки (например, эсперанто) тоже переделываются, но в связи с первоначально допущенными в них "багами" (упущениями). Это совсем иная форма обработки существующей и запущенной в жизнь системы.

Огл.  Изменение характеристик знаковых систем
по мере увеличения в них степени абстрактности

Во-первых, при увеличении степени абстрактности знаков проявляется закон, который я назвал основным законом семиотики. Он гласит следующее: чем менее абстрактен знак, тем он больше привязан к своему референту (изображаемому); чем он более абстрактен – тем сильнее проявляется его зависимость от системы знаков, в которую он включен. В свете соображений, приведенных выше, ничего непонятного в этом законе нет: близкий к своему референту знак на него и опирается, а далекий и произвольный – вынужден искать поддержки в знаковой системе. Эта поддержка обеспечивается ему, прежде всего, синтаксисом системы.

Отдельные знаки вообще не имеют синтаксиса, потому что синтаксис существует для установления связей и взаимоотношений между знаками. Отдельные знаки обладают лишь коннотационными признаками, а не синтаксическими направляющими. След может показать, что он оставлен человеком или животным, ребенком или взрослым, только что или давно, хромым человеком или здоровым и т.д. Знак на железнодорожной станции может указать на туалет, камеру хранения или службу поиска потерянных вещей, но это всё суть коннотации реального плана, а не связки данного знака с другими. Последние возникают лишь внутри системы знаков, когда они подпитывают друг друга для достижения той или иной цели, ибо каждый из них, будучи чисто произвольным по своему характеру, недостаточен для выполнения в этом случае какой-либо конкретной задачи.

По мере того, как системы знаков становятся все более абстрактными, роль знаменательных знаков (имеющих прототип вне пределов системы) становится все менее и менее значительной. Зато роль синтаксических направляющих (специальных значков, общих конструкций системы и пр.) приобретает решающее значение. Так постепенно, от системы к системе с бульшим запасом абстрактности синтаксис вытесняет знаменательные знаки на периферию. Сами знаменательные знаки становятся по необходимости все более крупными и составными (сращениями типа формул, цельных реакций и схем) либо заменяются своими переменными или промежуточными аналогами. В самых абстрактных системах синтаксис вообще как бы избавляется от знаков с реальным жизненным смыслом, к которому приходят только после продолжительных трансформаций со знаками-заменителями.

Имеет место и еще один вид трансформаций знаменательных знаков по мере продвижения системы вверх по лестнице абстракции. Они изменяют свою морфологию. Вы все знакомы с тем, как изменяется форма слова в языковых текстах. Синтаксис речи строит продолженные ее отрезки, а каждое включенное в них слово получает одну (и только одну!) из своих словоформ, потребную ему на данном синтаксическом месте. По тому, как сильно отклоняются реальные формы знаков от своего исходного образца, можно судить, насколько абстрактна знаковая система.

На географической карте знаки изменяются незначительно – кружки для населенных пунктов изменяются по размерам, но это всегда кружки. Слова в речи изменяются значительно больше; есть словоформы, которые вовсе не напоминают исходные слова в словарях. Тем не менее, мы всегда можем следить за тем, что и как мы говорим, узнавая употребляемые слова и их варианты. А вот в математических преобразованиях, если шагов в них несколько, крайние части равенств будут настолько отличаться друг от друга, что, не зная их промежуточных вариантов, мы не сможем назвать начальную форму, из которой появился конечный результат.

По мере повышения абстрактности системы увеличивается значение, размеры и форма ее метаязыка, т.е. правил содержания, запуска и действий со знаками системы. Эти правила становятся больше по объему и строже по формулировкам. Возможные вариации действий уступают место очень ригидным и строгим парадигмам движения, от которых ни в коем случае отступать нельзя.

По мере повышения абстрактности системы. увеличивается роль записи ее трансформаций. Если в естественных системах роль записи весьма незначительна – Дерсу Узала и Следопыт ходили в тайге и по прериям без всяких предварительно изученных теорий, то изучению языковых правил посвящаются годы, а математические системы изучаются еще дольше и на более продвинутом уровне.

Наконец, от системы к системе изменяются методы верификаций результатов действий с той или иной знаковой системой. Эти верификации могут быть немедленными либо отсроченными. Работа с естественной системой должна проверяться после каждого шага. Произведя то или иное действие, мы проверяем его эффективность и соответствие вновь возникающим обстоятельствам. Так, находя путь по ориентирам, мы каждый раз останавливаемся и на каждом новом месте устанавливаем новые ориентиры. Определяя путь по карте, мы проверяем себя уже после более продолжительного времени. Когда мы читаем лекцию, шаги между проверками становятся и вовсе продолжительными; а после создания научной теории либо некоторых математических вычислений могут пройти годы, прежде чем результаты исследований найдут себе подтверждение либо будут опровергнуты.

Огл.  Логики работы со знаковыми системами

Для нормального функционирования знака, как мы установили, требуется либо его поддержка со стороны изображаемого им референта, либо со стороны реальной обстановки, куда он помещается, либо поддержка со стороны знаковой системы, куда он включается. Включение знака в систему автоматически обеспечивает его оснастку всем имеющимся в системе синтаксическим инструментарием. Вопрос этот в моей интерпретации сводится к проблеме логики знаковых систем, а точнее, логики работы со знаковыми системами.

Вначале замечу, что в любой знаковой системе я различаю не одну логику, а целых четыре. Во-первых, я выделяю логику соответствия системы с той частью объективной реальности, которую семиотическая система пытается отразить и исследовать. Во-вторых, все наши действия, предпринимаемые с системой, повинуются формальной логике человеческого мышления, обеспечивающей нам хотя бы элементарный контроль над обоснованностью наших выводов на каждом этапе принимаемых решений. В-третьих, действия эти неизбежно принимают особенности используемой знаковой системы. Этот тип логики я называю логикой системы. Орудия действий оказывают решающее воздействие на ход операций и на их результат. Сравним это с ловлей рыбы: наша цель поймать как можно больше рыбы определенного вида. Соответственно, мы используем необходимые для этого средства. Но это моментально отсекает иные варианты лова; и нам приходится приспосабливаться к тем орудиям, которые мы используем. Аналогичная картина вырисовывается при действиях с той или иной знаковой системой.

Наконец, четвертым видом логики служит логика приложения системы. В зависимости от нее мы по-разному интерпретируем свои выводы и результаты, вернее, по-разному их демонстрируем.

Наличие четырех видов логики при работе со знаковой системой является кардинальным отступлением от обычного и обобщенного довода «это нелогично». Приходится рассматривать вопрос о том, «нелогично с какой стороны, какой вид логики при этом нарушен». Неудачи системного анализа могут объясняться тем, что неправильно были выбраны внесистемные ориентиры, что система обрабатывала не те объекты либо делала акценты на неверных связях между ними. Или при этом были нарушены требования формальной логики. Или сама система была использована не по правилам и была интерпретирована неправильно. Иначе говоря, мы вынуждены в любом случае применять многофакторный, а не однофакторный анализ.

Огл.  Что такое семиотическая реальность
и какие проблемы в ней вырисовываются?

Честь выделения концепта «семиосфера» как отдельного феномена, который следует рассматривать по присущим ему собственным закономерностям, принадлежит Ю.М. Лотману ^[5]. Я использовал этот концепт, переименовав его в «семиотическую реальность» и придав ему совершенно иное содержание и интерпретацию. Ниже представлена попытка переосмысления указанного концепта – это сделано в виде схемы, долженствующей показать взаимодействие бытийных реальностей и разных сфер человеческой деятельности ^[6]. За схемой следуют пояснения к ней.

Схема показывает соотношение двух реальностей, с которыми сталкивается каждый из нас (природной = онтологической и семиотической), и разных сфер человеческой деятельности. Взаимосвязь и взаимовлияние реальностей и человеческой активности в ее разнообразных проявлениях является движущей силой всех частей схемы, мотором ее развития и баланса составных ее компонентов. Все части схемы обозначены номерами и каждая из них существует в связи с Человеком, но зачастую и вне отдельных личностей, не задевая их внимания, то есть, сама по себе. Инициатором и побудителем к совершенствованию и изменению любого компонента схемы выступает Человек. Он делает это в одной из обозначенных областей деятельности (3, 4, 5, 6 и 7). Схема не претендует на исчерпывающее перечисление всех областей человеческой активности; указанные в ней сферы вмешательства Человека в природную и семиотическую реальности следует рассматривать скорее как примеры.

Два типа реальностей и области человеческой активности связаны между собой. При любом взаимодействии внутри вступающих в связь реальностей происходят сдвиги – обычно количественного плана, иногда качественного. После произошедших изменений люди сталкиваются уже с иным состоянием той или иной реальности, и они воспринимают ее как цельную данность на каждый момент времени.

Основным и изначальным типом реальности является онтологическая или объективная (как ее иногда называют), которая состоит из материальных предметов и явлений. Она показана на самом верху схемы и обозначена номером 1. Это – та реальность, которая была дана Человеку в начале его пути и существовала еще до появления homo sapiens. Она же, наряду с семиотической реальностью, является главным потребителем всех сдвигов, происходящих в результате человеческой активности. В ходе воздействия людей объективная реальность существенно изменяется. Сегодня она значительно отличается от той, какой была первоначально. Поэтому я различаю в этой реальности два взаимодействующих между собой слоя: Первую природу, которая существовала уже в начале нашего пути на Земле, и Вторую природу ^[7], которая появилась в результате воздействия Человека на окружающую действительность.

Удельный вес Второй природы в общем балансе онтологической реальности все время увеличивается за счет уменьшения доли Первой природы – как в результате практической деятельности людей, научных исследований, а также под влиянием идеологии, религии, искусства и/или обучения. Каждое новое поколение сталкивается с иным качественным и количественным состоянием онтологической реальности и как бы начинает свой собственный цикл взаимодействия с ней, рассматривая ее как единый и целостный организм.

Человек воздействует на онтологическую реальность с помощью орудий труда и знаковых систем, поскольку только посредством знаков он выражает свои мысли и намерения. Знаки требуются для того, чтобы объективизировать наш внутренний мир, сделать его явным для себя и для других и чтобы кооперировать людей в их усилиях по приспособлению к Природе и по ее изменению в интересах Человека. В результате усовершенствования знаков и их систем создается и все время изменяется семиотическая реальность. Затем она используется для создания новых орудий труда, научных разработок, мифов, произведений искусства, постулатов религии, а также учебных программ для подготовки новых поколений к участию в «круговороте бытийных событий». Если эти разработки воплощаются в материальные вещи, то они пополняют собой природную реальность; если – в интеллектуальные достижения, то они дополняют 3-7 компоненты нашего бытия, а также общую для них всех сферу семиотической реальности.

Следует понять, что семиотическая материя реальна (равно как и природная) в том плане, что она переживает своих создателей и служит людям во всем мире в любой промежуток времени. Ее реальность проявляется еще и в том, что она воспринимается нашими органами чувств: знаки нами воспринимаются и только таким образом понимаются. В своих взаимоотношениях с природой люди постепенно пополняют семиотическую реальность и обращаются к ней всякий раз, когда возникает необходимость использовать опыт предыдущих поколений в избранной ими сфере деятельности. Тогда они пользуются уже накопленными в ней находками и соображениями.

Каждый вектор деятельности обслуживается релевантными для него знаковыми выражениями. Человек находит их как в избранной им узкой области знаний, так и в общей для всех людей копилке семиотических достижений, то есть, в реальности семиотической. Она существует как раз для совокупного существования таких достижений – для применения прежних прорывов в подобных, но не одинаковых ситуациях и для подготовки к работе с ними будущих поколений. Каждый раз выискивается нужная для данного случая информация. Хранение, сортировка и помощь в нахождении нужных семиотических наработок осуществляются людьми соответствующих профессий – библиотекарями, библиографами, работниками, обслуживающими электронные ресурсы, специалистами по сбору и хранению информации и пр. Число таких профессий увеличивается по мере нарастания объема семиотической информации и усложнения ее содержания.

Одна и та же объективная реальность может быть выражена с помощью различных семиотических (знаковых) систем – в зависимости от аудитории, к которой она обращена, и от практических приложений, ради которых создается. Варианты знаковых воплощений новых еще не внедренных элементов природной среды и деятельность по их материализации я называю технологиями. Скажем, перевозки грузов могут осуществляться разными способами, и каждый из них получает свое особое семиотическое наполнение и реализуется по-своему; для чего и используются разные технологии. В такой трактовке технологии относятся не только к техническому воплощению идей, но и к предшествующим этому семиотическим проекциям будущих практических реализаций.

В семиотической интерпретации каждая технология реализуется в разнородных знаковых системах, либо в различных вариантах одной и той же системы, но на разных ее уровнях. Так, одно и то же содержание может быть представлено словесно либо в иллюстрации (разные типы систем); либо различными языковыми регистрами (язык науки - язык искусства).

Самая важная функция семиотической реальности заключается в трансляции знаковых систем, выполненных в рамках одной культурной традиции, в иные социальные и территориальные границы, где подобные знаковые системы еще не использовались. Они воссоздаются там в новых рамках, уже с иным семиотическим наполнением. Создание алфавитной письменности имело место на Ближнем Востоке, хотя очень скоро (в масштабах мировой истории) перекинулось на иные географические ареалы, где было успешно освоено для обучения грамоте и изменения всего культурного ландшафта в воспринявших алфавитное письмо странах. Десятеричное позиционное исчисление было изобретено в Индии, откуда с течением времени проникло в другие страны мира. То же касается единиц измерения различных величин (физических, химических и пр.), как, впрочем, и общей для всех наук терминологии. Распространение христианства сопровождалось переводом Святого писания на разные языки народов мира, при этом оно полностью изменяло духовный потенциал населения стран, где жили эти народы.

Семиотическая реальность подпитывает пять видов человеческой активности, обозначенные на схеме под номерами 3, 4, 5, 6 и 7; без нее они не могли бы существовать. Каждый из них пользуется разными знаковыми источниками. И хотя в этом они существенно отличаются друг от друга, все они тесно связаны между собой и влияют один на другой.

Тем не менее, каждый из них, так же как природная и семиотическая реальности, имеют собственные законы развития и должен изучаться отдельно. Поэтому, несмотря на то, что поэзия, например, воплощается в словах (то есть в знаках), она изучается по своим закономерностям, иным, нежели те, которые приняты для словесных знаков в семиотике. Слова как знаки изучаются по законам семиотики, а в поэзии – по законам поэтики, то есть, совершенно на другом уровне и в ином освещении. Даже лингвистика в этом плане отличается как от семиотики, так и от поэтики. То же касается любых научных теорий, мифов, литературы, этических норм и учебных материалов.

Последнее замечание очень важно для семиотики, поскольку отделяет ее как общую и специфическую науку от отдельных ее реализаций в различных областях человеческой деятельности. И при создании материальных благ, и тогда, когда дело касается духовных ценностей, семиотическая слагаемая каждый раз принимает иную форму, напрямую связанную с методами конкретных ее приложений в сфере использования. Но и в них она остается семиотической деятельностью, кардинально трансформированной в зависимости от задач и материала, с которыми имеет дело соответствующий специалист.

Во всех этих случаях она должна рассматриваться и изучаться по законам той сферы деятельности, куда оказывается включенной. Тем не менее, она каждый раз должна придерживаться и общих закономерностей семиотики, устанавливаемых в процессе изучения семиотической реальности в целом. Иначе говоря, частные семиотики принадлежат своей области применения, хотя и зависят от общих законов семиотики. По моему убеждению, они должны обсуждаться и оцениваться в рамках той сферы активности, к которой принадлежат: биологическая семиотика – на биологических форумах, картографическая семиотика – на географических и т. д. Специалисты по общей семиотике просто недостаточно компетентны, чтобы судить о знаковых достижениях в разнообразных областях человеческой активности.

Важно отметить, что в общей схеме взаимодействия реальностей и человеческой активности семиотическая реальность служит своего рода фильтром. Снабжая каждый вид человеческих устремлений соответствующей семиотической оснасткой, она запускает их по конкретному вектору дальнейших действий: практическому, научному, учебному, либо по вектору мировоззрения или искусства. При этом обнаруживаются различные виды «соперничества» этих каналов. Скажем, канал мифотворчества противостоит каналу научной активности – чем дальше продвигается наука, тем больше съеживается «шагреневая кожа» мифотворчества и религиозных представлений. Может обнаружиться и параллелизм: одно и то же явление может появиться в разных областях человеческой активности, допустим, в науке и в образовании, но в различных ипостасях (любой учебный предмет представляется иначе, чем в реальных научных исследованиях).

Отдельные науки проводят срез через два вида реальностей – природную и семиотическую – и одного или нескольких типов человеческой деятельности. Физика, например, изучает некий предмет из онтологической реальности, пользуясь принятыми для нее в науке методами, создавая свой семиотический аппарат и воздействуя на наше отношение к окружающей действительности, скажем, в мировоззрении и/или в искусстве. Она же своеобразно воплощается в учебных предметах, посвященных изучению физических явлений в различных учебных заведениях. Это касается и всех других научных и учебных предметов.

Частные научные и учебные дисциплины проходят через продольный срез большинства видов показанного взаимодействия. Изучение же обеих реальностей и человеческой активности во всех их проявлениях должно стать прерогативой философии, поскольку она претендует на формулировку основных законов человеческого бытия.

В конечном итоге два вида реальностей и разнообразная деятельность людей собираются каждый в своем собственном хранилище, призванном передавать информацию будущим поколениям. Так, в результате постоянного и кругового развития, изменений и дополнений эти хранилища вовлекаются в процесс взаимодействия и непрестанного изменения или (по моей терминологии) в «круговорот бытийных событий». В ходе поступательного развития прогрессируют все части взаимодействия, выдвигаясь постоянно на новые более высокие рубежи. Таким образом, схема отражает не статичный, но динамический процесс развития homo sapiens в его взаимоотношениях с природой и с семиотической материей.

В моем представлении схема «круговорота бытийных событий» является важным шагом для представления об общей картине нашего существования. Она обладает большим потенциалом последующего теоретического и практического использования. Я пришел к ней в результате пристального изучения семиотики, которую выделил в отдельное поле исследования, но, по-видимому, она может иметь и более масштабное применение, например, в философии, да и в других научных областях, в частности, в педагогике, математике, картографии и в других науках.

Отдавая должное Ю.М. Лотману, автору концепта «семиосферы», я все же надеюсь, что мое понимание наполнения и роли этого концепта является оригинальным и самостоятельным, подходящим для нового витка развития семиотики.

Более подробное обсуждение затронутых в этой статье вопросов (как, впрочем, и других) вы можете найти в пяти книгах, написанных мною и выпущенных первым изданием в г. Минске в издательстве МЕТ (электронный адрес – metizdat@mail.ru):

предоставлено для публикации 12.2009

¹ Кун Т. Структура научных революций. М. изд-во "АС", 2001.
² Горный Е. Что такое семиотика? В: www.zurnal.ru/staff/gorny (02.12.2003).
³ В: www.countries.ru/library/semiotic/two_realities.htm (ноябрь 2009).
⁴ Bertalanffy L. General System Theory. New York, George Braziller, 1968.
⁵ Лотман Ю.М. О семиосфере. В: semiotics.ru/sphere/stmiosphere.html (сентябрь 2008).
⁶ Схема в ее настоящем виде появилась в результате продолжительных консультаций с петер-бургским философом А.С. Карминым.
⁷ Данный термин был предложен Максимом Горьким.

© А. Соломоник