монография «Идея меры как стадии пути обращения сборки россыпью»

Состав работы:


Показатель «мерности» бытующего – мера «самости»


 

Сущность в качестве «неточечного» начала


 

Конкреция как проекция последовательности осознания


 

Парадоксальный тезис «модели языка» Л. Витгенштейна


 

Упорядочение приведением к «нормативной чистоте»


 

«Трасса» (ось) онтологии – «распыления» единства бытия


 

«Трасса» (ось) гармонии – «разбиения» единства величины


 

Становление в его многомерных формах


 

Метасущностная комбинация «философское пространство»


 

Принцип «шага смещения» по линии «трассы»


 

Порядок оси как возможность «делегирования экстремума»


 

«Репрезентативность» философского пространства


 

Подготовка данных для загрузки в процедуру моделирования


 

Метатопология точки (позиции)


 

Топологическая характеристика «за рамками топологии»


 

Суффиксы


 

     Суффиксы точек оси гносеологии


 

     Суффиксы точек оси онтологии


 

     Суффиксы точек оси гармонии (величинности)


 

Философское пространство – поле применения «операций»


 

От «операций» к преобразуемому содержанию


 

Новое видение «свободы и обременения» спекуляции


 

Виды скепсиса, выделяемые условием «протяженности»


 

Вытеснение частной интерпретации системной


 

Комбинаторные пределы «философского пространства»


 

Рабочая оптимизация «философского пространства»


 

Предметные начала позиционирования


 

Спекулятивная проективность философского решения


 

Префикс как «нестабильно неограниченное» восприятие


 

Хаос или «платформа» свободной интерпретации


 

«Учительный» мифологизм – показной «беспорядок»


 

Задача «на преобразование» – «завхоз и стулья»


 

Фундаменталии и производные


 

Идея меры как стадии пути
обращения сборки россыпью

§27. Хаос или «платформа» свободной интерпретации

Шухов А.

Познание явно допускает использование далеко не единственного способа извлечения данных. Конечно, познанию приемлемы целый ряд форм и практик извлечения данных - прямые перцептивные, рефлексивные, спекулятивные и возможно иные способы обретения осведомленности. Скорее всего, реальность многообразия средств обретения познания и порождает во вдумчивом интерпретаторе интерес к искусству спекулятивного репозиционирования данных, поскольку в отсутствие способностей к подобному переносу он рискует навлечь «грех» субъективистской мифологизации и на свои собственные представления. Тем не менее, миф - это не только порядок «не вполне адекватной» интерпретации, характерная черта «мифического пространства» - привязка к героике, собственно и востребованная мифом ради утверждения эйфорического «особенного», отчего любой творящий миф непременно и вымышляет средоточие мифа - нечто «особенного субъекта».

Любой же творящий героику мифа субъект невозможен и вне того прилагаемого к нему осознания, что видит его демиургом, творящим миф в формате фрагментированного множества обособленных сюжетных актов. В свою очередь, каждый фрагмент такого сюжета еще и ограничен «обыгрыванием» обозримого числа черт персонажа, понимаемого его центральной фигурой, что и вознаграждает всякий фрагмент такого мифа равно и фигурой метагероя, то есть сущности, предполагающей отождествление с точкой философского пространства (гносеологической природы: герой - «случай»). «Естественной» же спецификой такого рода точки и доводится предстать моменту совершающегося поступка мифа (к примеру, «очередного» чуда), чему дано предстать равно и достаточным началом для анализа даже и такого рода столь странной отсылки к наполняющим действительность отдельным особенным.

Однако не следует спешить и с признанием правомерности допущения, понимающего миф тем семантическим продуктом, что и обращается нечто «естественной» функцией некоего «разумного» синтеза интерпретации. Тогда дабы обрести понимание мифа равно же и средой специфической семантики, необходимо совершение и особого акта «погружения» сознания в мир представлений мифа, что и задают характерную для мифологии иллюзорную координату, параллельную по отношению рациональной координаты.

Единственно выделение такой «параллельной» координаты все же подобает расценивать не более чем средством осознания специфики то и нечто «способа существования» мифологизируемого сознания на положении «питаемого» мифом. «Питаемому» мифом сознанию непременно дано проживать и в ожидании обретения новой картины в формате открывающегося ему нового представления. И одновременно специфику подобного «ожидания» не доводится составить и идее упорядочения понимания мира, поскольку подобное «ожидание» - не более чем простая проекция развития интереса к наполняющему мир содержанию. То есть - мифологизированное сознание знает содержание мира «просто как содержание», но - не желает знать такое содержание как равно же подверженное возможному упорядочению.

Если же некое сознание обращает избранное им мифологическое представление равно и началом присущей ему практики мышления, то отсюда и начинает свое развитие синтез особой картины действительности, представляющей мир своего рода «свободной» средой извлечения особенного. Непосредственно же подобного рода иллюзия «открытости мира» фактически обуславливает сдерживание прогресса спекулятивных возможностей интерпретации. Для человека ощущение незнания всегда психологически неприятно, и, в подобном случае, под давлением страха подверженности такому ощущению носитель познания и уменьшает свободу восприятия, определяя процесс понимания мира как подчиняющийся «доминанте». В этом случае порабощенное мифом сознание и некие находимые им обстоятельства окружения искусственно предпочитает сопоставлять с нечто как бы «отражающим» их «происхождение», например, происхождение от сверхъестественного, или, напротив, склоняется к их низведению до уровня примитива, или находит им какую-либо иную «принижающую» точку отсчета. Для «покорного мифу» сознания главное - воспрепятствовать формализации акта понимания обретаемого им знания, включающего в себя, в том числе, и составляющие незнания.

Такого рода «страх формализации» и предопределяет собой положение, когда идея сложности строения мира испытывает и некоторого рода дискриминацию. Например, мифологическая картина обнаруживает и явное предпочтение в пользу изображения человека «существом духовным и телесным» взамен формулировки конкретно действующего в нем начала (биология на социальном уровне развития) тогда и в форме характерно особенного. Приверженность такого рода «наивной комбинаторике» и объясняет присущее творцам мифа предпочтение к воспроизводству содержания мира при посредстве приема искусственного «непонимания», что явно блокирует и развитие объяснения за счет пренебрежения анализом теперь и познавательного качества особенного.

Предложенные здесь оценки - достаточная основа и для построения некоего общего понимания «простых последовательных» форматов познавательной активности. По существу, мифологию и иже с ней никогда не интересует предмет существа метода познания и, в особенности, предмет единственно возможной постепенности поиска решения. Потому свою основную заботу мифологии и доводится адресовать недопущению классификационной консолидации интерпретации, навязывая тем самым равно и искусственное ограничение моделирования стадией выделения казуса (конкретно для формата мифа, сюжетного «узла»). То есть предлагаемое мифологией толкование явно исходит из признания всякого рода компарации результатов познания не столь существенной для построения общей когнитивной схемы, и потому в разрешительном режиме допускает использование компаративистских приемов лишь в отдельных особо оговариваемых случаях. Однако и такой очевидный результат подобного подхода как характерная разобщенность изображаемого так содержания мира - это и вполне достаточная защита такого предлагаемого мифологией ее «основного продукта» как само по себе «иллюзорное пространство».

Для познания же его добровольному подчинению мифологической фрагментации дано означать и его самоограничение фиксацией с использованием единственного «разрешенного» способа рефлексии, а именно устанавливаемого в очередной момент нового переигрывания мифа с фиксацией некоторой выделенной здесь связи равно и на положении «принципиального» способа реакции на любое особенное. В подобных условиях обретение свободы рефлексии, - а, стоит напомнить, что в данной ситуации любая иная, кроме упомянутой «правильной реакции», изначально расценивается как не более чем «исключение», - будет означать и отождествление любого привлекающего внимание тогда и как в известном отношении «небанального».

То есть - отождествление нового то непременно как «необычного» и порождает эффект «революции» в корпусе познания - будь то революция в каком угодно из его направлений.

Иными словами, приверженность мифологизированного сознания специфическому пониманию природы необычного уже характерно блокирует понимание природы реальной сложности представления за счет сведения особенностей воспроизводимой картины лишь к выделению момента «оригинальности». То есть - мифологизированному сознанию потому и присуще расценивать реально беспорядочное сознание тогда и за нечто «эвристический» стиль практики обретения понимания. В присущем же нам понимании такого рода синтез неприемлем уже потому, что единство мира, представляющее собой не только единство действительности, но и единство «аналитического пространства» порождает и феномен универсализации любой познавательной реалии тогда и как нечто «субъекта моделирования». То есть в предлагаемой нами схеме особенное как бы «не чувственно» потому, что подкреплено и теми связями ассоциации, что связывают его едва ли не с любой возможной сферой обустройства мира.

И если предлагаемой нами схеме в какой-то мере дано тяготеть к «динамическому» принципу позиционирования, то для мифологической идеи картина особенного - равно же картина статической комбинации. Миф не иначе, как тянет за собой «багаж» его изначальной коллекции представлений, откуда и происходит восприятие всякого нового содержания не более как дополнения изначальной коллекции. На подобной основе миф и переходит к синтезу массового представления или заданию границ доинтенционального поля, то есть выделению той части содержания мира, в отношении которого он отказывается от образования однозначной мифологизации - «признавать ли, например, идейные течения субъектом единого сознания или отказать им в подобном праве?»

Очевидная особенность мифа - своего рода «прямое пренебрежение» учетом фактора многозначности, поскольку для «простого полотна» мифа достаточно выделения не более чем «одного лица» определяемого особенного. Тем самым миф и обрекает себя на коллекционирование разноплановых ассоциаций, подобно сборщику утиля, пытающемуся, подбирая предмет со свалки, осознать подобный предмет не просто утилем, но и нечто потенциально пригодным.

Столь характерное для мифа отторжение «естественной» многозначности - оно и исключение парадокса тогда и из числа возможных средств синтеза интерпретации. Хотя, вполне вероятно, истинная природа «парадоксальности как такового парадоксального» - не более чем грубость детализации форматных и масштабных особенностей, но миф здесь явно ограничен тем объемом возможностей, что не позволяют ему использования такого рода инструментария. Собственно «посыл» мифа и составляет идея «полной ликвидации парадоксальности как таковой» в смысле провозглашения неких «простых» начал. Явную враждебность мифа по отношению парадокса и подобает расценивать как несомненное доказательство ограниченности мифа, его неспособности к пониманию предмета интерпретации в естественно и исполняемой последней «роли» интерпретации.

Как таковая подобного рода «линейность» тогда и обращается средством утверждения в структуре мифа приверженности вполне определенному порядку синтеза интерпретации. Для мифа преодоление ситуации «несостоятельности интерпретации» видится лишь «дозагрузкой» данного представления следующим объемом частности, включая сюда как частности содержания, так и частности ресурса связей особенного. Придавая тогда такого рода претерпевающему обновление комплексу вид новой фиктивной цельности, миф и предпринимает попытку осознания действительного всего лишь как «построенного на иных началах». На деле же, в чем, собственно, и подобает состоять пафосу предлагаемой нами схемы, прием «перемены начал» - никогда не должным образом эффективное средство продвижения познания в силу теперь и само собой деструктивности приведения сложных зависимостей обустройства мира к некому единственному началу.

Из согласия с предложенными здесь оценками непременно следует и то понимание возможных начал «связного мифотворчества», что представляет его исходящим из задания нечто единичного или группового «символизма». Отсюда непременным началом мифа и подобает понимать не универсальную схему порядка преобразования, но - непременно же нечто «концепцию начальной коллекции» (между прочим, и базисных для физической действительности видов взаимодействия). Аксиомы и постулаты, определяемые как «охраняемые запретом» на раскрытие их содержания, и устремляют миф в привычное русло коллекционирования сюжетов, формирующее новые фабулы все тех же «традиционно простых» востребований существенности, вначале позиционированной под именем «неопределенности».

Представленный здесь анализ такой практики обретения представлений, чем и правомерно признание «мифа», это равно и квалификация современной науки, сколько бы она не прогрессировала в систематическом и натурном развитии, как в концептуалогическом плане по существу принадлежащей тому же традиционному формату «мифа».

 

Следующий параграф - «Учительный» мифологизм – показной «беспорядок»

 

«18+» © 2001-2023 «Философия концептуального плюрализма». Все права защищены.
Администрация не ответственна за оценки и мнения сторонних авторов.

eXTReMe Tracker