Неощутимое искуство познания

Непосредственно «логику» постепенно продвигающегося здесь анализа предмета «искусства познания» и следует понимать причиной нашего обращения к исследованию практики натурфилософии - особенной формы понимания действительности, избирающей себе такое начало, как абсолютизация специфики нечто «естественного» состояния. Если судить с позиций действительности философской модели, недвусмысленно допускающей и определенную диверсификацию отношений действительности, то натурфилософию и следует видеть образцом интерпретации, исходящей именно из установки своего рода абсолютизации мира феноменов. Подобная абсолютизация, непосредственно и формируя нечто «метод натурфилософии», и налагает на натурфилософию определенные методологические ограничения. Тогда собственно действие подобных ограничений и обращает познавательную практику натурфилософии именно предметом приложения «простой» телеологии: для источника познания его начала одновременно определяют и теоретическая спекуляция и подтверждающий ее эксперимент, что и позволяет квалификацию собственно поступка познания как инициируемого всего лишь некоторой «простой мотивацией». В частности, в современной науке достаточно распространена точка зрения, определяющая прогресс познания продуктом лишь соответствующей воли и достаточного уровня социальной поддержки. Заявляя тогда наше критическое отношение к построению подобных «простых зависимостей», мы и обратимся к постановке следующего вопроса: в какой мере прогресс познания управляем человеком, и, напротив, в какой мере, непосредственно человека следует понимать «игрушкой» в цепких объятиях познания? Более того, развитием данного вопроса можно понимать и вопрос способности некоторой схемы или модели действительности к определению некоторого характерного для нее формата зависимостей, собственно и составляющих отношения действительности. Хотя некоторые наши предшествующие размышления, вроде бы, и отвечают на подобные вопросы, но как таковые такие вопросы заслуживают и «конкретного» ответа.

Позволим себе построить наш анализ посредством рассмотрения зависимостей некоторой показательной иллюстрации. Предметом данной иллюстрации нам послужит характеристика прочности конструкционных материалов из дерева; так, если характеристику прочности подобных материалов и понимать функцией «однородной плотной структуры», то подобное объяснение вряд ли раскроет причины некоторых характерных для деревянных конструкций способностей восприятия прилагаемой нагрузки. Куда более очевидное объяснение здесь будет представлять собой определение тех же брусьев системой пространственно распределенных структур, где напряжение излома распространяется не просто на некоторый (плоский) срез образующего массива, но распределяется из точки давления по плоскостям контактирующих слоев. Здесь только лишь подобный сложный вариант модели, учитывающий и прихотливый характер фигуры распределения сил в месте излома, явно невозможный и в отсутствие соответствующего математического моделирования, и позволит его признание единственным источником достоверного решения. Тогда и достоверную оценку прочностных характеристик дерева в качестве конструкционного материала следует понимать включающей в себя понимание, обращенное уже на отождествление определенных феноменальных проявлений именно специфике некоторых имеющих место предметных комбинаций. Игнорирование собственно и определяемых действительностью подобной комбинации условий, непременно обращающееся истолкованием подобных условий всего лишь в качестве континуальных или монотонных, и образует собой препятствие определению истинных причин подобных сложных явлений.

В развитие предложенной здесь оценки и всякое тяготеющее к упрощению понимание и следует определять в качестве метода интерпретации, явно ограничивающего проблематику природы случая пределами лишь некоей условной «настоящей» данности, благодаря чему «поле зрения» познания и не захватывает специфики теперь уже «обстоятельств» вещей. Подобное пренебрежение полнотой обстоятельств и позволяет его признание в некотором отношении «психологическим мотивом» собственно использования подобной интерпретации. Причем действительным источником таких упрощений и следует понимать никоим образом не предметное, но именно «интенциональное начало». Существо же подобной интенции - это нечто особенное понимание вещей, обращающее вещи своего рода когнитивными «оппонентами» познающего, но не задающее установку на выделение такой составляющей, как структурная или «внутренняя» сложность вещей. Подобную интенцию и следует понимать недвусмысленным источником той прямолинейности, что и отличает некую специфическую практику понимания: подобная практика понимает необходимым отождествление вещи как нечто знающего лишь возможность обустройства, исключительно и допускающую использование форм, предполагающих раскрытие в познании лишь методом «прямой дешифровки». Более того, к числу характерных особенностей подобного понимания и следует относить странную идею категорического исключения даже предположения о кроющейся в непосредственно природе вещей изощренности и многозначности. Однако и преобладание подобных представлений на прошлых стадиях развития естествознания явно позволяет его объяснение еще недостаточным развитием собственно естествознания. В период не сказать, что «младенчества», но «юности» естествознания, даже, несмотря на понимание атома определенной, тождественной уже порядку «движения электронов по орбитам» структурой, наука еще не овладела той позже пришедшей идеей «электронного газа» в веществе проводника – представления о практической утрате электронами верхней оболочки специфики постоянной принадлежности определенному атому. В те времена наука еще не располагала пониманием идеи обратимости течения реакции, пришедшей значительно позже уже с построением энтропийной модели. И лишь современная стадия развития представлений естествознания явно определяет и необходимость учета условий, под влиянием которых и момент окончательности преобразования будет предполагать его определение лишь по отношению некоторых определенных условий его протекания, при явной вероятности наступления условий, смещающих равновесие в сторону именно исходного состояния. Если же исход событий и в принципе не допускал никакой возможности его условной «амбивалентности», то не существовало бы и возможности получения химически активного вещества из инертных соединений.

К чести современной науки, ее лучшие решения исходят уже из несколько иной «парадигмы». Собственно «объем условий» всякого принимаемого современной наукой решения составляет теперь не специфика «феноменальной достаточности», но именно предмет процедуры «события изменения». В понимании современного познания основной задачей исследования уже следует понимать задачу определения диапазона свойств, проявляющихся в некоторой физической среде или в некоей определенной ситуации. Если следовать требованиям современного познания, то и положение единственно возможной формой выражения результатов анализа и будет занимать представление, определяющее некоторые, казалось бы, «дополнительные» для вещей обстоятельства на положении чуть ли не отменяющих собственно «явность» вещей. Превосходной иллюстрацией данного тезиса можно, например, понимать известное качество обычного коровьего молока, позволяющее его обозначение под именем содержания питательных веществ, вроде бы элементарно «получаемых коровой вместе с растительным кормом». Но если предположить возможность расширенной интерпретации, то тогда собственно способность вынесения подобной оценки и обусловит привнесение в нее такого, казалось бы, «дополнительного» условия, как «технология переработки», собственно особенности организма коровы, представляющие собой далеко не вторичное обстоятельство по отношению питательных качеств молока. Вне всякого сомнения, именно некоторая отличающая молоко комбинация компонент и характерные качества усвояемости потребитель и ценит в коровьем молоке, наделяя его прагматически значимой характеристикой «полезный продукт питания». (И, одновременно, содержание в молоке соответствующего числа калорий фактически характеризует его как бы в качестве условия «второго плана».) Характерными нашему времени решением подобного рода задач и следует видеть, например, тот же принцип «рационального скармливания», оптимального сочетания кормовых ресурсов, например, употребления корма, сбалансированного для определенного вида и даже возраста животного.

Отсюда и непосредственно предмет природы феномена будет предполагать расширение его характеристики и за счет той группы признаков, что, так или иначе, обуславливают и включение в подобную «формулу» условий внешнего востребования. Отсюда в качестве нашего пожелания мы и рекомендуем естествознанию не пренебрегать тщательным выбором критериев, именно и выделяющим «более защищенные» варианты их реализации, уже застрахованные от всякого рода «непредвиденной» фальсификации.

Далее, сама потребность в использовании более «надежных» критериев и позволяет вывод, что куда «более состоятельными» претендентами на роль фундаментальных критериев и следует выступать абсолютам, выделяемым как бы непосредственно в природе, но и – номинируемым нашим познанием обязательно в качестве «отображений» или «парадигм» феноменов. Тогда и лучшими среди прочих возможных кандидатов в исполнители данной функции и следует понимать, в частности, описательные идеи металла, жидкости (найдите идеальную жидкость!), химического элемента ...

Абсолют в любых обстоятельствах превосходит «употребляемую» вещь той самой свойственной ему «подлинностью», благодаря которой и собственно выстраиваемые на его основе структуры будут обращаться для абсолюта не более чем вырождением его «начальной» определенности в вид того или иного использования. Именно подобным образом то же железо и предполагает его обращение предметом, например, изготовленного из металла инструмента или ножа. Для подобного рода схемы конкретные вещи, обладая лишь спецификой «происходящих» от некоторого абсолюта, и приобретают статус «производных», выражая собой в некотором отношении последствия взаимодействия «абсолюта» и «условий существования».

Однако и непосредственно использование абсолютов в построении модели вряд ли возможно и вне понимания такой характерной им специфики, как типологическая принадлежность рефлексно детализированным состояниям, приобретающим в практике познания положение первичных, когда сами вещи перед подобными абсолютами – положение производных от абсолютов. Однако и непосредственно натурфилософия, исключая какую-либо возможность приложения подобной схемы, явно ограничивается возведением ее концепций уже к совершенно иным основаниям, собственно и предполагающим предоставление статуса первозданности непременно вещам в характерном вещам не расследованном или «не развернутом» состоянии. Для натурфилософии подобным образом и предмет гайка представляет собой именно предмет «гайка», но не нечто «средство технической реализации крепежного соединения». Натурфилософия, занимая положение специфического метода познания, и исходит из необходимости апелляции к нечто условно «первичной идее», например, критерию «материальности». Именно практика выделения подобного никогда не «частно достаточного» но, непременно, обязательно универсального основания и обезоруживает натурфилософию перед реальной онтологией непременно мультипредметных структур действительности.

Склонность натурфилософии видеть содержание мира местом проведения непременно не более чем «двух параллелей» - мира феноменов и предопределяющего подобный мир единственного начала – некоего «универсального» критерия, и указывает на отличающую ее приверженность принципу замещающего все и вся универсума и отторжения любой схемы, предполагающей наличие уже «тонкой структуры». Поэтому на взгляд натурфилософии и та любая специфика, чье условие действительности именно и составляет возможности ее приведения к началу в виде условия комбинации, и будет позволять ее определение непременно нечто «избыточным наполнением» натурфилософского моделирования, преследующего цель достижения именно уровня сверхобобщения. И если познание и в действительности признает для себя возможным следование подобным установкам, то одним таким своим решением оно и лишает себя возможности построения картины причинных или канализирующих форм. Характерным примером подобной «самоблокировки» и следует понимать отвержение «социального дарвинизма»: ну скажите, спрашивается, где проявляется действие сексуальных мотивов поведения, когда поступки индивидуума нормализованы уже социальной регламентацией? Однако вне рекомендуемого натурфилософией «спрямления» не прерывает своего существования и та характерная миру форма представления влияния, в понимании которой оно производится некоторым далеко не прямым порядком, но поступает посредством последовательности нескольких звеньев вырождения его исходного задания. Именно подобным образом и индивидуальность следует понимать предполагающей тот порядок формирования, при котором и образуется, пусть и опосредованное, но именно представительство личной сексуальности. Хотя и миссия выражения последнего и возлагается на некие вспомогательные средства, характеристики индивида в качестве социально признанного работника, рассказчика, танцора...

Если же позволить себе завершение предпринятого здесь рассмотрения предмета методологической установки натурфилософии некоторым резюме, то следует отметить явное завершение в истории познании эпохи построения моделей, игнорирующих специфику механизма реализации воздействия. Ну а столь типичную для натурфилософии специфику поиска столь желаемого ей универсума явно следует понимать примером некоторого «методологического атавизма».

Следующий параграф: Локальное целое и объектуальная собирательность