Неощутимое искуство познания

Начать анализ некоей проблемы, обращенной теперь предметом нашего интереса, нам поможет представление одной иллюстрации. Мы поведаем здесь о случае обсуждения некими рассуждающими предмета итогов Второй мировой войны. Поскольку собеседники не ограничивали себя хронологическими рамками, то пришли к выводу… что выигравшими скорее оказались проигравшие, поскольку демилитаризация потерпевших поражение государств и лишение их внешнеполитической самодостаточности содействовали прогрессу гражданской экономики. И данный пример не единичен, не составит труда и представление дополнительных иллюстраций, показывающих, что некая интерпретация именно и обращается возможностью фиксации произвольных выборок, отождествляя последние целостным модулям или же целостным модулям развертки. Так, образцом подобной объединяющей разрозненные проявления консолидации следует понимать и философскую категорию «сознание», равно и некоторые другие синтетические формы, например, наделение качеством целостности определенной области познания. В таком случае, что именно могло бы взять на себя функцию основания, определяющего придание даже предполагающим своего рода «точечную» адресацию решениям познания направленности на выделение в соответствии с ними непременно некоторой «всеобщей» причинности или «генерализующего» основания?

Более того, постановку подобного вопроса следует видеть предполагающей и дополнение существенным в данном отношении фактом характерного всякой попытке построения идеологии пристрастия к использованию универсологических схем. Идеократы, собственно и видящие назначением формируемой ими идеологии именно функцию инструмента манипулирования, и делают ставку на использование универсологических концептов, но, сознавая при этом очевидную зыбкость подобных иллюзий, стараются уйти от конфликта предлагаемых ими идеологем с теми или иными альтернативными системами ценностей. Идеократов не устраивает то качество допускающих альтернативы систем ценностей, характерное подобным системам уже благодаря следованию несколько иным посылкам, что и составляет собой возможность построения более сложной и охватывающей больший объем факторов картины мира. Причем если средством отражения действительности будет уже выступать сложная картина подлежащего интерпретации явления, то она как бы «сама собой» исключает возможность ее приведения к какому-либо универсологическому началу. Существо всякой сложной картины действительности непременно и составит единство как возможности селекции причинно-следственных зависимостей, так и учета действия редко когда единственной, но, в основном, комплекса причин. И здесь собственно подобная сложность и преграждает путь тем попыткам построения унитарных схем, что и представляют собой прямо-таки предмет вожделения идеократов. Тем не менее, идеократический «уклон» следует понимать не только порождением социальной действительности, но и очевидной спецификой определенной части направлений познания, отнюдь не обязательно преуспевающих в понимании причин исследуемых ими явлений.

Положительно воспринимая подобные аргументы, мы и позволим себе следование мысли, что единственную возможность построения всякой диверсифицированной классификации именно и составляет предложенный В. Гейзенбергом принцип «концептуального плюрализма». Причем местом проявления подобного плюрализма следует видеть не только верхний уровень онтологии, но и те же нижние уровни онтологии. Характерная иллюстрация такой возможности – эволюция в химии понятия «валентность», в наше время применяемого в отношении далеко не всякой формы организации химической связи. Кроме того, следует учитывать и специфику множественности оснований непосредственно возможности «понятийного расщепления», когда некое обращение объема фактов образованием уже структуры понятия предполагает не только онтологические, но и эпистемологические основания. Именно здесь и обнаруживает себя ситуация ошибочного понимания некоего порядка феноменальных или структурных проявлений источником некоторых других явлений только потому, что само по себе познание и не предполагает никакой возможности выхода за рамки некоторой интерпретации фактов. И тогда рано или поздно, но подобного рода ущербность модели некоторого фрагмента мира и обращается препятствием в отношении возможности совершенствования методов анализа определенных специфик, не позволяя включения в состав модели определенных условий, допускающих их выделение лишь посредством применения более изощренного алгоритма. В частности, биология именно поэтому и отказалась от использования разделения «животные – растения», поскольку признала подобную «грубую» структуру практически исключающей объединение в ней всех позволяющих обнаружение таксонов. Однако подобное решение никоим образом не мешает и такой грубой практике понимания мира, каким и следует понимать здравый смысл, следовать собственному стереотипу выделения категорий, именно и налагаемому посредством деления на «животных и растения». В таком случае и непосредственно настоящее рассуждение, основываясь на понимании подобных свидетельств уже в определенном отношении основанием необходимой для его продолжения аргументации, и предложит определение, согласно которому всякое решение, ориентированное на построение универсальных («грубо» универсальных) категорий, и следует понимать своего рода «сильно» элиминирующим обобщением структуры образующих мир морфизмов. Любое подобное решение и следует видеть отвечающим предназначению, собственно и заключающемуся в обслуживании практики позиционирования определенных специфик именно внутри некоторого бедного слоя морфологически возможных превращений. Отсюда и следует, что всякая интерпретация, предлагающая такое именно понимание некоторого содержания мира, что и замыкает подобное содержание пределами его самодостаточности, явно позволит ее рассмотрение в качестве квалифицирующего различения нечто универсума «локального порядка», отображающего своего рода онтологически «собственные» особенности подобного фрагмента действительности. Или - такую интерпретацию следует видеть интерпретацией, отображающей «одни лишь» возможности железа, молока, открытого космоса, транзистора, то есть всего позволяющего обнаружение его «сущностной проекции» именно посредством его обособления непременно на положении нечто отдельного.

Далее предложенное здесь понимание важнейших особенностей подхода, позволяющего его признание нечто «универсологической ошибкой» и позволяет нам определение того нового вносимого в нашу схему элемента, что и представляет собой теория объекта как особой формы моделирующей спекуляции, для которой непосредственно фиксация подобного формата и есть преодоление ограниченности, задаваемой нечто «частным» порядком представления. Объект, если соотносить с ним понимание собственно и отличающего объект формата как формата своего рода «самокатегоризации», и исключает иной порядок его моделирующего отождествления помимо метода «концентрической» редукции многообразия: объект индифферентен к множественной составляющей его представленности, даже обращаясь в ничто, объект не утрачивает собственно квалифицирующей характеристики «объект». Отсюда объект и следует понимать продуктом специфического абстрагирования, предполагающего его развертывание в вид некоторой последовательности актов, что и обращается выделением особой начальной структуры или «начальных условий», недвусмысленно соответствующих собственно формату подобной процедуры абстрагирования.

Отсюда и собственно специфику «объекта» образует тогда условие его тождественности нечто «частному» именно в части характерной объекту способности представлять собой нечто, заключающее собой свою же объективную функцию, посредством которой он и ассоциируется с собственным окружением; но при этом объект же и устраняет в себе любую «беспредельно объективную сущность» (истинную конечность). Объект однороден и достаточен для нашего состоявшегося знания потому, что мы согласились понимать его значением, наделенным возможностью непротиворечивого познания (день, хотя бы он и специфичен по признаку погоды, но явно противоположен ночи). Напротив, уже формация «вещи» будет подразумевать отождествление с нею комплекса реализуемых в условиях определенной ситуации характеристик, – что показательно в случае, например, инструмента – ножовки по металлу или специфической утвари. Вещь в качестве определенной меры идентичности и позволяет для определенного построителя представления возможность ее выражения посредством «идеи вещи» - объективной и непротиворечивой сущности так или иначе образуемого условия способности некоторого предмета допускать его вовлечение в конкретный контур сторонних обстоятельств. Собственно подобные посылки и позволяют вывод, что в качестве «объектов» и следует понимать рассматриваемые на положении экземпляров типы, когда в первую очередь мы знаем «дом» и только следом – здание конкретной архитектуры. Помимо того, не следует забывать и о способности данной схемы окончательно не исключать и возможность обобщения до уровня объекта и собственно вещи. Так, примером именно «объекта вещественного происхождения» и может быть названа характеристика «породистое животное», стандартизующая видовые особенности некоторого вида домашних животных. Отсюда и очевидно, что реальные модели позволяют придание им хотя бы двух разных начал конфигурации; так, если представление ориентируется на выделение контура «вещи», то, очевидно, что «центр притяжения» подобной интерпретации именно и составляет специфика исполнения определенной функции.

И действительно, когнитивной функцией формата «объект» непременно следует понимать пунктуальное воплощение той фиктивной «совершенной идеализации», относительно которой признается установленным, что от нее невозможно начать дедукцию (объекты философское представление и будет определять в качестве своего рода генофобной «материи»). Однако наличие объекта именно и позволяет, посредством образования метафоры фиксацию нечто первосущности, своего рода «предпредмета», и, далее, воспроизводство на подобном основании все более и более сложно реализуемых вещей. Или, как подобная последовательность морфизмов и позволит ее представление посредством примера, объект «электрический провод» позволяет образование из него объекта «провод из определенного материала», далее - провод данного сечения, располагающий определенным типом изоляции, и, наконец, провод рассчитанный на конкретные условия эксплуатации. И именно по условиям этой схемы исключительно предметы, исполняя функцию «модулей», структурируемых непосредственно комбинациями вовлекающих их ситуаций, и обращаются формами «представительства» теперь уже для функциональной логики, обращаясь адресованными уже практике ассоциации, что и показывает пример бытового высказывания: «буквально в считанные минуты фургончик доставил в привокзальный ларек несколько упаковок бутылочного пива».

Предложенную в настоящем рассуждении идею различения локального целого (вещей) и объектуальной собирательности (объектов) и следует понимать квалифицирующим принципом, вводящим условие не смешиваемости содержательной и функциональной модели. Таким образом, содержательно мир будет являть собой систему объектов, функционально – систему влияний или воздействий, значимость которых непременно и определяется посредством выделения связывающих их предметных зависимостей. Именно употребление подобной «бинарной формулы» и позволяет отождествление непосредственно предметных связей характеристикой «плотности»: жителям Земли существенна именно земная гравитация, хотя и гравитационное поле того же Марса никуда не исчезает и в районе их проживания. Другим существенным моментом следует понимать и свойство функциональной картины мира обращаться для человеческого познания нечто именно «первичной» картиной образуемых им представлений. Если же подобная картина и допускает введение в нее объектов, то их нахождение и допустимо исключительно в качестве функционального усреднения, создаваемого благодаря существованию у построителя картины опыта, убеждающего его в наличии у подобного рода организации характеристики ее «основательности». Отсюда, между прочим, и следует вывод, что и «хаос» в качестве лишь нечто «функционального многообразия» вряд ли допускает его признание объектом. Таким образом, совершаемый поступок синтеза объектного среза и следует понимать воспроизводством основных избираемых для этого ориентиров, что превосходно и прослеживается на примере специфической редукции, совершаемой при введении представления об «общественном мнении». Если же понимание предпочитает не признавать за собой способности фиксации предметов его представления именно в объектуальном формате, то ему и не следует рекомендовать овладение подобной возможностью, поскольку его и можно понимать вполне удовлетворяющимся использованием куда более простой предметной модели.

Следующий параграф: Когнитивный конфликт ситуативного и квалификационного