Занимаясь семиотикой я не мог пройти мимо логического толкования процесса обозначения, которое традиционно опирается на работы немецкого математика и одного из создателей математической логики – Готлоба Фреге. В 1892 году появилась его статья "О смысле и значении"^[1]. Во введении к ней автор выдвигает предположение, что логические конструкции "а = а" и "а = b" «имеют, очевидно, различную познавательную ценность: предложение а = а значимо a priori и, согласно Канту, должно называться аналитическим, в то время как предложения, имеющие форму a = b, значительно расширяют наше познание и не всегда могут быть обоснованы a priori».

В чем же дело? Ведь, казалось бы, речь идет об идентичных вещах, которые объединены знаком равенства, что предполагает одно и то же, как по качеству, так и по количеству: «Если в равенстве мы хотим видеть отношение между тем, что означают имена "а" и "b", то предложения a = b и а = а, по-видимому, не могут быть различными в том случае, когда a = b истинно. При этом выражалось бы отношение вещи к самой себе, а это именно такое отношение, в котором каждая вещь относится сама к себе, но не к какой-то другой вещи. Но, говоря a = b, видимо хотят сказать, что знаки или имена "а" и "b" означают одно и то же, и в таком случае речь идет именно об этих знаках; между ними утверждается некоторое отношение. Но эти имена или знаки находятся в указанном отношении только потому, что они нечто называют или обозначают. Это отношение опосредовалось бы связью каждого из них с одним и тем же обозначаемым. Такая связь произвольна (Sic! Курсив мой. – А.С.)».

В этом я вижу суть проблемы. Если бы мы во всех случаях обозначений говорили о равенстве между измеряемым отрезком и показаниями измерительного прибора, то "а" было бы, безусловно, всегда равно "а". Но в большинстве случаев мы сравниваем не измерения, а вещь с избранным для ее обозначения знаком, что совсем не одно и то же. В этом последнем случае мы имеем более сложные отношения, чем простое равенство; и здесь, как я постараюсь показать ниже, обнаруживаются гораздо более сложные связи. То же самое осознавал и Фреге, что и выразил в следующих словах: «…некоторый знак (слово, словосочетание или графический символ) мыслится не только в связи с обозначаемым, которое можно было бы назвать значением знака, но также и в связи с тем, что мне хотелось бы назвать смыслом знака, содержащим способ данности обозначаемого… У выражений «Вечерняя звезда» и «Утренняя звезда» (речь идет о планете Венера. – А.С.) одно и то же значение, но не смысл».

Именно такого рода двойное толкование знаков восприняли семиотики из работ Фреге и взяли это толкование на вооружение. Знаки стали объясняться не только с точки зрения принятых для них значений, но и с точки зрения их смысла и состояния в каждом конкретном случае применения. Венеру как «утреннюю звезду» толкуют иначе, чем Венеру – «вечернюю звезду». Она появляется в ином окружении и приобретает иные характеристики, как-то: яркость, иное местонахождение на небе и т.д. То же касается и множества других знаков; они тоже в разных обстоятельствах оформляются не одинаково. Например, Вальтер Скотт может быть показан как английский писатель-классик с помощью его биографии, а может быть назван автором романа «Роб Рой» и проанализирован совершенно иначе. В этом случае обсуждение того же самого человека происходит по иным критериям. Это похоже на соотношение «массы» и «веса» в физических телах. Масса понимается как имманентная характеристика любого физического объекта; вес того же объекта постоянно меняется в зависимости от условий расположения данного предмета и некоторых других факторов. Кстати, обычно вес тела не равен его массе.

Подобным же образом я использовал открытие Фреге в своих семиотических трудах. Лишь в последнее время мне пришло в голову прибавить к этому традиционному толкованию некоторые специфические дополнения, имеющие, с моей точки зрения, важное философское и практическое значение. Придавая объекту с помощью знаков тот или иной смысл, мы можем представлять его в двух различных ипостасях. Я пришел к выводу, что разные знаки сообщают денотату (обозначаемому) качественно различные характеристики. И по этому параметру можно разделить все используемые нами знаки на две большие категории: на знаки, выражающие трансцендентальную и непреходящую сущность денотата; и на все остальные знаки, выражающие его преходящие признаки. К первой категории относятся имена (названия) обозначаемого и некоторые его сущностные определения; ко второй категории относятся все остальные знаки. И к этому сводится основное содержание настоящей статьи.

Что касается логического содержания обозначаемого, то в принципе «а» (любой денотат) вовсе не всегда равно самому себе. Скорее, а = а и одновременно а ≠ а. Мы все прекрасно знаем, что любой физический объект постоянно изменяется во времени и пространстве. Семиотический же объект (знак, обозначение) является исключительно порождением человеческого ума и может, по желанию человека, его использующего, при определенных обстоятельствах сохранить свое значение, а может приобрести новый смысл при том же значении. Если речь идет о предмете либо явлении объективного, онтологического мира, мы можем произвольно обозначать его обычно принятым для этой цели значком; а можем использовать тот же знак с некоторыми изменениями (обычно это диакритики) или вовсе применить другие знаки. Рассмотрим некоторые из таких сочетаний, изображая денотат буквой «а», а выражающие его знаки буквами «а», «б», «в» и т.д. («а» как знак является первичным выражением обозначаемого).

При обычном обсуждении мы, не задумываясь, сохраняем за обсуждаемым предметом или явлением принятое для него обозначение. Было бы неудобно, если вообще практически возможно, обсуждая что-то, возвращаться каждый раз к обоснованию его сущности и его первоначальному определению. Мы просто используем знакомое нам и нашим собеседникам имя (название) денотата. Вопрос о том, что обсуждаемый денотат не остался таким же, как раньше, просто не встает – он в этих случаях нерелевантен. Скажем, мы говорим об общем знакомом, просто называя его по имени; и только в тех случая, когда возникают сомнения по поводу личности этого человека, мы добавляем некоторые подробности (знаки), помогающие его идентифицировать. Это же касается и более существенных предметов обсуждения. Например, говоря о Солнце, которое обожествлялось еще древними египтянами, мы просто упоминаем слово «солнце», не вдаваясь в его содержание. Никому не придет в голову объяснять, что предмет разговора за прошедшее время существенно изменился. А солнце, конечно же, за это время изменилось и весьма основательно.

Более того, некоторые природные предметы и явления изначально имеют такую сложную структуру, части которой обнаруживают противоположные свойства, которые нам приходится изображать либо различными знаками, либо знаками, уточняющими друг друга. Так, например, свойства света свидетельствуют, с одной стороны, о его волновом характере, а с другой стороны, говорят о его корпускулярной (квантовой) природе. Это противоречие явилось причиной многолетних споров ученых-оптиков, пока они не пришли в выводу о дуалистической природе света. Сегодня во взглядах ученых преобладает мнение о «корпускулярно-волновом дуализме света». Поэтому мы используем различные знаковые обозначения для выражения двойственной природы изучаемого объекта, хотя в целом он имеет лишь одно название, – «свет». Для выражения специфических свойств разных подклассов одного и того же денотата используются изотопные знаки. Так, в химии большинство из известных нам элементов имеют по нескольку изотопов. Каждый из них наделен своей собственной маркировкой, хотя все они изображаются в таблице Менделеева одним и тем же символом.

Все эти и множество других подобных примеров (их можно продолжать до бесконечности) говорят о том, что логическое выражение а = а для понимания обозначения недостаточно и что это выражение должно быть дополнено противоположной формулой а ≠ а. В этих случаях оба выражения должны употребляться вместе. Но тогда вся существующая логика получит совершенно немыслимый вид, который исправляется лишь тем, что процесс обозначения – произволен и связан с намерениями людей, его осуществляющих. А это означает, что мы, которые эти обозначения выдумываем, можем использовать их так, чтобы снять возникающие противоречия.

В онтологической действительности указанное противоречие снимается автоматически, потому что каждое явление или предмет в ней индивидуальны и наделены уникальными и неповторимыми признаками. Все обобщения по поводу встречаемых нами индивидуальных явлений – плод нашего ума. Без обобщений нам не обойтись. Без обобщений каждый шаг ставил бы нас в тупик; поэтому мы к ним и прибегаем. Только обобщения позволяют нам применять прежний опыт к новым обстоятельствам. А логика объясняет, как проводить умственные операции обобщения. Но, как мы видели, перенос события из онтологии в умственный план чреват, казалось бы, непреодолимыми противоречиями. Чтобы снять эти противоречия, люди придумывают такие знаки, которые позволяют нам работать со знаковыми представителями реальных предметов в разных режимах, в том числе с временными допусками, искажающими действительность. И поскольку применяемые нами знаки произвольны, они позволяют нам преодолевать возникающие логические затруднения. При этом, как я указал выше, различные типы знаков делают это по-своему.

Упомянутое противостояние двух логических выражений преодолевается, прежде всего, одним общим именем того же самого изображаемого, которое каждый раз появляется в онтологии в ином качестве. Мы намеренно отвлекаемся от этого важного обстоятельства, сглаживая его одним и тем же наименованием. Когда же нам требуется подчеркнуть отличие данного конкретного случая от общего правила, мы прибегаем к дополнительным значкам, и тем самым акцентируем новые качества того же объекта. Поэтому в процессе обозначения имя получает колоссальное значение. Оно призвано раз и навсегда выделить данный объект, отделяя его от всех других существующих и даже предполагаемых объектов. Имя делает это с момента, когда оно присваивается, и сопровождает обозначаемое во весь период его существования и даже после его кончины.

Но специфическое и автоматически повторяемое имя вовсе не предполагает, что мы говорим о том же, якобы остающимся неизменным, предмете. Если бы это было так, то никакой новой информации по его поводу получить было бы невозможно. Он остается тем же и одновременно становится иным. Вот почему формула а = а, по-моему глубокому убеждению, должна быть дополнена формулой а ≠ а. Первое выражение указывает, что речь идет о том же самом, а второе – что по поводу данного предмета могут появиться принципиально новые соображения. Имя денотата является основным цементом, который скрепляет оба противоположных логических высказываний. Инструментом же их разнообразия выступают его различные определения. Имя – тавро (клеймо) в характеристике того или иного обозначаемого; разные определения либо подтверждают его первоначально утвержденную сущность, либо добавляют к ней новые свойства и качества.

Поэтому было бы правильным разделить все возможные определения изучаемого предмета на две категории: на первоначальные сущностные определения и на дополнительные определения, уточняющие и детализирующие его содержание. Первые присваиваются объекту в момент, когда он становится предметом нашего внимания. Вторые – в процессе дальнейшего уточнения его качеств и его изучения и использования. Приведем простой пример. Допустим, мы определяем предмет для сидения, который имеет общепринятое наименование, – «стул». Это наименование будет следовать за данным денотатом повсюду и в любом месте, где используется русский язык. Имя, в свою очередь, всегда получает определение, разъясняющее его смысл: «Стул – место для сидения» или, более точно, «Стул – предмет мебели, на котором сидят». Это – первичное и достаточно расплывчатое сущностное определение нашего объекта. Оно как бы раскрывает душу данного предмета, причину его появления и утверждения в онтологической действительности. Именно оно соотносится с «идеей» Платона и с «формой» Аристотеля. И именно оно связывает воедино оба наших логических выражения в единое целое.

Когда же нам потребуется конкретизировать тот или иной стул, мы обращаемся к его видовым определениям, как-то: кухонный стул, стул для гостиной, шезлонг, трон и т.д. Тогда нам потребуются иные определения, уточняющие виды объекта и его конкретные особенности. В них мы реализуем вторую часть нашей пары (а ≠ а); мы делаем это с целью получения нового знания по поводу уже известного объекта. И тогда у нас появляются дополнительные формулы: а = б, а = в и т.д.; столько, сколько потребуется. Обратите внимание, что в ходе таких трансформаций прежний «стул» может получить новое название, а может остаться «стулом» с добавочным определением. Иногда новое определение оформляется диакритическим значком, привязанным к прежнему имени.

Таким образом, мы приходим к выводу, что новые определения, следующие за первоначальным общим абрисом предмета, могут принадлежать к двум группам: к группе, укрепляющей наше начальное определение (а = а), и к группе, дополняющей и частично его изменяющей (а ≠ а). Скажем, по отношению к человеку это делается с помощью знаков, дополняющих его имя и укрепляющих первую часть нашей двойной формулы. Примерами таковых являются данные о времени и месте рождения данного человека, о его родителях и национальности. А преходящие данные свидетельствуют об изменениях, которые происходят в человеке на протяжении его жизни: они включают его фотографии в различные периоды существования, сведения о количестве детей, о месте жительства и пр. Эти последние принадлежат ко второй слагаемой нашей двойной логической связки.

Взаимодействие обеих частей, постепенно нарастая в сторону происходящих перемен, ведет к изменению в понимании знака и может, в конечном счете, завершиться его переходом в новый знак. Так, продолжая наш пример со стулом, мы соглашаемся с тем, что стул остается самим собой в случаях с кухонным или столовым стулом, шезлонгом или троном. Но, когда он лишается спинки, то превращается в табуретку. Обретя самостоятельный статус, табуретка начинает развивать свои признаки и ответвления: табурет, подставка для ног и пр. То же самое происходит и с более серьезными вещами. Фразеологические сращения в языке, постепенно развиваясь, проходят три стадии: от случайных синтагм (сочетаний слов, приобретающих определенный смысл) через фразеологические обороты (сочетания, где каждое слово еще сохраняет свое словарное значение) к идиомам (в которых значение отдельных слов уже не осознается, и лишь вся фраза приобретает смысл). Кстати, мой последний пример показывает, что тот же процесс характерен для обозначения объектов, как в онтологической, так и в семиотической реальности.

По указанному алгоритму движется все наше мышление, опираясь на Аристотелеву логику силлогизма. Силлогизм всегда призван выдавать новое знание:

Стул – предмет мебели, на котором сидят.

Трон – предмет мебели, на котором сидят короли.

Трон – стул для королей.

Тут я уже ничего нового добавить не могу. Моя цель – показать, как фактически происходит обозначение, и какими знаками мы при этом пользуемся. И еще, какие определения являются начальными и родовыми, используемыми для реализации формулы а = а, а какие дополнительными и реализующими формулу а ≠ а.

¹ Фреге Г. Смысл и значение. В: www.philosophy.ru/library/frege/02.htm (апрель 2008). Все дальнейшие цитаты из Фреге в этом разделе приводятся по данному источнику.

Май 2015 г.

© А. Соломоник