А наука объективна? А идеология кому нужна?
(Вопросы наивного человека)

А.А.Зиновьев в одном из своих интервью сказал, что марксизм – это не наука, а идеология. Очевидно, он прав. И хотя этот вопрос уже в значительной мере из нашего прошлого, похоже, он и для настоящего все еще не растерял остатков своей актуальности. Но прежде, чем окончательно согласиться с А.А.Зиновьевым, все-таки следует определиться, что такое «наука», что такое «идеология», и нужно ли эти понятия одно другому противопоставлять. А также понять: если это противопоставление, то оно конфликтное или такое себе, нейтральное.

Наука, скорее всего, – это инструмент познания Природы, реальной действительности, средство самоопределения Человека в Мироздании, изучения самого человека, а также особенностей развития человеческого сообщества. Если это так, наука изначально должна быть устремлена к максимально возможной объективности, а все, кто призваны науку развивать, по определению обязаны объективность исповедовать.

Иное дело идеология, задачей которой является воздействие на массы с корыстной целью. Эта корысть всегда в конечном итоге окажется меркантильной, хотя на определенных этапах и в некоторых условиях идеология может выглядеть вполне бескорыстной, одетой в идеалистические наряды и одежки. И практически всегда конечной целью всякой идеологии является достижение ее творцами власти. А если это так, то кажется несомненным, что в арсенале идеологов обязательно припрятана «в рукаве» убежденность в том, что все средства хороши. И, во всяком случае, ожидать от идеологов объективности не приходится.

Содержательное сопоставление между собой понятий «наука» и «идеология» приводит к выводу, что наука – достояние всего человечества, всех наций, всех политических и религиозных групп и сообществ, а идеология – средство, даже своего рода оружие, служащее достижению целей партий, группировок и отдельных сообществ.

После сопоставления названных понятий невольно возникло желание найти что-либо еще, объединяющее людей и все народы, что может быть признано достоянием человечества. Напрягаться не пришлось: это изобразительное искусство, театр, музыка, литература, культура в целом, экология, прочие многосодержательные направления интересов и деятельности людей всех рас и национальностей.

Попытка найти что-либо еще особое, но родственное идеологии по целевой направленности, не увенчалась успехом: всякая избирательно-целевая деятельность, поставленная на службу чьим-либо интересам, легко и непринужденно объединяется в явление с названием «идеология».

Понятно, что идеология, избирательно служа чьим-то интересам, неизбежно приводит к разделению людей и народов. А кого она объединяет? Ответ, который лежит на поверхности – однопартийцев, приверженцев конфессий, членов финансово-экономических и прочих группировок – поверхностным и является. Размышления над анализом процессов исторического плана и, в особенности, без учета национальных границ убеждают, что истинные рычаги и пружины, порождающие идеологии, лежат глубже, ускользают от поверхностного внимания. Очень близкий к истине ответ, похоже, подсказывают социологи (точнее, один из них – Вильфредо Парето).

Они утверждают, что в каждом из государств, в пределах национальных границ, власть принадлежит так называемой «центральной» элите. Ее окружают массы, к которым с «противоположной» стороны примыкает оппозиционная или периферийная, названная социологами «контрэлита». «Контрэлита» воздействует на массы со своей стороны своей идеологией, и рано или поздно добивается того, что массы способствуют «рокировке» элит в ее пользу. Она становится «центральной», а ее место на периферии занимает бывшая «центральная». Этот процесс не одноразовый, периодический, циклы, как правило, повторяются через некоторое время. И, вроде бы, все это происходит локально, в пределах государственных границ. Однако тот факт, что некоторые процессы в последние несколько десятков лет нередко захватывают ряд государств и даже приобретают глобальный характер, говорит о том, что и приведенное утверждение не исчерпывает общую картину глобальных процессов.

В одной из своих лекций А.И.Фурсов приводит вывод некоторых социологов о том, что глобальные процессы в наше время в значительной мере определяют глобальные же «племена». Конечно, следует понимать, что не «глобальные племена» в полном их составе, а элиты этих племен. Те же социологи выделяют в современном человечестве четыре основных, определяющих цивилизационные процессы, «глобальных племени»: англосаксы, евреи, китайцы и арабы. А.И.Фурсов высказывает сомнение в том, что арабов следует причислять к «глобальным племенам» из-за крайней разобщенности, доходящей подчас до враждебности, отдельных государств арабского мира. Кроме того, замечает он, интересы англосаксонского и еврейского «племен» в прошлом столетии переплелись настолько тесно, что ныне имеет смысл говорить об «англо-американо-еврейском» «глобальном племени». То есть, по его мнению, определяющими на современном этапе развития человечества являются два «глобальных племени». Очень бы хотелось среди «глобальных племен» увидеть и славян, но стоит повнимательней всмотреться в происходящее в современном мире, и становится понятным: разобщенность славянского мира – не временное, а «стратегическое» явление из-за не только исторических, но и социальных, религиозных и конфессиональных различий. Это огорчает, но, похоже, социологи правы, когда относят славян в разряд «остальных племен».

Но дело, в конце концов, не в том, кто кого и куда относит. У социологов речь идет о процессах в современном мире, определяющих судьбу отдельных государств и даже развитие цивилизации на нашей планете. Эти процессы как раз и являются предметом интереса социологов, политологов, историков, специалистов обществоведения, но не нашего. А нам хотелось бы проследить соотношение «объективной научности» (если она возможна) и «субъективной идеологичности» (с её неочевидной лживостью) в некоторых из тех явлений, из которых и состоит глобальное обобщение, названное «цивилизацией». Наблюдаются ли в цивилизационных составляющих те же расслоения на «элиты» и «массы», что и в общественно-социальных явлениях? Оказывают ли влияние на их развитие «глобальные племена» и если оказывают, то какое именно?

В последние дни у всех на слуху смена главы Ватикана – поразительного государства, своего рода правительства над католическими церквями всего мира. В связи с этим, начнем наш анализ с такой, казалось бы, далекой от науки и голой идеологии темы – с разговора о вере и религии.

Почему не просто «о религии», а именно «о вере и религии»? Да потому, что это принципиально разные понятия. Есть множество людей, о которых можно сказать, что они верующие, но не религиозные. Хотя, конечно же, больше таких, кто эти понятия не разделяют, для которых человек обязательно религиозный, если он верующий, или если религиозный, то, само собой разумеется, – верующий.

Вероятно, следует понимать: вера в Бога – это мировоззрение, убеждение, не зависящее от того или иного официального формата, а религия – это что-то иное, хотя и основанное на вере людей в Бога, но, тем не менее, очень близко примыкающее и к понятию «власть», и к финансовым интересам. Подозрение о том, что религия (подчеркнем: не вера, а именно религия) – это что-то очень похожее на идеологию, возникает уже при внимательном прочтении Библии. Но сперва давайте обратим внимание на то, что всякая религия – заметное слагаемое социального устройства людского сообщества. И есть уверенность в том, что она не состоялась бы, если бы не обоюдная заинтересованность в ней и пастырей, и паствы.

Начнём с не слишком очевидной заинтересованности паствы в наличии религиозных институтов.

Наблюдая повседневный мир, видя, что творят ближние, и зная за собой некоторые способности, люди свыклись с пониманием мировых несовершенств и даже примирились с тем, что весь мир виновен перед Богом: «нет праведного ни одного…; все совратились с пути, до одного негодны: нет делающего добро, нет ни одного», «…так что заграждаются всякие уста, и весь мир становится виновен перед Богом» (Библия, «Послание к Римлянам» св. ап. Павла, гл.3).

Но не могут люди жить с постоянным чувством вины, без хотя бы какого-нибудь оправдания, пусть временного, но просветления, очищения. Они ищут его, а им говорят, что даже и искать не надо: оправдание перед Богом – Иисус Христос, выполнивший все требования закона, и, тем не менее, «Ему действием Бога были вменены наши вины» (там же, из комментариев). Таким образом, греховность всеобщая была искуплена Христом: «Посему, как преступлением одного всем человекам осуждение, так правдою одного всем человекам оправдание к жизни» (там же, гл. 5, ст.18).

Сказали это людям, и они увидели желанный просвет, почувствовали облегчение: «Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты. Блажен человек, которому Господь не вменит греха». А кто такой человек? Да, оказывается, любой из верующих при определенных условиях: «…вменилось…в праведность…и в отношении к нам, верующим в Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса (Христа), Господа нашего, который предан за грехи наши и воскрес для оправдания нашего» (там же, из Давидова завета). А это уже не кое-что, а самое настоящее решение проблемы. Люди говорят: «Не согрешишь – не покаешься». При желании (а оно, несомненно, присутствует) нетрудно убедить себя, что грешим мы не «потому, что», а для того, чтобы утвердиться в вере в Бога, вовремя покаяться перед Ним. Или перед Его церковным представителем на исповеди.

Что это людям дает? Примирение с миром и с самим собой, возможность идти по жизни и грешить потихоньку от покаяния до покаяния, от очищения до очищения. Если даже такую ситуацию обложить умеренным налогом, с ней согласится любой, и самый прижимистый и несговорчивый – тоже. Что и наблюдается – заинтересованность паствы в существовании религиозной системы налицо.

О заинтересованности пастырей можно было бы, как мне кажется, и не говорить – она понятна самому наивному. Но вдруг кто-то из читателей окажется наивней самого наивного и спросит о ней? Такому можно посоветовать поискать ответ на этот вопрос в Библии же, в «Первом послании к Коринфянам» св. ап. Павла.

По-видимому, Павла и Варнаву упрекали в тунеядстве, в том, что они живут за счет, как их теперь называют, прихожан. В ответ на упреки Павел пишет: «Или один я и Варнава не имеем власти не работать?» «Какой воин служит на своем содержании? Кто, насадив виноград, не ест плодов его? Кто, пася стадо, не ест молока от стада?» «Если мы посеяли в вас духовное, велико ли то, если пожнем у вас телесное?» «Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника? Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования» (гл.9, ст. 7, 11, 13 и 14). Поискал, было, где можно почитать об этом повелении Господа кормиться за счет благовествования, да отступился: апостолам виднее, повелел или не делал этого.

Апостол Павел жил в одном веке с Иисусом Христом, христианство ещё не оформилось в религию, институт церкви ещё только определялся идейно, но уже стало ясно, что при правильной организации дела проповеди могут прокормить. Посмотрите с этой стороны на Ватикан, на церковь как вид бизнеса, который обеспечивает миллионы рабочих мест по всему миру и регулирует финансовые потоки в объемах, которым практически невозможно подобрать альтернативу. Не нужно напрягаться, чтобы понять, что этот вид бизнеса пришлось бы придумывать, если бы он не сложился за две тысячи лет сам собой жертвенными трудами приверженцев христианства. Представьте себе, какая финансовая, информационная и пропагандистская мощь стоит за тем, что мы называем одним словом «религия». У кого повернётся язык для утверждения, что всё это не имеет ничего общего с идеологией?

Конечно, можно сомневаться в том, что интересы пастырей и паствы равновелики, можно – и довольно легко – определить более заинтересованную сторону. Но вопрос: «Кто от этого выиграл больше?» не стоит. Люди спрашивают себя: «Меня эта ситуация устраивает?». И отвечают: «Вполне». Отвечают так уже почти 2 тыс. лет, и на этом ответе, как на одной из опор, система довольно успешно строится.

Вторая опора – сотрудничество церкви и государства. Этому сотрудничеству меньше лет, чем взаимной заинтересованности пастырей и паствы. Но с момента, когда договорённость была достигнута (приблизительно с 4-го столетия н.э.), это сотрудничество власти и религии с годами только крепло. Официально, как правило, государство от религии отмежевывается. Местами и время от времени отмежевание перерастало во вражду. Но неизменно всё возвращалось на круги своя – взаимная выгода перевешивала любые причины отторжения. Этому способствовало кредо церкви: «Нет власти не от Бога!». «Выбор религии народом всегда определяется его правителями. Истинной религией всегда оказывается та, которую исповедует государь; истинный бог — тот бог, поклоняться которому приказывает государь; таким образом, воля духовенства, которое руководит государями, всегда оказывается и волей самого бога». Это Гольбах – известный критик церковных устоев – и, конечно же, говорит он о своём времени. Но разве в наше время сказанное им не остаётся актуальным? Если на экранах телевизоров мы видим представителей высшей власти среди церковных прихожан, а вчерашние идеологи государственного атеизма в храмах крестятся так широко, что не хватает места истинным верующим, можем ли мы сомневаться в действительной важности религии в общественной жизни?

А что же вера?

Вера могла бы подсказать людям, что вполне способна обойтись без чиновничества от религии и церковных посредников. И в Библии она могла бы найти нужные аргументы для обоснования такого утверждения: «…не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: «вот оно здесь», или: «вот там». Ибо вот Царствие Божие внутрь вас есть».

«Ты же, когда молишься, войди в комнату свою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, который втайне…». «…Духа истины… мир не может принять потому, что не видит Его и не знает Его, а вы знаете Его ибо Он с вами пребывает и в вас будет» (цитаты из Евангелий от Матфея, от Луки и от Иоанна).

Но тихий голос веры не может перекрыть идеологический шум церковной системы: слишком много иждивенцев стоит за этой системой. И, кроме того, есть серьёзнейшие опасения, что вере в наше время не выжить вне системы. Время для жизни веры вне церковной системы еще не настало, но есть уверенность, что обязательно настанет. Правда, произойдет это очень не скоро. Следовательно, верующим еще долго придется мириться с тем, что они будут и объектом, и участниками идеологической деятельности церковной системы.

Подытоживая эту часть наших рассуждений, можно констатировать, что в вопросах веры и религии массы – это верующие (включая и нерелигиозных), элита – это церковные иерархи, а церковнослужители образуют ближние и дальние круги элиты в зависимости от их места на иерархической лестнице церковной системы. И, конечно же, стоит эта система на тех опорах, о которых было сказано, но в неизмеримо большей степени – на активной деятельности пропагандистской и идеологической машины религиозной системы.

А где здесь интересы «глобальных племен», о которых было сказано выше? Неужели религиозная идеология распространяется только на верующие массы и не пытается влиять на общественно-социальные процессы? Конечно же, и интересы наличествуют в полной мере, и идеология распространяется много шире за пределы паствы. Но для более полного ответа на эти вопросы мало поверхностного взгляда наивного дилетанта. Здесь и эрудиции квалифицированного специалиста может не хватить. Однако убедительных примеров и из привычной уже обыденности можно найти немало.

Достаточно подумать о причинах недружелюбного сосуществования католической и православной церквей, имеющих единый религиозный исток – христианство. Затем поискать причины скоординированных атак средств массовой информации (включая и отечественных) на православных иерархов. А потом попытаться понять, кто организовал кощунственное хулиганское надругательство распутных девиц над православной святыней, но еще в большей мере – понять, кто инициировал мутную информационную волну, поднятую во всем мире в защиту претензий этих девиц на безнаказанность их действий. И сопоставить все эти информационные маневры с целой серией «педофилийных» и прочих скандалов, возникших в западном католическом обществе. Или никакой взаимосвязи здесь нет?

И, безусловно, имеет смысл поразмышлять над вопросом – а дальше что? К какому итогу развитие религиозных систем движется? Состоится воссоединение христианских течений в единый поток, или их разобщённость со временем будет только нарастать? И если это так, закончится ли оно в случае возможного глобального взрывного кризиса, последствия которого даже представить себе невозможно?

А, возвращаясь к главной нашей теме, еще раз обратим внимание, что только вера остается вне идеологии, а религия, практически, целиком слита с ней.

А что с культурой? Коснулась идеологическая зараза этого великого достояния цивилизации или нет?

Можете не сомневаться: не только коснулась, но и заметно её пронизала. Стоит вспомнить: сколько живет явление под названием «литература», столько же существует рядом с ней проявление идеологии властей – цензура. Пушкин, например, в одно время был даже удостоен чести иметь в качестве цензора самого самодержца. Цензура служила неким фильтром, не пропускавшим нечто нежелательное в сознание людей. Таким «нежелательным» не обязательно могли быть начиненные чуждой идеологией произведения, иногда цензурой отвергалась литература просто скептического по отношению к «властной» идеологии содержания. Это ещё не идеология в чистом виде, но своего рода обеспечение готовности людских сознаний к восприятию идеологически выдержанных и нужным образом идеологически заряженных литературных произведений. А продвигалась элитой нужная ей идеология через публицистику, периодическую прессу, специальную литературу, даже через энциклопедии.

Обращает на себя внимание тот факт, что всякая техническая новинка информационного плана немедленно становилась средством продвижения идеологии элит: печатный станок, радио, телевидение, компьютерная техника.

В этом же ряду нашло своё место киноискусство, или, как теперь чаще о нем говорят, кинопроизводство.

А.И.Фурсов довольно часто в своих лекциях говорит об опасности для правящих элит действий в режиме «неосознанности происходящего». Эта «неосознанность» имеет довольно разнообразные проявления. На постсоветском пространстве проявляется она и по отношению к киноискусству, а точнее – к кинопрокату. Причем здесь это проявление недооценивается поразительным образом.

Ну, действительно. Смотрят наши люди, особенно дети и молодежь, в основном, американские фильмы, и пусть смотрят. Эка важность! Какой от этого вред?

А ведь Голливуд, сдобренный попкорном, – это не просто безобидное времяпровождение, это даже не подготовка неокрепших сознаний к восприятию чуждых идеологий, нередко это прямое продвижение этих идеологий в среду самой уязвимой части нашего населения. Американская молодежь, знакомая со 2-й мировой войной по голливудским фильмам, убеждена, что это США победили гитлеровскую Германию. Более того, некоторые из представителей этой молодежи верят, что СССР воевал на стороне Гитлера, и еще и поэтому относятся враждебно к России. Если с Великой Отечественной войной постсоветская молодежь будет знакомиться по тем же, что и американцы, фильмам, она будет испытывать не гордость за своих дедов, избавивших мир от фашизма, а чувство вины перед народами мира и стыда за фашистские злодеяния, к которым, как убеждает всех голливудская идеология, косвенно причастны «постсоветские потомки».

И уж окончательно отпадут сомнения в «идеологичности» кинематографа, стоит задуматься над вопросом, почему разрушается национальный кинематограф на постсоветском пространстве, почему он повсеместно замещается на голливудский? А затем с этих же позиций попытаться проанализировать причины раскола российского союза кинематографистов и определить, в пользу какого «глобального племени» действует одна часть союза и за какие политические убеждения шельмуют вторую.

У кого еще остались крохи веры в то, что культура остается в стороне от идеологической борьбы, обратите внимание на персональный состав оппозиционных по отношению к нынешней российской власти деятелей. Но особенно на то, какому давлению подвергаются те представители театральной общественности и культуры, которых «уличают» в провластных настроениях или хотя бы в лояльности по отношению к российской власти.

Направленность некоторых периодических изданий, телевизионных программ и особенно содержание блогосферы безальтернативно доказывают, что мировая информационная война не утихает ни на мгновение, но больше всего огорчает, что постсоветские элиты пока безоговорочно проигрывают её. Проигрывают в значительной мере из-за повальной в их среде «неосознанности происходящего». Но еще в большей – из-за того, что выбираемые пути развития постсоветского сообщества не имеют внятного идеологического обеспечения.

Относительно «содержательной объективности» и «субъективной идеологичности» в культуре пока утешает лишь одно: российский театр, несмотря на, казалось бы, невосполнимые потери, которые он несет по естественным причинам, остается неизменно оплотом театральной классики, оплотом правды искусства. Об этот оплот разбиваются всяческие модерновые идеологические театральные диверсии, включая и предпринимаемые режиссерами высокой квалификации. А крепится этот оплот стараниями, в общем-то, не слишком многочисленных театральных деятелей, которые щедро делятся своим талантом с молодыми дарованиями, выращивая их впрок себе на смену. А есть среди особо выдающихся деятелей культуры национального масштаба и некоторые такие, которые собирают под свое крыло по всем российским городам и весям совсем еще юные росточки талантов и пестуют из них не одиночек, а целые талантливые коллективы для своих театров. И есть уверенность, что это надежный задел и на отдаленное будущее, когда вызревающее общественное сознание настоятельно потребует культурного обеспечения.

В целом можно констатировать, что идеологии, привносимые в общественные массы через культуру, далеко не всегда в явном виде продвигают интересы тех или иных элит, тем более – вполне определенного «глобального племени». Но то, что через культуру осуществляется подготовка «общественной почвы» для восприятия целенаправленной идеологии, несомненно.

Ну, хорошо. А что же сама наука, как она уживается с идеологией?

Прежде всего, стоит вспомнить, что наука – «многоотраслевое» явление. Отдельные ее сферы – социология, политология, обществоведение, философия, наконец, – чистейшая, можно сказать, рафинированная идеология. Даже историография не может избавиться от неё за всё время своего существования. А уж, казалось бы, что может быть идеологичного в исторических фактах, которые уже состоялись и ушли безвозвратно в прошлое?

И, конечно же, люди этих наук – носителей вполне определенных идеологий – по определению служат тем элитам, которые их научную работу оплачивают. Поэтому не вызывает даже сомнений, что многие из них по сути своей должны быть осознанно циничны. В согласии со своей совестью живут только те из них, кто проповедует в своей научной деятельности то же, что и исповедует.

В связи с этим хотелось бы понять логику тех из представителей названных наук, кто живет в нашей среде, служит в наших государственных учреждениях, но исповедует чужую идеологию в «нерабочее», так сказать, время.

Стоит ознакомиться с «проповедями» западных политологов, и прямо-таки умиление охватывает от того, как они озабочены достижением прав и свобод граждан на постсоветском пространстве, как пекутся о достижении нашими гражданами ценностей западной демократии. А также как жаждут обеспечить наших граждан всеми бытовыми и социальными привычками западного населения и даже готовы костьми ложиться, чтобы и пороки западного населения перекочевали в нашу среду. И удивления достойно, как дружно и незамедлительно наши, так называемые, либеральные пропагандисты западного образа жизни в постсоветской среде разбирают на цитаты эти «проповеди» и, как прилежные ученики, повторяют их на все лады повсеместно. А ведь стоит задуматься и задать себе несколько наивных вопросов: чего ради западные проповедники так пекутся о нас? Пусть мы тут стараемся, распространяем их идеи среди своих – ведь нередко за отдельную плату да за будущие привилегии, которых сейчас нам так не хватает, а когда восторжествуют их порядки, эти привилегии на нас свалятся, как манна с неба. А они что имеют, огнем и мечом продвигая задаром свою демократию по всему миру? Или «втюхивая» её нам «за так», даже спасибо получить не ожидая? Так ли уж они бескорыстны, как они всех нас уверяют?

Бескорыстно и движимые только устремлением к справедливости, выступали «болотные протестанты». Они выступали против коррупционеров во власти, против нарушения чиновниками прав и свобод граждан, против фальсификации выборов и нарушения властью права граждан на свободное волеизъявление. А кто же осмелится выступать за всё это?! В протестных выступлениях под этими лозунгами прошли представители всех существующих в России партий, кроме, естественно, партии власти. Но если бы членов партии власти поименно опросили об их отношении к пронесенным в шествиях лозунгам, можно не сомневаться, что ни один из них не возразил бы ни против единого из этих лозунгов. Можно смело утверждать, что лозунги протестных шествий в Москве были лозунгами всех партий, зарегистрированных в России. Но на президентских выборах в Москве кандидаты этих партий получили меньше голосов, чем олигарх-оппозиционер, поддерживаемый немногочисленной группой, объединенной в подобие политического клуба умным организатором – сестрой олигарха. При этом внятной идеологии этот олигарх тоже не предъявил, и остается непонятным, какую политику он бы осуществлял в случае избрания, чью идеологию он исповедовал бы.

Становится совершенно понятно, что в Москве, как и в некоторых других городах России, в ходе президентских выборов весьма заметную победу одержала блогосфера, а ее целью была проверка российского гражданского общества на готовность к протестному голосованию, а потом – и к протестному движению, на восприятие идей управляемого хаоса. Об устремленности к внедрению такой идеологии во всем, практически, мире со стороны элиты «глобального племени» достаточно часто говорит А.И.Фурсов, вопрос в том, слышит ли его правящая российская элита или она остается в состоянии постоянной «неосознанности происходящего»?

Среди «болотных протестантов» был и один из популярнейших телеведущих, о чем он, как о достойном уважения поступке, заявил в одном из своих интервью. Ясно, против чего он был готов выступать в «болотных» рядах. Только не сразу поймешь, а за что именно? Но он во многих интервью в той или иной форме высказывал, за что он в принципе, каковы его общественные приоритеты – это, конечно же, права и свободы западного образца и избирательная система американского типа. Остается не ясным все-таки, какие цели он преследует в роли телеведущего и принимая участия в «болотных» мероприятиях. Как весьма неглупый человек, он не может не понимать, что как бы ни была хороша та или иная система, она приемлема только там, где она исторически вызрела и выстроилась как система, и она не в состоянии исполнять свои функции после механического переноса в условия с иной историей развития.

В одном из своих интервью А.И.Фурсов высказал мысль, что наше желанием получить лидера, подобного Вацлаву Гавелу, осуществимо только в том случае, если у нас появится своя Чехия. Совершенно справедливая мысль. В ее развитие можно добавить: а для внедрения свобод западного образца и системы, подобной американской, в России должны появиться США с западными обществами. Может быть, именно этого и хочется людям, называемым у нас «западниками» и похожим на упомянутого телеведущего?

Завершая эту часть нашего анализа, обратим внимание на то, что наука не заканчивается обществоведением, социологией и политологией. Есть еще и, так называемые, точные науки. Неужели и в них проникает идеология?

А.А.Зиновьев в одном из своих интервью на вопрос, опровергал ли он теории Эйнштейна, ответил отрицательно, но уточнил, что он категорически возражал против трактовки Эйнштейном понятия времени. Смысл его возражений сводился к его пониманию времени, принципиально отличному от эйнштейновского: прошлого – уже нет, будущего – еще нет, а короткий миг настоящего не может ни замедляться, ни ускоряться.

Но любой мало-мальски знакомый с этой темой человек скажет, что в случае признания такого утверждения истинным, от обеих теорий Эйнштейна ничего не остается.

Следует признать, что А.А.Зиновьев в этом своем заключении по поводу времени был близок к истине.

Я пошёл на определенный риск уже в самом названии статьи, предложив читателю свои наивные вопросы. Похоже, сейчас я готов пойти на риск убийственный, поскольку хочу поговорить с читателем о понимании времени в физическом и в философском смысле. Мало найдется людей среди читающей публики, готовых говорить о правде вообще и в науке в частности, а предложение поговорить о времени как о понятии выкосит ряды смельчаков до единиц. Кстати, и сами ряды читающей публики, ой, как негусты. Как же быть? Давайте всё же рискнём!

Представим себе на мгновение, что Земля безлюдна, и другие мыслящие существа на ней тоже не завелись. Но различные физические, биологические и прочие процессы на нашей планете благополучно протекают. И, конечно же, у каждого из процессов есть начало и конец, следовательно, у каждого из них есть длительность (правда, мне больше нравится слово «продолжительность»). Каждая из этих длительностей или продолжительностей является индивидуальной особенностью каждого из процессов, закреплена персонально за каждым из них и больше ни на какие другие процессы не распространяется, целенаправленно «служит» только своему процессу, не «отвлекаясь» ни на какие другие. У процессов, даже самых родственных, нет каких-то общих продолжительностей, тем более нет какой-либо продолжительности любого из процессов, которую можно было бы обозначить как всеобщую, одновременно принадлежащую всем. Перечитайте этот абзац, пожалуйста, и подумайте обо всем этом еще раз.

У каждой из продолжительностей есть своя персональная причина, которая не имеет никакого отношения к причинам других продолжительностей.

Кстати, «беспризорных» процессов, за которыми никто не наблюдает, и сейчас сколько угодно во Вселенной. У них у всех есть какая-то причина, какой-то толчок, выводящий тот или иной объект из равновесия. Есть и какие-то тормозящие силы, которые компенсируют энергию толчка, гасят движение до полной остановки объекта. Вот эти силы – выводящие объект из равновесия и тормозящие его до остановки – и определят продолжительность его движения, продолжительность этого «беспризорного» пока процесса. Пока что? А пока не появится любопытный наблюдатель, способный анализировать происходящее и давать название наблюдаемому. Он что-то проанализировал, какие-то манипуляции с наблюдаемой продолжительностью произвел и полученному результату манипуляций дал название: ВРЕМЯ. Как это название появилось, доподлинно не известно. Не известно и какой смысл люди вкладывали в это название, пока Аристотель не определил, как следует понимать то, что они этим словом называли. «Время – сказал Аристотель людям – это мера движения, определяемая движением небесных тел». Видимо, он куда-то спешил, поэтому пропустил два важных слова. Если бы он вразумлял людей, не спеша, он время определил бы так: «Время – это мера продолжительности движения, определяемая продолжительностью движения небесных тел». Вдумайтесь: время – мера, результат измерения. Пока измерения никто не произвел, времени как понятия просто нет. Есть свойство движения – продолжительность.

Люди во времена Аристотеля вели неспешный образ жизни, поэтому продолжительность вращения Земли вокруг своей оси и обращения ее вокруг Солнца вполне удовлетворяли их в качестве меры продолжительности всего того, что их интересовало. Но вот уже Галилей, когда наблюдал за своими шарами, катящимися по желобу, в качестве меры продолжительности использовал частоту своего пульса. У него понятие времени качения шаров появлялось после измерения продолжительности качения числом ударов пульса.

Какие выводы можно сделать из того, о чем говорил людям Аристотель, и того, как действовал Галилей.

Выводы просты, но убийственны и для классического диалектического материализма, и для современной теоретической физики. Их всего три.

Во-первых, то, что мы называем «ВРЕМЯ», в реальной действительности отсутствует. Там есть «ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ» процессов – персональная особенность каждого из этих процессов.

Во-вторых, уточним определение Аристотеля до вида, более пригодного для нашего времени: «ВРЕМЯ – МЕРА ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТИ ДВИЖЕНИЯ И ИЗМЕНЕНИЯ СОСТОЯНИЯ ОБЪЕКТОВ НАБЛЮДЕНИЯ, ОПРЕДЕЛЯЕМАЯ С ПОМОЩЬЮ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТИ ПРОЦЕССА, ПРИНЯТОГО ЗА ЭТАЛОН». Уточнение, которое касается «процесса, принятого за эталон», не что иное, как дань углубления в материю. В давние времена в качестве эталона хватало «движения небесных тел». Сегодня возникла необходимость нахождения все более и более «тонких» процессов в качестве эталона для сравнения с ним наблюдаемых процессов. Время, как-никак, уже измеряется в микросекундах и даже еще более малых единицах.

И, в-третьих, ТО, ЧТО МЫ НАЗЫВАЕМ «ВРЕМЕНЕМ», БЕЗ НАБЛЮДАТЕЛЯ – БЕССМЫСЛИЦА. Во Вселенной, лишенной наблюдателя, процессы обладают ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬЮ, а не ВРЕМЕНЕМ. Время как понятие появляется тогда – и только тогда! – когда к продолжительности подступает НАБЛЮДАТЕЛЬ с эталонным процессом в руках в качестве часов, или с часами. Он определяет, СКОЛЬКО РАЗ его эталонный процесс поместится в продолжительности наблюдаемого процесса, и эти РАЗЫ называет временем.

Более детально обо всем этом я написал в статье «Уважаемые классики диамата, извините!», размещенной на двух сайтах (../pub/efk_cl.htm и http://sciteclibrary.ru/rus/catalog/pages/12404.html).

Я предлагаю читателям самим пронаблюдать, как у нас РАЗЫ превращаются во ВРЕМЯ.

Вот у нас на фирме юбилей. Одному из сотрудников фирмы «стукнуло» пятьдесят. Все разместились за праздничным столом и произносят заздравные тосты в честь юбиляра. Но наш юбиляр к «юбилею» на самом деле не имеет отношения. Это у Земли очередной «юбилей»: она пятьдесят раз обернулась вокруг Солнца за промежуток между рождением «юбиляра» и моментом, когда его гости разместились вокруг праздничного стола.

Мы продолжительность нашей жизни привыкли соизмерять с эталоном – обращением Земли вокруг Солнца. Продолжительность начали подменять некими эталонами с незапамятных времен. ВРЕМЕНЕМ нашей жизни назвали соразмерный эталонный эквивалент – подсчитанные РАЗЫ обращения Земли вокруг Солнца.

К подмене понятий привыкли все, включая философов и даже физиков. Философы, по сути, результат измерения (субъективные действия!), придуманные людьми действия, возвели в ранг философской категории и начали нарекать её то «основной формой бытия», то «коренным условием бытия» со всеми вытекающими последствиями как для студентов (это еще полбеды), так и для взрослых специалистов (это уже почти беда) и для физиков-теоретиков (а это уже катастрофа).

Что сотворили физики-теоретики? Они людскую придумку признали объективно существующей и почти материализовали её, заставили «сжиматься» и «растягиваться» до полной остановки, а затем соединили её с трудно определимой субстанцией под названием «пространство» и продолжили всяческие надругательства уже над этим, превращенным в нечто цельное, микстом. Это издевательство над здравым смыслом продолжается уже более ста лет. В процесс втянуто огромное количество – армия! – специалистов высочайшего уровня, кандидатов и докторов наук, профессоров и академиков. На содержание этой армии и финансирование построенных на вымысле исследований затрачены непомерные средства. И это всё становится похожим на известную патовую ситуацию в бизнесе, когда кредиторы продолжают изо всех сил поддерживать абсолютного банкрота в напрасной надежде получить назад хоть что-то и в страхе признаться, что долгое время спускали, как в канализацию, огромные средства, просмотрев в самом начале прореху в возможностях должника.

Самое поразительное, что о несостоятельности обеих теорий Эйнштейна написаны уже тома серьёзнейших публикаций, включая сомнения в отношении понятия «время».

В свое время Макс Планк утверждал: «Великая научная идея редко внедряется путем постепенного убеждения и обращения своих противников…. В действительности дело происходит так, что оппоненты постепенно вымирают, а растущее поколение с самого начала осваивается с новой идеей». Наверное, во времена до Макса Планка это так и происходило. Но после обнародования Планком этой сентенции, уходящие из жизни оппоненты озаботились тем, чтобы им на смену приходили только те представители растущего поколения, которые полностью разделяют старые идеи и на дух не принимают идеи новые. Этому способствует вся система признания состоятельности ученых.

В нашем случае планковские «оппоненты» – это истовые «эйнштейнопоклонники», не переносящие малейшую критику «эйнштейнианства» в любой её форме.

Здесь мы можем наблюдать подсказку Вильфредо Парето в ее чистом виде. Элита в нашем случае – это академическая верхушка теоретической физики. В доктора и кандидаты, благодаря тщательному отбору, могут пробиться только сторонники «эйнштейнианства». Они и образуют ближний круг правящей академической элиты. Массы – научная общественность, далекая от проблем теоретической физики, «контрэлита» – все те специалисты, которые давно уже поняли глубину заблуждения и кризисность состояния теоретической физики.

Здесь до конца не понятно только – а известному «глобальному племени» зачем нужны все эти блуждания и затратная система отстаивания ложных истин?

Во всяком случае, пока ясно одно: общая схема, установленная ведущими социологами современности относительно общественного развития, безотказно срабатывает и в науке, включая «точные» ее виды.

Как видите, вопросов у нас возникло множество, а с ответами проблема, не уступающая по неразрешимости кризисной. Может быть, из читателей кто подскажет что-нибудь?

Февраль-март 2013 г., г. Киев.

©    Е.Ф. Коваленко