Давно замечено, что один и тот же предмет или одно и то же явление могут быть обозначены разными знаками, но верен и противоположный вывод, что один и тот же знак может означать совершенно различные вещи. Нас интересует как раз вторая часть этой формулы, так как она прямо связана с заимствованием существующих знаков из одной знаковой системы в другую. После того как отлаженная система становится популярной и попадает в семиотическую реальность, весьма часто из нее берутся принятые в ней знаки и переносятся в совершенно иную знаковую ситуацию. Тогда тот же самый знак получает иное значение и смысл. Таким способом происходит дальнейшее расширение сферы его применения. Поскольку это напрямую связано с сущностью того, что мы назвали семиотической реальностью, попробуем разобраться в механизмах заимствования знаков из одного семиотического контекста в другой.

Вот какой пример приводит в своей книге о распространении письма А. Робинсон:

«Значок х/Х еще более многозначен.

Фонетически он выражает:

звук [z] в слове «xenophobia» (ксенофобия), [ks] в слове «excel» (превосходить), [gz] – в «exist» (существовать), [kris] – в «xmas» (Кристсмас = Рождество), [kross] – в «Xing» (переход), [ten] – в «X^th» (или dix во французском слове X^e = десятый).

Семантически знак х/Х имеет еще более широкий диапазон значений:

в английском, французском и китайском он соответствует слову десять;
обозначает двадцать шестую букву в латинском алфавите;
выражает неизвестное в выражении х² + 2х = 3 или в сочетании Мистер Х;
выступает в качестве значка умножения в 3 х 5 = 15;
перечеркивает рисунок, означая «запрещено» (помещенный на рисунке камеры в каком-то месте, он значит «фотографировать нельзя»);
в экзаменационной работе отмечает ошибки;
в списках фильмов часто выделяет порнографические ленты;
на картах может изображать место, где спрятан клад, или иное важное место;
ставится вместо подписи безграмотных людей;
отмечает выбранный объект на рейтинговых листах и в избирательных бюллетенях;
в письмах часто заменяет слово «люблю»» ^[1].

Столь широкое распространение значка х/Х объясняется, по-видимому, тем, что латинский алфавит, в котором появился данный знак, был в средние века общим для всех ученых людей. Кроме того, и в математических записях этот значок использовался весьма обильно. Но для нас важен самый факт его заимствования для разнообразных жизненных ситуаций. Он свидетельствует о том, что, попадая в каком-то контексте в семиотическую реальность, знак может быть перемещен из этого контекста в иные семиотические и жизненные реальные рамки. Данный факт подтверждает наше утверждение, что семиотическая реальность служит своего рода ристалищем, на котором не только целые знаковые системы перерабатываются для иных культурологических рамок, но та же участь часто постигает и отдельные знаки.

В отношении заимствования знаковых систем не возникает сомнений, это обстоятельство доказано на многочисленных примерах: заимствование алфавитного письма и десятеричной позиционной системы счета слишком хорошо известны и надежно документированы. А вот механизм заимствования отдельных знаков из системы в систему до сих пор не был теоретически обобщен. Данная статья представляет собой одну из первых попыток такого рода.

Покажем на схеме, как знак распространяется в различные семиотические продолжения.

Самым важным из всего сказанного будет вывод, что, попадая в новое семиотическое окружение, знак приобретает совершенно иное значение и назначение. Этот вывод имеет огромный эвристический смысл. Весьма часто (не будет ошибкой сказать, что наиболее часто) непонимание этого феномена влечет за собой бесконечные споры и недоразумения. Люди вроде бы беседуют об одном и том же, но толкуют один и тот же знак по иному и приходят к различным заключениям. Это проявляется как на бытовом, так и на самом высоком научном уровне. С точки зрения семиотики можно сказать, что чем обширнее знак по своему содержанию и чем он выше стоит в семиотической иерархии, тем серьезнее ошибки, проистекающие из смешения его значений в разных системах.

Заимствование знака х/Х из системы в систему не влечет за собой серьезных разногласий, потому что сам по себе этот знак не претендует на масштабные обобщения. Но вот такое понятие как Земля/земля уже должно толковаться в различных контекстах каждый раз специфическим образом. В астрономии Земля изучается как одно из небесных тел. В геологии – как материя, включающая в себя множество химических веществ и составов. В географии – как огромное пространство, на котором надо уметь ориентироваться по месту и времени. В метеорологии – как база для средоточия различных температур, давлений и иных погодных условий. В каждом случае понятие "земля" попадает в скопление различных сопутствующих ему понятий, которые меняют для нас его содержание и методы его изучения, зависящие от тех наук, где фигурирует данное понятие.

И все же "земля" – одиночное и весьма конкретное понятие. Дело обстоит куда сложнее, если мы имеем дело с более абстрактными понятиями и концептами. На сей раз я обращаюсь к примеру, который приводит Т. Кун в книге "Структура научных революций":

«Исследователь, который надеялся узнать кое-что о том, как ученые представляют теорию атома, спросил у выдающегося физика и видного химика, является ли один атом гелия молекулой или нет. Оба ответили без колебаний, но их ответы были разными. Для химика атом гелия был молекулой, потому что он вел себя как молекула в соответствии с кинетической теорией газов. Наоборот, для физика атом гелия не был молекулой, поскольку он не давал молекулярного спектра. Очевидно, оба они говорили о той же самой частице, но рассматривали ее через собственные исследовательские навыки и практику» ^[2].

Для нас этот пример очень показателен, поскольку он подсказывает нам, как выбирать процедуру для выяснения значения одного и того же знака (понятия либо концепта) в различных контекстах. Собственно, это касается любого контекста, но меня больше интересует контекст научного дискурса. Для того, чтобы осознать конкретное значение понятия либо концепта, следует поместить его в ту концептуальную решетку, которой пользуются специалисты данной науки или научной практики. Возникает вопрос, что же такое концептуальная решетка?

Я подробно описал возникновение этого концепта в статье Язык науки в этом сборнике (см. выше). Поэтому повторю очень кратко свои доводы.

Огл. "Имя собственное" – "понятие" и "концепт" в языках

Используя существенную разницу в наполнении семиотическим содержанием указанных трех категорий слов, мы постепенно добираемся до понимания концепта. Я полагаю, что естественные языки начинались с имен собственных. Первоначально люди указывали на какой-то предмет и попросту его называли. Данное слово было привязано к предмету как к единственному его референту, и он соответственно назывался этим словом даже тогда, когда сам предмет не присутствовал при разговоре. Постепенно люди поняли, что невозможно обозначить отдельным словом каждый индивидуальный объект, его качества и связи с другими предметами и явлениями. Тогда появились понятия – слова, обозначавшие не индивидуальные предметы, но целые классы аналогичных предметов, качеств и действий. Семиотическое содержание подобных слов-знаков изменилось радикальным образом: вместо одного референта у них стало неисчисляемое заранее количество подобных референтов. Такие слова как "стул", "дом", "человек" обозначали сначала один класс похожих вещей, а потом в нем стали различать все больше и больше классов и подклассов.

Переход от имен собственных к понятиям знаменовал подлинную революцию не только в качестве используемых знаков, но и в качестве мышления людей. Он же представлял собой серьезную философскую проблему: а что же, собственно, изображается в данном слове? Бесконечные разветвления одного и того же слова по разным его значениям привели постепенно к тому, что рамки и подразделения понятий становились неконтролируемыми. Стало, например, невозможно четко определить значения понятий в словарях, а, ведь, именно понятия составляют костяк любого современного национального языка. Это обстоятельство оказалось неприемлемым для науки, которая по своему характеру должна ориентироваться на совершенно однозначные слова-знаки. В науках перешли от размытых по значению понятий к концептам.

Концепты в моем представлении – это главные понятия данной научной области, связанные между собой, и таким способом получающие границы и конкретные характеристики. Можно еще проще определить концепты как четко охарактеризованные понятия. Связь нескольких зависимых друг от друга концептов помогает их определению, а возможности подробно описать концепты способствует тот факт, что концептов в любой науке насчитывается обычно не так много, несколько десятков, максимум сотня-другая.

Поэтому ученые могут их постоянно уточнять и дополнительно оттачивать по содержанию. Большинство учебных курсов в вузах начинается с того, что лектор перечисляет основные концепты читаемого материала и дает им предварительную характеристику. Я помню, как в курсе уголовного права нам на первой лекции давали первичные характеристики того, что собой представляет уголовный деликт и каковы его главные характеристики. Всего предметом обсуждения выступали пять основных характеристик уголовного деяния (состав преступления в целом, его субъект, объект, объективная и субъективная стороны). Зато потом они непременно появлялись при рассмотрении любого состава преступления.

Таким образом мною выводится так называемая концептуальная схема (решетка) любой науки.

Огл. Построение концептуальной решетки

Для описания того, как строится концептуальная решетка, давайте сначала посмотрим, как в лингвистике и логике выводится определение понятий. Мы не касаемся здесь определений имен собственных; в связи с тем, что они обозначают отдельные предметы и явления, их определения строятся на характеристиках их обозначаемых. Номер в телефонной книге характеризуется фамилией того абонента, которому этот номер принадлежит; название Большая Берта означает огромную пушку, из которой немцы в Первую мировую войну могли обстреливать Париж на расстоянии более 100 км. от него. Проблемы начинаются с определений понятий. Их определяют с помощью логической процедуры, называемой древом Порфирия. Это был неоплатоник, живший в III веке и предложивший данную процедуру.

Она зиждется на видо-родовой лестнице, которая постепенно сравнивает значение оппозиций на каждом уровне рассмотрения возникающих понятий. В конечном счете мы непременно приходим к тому уровню сравнения, который нам потребен для определения искомого понятия. В определении всегда появляется упоминание о предшествующем роде и видовые характеристики данного понятийного уровня (см. подробно в статье Язык науки). Так, например, слово "ложка" может быть определено как "принадлежность для еды жидких или полужидких продуктов". В этом определении "принадлежность для еды" относится к выделению рода (орудий, используемых для еды, – сюда же можно отнести вилки, ножи и другие предметы). "Жидкая либо полужидкая пища" сужает сферу применения объекта определения, указывая на то, что в этом случае имеются в виду ложки. Это – видовые характеристики нужного нам определения.

Большинство существующих в языке понятий определяются именно таким способом. Для определения концептов такого способа недостаточно, и я предложил видоизмененный вариант древа Порфирия, который также описал в упомянутой статье. Он-то и может быть назван концептуальной решеткой.

Вот концептуальная решетка для определения основных концептов педагогики:

Вот некоторые пояснения к схеме. Нам надо вывести метод работы учителя при обучении, скажем, иностранному языку. Мы проводим анализ всех концептов, начиная с самого высокого уровня "педагогика" и спускаемся постепенно по лесенке концептов все более узких уровней, пока не добираемся до нужного нам уровня, который характеризует "метод преподавания".

На первом, самом высоком уровне появляется определение данной отрасли знания, на следующем – его главные составляющие (в нашей схеме – "обучение", "образование" и "воспитание"). Здесь уже применяется правило логического вывода для каждого уровня: предложенные концепты в целом должны его покрыть целиком. Если в оригинальном древе Порфирия сравниваются два понятия в оппозиции друг к другу (например, "человек" ↔ "животное"), то в предложенной мною модификации каждый уровень должен в принципе покрываться предлагаемыми концептами весь без остатка так, как это видится в данной науке на каждый данный момент ее развития. Потом могут возникнуть дополнительные подразделения, тогда они без труда укладываются рядом с теми, что уже имеются. Например, в третьем сверху ряду я указал два сочетающихся концепта "Администрацию" и "Учебные предметы", забыв сказать об "Учителе" – его подготовке и статусе. Теперь я это делаю, подключив новый концепт к уже имеющимся на данном уровне.

После этого из них выбирается нужное нам подразделение, и продвижение вниз по лестнице продолжается тем же порядком. Когда мы добираемся до искомого нами концепта, мы прекращаем работу по строительству концептуальной решетки. При необходимости мы можем ее продолжить. Развивая наш пример с определением концепта "методика преподавания иностранных языков", мы можем перейти ниже на характеристику, скажем, "прямых методов", сравнив их с "грамматическими", "устными методами", "обучением во сне" и пр. Так мы используем указанную процедуру до достижения и определения нужного нам концепта. Она, эта процедура, позволяет не только выделить концепт, но также и указать на главные его характеристики. Они выясняются из пройденных ранее концептов более высокого уровня и сравнения его с рядом лежащими подразделениями данного уровня.

Использование этой процедуры представляет собой семиотическую методику, которая может применяться в любой науке. Мы оцениваем "концепты" как знаки определенной степени абстрактности и строим методику их выделения и определения.

Огл. Изменение значения концепта, попадающегося
в различное окружение

Одним из самых значительных следствий, выводящихся из вышеуказанной процедуры, будет вывод о том, что каждый концепт, попадающий в новое концептуальное окружение, получает иные содержание и смысл. Для семиотики любой концепт в любой науке представляет собой знак разного абстрактного содержания по сравнению, скажем, с понятиями и именами собственными. Мы фиксируем это обстоятельство и указываем на процедуру выделения его смысла, в любом из трех случаев особую. Но для каждой науки, в которой такая процедура применяется, дополнительно выделяется еще и смысл исследуемого концепта, нужного именно для данного научного знания. Поэтому предложенная мной процедура выделения значения концепта заканчивается в любой науке своими собственными выводами.

Кроме примера с педагогикой, приведем еще несколько примеров, удостоверяющих мой вывод на различном содержательном материале и выделяющих дополнительные грани исследуемого феномена. Я выбрал для демонстрации пример с развитием у разных народов письма. Под письмом здесь понимаются знаковые системы для фиксации устной речи. Процесс этот достаточно хорошо исследован и к тому же очень показателен.

Знаки из истории письма

Известно, что начальной стадией развития собственно письма являлось рисуночное письмо, письмо с помощью рисунков. Затем из него развилось иероглифическое письмо и постепенно письмо алфавитное или фонетическое, то есть письмо с помощью букв. Для семиотика, изучающего историю возникновения и развития письма, путь анализа этого явления – путь исследования различных знаков, составляющих разные его системы, их семиотического смысла и содержания. Для специалиста по различным конкретным системам письма у разных этносов путь исследования – детальное изучение тех форм письма, который данные народы прошли. Их подход – подход лингвистический, с использований совсем иного научного инструментария и иной трактовки основных концептов для явлений, сопровождавших письмо в рамках его развития на данной территории и у данного этноса.

Мы – семиотики – будет исследовать соотношение знака и его соответствий в разных поступательных этапах развития письма как отдельного человеческого феномена. Например, мы будем говорить о том, что для рисуночного письма использовались образы, которые отражали даже не только отдельные предметы за ними скрывавшиеся, но цельную речевую ситуацию. Скажем, на рисунке изображался бой. Там были сражающиеся фигуры, приметы местности, строения, орудия и пр. и т.д. И все равно неосведомленному зрителю оставалось непонятным, о каком бое шла речь. Следовало внести туда несколько разъясняющих слов, вносящих ясность в это дело. Так что, несмотря на все трудности выполнения такого рода письма, его смысл оставался недостижимым.

Поэтому люди перешли на иероглифическое письмо. Это в принципе те же рисуночные значки, только значительно редуцированные и могущие выражать не ситуацию в целом, но и ее конкретные детали. Иероглифы – суть знаки значительно большей степени абстракции, нежели рисунки, но и они имели своим содержанием цельные предметы и явления. Теперь с помощью разных ухищрений пишущий мог выразить куда больше, чем рисовальщик. Но и этот способ письма оказался неуклюжим, трудоемким и ограниченным в своих возможностях. Тогда народы поголовно перешли на фонетическое письмо, где каждый значок выражал отдельный слог либо на алфавитное письмо, где каждый значок выражал специфический звук в том либо ином конкретном языке.

Семиотик получает в свое распоряжение знаки различного содержания и системы из них составленные. Он их анализирует именно с точки зрения формы и содержания знаков. Он пользуется такими концептами как "знаковая система", "знак", "базисный знак системы", "сращения базисных знаков" и т.п. Лингвист, исследующий конкретную систему письма в истории какого-то народа, воспользуется концептами "буква", "слог", "слово", "предложение" и пр. В результате сам концепт письма получит иное наполнение в том и другом случае, не смотря на то, что в обоих случаях объектом рассмотрения выступает одно и то же явление.

Еще пример, куда более сложный: отношение к знакам в семиотике и в культурологии, где сегодня многие специалисты трактуют предмет своего изучения как семиотический. Для них все культурологические явления выступают как семиотические; и они прямо так и называют свои сочинения «Семиотика культуры народов Севера», «Семиотика культурологических понятий« и т.д. Вопрос этот, действительно сложный и запутанный, а запутан он, прежде всего, потому, что там и там имеют дело со знаками. Только надо уметь отличать семиотическое наполнение знака от его культурологического содержания. И в этом нам может помочь его концептуальное окружение.

Знаки культурологического содержания

Культурологи, разумеются, могут относиться к предметам своего изучения как к знакам, которые характеризуют эпоху, среду и господствующие в ней настроения. В этом случае какой-то артефакт рассматривается ими как чем-то определяющий период, в котором он появился и функционировал; событие, запавшее и выделенное исторической памятью народа; выдающиеся персоналии, которые внесли непреходящий вклад в культуру либо историю. Все это – знаковые культурные либо исторические события; и культурологи могут описывать их со всех сторон, которые пожелают выделить.

Но именно этим они и отличаются от знаков, которые интересуют семиотиков. Семиотики относятся к войнам, которые велись данным народом, одинаково; для них все они оставили одинаковый след в истории этноса. Однако народная память намеренно забывает неудачные войны и выпячивает победоносные для него. Тогда эти войны расцвечиваются всеми цветами радуги и изучаются на уроках истории. В народной памяти России почти не сохранилась русско-японская война начала ХХ века, только иногда она упоминается как неудачная. Зато Великая отечественная война не сходит с газетных полос и с экранов телевидения (правда не вся, а только ее гламурные для страны страницы). Новые произведения литературы выходят почти ежедневно, но в память народную они попадают избирательно и после этого становятся предметом культуроведческих трудов.

Следует отметить, что обычно эти труды ограничены узкими национальными и даже территориальными рамками, за пределами которых они мало кому интересны. Еще суровее относится к знаковым событиям время; по истечении даже небольшого срока многие герои либо события-однодневки уходят в небытие. Через пятьдесят лет они почти не вспоминаются. Вспоминаются лишь события, которые вписываются в историю народа золотыми буквами. Еще печальнее судьба культурологических событий в международном масштабе. В мировую историю попадают совсем уже незабываемые происшествия и фигуры типа Александра Македонского, Наполеона; писатели типа Льва Толстого или Гете; поэты, равные Данте и Пушкину. Внутри этих знаковых фигур и событий тоже проводятся разграничения по их значимости, о чем и заботятся культурологи в своих сообщениях.

Кардинальное отличие в отношении к знаку со стороны культурологов и семиотиков объясняется дополнительной нагрузкой на знак в культурологии в отличие от понимания знака семиотикой. Культурология – скорее социальная наука, нежели знаковая, хотя и работает со знаками; она должна выяснить, почему данное событие либо персона вызвала столь бурное одобрение либо неодобрение народа, почему они так скоро забылись, а через некоторое время вновь появились в эпицентре народного либо даже международного признания. Это обстоятельство должно четко осознаваться, и тогда можно будет отделить два вида подходов к феномену знака в обеих науках. Опять таки, в культурологии концепт знака будет сопровождаться такими направляющими как народ, часть народа, территория, исторический период, оценка знака его современниками и потомками. А в семиотике знак будет определяться его связью с другими знаками по степени абстрактности, по качеству системы, в которую он входит, и прочими семиотическими качествами.

Огл. Важное заключение для семиотики

Мои рассуждения позволяют отделить предмет и методы собственно семиотики, как отдельной науки, от всех прочих наук и даже тех их частей, которые по праву называются семиотическими. Семиотика в химии, семиотика в языкознании или в живописи и в десятках других дисциплин и профессий отличается от общей семиотики, хотя они как бы говорят о тех же самых вещах. Сегодня они еще существуют раздельно, хотя они должны стыковаться в своих основных направлениях. Общая семиотика должна использовать опыт отраслевых семиотик, но со своей стороны питать их основными положениями и представлениями.

По-моему, все они должны быть связаны, поскольку обладают общими линиями развития. Мои попытки применить положения общей семиотики к семиотикам частным оказались далеко небезуспешными. Возьмем приведенный выше экскурс в лингвистику. В ней я обозначил три вида слов-знаков, которые имплицитно учитывались, но не могли быть подробно объяснены без применения семиотических знаний. Почему на практике основное подразделение словарей проходит по линии разделения слов на имена собственные, на понятия и на концепты (словари имен собственных, общие словари и терминологические)? Интуитивно языковеды чувствовали необходимость такого разделения, но без помощи семиотики объяснить его не могли.

Мои картографические попытки открывают перед профессионалами картографами новые перспективы, которые, конечно же, ими на практике принимались в расчет (разделение карт на геоцентрические и негеоцентрические), но теоретически без семиотического вмешательства объяснены не были. Мой небольшой опыт по отделению семиотического подхода к знакам от культурологического поможет, как я надеюсь, более правильному определению самой науки культурологии. Аналогично можно найти дополнительные ресурсы для объяснений многих непонятных явлений в любой науке, пользующейся знаками. Тогда мы поймем, что семиотика – наука самостоятельная, наука per se, и имеет все предпосылки для реализации подобной задачи. Что, к примеру, в тройственном отношении к знакам в поэзии, лингвистике и семиотике каждая из них получает свой угол зрения и трактует знаки по своему (поэтика обращается в своим ориентирам, лингвистика – к своим, равно и семиотика – к своим). Что в математике существует особый подход к знакам, но и он должен учитывать семиотические соображения.

Я как раз и пытаюсь создать такой уровень в общей семиотике.

предоставлено для публикации 12.2009

¹ Robinson Andrew . The Story of Writing. London, Thames and Hudson, 1995, p. 41.
² Кун Т. Структура научных революций. М., изд-во АСТ, 2001, с. 82.