Годами меня преследовало желание понять, что имел в виду Жан Пиаже (1896 – 1980) в приведенной выше цитате. Наконец, мне кажется, я ухватил самое существо его высказывания. Я предлагаю все наши мысли разделить на две категории: на мысли, касающиеся практики нашего поведения, и на мысли, касающиеся того, как мысли первой категории должны быть организованы. Мысли о мыслях я хочу назвать метамыслями, а сам процесс такого рода размышлений – метамышлением, а еще лучше – метамыслием. Идея эта новая (ниже я попытаюсь разобраться в особенностях метамыслия как я его понимаю на текущий момент), и ее принятие может повлечь за собой множество разнообразных практических и весьма важных умозаключений.

Огл.  Как мысли распределяются по двум категориям

По моей конструкции человеческое бытие включает три взаимодействующие части: онтологическую, семиотическую и виртуальную реальности. Онтологическая реальность включает все, что происходит в природе и в нашем теле; семиотическая реальность состоит из знаков и знаковых систем, кодирующих все, о чем мы рассуждаем; виртуальная реальность появляется в нашем мозгу и содержит новации, которые можно будет когда-нибудь реализовать и включить в онтологию или семиотическую реальность. Первоначально виртуальная реальность содержит только фантазии и мечты. Например, в древности люди смотрели на птиц и мечтали подняться в воздух. Они представляли себе мифических людей, использующих крылья для полета и летающих почти до Солнца. Впоследствии эти мечты осуществились, и сегодня мы летаем на аппаратах с крыльями и без таковых: на самолетах, дирижаблях, вертолетах и ракетах. Сегодня это уже не мечта, но онтология, обозначенная соответствующими знаками.

Однако некоторые фантазии и мечты еще не реализованы и продолжают привлекать наш взыскующий ум, по-прежнему пребывая в виртуальной сфере. Есть и другие мысли, которые не относятся к непосредственному содержанию трех упомянутых видов реальности. Это мысли о том, как нам следует определить указанные три слоя, как представить явления любой реальности, как развивать наши идеи и довести их до применения в жизни. Хотя они строятся на тех же самых идеях, которые впоследствии находят воплощение, и мы пользуемся в них теми же самыми знаками, но по существу – они иные. Эти мысли учат нас правильно думать, последовательно действовать и тщательно проверять каждый шаг, который мы предпринимаем на практике. Их то я и определяю как метамыслие.

Выше в главе 7 приведена схема человеческого бытия. На ней представлены три плоскости, вращающиеся вокруг наших метамыслей. Одна плоскость обозначает онтологию, где базисным элементом являются «вещи», – они репрезентируют все предметы, явления и события, имеющиеся в онтологическй действительности. Еще одна плоскость, обозначенная словом «знаки», показывает семиотическую реальность, а «виртуальные модели» демонстрируют главный элемент виртуальной действительности. Всей этой конструкцией дирижируют метамысли. В человеческом сознании именно они отвечают за обдумывание того, что делать с каждой реальностью, какую деталь реальности подключить к нашему предприятию, как их компоновать и в каком количестве.

Словом, главным действующим лицом во всем этом процессе выступают метамысли. Они могут быть инициированы любой реальностью – онтологической (скажем, профессиональной деятельностью), семиотической (например, анализом какого-то документа) либо виртуальной (допустим, чтением фантастического рассказа). Но в любом случае инициатива подхватывается метамыслями и в дальнейшем именно они ведут всю процедуру размышлений, зкспериментов или профессиональных усилий по изучению и использованию предложенного.

Огл.  Некоторые характеристики метамыслия, которые мне удалось выделить

Метамыслие присуще только человеку: ни животные, ни, тем более, машины им не обладают и обладать не могут. Животные обнаруживают признаки разумного поведения и начатки коммуникации, некоторые даже обмениваются информацией с помощью звуков, но никто из них не обладает метамыслями и не может расположить знаки в виде связной последовательности. Человеческие детеныши начинают это делать уже на втором году жизни, а в зрелости многие из нас приходят к изящно выстроенной, убедительной речи (или письму), свидетельствующей о мощном метамыслии. Машины действуют по запрограммированному в них алгоритму и не могут отступить от него ни на шаг, в то время как человек обсуждает каждый новое действие и его разумное исполнение на любом этапе реализации своих планов. В результате он может изменить алгоритм действий, намеченный ранее.

С этим связан и второй признак метамыслия: две линии размышления – о существе проблемы и о правильном выполнении действий, связанных с ее разрешением, происходят синхронно. Мы не оставляем на потом рассуждения по поводу того, как следует высказывать свои мысли, но делаем это параллельно с ходом высказывания. Равным образом художник, пишущий картину, задумывается как положить мазок именно в момент его нанесения. Заботы о композиции не оставляют нас и после окончания содеянного, но это в той же степени относится и к мыслям о содержании продукта. Так что оба аспекта наших мыслей идут бок о бок, сочетаясь и дополняя друг друга.

Наконец, третьей характеристикой метамыслия является то обстоятельство,что оно проявляется на всех, даже самых незначительных уровнях раздумий. Если брать в качестве примера создание какого-то абзаца на письме, то мы начинаем думать о его месте и сочетаемости с другими абзацами еще до того, как приступаем к его воплощению. На уровне написания предложений метамысль об их значимости и местоположении не оставляет нас все то время, когда мы их реально придумываем. То же касается написания слов, это предложение составляющих, и даже букв, составляющих эти слова.

Все эти вещи происходят с нами постоянно в любом проекте, который мы предпринимаем. Без метамыслия не обходится ни одно наше действие, и странным является факт, что никто не выявил существования данного феномена раньше. Думается все же, что это заявление не совсем правильно – многие высказывались, но не доводили свои аргументы до завершающей формулировки. Например, рассуждения о синтаксисе в языковых структурах относятся к метамыслию, ибо они говорят не о содержании того, о чем мы говорим или пишем, но о том, как надо это делать. Я написал целую книгу «Синтаксис в знаковых системах», где речь шла о метамышлении, выраженном в синтаксисе построения соответствующих знаковых систем.

И все же это не то, о чем я пишу в этой работе. В книге речь шла о формализации построения знаковых систем; здесь же я говорю о любой мысли какого бы то ни было масштаба – даже самого малого. Я утверждаю, что любая наша мысль имеет две стороны: одна по существу дела, вторая о том, как его совершить, то есть о метамыслии. Даже такое простое действие как прогулка по тротуару состоит из двух частей: из мысли о существе дела (куда мы идем и зачем + укладываемся ли мы по времени) и мысли о самом процессе ходьбы (не споткнуться бы, да не упасть, не столкнуться с другими прохожими, не наступить на что-либо непотребное и пр.). При этом обе стороны мышления сливаются в единый процесс мышления.

Огл.  Некоторые соображения о возможных практических приложениях идеи

Первый и важнейший вывод – это мысль о том, что человек судьбой предназначен быть самым умным из всех живых существ и командовать всем во вселенной, включая роботов и прочие механические приспособления. Едва ли удастся создать такую программу для машины, которая, кроме действий по существу, включала бы еще и метамыслие, обсуждаемое в этой работе.

Второй вывод касается определения философии как науки. Существуют десятки, если не сотни различных определений, совпадающих лишь в том, что философия, якобы, рассматривает самые кардинальные и значимые проблемы мироздания. Но неясно, что признать самым важным в этом смысле. Скажем, физика или биология, экономика и политические науки также решают животрепещущие и очень важные проблемы. Если принять определение, по которому философия обсуждает проблемы метамыслия для любых онтологических, семиотических и виртуальных явлений, то оно окажется много оперативней, чем иные весьма расплывчатые предложения.

Третий и наиболее конкретный вывод заключается в том, что в любом учебнике, методичке или инструкции для любой науки и практической деятельности авторам следует обратить внимание не только на вопросы, которые рассматриваются по существу, но и на то, каким образом и в каком порядке они, эти проблемы, решаются. Так это фактически и происходит в науках, которые изначально нацелены на как, а не на что. Я имею в виду, прежде всего, языки и математику. В них вопросы метамыслия стоят на первом месте. В языках мы выделяем лексику, которую надо запоминать, и грамматику, которая трактует, как эту лексику следует использовать. Математика по определению – наука о количественных проблемах, решаемых с помощью расчетов. Она заранее объявляет, что применима для любых исчислений, независимо от их природы. Я же хочу сказать, что вопросы метамыслия должны обсуждаться, наряду с вопросами о сути дела и в любых иных науках.

ИЕРУСАЛИМ 2018

© А. Соломоник