Теперь благодаря нашему анализу мы обрели представление не только о концепте, определяемом как «операция в философском пространстве», но и о правилах выполнения таких «операций». То есть, пусть только в воображении, но теперь мы осознаем реалии и такой манипуляции как переход по оси или шкале от «текущей» к «следующей позиции». При этом совершение этого перехода пока что мы можем представить лишь согласно «двумерному» порядку совершения шагов - не от точки к точке, но от точки через последовательность суффиксов к точке.
Но далее здесь возможно обращение предметом анализа и самой многозначности порядка метаморфозы, что и подобает повести при посредстве понимания разделителей позиций как «зон потенциальной напряженности». Причем такого рода «напряженность» - это не только «природа конфликта», но и «напряженность в гармонии» двух соседних позиций. А далее здесь возможен ход и в виде снятия «знака заряда», если «творчески» переработать смысл тогда и следующей идеи Л. Витгенштейна:
«3.26. Имя не разлагается далее никаким определением; оно – первичный знак.
3.261. Каждый определенный знак указывает на те знаки, посредством которых он был определен, а определения показывают путь.
Два знака, один – первичный, и другой – определенный через первичный, не могут обозначать одним и тем же способом. Имена не могут разлагаться на части определениями. (Как и любой знак, который сам по себе и независимо от других имеет значение.)
3.262. То, что не может выражаться в знаке, выявляется при его применении. То, что скрывают знаки, показывает их применение».
Положим, мы смогли воспринять предложенную Л. Витгеншейном «логику», откуда и совершение «операции» в философском пространстве также подобает расценивать как акт выделения «скрытых» признаков особенного. То есть «операция» и есть действие «обнаружения» нечто, исключающего его предъявление наблюдению в условиях «первоначальной открытости». Но отсюда и всякое что-либо подобает расценивать как принадлежащее одному из двух возможных классов - или классу раскрывающего всю свою специфику в момент наблюдения, или - требующего направления по его адресу и тех манипуляций, что обеспечивают раскрытие присущей ему специфики. Далее возможно и то понимание, что для формации, наделенной многообразием присущих ей признаков, часть таких признаков - это признаки, доступные для прямой регистрации, а часть - выявляемые лишь посредством «раскрытия». Отсюда всякое особенное есть и нечто так «особенная» комбинация «явного и скрытого», у которой большей части признаков «явного» дано тяготеть к одной природе, а скрытого - к другой.
Более того, для формации не исключено и обретение специфики, чье формирование возможно в силу воздействия окружения. В таком случае «обряжение» особенного условиями его включения в некую среду равно предопределяет правомерность принципа: особенное не позволяет понимание тождественным некоему уникальному знаку такого особенного, откуда началами его идентификации и подобает предстать реалиям среды характерной специфики. То есть формациям в их миграции по позициям осей нашего «философского пространства» дано обрести качества тогда и нечто несущего отпечаток воздействующего на них окружения.
Если исходить из принятых здесь допущений, то всякое особенное и подобает расценивать как тождественное его уникальной типологии лишь в тех обстоятельствах, когда для него исключен выбор между различными возможностями его реализации. Тогда если мы будем рассматривать как бы «полный формат» манипуляции над формацией в философском пространстве, в которой участвует не только суффикс, но и не рассматриваемый нами префикс, то условность, относящаяся к формации, но образующаяся уже на стадии «префикса» раскрывается ранее, нежели происходит задание формации. В этом случае и подобает напомнить, что иллюстрацией предваряющего выделение точки образования префикса можно понимать голевую ситуацию, возникающую прежде непосредственно вкатывания мяча в ворота.
Но в таком случае и наша манипуляция, которую мы определили как «действие» не будет предполагать однозначного порядка ее исполнения. Эту манипуляцию также подобает расценивать как «функцию, аргумент которой равно представлен функцией». К пониманию подобного порядка и подобает подступиться, опираясь на следующие идеи Л. Витгенштейна:
«3.31. Каждую часть предложения, характеризующую его смысл, я называю выражением (символом). (Само предложение есть выражение.)
Выражение – все то существенное для смысла предложения, что предложения могут иметь друг с другом общего. Выражение характеризует форму и содержание.
3.311. Выражение предполагает формы всех предложений, в которые оно может входить. Это является общим, характерным признаком класса предложений.
3.312. Следовательно, выражение изображается общей формой предложений, которые оно характеризует. А именно, в этой форме выражение будет постоянным, а все остальное - переменным.
3.313. Выражение, следовательно, изображается переменной, значения которой – предложения, содержащие это выражение. (В определенном случае переменная становится постоянной, выражение - предложением.)
Я назову подобную переменную «пропозициональная переменная».
Тогда «раскрываемое ранее» самой формации, дано ли ему или не дано обращаться отдельным, также будет предполагать и то «опережение в раскрытии», что обращено теперь и на такое «раскрываемое ранее формации». То есть - если на поле еще нет всходов, но имел место посев, то нам уже дано предполагать и получение урожая.
Подобное расширение моделирующего охвата в определенной мере можно определить как условное «достижение» философского моделирования, способного придать даже потенциям формат завершенного действительного. Работающей с нечто объемлющими «полями» условности моделирующей конструкция явно подвластно как обращение к предмету «уже наличествующей» реальности, так и к предмету «состояний опережения», например, к обретению необходимого чему-либо комплекса обстоятельств. Тогда особенное, что и обретает посредством подобных практик специфику не более чем ожиданий, также будет предполагать и возможность прослеживания выхода к его полному представлению равно благодаря прояснению перспективы его окончательного становления.
Конечно же, таким принимаемым нами допущениям дано предполагать и некие вполне очевидные следствия. Если всякое особенное и понимать нечто «единством обставленности и обусловленности», то тогда и его текущая реализация - она равно и индикатор прогресса эволюции ряда сходственных состояний. Отсюда и обретенное состояние, если рассматривать его с позиций действительности тогда уже утраченного состояния, и есть нечто не собственно «формация», но лишь комплекс или комбинация определяющих ее «начал», которые определяют «все что нужно для», но не воспроизводят это необходимое. Тогда и для позиций, размещаемых на осях «философского пространства» будет определено и то, что можно расценивать как своего рода начало присущего им «предназначения».
Если это так, то особенное уже не подлежит ограничению при посредстве задания любого формата его конечной определенности. Потому само особенное и невозможно вне позиционирования в системе начал, позволяющих, если обретены другие состояния объема или порядка или принято допущение, позволяющее определенные замены состава, равно и образование, по крайней мере, «не такой» данности. Тогда переосмыслением подобной идеи и правомерно признание того допущения, что данности в большей степени объективированы своими вызовами - «префиксом» и «суффиксом» философского пространства, нежели характерной для них стационарностью. Именно востребование и обращает данность обязательным компонентом действительного, или, как принято утверждать, реальностью и истиной.
Но если это так, то такого рода радикальной модификации теперь уже и собственно объективирующего начала мира доводится изменить, и, казалось бы, вполне очевидное «соотношение точки и операции» философского пространства. Система операций, возникшая лишь как нечто «наследующее» точечной и инстинствующей структурам пространства, обращается, в результате, и в то преобладающее начало, благодаря чему и открывается возможность «кристаллизации» точек, наступающей лишь в силу реализации комплекса условий, который мы грубо обозначим под именем «благоприятное» стечение обстоятельств. Отсюда и перед пользователем данной модели открывается возможность обретения свободы видения действительности - либо ее представления в статусе распределения позиций, либо - ее понимания на положении некоего состояния, вечно изменяющего характерные ему уровни интеграции и дезинтеграции. Потому ничем не сдерживаемый произвол нашей интерпретации и позволяет нам понимать мир обретаемым в любом присущем ему состоянии представления, - и в случае его разбиения на посылки и начала, и в случае выделения самих переходов, как и в случае непосредственно завершающих подобные переходы реализаций. Отсюда важнейшей задачей моделирующего проникновения в особенное и правомерно признание не иначе как расширения отличающей такое особенное «диссоциации» с тем, чтобы отождествить его как располагающее теперь и нечто «перспективным потенциалом» возможного для него представительства.
Философия, не осознавая как такового предмета подобной проблемы, пыталась осмыслить мир тогда и на положении бесконечного протяжения диссоциации. Например, как свидетельствует П. Гайденко, Платон предпринял попытку определения мира как смешения или «качания» конечного и бесконечного:
Мерное отношение, мера ( = средству диссоциации - А.Ш.), - это, по словам Платона, - то, что возникает из «смешения» предела с беспредельным. Мера означает «согласие» противоположных начал предела и беспредельного, а это согласие как раз и порождает число. Число, таким образом, есть единственное средство, с помощью которого можно остановить «качание» беспредельного и определить предмет. («Платон и его эпоха», с.119-120)
Здесь если последовать присущему нам пониманию, то как возможный способ разрешения проблемы «проникновения в мир» и подобает расценивать изменение характера той формации, что допускает задание на собственно момент представления той же «декларации о действительности» некоторой формации. То есть - тогда всего лишь объявлению о наличии формации и подобает подразумевать реальность того же «сильного» позиционирования равно и по целому ряду позиций, что допускают отождествление с особенными вообще. Тогда одной из составляющих такого «позиционирования» и подобает предстать выделенным нами возможностям ориентирующего связывания формации с краевыми условиями осей и отношениями межтопологической координации, «неограниченного восприятия» и «истинствования», обозначенными нами как префикс и суффикс. Таким образом, нашей руководящей при построении «философского пространства» и довелось предстать идее должного развития системы начал, определяющей выделение особенного. То есть вместо привычного в наше время понимания особенного как «не погруженного» в системы связей обретения мы обратились к разработке метода, раскрывающего особенное уже не иначе как благодаря его объявлению.
В таком случае как важнейшее предназначение предлагаемой нами схемы и подобает понимать синтез особой условности по имени «потенциал обозначения». И здесь основную специфику всякого обозначения и подобает составить специфике добротности раскрытия, отождествления особенного таким комплексом маркеров, что позволял бы развернутое осознание такого действительного на положении обнаруживающего присущую ему «полную сумму» признаков. Или особенному не просто необходимо «быть в наличии», но определять самим своим наличием и существенные для него связи ассоциации.
