Неощутимое искуство познания

В изучающей поведение животных науке этология бытует определение человека биологическим видом, не располагающим собственными видоспецифичными реакциями: характерные человеку реакции потому и медленнее реакций животных, что выработку человеческих реакций и обременяет необходимость совершения мышления, когда реакции животного - лишь исполнение команд постоянно действующей «рефлекторной программы». Однако наш анализ отличающих человека когнитивных возможностей откроет не рассмотрение предмета функций системы его высокоорганизованной рецепции, но рассмотрение предмета когнитивного результата, на получение которого человек и ориентирует активность реализованной в его психике перцептивной системы. Именно в подобном отношении мы и позволим себе обращение внимания на факт, означающий, что всякая принадлежащая корпусу нашего понимания субъекция помимо собственно предметной характеристики отождествляемой сущности характеризуется и определенного рода масштабом. В данном конкретном отношении естественными проекциями человеческого мышления и следует видеть наделение образуемых им образов космоса, или – более близких людям «небес», тех же атмосфер, литосфер форматом «макромир». Иного рода также неплохо известные человеку предметы, чьим существом и следует понимать микроструктурную группу специфик – всевозможные химические, электрические эффекты или микроорганизмы – будут допускать их признание нашим мышлением предметами микромира. Но каким, по преимуществу, форматом наше мышление склонно облекать характерные ему представления не только в настоящий период существования человеческого общества, но и в прошлом, или – в «новом времени», как и в «средние» века или в отдаленной древности? Человек, скорее всего, в большей степени пребывает в состоянии погруженности отличающих его представлений в условия МИДИ–мира, присущей ему именно по причине использования в его практике вещей, непосредственно соизмеримых с человеческими размерами, скоростью реакции и способами ведения активности. Подобную мезоскопическую погруженность и следует понимать источником установки, наделяющей любое вещественное спецификой раскрываемого перед способностью восприятия. Вещи в понимании подобного рода взгляда почему-то непременно располагают еще и любопытной характеристикой … их перцептуальной доступности.

Тем не менее, на рубеже нашего времени человечество вознаграждает себя мыслью о преодолении безоглядного доверия свидетельствам биологически данных ему механизмов восприятия; новые концепции вызывают к жизни и новые описывающие когнитивный механизм модели. Так, от континуальной концепции зрительной функции человечество обращается к ее дискретной модели, тем более что именно так и действует механизм порожденного техногенной эрой искусства по имени кино; имеющиеся у него способности слуха человечество уже понимает лежащими в определенном диапазоне упругих колебаний, обоняние рассматривает выделяющим лишь сильные одоранты и подверженным привыканию. И данный перечень вряд ли полон, поскольку развитие техники позволяет и создание значительно более совершенных средств регистрации, нежели функционал, тождественный тем же дескриптивным возможностям биологических рецепторов. Более того, современная наука предлагает и объяснение природы приводимой нами в данных примерах специфики: жизненная среда периода возникновения человечества сформировала нас такими, какие мы есть, в своем естественном состоянии приспособленными к познанию вещей, сопоставимых с основным объемом задач человеческой деятельности.

Как результат, современной философии приходится признать правомерность следующего табу, – отличающая человека способность восприятия не позволяет ее наделения качеством определителя «последних правд», поскольку человек все представленное вне пределов его собственного «Я» склонен рассматривать непременно в преломлении присущей ему видовой жизнеспособности. Но существо предмета здесь следует видеть вовсе не в условной присущей человеку предвзятости, здесь разумно следующая постановка вопроса: что именно видят наши глаза (слышат наши уши) – разве непосредственно «действие источника» сигнала – «свечение», «колебание»? – Не подлежит сомнению, что инициируемые определенным источником физические процессы поступают в наше восприятие часто не в непосредственно «собственной» форме, но в большинстве случаев транслируются той или иной проводящей средой (она же позволяет ее отождествление посредством понятия «транспортный агент»). Регистрируемые нашим восприятием данные в преобладающем числе случаев представляют собой образцы лишь косвенно относящейся к отображаемому предмету стимуляции, нередко из получаемых данных мы узнаем лишь то, что некоторый предмет определенным образом испускает в направлении наших рецепторов в форме распространяющегося в пространстве сигнала. Однако биологическая в своей природе целесообразная реализация восприятия у человека вынуждает отбрасывать подобную составляющую механизма опосредования (на наш взгляд, данный механизм следует определять механизмом первого рода, опосредования донесения), порождая в нас именно упрощенную модель непосредственно и характерных нам когнитивных возможностей.

Однако подобные представления еще не объясняют ту любопытную особенность человечества, что и склонно обнаруживать удивительную последовательность в защите своего рода «презумпции» полного доверия индивиду, не склонному ни к рефлексии, ни к проверке результатов познания, нередко и получаемых лишь посредством постановки поверхностного опыта. Странность безоглядного доверия это никоим образом не особенность той же научной обстоятельности, но, напротив, любимый прием всякого желающего приостановить все возрастающий напор интеллектуальной революции. Противники интеллектуальной революции столь последовательно защищают тезис достаточности прямых форм когниции, что это даже позволяет вывод о значении подобной «наивности» для создания способами диктата общественных систем на базе «сквозного» управления (авторитарного, фактически, работающего посредством употребления категоричных «утверждений», но не использующего рассуждение в принятии решения). Именно подобная структура в определенном отношении «псевдофилософии» и позволяет, по определению М. Вайскопфа, в силу сочетания «большевистского имперсонализма с обратной тенденцией к олицетворению социально–идеологических фантомов» такой результат, как обременение человека «индивидуальной ответственностью за все, что угодно», что и создает возможность «приписывания ему любых преступлений». Именно доверие свидетельствам наивной интерпретации и следует понимать недвусмысленно очевидным объяснением феномена весьма сильной склонности замыкающегося в себе человечества к поощрению исключительно «нерефлектирующих» форм организации сознания. Именно подобные сообщества, чьей когнитивной спецификой и следует понимать принцип условного «полного доверия» прямым свидетельствам восприятия, и позволяют их отождествление основной «базой поддержки» всевозможных «правд», то есть неких практик не анализирующего «видения», явно предпочитающих затушевывать составляющую подлинной глубины явлений. Отсюда и возможность переосмысления подобной «линейности» истолкования следует понимать открывающейся непременно в случае освоения высокой экономической культуры, той, что освобождает человека от занятия некоторыми ранее «лишь им» выполняемыми видами труда.

Превосходное дополнение настоящего рассуждения составляет собой следующий пример. Философия в силу неизвестной причины практически не проявляла интереса к предмету, как именно обыденные представления истолковывают характерные человеку возможности восприятия. Содержит ли подобная человеческая самооценка свидетельства точности отличающего нас восприятия или обнаруживает иное понимание? Любопытнее всего, что идею человеческой самооценки и следует определить «поучительным ответом» на подобный вопрос. Наш природный русский язык содержит и такое известное просторечное выражение как … «на глазок». Обычная практика использования данного выражения – отрицательная оценка неряшливой работы; напротив, аккуратно выполненная работа нередко оценивается посредством противоположного по смыслу «по линеечке». Следовательно, взгляд обыкновенного носителя естественного языка оценивает отличающие человека возможности восприятия как в общих чертах адекватные, но в частности представляющие собой недостаточно точные. Реально же наши чувства доносят до нас картину предметного мира практически адекватно, но, тем не менее, не устраняют определенной грубости наших чувственных реакций, неточных, положим «не более чем в деталях».

В таком случае уже непосредственно принцип признания наших возможностей восприятия обеспечивающими лишь относительную точность и позволяет нам предложить собственно философское определение предмета науки в аспекте формирования ею уже специфических научных критериев. Зачем, в самом деле, человек прибегает к науке, движет ли им в этом собственно мотив характерного ему любопытства? Нет, общество поощряет научное познание вовсе не по причине способности науки служить обществу в качестве некоего «развлечения», но именно по причине отличающей научное познание способности обеспечить человечество средствами, расширяющими тот ограниченный круг возможностей, которые даны нам благодаря естественным механизмам восприятия (и простой рефлексии). Как только от пользования природой человек переходит к использованию создаваемых им самим артефактов, так, рано или поздно, но он вынужден осознать и необходимость в определяющих подобный опыт верифицирующих процедурах, последние же и следует понимать зачатками научного метода познания.

Следующий параграф: Различие прямых и «узнаваемых» свидетельств