Научный поиск в той или иной мере предполагает и некоторый риск, явно не всякий раз обращаясь новым открытием или построением новой теории. Но и помимо указанных привычных форм положительного результата, научный поиск знаком и с еще одной формой положительного результата, а именно с возможностью выделения данных, которые уже текущий уровень развития познания не в состоянии каким-то образом объяснить, и фиксируемых тогда в качестве своего рода «внесистемных» данных. Подобная ситуация по-разному проявляется в различных направлениях познания, стоит для начала вспомнить пример изначально явно внесистемного статуса открытого Грегором Менделем механизма наследственности. Несколько иную оценку может ожидать тогда такое направление познания, как медицина, – в смысле собственно предметной принадлежности медицина явно принадлежит более широкой предметной сфере физиологии, когда непосредственно методы медицинской коррекции – это как бы дополняющие физиологическую основу своего рода «технические» представления. С эпистемологической же точки зрения медицина явно предполагает ее определение в качестве некоего комплекса объединенных в общее множество результатов натурного опыта, где по отношению каждой позиции формируется методика некоторых процедур сугубо «технических» манипуляций.
Принадлежность общему комплексу методов познания еще и некоторой группы методов, чьей спецификой и следует понимать методологическую установку, допускающую и возможность простого суммирующего синтеза, и позволяет нам помыслить условную фигуру нечто сугубо эвристической практики познания, благодаря чему и появляется возможность оценки исходящей от нее угрозы дезорганизации познания. Тогда мы позволим себе допущение, что наиболее существенной особенностью всякой тяготеющей к эмпиризму системы представлений и следует понимать манеру осознания действительности именно действительностью системы не пересекающихся и не предполагающих возможной аналогии феноменов. Подобного рода «изоляционизм» и означает, например, отказ от сопоставления способности мышления человека или его физиологии со способностью мышления или, соответственно, физиологией животных, или отказ от выделения в биологической форме движения материи ее физической составляющей и т.п. Иначе, некоторый «яркий признак» самодостаточного эмпиризма и следует отождествлять непосредственно возможности устранения любого интердисциплинарного представления, например, того же отказа от понимания порядка протекания некоторых явлений уже не собственно субстратным (материальным), но именно проекцией определяющий данный порядок математического упорядочения. Если очевидной особенностью самодостаточного эмпиризма и понимать его полное неприятие должной спекулятивной вооруженности, то какие именно средства следует понимать необходимыми для обретения возможности «пополнения» комплекса средств философии теперь уже правилами устранения эвристической или эмпирической разобщенности представлений познания? Что именно следует понимать под нечто обязательным началом неизбежной для действительности в целом типологической унификации?
Скорее всего, именно философское объяснение, то есть потребное подобному объяснению наличие определенного инструментария и следует понимать началом и источником всякой типологической унификации. И тогда наибольшую значимость именно в смысле источника унификации и приобретает та характерная философскому объяснению специфика, что и представляет собой истолкование принципиального различия феноменологически целостного и теоретически специфицированного видов представления. Именно посредством различения двух данных подходов познание и вознаграждает себя возможностью образования двух особенных «платформ» построения интерпретации, где задачу одной из них именно и составляет задача воспроизводства событийной модели действительности, когда задачу противоположной платформы - задача замещения целостности существования субпредметной элиминацией, обеспечиваемой благодаря расстановке значащих условий и факторов. Действительно, прилагаемое к одному типу задач средство их решения - это непременно анализ в известном отношении феноменально «наполненной» действительности, когда уже адресованное другому типу задач средство решения - это анализ объема допустимых проекций и дедуктивных последовательностей, собственно и составляющих собой содержание в любом случае редуцируемой в ее основаниях теоретической модели. В силу непосредственно действительности подобного разделения и задачей философии следует понимать разъяснение как таковых условий корректности выбора инструментария некоторой обращаемой началом интерпретации модели. В частности, собственно эвристичность вряд ли позволит ее понимание «недостатком» эвристической модели, когда, напротив, квалифицирующей характеристикой подобного «недостатка» явно следует понимать столь свойственную эвристическому методу спонтанность познания, смешение неупорядоченно скапливающихся эмпирических фактов и в некотором отношении не связанного с подобным накоплением совершенствования самих начал познавательной спекуляции. Именно эвристика и воплощает собой практику хаотического дрейфа познания от констатации феноменов к их фактически вольному употреблению в теоретическом специфицировании, или - она и обращается своего рода замещением непосредственно теоретическими спецификами позиций не более чем феноменального свойства. В некотором смысле, именно такова все та же первоначальная идея таблицы химических элементов, в основании которой изначально и был положен еще не принцип электрического заряда, но чью роль временно исполнял принцип увеличения массы элемента. Тем не менее, именно классификацию химических элементов и следует видеть наиболее весомым аргументом против принятия принципа раздельности феноменально наслаивающей и выделяющей специфику форм моделирования действительности.
В таком случае, что именно позволяло бы его понимание той мерой прогресса познания, для которого одновременно и его характерное отличие и непременную специфику и составляло бы совершенствование в ходе его протекания тех или иных установок, собственно и определяющих непосредственно основу подобного развития? Возможность ответа на подобный вопрос предоставит тогда лишь условная «теория форматов» решений познания, которые, согласно достаточно грубой и обобщенной оценке явно допускают их отождествление по признаку ориентации на определенные практики осуществления познания. Однако и существенным элементом подобного решения необходимо понимать следующее - познание в принципе исключает какое-либо «усечение» до пределов некоторого «единственно допустимого» формата его процедуры. Названные здесь посылки и позволяют предположение, допускающее действительность следующих форматов, составляющих собой начала той или иной практики познания:
- модели населенности мира, использующей такой предмет моделирования, как условность «объект» и характерную ему специфику;
- модели изменчивости мира, использующей такой предмет моделирования, как условность объекта в комплексе с условиями и средствами его преобразования;
- модели открытости мира перед интерпретацией, использующей такой предмет моделирования, как специфика открытости действительности для символического выражения.
Если следовать предложенным здесь принципам, то предложенное нами разделение и следует понимать основанием для построения нечто модели «когнитивной культуры». Подобная модель - это именно идея некоторого развития принципа вторичности семантики по отношению условий корректности формирования модели относительно назначаемой непосредственно подобному порядка специфики «выбора формата». Но если рассматривать именно существующее положение, то пока что следует признать невозможным выделение каких-то иных форм когнитивной культуры, помимо тех же самых эвристического метода и теоретической спекуляции.
Следующий параграф: Прямолинейность - природная особенность натурфилософии
