Одной из самых важных характеристик человеческого сообщества является его способность получать, накапливать, сохранять и передавать другим своим членам знания, то есть информацию, которая по каким-то причинам кажется важной данному сообществу. При этом люди отличаются от других животных тем, что у них в процесс оборота знаний наряду с содержимым их голов существенно вовлечены тексты, которые представляют собой последовательности специальных символов, зафиксированные на каких-то материальных носителях с достаточно долгим жизненным циклом. Правила кодировки знаний в текст через создание адекватной последовательности знаков, а также декодировки знаний из подобной последовательности, будем называть языком текста, причем при написании текста может быть использован не только какой-то обычный человеческий письменный язык, но и, например, язык математики для описания формул, язык химии для описания веществ, нотная запись для описания музыки, и т.д.

Возникает понятие библиотеки сообщества - набора всех используемых и хранимых сообществом текстов. Данная библиотека является неотъемлемой частью структуированного мира знаний, который имело бы смысл называть эпистемой (греч. episteme - знание). Определение эпистемы сообщества в таком ключе согласуется с возникшим в настоящее время вторым смыслом понимания предмета эпистемологии (первый смысл заключается в том, что термин «эпистемология» понимается в качестве синонима термина «гносеология», то есть в качестве теории познания): «Однако в неклассической философии может быть зафиксирована тенденция к различению Э. (эпистемологии - ПК) и гносеологии, которое основано на исходных категориальных оппозициях. Если гносеология разворачивает свои представления вокруг оппозиции "субъект - объект", то для Э. базовой является оппозиция "объект - знание". Эпистемологи исходят не из "гносеологического субъекта", осуществляющего познание, а скорее из объективных структур самого знания. Основные эпистемологические проблемы: Как устроено знание? Каковы механизмы его объективации и реализации в научно-теоретической и практической деятельности? Какие бывают типы знаний? Каковы общие законы "жизни", изменения и развития знаний?» ^[1].

Здесь следует отметить, что термин «эпистема» впервые был использован французским философом М. Фуко, для которого это была ментальная «структура, существенно обусловливающая возможность определенных взглядов, концепций, научных теорий и собственно наук в тот или иной исторический период» ^[2], ^[3] . Или, другими словами, неявно заданный (в коллективном подсознательном) свод правил и нормативов, определяющий все имеющиеся в данный период времени дискурсы. В таком своем значении данное понятие не получило широкого распространения, что делает оправданным попытку реактивировать данное понятие в его «естественном» смысле - в качестве синонима мира знаний. Так получается важное для данной работы «широкое» понимание термина «эпистема».

Как уже отмечалось, эпистема в широком смысле включает в себя библиотеку в качестве важной составной части. В дополнение к библиотеке текстов в эпистему входят также и все «живые» знания, которые содержатся в активном и пассивном виде в головах людей. При этом для значительной части содержимого голов имеется связь практически каждого выделяемого общего элемента многих сознаний - какого-то конкретного знания - с его аналогом, закодированном в одном из текстов библиотеки. То есть библиотека сообщества может служить хорошим отражением его эпистемы в широком понимании, что позволяет в некоторых случаях «суживать» понимание термина «эпистема» до синонима понятия «библиотека».

Огл. Структуирование знаний

Каждое сообщество определяет свои подходы к структуированию своего массива знаний, того, что обычно хранится в текстах библиотеки сообщества. На практике существует много возможных принципов классификации текстов, и выбор нужной классификации обычно определяется решаемой исследователями задачей.

В частности существует функциональная классификация, в рамках которой тексты группируются в соответствии с их функциональным назначением. При этом, например, часть текстов может быть определена как священные, другая часть может быть назначена основой для обучения новых поколений. Есть нормативные тексты, причем как требующие строгого исполнения зафиксированных в них правил (законодательство и инструкции), так и претендующие на «мягкое влияние» на поведение людей (морализаторские тексты, рекомендации и различного рода описания «наилучших практик» достижения поставленных целей - best practices).

Фиксация внимания на таком аттрибуте знания, как истинность, сразу же выделяет массив научного знания, рядом с которым возникают различного рода дедуктивные комплексы ^[4]. На разработке метафизических дедуктивных комплексов, в частности, концентрируется философия. Да и многие науки активно обсуждают относящиеся к своему предмету знания подобного типа, которые пока еще не могут быть фальсифицированы в попперовском смысле ^[6]. Например, таким статусом обладают принципы laisser-faire в экономике, а также многие теории физики элементарных частиц и астрофизики.

Научное знание обладает еще одним замечательным свойством, которое требует особого рассмотрения и объективизации. Наличие внешнего референса и четкого объективного критерия истинности приводит к тому, что в науке альтернативные представления об объекте со временем унифицируются. То есть при наличии существенной разницы моделей действительности со временем возникает теория, обобщающая данные модели, так что каждая модель становится следствием новой теории. Фактически можно считать, что наука в своем развитии обеспечивает единство своего смыслового поля. И данное единство является следствием наличия строгого референса для всех рассматриваемых означаемых, и наличия объективного критерия истинности. В это же поле интегрируются многие элементы повседневного обыденного знания, которые также имеют строгий внешний референс и опыт в качестве критерия истинности.

При переходе же к нефальсифицируемому знанию перестает работать объективный принцип отбора истинных высказываний, который делает единым научное смысловое поле. Это приводит к фактическому расслоению знания на несводимые друг к другу смысловые поля, примерами чего могут служить различные направления в философии. Однако следует отметить, что внутри каждого смыслового поля обычно существует какой-то критерий истинности, что обеспечивает его целостность в дальнейшем развитии. Таким критерием, например, может быть суждение Авторитета.

Кстати, Авторитет может «освятить» истинностью и любой другой нарратив, например, посчитав очень значимой его эстетическую ценность, или моральную ценность, или что другое. Так мы приходим к расслоению эпистемы в «силовом поле» истины на обыденное знание, научное знание, различного рода дедуктивные комплексы, а также прочие нарративы.

Еще один важный для эпистемы показатель можно определить через актуальность знания, его общепринятую значимость для сообщества. Важность данной характеристики основана на ограниченности производительности человеческого канала восприятия информации, что приводит к конкуренции разных подходов к решению значимых для человека проблем за доминирование в этом канале. Оказывается, что какие-то тексты попадают в центр внимания сообщества, то есть они занимают центральные и наиболее удобные полки библиотеки, другие - вытесняются на периферию, «засовываются в дальние углы» вплоть до их полного забвения, третьи - просто-напросто уничтожаются. Здесь, однако, следует отметить, что со временем некоторые «забытые» тексты могут быть вновь «выдернуты» с периферии эпистемы и заново введены в центр дискурса ^[7].

Такое «кипение» текстов в поле их актуальности идет всегда. Тексты постоянно перемещаются как внутри библиотек сообществ, так и между такими библиотеками. Библиотеки структуируются по фактору актуальности, причем если не осознано, то стихийно. Тексты ранжируются, причем «ранг» текста является многоплановой характеристикой, зависящей и от конкретного сообщества, и от проблем, требующих решения, и от некоторых других факторов. При этом следует отметить, что стихийное «общественное» ранжирование текстов может существенно отличаться от сознательного ранжирования, реализованного в результате какой-то официальной политики - множество примеров подобного расхождения можно обнаружить в нашем недавнем прошлом. Другими словами, работа по структуированию множества текстов постоянно идет по меньшей мере в двух планах. Один из них, существующий всегда, - это стихийное ранжирование текстов самими сообществами. Другой план, который может и отсутствовать, - это ранжирование текстов в соответствии с какой-то единой политикой, обозначенной в качестве официальной. Очевидно, что «умная» политика обычно подстраивается к обществу, мягко управляя общепринятой оценкой различных элементов эпистемы.

Огл. Эволюционная эпистемология.

Перейдем теперь к рассмотрению эволюции эпистемы во времени, взяв в качестве основы модель эволюционной эпистемологии К. Поппера ^[8]. Согласно данной модели осознанная человечеством проблема стимулирует генерацию гипотез по ее решению, и последующий поиск ошибок с устранением ошибочных гипотез. Создание гипотез, их критика и отбраковка (полная или частичная) продолжаются до тех пор, пока не будет найдено решение проблемы. При этом оказывается, что решение одной проблемы порождает другие проблемы, которые опять же инициируют свои процессы генерации гипотез и устранения ошибок, обеспечивая непрерывность человеческого познания во времени.

На мой взгляд данная концепция может быть положена в основу поиска закономерностей эволюции библиотек в целом. Надо только расширить область описания данной модели, включив туда и иные виды текстов. Действительно, научные знания, которыми в основном занимался Поппер, навязали ему свою специфику, сузив его видение. Например, несмотря на все заверения автора, данная модель напоминает скорее агротехнический искусственный отбор при селекции новых пород домашних животных, чем естественный отбор Дарвина. При этом, однако, можно ожидать, что выход за узкие рамки науки, и обобщение данной концепции на ненаучную часть библиотеки привнесет в отбор «правильных» знаний элементы стихийности и иррациональности, сделав его более похожим на дарвиновский.

Другим интересным ограничением модели Поппера является то, что наличие единого критерия истинности, основанного на человеческом опыте, а также наличие строгих референсов во внешнем мире, делают возможным получение в конечном итоге единственной истиной научной теории. Наличие конкурирующих концепций в науке обычно состояние временное, характерное для состояния так называемого «переднего фронта исследований». Со временем конкурирующие концепции «утрясаются», при этом они (или какие-то из них) либо оказываются неверными и отбрасываются, либо входят составными частями в конечную теорию, обобщающую результаты научного поиска.

Существенно другая картина наблюдается при выходе за рамки науки. Даже в области метафизических дедуктивных комплексов мы имеет существенную неединственность систем знаний. Причем данная неединственность отнюдь не является чем-то временным. Действительно, даже коммунистическая тоталитарная общественная система, насаждавшая единомыслие в СССР насильственными методами в течении нескольких поколений, не преуспела в этом занятии. Альтернативные мировоззренческие концепции были маргинализированы, вытеснены в «подполье», однако не исчезли совсем. При этом снятие политического давления на общество привело к немедленному и достаточно быстрому увеличению зон влияния альтернатив. Так что естественность неединственности мировоззренческих систем в человеческом обществе можно уже считать экспериментальным фактом. Такая неединственность принятых в обществе концепций по-видимому имеет под собой объективную основу, поскольку она отражает разнообразие человеческих психотипов и человеческого опыта. Действительно, трудно ожидать, что строгая рациональность, необходимая для успешной работы в области математики, будет также способствовать успеху в искусстве, где скорее от человека требуется интуиция и иррационализм, умение «услышать музыку горних сфер».

В плане расширения эволюционного попперовского подхода рассмотрим процесс устранения ошибок. Поппер строит свое понимание данного процесса на основе рациональной критики. Не умаляя важности данного механизма, следует отметить, что он уже плохо работает даже в области метафизических дедуктивных комплексов ^[9], часть из которых является продуктом и предметом исследований в области философии. Действительно, многие актуальные философские системы дают неотличимые конкретные проекции на область человеческой практики, что не позволяет установить их ошибочность на основании практического опыта. С другой стороны, как это уже отмечалось выше, история показывает, что такие системы тоже развиваются. Они появляются, расширяют зону своего влияния, конкурируют с другими дедуктивными комплексами. Системы могут сливаться и расщепляться. Они могут потерять свою влиятельность и маргинализироваться, могут исчезнуть из дискурса и возродиться вновь через некоторое время. Или не возродиться никогда.

При осмыслении механизмов функционирования конкурентного поля знаний, обеспечивающих описанное выше поведение, имеет смысл опереться на микроуровень описания, которым в данном случае будут являться люди - последователи конкурирующих подходов ^[10]. Чем больше людей - апологетов концепции, тем шире зона ее влияния. Поэтому сразу же выявляются два фактора, оказывающих давление на структуру библиотеки - это полезность и простота ^[11]. Человеку нужно решать свои проблемы, поэтому он скорее будет «голосовать» своими каналами восприятия в пользу знания, помогающего ему жить хорошо, чем в пользу какого-то другого знания. Простота же концепции облегчает процесс обучения, поэтому при прочих равных более простая концепция будет наращивать свою зону влияния быстрее, чем более сложная.

Понятно, что каждая концепция приходит не на пустое место. Она, во-первых, «вытесняет» какую-то предыдущую концепцию, и, во-вторых, конкурирует за «место под солнцем» с какими-то другими парадигмами. Поэтому то, что концепция является развитием предыдущей, оказывается ее конкурентным преимуществом (в силу инертности человеческого сознания). Далее, человек обычно не имеет возможности подробно разбираться с существом концепций, поэтому он вынужден доверять экспертам ^[12] в оценках их полезности. Это дает преимущество более распространенной (более влиятельной) парадигме по сравнению с менее распространенной ^[13]. Еще один фактор влияния связан с общественным и групповым авторитетом сторонников, и/или государственной политикой. Данный фактор повышает конкурентоспособность концепции в лояльных авторитету слоях общества и понижает конкурентоспособность в оппозиционно-маргинальных слоях.

Очень важна в деле распространения мировоззренческих концепций система образования. Прежде чем человек становится способным анализировать и выбирать себе пригодное, он подготавливается к этому делу родителями и учителями, которые напихивают ему в голову различного рода ментальные структуры, исходя из своего опыта и представлений, а также из имеющихся образовательных программ. И только потом, перелопачивая полученное в детстве и молодости, человек начинает сам активно влиять на свое представление о мире.

Таким образом, мы видим, что в общем случае устранение ошибочных гипотез не является таким уж простым процессом, как это выглядит у Поппера, ведь то, что один считает ошибкой, другой видит как истину, выстраданную всей его жизнью. С другой стороны общая картина становится более похожей на биосферу - разные концепции борются за место в головах людей и на полках библиотек, обеспечивая идейное разнообразие мира ^[14]. К тому же следует отметить, что развитие самой конкретной концепции может следовать эволюционной теории Поппера, поскольку обычно в ее рамках выстроена внутренняя методология с определенным своим пониманием истинности. Именно единственность истинности является необходимым условием для реализации эволюционной модели Поппера при развитии какой-то парадигмы. Обобщая и продолжая аналогию с биосферой, мы видим, что эволюция библиотек в принципе основана на двух движущих силах. Во-первых, это «внутривидовой» отбор, обеспечивающий внутреннее развитие концепций в рамках их методологий, и имеющий скорее планово-селекционную природу, чем дарвиновское «давление естественной среды». И, во вторых, это «межвидовая» конкуренция парадигм за сознание людей в случае, когда несколько концепций имеют свои проекции на актуальное проблемное поле человека.

В свете изложенного возникает следующий вопрос. Если в библиотеку постоянно поступают новые тексты, которые вступают в конкурентную борьбу за каналы восприятия людей как между собой, так и с уже имеющимися в библиотеке текстами, то не существует ли каких-то общих принципов ведения подобного соревнования, какого-то общего способа первичного ранжирования текстов? Один из аспектов данной проблемы был разработан Ж.-Ф. Лиотаром, который предложил концепцию существования определенных мета-текстов, мета-рассказов, легитимирующих знания сообщеста.

Огл. Принцип наличия «великих рассказов» - подход Ж.-Ф. Лиотара

В соответствии со взглядами Лиотара, для попадания на удобные полки библиотеки знание должно быть «выстроено» в соответствии с принятыми в данном сообществе мета-рассказами. Другими словами ^[15]:

Таким образом, Лиотар предлагает выявлять структурообразующие характеристики любой библиотеки в виде мета-текстов, которые он обозвал «великими рассказами» ^[16]. Примером таких рассказов в плане, например, христианских конфессий могут служить Ветхий и Новый Заветы вместе с другими священными текстами - ведь именно по отношению к данному набору текстов рассматриваются все другие тексты для определения их ценности для христианского сообщества. Было время, когда в зависимости от такой оценки другие тексты могли быть приняты к распространению среди населения, или наоборот, быть преданы забвению, или даже активно уничтожаться.

При этом мы видим, что Ветхий и Новый Заветы являются общей характеристикой для христианского мира знаний - все конфессии чтут эти тексты. А вот интерпретация данных текстов в рамках разных конфессий уже различается - каждая христианская конфессия обладает своим набором священных текстов, интерпретирующих содержание основных книг, дающих моральные ориентиры для оценки поведения людей и происходящих событий.

Лиотар выделяет несколько периодов развития библиотеки западного мира - традиция, модерн, постмодерн. Ключевым в понимании данного разделения по Лиотару является период модерна - период общественного развития и прогресса, период научности. Соответственно «великие тексты» модерна базируются на идее универсальной системы мира, и/или на идее освобождения людей. Идея универсальной системы, системности основана на том, что каждый новый текст должен быть соотнесен с принятой в сообществе системой мироустройства (которая, к тому же, понимается единственно верной, хотя и зависящей от самого сообщества), поддерживать данную систему, развивать ее. Внесистемные тексты уходят на периферию, предаются забвению. В рамках эмансипационного великого рассказа ценность текста определяется в зависимости от его вклада в освобождение людей. Тексты, препятствующие свободе, должны быть выведены из дискурса, забыты.

С наступлением эпохи постмодерна Лиотар фиксирует ослабление влияния «великих рассказов» модерна. При этом он находит рост влияния нового рассказа - перформистского, или продуктивного рассказа - «великого рассказа» об эффективности. Все, что способствует росту производительности общества, начинает получать приоритет в системах знаний. Однако Лиотар также отмечает, что продуктивные рассказы, пережив максимум своего влияния, тоже начинают уходить, уступая место другим рассказам - «великим рассказам» будущего. Пытаясь разглядеть современные тенденции, Лиотар отмечает среди последних паралогический рассказ (т.е. когда ценность текста ставится в зависимость от фиксации различия частей объекта, его фрагментарности).

Понятно, что в своем исследовании Лиотар сосредоточился на самых общих подходах. Он только слегка затронул (практически только перечислил) более специфические наборы знаний типа науки (основной критерий легитимности - истиность), искусство (основной критерий - чувство прекрасного) и некоторые другие.

Огл. Эволюция «великих рассказов» Запада

На мой взгляд данная концепция Лиотара начинает смотреться гораздо лучше после небольшой коррекции. Действительно, в традиционные «великие рассказы» средних веков, основанные на традиционном христианстве, с появлением абсолютистских тенденций начинают плавно вплетаться системные моменты. Первые универсальные системы были связаны со священным монархическим принципом, и с движением Реформации. В ответ на Реформацию Рим тоже был вынужден заняться структуированием своих знаний в универсально-системном плане, приводя комплекс традиционных священных текстов в относительный порядок. Системная струя достигла своих высот в начале XIX века (немецкая классическая философия).

Наряду с этим в Англии начинают развиваться эмансипационные рассказы, которые набирают мощь к концу XVIII века (США, Франция). Далее, XIX-начало XX столетия отмечены жесткой конкуренцией этих двух типов «великих рассказов» модерна с постепенным вытеснением системных рассказов эмансипационными. Следует также отметить, что эмансипационные рассказы шли рука об руку с прогрессистскими рассказами, или рассказами развития/прогресса, о которых Лиотар почему то не упоминает. «Расцепление» этих двух типов рассказов произошло лишь к концу XX века в результате осознания ограниченности природных ресурсов планеты.

В Европе дольше всего системные рассказы продержались в России, причем интересно, что это произошло в виде своеобразного синтеза системных рассказов с эмансипационными. То есть, мы имели универсальную систему социализма, учение Маркса-Ленина, но вместе с освобождением труда, освобождением от национального и колониального гнета, etc. Однако в конце концов системная часть была окончательно отброшена, и с 90-х годов XX века эмансипационные рассказы стали основой дискурса и в России тоже, причем в интересном варианте - без прогрессистских рассказов, рассказов развития. И лишь с началом нового XXI века рассказы развития стал потихоньку возвращаться в Российский дискурс.

Со второй половины XX века на Западе, на фоне максимума притягятельности эмансипационных рассказов, начинают набирать силу продуктивные рассказы. В принципе, некоторое «замыливание» эмансипационных рассказов вполне понятно - идея освобождения людей в западных обществах уже исчерпала себя (люди стали практически полностью свободными) ^[17] и начинает себя компрометировать (пользуясь уважением к свободе, меньшинства начинают паразитировать на обществе). С другой стороны очевидна ограниченность продуктивных рассказов, ибо, исчерпав все резервы социальной неэффективности, которые еще остались от общества модерна, социум довольно быстро приходит к падению отдачи от следования данной парадигме. Так же остро критикуются рассказы развития, поскольку человечество начинает упираться в ограничения ресурсной базы планеты. То есть общество оказывается в идейном кризисе, который обычно связывают с состоянием постмодерна. ^[18]

Интересно также проследить эволюцию телантропного ^[19] «великого рассказа» - мета-рассказа о всестороннем развитии личности. Возникнув в диалогах Платона в виде обобщения и разъяснения категории «калокагатия» ^[20], данный рассказ был надолго «задвинут» в общественном дискурсе, пока его вновь не достали из «дальнего угла» библиотеки гуманисты Ренессанса. Выродившись после этого в соответствие «естественной природе» человека как критерия разумности общественного устройства, данный рассказ был вновь поднят на щит социалистами. Начиная с Фурье ^[21], в теориях социализма понятия «всестороннее развитие человека», а также «возможность самореализации для каждого» и «дающий удовлетворение творческий труд», всегда числились среди основных целей общества.

Обеспечив взрывную экспансию влиятельности социалистических идей в форме различных вариантов марксистских теорий, телантропный рассказ «атаковал» либертарианство. Успешность данной атаки выразилась в возникновении социального либерализма - гуманистического направления либертарианской мысли ^[22], который, начиная с «Нового курса» Рузвельта, становится одной из двух доминирующих идеологий Запада (наряду с laisser-faire - идеологией минимизации вмешательства государства в экономические и социальные процессы). Другими словами, влиятельность телантропного «великого рассказа» становится всеобщей.

По всей видимости именно телантропный «великий рассказ» будет на Западе основным мета-рассказом ближайшего будущего. Экономически это обусловлено смещением общественной потребности на рынке труда в сторону высококвалифицированных специалистов, которые по сути своей являются дорогим и штучным «товаром». Влиятельность телантропного рассказа прослеживается на примере современных западных практик управления персоналом, возрастающих общественных затрат на переобучение людей, включением телантропных слоганов в лозунги и программы многих влиятельных партий.

В России телантропный рассказ получил максимальное развитие в период социализма, но после революции 1989-93 годов был сразу же исключен из дискурса и маргинализирован. И вообще, в плане «великих рассказов» Россия последних лет является очень интересным случаем. У нас тут еще существенно не завершена ни повестка дня эмансипации - освобождения, ни повестка дня производительности - эффективности, ни повестка дня развития - прогресса. То есть для нас еще не исчерпана ни одна из идеологий позднего модерна, которые можно было бы использовать для консолидации общества. Однако вместо этого мы тоже имеем идейный кризис, аналогичный тому, что происходит в современных западных обществах. Это хорошо демонстрирует текущие способности нашей интеллектуальной элиты, которая может лишь компилировать западный дискурс, но адаптация знаний к конкретным социальным условиям развития конкретного общества уже находится выше ее сил.

Огл. Общая модель познания

Для завершенности микроуровня предлагаемого подхода рассмотрим следующую схему включения эволюции библиотек в философскую модель познания (см. схему на рисунке).

Мы здесь имеем субъект, взаимодействующий с тремя мирами - внешним миром, включающим все, что традиционно понимается под понятием «объект», социумом, и миром накопленных знаний (библиотекой). Взаимодействия между этими мирами отражают все важные процессы, имеющие место при познании. Действительно, взаимодействия 1,4 исследуются в рамках традиционной классической гносеологии (с упором на взаимодействие 1). Взаимодействие 3 отражает социализацию человека, 3+2 - его обучение. Сам акт познания происходит в рамках отношений 1,2,3: субъект приобретает априорные знания (2,3), с помощью которых он обрабатывает результаты своего опыта (1) и опыта других исследователей (2). Полученные новые знания складируются в эпистеме (2). При этом по каналу 3 до субъекта доводятся также различные социальные ограничения и табу. Например, та информация, что неуважение «талмуда» «великих рассказов» общества, являющихся каноническими для данного момента времени, может привести к репрессиям (т.е. к перекрытию канала 2, и существенному ограничению канала 1), или даже казни субъекта.

Интересно рассмотреть связь библиотеки с попперовским миром 3. В принципе, Поппер вносит в свое понимание мира 3 некоторую невнятицу. Возьмем, например, следующее объяснение ^[23]:

Объекты, составляющие мир 3, в высшей степени разнообразны. В нем есть мраморные скульптуры, такие как скульптуры Микеланджело. Это не просто материальные, физические тела, а уникальные физические тела. Статус картин, архитектурных сооружений, рукописей музыкальных произведений и даже статус редких экземпляров печатных книг в чем-то подобен этому статусу, но, как правило, статус книги как объекта мира 3 совершенно другой. Если я спрошу студента-физика, знает ли он ньютоновскую теорию тяготения, я имею в виду не материальную книгу и, конечно, не уникальное физическое тело, а объективное содержание мысли Ньютона или, точнее, объективное содержание его сочинений. И я не имею в виду ни фактические мыслительные процессы Ньютона, которые, конечно, принадлежат миру 2, а нечто гораздо более абстрактное: нечто, принадлежащее миру 3 и развитое Ньютоном в ходе критического процесса путем постоянных усовершенствований, вносившихся им снова и снова в разные периоды его жизни.»

Мы видим, что с одной стороны у Поппера мир 3 - это книги, статуи и другие материальные носители с записанной на них информацией, с другой - объективное содержание знаний, которое по своей идеальной сути скорее принадлежит субъекту, чем находится вне его. При этом сам Поппер очень сильно упирает на второе понимание, что позволило В.Н.Садовскому ^[24] предположить, что Поппер в своей модели просто расщепил субъект на свои мир 2 и мир 3. С другой стороны, в той же статье Садовский утверждает, что в понимании Поппера субъект никак не связан с контентом мира 3, указания на что мы находим и у самого Поппера (см. например цитату выше). Так идеи Платона вернулись к тому, кто старательно развеивал чары древнего мудреца…

В рамках предложенной схемы все значительно упрощается. Надо всего лишь привлечь в рассмотрение понятие информации, которая, являясь аттрибутом материи, является имманентной составляющей Внешнего мира, отражая имеющиеся в нем различия. В этом плане по форме библиотека знаний является специальным образом организованной людьми частью Внешнего мира - набором материальных носителей с записанной на них информацией - текстами, заключающими в себе знания человечества. Именно информация является миром 3 Поппера, причем та информация, которую субъект уже усвоил при своем обучении, то есть своем взаимодействии с библиотекой и, возможно, с учителем.

10.2008 г.

© Крупкин П.Л.

^[1] Цитата из статьи в словаре: (Бабайцев А.Ю. Эпистемология // Новейший философский словарь. - Мн.: Книжный Дом, 2003.- 1280 с.)

^[2] Цитата из статьи в словаре: (Грицанов А.А. Эпистема // Новейший философский словарь. - Мн.: Книжный Дом, 2003.- 1280 с.)

^[3] Понятие «ментальные структуры», используемые в данном тексте, являются основным объектом разработки в рамках специального подхода гуманитарного направления человеческой мысли, связанного со структурализмом и постструктурализмом. Ментальные структуры, как элементарные, так и составные, полагаются образующими компонентами сознания человека, определяющими восприятие им информации, принятие им решения, его действия. С точки зрения психологии данный подход хорошо изложен в рамках кластерной теории интеграции (КТИ) М. Щербакова (см., например, книгу: Щербаков М. 7 путешествий в структуру сознания (теория и практика развития личности).- М.: Институт развития личности, 1998.- 304 c.), где сознание рассматривается в виде динамической системы элементарных паттернов и их кластеров, которые и соответствуют используемому в настоящей работе термину «ментальные структуры».
Ментальные структуры могут также быть соотнесены с мемами - квантами культуры, введенными в научный оборот Р. Доккинзом (Докинз Р. Эгоистичный ген.- М.: Мир, 1993.- 316с.) Мемы в культуре полагаются аналогичными биологическим генам - реплицируясь в процессах межличностного обмена и распространяясь по сознаниям людей они обеспечивают содержимое их голов. Хороший модельный пример мемов дают философские категории. Во-первых, видна их текущая репликация и распространение через систему образования. Во-вторых, можно проследить и их зарождение и эволюционное изменение в процессе развития философских систем.

^[4] Рассмотрим вопросы истинности знания чуть подробнее. В принципе знание, закодированное в библиотеке, представляет собой череду высказываний, каждое из которых может быть охарактеризовано либо как истинное, либо как ложное. Высказывания могут быть сгруппированы в цепочки рассуждений. Отработка понятия истинности в рассуждениях привела к созданию процедур формальной логики, которые работают с высказываниями, конструируя новые высказывания из уже имеющихся. Если при таком конструировании следовать определенным правилам, то можно осуществить перенос истинности от высказываний-посылок к высказываниям-заключениям. Для высказываний, представляющих собой знание, данный перенос истинности вперед по дедуктивной цепочке представляет несомненный интерес, поскольку он позволяет получать новое истинное знание из уже имеющегося. Множество всевозможных высказываний, полученных с помощью дедуктивных цепочек на основе какого-то набора исходных аксиом (то есть высказываний, по отношению к которым истинность положена изначально), я буду называть дедуктивным комплексом.
Возникает вопрос: насколько продуктивными будут дедуктивные комплексы в плане представления знаний различного типа (можно вспомнить, например, проблему Гилберта о постановке задачи по аксиоматизации физики)? Разработка данной программы показала определенную успешность в математике, а также при создании некоторых других дедуктивных систем знаний. Однако возникли ограничения. Первое ограничение связано со способом конструирования новых высказываний. «Парадокс лжеца» и аналогичные другие конструкты раскрыли способы создания высказываний, которые выходят за пределы дихотомии истина-ложь (то есть фактически перестают быть знаниями). Такие высказывания было предложено определить как бессмысленные (Витгенштейн). А при построении дедуктивных комплексов возникла проблема не только доказательства истинности, но и доказательства ложности (ибо ранее по умолчанию считалось, что все, что не истино, то ложно), с тем, чтобы отделить ложные высказывания, как тоже имеющие отношение к знаниям, от бессмысленных. Второе ограничение было вскрыто теоремой Геделя о неполноте арифметики. Оказалось, что аксиоматические системы, включающие натуральный ряд, не полны. Было доказано существование в таких системах истинных формул (высказываний), истинность которых не может быть выведена из счетного набора исходных аксиом. Стандартным способом «замыкания» теории стал поиск соответствующей мета-теории, которая по сути своей является внешним «определителем» истинности высказываний для дедуктивного комплекса определенного уровня сложности.
Так ограниченность аксиоматического подхода для построения систем знаний о сложных объектах порождает вопрос о внешних критериях истинности. При этом наряду с волюнтаристским подходом, основанным на суждении Авторитета, требование прагматичности (полезность знания для человека при решении возникающих проблем) привело к появлению еще двух критериев истинности, которые уже могут претендовать на объективность, - соответствие опыту (Бэкон) и простоте мыслительных конструкций (конвенционализм - Пуанкаре). Если соответствие опыту является уже общим местом эпистемологии и гносеологии, то важность требования простоты еще не столь очевидна основной массе современных исследователей. При этом, например, коперниковская революция в астрономии является хорошим подтверждением данного тезиса: ведь в течение длительного времени после первой презентации системы Коперника расчеты на ее основе были менее точными, чем расчеты на основе системы Птолемея. Однако это не помешало тогдашним исследователям сконцентрироваться на менее точной гелиоцентрической системе мироздания, и именно на этой основе двигать вперед науку.
Взятие на вооружение объективных критериев истины структурировало соответствующую систему знаний в виде науки. При этом из соответствующей массы высказываний выделились высказывания - результаты опыта и обобщающие их высказывания - теории. Последние принято представлять в виде дедуктивных комплексов, с выделением еще одного класса высказываний - базовых принципов науки ^[5] - основания для дедуктивных выводов. Формальная логика стала одним из основных методов гармонизации данной системы высказываний.
При этом соотнесение теории с опытом осуществляется следующим образом. Теория дедуктивно продолжается до условий опыта, и получившееся высказывание - проекция теории на условия опыта сравнивается с высказыванием - результатом опыта. Далее на основе какого-то соображения делается заключение о степени удовлетворительности совпадения или о несовпадении данных высказываний.
Соотнесение теории с опытом существенно упрощается, если теория является количественной. В этом случае результат опыта представляет собой измеренное число при каких-то фиксированных параметрах изучаемого объекта, проекция теории на эксперимент представляет собой расчетное число при тех же параметрах изучаемого объекта, а критерий соответствия - число, выражающее допустимое по мнению экспертов отклонение теории от эксперимента на данном уровне понимания объекта. Сравнение этих чисел между собой позволяет сделать требуемые выводы.
В случае качественных теорий ситуация оценки совпадения теории с опытом существенно усложняется, поскольку критерии совпадения перестают быть четкими. Нечеткость оценки совпадения может привести к ситуации, когда разработанная теория начинает объяснять любое возможное поведение объекта. Такое свойство немедленно выносит теорию за пределы мира знаний, поскольку она лишается предсказательной силы - возможности отделить с ее помощью истиные высказывания об исследуемом объекте от ложных и бессмысленных. Другими словами, подобные теории могут перестать быть полезными для решения проблем. Для обнаружения данных теорий был разработан критерий фальсифицируемости (Поппер - ^[6]), который заключается в том, что теория должна допускать наличие опыта / эксперимента, который мог бы ее опровернуть. Нетрудно увидеть, что в соответствии с данным критерием рассмотренные здесь «все-объясняющие» теории являются нефальсифицируемыми, а количественные теории из предыдущего абзаца - наоборот - фальсифицируемыми.

^[5] Заметим, что базовые принципы науки качественно отличаются от аксиом, ведь для них зачастую неясно, истинны они, или ложны (напомню, что в рамках формальной логики истинное заключение может быть вполне выведено из ложной посылки). Более того, базовые принципы очень часто нефальсифицируемы (см., например, кварковую теорию строения барионов, или общую теорию относительности Эйнштейна, причем последнюю - особенно в свете недавно появившейся релятивистской теории гравитации Логунова). К тому же базовые принципы любой науки сами находятся в активной постоянной проработке - они критикуются, поправляются, являясь составной частью фронта научного познания.

^[6] Для распознавания научного знания К. Поппер ввел критерий фальсифицируемости: теория является научной, если можно предложить способ ее опровержения. (Popper К. Conjectures and Refutations. The Growth of Scientific Knowledge. - London: Routledge and Kegan Paul, 1972. См. также перевод на русский). Более подробно данный критерий обсужден в последнем абзаце комментария ^[4].

^[7] В качестве примера «воскрешения» актуальности текстов можно привести традиционные тексты (сказки, поговорки, мифы), которые долгое время были основой общественного сознания. Когда произошел «отрыв» «просвещенных слоев» от традиции, были введены в дискурс новые тексты (беллетристика, работы философов, ученых), которые легли в основу общественного сознания «просвещенных слоев». Потом «просвещенными слоями» были вновь «открыты» традиционные тексты - исследователи пошли в народ фиксировать «народное творчество» - причем часть таких «забытых» текстов была даже введена в образовательный стандарт. В частности, такой чести были удостоены народные сказки.

^[8] Поппер К. Эволюционная эпистемология // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики.- М.: Эдиториал УРСС, с.57-74.

^[9] Сам Поппер в своей книге «Открытое общество и его враги» указывает на то, что выбор критического рационализма в качестве основного метода работы уже является иррациональным моральным выбором человека, и не может быть обоснован в рамках самого данного метода (см. Поппер К. Открытое общество и его враги, т.2.- М.: Культурная инициатива, 1992.- 528с.- С.268).

^[10] Здесь применяется синергетическая модель механизмов взаимовлияния концепций при их эволюции через взаимодействие на социальном «микроуровне». Данная модель в нескольких словах выглядит так: взаимодействие/общение людей, каждый из которых имеет свою картину мира, свою когнитивную модель, сопровождается (или не сопровождается) согласованием индивидуальных когнитивных моделей. Случай согласования приводит к появлению в общественном сознании «доменов», состоящих из таких согласованных между собой картин мира. Данные «домены» вполне могут быть соотнесены с объективными идеальными сущностями, изучаемыми некоторыми философскими системами, хотя они имет в своей основе вполне материалистические механизмы своей эволюции. Такие «домены» отражаются в библиотеке в виде соответствующих текстов, что обусловливает один из механизмов расширения их зон влиятельности через обучение и другие формы социализации людей. Так возникает модель того, как «теория становится материальной силой, как только она овладевает массами.» - Маркс К. К критике гегелевской философии права // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.1. С.335-357.

^[11] Здесь естественным образом в предлагаемую модель интегрируются утилитарный и конвенциальный подходы к отбору знаний.

^[12] Здесь привлекается механизм «активного доверия», предложенный британским социологом Э. Гидденсом для понимания современных социологических процессов. См. например В.Н. Фурс «Критическая теория позднего модерна» Энтони Гидденса.

^[13] Данный механизм не относится к маргинальным слоям, социальная динамика которых обычно определяет «латентную жизнь» некоторых концепций. Маргинальные слои обычно характеризуются сектантской внутренней организацией, то есть очень сильным отторжением «внешних» концепций по сравнению с «внутренними». Такое интеллектуальное «схлопывание» можно определить термином «коагуляция». См. Крупкин П.Л. Вновь о нации и о ее структуре. // АПН, 04.04.2007.

^[14] Аналогичное представление развития социальных теорий представлено в работе А. Ослона (Ослон А.А. Мир теорий в эпоху «охвата» // Социальная реальность, 2006, №1, С.94-101.) Однако, несмотря на желание автора построить универсальную модель, фактическим предметом его исследования является политика демократической страны. Это следует, в частности, из факта неучета системы образования при рассмотрении «репликации» теорий - автор ограничивается лишь рассмотрением СМИ. Также очень поверхностно представлены механизмы «захвата» теорией человека, причем сама теория представляется чем-то активным, имеющим субъектность.

^[15] Лиотар Ж.-П. Состояние постмодерна.- СПб.: Алетейя, 1998.

^[16] «Великие рассказы» (фр. grands récits, métarécits) - перевод на русский язык соответствующих понятий Лиотара сделанный при подготовке книги (Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна.- СПб.: Алетейя, 1998). Встречается также в виде термина «большие рассказы», и в виде калек с английского «большие нарративы» и «мета-нарративы».

^[17] Детали см., например, в работе (Крупкин П.Л. Пора говорить о свободе по-русски. // Полярная Звезда, 13.09.2008).

^[18] На мой взгляд продуктивные рассказы следует считать рассказами модерна. Действительно, значимость понятия эффективности возникла при капиталистическом производстве, откуда данное понятие распространилось на другие сферы жизни, и было в частности унаследовано через марксизм социализмом. Такая поправка к взглядам Лиотара делает концепцию более стройной и логичной. Конечно, это сдвигает начало эпохи постмодерна с 30-х годов XX века на конец 60-х, но это хорошо вписывается в хронологию постмодерна, следующую из других принципов (общество потребления, дальнейшая эмансипация западных обществ из-за студенческих волнений, и т.д.)
Здесь следует также отметить, что ряд исследователей (Э. Гидденс, Ю. Хабермас, и др.) не считают необходимость выделения специального периода постмодерна актуальной, относя наблюдающиеся специфические общественные изменения к специальному этапу модерна - периоду позднего модерна.

^[19] Телантропия (греч. telos - завершение, цель, antropos - человек) - термин, собирающий все, что основано на идее всестороннего развития личности как цели общественного развития.

^[20] «Калокагатия (греч. kalos kai hagatos - красивый и хороший) - этико-эстетический идеал древнегреческой культуры, предполагающий гармонию телесного и душевного совершенств, вызревающую в смене поколений (в отличие от внезапной вспышки красоты, таланта или добродетели, взятых в отдельности); в философии Платона - идеал гармонического сочетания физических и духовных способностей человека, естественно дополняемых его богатством и благородством души. Человек - носитель К. - в истинном призвании своем должен был всецело стремиться к осуществлению коллективных чаяний полиса. Общественно-этическое измерение К. в античности трансформировалось в его этико-эстетический парафраз в границах классического философствования Европы Нового времени (гармоничное воспитание, реализующееся в адекватном образе жизни). В коммунистической идеологии идеал всесторонне (разносторонне) развитой личности - строителя коммунизма - редуцирует идеал К. применительно к индивиду, лишенному национального и социально-стратификационного своеобразия.» - Статья из словаря (Грицанов А.А. Калокагатия. // Новейший философский словарь.- Мн.: Изд. В.М. Скакун, 1998. - 896 с.).

^[21] «Согласно Ф. (Фурье - ПК), естественные страсти человека, подавляемые и искажаемые при строе цивилизации, будут направлены на творческий труд, полный разнообразия и радостного соревнования. Разумно организованные могучие трудовые армии - региональные, национальные и международные - преобразуют лик Земли. В новых условиях общественной жизни будет формироваться и новый человек как целостная, всесторонне развитая личность.» - Цитата из статьи из БСЭ (Зильберфарб И.И. Фурье. // Большая Советская Энциклопедия / Изд. в 30-ти томах.- М.: Советская энциклопедия.- 1969-78.)

^[22] История данного направления либерализма хорошо изложена в статье (Струве П.Б. Социальный либерализм. // Избранные сочинения.- М.: РОССПЭН, 1999.- С.412-423.)

^[23] Цитата из статьи (Поппер К. Эволюционная эпистемология // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики.- М.: Эдиториал УРСС, с.57-75.- С.71-72)

^[24] Садовский В.Н. Эволюционная эпистемология Карла Поппера на рубеже XX и XXI столетий. // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики.- М.: Эдиториал УРСС, с.3-51