В создании парадигмы для любой науки огромную роль играют классификации объектов, которые она изучает своими специфическими методами. Семиотика не является исключением, и все ученые, ею занимавшиеся, пробовали свои силы в создании классификации предметов семиотического изучения, то есть знаков. Но знаков так много и они так пересекаются, что расклассифицировать их по определенным категориям не удавалось. Чарльз Пирс, посвятивший классификации знаков несколько десятилетий, в конце жизни признался, что ему этого сделать не удалось. В итоге Пирс остановился на одной из предложенных им классификаций. По ней все знаки можно разбить на три категории: индексы, образы и символы. Этой тройственной схемой пользуются до сих пор, хотя многие семиотики признаются, что она несовершенна и не отражает всего многообразия знаков, поскольку примитивна и не отвечает потребностям науки сегодняшнего дня. Тем не менее, она остается основной классификационной схемой в практических применениях семиотики еще и сегодня.

Я пошел другим путем и создал классификацию знаков через классификацию их знаковых систем. Знаковых систем значительно меньше, чем отдельных знаков, а собранные в отдельные, резко отличающиеся группы (типы знаковых систем), они дают возможность выделить те специфические знаки, которые лежат в их основании (я назвал их базисными знаками для данного типа систем, или их таксонами). Выстроенные в иерархическом порядке, типы знаковых систем дают возможность построить их градацию между собой, применяя для этого историю любой современной науки. В каждой из них будет повторяться принятая мною иерархия знаковых систем в одной и той же последовательности – от знаков с малой степенью абстрактности к знакам с постепенным переходом к более абстрактному их содержанию. Это объясняется просто: люди в онтогенезе и человечество в целом – в филогенезе – проходили и проходят путь от мышления менее абстрактного к мышлению все более отвлеченному.

В результате у меня получилось шесть типов знаковых систем, каждый со своим базисным знаком (таксоном):

естественные системы – с естественными, реально существующими в природе знаками (первый таксон в классификации);

системы образные – с образом в качестве базисного знака (второй таксон в классификационной иерархии, надстраивающийся над первым);

языковые системы – слово является в них базисным знаком и следующим таксоном;

системы записи, требующиеся для фиксации достижений возникающих знаковых систем – их таксон обозначен как графема;

формализованные системы первого порядка с символами постоянного значения (в химии, физике и пр.) в качестве их базисного знака;

формализованные системы с символами переменного значения (такие как алгебраические либо логические значки) в качестве базисного знака.

Вот как это выглядит на схеме:

Таксономия знаков и типов знаковых систем

Если выстроить последовательно все таксоны, возникает лестница появления в коллективном сознании людей и в их личном индивидуальном пользовании тех знаков и знаковых систем, которые вместе составляют все содержание нашего разума. Может быть, этот подход к классификации знаков не является оптимальным и он наверняка не конечный (такого вообще не может быть, поскольку человечество постоянно развивает свой умственный потенциал). Тем не менее, по сравнению с классификацией Пирса, он демонстрирует существенный прогресс. Недаром большинство работ, ориентирующихся на мои выводы, цитируют предложенную выше схему.

Хочу добавить, что, не зная этого, я полностью повторил тот же самый интеллектуальный маневр, которым воспользовался Эварист Галуа (1811 – 1832) при создании теории групп в математике: «Вместо того, чтобы изучать само уравнение, Галуа изучал его „группу“, или, образно говоря, его „семью“. <…> Из каких бы „предметов“ ни состояла группа: из чисел, движений или операций, – все они могут рассматриваться как абстрактные элементы, не обладающие никакими специфическими признаками. Для того, чтобы определить группу, надо только сформулировать общие правила, которые должны выполняться для того, чтобы данную совокупность „предметов“ можно было назвать группой»^[25]. Такими группами в моей теории семиотики выступают типы знаковых систем, которые объединяют огромные количества систем знаков с одинаковыми признаками. В дальнейшем можно отбирать из группы любую систему и изучать ее специфические характеристики. Одинаковый подход к анализу в двух абсолютно разных областях знания (в семиотике и математике) свидетельствует о правомерности этого подхода и о возможности его появления в иных науках.

Огл.  Как мы мыслим по восходящей

Вначале мы обнаруживаем нечто, что привлекает наше внимание. Это нечто может находиться в любой из трех сфер материальной или нематериальной реальности, которые я выделяю. Оно может находиться в пределах онтологической реальности (вещь-событие), в пределах семиотической реальности (знак, комбинация знаков, знаковая система), а также в наших мечтах. Могут ли быть мечты реальностью? Да, могут. Неразвитое сознание вполне совмещает эти две категории. Дети разыгрывают воображаемые сюжеты постоянно. Взрослые используют фантазии как стартовую площадку для превращения мечты в реальные овеществленные предприятия, где они приобретают вполне ощутимые черты предметов, используемых в быту. Словом, мы черпаем новое отовсюду, не считаясь с тем, какими первоначальными характеристиками оно обладает.

Мы обдумываем это нечто, оно переходит в наше сознание и закрепляется в памяти. Данное нечто возникает снова и снова по мере того, как мы с ним сталкиваемся в его разнообразных проявлениях и сравниваем их, эти проявления между собой. В возникающем ряду вариантов мы выделяем черты похожие и черты отличные друг от друга. Выясняется, что в некоторых случаях можно поместить разные нечто в один класс отдельных, но одинаковых (или почти одинаковых) феноменов. Появление класса кардинально изменяет наши мыслительные и прикладные подходы к изучаемому объекту. Появляется возможность анализа и углубленного его понимания, как в сравнении свойств данного класса с иными классами похожего нечто, так и различий среди имеющихся образцов внутри класса. Апогеем такого подхода является выведение законов функционирования элементов, принадлежащих к данному классу объектов. Законы функционирования могут получить математическое оформление, что гарантирует их повторное применение на практике. К сожалению, далеко не все законы такого рода могут приобрести математическую поддержку.

Можно сосредоточиться на одном классе изучаемых объектов и заниматься им всю жизнь, а можно пойти дальше (вернее, вширь и вглубь) и перейти к ранжированию разных, но подобных классов рассматриваемого нами нечто. Венцом такого подхода является иерархия классов, которая располагает классы по логически оправданному вектору и в соответствии с одним критерием, положенным в основу изменений. Такие иерархии охватывают исследуемый предмет полностью, доходя до той точки, которая достигнута людьми по проблеме в этом направлении. Идеальным примером такого подхода является теория эволюции живой материи Чарльза Дарвина. Она рассматривает процесс эволюции живой материи на Земле и доводит ее до той точки, которая обозначена термином homo sapiens. Критерием же расположения классов внутри созданной Дарвиным иерархии являет принцип выживания наиболее приспособленных видов живой материи. Это не единственный образчик такой иерархии, но наиболее показательный из всех мне известных.

Следует отметить, что такого рода иерархии появляются не только во всеохватывающей панораме той или иной науки, но и в составляющих ее частях. Так, внутри таксонов дарвиновской схемы обнаруживается, что отдельные подразделения построены по тому же иерархическому принципу, что и в обобщающем все подразделения образце. Насекомые получают свою лестницу развития, а внутри видов насекомых есть еще и своя, свойственная только данному виду иерархия. Для таких промежуточных иерархий применяется тот же критерий построения последовательностей, что и в главной иерархии. Такое «матрёшечное» построение характерно для рассуждений подобного толка.

Построение иерархий в той или иной науке или в том или ином виде практической активности является естественным завершением научного анализа предмета изучения, его вожделенного триумфа.

Выдвижение моей классификации сопровождалось еще и использованием абсолютно новых философских представлений по поводу общепринятых и распространенных в сегодняшней науке категорий. Такого рода новацией явились, в частности, примененные мной трактовки таксономии и классификации в их взаимоотношениях. Для нас важно, что эти новации основаны на семиотическом подходе.

Огл.  Знаки в таксономиях и классификациях

Таксономия в науке является предтечей разрабатываемых в ней классификаций. Эта позиция не нова и покоится на выдвинутых в середине прошлого века воззрениях. Но как это происходит, и то обстоятельство, что выделяемые при этом таксоны и вытекающие из них классификационные знаки имеют совершенно иное семиотическое содержание, разъяснено не было. Когда та или иная наука лишь начинает оформляться и представленные в ней концепты находятся еще в пеленках, ее направляющие только-только примеряют главные характеристики данной системы. Эти направляющие приобретают сначала характер таксонов, которые воплощают в себе чрезвычайно расплывчатые значения. Когда в Древней Греции стали появляться работы, связанные с описанием земной растительности, Теофраст выдвинул самую первую классификацию объектов изучения возникающей науки о растительном мире. Он разделил его на четыре категории: травы, цветы, кусты и деревья. Все люди видели примеры этих четырех категорий и соглашались с тем, что они отличаются друг от друга и должны описываться в различных терминах.

Потребовались тысячелетия, прежде чем ученые узнали подробности о каждом растении, разобрались, как оно построено и из каких частей состоит. Лишь тогда в ботанике появись подлинно научные классификации растений (например, Линнея), основанные на совершенно иных признаках, чем те, которые использует любой наблюдатель или даже ученый в начале разработки проблемы. Аналогичным образом дело происходило и в семиотике. Конечно, Пирс был не простым наблюдателем и он дал своим категориям вполне научное объяснение, но все равно его классификация знаков приблизительна, в ней трудно найти ответы на большинство конкретных проблем, возникающих при работе со знаками.

Да и мои категории знаков, приведенные выше, являются всего лишь первоначальными, но я надеюсь, что их дальнейшее развитие приведет к классификациям, имеющим прикладное практическое значение. По мере прогресса науки и приобретения ею конкретных знаний об изучаемых предметах таксоны непременно приводят к выделению подлинных классов. До этого они имеют весьма расплывчатое содержание, объединяя в себе достаточно разнородные группы объектов.

Скажем, таксон «естественные знаки» включает и хождение по следам, и ориентацию по звездам, и симптомы заболеваний, которые отражаются в самых замысловатых знаках, и многое другое. Каждую категорию, например, симптомы при заболеваниях, следует рассматривать отдельно, разбивая ее на конкретные классификации медицинского характера. В ходе подробного изучения возникают разделы и подразделы, в которых появляются знаки все более однородных категорий со специальными методиками работы по изучению каждой группы. Системы записи объединяют в себе и записи на естественных языках, и музыкальную нотацию (фиксацию с помощью нот), и картографические изображения. Естественно, что это все разные знаки, требующие различных подходов и анализа. Обращение к каждой такой категории требует соответствующих классификаций, основанных уже на совершенно конкретных и отчетливо отделенных друг от друга признаках. До поры до времени, пока их конкретные свойства не будут изучены, они существуют в виде таксонов.

Однако из приведенной в схеме последовательности таксонов вытекает еще одно, очень важное заключение.

Огл.  Таксоны представляют собой знаки разной степени абстрактности

Если последовательно выстроить указанные выше таксоны один за другим, то каждый из них окажется обладающим более высокой степенью абстрактности и обобщения, нежели предыдущий. Образ обладает большей абстрактностью, чем естественный знак, слово – абстрактней, чем образ и т.д. Степень абстрактности определяется близостью знака к своему изображаемому (референту): естественные знаки обычно сами являются частью общей картины, о которой сообщают (дым сообщает об огне, Полярная звезда – о направлении на север и пр.). Они ближе к изображаемому, чем образ, ибо образ уже не является частью реальной картины. Слово дальше отстоит от прототипа, чем образ, так как оно обычно произвольно, а образ все же чем-то напоминает изображаемое, и т.д. Этот критерий положен в основу моей классификации всех знаков и знаковых систем, расположенных по иерархическому принципу абстрактности знаков. В этом я также вижу преимущество своей типологии перед типологией Ч. Пирса. Пирс просто перечислил три категории знаков – индексы, имиджи и символы, у меня же из представленных категорий выстроена логически оправданная последовательность.

Такое построение типологии знаков и знаковых систем дает надежду на определение в будущем их количественной соотнесенности. Сегодня еще нельзя в каких-либо единицах выразить степень абстрактности знаков, хотя первые попытки в этом направлении уже имели место. Тем не менее, уже сейчас мы получили важный оперативный инструмент, который помогает сравнивать знаки и знаковые системы между собой, причем с некоторыми числовыми показателями. Дело в том, что распространенное мнение, будто существуют всего два способа характеристики тех или иных явлений – качественный и количественный – и будто они не имеют промежуточных вариантов, мнение ошибочное. На самом деле между ними обнаруживается еще и третий – промежуточный слой. Он частично качественный, а частично количественный.

Я покажу, что имею в виду, на примере из археологии. Археологические артефакты рассматриваются как знаки исчезнувших культур и цивилизаций. Археологи делают все возможное, чтобы как можно точнее атрибутировать тот или иной найденный объект, показать принадлежность его к определенной культуре, к месту, а главное – ко времени, когда он использовался. Желательно, чтобы искомая хронология была абсолютной, то есть была бы привязана к какому-то календарю. Тогда можно сравнивать новую находку с уже описанным ранее, установить более точно ее происхождение и, что еще важней, установить ее связь с известными историческими событиями. Но такая привязка не всегда возможна. На помощь иногда приходит относительная хронология. Так, если в раскопе обнаружили поселение, возраст которого невозможно определить по принятой хронологии, но в нем же найдено три слоя, которые можно соответственно описать как принадлежащие к каменному, медному (бронзовому) и железному векам, то это дает нам хотя бы какую-то зацепку при описании находки.

Такой способ атрибуции может на равных правах быть отнесен и к качественному, и к количественному методам исследования. Сначала по найденным предметам мы определяем качественные характеристики слоев: каменный век, бронзовый или железный. Но это же обстоятельство дает нам право сказать, что нижний слой должен принадлежать каменному веку, над ним расположен бронзовый, а последний слой принадлежит к веку железному. Тут мы уже можем определить слои с помощью порядковых числительных – первый, второй и третий слой, а это уже количественные показатели. Мы не достигли идеала (абсолютной хронологии), но достигли промежуточного уровня атрибуции, который тоже дает нам многое.

То же самое можно сказать об уровнях абстракции в выделенных мною типах знаковых систем. Их пока нельзя охарактеризовать численными показателями (полагаю, что в будущем это будет сделано), но зато с большой долей уверенности можно сказать про ту или иную знаковую систему и даже про отдельный знак, что они менее или более абстрактны по сравнению с другими знаками либо системами. При определенных обстоятельствах этого оказывается достаточно для практических умозаключений. Так, уровневые системы из моей схемы применяются в статье М.А. Урбана для конкретных выводов по поводу решения письменных задач в младших классах школы, и они кажутся мне весьма обоснованными^[26].

Впрочем, имеется еще один признак, доказывающий, что предложенное мной распределение знаков по шести категориям работает, причем эффективно. Если расположить приведенные выше таксоны в предложенном порядке, то мы обнаружим, что каждый из них отличается от предыдущего по увеличению однозначности его понимания той аудиторией, для которой он предназначен, а сама аудитория становится более квалифицированной и однородной. Так, естественные знаки обычно бывают очень личными и предназначены для, так сказать, индивидуального пользования. Мои воспоминания и жизненный путь не повторяются в жизни других людей и представлены знаками моей персональной биографии. Конечно, горы, дома, люди и иные объекты остаются горами, домами и людьми в опыте всех людей, но это не те конкретные объекты, на которые опираются мои воспоминания.

Следующий за естественным знаком образ уже значительно более объемен по включенному в него содержанию, но зато более размыт для восприятия (перцептивно). Образ человека той или иной расы, например, представляет всех людей данной расы, но не дает ясного представления о его личностных качествах, которые нужно додумывать. Еще более размыто слово – таксон следующей группы знаков. Недаром литературные тексты иллюстрируются, а образы (скажем, скульптуры) сопровождаются словесными пояснениями. В первом случае иллюстрация опускает слово до конкретного уровня восприятия, а во втором – слово поднимает образ, который иначе невозможно понять и атрибутировать. Слово включает образ в более продвинутую для мышления категорию. Если на картинке нарисован стул, то он представляет только этот вид стула, т. е. единичный класс предметов; слово же «стул» – понятие общее, включающее в себя любые стулья. Графема идет еще дальше в этом направлении. Например, прямая линия может изображать самые разные предметы и даже отношения между ними, но чтобы понять ее в таком качестве, требуются обильные словесные комментарии. И совсем абстрактными являются знаки самой высокой категории – математические, логические, значки программирования и пр. Они понятны лишь немногим избранным, которые умудряются дышать в их разряженной атмосфере.

Конкретные знаки вышеперечисленных категорий приобретают дополнительные качества, прямо противоположные свойствам таксонов. Любой естественный знак можно легко объяснить, прибегая к самым разнообразным средствам, и таких средств может быть очень много – их невозможно перечислить даже в самом обширном списке. Образы могут быть объяснены словами – устно и на письме, но нельзя объяснить их в терминах, скажем, математики. Слова объясняются обычно другими словами, картинками или жестами. Их объяснение – дело более сложное, чем объяснение образов. И уж совсем сложно объяснить непосвященному сущность формализованных знаков; каждый знак таких систем имеет только одну форму и однозначно трактуется теми, кто использует их профессионально.

Поэтому математические знаки понимаются одинаково по всему миру; языки – в пределах данной культуры; образы – только после соответствующих разъяснений; а те или иные естественные знаки – после объяснений того человека, который воспринял данный объект.

Кроме этих весьма теоретических характеристик знаковые системы имеют и более зримые, хорошо просматриваемые свойства, которые и служат нам для их практических классификаций. Об этих свойствах отдельных категорий знаков мы поговорим после ознакомления еще с одним видом реальности, который я выделяю наряду с онтологическим и семиотическим, – реальностью виртуальной. Но прежде чем начать конкретный разговор о виртуальной реальности, я хотел бы осветить ту роль, которую играли фантазия и воображение в истории человеческого рода. С этого мы и начнем следующую главу.

ИЕРУСАЛИМ 2018

²⁵ Андре Дальма, Эварист Галуа: революционер и математик, М., «Наука», 1984 г., с. 44.
²⁶ Урбан, М. А. Поиск решения текстовых задач на основе семиотического подхода. Журнал «Пачатковая школа». Минск, 2008. N 11. С. 2-5

© А. Соломоник