Философская проблема гармонического строя

Вернемся к нашему замечанию о том, что до сих пор и практическая наука, и философия толком не определяли того, какой же норматив позволял бы им обобщить собственно «категорию» качества. Попытки разных методологий идентифицировать с именем «качество» однозначный смысл так пока и не привели к получению универсального, устраивающего любое понимание решения.

Неудача философских поисков формальных оснований понятия «качество» должна убедить нас в реальной тождественности собственно значения «качества» так, как его представляет оператор познания, и условности своего рода «отвлечения» того взгляда, что рассматривает вещи уже на положении «самих по себе». Понятие «качество» фактически оказывается лишь отвлекающим испытателя от прямой верификации проверяемых им комплексов свойств, от практического применения иного метода, что в отношении именно «строгости постановки задачи» представляется более функциональным, – а именно, количества.

Здесь нам хотелось бы подчеркнуть важность нашего предыдущего вывода – именно количество и позволяет нам увидеть феномен на положении своего рода «косвенно» свободного объекта, агента действия, пользующегося присущими ему степенями свободы.

Если познание так и не находит возможности выработать строгое определение категории «качество», то теряет смысл и собственно употребление подобного критерия, – разве что такое «качество» допускает его использование в практике познания в роли психологического маркера, обеспечивающего, например, оценку места приложения интереса в качестве достойного или нет присвоения ему имени «предмет». Как мы позволим себе определить, понятие «качество» в его современном истолковании не становится «замещающим» или «фальсифицирующим» номинальность. Понятие «качество», как его представляет современная интерпретация, еще не обретает тех необходимых ресурсов идентификации, что помогли бы ему в «подготовке места» такой операции познания, что могла бы характеризовать момент существования в свойственном ему «собирательном» обретении.

Таким образом, выводимому существующим пониманием значению «качество», что пребывает именно на положении «какого угодно» качества, ничего не остается, как существовать всего лишь в форме вводимой «задним числом» констатации. Именно поэтому наша мысль только «качеству» передоверяет службу «держать открытым» вход для суммирования где-то выявившихся «оказий» вещи, - вот так, отгородившись от прочих проблем в состояние фактической самоизоляции, качественное обобщение и лишает себя способности «работы на выход».

Потерянная констатацией качественной характеристики способность к «эмиссии» значимости, пока что, относит подобную форму познания к числу принадлежащих ряду, собственно говоря, «музейных экспонатов» сознательной деятельности.

Факт практической бесполезности качественной параметризации трудно понимать иначе, кроме как победой методов «функционального» применения идей, связующим материалом которых служит тот или иной корпус «абсолютных начал». Сравнимые с численной интерпретацией другие, альтернативные абсолютизированному построению варианты, пожалуй, даже … трудно представить.

История познания утверждает – любой склонный сеять иллюзию «нерушимых основ» метод в его постулятивной части обязательно ограничен самим его кодифицирующим началом, непременно склонным к сужению возможностей своего ведения, ограничению их некими суммой или спектром «данного», с чем он, собственно, и позволяет установление исключительно «абсолютных» отношений. Свободу же рук подобный метод сохраняет исключительно в сфере структурирования связей конкретных систем и «основных» условий (как: «квадратичная зависимость»), но – не систем между собой (логарифм и синусоида представляют собой независимые способы математического описания).

Опора на принцип «единства ориентира» лишает казус отождествления его своего рода «феноменальности», возможности выхода в некоторую область «свободного обращения» или сферу своего рода свободного существования «множества природ». Изоляционистски развивающиеся постулирующие системы волей творцов подобного рода правил утрачивают какую бы то ни было возможность «самодостаточности» тем, что для подобных систем исключается возможность независимого определения, выбора, посредством приложения некоторой проекции, того «корня», что наиболее соответствует функциональности образующейся модели.

Поэтому и связываемая как «логикой процедуры», так и привязкой к «начальным условиям» модели мысль вынуждена ограничивать себя одним «утвержденным» списком связей (разряды счисления должны подчиняться правилу кратности, построение же «счисления переменной разрядности» – невозможно). Оправдывая себя, построители подобных устанавливающих «регулярность» связей вводят категории «псевдокачеств», допуская следующую установку: только система в ее неразделенном виде позволяет выделение нечто «действующее начало» всякого частного случая, и, отсюда, от всякого конкретного обстоятельства и это будет требовать именно его реализации по отношению исключительно системы в целом. Примером подобной псевдокачественной системы философия может понимать архитектуру тех же алгоритмических машин: операции в двоичном коде рассматриваются здесь как базисное условие именно потому, что некая рациональность предопределяет решение – возможна лишь операционная среда, в которой как действие «заполнение разряда», так и «переход к следующему разряду» обязаны оставаться той же самой операцией.

Приверженность принципу «универсальных начал» не только затрудняет рефлексию, но и лишает методической достаточности непосредственно саму количественную оценку; задаваемый принципом «универсальных начал» неизбежный порядок интерпретации порождает и вполне определенное построение спекуляции. В частности, то именно построение, что основывается на ожидании наступления положения, когда познанию уже открывается возможность оформления образов его «псевдокачеств», на основе чего далее и строится описание подобных условностей посредством введения идентификатора «коллекции характеристик». Более того, при наличии некоторых оснований, даже пусть они и нарушают изначальный «универсальный» принцип, подобный анализ нередко позволяет его сведение к выделению нечто описываемой нормами индифферентного количества «самостоятельной» характеристики (то есть вещь отождествляется как «монада» или «мера» – «одна столовая ложка»).

Но в таком случае исчезает собственно перспектива качественного анализа как возможность именно «проникновения в существо».

Однако же имеет место и та проблематика, что определяется не просто условиями начального или текущего состояния, но задается неожиданно обретаемым данными условиями развитием. В частности, если поначалу тригонометрические функции использовались лишь для измерения угла, то далее они получили значение важных «функций–коэффициентов» других функций. Поэтому и рождаемое некоторым построением интерпретации сдерживание спекулятивных проекций и следует видеть не вполне верным методом их понимания.

Более того, познание испытывает на себе весьма неоднозначное влияние конструкции, структуры и логики языка. Тогда именно количественное представление, фактически, и берет на себя роль единственного средства в полном смысле освобождения познания от влияния логики языка, предоставляя ему полную свободы наложения усреднения, включая сюда и усреднение собственной рефлексии. (Приведенное положение и следует считать парадигмой современных принципов естественных наук, ориентирующихся именно на реализацию расчетных схем в условиях использования прочих методов лишь как подсобных в отношении измерения и расчета.)

Конечно, в качестве «стартовой» проблемы развития познания следует понимать именно проблему возможности формирования посредством расчета имперсонального формата интерпретации (любой материальный предмет – от булавки до Эвереста выражается в метрических единицах массы). Позволяющая организовать подобный учет «безотносительная» форма значимости допускает в дальнейшем образование и некоторого рода «произвольно разнородных» систем (объединяя, в частности, массу и скорости в понятии «импульс»). Однако философия не была бы сама собой, если бы она не высказала бы и ее собственные претензии к существующим видам исполнения дифференциации «однородное/разнородное».

Что здесь можно отметить в отношении того же самого физического «импульса»? Данное понятие несет существенный смысл, в частности тогда, когда мы знаем схему, по которой судим о масштабе взаимодействия, но оно не поясняет различие случаев, когда вещи одинаковых импульсов – пуля и камень – различным образом воздействуют на одно и то же стекло.

Философия же, в отличие от науки, стремится не к рациональному, а к вседостаточному познанию. Подобная цель и мотивирует философию на поиск следующего ответа: что именно вызывает у познающего потребность в принудительном обобщении того набора особенностей, что сообщает предметам вид «истинного» смысла? Ведь именно расчет позволяет нам в рациональном смысле достаточно выгодную унификацию представлений о действительности, фиксируя идентичность цены такого небольшого предмета, как бриллиант и столь габаритного, как автомобиль.

Используемые современным познанием алгоритмы основываются, как правило, на задании интерпретации следующего смыслового порядка: «закону количества», как бы, отводится здесь роль лишь «принципа усреднения», того, что, «несмотря на», сохраняет нормативность «самого себя» всюду – и в «огромных объемах» вещей, и – в их «малой группе», и – в отношении единственного предмета. Но, тем не менее, и принимающая подобное решение наука практически сразу же забывает о нем и закрепляет за количеством еще и «полные права» быть регистрирующим агентом на том основании, что позволяет себе объявлять – ее определение способно «знать» то, что представляют собой все те «внешние акты», что и удаляют из качественного «абсолютизма» оказывающиеся там «лишними» части «внутренней» организации.

Напротив, порядок всякой разумно строящейся системы обобщения обязан предусматривать исключение ограничений каким бы то ни было «скрытым» абсолютным «началом» (протяженность есть эффект, а мера этому эффекту – только «символ» – «метр»). Потому даже от «абсолютноначального» сознания следует требовать допустимости для него и такой перспективы расширения его представлений, чтобы оно фиксируемую им «порождаемую» интерпретацию могло бы дефункционализировать в той степени, что фактически признавало бы принцип сходства и … для несходства (что, собственно, и показывает Расселовский принцип «позитивного несходства» красного и синего). Именно запрет сопоставления «несочетающихся» условностей и обеспечивает количественному учету положение абсолютного хозяина сознания.

Поэтому правомерной следует понимать следующую оценку: расширение свободы аналогии и следует определить в статусе той единственной перспективы, что и позволит преодолеть иллюзию повсеместной применимости расчета. Но для того, чтобы метод аналогии приобрел бы значение в действительности междисциплинарного, от философии следует потребовать создания особой теории и принятия на ее основе более «широких» правил переносимости.

Практический же на нынешний день результат использования определяющих универсальные начала систем – … своего рода систематический хаос. Качественные представления фактически находятся сейчас на положении «не имеющих ценности», когда количественные «характеристики» наделяются статусом единственных приемлемых нашему пониманию свидетельств. Стремление к использованию именно основывающихся на универсальных началах моделей приводит к тому, что, фактически, при выделении существенных сведений познание предпочитает ограничиваться лишь количественным сопоставлением: «прожил сто лет», «накопил миллион», «поднял сто килограмм».

Если пока не слишком полагаться на некую воодушевляющую нас иллюзию, обещающую будущий приход и эры «самоиллюстративных» в смысле сопоставления с качественным критерием представлений, то естественно предполагать, что качество мы вправе объявить истинным «действующим началом» именно за то, что оно, все же, хоть как-то способно противодействовать отождествлению наличия существенных признаков именно с количеством. Так, в частности, тот же принцип «гравитации» существует только в форме понятия, хотя и номинируется именно посредством величины, например, характеристики ускорения свободного падения.

Более того, теперь в смысле созданного К. Поппера критерия фальсифицируемости, познавательные абстракции «качество» и «количество» оказываются неотделимы друг от друга, хотя их «положительное несходство» и не допускает объявления возникающего между ними партнерства примером наличия нечто «простой» формы взаимодействия.

Параллельные прямые – это один из подобного рода примеров партнерства данных категорий, где именно качество «пренебрегает» количеством; хотя длина прямых не допускает определения ее «как числа» (приравнивая «бесконечности»), но здесь декларируется момент «бесконечности» количества, предстающий именно в виде качественного условия. Преодоленное количество – то, которое фактически выливается в субъект качества, - появляется, конечно, именно в тех формах представления, где множество неизбежно сводится к единству: длина окружности и площадь круга неизбежно представляют собой «простое целое».

Если же в качестве выстраивающих собственно количественное описание семантических форм использовать особенные «изобразительные элементы» – например, располагающиеся на кривой точки сопряжения – то благодаря такому приему реальный вид кривой интерпретируется как некая идеальная модель, которая и демонстрирует, что в «технике» кривой каждая функция, член «семейства» прямых», вносит свою лепту в общий результат.

Качество само по себе, этим положением нам следует подвести черту под сравнением отличающих его способностей с «искусствами» количества, не содержит в своей семантике номинальности, - способность «ассоциации» появляется у качества лишь с приданием его «явной функции» некоторого искусственного «завершенного состояния». В «свободной» же форме качество вынуждено оставаться базисным «конечным представлением» количественной манипуляции, что, как правило, не расстается со свойством анонимного определения многочисленных свойств единой вещи.